"На краю времени" - читать интересную книгу автора (Жураковская Янина Викторовна)

Глава 2

Утро приходит в Аргеанаполис, сердце столичной планеты Веллс'та'Нейдд. Огромное алое солнце протискивается в узкие просветы между гигантскими свечками небоскрёбов, тысячекратно отражаясь в оконных стеклах, шершавым языком лижет башни императорского дворца, густым гемоглобином стекает со стен. Ты сидишь на каменном полу башни, сжимая в руках мягкий алый кирш. Счёт времени потерян.

Прежде ты не думал, что бывает такая боль — одновременный удар по сознанию и духу, когда застываешь, напоминая себе, что надо дышать. Кровь ревёт в ушах, как океанский шторм, клочья тумана плывут перед глазами, а в груди, меж сердец, словно медленно поворачивается обжигающая ледяная игла. Ардражди с детства обучают контролю — всегда, везде, несмотря и вопреки. Не поддавайся. Управляй. Оставайся в равновесии. Прежде ты никогда не давал воли эмоциям. Даже когда был Никсом.

Но прежде ты не знал её.

Был ли ты когда-нибудь честен с собой? Нет. Ты лгал себе, как лгал другим. Почти полвека ты делал то, что от тебя ждали другие: сначала отец-император, затем братья и сёстры в Свете и снова отец. Ты менял маски с лёгкостью искусного фокусника. Кронпринц — холодно-вежливый, горделивый, властный, превыше всего ставящий свою честь. Она слетела, стоило только отцу сказать: "Ты должен…"Верный друг и рьяный борец против тирании ардражди. Эту маску было легко надеть и трудно сбросить, но ты справился. Став своим в самой неуловимой ячейке сопротивления, сдал Эр'гону Зелгариса и его «детей». И растерялся, обнаружив, что не знаешь, ни кто ты, ни чего хочешь. Ты ощутил себя древним стариком, мхом и ветошью, которой давно пора сгореть в Звездном пламени, но она непонятно зачем ещё ползает по земле — и это в сорок девять лет, когда ардражди меньше трёхсот не живут! Поднимаясь с отцом на башню, ты думал: "Ничего нет. Всё кончено…" И всё чуть было действительно не кончилось, ибо лорд-император слабости никому никогда не прощал.

Парение над бездной быстро убеждает в том, что жизнь прекрасна и изумительна. А для того, чтобы обрести в ней новый смысл, оказывается, довольно даже не взгляда и не слова. Всего-то — насмешливого фырка.

Придворные красавицы, гордые, холёные, увлеченные только собой и равнодушно очаровывающие всех, кто приближался к ним… Простолюдинки с нижних ярусов, бледные цветы города-планеты… Сестры в Свете — мечтательницы с горящими глазами… Никс и Риган меняли женщин, как биокапсулы. Уходили, не оборачиваясь, не слушая рыданий за своей спиной, никого не подпуская близко. Так было проще и спокойнее.

"Было сказано Кайег Коарветту, что поражение придёт ему от любви, и впервые дрогнул отважный воин, — рассказывала мать древнюю сказку-легенду. — Велел он мастерам оковать несокрушимыми обручами свои сердца, дабы не допустить в них ни страсти, ни страха… но кто может прогнать гваньер, когда она уже вошла? Он встретил Рению…"

Онапочему-то сразу оказалась внутри, за твоими неодолимыми стенами: не испепеляющим жаром, а мягким теплом, и обосновалась непринужденно, как в собственном доме. Словно жила там всегда — и вернулась после краткой разлуки. Онапришла, и точно вправленная врачом кость, что-то встало на место в твоей душе. Ещё одна Рения… дневная звезда…

Кто-то из древних философов сказал: 'Жить, когда знаешь, что солнца нет и не было никогда, легко. Но для того, кто видел его, нет кары ужаснее, чем вновь оказаться во тьме'.

Она выскользнула из твоих объятий предрассветным туманом, и внутри что-то сразу стало рваться и ломаться, словно обручи, сковывавшие сердца, лопались один за другим. Яркий солнечный свет сменялся грязновато-серым туманом, бескрайним, как сама вечность, и все годы, отпущенные тебе, обращались в пепел.

Без неё.

На несколько ардалей выпустить наружу эмоции, и вновь, как старую привычную форму, натянуть самоконтроль. Замереть, чувствуя, как бешеная ярость бьётся о его тонкие стенки. Кулак сжимается так, что костяшки пальцев белеют. Зелгарис, Зелгарис, хитроумный старый лис! Ведь не из злости и не из мести ты поманил мечтой и тут же отнял её. Но зачем тогда? Что должен понять твой строптивый, неразумный ученик?

…Глаза Зелгариса странно мерцают. Взгляд старого ментата пробирает до костей, и ты невольно ёжишься под ним. Беспричинная, неотвязная тревога охватывает тебя каждый раз в присутствии учителя. Она словно кость в глотке, дёготь в пище, отравленный шип, застрявший в ладони. Но пока в глубине души будет гнездиться тьма, в которую так страшно заглядывать, тревога не уйдет, и шепот 'Не доверяй… Зелгарис опасен… не верь… никому не верь… не умолкнет. Не в силах избавиться, ты свыкся с тем и с другим, как с чем-то неизбежным, точно снегопад зимой.

А учитель… учитель — сильный ментат, но не целитель душ.

— Горьким лекарство должно быть, мой ученик, — произносит ментат с мягкой улыбкой, которая, кажется, не исчезнет с его лица даже под шквалом бластерного огня. — Только тогда лечит оно. Нет ран, которые исцелить нельзя, как нет жизней, которые нельзя спасти…

— А империй? — Никс недоверчиво усмехается.

— Империя — тоже живое существо, дышащее, чувствующее, — взгляд Зелгариса устремлен на что-то, видимое только ему. — Но чтобы Веллс-та-Нейд спасти, придётся приготовить нечто действительно отвратительное. И, как ни печально, ученик, на себе это снадобье ты ощутишь тоже. Император должен умереть, — он говорит об этом, точно о чем-то неизбежном, о неприятной работе, которую необходимо выполнить.

— А если ваш план… ваше лекарство поможет, что тогда, учитель? — настойчиво спрашивает ученик, подавшись вперед в ожидании ответа, и никак не может понять, почему слова учителя так для него важны. — Республика и сенат? Нет тирании, и слово «император» будет проклято всеми свободными людьми на веки веков…

— Тирания, — голос Зелгариса звучит холодно и отстранённо, но глаза печальны. — Зло это старое, знакомое всем. Она изживает сама себя. Сама тех растит, кто придёт её сокрушить. Но сокрушить её, просто убив тирана, невозможно, нет. В том беда, что не к свободе люди идут обычно, а за властью. И если Раскол вспомнить и Смуту… Нужна твёрдая рука народу ардражди. И всем ниэри.

— Учитель, простите за откровенность, из вас выйдет скверный император, — осторожно подбирая слова, произносит Никс.

– Верно, — старик улыбается краем рта. — Не стоит удар смягчать, знаю сам, отвратительный из меня политик. Не умею я одновременно жонглировать шестью тарелками и обсуждать договор о поставке сельскохозяйственной техники в аграрные миры. Скажу не без гордости, хоть и не делает она мне чести — неплохой я лидер сопротивления. Компетентный, как госпожа Эрна говорить любит. Но только мир наступит, мне немедленно сбежать захочется на какую-нибудь отдалённую планетку, чтобы в тишине и покое заняться ментальными практиками и, возможно, ещё несколько ступеней Познания преодолеть. О троне я никогда не мечтал.

"…его мотивы невозможно постичь, поэтому он и опаснее всех их вместе взятых, — еле слышно произносит чей-то странно знакомый голос, и Никс невольно вздрагивает. — Не стремись выловить всех до единого, пусть мелкота разбегается по своим норам! Страх — лучшая клетка для разума. Но он должен быть схвачен. Закован. И раздавлен!"

— А вот ты совсем другое дело, мой мальчик, — Зелгарис пристально смотрит на ученика. "Слышал ли ты? Слышал?" — хочет спросить Никс, но что-то удерживает его. — Из тебя вышел бы прекрасный правитель.

— Вы шутите?… — ошарашенно выдыхает ученик.

— Отчего же? — в глазах старого ментата поблескивают лукавые искорки. — В тебе есть все те качества, что в нашем императоре меня восхищают: сила, твёрдость, могучий ум, умение заглядывать в души людей и за собой их вести. И те, которых, увы, ему недостает — честь, справедливость, способность сострадать… Не отвечай мне сейчас. Просто подумай об этом.

Никс, потеряв дар речи, только и может, что растерянно таращиться на учителя. А Риган смотрит сквозь чужие карие глаза и усмехается. Внедрённая психоматрица идеальна. Изменения облика проведены безупречно. Ни один ментат или ментаскоп не найдёт в голове Никса никого, кроме Никса. Ни один сканер не обнаружит под личиной полукровки ардражди из рода владык.

Прячься. Наблюдай. Жди. Осталось недолго.

…Ты снова входишь в знакомый зал — с лицом Никса, но уже в тщательно подогнанной форме полковника имперской гвардии. Повинуясь короткому кивку, штурмовики отходят, и ты видишь его.

Схвачен. Закован. Но сломлен?…

Зелгарис тебя не разочаровывает. Старый ментат сидит, откинувшись на спинку чудом уцелевшего кресла с таким видом, словно нет ни эрголитовых кандалов, сковавших его по рукам и ногам, ни роты имперских гвардейцев, следящих за каждым движением пленника. Он не думает — он точно знает, что всё это преходяще. Он смотрит на небо за окном, залитое оранжево-красным светом заходящего солнца, и на губах ментата блуждает такая знакомая улыбка.

Эрна тоже любила закаты, всплывает непрошенное и совершенно ненужное воспоминание. Особенно весной.

— Ты задержался, ученик, — со всегдашней улыбкой произносит он, и ты на мгновение чувствуешь себя мальчишкой, который опоздал на урок, заигравшись с друзьями. — Мы, помнится, говорили с тобой о природе зла. Как думаешь ты, почему человек выбирает зло?

— Йоран Вингейт К'аддо, именующий себя Зелгарисом, — прерываешь ты старика, — вы обвиняетесь в создании и руководстве экстремистской организацией "Дети Света", подготовке вооруженного мятежа в целях свержения государственного строя империи Веллс-та-Нейдд, заговоре с целью лишения жизни особы императорской крови, проведении серии террористических актов на платформах «Эоне», "Ферт" и «Равенна», организации массовых беспорядков, разжигании межнациональной розни…

— Помолчи, мальчик мой, и послушай старика.

Исчезнет или нет проклятая мягкость из его голоса?

— Полный список предъявленных обвинений вам зачитают сотрудники департамента правосудия, куда вы будете препровождены для допроса и суда. Мои полномочия заканчиваются здесь…

Ты перехватываешь взгляд Зелгариса — смесь жалости и снисходительной насмешки — и внезапно понимаешь, что этому древнему мудрецу твои слова кажутся чем-то вроде детского лепета. Попытка оправдать себя за драку с соедским мальчишкой и разбитую мамину вазу. Неразумный юнец, который остро чувствует свою вину и потому бросается на всех, словно разъярённая нетопырка — вот кем считает тебя Светлый Зелгарис.

Разумеется, вслух он говорит совсем другое.

— Иногда это бывает полезно. Поразмыслив на досуге, я пришел к выводу, что человек выбирает зло не потому, что зол по природе своей, а потому, что путает его со счастьем и правдой.

Один из гвардейцев грубо тычет шокером в плечо старого ментата — замолчи! — но тот даже не вздрагивает. И ты жестом приказываешь охране не вмешиваться. Ты хочешь выслушать бывшего учителя.

— Потребовалась не одна тысяча оборотов, чтобы сочли злом рабство. А кое-где в империи не запрещено оно и в наши дни.

— Скажи мне то, чего я не знаю, К'аддо.

— Иной раб своих цепей не видит, пока смерть не встаёт у него за плечом, — невозмутимо продолжает Зелгарис. — Но ты не таков. Только горяч и слишком уж доверчив. Если помнишь, я как-то просил тебя подумать и дать мне ответ. Что теперь скажешь, Риган Тарнаэлда Коста Ан'дьярдже ди Коарветтанон?

— Ты знал, — констатация факта.

— Всегда, — хитрый прищур серых глаз. — Что скажешь, ученик?

— Я никогда не изменю своему народу и своей семье, — легкое замешательство.

— Твоя преданность похвальна, мальчик мой. Но достойны ли её те, кому клялся ты?… Есть время искать и время терять, время сберегать и время бросать, время шептать «нет» и время кричать «да»… Не спеши с ответом. Я подожду ещё…

Шэ'ваш а карн, старик.

Кто ты, Зелгарис? Гений, которого поймут оборотов через триста? Безумец, дёргающий за ниточки покорных марионеток? Проклятье, кем бы он ни был, и что бы ни хотел сказать тебе, ты ничего не понял. Может, поймёшь когда-нибудь, а пока — будешь действовать так, как подсказывает логика. То, что ардражди хотят, они получают. Ты встретил её не затем, чтобы потерять. Она — та, на чей зов откликнулась твоя душа, и ты найдёшь её.

Найдёшь.

И если для этого придётся стать императором… тем хуже отцу.

На рассвете сменяется стража. Самое время уходить.

Риган развязал последний узел и начал бережно сворачивать кирш, как вдруг ощутил рядом чье-то присутствие. Не услышал, не увидел — просто понял, что на башне есть кто-то ещё. Ничем не выдав себя, он словно невзначай сместился в сторону, пальцы правой руки привычно сложились в «копье». Не вставая, резко развернуться. Прыгнуть, уйти с линии выстрела. И «копьём» в горло, ломая гортань. От такого удара и бронеткань не спасёт.

— Ох, какой! Знаешь, если сейчас тебе дротик в спину воткнуть, он застрянет.

Он знал этот голос! Он знал этот голос!

— Рада тебя видеть, Никс.

— Не взаимно, Вита.

Невидимка не собиралась убивать его — во всяком случае, пока, иначе выстрелила бы сразу. Принц подчёркнуто медленно встал и повернулся. Она сидела на парапете, поигрывая игольным пистолетом ("Энергетическое оружие слишком легко отследить", — автоматически отметил бывший разведчик) — тоненькая изящная девочка-подросток. Округлое личико с мягкими чертами, коротко стриженные рыжие волосы, синяя ниточка татуировки на левой скуле. Комбез десантника (чья кровь на рукаве, Вита?) в режиме феадаль, "рассеянного света", браслет-коммуникатор на запястье… Её выдавали только глаза. Жесткие холодные глаза оборотня.

— Зел не ошибся, сказав, что ты будешь торчать здесь, как челнок посреди взлётного поля, — она пожала хрупкими плечиками, изучающе глядя на него. Риган подчёркнуто медленно убрал драгоценный кирш в один из внутренних карманов. Он был уверен, что успеет выжечь невидимке мозг направленным пси-ударом прежде, чем она вскинет пистолет. — Знаешь, твоё высочество, а мне ты больше нравился Никсом. Тот ещё ублюдок, но хотя б лицо живое было, а не эта чеканная маска владыки, чистокровнейшего ардражди… — Вита махнула рукой с пистолетом. — Пластика или симбионт?

Риган не ответил. Невидимка, фыркнув, соскочила на пол.

— Не в настроении? — кивнула она. — Тогда идём. Зелгарис, знаешь ли, попросил позаботиться… Хотя тебе самое место в колодце отстойника с пулей в затылке, Никс, — закончила девушка тем же легкомысленным тоном.

Он не стал лезть глубоко, снял только эмоции и поверхностные мысли, но и этого оказалось довольно. Вита не лгала. Гнев и ярость ("Никс… предатель, сволочь, ублюдок…Эрна, сестрёнка…") бушевали в ней, словно пустынные бури в мирах Айего, и всё же она действительно собиралась исполнитьпросьбустарика, который непонятно каким образом исхитрился дожить до столь преклонных лет со своей верой в людей. Впрочем, те, в кого он верил, всегда готовы были из кожи выпрыгнуть, лишь бы его не подвести. Как и ныне покойный Никс.

Да пребудет с ним мир, конечно.

— Моё имя Риган, — мрачно обронил принц, запечатав пневмолюк и спускаясь вслед за невидимкой по лестнице, ведущей к служебным лифтам. Он почувствовал мягкую пульсацию от камер, искусно спрятанных в стенах, и, не останавливаясь, закоротил их: Виту в феадале аппаратура слежения полностью игнорировала, его же выпотрошенный комбез был сейчас функционален только как удобная одежда. Но один мысленный импульс — и на мониторах "звездная дымка". Простейший фокус, которому Зел научил его, казалось, целую жизнь назад. Слово ара, иметь дело с механизмами было на порядок легче, чем с разумами людей…

От Виты плеснуло бессильной злобой, и принцу вдруг вспомнились стержни-замедлители в ядерном реакторе. Профессионал, мысленно он дал себе затрещину. Истинный "хозяин жизни": если затягивать удавку на шее, то своими руками! Осталось только глотнуть цианида и вытащить из кармана пластиковый мешок.

— Прости.

Что ещё, гхаж тор, было ему сказать? В своей жизни он не так часто извинялся! И ещё реже встречал людей и гваньер, которых был способен терпеть рядом с собой пять нирсов без мысли об убийстве. Сестра, Зел, Иринеа. Вита. И…

Невидимка неожиданно развернулась и с силой впечатала кулак ему в солнечное сплетение. Риган согнулся пополам, хватая воздух ртом: Вита поняла, что он специально пропустит удар, и постаралась сделать его незабываемым.

— Это тебе за Эрну, слизняк, — ласково шепнула она, обнимая его за плечи, чтобы не скатился вниз по ступеням.

"Со стороны, — с горькой иронией подумал принц, — мы сейчас похожи на двух влюбленных".

Он выпрямился, стряхнул её руку, и, подойдя к терминалу, в несколько касаний набрал команду открытия дверей шахты лифта.

— Мы врага проймём таким путем, который он не ожидает. А мы сами — тем более, — Вита вытащила из карманов пару стандартных «когтей» и принялась разматывать трос. — Как же старая добрая вентиляция?

— Дезинфекция через каждые десять стандартных нирсов, — сухо пояснил принц, принимая «коготь». — Без скафандров лёгкой защиты там делать нечего. Шахты пронизывают здание насквозь, до самого фундамента. Их защиту я знаю.

— Дезинфекция? Фламм-полем, конечно? Бедный, бедный Ястеро.

— Не время… — Риган осёкся. — Ястеро мёртв.

— Неужели? — невидимка улыбнулась, как кошка, закусившая певчей птичкой. — Сегодня, — она скосила глаз на хронометр, — через тридцать стандартных нирсов ячейка Ястеро, с некоторых пор именующая себя «Мстители», намерена проникнуть во дворец, дабы принести в самое сердце кровавой империи Веллс-та-Нейдд свет надежды и воткнуть в него меч справедливости. Наше дело правое! Враг будет разбит!.. — Она похоже передразнила экзальтированную манеру Ястеро. — Иначе говоря, они собираются убить всех, кого встретят, освободить Зелгариса и бросить к его ногам голову… Я воспитанный ребёнок и потому не буду указывать пальцем.

— После взрыва плазменной гранаты материала для идентификации не осталось, — проговорил Риган без малейшего удивления.

Анализируя операцию, он не отвергал такой возможности, но поделиться своими догадками ни с кем не успел. В свете же последовавших событий это утратило смысл. Иринеа вывела Ястеро и его зелёных мальков, которым бы в кубики играть, а не против империи бунтовать, а сама осталась прикрывать отход… Бессмысленная жертва. Риган без тени сомнения обменял бы одну Иринеа на всех новоявленных мстителей, которые решили отблагодарить спасительницу, выбрав невероятно изощрённый способ самоубийства. Но мёртвых не вернуть, а в его ладони сидело достаточно отравленных игл("Иринеа тоже успела уйти, если бы не твоя расторопность…"), чтобы отвечать перед Создателем ещё и за два десятка безмозглых детишек.

— Как? — мрачно спросил он.

— Через подземные тоннели, а дальше по вентиляции, — сообщила Вита, улыбаясь ещё ехиднее. Риган глухо выругался, радуясь, что особенности физиологии ардражди не позволяют ему покраснеть.

— Идём. Надо их перехватить.

— Великие звезды, он решился! Чума на вас, ардражди, я, выходит, Зелу целый кредит проиграла, — пожаловалась она и неожиданно погладила его по щеке. — Подумать только, ты вовсе не такой ришван, каким хочешь казаться.

— Трей енс ви'нграк, не смей прикасаться к моему лицу, женщина! — прорычал он. — Это дозволено только моей будущее супруге!..

— Я не для того тебя спасала, чтобы ты сдох, — перебила невидимка.

Риган вздрогнул.

— Что?

— Зелгарис велел передать слово в слово, — кукольное личико Виты жутковато исказилось, черты лица поплыли, но тут же вновь обрели чёткость. — Я не для того тебя спасала, чтобы ты сдох. Невелика доблесть погибать вместе, надо вместе побеждать!.. Твое высочество, он что, пол решил сменить на старости лет? Честно, из него выйдет уродливая женщина…

— Нет, — коротко ответил принц и, повинуясь какому-то наитию, связал их разумы. Некрепко, так, чтобы только слышать мысли, которые могут быть высказаны вслух. Это было некрасиво, невежливо, а по большей части — нагло и бесцеремонно, но ардражди никогда не увлекались этикой в ущерб делу. — Теперь молчи, — мысленно прибавил он. — Думай и я услышу. Не всё, только то, что ты захочешь сказать. Я не собираюсь искать твои секреты или подчинять тебя.

— Не так громко!!! — охнула Вита, сжимая виски. — Словно вибротопором по темени! Как ты смог?… — её глаза опасно сузились, и принц ощутил прикосновение пылающего гневом разума: —Как посмел?

— Я ментат, — Риган зацепил «коготь» и беззвучно скользнул в темноту шахты.

— Понятно, — следуя за ним, потянула Вита, хотя, судя по тону, ей решительно ничего не было понятно.

А холодный ветер не утихал. Он становился всё сильнее и сильнее. Он пел, гоняя по небу обрывки снежных туч, колотил в окна домов, заставляя дребезжать стёкла, протяжно завывал в глубоких колодцах Аргеанаполиса, точно отощавший волк, скулил, как собака над могилой хозяина. Он тосковал о своей потере, звал её… "Приди! — кричал он. — Приди! Вернись к нам! Верниииись!"

Когда она пришла в себя, голова у неё гудела, как трансформационная будка, уши были словно заткнуты двумя подушками, а перед глазами тысячи ярких звездочек лихо отплясывали диско. Она сердито сморгнула и изумлённо кхекнула. Вокруг царила непроглядная тьма, густая, как кофейная гуща.

— Ой, мамочки мои! — пробормотала она, очумело оглядываясь, а точнее, совершая вращательные движения головой в разные стороны. Увы, везде было одинаково темно. — Ничего себе полумрак! Как бы узнать, я тут вся или частично?

Энергичные ощупывания себя и похлопывания по бокам выявили, что у неё есть не только больная голова, но и другие, довольно стройные (что обнадёживало) части тела, которые ей неохотно, но повинуются.

— Темнота — друг молодёжи, в темноте не видно рожи… — мрачно пробормотала она, машинально протянула руку в сторону и с некоторым облегчением нащупала шершавый камень какой-то стенки. — Нут-сс, что мы имеем, подруга? Я жива и, кажется, цела. Стою твёрдо, дышу ровно, стены не сдвигаются, потолок не опускается. Это мы отнесём в плюс. В минус — полнейшую темноту и, кажется, безрыбье, тьфу ты, безлюдье… хотя, может, это тоже в плюс? Непонятно… Но всё же хотелось бы знать, где я и кто меня сюда забрёл? — Она попыталась напрячь память и немедленно об этом пожалела. Эскадрон гусар резво проскакал от одного уха к другому, сделал три полных круга и покинул её голову где-то в районе затылка, виски заломило от боли, и к горлу подкатил неприятный склизкий комок. — О-о-ой, мамочки мои… А ещё больше — кто я?

Яркие картинки — обрывки воспоминаний, а, может, порождения больного воображения — наполнили её голову. Луна, огромная, зеленая, занимающая полнеба, каменная башня дворца, чьё подножье теряется в странной розоватой дымке, смутно различимая в полумраке фигура человека, висящего на стене… Бледное пятно лица, тёмные провалы глаз и рта. Красный шарф, с затянутыми на нём узлами. Стройная фигура на фоне луны. Горячая ладонь, сжимающая её руку чуть выше локтя… Кажется, она уже была здесь. Она точно была здесь. Только выше, много выше — там, где ледяной ветер, обжигающий лёгкие, луна и яркие звезды в разрывах туч. Надо идти. Найти…

"И стребовать с него плитку шоколада и Звезду Смерти!" — внезапно вспомнила она и рассмеялась. Звонкий мелодичный смех рассыпался бусами, отразившись от каменных стен, покатился куда-то вдаль, и девушка воспряла духом.

— Не камера, нет, не камера, разве только очень, очень большая камера… — пробормотала она, осторожно ощупывая рукой стену, и сделала шаг туда, где по её мнению мог быть выход. — Но как аккуратно замуровали, демоны!

"Что ты делаешь?" — сурово спросил женский голос, прозвучавший, как ей показалось, прямо в голове.

— Это вы мне? — растерянно переспросила девушка. — Ничего, кажется… А вы где?

"Ничего", — быстро отозвался другой голос, чуть хрипловатый. Мужской.

— Мама-кошка, пропадает твоя крошка… — растерянно протянула заплутавшая во мраке и потерла лоб. — Кажется, я неудачно приземлилась.

"Ничего, — в голосе женщины слышались грозовые раскаты. — Теперь так называются игры с пространственными петлями? «Ничего»? Тебя, вижу, прошлая попытка ничему не научила! Ну, спас ты рукамитаэлемальчишку, который столько народу перебил, что смерть и перерождение для него единственный способ отделаться от тёмного шлейфа! А ради чего? Счастья всем и каждому, и пусть никто обделённым не уйдет? Они сами нашли бы друг друга через два десятка воплощений… и не молчи так сердито, потерпели бы, не рассыпались. А ты им обоим жизнь испортил! Поманил цветочком лирнии и бросил! Её — домой, а его — хорошо, что не в ментальный коллапс, а ведь мог бы! И опять за старое? Да для любой твоей петли порог — стандартный галактический час!"

"Знаю всё, что сказать ты хочешь, — судя по тону, мужчине хотелось в данный момент оказаться на другом краю Вселенной. В самой далёкой галактике. — Но они заслужили право быть вместе сейчас, а не через два десятка воплощений. Мой ученик не из тех, что отступают и склоняют головы. Он — ардражди. И если еготаэлеладошку чуть вперед любезно подвинет, из наследника трёхсот населённых планет и пяти тысяч колоний, он станет…"

— Я приземлилась на голову, — спокойно констатировала девушка, — потому что только тяжелым сотрясением мозга можно объяснить эту замечательную глюкозу, в народе известную также, как слуховые галлюцинааа… ай-я-я-яй! — Стенка неожиданно подалась под её ладонью и, потеряв равновесие, девушка грохнулась на пол, лишь чудом не стесав локти и колени. — Ох, чтоб у вас по телевизору одна реклама шла без перерыва!

"Ты старый, коварный ришванов сын! — грохотом камнепада обрушилась на собеседника женщина. — Станет он! Станет! Да черную дыру по лбу размажь! А какое эхо пойдёт из-за твоей самодеятельности, подумал? Империя развалится к демонам вархотовым, резонанс будет на всю область, и даже Антиподы…"

"Подумал. Будет откат, — с прохладцей возразил мужчина, — но давно предсказанный, ожидаемый и столь же необходимый Антиподам, сколь и нам. Изучи сначала, а потом возражай. Фирэ уже их смотрел обоих и дал согласие… Подвинь же руку, девочка, подвинь!"

— Облезь, злобный глюк, и обрасти неровно, больше никакого вина, только водка! — с трудом поднявшись, похрипела девушка. — Наша широкая и могучая душа не поддаётся на провокации зеленых чертей, розовых крякозавров, синих бегемотов и прочих обитателей славной страны Самогонии!

"Если так, то да. То конечно. И даже скорее всего… — рассеянно проговорила женщина. — Весьма полные и точные прогнозы, признаться, от тебя не ожидала… Ты знаешь, что твоя протеже слышит сейчас каждое наше слово?… Впрочем, о чём я, конечно же, знаешь…"

"Не ищи двойное дно там, где его нет! — тихо рассмеялся мужчина. — А что слышит — к лучшему. Как говорят в её народе, часто широкий шаг вперед — это результат сильного пинка сзади… Вперёд, светлейшая энорэ!"

— Ку-ку-куда?! — только и успела пискнуть девушка, и её буквально впечатало в стенку, оказавшуюся странно мягкой, тёплой и больше всего похожей на хорошо вымешанное тесто. — Что за… — Она попробовала отодвинуться, но одежда моментально прилипла к стене, а пальцы обеих рук увязли в ней. Судорожное дергание и извивание под аккомпанемент громкого пыхтения, смело названные попытками побега, не возымели ни малейшего успеха. — Вот ты и попалась, детка. Сейчас тебя будут убивать, грабить и обижать, а поблизости, как назло, ни одного Айболита… уй-ю-ю-ю-юй!!!

Какие-то тоненькие иголки разом укололи её в подушечки пальцев, а ещё одна каким-то невероятным образом впилась в основание черепа и начала проникать глубже и глубже. Замерла, давая секундную передышку, и словно бы рассыпалась на сотни и тысячи тончайших жгучих нитей. Вспышка, словно взорвалась электрическая лампочка — и яркий отпечаток на сетчатке, другая, третья… В ушах нарастал странный гул, тело охватила непонятная слабость, и она снова упала, если бы не столь же надёжная, сколь неотвязная поддержка стены.

— У-у-у-у-у, больно, ёшкина матрёшка! — завопила девушка. Звук собственного голоса добил её окончательно. Он менял тембр и регистр с невероятной скоростью, то прыгая в альт, то падая в басы, мягко перетекал в контральто и снова устремлялся в альт. Казалось, кто-то въедливо изучает её, нажимая на разные кнопочки и делая какие-то (вполне возможно, что неутешительные) выводы. — Эй вы там, наверху! Поймали, так переваривайте скорей, хватит мучить! Для протокола: я протестую против ничем не спровоцированного нападения, бездействия властей, нарушения прав и свобод человека и… выпустите меня отсюда-а-а-а!!!

"Отмечены негативные физиологические реакции организма на соединение! Болевой порог объекта ниже, чем у предшествующих Сердечников! Команда принята, интенсивность воздействия снижена до комфортного уровня, — металлом отдались в голове слова, и боль погасла, как костер, накрытый медным тазом. Стих гул, исчезло мерцание в глазах, а в следующий миг стена с тихим чавканьем выпустила пленницу, и та отпрянула, с трудом устояв на ногах и недоуменно открыв рот. Неживой, механический голос не умолкал:- Проводится модификация параметров соединения. Ваши физические показатели не соответствуют ни одной из известных галактических человеческих рас. Подтвердите запрос на расширение базы данных".

— Плохо, когда в голове шуршат тараканы, — пробормотала девушка, пугливо ощупывая себя, и счастливо вздохнула, не найдя никаких дырок, кроме положенных по анатомии. Голос перестал пьяным кроликом скакать из регистра в регистр. — Но ещё хуже, когда они собираются на совет, да уж…

"Подтверждение получено, идёт поиск информации, — невозмутимо констатировал «робот» и тут же продолжил: —Поиск завершен, основные блоки информации загружены, произведена стандартная шифровка и архивирование. Уровень защиты: эгра. Искусственная автоматизированная система на базе мегакомпьютера «Лаксанион-10225» возобновляет свои функции. Расконсервирование генеральных модулей системы завершена. Скрининг-диагностика удалённых ячеек завершена. Реанимационные работы завершены. Необходимые модификации и обновления загружены. Командные связи восстановлены. Планетарная инфосеть взята под контроль. Манипуляции с локальными системами жизнеобеспечения, слежения и обороны будут произведены по первому вашему требованию. Ваша авторизация успешно завершена… — Он сделал паузу. — Альд к вашим услугам, хозяйка.

— Ой, — выдавила «хозяйка», теребя многострадальную косу.

"Надеюсь, эта твоя петля продержится дольше, чем предыдущая, потому что по всем признакам у девочки шок. Что меня нисколько не удивляет — с твоим отношением к делу и варварскими методами дозвездной эпохи", — ядовито заметила женщина.

"Но это эффективные методы, — возразил ей мужчина. — К тому же благодаря им у девочки теперь есть Альд".

— Тысяча поцелуев и кусок ежевичного пирога вам за это, — зло процедила девушка, горя желанием расквитаться за "широкий шаг вперёд". — И не смейте называть меня крошкой! Мало того, что устроили вечеринку в чужом котелке, ещё и хамят…

"Жду ваших инструкций, хозяйка", — настойчиво повторил "робот".

"Да, у неё теперь есть Альд. А что, скажи, станет с его Сердечником, когда пространственная петля развернётся? Мгновенный разрыв связи — раз, биокомп возьмёт, да и не выдержит — два. Устроит девочке геморрагический инсульт или начнёт гнить прямо у неё в голове!"

"Преувеличиваешь ты. Как всегда".

Девушка примерно знала, что такое геморрагический инсульт. И вовсе не горела желанием перенести его в столь юном возрасте. Она попыталась представить себе бионечто, гниющее прямо у неё в голове, но воображение малодушно отказалось ей помогать. Дрожащие от бешенства пальцы стиснули разлохмаченную косу.

"Хозяйка, — в безжизненном голосе Альда проскользнул намёк на тревогу, — я отмечаю изменения биохимического состава вашей крови, свидетельствующие об эмоциональном дисбалансе и нарастании нервного возбуждения. С учетом анализа вашего психологического профиля с 78-процентной вероятностью могу прогнозировать нервный срыв".

— Хоть ты не приставай, без тебя тошно! — рявкнула хозяйка и, опомнившись, отпустила косу, которая уже больше напоминала мочалку, чем причёску молодой девушки. — Включил бы свет, дышать темно и воздуха не видно… А вы, господа-невидимки, валите в… космос, пока я ещё не очень злая! Надоели пуще фастфуда!

"Мне это мерещится или нас действительно вытолкнули?! — изумлённо спросила женщина; голос её затухал, превращаясь в невнятное бормотание, словно кто-то уменьшал громкость радиоприёмника. — Как это возможно? Она же не…"

"Есть многое на небе и земле, что никому из нас не снилось даже, — едва различимым шелестом откликнулся её собеседник. — Но ты ошибаешься. Нас не вытолкнули, а вежливо проводили к выходу при помощи древнего приёма, именуемого По-Джо-Пнии… Какая нервная молодёжь у этих гваньер!"

"Данный коридор не оборудован осветительными приборами, — отчеканил Альд. — Включить лазерные установки на минимальный уровень? Их излучение находится в диапазоне, доступном вашему зрительному восприятию".

— Давай, — великодушно кивнула его хозяйка, вырвав среди учёной мути слово «лазер». — Только, ради всего святого, смотри, чтобы они меня не изжарили, а то будет у тебя вместо хозяйки цыплёнок табака… Ой! — она хлопнула себя по лбу, досадуя на собственную забывчивость и безалаберность. — Ты знаешь, где я? Кто я? Почему я здесь? Что ты такое, почему сидишь у меня в голове и называешь хозяйкой? Только попроще, мы академий ваших не кончали, у нас за плечами две лестницы и широкий коридор. А будешь проще, и люди к тебе потянутся… О! Чуть не забыла. Что, три тысячи дохлых кошек, вообще здесь происходит?!

Точно отозвавшись на её вопль, во тьме коридора замерцали огоньки, а затем тонкие разноцветные лучи безжалостно располосовали мрак. Она невольно зажмурилась, а когда в глазах перестали плыть красные пятна, осмелилась приподнять веки. Результат был ошеломляющий. Как девушка впоследствии себе признавалась, в широко раскрытый рот могла залететь не то, что муха, но и средних размеров голубь, а квадратные синие очи с лёгкостью обеспечили бы её ролью в аниме. Без грима.

Коридор был шире, чем она предполагала, а потолок — значительно выше. И всё пространство от стены до стены наполняли тонкие нити лазерных лучей. Их были даже не сотни — тысячи. Синие, белые, красные, зеленые, они скрещивались и переплетались, ткали замысловатую мерцающую паутину, заботливо обтекая «клетку» в десять шагов вокруг девушки. Дрожащее в воздухе радужное марево не оставляло никаких сомнений, что цыплёнка табака из неё не выйдет: после тесного знакомства с местной системой обороны от незваной гостьи не останется даже пыли. Кто бы ни придумал это чудо, был маньяком. Гением — да, но абсолютным маньяком!

— И откуда это странное чувство, что я очень скоро пожалею о том, что научилась говорить? — риторически спросила девушка и нервно хихикнула.

"Ваше местонахождение — восьмая точка слияния, тоннель ниро-цета дробь двадцать девять подземных оборонных коммуникаций имперского дворца Аргеанаполиса. Заблокирован и выведен из основной сети при императоре Древане Синго Цьеттаэре Ан'дьярдже ди Коарветтаноне. Формулировки второго, третьего и пятого запросов расплывчаты. Параметры поиска не определены, прошу внести уточнения, — собеседник сделал небольшую паузу. — Искусственная автоматизированная система Альд на базе мегакомпьютера «Лаксанион-10225» создана для поддержания нормальной жизнедеятельности, обеспечения безопасности и удовлетворения различных нужд Сердечника, которым в настоящий момент являетесь вы, хозяйка. Общение осуществляется через аудиоблок биокомпьютера, внедренного в верхний отдел вашей нервной системы путём…"

— Говорила мама: не беги впереди паровоза, всё равно догонит и наподдаст, — уныло пробормотала хозяйка. — "Прошу внести уточнения", фрр! Сказал бы просто — "не знаю"!.. Значит, служить и защищать, а?

"Такова основная функция данного устройства, хозяйка. Приказ зафиксирован. Осуществляется переход на более свободный стиль общения".

— Подробности выяснять не буду, я без того уже поняла, что таких не берут в космонавты, наш удел — пляски с бубном вокруг костра по случаю удачной охоты и скрупулезный подсчёт вражеских скальпов… Можешь меня к людям вывести? К какой-нибудь местной шишке? Мне найти надо одного джедая недоученного с красным шарфиком и искусственной рукой, который занимается скалолазанием в ночные часы и, говоря «люблю», не забывает добавить «кажется». Только отключи… вот это вот… — она неопределённо махнула рукой. — У меня за последние три минуты, наверное, половина нервных клеток сгорела.

"Ваши желания — и я повинуюсь, — с лёгкой иронией отозвался тот, кто по сути своей был искином, а по должности — видимо, джинном. — Вам туда".

Лучи лазеров потухли, вновь превратившись в разноцветных светлячков. Затем исчезли и они — кроме одного, зелёного, который призывно мигнул и угас, чтобы вновь возникнуть чуть дальше, вернуться и снова отбежать. Девушка озадаченно стиснула косу в кулаке, раздумывая, откуда местному кибернетическому мозгу знакомы волшебные сказки её упорно не вспоминающейся родины, но, так и не придя ни к какому выводу, расправила плечи и медленно побрела за «светлячком» по тёмному коридору.

Шэрди Вайэнаррвен размышляла о самоубийстве.

Она была ардражди до мозга костей, скрупулезной, педантичной и немного презирала ниэри за их склонность к авантюрам и спонтанным, необдуманным поступкам. Поэтому, мысленно представив себе графическую деку, она разделила поле пополам и принялась вносить аргументы «за» и «против». В колонке «против» сиротливо мерцала единственная строка "родители огорчатся", в то время как колонка «за» пухла на глазах, словно биомасса Рэ, абсорбирующая углерод. Шэрди подвела черту, завершая обсуждение по факту "Имеет ли смысл?…", и перешла к следующему пункту плана: "Где и когда?", обдумывая, не будет ли чересчур претенциозно и пафосно разнести себе голову из служебного дальнобойного импульсника на завтрашнем собрании гвардии.

У неё не было ни мужа, ни детей, ни даже кота. Синтецветы в служебной квартире погибли от засухи ещё полоборота назад. В холодильной камере лежали пищевые армейские концентраты, которые даже донные крысы не стали бы есть, не умирая от голода, замёрзшая соевая сосиска и корка от прошлогоднего материнского пирога. Личная жизнь не знала об её существовании.

Да. Ар-лейтенант Шэрди Вайэнаррвен твёрдо решилась умереть.

Она не принадлежала к аристократии, особым честолюбием не отличалась, с науками не дружила, ответственности не боялась, но предпочитала исполнять приказы, а не отдавать их, будучи по натуре исполнителем, нежели руководителем, поэтому путь ей был один: в армию. Невыразительная для ардражди внешность, высокий рост, великолепные реакции и непоколебимая верность правящему дому привели её в конечном счете в императорскую гвардию, а после окончания испытательного срока Шэрди была откомандирована в дворцовую охрану. Там она и служила вот уже двадцать Оборотов, продвигаясь по служебной лестнице со скоростью грузового флаера. Очередное звание мейга Вайэнаррвен неизменно получала последней ("За принципиальность и честность, — как однажды объяснили ей. — Надо ждать, а ты не умеешь…"), но не унывала. Служба давала иллюзию покоя и стабильности, позволяла чувствовать себя причастной к чему-то великому и значительному и, чтоб не кривить душой, любоваться время от времени летящей походкой, длинными черными волосами и гордо поднятой головой благородного тэй ара Ригана ди Коарветтанона, наследного принца империи.

Он, конечно, не замечал Шэрди — кто из высших аров станет обращать внимание на предметы обстановки? — а она с присущей всем ардражди рассудительностью шансы свои оценивала трезво и рисковать местом ради попытки привлечь его взор не собиралась. Но мимолётным взглядам никто не ведёт счета, и принц был бы неприятно удивлён, узнав, как хорошо успела изучить его безликая охранница.

Всех ардражди учат с детства: люби не то, что хочется любить, а то, что можешь, то, чем обладаешь. То, что не дано получить ли, изменить, отнять — неважно — для них не существует. Шэрди никогда не позволяла себе задумываться, что было бы, если бы перед её фамилией стояла приставка «ди». Но в отношении тэй ара любые правила и запреты переставали действовать.

Шэрди не видела его целый Оборот — по официальной версии принц восстанавливался после ранения на одном из закрытых миров Эсселины — но она-то знала, что такое "дальние гиперперелёты" на самом деле. И, посвящая свободное от службы время прогулкам, не могла не искать его черты в каждом встречном ардражди и ниэри.

А потом была серия терактов, взрывы на орбитальных платформах, убийства влиятельных членов имперского сената… и полное уничтожение Детей Света, так долго ускользавших от бдительных очей и цепких рук Эр'гона. Об этом вопили по всем каналам головидения, но для Шэрди новости означали одно: онвернётся.

Он вернулся. Как всегда красивый, высокомерный, хладнокровный, с ироничной полуулыбкой на губах. Ему и так любая тряпка шла, а в парадной имперской форме он вовсе был неотразим. На торжественных приёмах благородные девицы гроздьями свисали с его локтей, буравя друг дружку ненавидящими взглядами и шипя под нос оскорбления, а у бедняжки Шэрди, серой тенью бродившей среди разряженных аристократов, по спине разгуливали мурашки размером с черепах — из потемневших, почти черных глаз принца смотрела сама смерть. Прежде это были лиловые звёзды, блеск которых девушке часто хотелось пригасить хоть чем-нибудь — так ярко и насмешливо они сияли. Теперь Шэрди нацепила бы перья и станцевала лаанго на военном параде, только бы увидеть искорку прежнего света. Своевольные пальцы в который раз набирали ком-код медицинского сектора, что отпечатался в памяти лучше, чем день её рождения, и ар-лейтенант отчаянно боролась с желанием подойти к принцу и…

Разумеется, подойти. Как раз в тот момент, когда он с подчёркнутым вниманием выслушивает восхищённый щебет блистательной Тгрины ди Арванэивин (выхода нет, когда за ним, словно хищный беркут, следит сам император) и, стараясь не встречаться с ним взглядом, спросить, с усилием выталкивая застревающие в глотке слова: "Светлейший принц, а не хотите ли… то есть, не желаете ли… может, вам было бы лучше… Клык Проклятого, Риган, вали на психокоррекцию, пока последние мозги не растерял!.."

Замечательно. Великолепно. Молодец, Шэрди.

Женщина не подошла и ничего не сказала, потому что в какой-то момент поняла: тэй ар не станет её слушать — и попросила совета у единственного человека, которому полностью доверяла. Командующий гвардии ар-генерал ди Зариттиан выслушал Шэрди очень внимательно и в ультимативной форме заявил: "Душевное здоровье принца — не твоё дело. И не дело гвардии". Но график её дежурств оказался перекроен таким образом, что в последующие дни она не отходила от принца дальше, чем на десять шагов.

Это были странные дни. Аргеанаполис лихорадило в ожидании суда над "Детьми Света", воздух был наэлектризован, как перед грозой. А принц внезапно пристрастился по ночам подниматься на одну из дворцовых башен, откуда открывался удивительный вид на крыши Аргеанаполиса, и сидеть там до утра, глядя на звезды.

И гроза грянула.

Спустившись в одиночестве с башни, куда незадолго до того поднялся вместе с сыном, император прошагал мимо Шэрди, не заметив её: тень и есть тень. Потом она стояла в третьей линии охраны, а владыка недрогнувшим голосом объявлял, что нервный срыв стоил его высочеству жизни. Никто из придворных не посмел спросить, как это произошло. Высокородные князья поспешили рассыпаться в изъявлениях сожаления, таких же фальшивых, как слезы враскеля, и удалиться с облегчением. Неподдельным.

Даже последний глупец понимал, что на самоубийство наследник, для которого долг перед империей не был пустым словом, никогда бы не пошёл.

Когдаа Шэрди думала об этом, ей хотелось выть в голос, как оголодавшему харки, крушить всё, что под руку подвернётся, ругаться словами, приличествующими не воспитанной ардражди, а донным крысам. У брата, работавшего в службе социальной помощи, был богатый лексикон, и он не уставал делиться с сестрой интересными выражениями. Но на лице её, конечно же, ничего не отражалось. Шэрди хорошо умела прятать мысли и эмоции — сказывались длительные тренировки сначала с родителями, а потом вышестоящим начальством (отец, правда, увидев её отсутствующий взгляд, сразу тянулся за прадедовским ремнём, и приходилось срочно удирать). Ардражди должны быть невозмутимы. Хладнокровны. И она возненавидела себя, если бы позволила кому-нибудь заглянуть в свою мятущуюся душу.

Сослуживцы не замечали перемен. Заложив руки за спину, Шэрди стояла среди командиров подразделений, терпеливо ожидая назначения и зная, что ей, как всегда, достанется один из худших участков — серая тень с каменным лицом среди таких же серых теней. Только она одна знала, что это спокойствие натянуто с неимоверным трудом и омерзением, как чужая, воняющая потом футболка. Что ещё немного — она не выдержит и сорвётся.

Приказ "Ар-лейтенант Вайэнаррвен — цокольный этаж, синий сектор" прозвучал музыкой для ушей, и Шэрди, не дожидаясь окончания разнарядки, почти выбежала из помещения малого командного пункта, игнорируя молчаливое недоумение сослуживцев и грозно нахмуренные брови ар-полковника ди Льеррана. Ойрег терпеливо ожидал её в коридоре. Шэрди выхватила из его рук свою броню и принялась на ходу в неё облачаться, одновременно отдавая короткие, отрывистые приказы в комлинк.

Команда у Шэрди была вымуштрованная, каждый хорошо знал, какая награда полагается за недостаточную проворность, и, когда ар-лейтенант вышла к лифтам, вся пятёрка уже успела там собраться.

— Опять в цоколь, энорэ ар-лейтенант? — едва успев отдать уставное приветствие и даже не подумав понизить голос, простонал Лоорт ди Нарговайен, младший сын министра внутренних дел, отправленный в гвардию на перевоспитание. Сознательность, ответственность и прочие положительные качества не спешили пока просыпаться в молодом разгильдяе, но всё же он нашел авторитет, которому подчинялся беспрекословно. И называл её исключительно «энорэ», хотя по субординации достаточно было лейтенанта, а по титулам — мейги. Другое дело, что «энора» от самой Шэрди Лоорт дождался бы разве что после звездопада в полдень. — Почему всегда мы?

То ли повышенная эмоциональность была свойством его натуры, то ли мальчишка просто не считал нужным контролировать свои эмоции (Шэрди склонялась к последнему), но дисциплинировать его не могли ни замечания, ни внеочередные дежурства. Публичная порка, к сожалению, была отменена ещё при императоре Нимеро, и обычно ар-лейтенант просто игнорировала подобные выпады. Но на этот раз за неё ответил другой.

— У высокородного ара очередной приступ лени или нервное истощение после полночных танцев в клубе "Мозаика"? — ядовито осведомился Нэйдд Карнодиан, заместитель Шэрди и — неофициально, конечно — осведомитель Эр'гона. Он был смазлив, самоуверен, холост, и Шэрди, пожалуй, приняла бы одно из его многочисленных приглашений посмотреть цинайские гравюры, если бы не ненавидела грызунов всей душой. А в улыбке Нэйдда ей вечно мерещилось что-то крысиное. — Пожалуйтесь папе-министру, пусть переведёт вас в службу наблюдения, будем только…

Нэйдд не успел заметить, с какой стороны пришелся удар. Он, как подрубленное дерево, рухнул на пол, захлебываясь кровью: рука у Шэрди была тяжелая, а терпение — далеко не безгранично. Особенно после событий минувшей ночи.

— Пойдете направляющим, Карнодиан, — ровным тоном скомандовала ар-лейтенант, первой входя в лифт и без труда волоча за собой побелевшего от гнева Лоорта. — Нарговайен, ваши вопросы рекомендую адресовать полковнику ди Фангаэру. Он с удовольствием назначит вам ещё пять дежурств вне очереди. Вопросы?

— Никак нет, ар-лейтенант! — хором отозвалась её команда.

Нэйдд выплюнул сгусток крови и с трудом поднялся на ноги. Даже не умея читать мысли, Шэрди с уверенностью могла сказать, что в его голове составляется очередной отчёт о "О рукоприкладстве и непозволительной вольности в обращении между рядовыми и офицерским составом". Но мелкие пакости Крыса теперь её волновали мало. А правильнее — не волновали вообще.

Створки лифта с лязгом сомкнулись, кабина быстро пошла вниз. Шэрди потянулась поправить шлем… и брови её сошлись «домиком», а рот по-детски приоткрылся. В её перчатке торчал клык. Вполне здоровый белоснежный человеческий клык. Тихо переговаривавшиеся солдаты разом умолкли, таращась на него, как на потерянные сапфиры императора Хагена.

— Фарганг побери… — рыкнул Нэйдд Карнодиан, осторожно ощупывая языком дырку на месте выбитого зуба. — Убью этого медика траханного, стоматолога, плазмоган ему в!.. Тысячу кредов содрал, клялся, что века простоит!

— Кулак надёжней плазмогана, — философски заметил Лоорт. — Кулак осечек не даёт.

И древний дворцовый лифт, который с легкостью мог выдержать выстрел из оного плазмогана, едва не рухнул вниз, сотрясаемый безудержным хохотом шестерых людей.

Нейдд хранил оскорблённое молчание.