"Последняя газета" - читать интересную книгу автора (Николай Климонтович)

5

– В Газете не бывает напечатано ни одной неоплаченной строки,- говорит Сандро.

Я его не совсем понимаю.

– Все – джинса.

Я уже догадываюсь – о чем он, но сомневаюсь в его словах.

– Это невозможно,- говорю я,- нельзя же купить, скажем, биржевые сводки.

– Запросто,- говорит Сандро, наливая.- Предположим, некий брокер хочет продать алюминий. Или асбест. Что тебе больше нравится?…- Я пожимаю плечами.- Что он делает, прежде чем объявить на торгах свою цену? -продолжает Сандро, подвигая ко мне сациви.- Он звонит своему знакомому в Газету и просит его указать в сводке такую-то сумму. И на другой день с Газетой в руках разговаривает с клиентами. Все просто.

– Но…- Я, признаться, поражен. Одно дело, когда заинтересованными лицами оплачиваются заметки в рубриках "Модный магазин" или "Ресторанная критика" – оплачиваются, разумеется, нелегально, деньги дают корреспонденту из рук в руки, и, как говорит Сандро, в отделах заведующие собирают с подчиненных дань. Но сводки котировок на бирже -это все-таки нечто иное, это документ, и здесь легче легкого обнаружить подтасовку…

– Как раз в биржевых сводках очень трудно поймать кого-нибудь за руку.

Да и кто будет ловить? В конце концов это всем выгодно. Кроме покупателей, конечно, но в конце концов их никто не заставляет так слепо верить печатному слову.

– Хорошо,- говорю я,- но объясни мне, как можно брать взятки, работая в отделе уголовной хроники или, скажем, ведя рубрику "Спорт"?

– Очень хлебные разделы,- говорит Сандро, сладко жмурясь.- Возьмем "уголовку". Заметь, от того, как расставлены акценты в статье о том или ином деле, подчас зависят и настрой следствия, и решение суда. Но вот тебе самый свежий и убойный пример. Некий юноша, студент престижного вуза и сын крупной шишки в кремлевской администрации…

– Я, кажется, читал об этом.

– Вот-вот. Этот самый сынок шел через парк и ударил ножом десятиклассника, который попросил у него закурить. И убил его, в порядке, так сказать, самообороны. Десятиклассник был в компании, которая отмечала на лавочке начало весенних каникул. И все как один его одноклассники показали, что их товарищ вовсе не нападал на студента, а только окликнул его: мол, сигаретки не будет? И, когда тот остановился и полез в карман, подбежал к нему, ожидая получить сигарету. А получил нож в брюхо. А что об этом было написано в Газете?

– Там история выглядела иначе,- припомнил я.- Кажется, речь шла о том, что на этого самого студента напали хулиганы.

– Это еще не все. По факту убийства было, разумеется, заведено дело. На студента. Но в Газете было написано, что студент как раз признан органами дознания пострадавшим, а обвиняется убитый.

– Так бывает? – спросил я.

– Если папа заплатил, то бывает.- Казалось, Сандро нравилось выступать в роли прожженного и всезнающего циника.- А с Газеты какой спрос: корреспондент перепутал.

– Но Иннокентий! – вскричал я.- Иннокентий-то не берет!

– Во-первых, этого мы не знаем,- философски парировал Сандро и макнул кусок лаваша в соус от сациви. Потом любовно обернул этот кусок укропом, петрушкой, кинзой и отправил в рот.- Впрочем, ему и не нужно брать. Здесь дело чуть тоньше. Он и его команда, если ты заметил, обслуживают определенный круг "своих" композиторов и музыкантов. И ругают всех остальных. Или просто игнорируют, что есть та же брань. Объясняют они это, конечно, эстетическими пристрастиями. Но ведь они осуществляют неприкрытое лоббирование определенной группы. И перекрывают кислород "чужим". И вот представь себе: разворачивает какой-нибудь олигарх Газету теплым деньком на веранде своей виллы в Барвихе. Он давно заработал, и ему хочется быть культурным. Конечно, он не понимает музыковедческого бреда, что несет какая-нибудь Настя Мед, но сечет, что такой-то и такой-то в мире музыки – фигуры престижные и первого ряда. Если из недели в неделю ему это повторять, а потом прийти и попросить спонсировать какой-нибудь фестиваль, то – чем черт не шутит – он, глядишь, и раскошелится. А музыкант, в свою очередь, при случае замолвит кому надо слово за свою медовую критикессу, и вот она уже аккредитована на фестивале в Вене или Дюссельдорфе или читает курс лекций о современной русской авангардной музыке в Сорбонне. Так и вершатся судьбы искусства, а заодно и сотрудников отдела культуры. Тебе бы взять их методы на вооружение,- сказал он неприятным тоном,- отобрать издательства, которые имеет смысл опекать, не обижать авторов, которые могут оказаться полезными… А ты ведь ведешь себя храбро, ничего-то не боишься, режешь правду-матку, пока умные люди пользуются своим положением и пьют чистую водичку, коли довелось сидеть у ручья…

– Дорогой мой,- сказал я как можно скептичней,- не по летам уж льстить и подстраиваться. И, кроме того, я все-таки не критик, я лишь свой писательский взгляд окрест бросаю…

– Ну-ну! – Сандро улыбнулся всеми своими белыми крупными зубами. И я вдруг подумал: свои ли у него зубы? Или это столь искусно сделанная металлокерамика? Он же тем временем, наполнив рюмки, продолжал мое образование: – Тут на Иннокентия работала одна начинающая музыковедша-стажерка. Очень хотелось ей зацепиться в Газете, так что она вовсю старалась. Но – молодой гонор, обо всем, конечно, собственное мнение. И угораздило ее попасть на концерт Макара, сожителя Асановой, он и концертов-то в России почти не дает. И вот эта девица со всей бескомпромиссностью юного темперамента решила развенчать, как ей казалось, чрезмерно и несправедливо раздутую репутацию маэстро. Мол, холодноват, механистичен, вдохновение подменяет умением нравиться публике… Конечно, статейка была перехвачена в отделе рирайта и тут же отправлена в корзину. Иннокентия вызвали на четвертый этаж и, кажется, устроили головомойку. А девочка вылетела из редакции на следующий же день, так и не закончила свою стажировку: Асановой лучше не становиться поперек дороги.

Я любовался этими картинками нравов, которые так сладко и смачно живописал Сандро. Я не слишком-то доверял ему, полагая, что ради искусства красноречия он сгущает краски. И, конечно же, не стал интересоваться, берет ли он сам деньги с тех, о ком пишет в этой самой своей светской хронике. Он прочитал мою мысль.

– Ты не обращал внимания, как нежна со мной та же Вероника?

Я, конечно, обращал и даже втайне завидовал Сандро, что на него, почти моего ровесника, до сих пор льстятся молоденькие девушки.

– Нет-нет,- сказал Сандро,- это отнюдь не бескорыстная симпатия. Она всякий раз просит меня вставить в мою хронику хоть пару строк об открытии нового бутика или о празднике в каком-нибудь ночном клубе. Умоляет: Коленька, хоть пару строк! И отчего-то воображает, будто я не понимаю: за эти несколько строк она уже получила с бутика или от клуба две-три сотни зеленых.

– И ты ей ничего не говоришь?

– У молодых девушек обычно небольшие оклады. Но значительные расходы,-ответствовал Сандро. О своих заработках этого рода он, естественно, не проронил ни слова.