"Романтические рассказы" - читать интересную книгу автора (Конан Дойл Артур Игнатиус)

Тайна черного чемодана

Мольтон-Чейс — очаровательное старинное имение, в котором семья Клейтонов проживает уже не одну сотню лет. Его нынешний владелец, Гарри Клейтон, богат, и поскольку прелестями супружеской жизни он наслаждается всего лишь пятый год и пока что не получает к Рождеству счетов из колледжа и школы, то ему хочется, чтобы дом постоянно был полон гостей. Каждого из них он принимает с сердечным и искренним радушием.

Декабрь, канун Рождества. Семья и гости собрались за обеденным столом.

— Белла! Не желаешь ли после обеда принять участие в верховой прогулке? — обратился Гарри к сидевшей напротив него супруге.

Белла Клейтон, маленькая женщина с ямочками на щеках и простодушным под стать своему супругу — выражением на лице, сразу же ответила:

— Нет, Гарри! Только не сегодня, дорогой. Ты же знаешь, что до семи вечера в любую минуту могут приехать Деймеры, и мне не хотелось бы отлучаться из дому, не встретив их.

— А можно ли узнать, миссис Клейтон, кто, собственно, такие эти Деймеры, чей приезд лишает нас нынче вашего милого общества? — осведомился капитан Мосс, друг мужа, который подобно многим красивым мужчинам считал себя вправе быть еще и нескромным.

Но обидчивость менее всего была свойственна натуре Беллы Клейтон.

— Деймеры — мои родственники, капитан Мосс, — ответила она, — во всяком случае, Бланш Деймер — моя кузина.

Черноглазый мужчина, сидевший на другом конце стола, прервал беседу с младшей сестрою миссис Клейтон и прислушался к словам хозяйки.

— Полковник Деймер, — продолжала она, — двенадцать лет прожил в Индии и вернулся в Англию не далее как месяц тому назад. К нам в гости он приедет впервые, и если дома никого не окажется, будет, право, весьма неловко.

— И что, миссис Деймер тоже так долго жила за границей? — не унимался капитан, и в воображении его рисовалась женщина с пожелтевшей кожей и в стоптанных туфлях на босу ногу.

— Да нет же, Боже мой! — отвечала хозяйка. — Бланш вернулась в Англию еще лет пять назад, и с той поры здоровье не позволяло ей присоединиться к мужу. Гарри, дорогой, мы, кажется, закончили? — бросила она взгляд на стол, и минутой позже посуда исчезла со стола.

Когда миссис Клейтон направилась в детскую, черноглазый мужчина, не сводивший с нее глаз с той минуты, как она завела разговор о Бланш Деймер, догнал Беллу в коридоре и спросил:

— А вы давно не видели свою кузину, миссис Клейтон?

— Уже года три, мистер Лоренс. Но после этого она серьезно заболела и жила на континенте. А почему это вас так интересует?

— Да как вам сказать, — улыбнулся он, — может быть, я просто немного завидую вашим новым гостям: вы, право, так озабочены их приездом… Они отнимут у нас, бедных, большую часть вашего внимания.

Слова были сказаны с известной долей сарказма, настоящего или мнимого неведомо, но миссис Клейтон оказалась задета за живое:

— Я не замечала за собой привычки пренебрегать гостями, мистер Лоренс, — отвечала она. — И моя кузина Бланш не заставит меня забыть об обязанностях хозяйки, скорее наоборот.

— О, Бога ради, простите меня, — уже вполне серьезно сказал друг мужа. — Вы меня не совсем верно поняли. Вы ведь очень близки с этой леди?

— Да, очень, — отвечала Белла, — мы вместе выросли и любили друг друга, как сестры. Затем она вышла замуж и уехала в Индиго. После ее возвращения мы снова стали встречаться, но потом, как я вам уже рассказывала, Бланш заболела и уехала за границу. С ее мужем я, конечно, знакома не так близко, но успела понять, что он очень хороший и порядочный человек, так что теперь я горю желанием оказать им обоим самый радушный прием. Она очень милая женщина, моя Бланш, и я уверена, она вам понравится.

— Нисколько не сомневаюсь, так оно и будет — ответил г-н Лоренс, — лишь бы она не пыталась привлечь к себе все наши взоры, ведь до сей поры они были устремлены исключительно на вас, миссис Клейтон.

— О, об этом можете не беспокоиться, — озорно рассмеялась маленькая леди, поднимаясь по лестнице и оставляя мистера Лоренса в коридоре одного.

— Клейтон, — обратился он к хозяину, вернувшись в столовую и отведя того в сторону, — боюсь, что нынче вечером мне придется вас покинуть. Только не сочти, ей-Богу, мой внезапный отъезд за обиду.

— Но почему, дорогой друг? — удивился Гарри Клейтон, устремив на него пристальный взгляд голубых глаз. — В чем причина? Ведь ты обещал остаться с нами до Рождества?

— Видишь ли… У меня вдруг возникло множество неотложных дел… Время так летит, а оно — деньги для таких бедняков, как я, поэтому…

— Послушай, дорогой мой Лоренс, — решительно прервал его Клейтон, — ты ведь сам знаешь, что это пустые отговорки. Все дела, с которыми тебе, якобы, надлежит срочно разобраться до Рождества, ты уладил еще до приезда к нам, и сам говорил, что теперь можешь позволить себе целый месяц отдыха. Разве не так?

Лоренсу было нечего возразить, и он стоял в замешательстве, храня неловкое молчание.

— Так вот, дорогой друг, до Рождества я и слышать ничего не хочу о твоем отъезде, — заявил хозяин. — Иначе мы с Беллой просто обидимся; я уж не говорю о Беллиной сестре… Договорились, Лоренс? И ни слова больше.

После такой отповеди Лоренсу ничего не оставалось, как смириться; решив, что судьба против него, он отказался от мысли об отъезде.

Часом позже, когда кавалькада гостей находилась в нескольких милях от Мольтон-Чейса, к дому подъехал экипаж, нагруженный дорожной поклажей, и миссис Клейтон, радостная и улыбающаяся, вышла на ступени дома, чтобы встретить долгожданных гостей.

Первым показался полковник Деймер — мужчина средних лет, но военная выправка словно делала его моложе. Все внимание его было сосредоточено на жене; он заботливо помогал ей выйти из экипажа, и у него едва хватило времени прикоснуться рукой к шляпе, чтобы поприветствовать раскрасневшуюся от радости Беллу, стоящую на ступенях дома.

— Ну, любовь моя, — воскликнул он, когда в дверях кареты появилась женская фигура, — прошу тебя, будь осторожна: здесь две ступеньки; вот так… Ну вот, все в порядке!

Благополучно сойдя на землю, миссис Деймер, с разрешения супруга, устремилась в объятия кузины.

— Дорогая Белла!

— Милая Бланш! Как я рада снова тебя видеть! Да ты, я смотрю, совсем продрогла в дороге! Давай же проходи к огню. Полковник Деймер, слуги займутся багажом, оставьте все здесь и ступайте греться.

Двое слуг занялись разгрузкой экипажа, но миссис Деймер не двинулась с места.

— Что же ты не идешь в дом с кузиной, любовь моя? — спросил ее муж. — Я прослежу за багажом, если хочешь.

— Нет, спасибо, — еле слышно отвечала миссис Деймер; в голосе ее звучала меланхолия, которая не могла укрыться даже от слуха постороннего. Я лучше подожду, пока экипаж разгрузят.

— О багаже не волнуйся, Бланш, — зашептала миссис Клейтон, — пойдем лучше к огню, дорогая, мне столько нужно тебе рассказать, — уговаривала она.

— Обожди минутку, Белла, — отвечала кузина; просьба прозвучала настолько твердо, что миссис Клейтон больше просить не стала.

— Раз, два, три, четыре, — считал полковник Деймер, пока сундуки и чемоданы сгружали на землю. — Боюсь, вы решите, будто мы собираемся взять вас штурмом, миссис Клейтон. Но вы, наверняка, знаете, что супруга моя путешествует в полном боевом снаряжении. Это все, Бланш?

— Да, все, спасибо, — в голосе ее слышались все те же меланхолические нотки. — Белла, скажи, дорогая, какую комнату ты мне отведешь?

— Ты, может быть, сначала взглянешь на нее, Бланш?

— Да, если можно. Я очень устала… Этот чемодан, пожалуйста, отнесите ко мне, — обратилась она к слуге, указав на один из чемоданов, стоявших на земле.

— Сию минуту, мэм, — ответил слуга, но замешкался, получая соверен от полковника Деймера, и собрался, было, сопровождать его, но потом спохватился и вернулся выполнить указание леди. Все это время она не двинулась с места. Затем слуга поднял чемодан, но не тот, а стоявший рядом. Миссис Деймер указала ему на ошибку, и он поменял ношу.

— Да все туда отнесут, мэм, — проворчал слуга, но миссис Деймер промолчала и стояла как вкопанная, пока он не зашагал в дом, держа указанный чемодан на плече.

Затем она устало оперлась на руку Беллы Клейтон, нежно прижимая ее к себе, и вдвоем они направились наконец в приготовленную опочивальню. Это был просторный и уютно обставленный покой, к которому примыкала гардеробная. Когда дамы вошли, то увидели слугу, дожидавшегося их с чемоданом en question 1.

— Куда прикажете поставить, мэм? — осведомился слуга у миссис Деймер.

— Под кровать, пожалуйста.

Но кровать была французская, красного дерева, со столь широкими боковинами, что пролезть под них могла разве что пыль; да и сам чемодан — он походил скорее на сундук — хоть и невелик, а тяжел и крепок, и по углам окован железом. Такому чемодану не всякое место подходило.

— Под кровать он никак не поместится, мэм, — заметил слуга.

Миссис Деймер слегка побледнела.

— Ладно, оставьте его здесь. О, как уютно у хорошего камина! продолжала она, повернувшись к огню и буквально падая в кресло. — Мы так замерзли в дороге.

— А как же все-таки быть с сундуком, Бланш? — спросила миссис Клейтон, она не могла допустить, чтобы гостям пришлось мириться с каким-нибудь неудобством. — Он же не может стоять здесь. Ты распакуешь его, да? А хочешь, я велю передвинуть его в коридор?

— Нет-нет, спасибо, Белла, пусть он останется здесь, как стоит. Меня это вполне устраивает.

В спальню вошел и полковник Деймер. За ним проследовал слуга с другим сундуком.

— Что здесь останется, любовь моя? — спросил полковник.

— Чемодан Бланш, мистер Деймер, — ответила Белла. — Она никак не желает его распаковать, а я боюсь, он будет мешаться в проходе. Лучше бы, право, поставить его в вашу гардеробную. — Но миссис Клейтон не стала настаивать, зная, что некоторые мужчины не терпят стеснений даже в своей гардеробной. Однако полковник Деймер оказался отнюдь не эгоистом, как, собственно, и подобает старому солдату, вернувшемуся из Индии.

— Конечно, так лучше, — ответил он и, повернувшись к слуге, сказал: Чемодан отнесите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

Слуга довольно небрежно поднял сундук, но не рассчитал сил и едва не уронил его. Миссис Деймер бросилась на помощь, чтобы сундук не упал.

— Прошу вас, поставьте его на место, — раздраженно сказала она. — Не нужно его трогать… Он в любую минуту может мне понадобиться. И нисколько здесь не помешает.

— Ну, как знаешь, дорогая, — проговорила миссис Клейтон; дискуссия по столь незначительному поводу явно затянулась и начала уже утомлять ее. Бланш, милая, переоденься, а я велю приготовить чаю.

Полковник Деймер направился в гардеробную, оставив наконец женщин одних. Последние вещи были перенесены наверх, приготовлен чай, и пока миссис Клейтон разливала его в чашки, миссис Деймер прилегла у камина на диван и завела разговор с кузиной.

В юности Бланш была редкостной красавицей, но сейчас, при взгляде на нее, мало кому такая мысль пришла бы в голову. Передавая ей чай, Белла заметила худую руку, протянувшуюся за чашкой, затем взгляд ее упал на изможденное, измученное лицо и запавшие глаза кузины, и ей с трудом верилось, что перед ней та самая красавица, с которою она рассталась всего три года назад. И все-таки это срок не малый: они три года не виделись — и былой задушевности в разговоре не получалось, так что Белла не решалась заговорить с Бланш о произошедшей в ее наружности перемене: она опасалась огорчить кузину. Белла сказала только:

— Ты, наверное, не вполне поправилась, дорогая Бланш. А ведь я надеялась, что поездка на континент пойдет тебе на пользу.

— О, нет, я уже никогда не выздоровлю, — равнодушно бросила миссис Деймер, — впрочем, это старая история и нет смысла говорить о ней. Кто же у вас нынче гостит, дорогая?

— О, дом почти до отказа полон гостей, — отвечала миссис Клейтон. Здесь мой крестный, старый генерал Нокс, — ты помнишь его, я знаю, — вместе с сыном и дочерью; еще семья Анслеев, а также Бейли и Армстронги; есть несколько молодых людей, среди них — Брук-младши, капитан Мосс (это старый друг Гарри), Герберт Лоренс и… Бланш, что с тобой?

Из груди миссис Деймер вдруг вырвался не то вскрик, не то приглушенный стон; и непонятно было, чего в нем больше — боли или страха.

— Тебе плохо? — повторила миссис Клейтон, с тревогою глядя на свою хрупкую кузину.

— Нет, нет, ничего, — ответила Бланш, сжав ей руку, но смертельная бледность не сходила с ее лица. — Просто приступ слабости, наверное, с долгой дороги.

Полковник Деймер тоже услышал вскрик жены и появился на пороге. Он явно был из числа тех благожелательных, но суетливых людей, которые вечно волнуются по пустякам, и никак не мог оставить двух женщин хотя бы на четверть часа одних.

— Ты звала меня, дорогая? — встревожено спросил он. — Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, ничего, спасибо, — ответила за кузину Белла. — Бланш просто немного устала с дороги.

— Все-таки, я думаю, нужно перенести этот чемодан в мою комнату, сказал полковник Деймер и шагнул, было, к чемодану, ставшему причиной недавнего спора. Миссис Деймер тут же вскочила с дивана, лицо ее раскраснелось.

— Прошу вас, оставьте, оставьте мои чемоданы в покое, — в голосе ее звучала мольба, совершенно не приличествующая данному случаю. — Я не привезла с собой ничего лишнего, пусть же он остается у меня под рукой.

— Ну, не иначе здесь хранятся какие-то сокровища, — шутливо заметил полковник, направляясь к себе.

— В нем наряды? — поинтересовалась миссис Клейтон.

— Да, — как-то неуверенно подтвердила кузина, — то есть, я хочу сказать — кое-какие вещи, постоянно мне нужные. Однако, Белла, ты не закончила рассказ о своих гостях. Кто еще приехал?

— На ком же я остановилась? Ах, да, на холостяках. Так вот, здесь капитан Мосс, мистер Брук, мистер Лоренс — он, доложу я тебе, поэт; капитан Мосс познакомил его с Гарри в прошлом году. Наконец, Альфред, мой брат. Вот и все.

— Весьма приличный список, — как-то вяло отметила миссис Деймер. — А что за человек этот… поэт, о котором ты говорила?

— Лоренс? О, он, по всей видимости, очень приятный мужчина. Но слишком уж молчалив и задумчив, как, полагаю, и все поэты. Моя сестра Кэрри здесь, и у них с Лоренсом, похоже, небольшой роман; во всяком случае, не думаю, чтоб это было нечто серьезное.

— Ну, а как дети?

— Благодарю, дорогая, прекрасно. Мой мальчик, наверное, тебе понравится. Старая миссис Клейтон говорит, что он в два раза больше, чем Гарри был в его годы. А девочки уже бегают взапуски и говорят не хуже меня. Но это, Бланш, я думаю, тебя едва ли интересует.

Фраза вырвалась у Беллы сама собой, из-за того что у кузины не было детей. Миссис Деймер неловко заерзала на диване, но ничего не сказала. Вскоре звук гонга возвестил о приближении ужина и о том, что гости вернулись с верховой прогулки. Миссис Клейтон вышла их встретить, оставив подругу переодеваться.

Итак, миссис Деймер осталась, наконец, одна. У нее не было горничной, а от помощи миссис Клейтон она отказалась, уверяя, что привыкла одеваться сама. Похоже, однако, она и не собиралась заниматься своим туалетом, а просто лежала на диване, закрыв лицо руками и думая Бог весть о чем.

— Пойдем же, дорогая, — послышался ласковый и успокаивающий голос мужа. Постучав несколько раз в дверь и не дождавшись ответа, он вошел в комнату. Он уже переоделся к ужину, а Бланш даже не сняла дорожного костюма и не распаковала вещи. — Право, ты так никогда не оденешься к ужину. Давай я извинюсь и скажу, что сегодня ты не выйдешь. Я уверен, миссис Клейтон сама захочет, чтоб ты осталась у себя, раз так устала.

— Я не так уж и устала, Генри, — отвечала миссис Деймер, поднимаясь с дивана, — и минут через десять буду готова, — С этими словами она открыла один из сундуков и стала перебирать его содержимое.

— Может, все-таки не стоит, любовь моя, — попытался разубедить ее полковник. — Тебе, полагаю, лучше полежать, а с нашими добрыми друзьями увидишься завтра утром.

— Сегодня я выйду к ужину, — негромко, но твердо ответила миссис Деймер.

Она встала и скинула с себя тяжелую меховую пелерину, в которой была в дороге, и стало видно, что у нее грациозная фигура, тонкая и гибкая, но казавшаяся почти прозрачной — настолько она была худа. Голубые глаза на осунувшемся лице, исполненные страдания и страха, излучали какую-то неясную тревогу. Красивые, но худые руки ее поднялись, поправляя волосы, некогда бывшие пышными и блестящими, так что муж не смог удержаться от восклицания, увидев происшедшую с ними перемену:

— Я и не замечал раньше, что ты потеряла так много волос, дорогая, сказал он, гладя ее волосы и вспоминая, какими длинными и густыми они были до его отъезда. — Отчего это случилось?

— О, я не знаю, — печально отвечала она. — Наверное, исчезли вместе с моей юностью, Генри.

— Бедная моя девочка! — нежно проговорил он, — Ты, верно, ужасно страдала от одиночества. Не имел я права оставлять тебя на столько лет одну. Но теперь все позади, дорогая, и я буду о тебе так заботиться, что ты будешь просто обязана поправиться.

Она вдруг отвернулась от зеркала и поцеловала руку, которой он гладил ей волосы, и прошептала:

— Не надо, прошу тебя, не говори так со мною, Генри! Я не вынесу этого, не вынесу!

Он решил, что она говорит ему это в избытке чувств; в какой-то мере так оно и было, но истинной причины он не ведал. Генри мягко перевел разговор на другую тему, а потом попросил Бланш не лениться и переодеться, раз уж она действительно решила выйти к ужину.

Миссис Деймер, не мешкая, расчесала поредевшие волосы, сделав прическу, которую носила все последнее время, надела черное вечернее платье, приятно контрастировавшее с ее светлыми волосами, но вместе с тем и невыгодно подчеркивавшее ее худобу. Через несколько минут Бланш была готова сопровождать мужа.

На пороге столовой их встретил сам хозяин. Он всячески старался быть сердечным и радушным с гостями, столь чтимыми его супругой. С миссис Деймер они были знакомы еще с тех пор, как она вернулась в Англию. Клейтон провел их к дивану, где сидела Белла. Почти тут же объявили ужин, и хозяйка принялась рассаживать гостей.

— Мистер Лоренс! — позвала она, оглядывая комнату. — Где же он? Мистер Лоренс!

Поэту пришлось выйти из-за оконной шторы, за которой он пытался укрыться, и стать посередине комнаты.

— А, вот вы наконец. Прошу вас, сядьте рядом с миссис Деймер, — сказала хозяйка.

Последовало обычное в таких случаях представление:

— Мистер Лоренс — миссис Деймер.

Они поклонились друг другу, но в лице женщины промелькнуло нечто настолько явное и недвусмысленное, что миссис Клейтон, хотя и не сразу, заметив это, невольно спросила кузину:

— Ты уже знакома с мистером Лоренсом, Бланш?

— Кажется, я имела удовольствие… в Лондоне… много лет назад.

Последние слова она произнесла так тихо, что их едва было слышно.

— Почему же вы мне сразу об этом не сказали? — обратилась Белла с упреком к своему гостю.

Лоренс уже пытался выдавить из себя что-то насчет того, как быстро летит время и как давно это было, но тут миссис Деймер пришла ему на выручку, произнеся холодно и четко:

— Да, это действительно было очень давно: мы оба успели почти позабыть об этом, так что винить здесь некого.

— Ну что ж, тогда вам придется восстановить свое знакомство за ужином, — весело бросила миссис Клейтон, отходя от них, чтобы рассадить остальных гостей. Так и не произнеся ни слова, Лоренс остался стоять подле дивана. Лишь когда комната почти опустела, он наконец решился предложить Бланш руку, и та встала ему навстречу, но в следующую же секунду без сил упала назад на диван. Миссис Клейтон поспешила к кузине.

— Бедняжка! — воскликнул полковник Деймер, также бросаясь к ней. Боюсь, ей не следовало спускаться к ужину. Но она превозмогла себя, невзирая на мои уговоры. У нее сильная воля. Прошу вас, миссис Клейтон, не задерживайте ужина. Я останусь с ней, если вы, конечно, простите мне эту явную бестактность, пока Бланш не станет лучше и она сможет вернуться в постель.

Но жена его уже пыталась встать на ноги, освободившись от поддерживавших ее рук.

— Белла, дорогая! Все уже прошло. Будь добра, не беспокойся обо мне это всего лишь минутная слабость. Со мной теперь иногда случаются обмороки. Позволь, я пойду к себе, а завтра утром, думаю, все будет хорошо. Мне просто нужно отдохнуть с дороги.

Она не согласилась принять ничьей помощи — отказала даже мужу, чем сильно его обидела, — самостоятельно вышла из комнаты и с трудом начала подниматься по лестнице. Настроение и аппетит почти у всех были испорчены.

— Вы не находите, что Бланш выглядит весьма неважно? — спросила Белла за столом у полковника Деймера.

Ее поразило, как изменилась кузина, и, по ее мнению, муж не столь был обеспокоен этим обстоятельством, как следовало бы.

— Да, вы правы, — согласился он, — но Бланш не желает этого признавать. У нее очень плохое настроение и скверный аппетит. Она постоянно встревожена и так волнуется, что пугается любой мелочи. Для меня это самая ужасная и непостижимая перемена: ведь она всегда отличалась смелостью.

— Да, именно такой я ее и знаю, — отвечала миссис Клейтон, — и с трудом могу себе представить, чтобы Бланш волновалась по пустякам. Должно быть, это началось у нее после отъезда на континент, потому что прежде она была совершенно другой.

— Когда же это произошло'? — с тревогой спросил полковник.

— Как раз три года назад, на Рождество, — ответила Белла. — Мне кажется, Бланш никогда не была так ослепительно хороша, как в те дни. Она казалась душой всего дома, Но вскоре она уехала в Париж, а потом мы узнали о ее болезни, и я с той поры ее не видела. Когда сегодня она сошла с экипажа, я была потрясена: узнать ее мне стоило немалого труда.

Миссис Клейтон умолкла, заметив, что слова ее привлекли внимание мистера Лоренса, сидевшего напротив, а полковник Деймер погрузился в свои невеселые раздумья и больше за весь вечер не проронил ни слова.

Тем временем миссис Деймер вернулась в опочивальню. Служанки, посланные хозяйкой, наперебой предлагали ей свою помощь, но Бланш хотелось побыть одной, и она отослала их. Она была невероятно слаба, силы, казалось, совсем оставили ее, и, сев у огня, она в изнеможении зарыдала, и рыдала долго и безутешно. Наконец, она решила, что лучше всего лечь в постель, но, начав раздеваться, вдруг почувствовала, что последние силы оставляют ее: в темени возникла странная пустота, все завертелось к поплыло перед глазами… Судорожным движением руки она безуспешно попыталась ухватиться за столик, стоявший подле кровати. В конце концов она сползла на пол и осталась лежать там подле черного сундука, о котором так пеклась пару часов назад. Миссис Деймер подумала, что умирает и что лучшего места и более приятного соседства ей для этого не найти.

— На самом деле у меня нет никого, кроме тебя, — прорыдала она. — Я ненавидела и любила тебя и оплакивала одновременно…

Сказав это, миссис Деймер повела себя по меньшей мере странно: она встала перед этим окованным по углам железом и запертым на висячий замок сундуком на колени, а затем поцеловала его твердую и грубую крышку, словно он был живым существом и мог ответить на ее ласку. Потом изможденная женщина невероятным усилием воли все-таки поднялась на ноги, еле-еле добралась до постели и рухнула на нее.

На утро она почувствовала себя значительно лучше. Полковник Деймер и Белла Клейтон решили, что до вечера ей не следует вставать с постели, и тем самым ее знакомство с остальными гостями Мольтон-Чейса оказалось отложено до ужина. Однако после ленча, который большинство мужчин игнорировало, миссис Клейтон предложила Бланш прокатиться в небольшой карете.

— Тебе не будет холодно, дорогая, а домой мы можем вернуться по аллее и встретим там мужчин, когда они будут возвращаться с охоты.

В числе охотников был и полковник Деймер. Но миссис Деймер от прогулки отказалась, весьма ясно дав кузине понять, что предпочитает побыть одна, и та, ввиду такой категоричности, без сожаления выполнила ее желание — ей надо было еще позаботиться о других женщинах, не уехавших в эти часы из дому.

Миссис Деймер действительно желала остаться одна. Она хотела обдумать все, что случилось с ней прошлой ночью, и решить, как уговорить мужа скорее покинуть этот дом. Притом надо было избежать расспросов с его стороны, потому что дать ему объяснение казалось ей делом нелегким. Когда вдали затих скрип колес отъезжавшей кареты, в которой Белла отправилась на променад, и в Мольтон-Чейсе воцарилась полная тишина, свидетельствовавшая, что Бланш осталась одна, она надела теплую накидку, опустила на голову капюшон и решила пройтись по окрестностям замка, так как полагала, что небольшая прогулка ей не повредит. С этим намерением она и вышла из дома.

Парк вокруг замка был обширный и разбитый по весьма сложному плану, аллеи, обсаженные кустарником, замысловато петляли, и стороннему путнику, ступившему в его пределы, было куда легче войти в парк, нежели из него выйти.

В поисках уединения и отдохновения миссис Деймер углубилась в одну из таких аллей; но не прошла она и десяти шагов, как, свернув за угол, натолкнулась на мужчину, представленного ей накануне хозяйкою, — мистера Лоренса, хотя ему в это время надлежало охотиться вместе со всеми. Он полулежал на скамейке, которая полукругом охватывала громадный ствол старого дерева, и курил, вперив взор в землю. Герберт Лоренс не отличался красотой, но человек он был бесспорно привлекательный, образованный и обладал двумя качествами, более ценимыми в мужчине, нежели сама красота, — большим умом и искусством очаровывать людей. Миссис Деймер натолкнулась на него слишком неожиданно, чтобы остановиться или отступить. Мужчина быстро поднялся и, уверившись, что их никто не потревожит, загородил ей дорогу. Она, поклонившись, попыталась, было, пройти мимо, но он протянул руку и остановил ее.

— Бланш, не уходи, прошу тебя! Ты должна объясниться со мною. Я настаиваю!

Она безуспешно пыталась высвободить руку:

— Мистер Лоренс, какое вы имеете право так говорить со мною?

— Какое право, Бланш? Право всякого мужчины на женщину, которая его любит!

— У вас больше нет этого права. Я пыталась избежать встречи с вами. Вы это прекрасно знаете. Джентльмен не должен привлекать внимание дамы подобным образом.

— Твои колкости меня не остановят. Я долго искал объяснения твоим непонятным поступкам, но так и не нашел его. Мои письма оставались без ответа, просьбы о последней встрече были напрасны. И сейчас, когда случай вновь свел нас, я должен спросить тебя и услышать ответ… Не я подстроил эту встречу. До вчерашнего вечера я вообще не знал, что ты вернулась в Англию, а едва услышав, что ты приезжаешь сюда, я постарался выдумать предлог, чтобы уехать самому. Но судьбе было угодно, чтобы мы встретились, и ей же угодно, чтобы ты объяснилась со мною.

— Что же ты хочешь узнать? — еле слышно вымолвила она.

— Во-первых, скажи: ты больше не любишь меня?

Выражение оскорбленного достоинства, появившееся, было, на лице ее, когда он пытался ее удержать, исчезло без следа; мертвенно-бледные губы задрожали, а в запавших глазах показались две большие слезинки и повисли на длинных ресницах.

— Не надо, Бланш, — заговорил Лоренс уже более мягко. — Твое сердце ответило мне. Не причиняй себе ненужную боль, не отвечай, не надо. Но скажи, почему тогда ты покинула меня? Почему уехала из Англии, не написав ни строчки, не простившись? Почему никак не хотела связаться со мной с той поры?

— Я не могла, — прошептала она. — О, ты ничего не знаешь. Тебе этого не понять… Ты никогда не поймешь, что я испытала тогда.

— Это не ответ, Бланш, — твердо произнес Лоренс, — а я должен получить ответ. Что за внезапная причина заставила тебя порвать наши отношения? Я любил тебя, и ты знаешь, как сильна была моя любовь. Что же разлучило нас? Страх, безразличие или внезапное раскаяние?

— Причиной была… — медленно произнесла она и замолкла, но потом, словно вдруг решившись, воскликнула:

— Так ты в самом деле хочешь знать, что случилось?

— Да. я хочу знать, что разлучило нас, — отвечал он, вновь ощущая свою власть над нею. — Так или иначе, Бланш, оно принесло тебе несчастье — весь облик твой говорит об этом. Ты ужасно изменилась! Я все-таки думаю, что смог бы сделать тебя счастливее.

— Я была слишком счастлива, отсюда и происшедшая со мной перемена, отвечала она. — Если хочешь знать, то пойдем, я покажу тебе.

— Когда? Сегодня?

— Прямо сейчас. Завтра может оказаться поздно.

С этими словами, она направилась к дому, ступая порывисто и быстро. Сердце ее учащенно билось, но в теле от былой слабости не осталось и следа.

И Герберт Лоренс направился за нею вослед, сам не ведая зачем, лишь повинуясь ее желанию.

Так они вошли в дом, поднялись по широкой лестнице к дверям опочивальни Бланш. На пороге она остановилась и оглянулась, как бы желая удостовериться, идет ли он следом. Лоренс стоял в нескольких шагах, подле лестницы.

— Можешь войти, — прошептала Бланш, распахивая настежь двери, — не бойся, здесь ничего нет, ничего, кроме причины нашей разлуки.

Едва затворив двери, миссис Деймер в сильном волнении упала на колени перед небольшим, окованным железом черным сундуком. Он был заперт на висячий замок. Вынув из-за корсажа ключ, она вставила его в замок и секунду спустя откинула тяжелую крышку. Сверху в сундуке оказалось белье, которое она принялась вытаскивать, а затем позвала стоящего за спиной мужчину, предложив ему заглянуть внутрь.

Мистер Лоренс приблизился, совершенно не понимая, в чем дело; но едва взгляд его упал на содержимое сундука, как он отшатнулся и, вскрикнув, закрыл лиф руками. Когда же он медленно убрал руки, то увидел грустные и искренние глаза женщины, стоявшей перед сундуком на коленях.

Несколько минут они смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Затем миссис Деймер отвернулась от Лоренса и принялась снова укладывать белье в чемодан. С лязгом захлопнулась тяжелая крышка, вновь был повешен замок, ключ от него вернулся за корсаж, а Бланш поднялась на ноги и в том же молчании собралась выйти из комнаты.

Но Лоренс вновь остановил ее, только теперь голос его изменился, и с дрожью он хрипло произнес:

— Бланш! Скажи, это правда?

— Богом клянусь, да! — отвечала она.

— И это единственная причина, по которой мы расстались, единственная причина нашего разрыва?

— Неужели этого мало? Я согрешила, но все то время я жила, словно во сне. Когда же проснулась, то не смогла грешить более и потеряла покой. Да какой там покой! Я знать не знала его с той поры, как встретила тебя. Не расстанься мы тогда, я бы просто умерла и очутилась в аду. Вот, собственно, и вся правда. Хочешь верь, хочешь нет. Между нами, однако, все кончено. Прошу тебя, дай мне пройти.

— Но этот… этот… чемодан, Бланш! — вскричал Герберт Лоренс, на лбу которого, несмотря на холод, выступили капли пота. — Ведь правда же случилось несчастье? Ведь не ты же совершила такое?

Она устремила на него взгляд, в котором смешались ужас и презрение.

— Совершила? Я? О чем ты? — молвила она. — Да, я была безумна. Но не настолько! Как мог ты подумать?..

И вновь на глазах у нее навернулись слезы, но не потому, что он подумал о ней дурное, а просто оттого, что она представила себе нечто действительно страшное.

— Но зачем ты возишьего с собою, Бланш? Это же чистое безумие. Сколько ты путешествуешь со своим ужасным чемоданом?

— Уже более двух лет, — со страхом прошептала она. — Я пыталась избавиться от него, но тщетно: каждый раз что-нибудь мешало мне и он снова оставался со мной. А теперь — какая разница? Мука и тяжесть первых дней позади.

— И все же позволь мне избавить тебя от него, — сказал Лоренс. — Как бы ни сложились теперь наши отношения, я не могу допустить, чтобы ты, по моей вине, подвергалась столь чудовищному риску. Ты и без того настрадалась. О, если б я мог тогда нести это бремя вместо тебя! Но ты даже не сказала мне о своих мучениях. Не в моей власти стереть в твоей душе память о происшедшем, но теперь я хотя бы освобожу тебя от присутствия этого кошмара.

И он собрался, было, поднять сундук, чтобы унести его, но миссис Деймер подбежала к нему:

— Не трогай! — крикнула она. — Не смей трогать его, он мой! Он всегда со мной. Дни мои сочтены, и мне поздно думать о счастье. Я ни за что не расстанусь с единственным, что связывает меня с прошлым!

Она упала на черный сундук и залилась слезами.

— Бланш! Ты любишь меня как и прежде, — воскликнул Герберт Лоренс. Твои слезы красноречивее всяких слов. Позволь же мне хоть как-то выразить тебе свою благодарность, уверен, я могу еще сделать тебя счастливой!

Слова не успели замереть у него на устах, а миссис Деймер стремительно встала и посмотрела ему прямо в глаза.

— Выразить благодарность! — презрительно повторила она. — Как же ты собираешься ее выразить? Ничто не может стереть в моей памяти стыда и страданий, через которые я прошла, ничто не вернет мне утраченного спокойствия. Уж не знаю, люблю ли я тебя еще или нет. Подумаю только об этом — и у меня голова кружится, в душе смятение и тревога. Твердо знаю лишь одно: я раскаиваюсь в том, что виделась и говорила сейчас с тобою. Ужас от нашей встречи вытеснил из моего недостойного сердца все чувства к тебе, и даже находиться подле тебя для меня смертельно. Когда я столкнулась сегодня с тобой, то пыталась как раз придумать причину, чтобы уехать отсюда, не привлекая ничьего внимания и не вызывая ненужных подозрений. Если ты действительно любил меня, то сжалься надо мною хотя бы сейчас: сделай это за меня — уезжай!

— Это твое последнее слово, Бланш? — с трудом вымолвил он. — Не пожалеешь ли ты, когда будет уже поздно и ты останешься одна, наедине вот сэтим?

Она вздрогнула, и Лоренс решил, что Бланш смягчилась.

— Дорогая, любимая, — зашептал он. Когда-то прежде он страстно любил эту женщину, и хотя она подурнела с той поры, да и его отношение к ней порядком изменилось, Герберт Лоренс, ее былой возлюбленный, мог распознать в нынешней больной, исстрадавшейся женщине ту цветущую и прекрасную Бланш, которая пожертвовала собой ради него. Пусть слова его звучали слишком возвышенно и на самом деле он думал о ней иначе, но, зная, что она выстрадала после их разрыва, он готов был поверить, что чувство к Бланш еще теплится в его душе и может разгореться вновь. Поэтому Лоренсу подумалось, что обращение «дорогая, любимая» вполне уместно. Но она взглянула на него так, словно он оскорбил ее, и воскликнула:

— Мистер Лоренс, я дала понять вам, что былого не воротить. Неужто вы думаете, будто я более двух лет прожила в стыде и горе лишь для того, чтобы теперь разбить сердце человека, который мне верит? Да пожелай я такого, все равно ничего бы не вышло: муж окружил меня нежностью и любовью, вниманием и лаской. Я, словно пленница в четырех стенах, крепко-накрепко прикована к дому и семье. При всем желании я не смогла бы освободиться, — продолжала она, взмахнув руками, словно пытаясь скинуть с себя сеть. — Нет, сначала я должна умереть. Признательность к мужу связала меня незримыми нитями. Она-то всего более и убийственна для меня, — добавила она, перейдя на шепот. — Все эти годы я жила с мыслью о том, что потеряла тебя, и терпела свое бесчестье, но я не в силах жить, ощущая неизменную доброту мужа и его полное доверие ко мне. Это не сможет продолжаться долго. Ради Бога, оставь меня — конец мой близок!

— А сундук? — вопрошал он.

— Я успею позаботиться о нем, — грустно отвечала она, — но если ты так боишься, то держи ключ у себя: сломать такой замок нелегко.

Она вынула из-за корсажа ключ, висевший на широкой черной ленте, и вручила ему. Лоренс принял ключ без колебаний.

— Ты так неосторожна, — молвил он. — У меня безопасней. Позволь мне унести и сам сундук.

— Нет, нет! — возразила она, — не надо. Да и что пользы в том? Если его не будет подле меня, я стану думать, что его нашли, и начну говорить о нем во сне. По ночам я часто встаю с постели — мне нужно убедиться, что он рядом. — Тут голос ее перешел в тихий и боязливый шепот, а взгляд приобрел какое-то дикое, тревожное выражение — так было теперь всегда, стоило ей заговорить о минувшем: — Ничто его не может уничтожить. Если ты его зароешь, кто-нибудь выкопает, если бросишь в воду, он поплывет. В безопасности он будет лишь рядом с моим сердцем — там, там он и должен находиться. Только там его место!

— Это безумие, — пробормотал Герберт Лоренс. И он был прав: миссис Деймер помешалась на своем черном сундуке.

Он снова, было, попытался заговорить, чтобы как-то смягчить ее безрассудство, но внизу послышались веселые голоса, и лицо Бланш исказилось при мысли, что их тайна окажется раскрыта.

— Уходи, — прошептала она, — прошу тебя, немедленно уходи. Я все рассказала тебе, мне больше нечего добавить.

И Герберт Лоренс опрометью кинулся по коридору в свою комнату; а миссис Клейтон, раскрасневшаяся после поездки, зашла проведать кузину, держа на руках симпатичного румяного малыша.

Когда Белла вошла, Бланш сидела в кресле, на плечах ее все еще была накидка, лицо казалось пепельно-бледным — последствие пережитого напряжения.

— Дорогая моя, да ты совсем нездорова! — невольно вырвалось у Беллы. Скажи, ты выходила на улицу?

— Я немного прошлась по аллее, — ответила миссис Деймер, — но что-то уж сильно похолодало.

— Ты находишь? А мы все говорили, какой хороший сегодня выдался день. Взгляни на моего мальчика: разве он не славный? Он целый день был в парке. Я всегда хотела, чтоб у тебя был ребенок, Бланш.

— Правда, дорогая?

— О, но ты ведь и не можешь представить ту радость, которую доставляют дети, пока у тебя самой нет ребенка. Для этого нужно стать матерью.

— Да, наверное, — резко вздрогнув, согласилась миссис Деймер и грустно посмотрела на пухлое, беззаботное личико ребенка. Миссис Клейтон решила, что невольно обидела кузину и склонилась, чтобы поцеловать ее, но Бланш буквально отпрянула.

«Должно быть, она и в самом деле нездорова», — решила добрая маленькая Белла, она никак не догадывалась о тайной сердечной боли женщины, брак которой выглядел вполне счастливым. — «Ей следует показаться доктору, обязательно скажу об этом полковнику.»

Через полчаса они пришли к ней вдвоем и уговаривали последовать их совету.

— Вот что, моя дорогая, — сказал полковник после того, как миссис Деймер слабо запротестовала против ненужной суеты, поднятой вокруг нее, послушайся нас, сделай мне одолжение. Ты же знаешь, как я тебя люблю и как меня печалит твоя болезнь. Позволь послать за доктором Барлоу, как предлагает твоя кузина. Ты слишком устала после поездки, и боюсь, что волнение от встречи с нашими добрыми друзьями также на тебе сказалось. Ты даже представить себе не можешь, как ты мне дорога, Бланш, иначе ты не стала бы отказывать мне в столь пустячной просьбе. Пять долгих лет, любовь моя, я считал каждый день, ожидая, когда же наконец вновь встречусь со своей дорогой любимой женушкой. И твоя болезнь в первый же месяц после моего приезда — это ужасное несчастье для меня. Прошу тебя, позволь послать за доктором Барлоу.

Но миссис Деймер просила повременить. Она сказала, что просто замерзла, гуляя в парке, что еще не совсем оправилась от усталости после путешествия, что простудилась по дороге из Гавра в Фолькстоун, что это всего лишь небольшое недомогание и доктора совсем не требуется. Ну, а если и на следующий день ей не станет лучше, она обещала не противиться их желанию.

После этого она сделала над собой усилие — поднялась и оделась к ужину. На протяжении всего вечера она казалась спокойной и собранной, говорила с мистером Лоренсом и другими гостями; спать она отправилась одновремено с остальными обитателями Мольтон-Чейса, и кузина, пожелав ей спокойной ночи, поздравила с очевидным выздоровлением.

— Никак не могу взять в толк, что творится с твоей кузиной, Белла, сказал Гарри Клейтон жене, когда они направились в свой покой. — Ее словно подменили, и от былой ее веселости не осталось и следа.

— Она и в самом деле сильно изменилась, — ответила миссис Клейтон, — но думаю, она просто нездорова. Упадок сил ведь весьма сказывается на настроении.

— Может быть, ее что-то гнетет? — предположил муж после некоторой паузы.

— Гнетет? — повторила Белла, даже приподнявшись на постели от удивления. — Да, конечно же, нет, Гарри! С чего бы это? У Бланш есть все, чего душа ни пожелает. Кроме того, я уверена, что более идеального мужа, нежели полковник Деймер, просто и быть не может: он — сама преданность. Сегодня он много говорил со мной, и я знаю, он весьма встревожен. Гнетет! что за чудная мысль, Гарри? И почему она вообще пришла тебе в голову?

— Уж и сам не знаю, — растерянно отвечал муж, словно сознав, что совершил большую оплошность.

— Мой старенький дурачок! — отвечала жена, с улыбкой целуя его и собираясь погрузиться в безмятежный сон.

Но проспать спокойно эту ночь им было не суждено. На рассвете сон их оказался прерван. Миссис Клейтон проснулась от стука в дверь опочивальни.

— Войдите! — крикнул мистер Клейтон, но стук в ответ только усилился.

— Кто это может быть, Гарри? Встань и посмотри, — сказала Белла.

Гарри, как и подобает любящему мужу, тут же послушно поднялся, открыл дверь и увидел на пороге полковника Деймера, одетого в халат. В свете брезжущей зари фигура его выглядела таинственно и нереально.

— Могу я поговорить с вашей супругой, мистер Клейтон? — отрывисто вопросил полковник.

— Разумеется, — ответил Клейтон, недоумевая однако, зачем она могла ему понадобиться в столь ранний час.

— Тогда пусть она поспешит в спальню миссис Деймер. Бланш очень плохо, — дрожащим голосом сообщил полковник.

— Очень плохо! — вскричала Белла, спрыгивая с кровати и заворачиваясь в халат. — Что вы имеете в виду, господин полковник? Когда это случилось?

— Увы, я не знаю! — в волнении ответил он. — Она вроде бы заснула, но потом начала метаться по кровати и не переставая говорить что-то. Среди ночи я вдруг проснулся и, не найдя ее рядом, зажег свечу и побежал на поиски. Она упала на лестничной площадке, где я ее и нашел.

— Обморок? — спросила Белла.

— Не знаю, что это — обморок или удар, — отвечал он, — боюсь, скорее всего именно последнее. Перенеся Бланш в постель, я дал ей кое-какие лекарства, чтобы она пришла в себя… Мне не хотелось будить вас, и я не…

— Да почему же, полковник Деймер? Какие тут могут быть церемонии?! перебила его хозяйка.

— Я думал, ей станет лучше, но она только что снова впала в забытье и так слаба, что не может шевельнуться, Еще у нее жар — я убедился в этом по учащенному пульсу, и, по-моему, она немного не в себе.

— Гарри, дорогой, немедленно пошли за доктором Барлоу, — попросила Белла мужа. — Пойдемте, полковник Деймер. Ее ни на минуту нельзя оставлять одну.

Они поспешили по коридору в комнату Бланш. Когда они проходили мимо покоя мистера Лоренса, дверь приоткрылась, и он хрипло спросил хозяйку:

— Что случилось, миссис Клейтон? Уже почти целый час в доме какой-то переполох.

— Моей кузине, миссис Деймер, стало плохо, мистер Лоренс и мы послали за доктором. Сейчас я иду к ней.

Дверь притворилась, и Белле почудилось, будто она услышала тягостный вздох.

Бланш Деймер лежала в постели. У нее был жар, лицо пылало, во взгляде читалось то выражение смятения и тревоги, какое бывает у человека в бреду, когда он не совсем теряет сознание.

— Бланш, дорогая, — вскричала Белла при виде ее, — что с тобой? Что случилось?

— Мне просто показалось, что он его унес, — медленно и печально проговорила миссис Деймер. — Но я ошиблась… Нет, пока он не должен его трогать — еще не время! О, ему недолго осталось ждать! У него ключ…

— Она сейчас бредит, — сказал полковник Деймер, входя в комнату вслед за миссис Клейтон.

— О, полковник, — со слезами воскликнула Белла. — Как это ужасно! Она меня пугает! Может, падая, она ударилась головой? Вы знаете, почему она встала и вышла на лестницу?

— Совершенно не представляю, — ответил он.

Взглянув на него сейчас при свете занявшегося утра, проникавшем в комнату сквозь раскрытые ставни, Белла заметила, как состарила и измучила его эта тревожная ночь.

— Вернувшись из Индии, я заметил, что жена моя разговаривает и ходит во сне. Несколько раз я не заставал ее рядом, как и этой ночью, и видел, как она во сне ходит по комнате, но прежде с ней такого не бывало. Когда я нашел ее в коридоре, то спросил, зачем она туда вышла, что искала, и Бланш ответила: «Ключ». Когда я отнес ее обратно в кровать, то заметил, что на столике у нее, как всегда, лежит связка ключей, и решил поэтому, что она не понимает, о чем говорит. Надеюсь, доктор Барлоу скоро придет. Я ужасно тревожусь.

Он действительно был крайне встревожен, и бедная маленькая миссис Клейтон могла лишь пожать ему руку и просить не терять надежды, а тем временем его жена безмолвно лежала на подушках, устремив взгляд в пустоту.

Как только появился доктор, он сразу же объявил, что пациентка перенесла тяжелый нервный шок, и пожелал узнать, не случилось ли с ней накануне какого-либо сильного потрясения. Полковник Деймер, отвечая на вопрос доктора, решительно отверг такого рода возможность. Он сказал также, что приехал из Индии лишь месяц тому назад, что все это время жена его была слаба, но здорова, и что он с той поры не отходит от нее ни на шаг. Три дня назад они прибыли из Гавра в Фолькстоун, и у миссис Деймер не было жалоб на какое-нибудь необычное недомогание или усталость. Он добавил, что у его жены слабые нервы, она легковозбудима, что у нее может часто меняться настроение и пропадать аппетит, однако у ее друзей не было никаких причин серьезно опасаться за ее здоровье.

Доктор Барлоу весьма скептически выслушал полковника, но не стал больше поднимать вопроса о том, что могло дать толчок случившемуся несчастью. То, что таковой имел место, по-видимому, не вызывало у него сомнений. Вместо этого доктор сразу же прибег к средствам, которые применялись в ту пору. Но пиявки и банки, компрессы и примочки в равной мере оказались бесполезны, необратимый процесс шел своим чередом: Бланш Деймер суждено было умереть. В течение дня перспективы вырисовывались все более мрачные, прогнозы доктора делались все менее обнадеживающими, и неизбежное становилось очевидным всем. Полковника Деймера страх за жизнь жены довел почти до безумия.

— Спасите ее, доктор Барлоу, спасите! — молил он с тем неистовством, с каким люди в такие минуты обращаются к врачам, словно во власти тех сделать нечто большее, чем просто помочь организму в его борьбе с недугом. — Спасите ей жизнь, ради Бога! Я все что угодно для вас сделаю, абсолютно все, что в моих силах! Может, вызвать других докторов? Телеграфировать в Лондон? Может ли кто-нибудь там помочь ей? Сейчас решается не только ее жизнь, но и моя также. Ради всего святого, не церемоньтесь, только скажите, что нужно сделать!

Доктор Барлоу, разумеется, отвечал полковнику, что если он не удовлетворен, то может телеграфировать в город и попросить совета других специалистов, причем назвал имена нескольких врачей, занимавшихся особо подобными случаями. В то же время он уверил полковника, что все они вряд ли могут сделать для пациентки больше, чем он уже сделал сам, и что, по видимости, исход болезни можно будет предугадать не ранее, как через несколько дней.

Белла Клейтон перестала заниматься гостями и все время находилась подле кузины, несчастный муж которой, словно привидение, непрестанно ходил по комнате взад и вперед. Всякий раз, взглянув на больную, он пытался уверить себя, что ей стало чуть-чуть лучше. И все это время он молился о спасении жизни женщины, которая, как он в простоте своей полагал, предана ему душой и телом.

Время от времени миссис Деймер начинала говорить, и тогда с уст ее слетали невероятные слова:

— О, умираю! — глухо воскликнула она, — погибаю под тяжестью пирамиды… пирамиды его благодеяний… Словно огромный камень, она придавила мне грудь… Я задыхаюсь под бременем молчаливых упреков… Его ласковые слова, забота и помощь, внимание и обходительность… непосильной ношей лежат на моей душе! Два и два — четыре… Четыре и еще четыре восемь… На него нужно повесить восемь замков… Но все равно червь раскаяния гложет меня, и неугасимое пламя сжигает мне…

— О! не подходите так близко, полковник Деймер! — воскликнула бедная Белла, когда несчастный, побледнев как полотно, снова приблизился к кровати и прислушался к неистовому бреду жены. — Помните, она не ведает, что говорит. Завтра ей точно будет лучше. Не слушайте сейчас эту чепуху — не мучьте себя.

— Я уже не верю, что ей будет лучше, миссис Клейтон, — на третий день агонии ответил он ей.

— Любимый! — горестно и нежно проговорила больная, не обращая никакого внимания на их разговор. — Если ты когда-нибудь любил меня, то узнай сейчас, что и я тоже всегда любила тебя. И за твою любовь я пожертвовала не только жизнью.

— Она говорит обо мне? — спросил полковник Деймер.

— Думаю, да, — грустно молвила Белла.

— Снимите его! Слышите? снимите! — вдруг в ужасе закричала миссис Деймер, — этот сундук… сундук, окованный железом. Он давит мне на грудь, не дает покоя душе. Что я сделала? Куда я отправлюсь? Как я теперь увижусь с ним?

— Что она такое говорит? — дрогнувшим голосом спросил полковник.

— Полковник Деймер, я должна просить вас выйти из комнаты, — плача ответила Белла. — Вы не можете больше здесь оставаться. Прошу вас, оставьте меня с Бланш наедине, пока она не успокоится.

Полковник был вынужден выйти из спальни, плача, словно малый ребенок, а Белла с болью в сердце попыталась успокоить лежавшую в бреду женщину.

— Если бы он хоть ударил меня, — простонала миссис Деймер. — Или нахмурился, или сказал, что я лгу… Мне не было бы так тяжело… Но он убивает меня своей добротой… Где же сундук?.. Откройте его… Пусть он сам увидит… Я готова умереть… Но я забыла… Нет ключа… И никто, никто не сможет открыть его… Он мой, мой… Чу! Я слышу! Слышу его! Он зовет меня! Как я могла оставить его там одного?.. Пустите меня к нему… Никто меня не удержит!.. Пустите, я говорю… Я… слышу его… и… мне все равно, что скажут люди!

Наконец, когда Белла почти потеряла надежду на облегчение ее страданий, Бланш, совершенно выбившись из сил, задремала на час, после чего широко открыла запавшие глаза и изменившимся, но твердым голосом спросила:

— Белла! Я была больна? — бред закончился.

Заканчивалась и ее жизнь.

Придя в следующий раз, доктор Барлоу увидел, что сознание прояснилось, но пульс почти не прослушивается, а тело холодеет, после чего сказал ее друзьям, что Бланш осталось жить часов двенадцать, не более.

Полковник Деймер в исступлении телеграфировал в Лондон и вызывал докторов, которые приехали, когда жену его уже укладывали в гроб.

Белла, услышав приговор, беззвучно заплакала; великая печаль опустилась на всех обитателей Мольтон-Чейса. Гости со времени болезни миссис Деймер были оставлены хозяйкою на попечении бедного Гарри.

После короткого сна, возвратившего ей рассудок, Бланш некоторое время лежала недвижно и молча. Силы совершенно оставили ее. Вот, наконец, глядя в опухшие от слез глаза кузины, умирающая спросила:

— Я умираю, Белла? Правда?

Бедная маленькая миссис Клейтон не знала, как ответить на столь прямой вопрос, и что-то пыталась выдавить из себя, но Бланш посчитала ее невнятные слова утвердительным ответом.

— Я так и думала. Я больше не смогу встать с постели?

— Боюсь, что нет, дорогая. Ты так слаба!

— Да, я едва могу пошевелить рукой. И все же я должна Постараться. Мне нужно кое-что сделать.

— Могу я сделать это за тебя, Бланш?

— Ты… ты сделаешь это, Белла?

— Все, что ни скажешь, любовь моя! Ты еще спрашиваешь!

— А можешь ли ты обещать мне, что сохранишь эту тайну? Дай мне посмотреть тебе в глаза. Да, они, как всегда, правдивы, и я могу на тебя положиться. Так вот, пусть, пока я не умерла, черный сундук заберут из моей комнаты — запомни, Белла, пока я не умерла. Вели поставить его у себя, в твою гардеробную.

— Что поставить, дорогая? Твой сундук для белья?

— Да, да, его, сундук для белья, вернее… Впрочем, называй его, как знаешь, Белла. Только вели унести его прямо сейчас. И смотри: никому ни слова. А когда умру, вели зарыть его в могилу вместе со мной. Ты, конечно, сделаешь это ради меня?

— А полковник Деймер?

— Если, Белла, ты хоть слово скажешь ему… ему или кому-нибудь еще, знай: я никогда не прощу тебе этого! — вскричала умирающая и в возбуждении приподнялась на кровати. — О, я умираю… Ах! зачем я так долго откладывала, почему не сделала этого раньше? А теперь я не могу даже умереть спокойно.

— Да, да, моя дорогая Бланш, я все, все сделаю, как ты сказала, обязательно сделаю, — пообещала миссис Клейтон, встревоженная ее состоянием, — и, кроме меня, никто не будет об этом знать. Хочешь, я прямо сейчас велю отнести его ко мне? Ты можешь вполне на меня положиться. Прошу тебя, ни о чем не волнуйся!

— Да! Прямо сейчас — сразу же. Нужно спешить! — проговорила умирающая, в изнеможении упав на подушку. Белла позвала слугу — и черный сундук, окованный железом, был перенесен и спрятан в ее покоях. Миссис Деймер была уже так слаба, что кузина хотела позвать ее мужа, однако умирающая не пожелала говорить с ним.

— Мне нечего сказать ему… Я могу лишь причинить ему боль, прошептала она. — Я умираю, Белла, и хочу, чтобы рядом была только ты, ты одна. Так лучше.

Пожелание Бланш было исполнено, и полковника Дей-мера, всю ночь метавшегося по коридору взад и вперед, не оказалось подле жены в ее последние мгновения. Она умерла на рассвете, перед восходом солнца, наедине со своей преданной маленькой кузиной.

Перед самой смертью она тихо прошептала:

— Скажи ему, Белла, что я ему все прощаю. Скажи еще, что этой ночью я видела, как отверзлись небеса и дух младенца вместе с Богородицей молился за нас… Груз грехов больше не гнетет меня, и на душе у меня теперь легко и покойно…

И, торжественно добавив:

— Я вознесусь к Небесному Отцу… — она умерла, не докончив фразы.

Простодушная Белла добросовестно передала последние слова умершей полковнику Деймеру.

— Она просила меня сказать вам, что чувствует себя прощенною, что видела, как для нее открылись небеса и бремя грехов упало с ее души… Ах, полковник Деймер, прошу вас, думайте об этом — и в мысли найдете утешение. Бланш теперь счастливее, чем будь она с вами.

Но бедный верный муж оставался совершенно безутешен.

Днем приехали доктора из Лондона. Их торжественно приняли, усадили завтракать и вежливо отправили обратно. Все гости, приехавшие на Рождество, собирали вещи и готовились уехать из Мольтон-Чейса, потому что тяжелая утрата не позволяла помышлять об увеселениях. И Гарри Клейтон сказал жене, что очень признателен им за такое решение.

— Все это слишком прискорбно, Белла, и праздники все равно расстроились. Несчастные гости, конечно, это поняли, к тому же они решительно ничем не могут помочь нам. Всю неделю в доме царило горе, и останься они, стало бы еще горше. А вот Лоренса я, право, ни разу не видел таким убитым. С той самой поры, как твоя бедная кузина заболела, он ничего не ел. Можно подумать, что она была его сестрой или лучшим другом.

— Он уезжает вместе с остальными, Гарри?

— Нет. Он намерен остаться и быть на похоронах, а затем уедет за границу. Он сильно соболезнует тебе, Белла, и хотел, чтобы я тебе об этом сказал.

— Он очень добр, поблагодари его от моего имени.

* * * *

Бедная миссис Клейтон, избавленная от необходимости заботиться о гостях и горько рыдающая в своей комнате, никак не могла решить, как же ей поступить с черным сундуком кузины. Она обещала Бланш ничего не говорить полковнику Деймеру и своему мужу. Полковник, поскольку у него не было фамильного склепа, пожелал похоронить жену рядом с могилами Клейтонов на кладбище при деревенской церкви Мольтона. Но как было втайне поместить в могилу черный сундук на глазах у всех участников похорон — этого наивная Белла решить никак не могла. Однако судьба помогла ей выйти из затруднительного положения. На второй день после смерти кузины в дверь комнаты Беллы негромко постучали. Она пригласила стучавшего войти и к своему удивлению увидела на пороге мистера Лоренса. Белла подумала, что он желает выразить ей свое соболезнование лично.

— Очень великодушно с вашей стороны, мистер Лоренс… — начала, было, она.

— Я едва ли достоин вашей признательности, миссис Клейтон. Я искал вас, чтобы поговорить о весьма важном, но скорбном деле. Можно мне занять несколько минут вашего времени?

— Разумеется! — она указала ему на стул.

— Это касается той, которую мы потеряли. Миссис Клейтон, скажите мне правду — вы любили свою кузину?

— О, да, всей душой, мистер Лоренс. Мы подруги детства.

— Тогда я могу вам довериться. Если вы хотите спасти добрую память своей кузины, то должны для нее кое-что сделать. Среди вещей миссис Деймер был небольшой черный сундук, окованный железом. Он не должен попасть в руки полковника Деймера. Сможете ли вы перенести его из ее комнаты к себе и если настолько все еще простирается ваше доверие ко мне — передать его мне?

— Вам, мистер Лоренс? Чемодан, окованный железом? Откуда вам может быть известно о тайне моей кузины?

— Тайне?

— Да. Этот чемодан она доверила мне. Перед самой смертью. Она взяла с меня, не позволив задать вопросов, клятву, что я сделаю именно то, о чем вы сейчас попросили. Так вот, чемодан уже здесь.

Белла распахнула стенной шкаф и показала Лоренсу сундук, о котором он говорил.

— Да, я вижу, это он, — подтвердил Лоренс. — Как же вы собираетесь им распорядиться?

— Она хотела, чтоб он был закопан в могиле вместе с нею.

— Сейчас этого сделать никак нельзя, и дело, собственно, не в нем: нужно просто извлечь его содержимое.

— Но как? — удивленно спросила миссис Клейтон. — Он заперт, и очень хорошо заперт, а ключа нет.

— Ключ у меня, — печально молвил собеседник.

— У вас?! Ах, мистер Лоренс, — с дрожью воскликнула хозяйка, — здесь кроется какая-то ужасная тайна. Бога ради, объясните мне, в чем тут дело! Какое отношение вы можете иметь к сундуку моей несчастной кузины, если лишь однажды встретились с ней?

— Это она так вам сказала? — спросил Лоренс.

— Нет, но мне так показалось. Вы знали ее? Когда вы познакомились? Где? И почему вы об этом не сказали раньше?

— Как мне теперь рассказать вам? — вымолвил Лоренс, глядя на невинное женское лицо, на котором смешались удивление и страх, но которое, казалось, нельзя было и помыслить залитым краской стыда. — Вы слишком добры и слишком счастливы, миссис Клейтон, и вам, надо полагать, нелегко себе представить, а тем более проникнуться сочувствием к тем терзаниям и искушениям, которые предшествовали нашей с Бланш роковой дружбе и ее падению.

— Ее падению? Бланш согрешила? — с ужасом воскликнула Белла Клейтон.

— Будьте добры не перебивать меня, миссис Клейтон, — поспешно выговорил он, закрывая лицо руками, — иначе я никогда не смогу рассказать вам эту грустную историю. Я познакомился с вашей кузиной много лет назад. Подозревали ль вы, что она несчастлива в своем браке?

— Никоим образом! — удивленно ответила Белла.

— Бланш в самом деле была очень несчастна, как несчастны и многие женщины потому, что у мужчин, с которыми они связали свою судьбу, совершенно противоположные чувства и вкусы. Мы встретились после ее возвращения в Англию и… О, это старая история, миссис Клейтон… Я полюбил ее и был достаточно безумен, чтобы признаться ей. Ну, а когда мужчина-эгоист и самоотверженная женщина признаются друг другу в любви, совсем нетрудно предугадать, к чему это приведет. Я разбил ее жизнь — простите, что я говорю без обиняков, — а она продолжала любить меня и все мне прощала.

— О, Бланш! — воскликнула Белла, густо покраснев и закрывая лицо руками.

— Несколько месяцев мы наслаждались нашим невообразимым счастьем, а потом она, ни слова не сказав мне, вдруг уехала из дому, отправилась на континент. Я был изумлен, наконец, просто обижен, и как только нашел ее в Париже, потребовал объяснений. Но она отказалась встретиться со мной, а когда я стал настаивать, уехала оттуда так же внезапно, как из Лондона. С тех пор она не отвечала на мои письма, мы никогда не встречались, покуда неожиданно не столкнулись в вашем доме. Тогда, после ее первого отказа встретиться со мной, гордость не позволила мне вновь просить ее о встрече, и я назвал все происшедшее флиртом. Я пытался заставить себя вычеркнуть из своего сердца воспоминания о наших встречах, и, мне казалось, мне это удалось.

— О, моя бедная, бедная! — рыдала миссис Клейтон. — Вот почему она так долго сторонилась всех, вот откуда ее отчужденность. Она, выходит, пыталась воплотить свое раскаяние в муки отречения и неизбывного одиночества. Она ни с кем, ни с кем не делилась своей тайной. Ну, а сундук, мистер Лоренс какое отношение все это имеет к черному сундуку?

— Когда несколько дней назад я встретил ее в вашем парке и упрекнул за то, что она бросила меня, и потребовал объяснить такую перемену отношения ко мне, она пригласила меня в свои комнаты. И, открыв этот самый сундук, показала мне, что там лежит.

— Что же это?… — еле слышно вымолвила миссис Клейтон.

— Не угодно ли вам увидеть самой? — спросил Лоренс, вынимая из кармана ключ. — В конце концов я имею такое же право показать вам, как и сама Бланш. Но достаточно ли дорога вам память о ней, ее репутация, чтобы вы хранили эту тайну?

— Да, — решительно отвечала Белла.

— Последние два года этот сундук, — продолжал Лоренс, вставляя ключ в замок, — сопровождал мою бедную девочку во всех ее странствиях. Его страшная тайна, которую она хранила, изнемогая все эти годы от одиночества, и стала, я уверен, главной причиной ее смерти — она должна была терпеть стыд, и ноша оказалась слишком тяжела для ее нежного характера и гордого духа. Раскаяние убило ее. Если у вас достаточно смелости, миссис Клейтон, то загляните внутрь и постарайтесь понять те чувства, которые я испытываю сейчас, стоя здесь на коленях и глядя наэто вместе с вами.

Герберт Лоренс откинул крышку, раздвинул ткани, и миссис Клейтон наклонилась и увидела, что на батистовом полотне среди засохших цветов лежит аккуратно положенный крохотный скелет младенца.

Белла закрыла лицо руками не столько для того, чтобы не видеть его, сколько чтобы вытереть женские слезы, лившиеся из глаз, и сквозь рыдания простонала:

— О, моя бедная, бедная Бланш! Что она должна была выстрадать! Упокой, Господи, ее душу!

— Аминь! — сказал Герберт Лоренс.

— Вы позволите мне взять этот сундук с собой, миссис Клейтон? — мягко попросил он.

Она взглянула на него. В его глазах стояли слезы.

— Да, да, конечно, — отвечала Белла, — заберите его. Поступайте с ним, как сочтете нужным, только больше не говорите мне о нем ничего.

Он и не говорил, лишь намекнул один раз. Вечером, в тот день, когда тело Бланш Деймер предали земле, Лоренс приблизился к миссис Клейтон и прошептал:

— Все сделано, как она хотела, — и миссис Клейтон сразу поняла, что он имел в виду. Тайна, к которой она невольно стала причастна, так давила на Беллу, что она была признательна Лоренсу, когда он, как и обещал, прямо из Мольтон-Чейса уехал за границу.

Она больше никогда не видела Герберта Лоренса.

А полковник Деймер, горе которого на похоронах и какое-то время спустя казалось беспредельным, в конце концов, как и большинство мужчин, очень сильно скорбящих на людях, нашел себе утешение в лице другой жены.

История жизни и смерти Бланш Деймер еще не забыта, но кузина Белла, разумеется, свято хранит открывшуюся ей тайну.

Я знаю, найдутся люди, которым этот эпизод покажется несколько надуманным. Но в ответ им я могу сказать только одно: главный инцидент, вокруг которого, собственно, и вращается весь интерес данной истории, а именно — что несчастная миссис Деймер столь мучилась угрызениями совести, что многие годы возила за собой вещественное доказательство своего грехопадения и ни на минуту не упускала его из виду, постоянно трепеща перед возможностью разоблачения, — есть невыдуманный факт.

Я лишь оставил за собой право изменить обстоятельства, при которых было обнаружено содержимое черного чемодана, равно как названия мест и имена людей, в моей истории участвующих, с тем чтобы полнее сохранить тайну. В той форме, в какой я представил ее читателю, данная история никому уже не причинит вреда, и в этом вся моя заслуга.

1895 г.