"Свитки Магдалины" - читать интересную книгу автора (Вуд Барбара)

11

Хотя Елеазар настаивал на том, чтобы я жил в его доме, я не мог этого сделать. В этом доме обитали хорошие люди, набожные евреи, а я больше не чувство-бал себя одним из них. Я должен был по-своему примириться с Богом и самостоятельно выбрать себе новый жизненный путь. Когда Елеазар предложил мне пройти обучение в его сыроварне, я отказался. Когда отец просил меня вернуться в Магдалу, приобрести лодку и заняться рыбной ловлей, я отказался.

Однажды я вышел из города и отправился в дом торговца оливками, чье вино пил вместе с Саулом. Я рассказал ему обо всем, что случилось за прошедшие шесть месяцев. И сделал ему предложение. Поскольку он был вдовцом без детей и должен был следить за фруктовым садом, давить масло из оливок, я стану работать на него за плату, которая ниже обычного вознаграждения любого работника. Он обрадовался моему предложению, ибо испытывал ко мне некоторую симпатию и помнил те времена, когда я помогал ему коротать одиночество. Но он не захотел платить мне вознаграждение, полагавшееся рабу. Что сделано, то сделано. Грехи прошлого забыты. Мы не станем оглядываться назад.

Я не без сожаления покинул дом Елеазара и поселился в скромном жилище торговца оливками. Я редко видел Ревеку, но она снилась мне каждую ночь. Однажды, когда мы остались одни, я осмелился взять ее за руки, поклялся ей в своей любви и обещал, что придет день, когда я стану ей достойным мужем. Но до тех пор я должен заслужить доверие Бога и всех людей. Я должен заслужить право снова жить среди евреев.

Я часто встречался с Саулом. Он приходил к прессу для отжима масла, ел сыр и хлеб со мной. Его рассказы о Елеазаре и школе вызывали боль в моем сердце, и казалось, будто мне в грудь вонзили нож. Однако я не хотел, чтобы он молчал, ибо его рассказы служили мне наказанием. Настанет, время, когда Саул получит титул законника и будет ходить среди людей с высоко поднятой головой. И поэтому я завидовал ему, и поэтому я любил его.

Я продолжал относиться к Елеазару как к собственному отцу. Только его одного я любил больше всех, ибо он был мудр, справедлив и милостив. Я изучал Тору самостоятельно, ибо знал, что благодаря Пятикнижию евреи наследовали эту землю. Когда у меня возникали вопросы, я шел в город, сидел у ног Елеазара и слушал его проповеди.

Я испытывал печаль и радость одновременно. Я потел под солнцем в оливковом саду, а ночью ел рыбу и сыр. Вечера стояли теплые и тихие, и мысли мои часто возвращались к милой Ревеке. Возможно, я мог бы довольствоваться таким положением всю оставшуюся жизнь, но этому не суждено было произойти.

Вот что я скажу тебе, мой сын, дабы ты знал, что наши самые великие планы могут легко пойти прахом. Только Бог один определяет нашу судьбу, и она нам неподвластна. Одна пословица гласит, что жизнь подобна реке, она все время в движении, и человек не может опустить свою руку в одну и ту же воду.

И снова моей жизни было суждено измениться. Произошло нечто такое, что стало еще одним шагом навстречу неизбежному часу, о котором я должен тебе рассказать. К преступлению, которое я все же совершил, о котором ты, несомненно, уже слышал, привели изменения в моей жизни. Ни мои намерения, ни сила воли не могли отвратить роковой час.

Моя жизнь изменилась, когда отец отправил меня из Магдалы в Иерусалим учиться, я впал в немилость и был изгнан из школы, следующее происшествие снова отправило меня навстречу судьбе.

Я нес оливковое масло, выжатое на прессе, продавать на рыночной площади. Я стоял у телеги с кувшинами, запряженной пятью ослами, и терпеливо ждал в очереди, которая, неторопливо извиваясь, приближалась к воротам Теннат. Стоя без дела на солнцепеке, я случайно поднял голову и заметил в толпе знакомое лицо.

Это был грек Салмонидес.

В дверь нетерпеливо забарабанили.

– Боже! – крикнул Бен, вскакивая. Он раскрыл дверь. – Джуди!

– Привет, я как раз…

– Рад вас видеть! – Бен схватил ее за руку и затащил в квартиру. – Он нашел Салмонидеса!

– Что?

– Давид нашел Салмонидеса! Идемте, почитаем об этом вместе! – Он потянул Джуди за собой в кабинет и улыбался до ушей. – Вы можете поверить такому? Как, по-вашему, поступит Давид? Надеюсь, он изобьет этого грека до полусмерти!

– Подождите минутку… – Она высвободила руку. Бен остановился, увидев серьезное выражение ее лица. Тут он заметил свернутую газету в ее руке.

– Что это?

– Вы еще не видели этого?

– Не видел этого? Что не видел?

Не без волнения Джуди открыла газету и протянула Бену. Не веря своим глазам, он уставился на первую полосу. Крупный заголовок гласил:

НАЙДЕНЫ СВИТКИ ИИСУСА?

– Что за?.. – Он выхватил газету из рук Джуди. – Свитки Иисуса! Что это, черт подери, за шутка!

– Это не шутка…

– Свитки Иисуса! Свитки Иисуса! Боже милостивый! – Он держал газету на вытянутой руке, уставился на нее, затем опустился на стул. – Найдены Свитки Иисуса! К тому же в конце стоит знак вопроса! Боже мой, какая дешевка!

Под заголовком была помещена фотография, сделанная агентством «Юнайтед пресс интернешнел». На ней – доктор Джон Уезерби у края места раскопок осторожно держит в руках большой кувшин. Текст под фотографией гласил: «Археолог доктор Джон Уезерби из Южной Калифорнии держит кувшин, в котором находился свиток, обнаруженный в Хирбет-Мигдале».

Бен смотрел на газету так, будто в него попала молния. Его взгляд ясно говорил, что он не верит своим глазам.

– Прочтите статью, – сказала Джуди. Она освободила место на столе и уселась на его край. Лицо девушки было бледным и печальным. Ей не хотелось сообщать Бену такое известие.

– Это катастрофа, – пробормотал Бен. – Просто не могу поверить в это!

– Что же, это должно было произойти. Нельзя надеяться, что нечто подобное долго останется тайной.

Бен начал читать статью.

– Только послушайте вот это: «О том, что это открытие значительнее, чем свитки Мертвого моря, сегодня дал понять археолог на месте раскопок. Он сказал: «Вероятно, эта находка окажется важнее свитков Мертвого моря»». – Бен взглянул на Джуди. – Боже, что это за журналистика? – Он стал читать снова. – «Доктор Уезерби воздержался от комментариев относительно содержания свитков, отметив, что текст будет опубликован, когда завершится работа по его переводу. Этими свитками в настоящее время занимаются три эксперта по палеографии в Америке и Британии. Пока можно строить лишь догадки относительно того, что им удалось обнаружить».

Бен бросил газету на пол.

– Строить догадки. Верно. Но подумать только – свитки Иисуса!

– Бен, с таким заголовком легче продать газету…

– Я знаю, что так легче продать газету. Можете мне это не говорить. Именно поэтому заголовок не гласит: «Найдены свитки Давида бен Ионы». Кто слышал о Давиде бен Ионе? Все слышали об Иисусе. Скажите на милость. Вы читали, как они хватаются за такие названия, как Галилея и Магдала? «При жизни Христа». Чем же, черт возьми, так прославился Иисус?

Джуди встревожилась, видя Бена таким расстроенным. Она понимала, какую боль причиняет ему такое продажное отношение, к его драгоценным свиткам. Из Давида бен Ионы делали посмешище в глазах публики. Ее это тоже обидело, но не так сильно.

– Затем они из этого сделают голливудский фильм, – сказал Бен. – Возьмут пару идолов секса на роли Давида и Ревеки. На Медисон-авеню начнут торговать футболками и наклейками для бамперов. Из этого извлекут максимум прибыли. Ах, Джуди… – Бен покачал головой. Казалось, что он заплачет. – Я не могу допустить, чтобы так поступили с Давидом. Его не поймут. Его поймут не так, как мы с вами.

– Я знаю.

Немного успокоившись, Бен поднял газету с пола и стал снова разглядывать ее. Какой постыдный спектакль пресса устроит из этого. Журналисты вцепятся в мельчайшие детали и непомерно раздуют их. На то обстоятельство, что сочинителем свитков был кроткий набожный еврей, который решил лично покаяться перед своим единственным сыном, не обратят ни малейшего внимания. Наоборот, в их сценарии будет фигурировать Галилея, а такие слова, как «Магдала» или «Время Христа» просто выбросят из него.

– Так легче продать газеты, это верно, – печально шептал он. – Наверно, у Уезерби не было иного выбора.

– Я тоже так думаю.

– Взгляните на это. – Он постучал пальцем по газете. – Тут упоминается проклятие. Проклятие Моисея, будто это чертовски смешная штучка. Вот увидите, и завтрашних заголовках будет пестреть слово «проклятие». Им удастся разыскать кого-нибудь, кто ушибся или заболел во время раскопок и объяснить это проклятием. Ах, Давид, как они смеют так поступить с тобой!

Бен устало взглянул на Джуди:

– Я не могу вынести этого. Вчера у меня была ужасная ночь. Самая неприятная в моей жизни. Мне и вправду казалось, будто я умираю.

– Новые кошмары?

Бен согласно кивнул.

Когда Джуди хотела сказать еще что-то, зазвонил телефон. Похоже, Бен ничего не слышал. Когда раздался пятый звонок, Джуди взяла трубку.

Звонил профессор Кокс.

Джуди прикрыла трубку рукой:

– Он говорит, что вы договорились о встрече на пять часов.

Бен взглянул на часы:

– Боже мой. Я не могу уйти. Не сейчас. Слушайте, скажите ему… скажите ему, что в моей семье кто-то умер, я убит горем, меня не будет в городе и меня придется заменить другим преподавателем.

Джуди смотрела на него раскрыв рот.

– Давайте же. Скажите ему так. Скажите: я свяжусь с ним через несколько дней и очень сожалею о том, что случилось.

Джуди ждала, не зная, как поступить. Поскольку у нее не было никакого выбора, Джуди наконец передала профессору Коксу, как могла, слова Бена, повесила трубку и снова уставилась на него.

– Что случилось?

– Ваши занятия…

– Джуди, я не могу пойти на занятия. Не сейчас. Я не могу оставить Давида одного ни на минуту. Давид ходит за мной по пятам, он вселился в меня, он не даст мне передохнуть до тех пор, пока я не прочитаю все, что он написал.

Не говоря ни слова, Бен отвернулся от нее и занялся следующим фрагментом папируса. Когда он стал читать, Джуди пристально рассматривала темные круги под его глазами, глубокие морщины вокруг рта. За последние дни Бен состарился, он очень состарился.

Наконец, после некоторых размышлений, она нежно опустила руку ему на плечо и позвала:

– Бен? – Видно, он не расслышал. – Бен?

– Что такое? – Он поднял голову.

– Когда вы последний раз ели?

– Ел? Не помню. Кажется, совсем недавно. Как раз… в прошлый… прошлый… – Его брови хмуро сдвинулись. – Не помню.

– Тогда нечего удивляться, что вам снятся кошмары. Вы морите себя голодом. Я взгляну, можно ли приготовить для вас что-нибудь на кухне.

– Да, да. Это было бы здорово.

Когда Джуди вышла из кабинета, она почувствовала, что в квартире стало очень тепло. Убавив термостат, девушка заглянула в спальню и увидела, во что он превратил свою постель. К ванной вел след из грязной одежды. В гостиной повсюду валялись страницы с переводом шестого свитка, стояли недопитые чашки с кофе и набитые окурками пепельницы. На кухне было еще хуже. На плите стояла кастрюля с недоваренным и уже остывшим супом.

В одном углу свернулась Поппея Сабина, она смотрела на Джуди сердито и недоверчиво. Кошка скрылась здесь, спасаясь от громкого крика, и хмуро смотрела на пустую тарелку.

Джуди первым делом накормила кошку. Затем вычистила мусорную корзину, в которой лежала гора пепельниц. Затем она хотела приготовить что-нибудь на скорую руку. Но полки шкафов оказались пустыми.

Услышав, как снова зазвонил телефон, Джуди застыла. Телефон звонил три раза, затем слышался приглушенный голос Бена. Вдруг она услышала, что он крикнул: «Оставь меня в покое!» – затем раздался сильный грохот.

Джуди вбежала в кабинет и увидела, что Бен спокойно читает свиток.

Что случилось? – задыхаясь, спросила она.

Ничего.

– Но что тут… – Она все поняла, не договорив до конца. На полу у противоположной стены лежал телефон, который Бен швырнул туда, вырвав провода.

– Больше не придется все время снимать трубку с рычага, – прошептала Джуди, выходя из кабинета, и вернулась на кухню.

Хорошо понимая, что даже самый роскошный пир сейчас не вызовет у Бена аппетита, Джуди решила оставить суп на потом. А тем временем, не желая отвлекать его от седьмого свитка, она занялась уборкой квартиры.

Прошел час, из кабинета не послышалось ни шороха, и Джуди рискнула заглянуть туда. Бен, склонясь над папирусом, правой рукой быстро писал в блокноте, не отрывая глаз от арамейского текста. Но она заметила в его поведении нечто другое, и это зачаровало ее и заставило войти в кабинет. Стоя в нескольких дюймах от него, Джуди смотрела на лицо Бена не отрывая глаз. То, что она увидела, удивило и озадачило ее.

Лицо профессора было напряжено, он сидел в странной позе – в ней было что-то не от мира сего. Казалось, он был прикован к месту подобно человеку, на которого снизошло Божественное откровение. Бледная кожа на лбу напряглась, обнажились голубые вены у висков и на шее. Рот вытянулся в тонкую полоску, губы побледнели. Голубые глаза Бена уставились в одну точку, стали стеклянными, но казалось, что они ярко блестят, будто в них горит огонь. Это были глаза человека, охваченного приступом лихорадки.

Он почти не дышал. Бен застыл. Джуди лишь слышала, как перо скользит по бумаге, пока его рука выводила неразборчивые строки. Он ни разу не взглянул на записную книжку и не отодвинулся от папируса. Это был человек, застывший во времени, попавший в иное измерение, в иной мир. Джуди ничего подобного раньше не видела и застыла, ошеломленная.

Спустя некоторое время – Джуди понятия не имела, как долго она здесь стояла и наблюдала за ним, – она вышла из кабинета и расположилась в гостиной. Поппея тут же запрыгнула к ней на колени, начала благодарно мурлыкать и ждать проявлений внимания. Джуди улыбнулась кошке. Бедняжка Поппея Сабина совсем не знает, что происходит с ее хозяином.

– Я тоже не знаю, – сказала Джуди, когда кошка прижала мордочку к ее длинным волосам. – Я знаю его совсем недолгое время, но вижу, что он изменился. Или, возможно, меняется. Это уже произошло или только происходит? Но с другой стороны… что же происходит на самом деле?

Когда Бен вышел из кабинета, у него было лицо человека, только что подвергшегося Божественному преображению. Это бы уже не тот Бен, который два часа назад сел за стол, чтобы дочитать свиток, хотя эти изменения были еле заметны. Джуди поймала себя на мысли, что после каждого чтения свитка он немного меняется.

– Я рад, что вы еще здесь, – сказал он.

Казалось, будто после каждого чтения свитка Бен Мессер что-то чуточку терял, а вместо этого приобретал нечто другое.

– Я не могла уйти, не прочитав седьмой свиток, – тихо сказала она. Да, нет сомнений, он изменился. Перемена в манере разговаривать сейчас была даже более заметна.

Он сел напротив Джуди за кофейным столиком и уставился на нее блестевшими голубыми глазами. – Спасибо за то, что остались рядом со мной в такой момент.

– Хотите немного поесть?

– Пока не хочу. Сначала прочтите вот это. – Он передал ей бумаги со своим переводом. – Мой почерк становится все хуже.

Когда Джуди взяла листы бумаги и начала их рассматривать, она увидела, как Бен открыл рот, сбираясь сказать что-то.

– Что вы хотели сказать?

Бен ответил не сразу:

– Джуди, в этом свитке речь идет о новом событии. И я опасаюсь, что оно закончится бедой.

– Бедой?

Он вздохнул:

– Не знаю, как, по мнению Давида, мы должны реагировать на него, но я знаю лишь, что все закончится катастрофой, если об этом пронюхают журналисты. Тогда начнется массовое паломничество в Магдалу.

Тут Бен повел себя странно. Едва сказав это, он повернул голову в сторону, будто слушая кого-то. Он уставился на стену позади Джуди, но его глаза, похоже, сосредоточились на чем-то. Бен улыбнулся и покачал головой.

– Давид не желает и намеком обмолвиться, о чем идет речь в седьмом свитке.

– Давид?

– Похоже, нам придется узнать об этом более трудным способом.

Джуди невольно вздрогнула. В голосе Бена появился странный оттенок, от которого ей вдруг стало холодно.

– Ладно, читайте мой перевод и скажите, что вы думаете.

Глядя на Салмонидеса, я потерял голос и даже не смог окликнуть его, ведь я был так потрясен! Тот вечер восемь месяцев назад, вечер моего позорного падения, теперь казался мне каким-то сном. Я не думал, что когда-либо встречу этого бессовестного грека. Я уже порвал соглашение, которое столь безрассудно приобрел у него за все свои деньги. Видя, что он стоит у ворот Геннат собственной персоной, будто я познакомился с ним только вчера, я окаменел и потерял дар речи.

Но в этом не было надобности. К моему великому удивлению, как только Салмонидес заметил меня, он просиял и подошел ко мне, будто мы были давними друзьями.

«Привет, господин!» – воскликнул он и протянул ко мне руки.

Я инстинктивно стал пятиться назад.

«Извини меня, господин, – сказал он. – Я так обрадовался, увидев тебя, что забыл, какой ты благочестивый еврей, ведь тебе противно прикосновение нееврея. Однако клянусь всеми богами, я рад видеть тебя!»

«Почему?» – глупо спросил я.

«Почему? Потому что я, господин, ищу тебя по всему городу. Я принес тебе хорошие новости и прибыли».

«Что?» – спросил я, все еще ничего не понимая.

«Корабли благополучно причалили к Остии, не потеряв ни одного зернышка. Шекели, вложенные тобой в это дело, и в самом деле превратились в сестерции».

Я снова онемел. Салмонидес не только честно выполнил наше соглашение, но также сгорал от нетерпения заплатить мне. Ему пришла в голову мысль, что я тут же сделаю новый вклад, и поэтому неустанно искал меня повсюду. Оставив своих ослов под присмотром друга, я отправился вместе с Салмонидесом на улицу банкиров, где по его письменному поручению мне выдали две тысячи динаров. Оттуда мы пошли к менялам у храма, где под бдительным взором моего спутника-грека внимательно осмотрели и взвесили римские монеты, затем поменяли их на двести сирийских. Пять зузимов я отдал Салмонидесу, и он тут же, виновато пожав плечами, обменял их на драхмы.

Потом мы зашли в лавку с продовольствием, сели в тени и начали обсуждать экономическое положение империи. Салмонидес тут же заметил, что я ничего не понимаю в таких делах, однако проявил ко мне терпение.

Он сказал: «Мой юный господин, ты наделен редким качеством, и это легко увидеть такому опытному человеку, как я. Ты сообразителен, быстро разбираешься в цифрах. Видишь, как легко ты впитываешь финансовые идеи, которыми я завалил тебя. Многие соображают медленно, им тут же становится скучно. Однако ты внимательно слушаешь то, что я говорю, и запоминаешь без труда. Мой юный господин, ты занялся не тем делом. Ты должен изучать не Тору, а банковское дело».

Потом я рассказал Салмонидесу о том, что случилось после того позорного для меня вечера, и он был удивлен тем, что Елеазар так сурово обошелся со мной.

«Более того, – сказал он, – ты чрезмерно строг к себе. Какой же молодой человек не провел хотя бы один такой вечер? Молодые люди проводят множество подобных вечеров. И если немного выпить, разве это такое уж большое преступление? Если ты хочешь увидеть настоящий грех, тебе следует побывать в Риме».

Но я поднял руку. «Евреи смотрят на это совсем иначе, – ответил я, – ибо мы народ, избранный Богом. Поскольку мы должны показывать пример остальному миру, то нам следует проявлять рвение в соблюдении Торы. Какой же мы подадим пример, если тоже предадимся пьянству, разврату и постыдным поступкам?».

Я знал, что Салмонидес, как и множество неевреев, относится к моим словам скептически, ибо не верил, что Бог выбрал нас наследниками этой земли.

В тот день я отдал Салмонидесу сто монет и подписал с ним еще одно соглашение. Речь шла о покупке урожая ячменя, который вскоре предстояло собрать.

Если урожай получится богатым, я продам его с прибылью. Если урожай окажется скудным, тогда мои деньги пропадут. Учитывая такую возможность, я вручил ему лишь половину суммы, а другую половину приберег на случай финансовых затруднений в будущем.

В тот вечер я расспрашивал Елеазара об этической и моральной стороне этой сделки. «Эта прибыль столь же честно приобретена, что и деньги, заработанные тяжелым трудом?» – спрашивал я. И он ответил, что я все равно прилагал усилия, если не собственными руками, то умом. Эти деньги не считались приобретенными незаконно. К тому же они не были получены от других евреев. По этой причине мои действия оправданны.

Следующим утром я снова вернулся в город с целью выполнить одно поручение. За восемь месяцев, которые прошли со дня моего позора, я ни на мгновение не забывал о женщине по имени Мириам, которую встретил у колодца. Она ввела меня в свой дом, накормила и дала мне приют. Восемь месяцев назад из-за набожности и любви к соплеменнику она отпустила меня с полным животом и монетами в кармане. Мириам избавила меня от мыслей о самоубийстве. Сегодня я приду в ее дом и отплачу за добро.

Она сразу узнала меня и ввела в дом. Одна из многих женщин, живших в этом доме, омыла мои ноги и угостила меня хлебом и сыром. Когда я удивился такой встрече, Мириам сказала: «Мы всегда рады видеть брата, который возвращается к нам».

«Я ваш брат?» – спросил я.

В ответ она поцеловала меня в щеку.

Когда я протянул ей кошелек с двадцатью пятью узимами, она робко взяла его и сказала, что эти деньги пойдут на пропитание многих людей.

«У вас такая большая семья?» – спросил я, ибо в ее доме жило множество людей.

Она ответила: «Все, кто ждет возвращения Господа, являются членами моей семьи».

Я хотел задать ей новые вопросы, но она остановила меня и просила остаться на некоторое время, ибо сюда явится человек, который сможет ответить на них.

И случилось так, что моя жизнь изменилась в четвертый раз. Я ждал в доме Мириам, пока не пришел человек по имени Симон.

Джуди отложила бумаги и посмотрела Бену прямо в глаза. Она ничего не сказала, не шевельнулась, не издала ни звука. Они общались глазами.

– Нам ведь не удастся утаить это от газетчиков, правда? – спросил он на всякий случай.

– Когда об этом станет известно…

– Боже! – неожиданно воскликнул он. – Почему так должно произойти? Почему об этом должно стать известно? – Бен вскочил и сжал руки в кулаки. – Давид, ты так задумал! Разве ты не видишь, какие муки ты причиняешь мне?

Бен умолк и уставился на противоположную стену. Он тяжело дышал. В глазах застыло безумие, смесь недоумения и злости. Бен сердито смотрел на пустую стену, затем неожиданно уронил голову и занял позу то ли молящегося, то ли человека, которого мучат угрызения совести.

Когда Бен наконец выпрямился и заставил себя взглянуть на Джуди, он хрипло произнес:

– Я вижу его… но вы не видите его.

Джуди с удивлением взглянула на него.

– Да, вот он, точно, здесь. Давид бен Иона. Он здесь уже некоторое время, но я осознал это лишь вчера. Он не показывался до тех пор, пока не убедился, что я пойму, почему он здесь.

Джуди пробежала глазами по пустой стене, пытаясь разглядеть призрака, которого видел лишь Бен Мессер.

– Как же он может…

– Не знаю, Джуди. Мне до сих пор ничего не понятно. Я лишь знаю, что дух Давида бен Ионы здесь, рядом со мной, и по какой-то причине… – у Бена перехватило в горле, – по неизвестной причине он вернулся, чтобы преследовать меня.

Джуди вскочила на ноги.

– Зачем ему так поступать?

– Не знаю. – Голос Бена звучал совсем тихо. Он говорил невыразительным ровным тоном. – По неведомой мне причине Давид хочет, чтобы я знал то, что он написал. Он хочет, чтобы я узнал, что с ним произошло. Откуда мне знать? Быть может, это проклятие Моисея. Возможно, он так желает потому, что его сын так и не читал этих свитков. Откуда мне знать? Мне лишь известно, что он остановил свой выбор на мне.

«Ах, Бен, – подумала Джуди, отчаявшись. – Дело не в проклятии, дело не в его сыне, дело вовсе не в Давиде! Как ты не понимаешь этого? Это твое собственное прошлое не дает тебе покоя!»

Бен довольно, долго смотрел на Джуди, его взгляд проник сквозь завесу молчания. Он впился в ее глаза, будто на мгновение очутился во власти гипноза. В квартиру проникали шум уличного движения, звон колокольчика велосипеда, голоса детей, зовущих друг друга. Однако ни Бен, ни Джуди не услышали эти звуки, они принадлежали иному времени и оказались в другой действительности.

Наконец Бен тихо спросил:

– Вы же верите мне, правда?

Она на секунду задержала дыхание и прошептала:

– Да, верю.

Бен вздохнул, будто с его плеч свалилось тяжелое бремя.

«Да благословит тебя Бог, – сказал он и опустился наi диван. – Наверно, ты здесь именно поэтому, – подумал он, когда она присела рядом с ним, – ведь Давид знал, что ты будешь мне нужна».

Стараясь хранить спокойствие и не выдавать своей тревоги, Джуди взяла страницы с переводом и громко прочитала несколько строк. Ей хотелось вернуть Бена к разуму, вызволить из пленивших его чар.

– Интересно, как поступят газетчики, когда прочтут эти строчки.

– Так вот, – машинально заговорил Бен, – Мириам и Симон были распространенными именами в Израиле. Ничто в них не указывает на то, что это были Мария и Петр.

– Однако поцелуй в щеку – такой обычай соблюдали лишь ранние христиане, другие евреи к нему не прибегали.

– Да… знаю. Послания Павла. Значит, вы думаете, что эта Мириам и есть та самая Мария, дом которой стал средоточием Назарейской церкви в Иерусалиме. Она была матерью Марка.

– Почему бы и нет?

– Потому что это смешно. Боже правый, свитки ученика Иисуса… – Бен провел ладонью по лицу. – Все свидетельствует не в пользу такой точки зрения… Я отказываюсь поверить, что в наших руках имеется оригинальный христианский документ того времени.

«Судьба сыграла с тобой злую шутку, – подумала Джуди. – Ты отказываешься верить этому, но все же убежден в том, что тебя преследует человек, усопший две тысячи лет назад».

Джуди изучала лицо Бена. Нет, эти чары не удастся рассеять. Его не удастся вывести из такой поглощенности. На чем бы ни сосредоточился его разум, он по известным лишь ему одному причинам не хотел выходить из этого состояния.

– Давайте я сейчас подогрею суп.

Он не ответил.

– Бен, почему вы заставили меня говорить все это профессору Коксу?

– Потому что я не хочу идти на занятия, пока все это не закончится. Давид ни за что не отпустит меня. Мне приходится оставаться здесь.

– Понятно.

Это вызвало тревогу: Бен сам отгораживается от мира, все больше и больше замыкается в себе. Может настать время, когда его уже не удастся вернуть в сегодняшний день.

Создавалось впечатление, будто он почти боится, что соприкосновение с сегодняшним днем разорвет тонкую нить, которая связывает его с Давидом.