"Пять отвлекающих маневров" - читать интересную книгу автора (Сэйерс Дороти Л.)

История Фаррена

Гильда Фаррен, прямая, как стебель лилии, сидела на стуле с высокой спинкой и пряла. На ней было платье, как будто взятое напрокат из музея средневековья — с закрытым лифом, квадратным вырезом и длинной широкой юбкой до пола, лишь слегка приоткрывающей ступню, плавно качающую педаль. Изысканный кремовый серж [46], из которого оно было сшито, словно намекал: «Эта женщина чиста и непорочна». Кроме того, на этом материале не так заметен пух белой шерсти, который обычно оседает на одежде рукодельниц, придавая им вид людей, спящих не раздеваясь. Пит Уимзи про себя иронически улыбнулся этому наблюдению.

— Скоро вернется наш блудный муж, — весело заметил его светлость.

Длинные пальцы, скручивающие шерсть, замерли, но через мгновение нить снова пошла ровно.

— Что вас натолкнуло на эту мысль? — спросила миссис Фаррен, ни на дюйм не повернув голову в сторону Питера.

— Гонцы летят во все концы, — пропел Уимзи, раскуривая трубку. — Ну, вы меня понимаете.

— По-моему, — прошелестела женщина, — нам не следует затрагивать эту тему.

— Должен признать, — его светлость упорно гнул свою линию, — что вы не выглядите особо обеспокоенной. Позвольте поинтересоваться — отчего? Конечно, если мой интерес не показался вам бестактным.

— Представьте себе, показался.

— Виноват, — слегка поклонился Питер. — Тем не менее, вопрос остается в силе. Почему вы не волнуетесь? Брошенный велосипед, опасные старые рудники, неутомимая полиция с веревками и крюками, пустой стул, покинутый дом — и леди, которая сидит и прядет ровненькую нить. Картина довольно противоречивая.

— Я уже говорила, — ответила миссис Фаррен, — что считаю всю эти домыслы о рудниках и самоубийствах просто абсурдными и не желаю обсуждать глупость сельских полисменов. Меня крайне возмущает назойливое любопытство касательно моей личной жизни. Полицию еще можно понять, Но вы, лорд Питер, вы-то тут при чем?

— Пока ни при чем, — улыбнулся Уимзи. — Но если вы соизволите сообщить мне факты, вполне возможно, что я смогу уладить возникшее недоразумение.

— Какие еще факты?

— Вы можете сказать мне, например, — предложил детектив-любитель, — откуда пришло письмо.

Правая рука женщины на миг замерла, сбившись с ритма. Нить выскользнула и резко скрутилась на веретене. Миссис Фаррен вскрикнула, остановила колесо и принялась распутывать пряжу.

— Прошу прощения, — извинилась она, расправив нить и легким движением вновь запустив колесо. — Что вы говорили?

— Я спросил, откуда пришло письмо.

— Какое письмо?

— То, которое ваш муж написал вам в четверг.

— Выходит, полицейские следят за моей корреспонденцией? — вскинула голову миссис Фаррен. — Вот пусть они вам, и расскажут, если, конечно, вообще не возражают против вашего вмешательства в ход следствия.

— Честно говоря, — ответил Уимзи, — они пренебрегла слежкой. Но, так или иначе, раз уж вы признаете существование письма…

— Я ничего подобного не говорила.

— Послушайте, — начал Питер, — вы не из тех женщин которые умеют лгать, миссис Фаррен. До четверга вы были неподдельно испуганы и обеспокоены судьбой своего супруга, но в пятницу уже лишь притворялись, что волнуетесь, Стоило мне только предположить, что от мистера Фаррена пришла весточка, как вы вдруг решили, что полиция просматривает вашу корреспонденцию. Следовательно, вы действительно получили письмо. К чему отрицать очевидное?

— С какой стати мне что-то вам рассказывать?

— Действительно — с какой? Я вполне могу подождать денек-другой и узнать ответ в Скотланд-Ярде.

— Какое дело до этого Скотланд-Ярду?

— Без сомнения, Гильда, вам должно быть известно, что мистер Фаррен является важным свидетелем по делу Кэмпбелла или может им быть.

— Почему?

— Видите ли, выйдя из дома, он отправился на поиски Кэмпбелла. Последний раз Фаррена видели во время этого занятия в Гейтхаусе. Любопытно было бы узнать, не встретил ли он его, правда?

— Лорд Питер Уимзи! — миссис Фаррен остановила веретено и с негодованием взглянула в глаза собеседнику. — Вам никогда не приходило в голову, что вы поступаете низко? Мы приняли вас здесь, в Керкубри, как друга, проявляли доброту и радушие, а вы платите за это, входя в дома к честным людям как полицейская ищейка. Отвратительнее, чем человек, оказывающий давление на женщину, заставляя ее предать мужа, может быть только женщина, которая ему это позволяет!

— Миссис Фаррен, — Уимзи побледнел, как бумага, и встал с кресла, — если вы считаете мое поведение предательством, покорнейше прошу простить. Я ничего не скажу полиции о письме, равно как и о нашем сегодняшнем разговоре. Однако хочу повторить — на этот раз в качестве предупреждения, что из Лондона на все станции разослано экстренное оповещение и с этого дня любая ваша корреспонденция действительно будет просматриваться. Сообщив это, я, вероятно, выдал служебную тайну и сделался соучастником преступления, но тем не менее…

— Да как вы смеете?!

— Честно признаться, — Уимзи понял вопрос буквально, — не думаю, что я слишком рискую. Если бы риск действительно был, уверяю, я поступил бы более осторожно.

— Как смеете вы предполагать, что я хоть на секунду допускаю причастность моего мужа к убийству?

— Убежден, что вы думали об этом. Более того, полагаю, что вы и сейчас окончательно не оставили эту мысль. Но, в конце концов, вполне возможно, что вы действительно считаете своего супруга невиновным. В таком случае скорейшее возвращение Фаррена в его интересах. Чем раньше последуют объяснения, тем лучше будет для него и для всех остальных.

Уимзи взял шляпу и последовал к выходу. Его рука уже легла на ручку двери, когда за спиной раздался голос:

— Лорд Питер!

— Подумайте, прежде чем что-либо говорить, — предупредил мисс Фаррен его светлость.

— Вы не так поняли мои слова. Я совершенно уверена в невиновности мужа. Есть другая причина…

Питер посмотрел на рукодельницу.

— О, — сделал он изумленное лицо. — Как глупо с моей стороны не догадаться… Конечно же, вы стоите на страже собственной гордости и репутации, — Уимзи сделал несколько шагов обратно и положил шляпу на стол. — Дорогая миссис Фаррен, поверьте, у всех мужчин, как лучших, так и худших, в жизни случаются моменты, когда они отказываются принимать действительность такой, какова она есть. Это вовсе не страшно. Просто нужно попытаться понять и, если можно так выразиться, правильно отреагировать.

— Я готова, — вскинула голову Гильда Фаррен, — простить…

— Не делайте этого, — предостерег ее Уимзи. — Прощение — непозволительная роскошь. Возможно, лучше будет устроить скандал? Хотя, — добавил он задумчиво, — многое зависит от характера мужа.

— Нет, конечно, я не буду устраивать сцен, — сказала миссис Фаррен.

— Хорошо.

— Я вообще ничего не стану предпринимать, — продолжила женщина, — с меня достаточно оскорблений… — в ее глазах читались решимость и гнев. — Если муж вздумает вернуться, естественно, я его приму. Но как он поступит, мне все равно. Иногда я думаю, что страдания жен бесконечны… Мне не следовало говорить всего этого, но…

— Но я и так все уже знаю, — подхватил Уимзи.

— Я пыталась сделать вид, что ничего не случилось, — призналась миссис Фаррен. — Вела себя так, будто все в порядке. Не хотелось выставлять Хью в неприглядном виде перед друзьями.

— Да, — согласился Питер. — А, кроме того, вы не желали допустить и мысли о том, что и сами оказались небезупречны.

— Я всегда была честной женщиной.

— Не сомневаюсь в том, что это действительно так, — поклонился Уимзи. — Муж возвел вас на пьедестал, и вы все еще пребываете на нем. Чего же больше?

— Я всегда была ему предана, — с нажимом сказала миссис Фаррен. — Делала все, чтобы в доме царил уют и моему мужу хотелось возвращаться сюда. Старалась, как могла, обустроить все в соответствии с его запросами. Имела долю в хозяйственных расходах.

Вымолвив это, она поняла, что последняя фраза могла прозвучать пошло, и торопливо закончила:

— Вы, может быть, думаете, что это мелочи, но семейное счастье стоит большого труда и жертв.

— Прекрасно понимаю, — спокойно ответил Уимзи.

— Наш дом всегда был примером спокойствия, и несчастий Сэнди Кэмпбелл стал приходить сюда, чтобы поведать о своих огорчениях. Но разве этого достаточно для недостойных подозрений?! Лично вы верите в то, что в моем отношении к этому человеку было нечто большее, чем сочувствие?

— Ни секунды не верю, — заверил хозяйку лорд Питер.

— Тогда почему мне не смог поверить муж?

— Потому что он вас любит.

— Я не могу понять такую любовь. Если бы он по-настоящему любил, то доверял бы мне.

— В принципе, я с вами согласен, — кивнул Уимзи. — Однако каждый любит по-своему, а Хью Фаррен — довольно простодушный малый.

— По-вашему, простодушие оправдывает веру клевете и злым наветам?

— Боюсь, они частенько идут рука об руку. Я имею в виду, что добродетельные люди порой не отличают правду от лжи в силу своей неискушенности. Вот почему безнравственные мужчины, как правило, имеют преданных жен — они отлично разбираются в психологии. Та же ситуация с безнравственными женщинами — зачастую мужья у них на коротком поводке. Это несправедливо, но такова жизнь.

— Значит, вы считаете себя простодушным человеком, если так говорите?

— О, нет! Ни в коем случае, — улыбнулся его светлость. — Я весьма искушен. Моей будущей супруге жаловаться не придется.

— Похоже, вы воображаете, что измена — это пустяк, в сравнении…

— В сравнении с неискушенностью? Я имею в виду не это. Просто первая способна создать столько же проблем, сколько и вторая, и суть в том, что обе неискоренимы. Приходится мириться либо с тем, либо с другим. Вовсе не подразумевается, что мои отношения с женой обязательно будут строиться на изменах, но я знаю о неверности достаточно, чтобы не принять ее за что-то еще, когда столкнусь с ней. Предположим, если бы моей супругой были вы, я бы не сомневался, что ни и каких обстоятельствах леди Уимзи мне не изменит. Первых, вы слабохарактерны и не экспрессивны. Во-вторых, вы бы ни за что не дали себе повода усомниться в собственной добродетели. В-третьих, факт измены, несомненно, оскорбил бы ваше эстетическое чувство. И, в-четвертых, вы всеми силами избегаете того, чтобы давать людям повод для нападок.

— Господи! — воскликнула миссис Фаррен. — Эти доводы еще более оскорбительны, чем недоверие мужа.

— Вы правы, — согласился Уимзи. — Так оно и есть.

— Если бы Хью был здесь, он бы выбросил вас из окна.

— Все может быть, — не стал спорить Питер. — Зато теперь, когда я разъяснил вам истинное положение дел нетрудно понять, что подобное отношение к вам мистера Фаррена, скорее, должно быть лестным, нежели обидным.

— Так идите и повторите ему то, что сейчас сказали мне! — вызывающе воскликнула миссис Фаррен. — Если, конечно посмеете. Посмотрим, что он вам ответит.

— С удовольствием, — сказал его светлость. — Если дадите адрес.

— Точно не знаю, — вернулась к своей прялке миссис Фаррен, — но на почтовом штемпеле значилось «Браф в Уэстморленде».

— Благодарю, — кивнул Питер. — Попробую повидаться с вашим супругом. И, кстати, ничего не скажу полиции.

Ранним утром понедельника большой черный «даймлер» лениво и почти беззвучно прополз по главной улице Брафа. Водитель с моноклем в глазу, небрежно посматривающий по сторонам, казалось, был уже близок к тому, чтобы остановиться у самого большого отеля, но, внезапно передумав, тронул машину, проехал еще немного вперед, и наконец припарковался перед более скромной гостиницей. Она была украшена вывеской с гротескным изображением разгоряченного быка, стремительно несущегося по изумрудно-зеленому лугу под ярко-синим летним небом.

Джентльмен с моноклем толкнул дверь и вошел в холл. Хозяин, протирающий стаканы, вежливо его приветствовал.

— Прекрасный день, — заметил путешественник, ответив на пожелание доброго здоровья.

— Вполне, — согласился хозяин.

— Накормите завтраком?

Хозяин некоторое время обдумывал просьбу незнакомца.

— Эй, мать! — крикнул он, тем не менее, обернувшись внутренней перегородке. — Можешь сделать завтрак мистеру?

На крик вышла миловидная дама лет за сорок. Оглядев джентльмена с ног до головы и сделав для себя какие-то выводы, она сообщила, что завтрак может быть подан, если только господина устроят яичница и кемберлендская ветчина.

По мнению владельца «даймлера», которое было немедленно высказано, вообразить что-либо лучшее просто невозможно. Его препроводили в гостиную, изобилующую стульями, обитыми плюшем, и птичьими чучелами, и пригласили присесть. Спустя некоторое время в комнату вошла крепкая девица и принялась накрывать на стол. Вскоре на нем появились большой раскаленный чайник, деревенский хлеб, тарелка со сдобными булочками, здоровенный кусок масла и джем двух видов. Наконец, сама хозяйка принесла ветчину и яичницу.

Автомобилист отметил превосходное качество продуктов и с аппетитом приступил к завтраку, вскользь упомянув, что едет с севера, из Шотландии. Он сделал несколько дельных замечаний относительно копчения ветчины и толково описал метод, применяемый в Эршире[47]. Также путешественника заинтересовал один из сортов местного сыра. Хозяйка, в душе которой пижонский монокль приезжего поначалу вызвал некоторые сомнения, решила, что джентльмен много проще, чем показалось на первый взгляд, и любезно предложила послать служанку в магазин, чтобы она раздобыла искомый сыр.

— Вижу, вы хорошо знаете город, сэр, — заметила женщина.

— Да, я проезжал здесь сотни раз, хотя, кажется, еще не имел удовольствия останавливаться надолго. А ваша гостиница выглядит просто прекрасно, и быка на вывеске, как я погляжу, нарисовали заново…

— О, вы заметили, сэр! Его как раз только вчера закончили! Работу сделал один художник, наш постоялец. В четверг он зашел в бар и сказал Джорджу: «Хозяин, вывеску не помещало бы обновить. Если я намалюю нового симпатичного быка уступите мне комнату за полцены?» Ну, Джордж, понятное дело, задумался, а джентльмен настаивал: «Я предлагаю честную сделку. Вот деньги. Вы предоставляете мне стол и кров а я уж постараюсь насчет бычка. Если останетесь довольны результатом, сами решите, какую часть счета покроет картинка». Он сказал, что забрел к нам случайно. С собой у него была коробка с красками, поэтому мы не сомневались, что он и вправду мастер.

— Забавно. Краски и больше никаких вещей? — поинтересовался любезный гость.

— Что-то вроде сумки, и только. Однако сразу было видно, что это джентльмен. И все равно Джордж прямо не знал, что ответить.

Судя по виду Джорджа, это походило на правду. Была в его лице этакая меланхолическая отрешенность, намекающая на нелюбовь к новостям и потрясениям.

Однако таинственный художник, недолго думая, кусочком угля набросал на обороте конверта быка — ярого, свирепого, преисполненного такого огня и силы, что сумел затронуть лирические струны в душе Джорджа — земледельца и торговца. После непродолжительного обсуждения деталей мужчины ударили по рукам, старое животное было повержено в прах, и в дело пошли краски. К вечеру четверга на одной стороне вывески появился великолепный новый бык: голова опущена, хвост поднят, из ноздрей валит пар — живописец объяснил, что подобный образ лучше отражает состояние голодного путешественника, ищущего еду и ночлег. В пятницу на обороте вывески возникло второе парнокопытное — лоснящееся, всем довольное, накормленное и ухоженное. Таким образом, у них теперь стало целых две вывески — можно будет поворачивать ее то так, то этак. В субботу двухсторонняя вывеска была оставлена в прачечной для просушки. В воскресенье постоялец нанес лак на обе ее стороны и вернул творение в прачечную. Вечером того же дня, несмотря на то, что лак был еще слегка влажный, вывеска оказалась на старом месте, у входа, где пребывает и сейчас. Художник же в воскресенье после обеда распрощался с хозяевами гостинице и отправился куда-то пешком. Джордж остался в таком восторге от работы, что вообще отказался брать плату за комнату да еще дал джентльмену рекомендацию к своему коллеге из соседней деревни.

Владелец «даймлера» с огромным интересом слушал собеседницу, поинтересовавшись между делом именем живописца. Хозяйка достала гостевую книгу.

— Здесь записано: «Мистер X. Форд из Лондона», — прочитала она, — но по выговору я бы приняла его за шотландца.

Любопытный гость кинул взгляд в книгу, слегка улыбнулся, чуть приподняв уголки узких губ, после чего достал из кармана автоматическую ручку и вывел под подписью мистера X. Форда:

«Лорд Питер Уимзи. Керкубри. В «Быке» отличная кормежка».

Затем он поднялся и, надевая кожаное пальто, вежливо попросил:

— Если появится кто-нибудь из моих друзей и спросит мистера Форда, пожалуйста, обещайте, что покажете им эту книгу, и передайте от меня привет мистеру Паркеру из Лондона.

— Мистеру Паркеру? — озадаченно переспросила хозяйка. — Хорошо, будьте уверены, я передам, сэр.

Уимзи заплатил по счету и вышел. Отъезжая, он видел, как женщина стояла с гостевой книгой в руках под вывеской и внимательно рассматривала быка, резво бегущего по ярко-зеленой траве.

Упомянутая деревня находилась в каких-нибудь шести милях от Брафа, но добраться до нее можно было только сельскими тропами. На месте вывески единственной имеющейся в этом населенном пункте гостиницы торчала железная скоба. Нова улыбнувшись, его светлость остановил машину у дверей, зашел в бар и заказал большую кружку пива.

— Как называется ваша гостиница? — спросил гость хозяина, отпив пару глотков.

Хозяин, проворный южанин, широко ухмыльнулся:

— «Собака и ружье», сэр. Вывеску сняли, чтобы подновить. Над ней сейчас как раз трудится один джентльмен, там за домом, в саду. Судя по всему, странствующий художник, хоть и из благородных. Говорит, что приехал из-за границы и держит путь в Лондон. Его прислал старина Джордж Везербай с запиской об отличной работе в Брафе. Очень приятный джентльмен, настоящий мастер. Пишет картины для лондонских выставок — по крайней мере, так он сказал. Думаю, хуже точно не будет, если вывеску слегка освежить. Опять же детишкам есть, на что поглазеть.

— Мне и самому ничто не нравится больше, чем бездельничать и смотреть, как работают другие.

— Скажете тоже! Ну, коли так, сэр, зайдите в сад, и поглядите.

Уимзи засмеялся, взял кружку и вышел. Он проскользнул под небольшой аркой, украшенной спутанными плетями увядшей вьющейся розы, и увидел пропавшего Хью Фаррена собственной персоной. Тот сидел на перевернутой бочке, бодро насвистывая, и выдавливал на палитру краски. Перед живописцем стояла вывеска, гласившая: «Собака и ружье», прислоненная к деревянному стулу.

Фаррен сидел спиной к Уимзи и казался полностью поглощенным работой, а также разговором с тремя ребятишками, зачарованно наблюдающими за тем, как густая краска выползает из тюбиков на палитру.

— А это что, мистер?

— Это зеленый цвет для куртки джентльмена. Постой, не дави так, а то все попадет на тебя. Можешь завинтить колпачок. Да, это чтобы краска не высохла. Да, положи обратно в коробку… Это желтый. Да, верно, на картинке желтого нет, но я хочу смешать его с зеленым, чтобы сделать тот ярче. Позже поймете. Не забудь колпачок. Что? А, где-то в коробке. Дай белую краску… Ага, вон тот большой тюбик. Смотрите, почти всегда нужно добавлять немного белого. Как почему? Иначе будет не то, что нужно. Убедитесь, когда буду рисовать небо. Что-что? Хотите, чтобы собака была полностью белой. Нет, я не желаю, чтобы она оказалась похожа на болонку. Почему нет? Потому что болонка не из тех собак, которых берут на охоту. Просто пес не той породы, и все. Здесь должен быть пес-охотник. Ну, хорошо, нарисую темно-каштанового спаниеля с белыми пятнами — это такое довольно симпатичное длинноухое существо. Ну да, наверно, как у полковника Эймери… Нет, с полковником Эймери я не знаком. Не закрутишь колпачок на тюбике с белой краской? Проклятье! Если будете все терять, отошлю вас обратно к матери и скажу, чтобы отшлепала как следует. Что? У джентльмена зеленая куртка, потому что он лесник. Не знаю, может, у лесника полковника Эймери и нет такой, но у этого будет. Понятия не имею, почему лесники носят зеленые куртки, наверное, для тепла. У меня нет коричневой краски, как кора дерева. Я могу получить ее, только смешивая цвета друг с другом. Ну вот, теперь у меня есть все, что нужно. Можете прибраться и закрыть коробку. Да, я могу точно сказать, сколько понадобится красок, прежде чем начну работу. Это называется мастихин, специальный нож. Нет, он и не должен быть острым. Мастихин нужен для очистки палитры, и все такое. Некоторые еще используют его для рисования. Он тонкий, изогнутый и не выдержит долго подобного обращения, ребятки. Да, конечно, можете порисовать ножом, если хотите. Можно и пальцами рисовать, если уж на то пошло. Это позволяет делать поверхность более неровной — всю в капельках и линиях. Нет, пробовать не советую. Ладно, потом покажу. Да, я собираюсь начать с неба. Почему? Сами-то как думаете? Правильно, потому что оно наверху. Верно, синий слишком темный, но я добавлю в него немного белого и немного зеленого. Вы не знали, что в цвете неба есть зеленый оттенок? Хм… Ну, теперь знаете. А иногда есть лиловый или розовый. Нет, сейчас я не буду рисовать лиловое и розовое небо. На картине утро, и джентльмен с собакой только-только вышли из дому. Да, знаю, на другой стороне они возвращаются с Добычей. Там и сделаем розово-лиловый закат, если будете хорошо себя вести и перестанете задавать так много вопросов. Эй, будь-ка хорошей девочкой и не толкай меня под локоть. О господи…

— Привет, Фаррен! — крикнул Уимзи. — Что, детские умы слишком охочи до знаний?

— Боже святый! — еще раз призвал Всевышнего художник. — Уимзи! Как вы здесь очутились? Только, пожалуйста, не говорите, что вас прислала моя жена!

— Не совсем так, — ответил Питер. — И, все же, раз уж вы сами завели речь о своей жене… Я уверен, что она предпринимала попытки разыскать вас, не так ли?

Фаррен вздохнул.

— Ладно, чего там! — сказал он. — Давайте начистоту, старина, и покончим с этим делом. Дети, бегите скорее к маме. Нам с джентльменом нужно поговорить.

— Послушайте, Фаррен, — начал его светлость, когда они остались одни. — Прежде всего, я должен вас предупредить, что формально не имею никакого права задавать вам вопросы. Но меня бы чертовски порадовало, если бы вы поведали, что в конце концов приключилось и где вас носило с вечера понедельника?

— Полагаю, Керкубри бурлит от сплетен, — ухмыльнулся Фаррен. — Народ негодует: мол, я ушел из дома и тому подобное?

— Не сказал бы… Гильда твердо стоит на том, что в вашем исчезновении нет ничего необычного. Однако это я так, к слову. А вот полиция активно занята вашими поисками.

— Полиция? Они-то здесь при чем?

— Не возражаете, если я закурю? — поинтересовался Уимзи. — Собственно, дело в том, что вы очень громко кричали повсюду о самоубийстве, припоминаете? А затем ваш велосипед нашли неподалеку от старых рудников около Критауна. Теперь понимаете?

— Ох, я и забыл про велосипед! Да, но ведь Гильда… Я написал ей…

— Естественно, теперь-то она уже не беспокоится.

— Должно быть, она с ума сходила от волнения! Мне следовало написать ей раньше. Но, черт возьми, откуда я мог знать, что найдут велосипед? О Боже, представляю себе. Бедный Стрэтчен, наверное, аж взмок.

— Стрэтчен?

— Да, он же все рассказал. А что, разве нет?

— Послушайте, Фаррен, о чем вы толкуете?

— Конечно, о ночи с понедельника на вторник! Бедняга Стрэтчен! Он, наверное, подумал, что я и впрямь решил убить себя!

— Когда, говорите, вы видели Стрэтчена?

— Как раз той ночью, около рудников. Разве вы не знали?

— Помилуйте, откуда? — удивился Питер. — Надеюсь, что сейчас вы мне об этом поведаете.

— Хорошо, будь по-вашему. Полагаю, вы в курсе, что в понедельник вечером мы повздорили с Кэмпбеллом… Кстати, я кое-что вспомнил! Мне показалось или я вправду видел в газетах что-то про Кэмпбелла? Будто бы его нашли мертвым…

— Да. Его убили, — подтвердил Уимзи.

— Убили? Странно, в статье говорилось иначе… Правда, я уже давно не смотрел прессу. Просто случайно наткнулся на заметку. Когда, бишь, это было? Кажется, в среду утром. Заголовок звучал примерно так: «Известный шотландский живописец найден мертвым в реке».

— К тому времени еще ничего толком не выяснили. Врач только после тщательного осмотра установил, что Кэмпбелла ударили по голове, и, произошло это, собственно говоря, либо ночью в понедельник, либо утром во вторник в Миннохе.

— Вот оно как?! Туда ему и дорога! Черт, кажется, я начинаю понимать! Подозревают, что это моих рук дело?!

— Не знаю, — честно ответил его светлость. — Думается, вам следовало бы объяснить свое поведение. Ведь именно вы искали Кэмпбелла в понедельник вечером?

— Что верно, то верно. И если бы повстречал, то прибил. Однако в том-то и дело, что я его не нашел.

— Можете это доказать?

— Хм… Не уверен. Но ведь вы это не серьезно, Уимзи?

— Посмотрим. Выкладывайте свою историю.

— Хорошо, слушайте. Прихожу я домой в понедельник часов этак в шесть вечера и застаю этого паразита, клеящегося к моей жене. Я просто впал в бешенство, Уимзи, и вышвырнул его. Правда, надо сказать, потом повел себя как дурак…

— Подождите-ка! Вы действительно видели Кэмпбелла?

— Завидев меня, он попытался было улизнуть, но не успел. Я велел ему выметаться, а затем высказал жене все, что думаю, настаивая на том, что не потерплю здесь больше этого паршивца. Гильда вступилась за него, и это меня ужасно разозлило. Видите ли, мне совершенно не в чем упрекнуть супругу, кроме одного: она не может и не желает понять, что Кэмпбелл был подлецом и негодяем, каких поискать, и что, принимая его, она выставляет меня на посмешище. Гильда так добра и одержима идеями милосердия, но не видит, что все это не для таких, как Кэмпбелл. Да чтоб меня черти взяли, если он не хотел затащить ее в постель! А когда я весьма деликатно попытался указать, что она ведет себя просто как идиотка, то натолкнулся, так сказать, на глухую стену непонимания. Видит Бог, Уимзи, не хочу по-свински за глаза отзываться о собственной жене, но факт в том, что она преисполнена дурацких идеалов и абсолютно не понимает, каковы люди на самом деле. Улавливаете, о чем я?

— Конечно, — кивнул Питер.

— На самом деле она поистине чудесная женщина. Вот только, боюсь, в последний раз я наговорил глупостей.

— Так бывает, — согласился Уимзи. — В нашей беседе подробности не прозвучали, но могу себе представить сцену, которую вы устроили. Наверное, разгорячились, стали возмущаться, а она замкнулась в себе, и тогда вы наговорили того, чего на самом деле не собирались говорить, рассчитывая ее образумить таким образом. После этих воплей Гильда, скорее всего, ударилась в слезы, чем почти убедила вас в справедливости абсурдных обвинений, которые вы предъявили ей исключительно из желания досадить. Затем вы пригрозили одновременно убийством и самоубийством и сбежали. Поверьте мне, Фаррен, вы не первый и не последний.

— Да, похоже, вы уловили суть, — кивнул художник. — Но тогда я действительно сам начал верить в то, что говорил. Мне и правда показалось, что Кэмпбелл задался целью сделать как можно больше гадостей. В городе я перехватил пару стаканчиков и понесся в Гейтхаус с намерением отыскать мерзавца.

— Удивительно, как вы разминулись в Керкубри! ОН довольно долго сидел в «Гербе МакКлеллана».

— Этот вариант не пришел мне в голову. Я сразу бросился в Гейтхаус, но, к счастью, не застал Кэмпбелла дома. Зато наткнулся на Фергюсона, который обругал меня. Если бы я выпил чуть больше, наверняка сцепился бы и с ним. Потом кто-то мне сказал, что видел Кэмпбелла, направляющегося в Критаун, и я пустился по следу, по дороге добавив еще пару рюмок виски.

— А я слышал, — поправил живописца Уимзи, — что вы дернули в сторону поля для гольфа.

— Разве? Да, верно… Сначала я заехал к Стрэтчену, но его не было. Я то ли оставил записку, то ли попросил кого-то передать ему сообщение… Честно говоря, точно не помню. Кажется, все-таки написал, что рванул в Критаун, чтобы пристукнуть Кэмпбелла, а после перерезать себе глотку. Короче, полную чушь… Потому и сказал поначалу, мол, бедный Стрэтчен. Представляю его состояние. Он что, не показал полиции записку?

— Если о записке речь и шла, то я не в курсе.

— Ну да, ну да… Вряд ли бы он стал откровенничать. Стрэтчен правильный парень. Так вот, я поехал в Критаун. Когда я туда добрался, бары уже не работали, но я все равно зашел в один и раздобыл бутылку виски. Не хотелось бы мне, чтобы у малого, который продал ее после закрытия, возникли проблемы…

— И?..

— Я не очень хорошо тогда соображал, но помню, как поднялся в холмы со смутным намерением кинуться на дно одной из этих ямищ. Еще припоминаю, что дребезжал на чертовом велосипеде по ухабам и под конец, пропади они все пропадом, подъехал к одному из рудников. Чуть туда не свалился, кстати. Я слез с велосипеда, сел на краю обрыва в компании с бутылочкой виски и задумался о тщете всего сущего. Вероятно, я был вдрызг пьян, потому что не знаю, сколько времени там провел. Потом послышались чьи-то крики, я ответил, не знаю, зачем. Кто-то подошел и начал в чем-то меня убеждать. Скорее всего, старина Стрэтчен — по крайней мере, мне тогда показалось, что это был он, хотя вполне допускаю, что мог ошибиться. Стрэтчен… Или не Стрэтчен?.. Ну, словом, он все говорил и говорил, пытался меня схватить, а я отбивался и молотил его кулаками. Уверен, это была отличная драка! Затем я его повалил и кинулся бежать, как будто за мной черти гнались. Боже! Как это было здорово! Видите ли, алкоголь ударяет мне только в голову, а с ногами никаких проблем! Я ломился через вереск, и звезды неслись вместе со мной. Не знаю, сколько я пробежал… А потом оступился и покатился вниз по склону. Полагаю, таким образом я и очутился на дне, а когда очнулся, было уже порядочно светло. Я лежал где-то в ложбине, в довольно уютных зарослях папоротника, и, как ни странно, ничего, кроме головы, у меня не болело.

Понятия не имею, где я находился, но тогда меня это не волновало. Я просто ощущал, что действительность не имеет никакого значения. Я не хотел возвращаться домой, мне было плевать на Кэмпбелла… Казалось, что все заботы разом упали с моих плеч. Я встал и поплелся, сам не знаю, куда. К тому времени я здорово проголодался, ведь накануне не успел поужинать. К счастью, вокруг журчало множество мелких ручьев, так что воды было вдоволь. Прошло, наверное, много часов, прежде чем я набрел на дорогу и направился вдоль нее, никого, однако, не встретив. Затем, уже после полудня, я перешел мост и наконец-то стал узнавать окрестности. Я был недалеко от места под названием Бридж-оф-Ди на Новогаллоуэйской дороге. Не так уж я, на самом деле, сбился с пути, хотя и сделал порядочный крюк, несмотря на старания оставлять солнце по правую руку.

— Солнце, знаете ли, имеет свойство передвигаться по небу, — язвительно заметил Уимзи. — По крайней мере, есть такое предположение.

— М-да… Я совершенно не понимал, сколько времени заняла дорога. Так или иначе, я добрался до Бридж-оф-Ди и пошел по Новогаллоуэйской дороге. Навстречу мне попались несколько овец, коров и телег. Наконец, меня подобрал парень на грузовичке, добросив до самого Нью-Галлоуэйя, где я наконец перекусил.

— В котором часу это было? — быстро спросил Питер.

— Наверное, где-то около трех. Настала пора обдумать, что делать дальше. В кармане у меня нашлось десять фунтов, и единственное, что я знал определенно, — возврата быть не могло. Я был совершенно опустошен. Совершенно! Мне хотелось отправиться в дальние страны. Плевать, даже если никогда больше не увижу шпили Толбуса! Передо мной остановился пустой грузовик с эмблемой какой-то фирмы из Глазго, и я столковался с шофером, который пообещал подвезти меня до Дамфриса — обычно они едут этим путем.

— Какой рисунок был на машине?

— А? Да разве я помню? В кабине сидели два славных парня, и мы беседовали о рыбалке.

— Где они вас высадили?

— Немного не доезжая до Дамфриса. Понимаете, мне нужно было подумать. На повестке дня стоял вопрос: сесть на поезд сразу или для начала посетить какой-нибудь бар? Я боялся попасть в столпотворение, какое бывает порой на станциях. Кроме того, кто-нибудь из железнодорожных служащих мог меня узнать, ведь в Дамфрис я езжу часто. С пабами тоже вышла загвоздка… Не знаю, смогу ли объяснить, что я тогда чувствовал, Уимзи. У меня возникло ощущение, будто я скрываюсь, и опасение, что меня узнают. Если бы я вдруг встретил кого-то из знакомых, я бы на ходу сочинил какую-нибудь дурацкую историю о рыбалке или поездке на пленэр. То есть представил бы все так, будто ничего необычного не произошло. После этого оставалось только вернуться домой. Понимаете? Это не тот случай, когда можно ловко соврать. Когда вынужден лгать, ты не можешь убежать, как бы теряешь свободу. Наверное, я не смогу объяснить так, чтобы вы меня поняли.

— Ну почему же? — пожал плечами его светлость. — Это все равно, что купить обручальное кольцо.

— Да! И так же скучно, особенно если колечко из дутого золота. Уимзи, вы богаты, ничто не может помешать вам делать то, что заблагорассудится. Почему вы утруждаете себя ношением маски респектабельности?

— Наверное, как раз потому, что ничто не может мне помешать делать то, что мне нравится. Это доставляет мне удовольствие.

— Не понимаю, — сказал Фаррен, озадаченно глядя на лорда. — Это странно… Вы производите впечатление свободного человека. Что дает вам свободу? Деньги? Или то, что вы холосты? Но кругом множество богатых холостых мужчин, вторые не…

— Не отвлеклись ли мы несколько от темы? — перебил эти теоретизирования Уимзи.

— Наверное… Так вот, я зашел в небольшую гостиницу, выпил в баре пива по четыре пенса за кварту. Там был какой-то молодой парень на мотоцикле с коляской. Сказал, что он здесь проездом по дороге в Карлайл. Его слова навели меня на одну мысль: я спросил, не возьмет ли он меня с собой и получил согласие. Он был славный малый, и лишних вопросов не задавал.

— Как его звали?

— Ни я его не спросил, ни он меня. Я объяснил ему, что вроде как просто гуляю, а все вещи у меня в Карлайле. Но парню, похоже, было вообще плевать. Никогда не видел такого здравомыслящего человека.

— А он чем занимается?

— Я так понял, торгует подержанными моторами, и мотоцикл у него появился в результате какого-то обмена с доплатой. Я мог бы ничего и не узнать, просто он извинялся за то, что его машина не в самом лучшем состоянии. Проще говоря, в дороге она забарахлила, и мне пришлось держать электрический фонарик, пока парень занимался починкой. Кажется, его мало что интересовало, кроме свечей зажигания и тому подобного. Мотоциклист практически не разговаривал. Сказал только, что уже тридцать шесть часов в пути, но не стоит беспокоиться, потому что он может водить и во сне.

Уимзи согласно кивнул, отлично представляя этих подвижников торговли подержанными моторами: мрачных, молчаливых, циничных, за рулем в любое время суток и в любую погоду, привычных к невзгодам и разочарованиям. Доставить клиентам унылые коробки и отбыть прежде, чем обнаружится какой-нибудь подвох; добраться до дома, волоча кучи старого металлолома до того, как сгорит наскоро собранный радиатор или откажет сцепление. Вечно усталые, как собаки, грязные и готовые к худшему, угрюмые и бедные, они не склонны проявлять любопытство к случайным попутчикам, предлагающим деньги за то, чтобы их подвезли.

— Итак, вы доехали до Карлайла?

— Да. Большую часть пути я проспал, кроме, конечно, того момента, когда пришлось держать фонарь. Изредка просыпаясь, я смотрел по сторонам, наслаждался дорогой. Ничего и знать о водителе — так даже лучше. Кстати, я никогда до этого не ездил в коляске мотоцикла. Ощущения совсем не те, что в кабине автомобиля. Я несколько раз садился за руль, пытался научиться водить, но не получал особого удовольствия. Гораздо лучше, когда тебя кто-то везет, а уж езда в коляске просто поражает воображение! Мотоцикл как будто двигается сам, увлекая пассажира за собой, как на буксире. Подобная езда чем-то напоминает похищение. И мощь мотора чувствуется лучше, чем в машине… Не знаете, почему возникают именно такие ощущения?

Уимзи пожал плечами.

— А может, мне просто так показалось… Как бы то ни было, утром мы доехали до Карлайла, где я заморил червячка в одной закусочной. Потом прошелся по магазинам, купил чистую рубашку, несколько пар носков, зубную щетку и прочие мелочи, а также рюкзак, чтобы как следует экипироваться. Подсчет наличности показал, что пора задуматься о заработке. Конечно, я мог обналичить чек, но это грозило мне риском раскрыть свое местонахождение. Мало ли что… Вдруг людям из банка понадобится позвонить в Керкубри? Я подумал, что значительно интереснее будет справляться собственными силами. У меня еще оставалось немного денег. Я нашел художественный магазин и купил переносной мольберт, палитру, кисти и краски…

— Насколько я вижу, «Виндзор энд Ньютон», — сказал Питер.

— Да. Их продукция, как известно, продается практически везде. Обычно я выписываю инструменты и материалы из Парижа, но «Виндзор энд Ньютон» тоже вполне годится. Я надумал отправиться к югу, в Озерный край[48], порисовать для туристов. Это до смешного легкий заработок, за день можно наштамповать два-три пейзажа — холмы, вода и туман, и за один этюд эти идиоты готовы выложить шиллингов десять, особенно если картинка трогательная. У меня был знакомый, который таким образом полностью окупал отпуск, хотя подписывался, разумеется, не своим настоящим именем. Все-таки торговля низкопробной мазней вредит репутации, знаете ли.

— Потому и мистер X. Форд?

— Вижу, вы побывали в «Быке» в Брафе? Да, это было весьма забавно… Так вот. После покупки красок как раз осталось немного монет, чтобы поймать какой-нибудь грузовичок. Однако мне опять повезло: я познакомился с одним типом на «райли», который в свое время учился в Оксфорде — отличный малый, кстати. Он держал путь на юг и сказал, что я могу сопровождать его, сколько захочу, и платить ничего не надо. Сами понимаете, предложение звучало заманчиво. Парень назвался Джоном Барреттом и сказал, что просто катается — едет, куда глаза глядят. Совсем недавно купил новую машину которую нужно обкатать. Да уж, обкатка вышла — будь здоров! Я в жизни так не пугался.

— Где он живет?

— Где-то в Лондоне, точный адрес я не запомнил. Он задавал кучу вопросов, на что я рассказал о жизни странствующего художника. Думаю, он все же решил, что это просто отговорка. Хотя, если вдуматься, на тот момент мой рассказ был близок к истине. Еще он спрашивал, какой смысл в бродяжничестве и тому подобные глупости, интересовался, откуда я иду. Пришлось ответить, что из Галлоуэйя. Когда мы добрались до Брафа, я сообщил, что дальше отправлюсь пешком. В голову закралась мысль, что я еще слишком молод, чтобы умереть в автокатастрофе, можно сказать, в самом начале пути. Он выглядел малость разочарованным, но пожелал мне удачи. «Бык» привлек мое внимание тем, что выглядел поскромнее остальных заведений. Как раз при взгляде на него меня и посетила мысль о смене вывески. И, надо сказать, очень вовремя, потому что как раз на следующий день испортилась погода, что было полной неожиданностью и похоронило мои планы с рисованием холмов и озер. В результате я здесь.

Фаррен снова взялся за кисть и возобновил труды над «Собакой и ружьем».

— Ну и приключения, — вздохнул Уимзи. — Однако, проблема в том, что вы не в состоянии предъявить ни единого доказательства правдивости своей истории. Никто не может точно сказать, где вы были с вечера понедельника до трех часов пополудни вторника.

— Что? Ох, я об этом уже забыл… Но все ведь не настолько серьезно, а? В конце концов, я дал совершенно нормальное, удовлетворительное объяснение.

— Для меня оно, возможно, и удовлетворительное, — согласился Питер. — Но для полиции…

— Да к черту полицию! Я же говорю, Уимзи… — тут налицо живописца легла тень сомнения. — Значит ли это, что я должен вернуться?

— Боюсь, что да. К сожалению.

Лорд Питер посмотрел мимо Фаррена на дверь черного хода гостиницы, откуда показались две широкоплечие мужские фигуры в твидовых костюмах. Фаррен, почувствовав смутную тревогу, повернул голову.

— О, Боже, — только и смог вымолвить он. — Это конец. Арест. Неволя. Тюрьма.

— Да, ситуация… — сказал Питер еле слышно. — И на этот раз вы не сбежите.