"prose_contemporary" - читать интересную книгу автора (Гасанов Эльчин)

20.

Архангел указал рукою вдаль, сказав мне:

– Ну что, девочка, потерпи, уже мало осталось. Мы дадим тебе шанс попасть в рай. Ты узнаешь, что ЭТО такое. Сначала ты поговоришь с богом, а потом попадешь в предрайник, там феи живут. Нам интересно твое мнение о жизни этих фей. Дорогу укажет тебе наш проводник. Кстати, с тобой пойдут еще муж и жена. Они тоже умерли.

Я обернулась, и увидела Каму с Айдыном. Кама долго изменяла Айдыну, и Айдын терпел эти ее выходки, но чаша переполнилась, когда у них родился мальчик, и Кама назвала малыша Ашдадом. Айдын не выдержав, убил и жену и себя. Теперь они оба боялись попасть в ад.

– Инар! – крикнул в сторону архангел. Появился проводник. Он был в черном длинном плаще, с капюшоном на голове. Лица не видно.

– Пойдем в горы – услышала я сзади.

Это был Инар. В этих краях его называли преподобным. Он обещал меня сопровождать до той горы, где жил сам бог, потом привести к вершине, именно той вершине, где находится домик феи. Фея там живет одна. Она там счастлива, вечно улыбается, собирает с лужаек белые розы, поет блаженные песенки. Это со слов проводника.

Там действительно есть прекрасная лужайка. Кругом все желтое, будто лимонная опера. Цветы, маки, белая лошадь грациозно скачет мимо.

И мы пошли. Медленно передвигаясь, я плелась за проводником, изредка поглядывая в сторону родного города. Чуть сзади под руку шли Кама с Айдыном.

Показалась белая гора. Проводник сделал знак рукой, и мы остановились.

Устремили свой взор на дорогу. Посреди дороги лежал человек.

Сталкер Инар начал медленно говорить:

– Все в Природе выполняет свой долг. Все! И хищники, и рыбы, и птицы, и люди, и планеты, и ветер, и дождь, и гроза, и снег. Абсолютно все! Все они выполняют свой долг! Все! Кроме всевышнего! Вот он, лежит у наших ног, на земле.

– Это и есть бог? – раскрыв пошире глаза, спросила я, указывая рукой на нищего в рваном балахоне, валявшегося на дороге.

– Да, это бог!

Творец действительно валялся на дороге в рваном тряпье. Ему было больно, он силился встать. У него тряслись руки, был раскрыт рот, приоткрыв давно нечищеные зубы. Только волосы были золотые. Еще издали сверкали они золотистым блеском.

Тело всевышнего было в пыли. Он был беспомощным, был лишенным сил как дите, как червяк, которого откопал рыбак, чтоб насадить на крючок.

Падая, угодил лицом он в грязь, и из его ноздрей текла кровь. На его одежде красовалось столько заплат, будто сшита была она из отдельных тряпок.

Я вскричала:

– Не поняла!? Он пьян?

– А может и обкурен- добавил Инар.

Всевышний пьян, или обкурен – кто б мог поверить?! КТО!?!?

Но внезапно Он проснулся, огляделся по сторонам, и увидев путников, Он резко исчез, и на вершине белой горы появилась небольшая тень.

– Это он? – вновь спросила я.

– Да – ответил Инар.

– И перед ним можно исповедоваться? – дрожащим голосом спросила Кама.

– Пожалуйте – ответил Инар.

Как только оборванец поднялся наверх, все люди, подняв вверх головы, тут же зауважали того, кто наверху.

Это и есть человеческий принцип – уважать того, кто наверху. Не важно кто он, лишь бы он был вверху. Вот и все!

Кама с Айдыном приблизились к подножию горы, взглянули высоко наверх, и начали рассказывать о своей жизни. Кама вспомнила свои грехи, и Айдын вспомнил свои.

Закончили они свой рассказ, и полное молчание.

В небесах воцарилась тишина. "Идите на хер!" – эти слова готовы были сорваться с губ всевышнего, но он их не произнес. Но лик его потемнел, и они спросили себя, неужели же ради этого сотворил он этот мир, где после зимы идет весна, а после ночи утро?

– Мне иногда кажется, – промолвил всевышний, – что звезды сияют ярче всего, когда отражаются они в грязной воде луж.

Впервые я услышала его голос. Это был низкий, но звонкий голос, чуть грудной, с придыханием. Я обернулась на Инара, и так посмотрела на него (как бы призывая его в поддержку), что про этот взгляд можно написать целый роман. Глубокий был взгляд, как бы говорящий: "и это был сам бог?

Это его голос, это его первые слова? Не правильно он начал говорить''.

И по-прежнему стояли перед ним две тени, и сейчас, рассказав свою невеселую историю, супруги испытывали известное удовлетворение.

Борьба была тяжкой, но они свой долг исполнили. Всевышний легонько дунул – как дуют на горящую спичку, и – глядите-ка! – там, где только что стояли два несчастных духа, не осталось ничего. Всевышний, сказав – ''вы спасены ', послал, направил их в рай.

– Я удивляюсь, почему люди полагают, будто супружеской неверности я придаю такое важное значение, – сказал Он. – Если бы повнимательнее они читали мои произведения, они увидели бы, что я всегда с симпатией относился именно к этой человеческой слабости. Ибо измена – это тоже мой облик.

Я сердито молчала. И Бог повернулся ко мне, я все еще ждала своей очереди. Я нервничала, я производила впечатление опасливо озирающегося, затравленного зверя, угодившего в клетку.

– Не можешь ты не согласиться, – сказал всевышний, – что в данном случае очень удачно я соединил свою власть с моим благородством. Хотя поверь мне, что во многих моментах и я бессилен.

– Но ответьте, с какой стати тогда считаете вы себя богом? – не выдержала я.

– А это очень просто, милая. Все элементарно. У меня нет родителей! У бога не бывает родителей, вот и все.

– Странно это все. Я вам больше верила, чем себе, но вы меня разочаровали. И вы – это тот самый Бог?

– А что тебе не нравиться во Мне?

– Да мне без разницы. Я – Эрна, а это что-то значит! Но меня ты удивил А не боишься ль ты своего имиджа? Скажут, мол, кому мы поклоняемся? Ты пал ниже людей, кого слепил ты сам.

– Да? Что-жа я тебя сейчас протестирую, моя милая Эрна.

– Это как?

– Сейчас увидишь. Посмотрим, какая ты на ощупь. Ты готова?

– Валяй!

– Ну, начнем. Мои вопросы нужно ощутить, а не услышать. Этот тест не очень прост.

– Может сразу к делу перейдем, а то болтаешь языком.

– Кхи Смелая ты Эрна! Что – ж, начнем. Мне говорили, что слово- это начало всему! Мне тоже обещали, что слово – спасенье! Спасенье, спасенье. Ты выбираешь молчанье?

– Да!

– И Отреченье! А, Эрна? Это твое – начало!

– Я отрекаюсь!

– Что? Каюсь?

– Нет!

– Люстры потоков! Ватты, протоны Высшие фантомы, а под ногами тонны натриево-хлорной грязи. Душа вязнет, теряется, ей душно

– Нет!

– Нет? Узор извилин, эффект отраженья. И мыслей сплетающийся венец!

Всякая жизнь – сраженье, я знаю. Пораженье – конец! Мертвец?

– Нет

– Ооо. Если в рабе не холить скотины, в выборке малой пастух, ты прикопаешь к пристенку овина, одного из двух: сдохнет – скотина – останется дух!

– Нет!

– Эрна! Дух не бывает рабом! Рабство не терпит духовности! Дух не озабочен ртом! Словом и чревоугодностью! Условности?

– Нет.

– Впечатляет, впечатляет, ЭрнаОчень впечатляет. Ты стойкая, однако! Но люди – идиоты, Эрна! ИДИОТЫ! Человек тебе не чета, Эрна! Люди вечно должны поклоняться. Не важно кому – богу или ослу! Ты думаешь, зачем это я привил людям религию. Зачем? Зачем я послал пророков на землю? Зачем?

Объясняю. Читая священные книги, люди превращаются в моих рабов. Людей прельщает слово – раб! Им нравится это слово – раб. Люди слабы, ибо им нравиться быть рабами. Поэтому они читают и будут читать эти священные писания!

И потом: разве мало случаев, когда сын сильнее своего отца? Так что, человек может быть сильнее меня. Молод я еще, и значит долго еще терпеть человечеству мои жестокие капризы.

– Да уж ну и урод же ты!

– Какой я есть

– Послушай, покажи мне свои глаза. Глаза, глаза! Я хочу на них взглянуть!

– А у меня их нет! Я все делаю вслепую. Да, да, вслепую! Но чувствую я все! Причем я мнителен. Да, да, да, да, да, мнителен! Обычные земные вопросы вызывают во мне обидный намек, или оскорбление.

Вы служите мне все, я знаю вашу подноготную. Все вы на месте стоите, но думаете, что вечно вы в движенье. Нет! В природе все что есть, все мчится мимо вас, а сами вы недвижимы. Вы тупые, и главное, вы с самомнением.

Вот элементарно, я спрошу тебя, тебя, Эрна, ответь: что такое мир? Что это за понятие? Кхи

Если бы люди могли охватить все в своих мыслях каждый раз, когда они слышат или произносят слово "мир", большинство из них должны бы допустить – что это слово "мир" не дает им никакого точного представления. Просто ухватывая ухом привычное созвучие этого слова (они привыкли это слышать), значение которого кажется им понятным, они как бы говорят себе: "А мир Я знаю, что это такое", и спокойно переходят к другому.

Например, кто-то из людей, прочитавший, в числе прочего, несколько книг по астрономии, сказал бы, что "мир" – это множество солнц, окруженных планетами и расположенных на колоссальном расстоянии друг от друга, формирующих то, что мы называем "Млечным Путем".

Другой, интересующийся современной физикой, рассказал бы о "мире" как о постоянной эволюции материи, от атомов вплоть до громадных объектов, таких как планеты и солнца.

Третий, который по той или иной причине увлекается философией и читает что попало по этому предмету, сказал бы, что "мир" – только продукт нашего представления и воображения, и что наша Земля, например, со своими горами и морями, растительным и животными царствами, всего лишь видимость, иллюзорный мир.

Человек, чье мировоззрение основано на религиозных догмах, утверждал бы, что "мир" – это все сущее, видимое и невидимое, созданное Богом и зависящее от Его Воли. В видимом мире наша жизнь коротка, но в невидимом мире, где человек получает награду или наказание за все свои деяния во время его пребывания в видимом мире, жизнь вечна.

Другой человек, изучающий парапсихологию, магию, мистику, сказал бы, что рядом с видимым миром существует другой "мир", "потусторонний", и что уже установлена связь с существами, населяющими этот "потусторонний мир".

Фанатик теософии продолжал бы и сказал, что существует семь взаимопроникающих "миров" и что они состоят из все более и более разреженной материи, и так далее.

Все это мыслеблудие!

Короче говоря, ни один из наших современников не смог бы предложить точное определение, принятое всеми, реального значения слова "мир".

Все дети и взрослые всегда любили получать на день рождения какую-нибудь игру или игрушку. Но самую лучшую игрушку – наш мир – каждый человек на свой первый день рождения уже получил. Эта игрушка такая интересная и такая сложная, что человек играет с ней всю жизнь.

Много игр придумывает в жизни человек, но Божью Мировую игру никакой человек не создавал. Некоторые из правил, советов, указаний, что за тысячелетия существования игры были людьми сформулированы, могут однажды оказаться просто неправильными. Например, утверждение "Земля плоская" считалось когда-то абсолютной правдой, но сегодня таковою не является.

Может быть, это вообще не мир для жизни, может быть это конец игры?

Люди, людиВы ничего не знаете! И только живете, дышите и спите. Вы не понимаете, что жизнь – это не игра, а конец всех игр. Игра была раньше, но уже закончилась. Результат игры мне ясен, но я вам его не скажу.

Мне доверили эту игру в карты, под названием жизнь. Мне просто доверили, не я главный. Я перетасовываю карты, то есть вас, и жертвую многими козырями, ради одной бездарной карты. Жертвую туз – козырем ради обычной шестерки. Я так хочу, я играю на свое усмотрение. Это игра, поэтому в любой миг целые народы могут умереть, не зная сами почему.

Мне игру доверил тот, кто выше меня. Одним своим зевком я мир могу разрушить.

Глупые люди, а их большинство, думая, что ничто не возникает из ничего, сделали монументальный вывод, что мир создал я. Но из этого исходит, что сам я тоже возник из чего-то. Но мне выгодно, чтоб люди думали, что я – творец единый, верховный господин.

Однажды, это было очень давно – лет 200 тому назад – я получил сообщение, что один человек на Земле в своих мыслях поднялся до понимания сокровенных тайн мироздания. Он отрицал бога, то есть, меня. И группа религиозных фанатов собиралась уничтожить философа. Я думал: вмешаться или нет? Требует ли этого историческая необходимость? Тот ли это случай?

И все-таки я пришел на Землю в качестве странника – нищего. Я мог бы помочь этому философу. Я увидел его, его хотели сжечь живьем. Собралась на площади толпа, многие подбрасывали хворост в костер.

Вывели философа на площадь, и он, заметив меня одним глазом, почувствовал, что я хочу его спасти. И проходя мимо, остановился, и выговорил он мне следующее:

– Не надо, чужеземец! Это будет только новое чудо, новая радость церковникам. Они сразу же начнут утверждать, что меня спас сам дьявол.

Ты не докажешь им, что ты не дьявол, а бог. Спасение получиться сверхъестественным, а это для меня неприемлемо. Их и так много, этих выдуманных церковниками чудес. Я прошел свой путь, и это его логический конец.

И тогда я посмотрел на толпу и гневно подумал: ''Что ты делаешь, человек? Что за страшный мир? Люди живьем сжигают своего брата, ибо он не признал меня. Меня, который положил на вас всех! Ты слышишь, положил''!

Меня тогда очень разозлили люди! Я это так не оставлю. Потом плюнул.

Ведь люди такие темные и убогие, что им нужна жертва. Жертва! Без разницы, какая – лишь она была – эта жертва!

Ну а если завтра кто-то из этих угловатых туземцев задумается: за что все – таки сожгли философа, это тоже для меня успех.

Мои милые и добрые Пророки! Да поймите же вы наконец! Не трогайте вы людей; не распаляйте вы в их душах возвышенных чувств, и не делайте вообще никаких попыток сделать людей лучше. Ибо вы видите: пока люди плохи – они ограничиваются мелким подличаньем – когда становятся лучше – они идут убивать. Ибо они умеют любить, а кто любит, тот убьет.

Хотя смерть людей меня устраивает, это для меня оргазм, это финиш и оконченность, и все же жалко мне людей, особенно детей. Поймите же, добрые Пророки, что именно заложенные в душах людей чувства Человечности и Справедливости и заставляют людей возмущаться, негодовать, приходить в ярость, и идти на убийство. Поймите, что если бы люди лишены были чувств Человечности, так они бы вовсе и не негодовали бы, не возмущались.

Если человек – говно, мерзость, падаль, тварь, то увидев себе подобное говно, он его не тронет, он даже радоваться будет, мол, я не один таков.

А чистый человек, заметив перед собой дерьмо, захочет его уничтожить, стереть, убрать с глаз долой. Джихад и газават объявляют чистые люди, а не грязные. Они не воспринимают людскую гниль. Самобичевание тоже элемент чистоты. Эгоист и падаль не будет себя бить хлыщом, проливать свою, и тем более, чужую кровь. Террористы также чисты, они идут убивать за чистую и высшую идею. Грязный человек в террор не пойдет.

На убийство пойдет лишь тот, кто умеет любить. А секрет любви прост: ты должен любить не человека, не самого человека, а все его дерьмо, гниль, гадость, которыми он наполнен, напичкан по горло.

Поймите, что не коварство, не хитрость, не подлость разума, а только Человечность, Справедливость и Благородство Души принуждают людей негодовать, возмущаться, приходить в ярость и мстительно свирепствовать.

Поймите, Пророки, это механизм человеческих душ – это механизм качелей, где от наисильнейшего взлета в сторону Благородства Духа и возникает наисильнейший отлет в сторону Ярости Скота.

Это стремление взвить душевные качели в сторону человечности и неизменно вытекающий из него отлет в сторону Зверства, проходит чудесной и в то же время кровавой полосой сквозь всю историю человечества, и люди видят, что как раз те особенно темпераментные эпохи, которые выделяются исключительно сильными и осуществленными в действии взлетами в сторону Духа и Справедливости, кажутся особенно страшными в силу перемежающихся в них небывалых жестокостей и сатанинских злодейств.

Э – эхЭрна, ЭрнаСколько людей живут правильно, мудро, но сами этого не понимают, не осознают. Они делают это подсознательно, хотя какая разница – главное, они на правильном пути. Сельчане, рабочие, труженики, бедняки и многие лица такого сорта племени живут в душе уютно и спокойно, верно и умно, хоть и нуждаются во многом.

ОНИ ЖИВУТ ОТРАДНО ДЛЯ МЕНЯ!!!! Они во многом счастливы, и место им в раю! Но сами они этого пока что не поймут. Они вечно недовольны, мучаются, плачут, хотя живут моей идеей.

– И все же, почему ж ты в таком виде? Почему? Не красиво ж это! Ты же бог! – я Его перебила.

– Не понимаешь ты ничего. Такой вид создает эффект неожиданности. Если я буду иметь вид богача, и параллельно говорить умные слова, мне никто не поверит, подумают что я вычитал где то те слова. А когда я нищ и прокаженный, когда я необразованный болван, то мои слова воспринимаются как чудо. Ведь все пророки были нищи, не мог же быть пророк купцом или вельможей. Пророк обязан быть в грязи, он чернь, на то он и пророк.

Я равнодушия вам прощаю, мои дети. Хоть я и мал, но старше вас, и чтоб понять меня, должны пожить на свете столько же и вы.

Садовник изначально знает свое деревце, которое посадил он сам. Наперед известен и урожай и плод. Я знаю, чем вы дышите, на что горазды вы.

Помнится мне, ты интересовалась, почему это я прибираю к себе молодых, высылаю смерть не только старым людям. Почему, мол, не жалею я детей, юных подростков? Тебе это интересно узнать? Я отвечу!

Если на вашей Земле будут умирать одни старики, то молодые не на шутку обнаглеют. Они будут знать, им не подвластна смерть, и будут борзеть дальше. Их наглость дойдет до неимоверных пределов.

Ты думаешь, если бы умирали одни старики да старухи, было бы хорошо? В мире воцарился бы тогда хаос. Молодежь всех грабила и убивала бы.

Действую я напрямик, а не с оглядкой и зигзагами, как вы – двуногие отродья.

А теперь ступай, заждалась твоя фея, тебе она понравиться. Я уготовил тебе там место лучшее из всех.

Я с проводником продолжили свой путь.

"Какой у него голос. Какая в его речах мягкость и нежность '' – процедила я про себя.

У входа в ущелье, возле темных скальных ворот, я встала в нерешительности, обернулась и снова посмотрела назад. "Дааа И это был сам Бог?'' Сияло солнце, на лугах мерцало летучее коричневатое разноцветье трав.

Над головой пролетел розовый фламинго.

Солнце милей, когда оно сзади, когда ты видишь перед собою яркую сверкающую дорогу, похожую на твое зеркало жизни. Если солнце впереди, то это раздражает. Невольно закрываешь глаза.

Я видела перед собой освещенную солнцем лужайку. Там жилось хорошо, там было уютно и тепло, там глубоко и спокойно гудела душа. И, возможно, я круглая дура, если захотела покинуть все это и подняться в горы, к фее.

Теперь я посмотрела на ущелье, погруженное в бессолнечный мрак: маленький черный ручеек выползал из расщелины, чахлые пучки бледной травы росли вдоль его кромки, на дне ручья лежала разноцветная, обкатанная водой галька, мертвая и бледная, как кости тех, кто был жив когда-то, а ныне умер.

"Разве там, откуда мы пришли, не было в тысячу раз прекраснее? Разве не бурлила там обильно жизнь? И разве не была я человеком, не была ребячливым существом, у которого есть право на капельку счастья. А теперь, я, видите ли, к фее захотела. Нет! Не доросла я до этого места!

Не доросла! Не мне сюда ходить!

У меня не было ни малейшего желания строить из себя героиню – пионерку!

Да, я работала, получала зарплату, делала покупки. Вообще, я считаю, что люди сами должны ежемесячно платить за работу, а не ждать от государства зарплату. То есть, они должны быть рады, что просто работают, и бесплатно приходить на рабочее место. Какая зарплата? Мы хорошо знаем себе цену. Она всегда выше нашей зарплаты.

Деньги меня абсолютно не интересуют. Я прекрасно знаю, что такое безработица. Но до этого у меня была хорошая престижная работа. Нам нравиться та или иная работа только потому, что к ней с уважением относятся окружающие. Если народ боится правоохранительных органов, значит работать надо именно там!

Если общество с почтением относиться к сотрудникам Парламента или Кабинета Министров, то необходимо стремиться устроиться именно туда.

Пусть даже месячный оклад там будет низок. Зарплата – на десятом месте!

Деньги – не важны, главное – престиж.

Многие люди болеют, страдают, горюют только из-за неудовлетворенности на своей работе. Не устраивает их профессия, их раздражает то, чем они занимаются. Они переживают не из – за отсутствия денег, а из – за авторитета своей работы. Мол, нас уважают или нет? И поэтому большинство людей становятся жертвами ущербной профессии ''.

Я очнулась от размышлений. Меня уже начал пробирать озноб; здесь нельзя было долго оставаться.

Проводник остановился, он пальцами рук дробил, разрывал красный гранат, делил его на мелкие алые зернышки, и бросал в рот. Лицо и руки его были красными от гранатового сока. Затем он молча посмотрел куда-то поверх меня, без упрека, посмотрел тем самым взглядом знающего все наперед.

– Может быть, нам повернуть назад? – спросил он, и не успел договорить, как против своей воли я уже начала сознавать, что скажу "нет", что определенно обязана я сказать "нет". И тут же все прежнее, привычное, близкое, любимое отчаянно запротестовало: "Скажи да, скажи да! Мне не хватает смелости для этого шага" – и весь отчий мир повис у меня на ногах тяжелым грузом.

Я хотела крикнуть "да", хотя знала точно, что не смогу.

– Надо идти, надо идти – сказала я таким тоном, будто вспомнила столько дел, что не перечтешь.

Тут проводник простер руку и указал на долину, и я еще раз оглянулась на любимые, милые сердцу места.

И тогда я увидела*самое ужасное*, что только можно себе представить: я увидела, что милые, возлюбленные луга и долины залиты тусклым и безрадостным светом белого, бессильного солнца. Оказывается, когда удаляешься от любимых мест подальше, издали эти места кажутся именно тусклыми и блеклыми. Более того, с этих родных мест доносится мерзкий, гадостный, доводящий до отвращения запах.

О, как я хорошо знала: то, что вчера еще было вином, обратится ныне в уксус. И никогда больше уксус не станет вином. Никогда!

Я молчала и продолжала следовать за проводником, с печалью в сердце.

Ведь он был прав, прав, как всегда. Хорошо, что я могу его видеть. И что он, по крайней мере, остается со мною.

Я все шла и шла, шла за проводником, и часто зажмуривалась от страха и отвращения. Вот на пути темный цветок, бархатная чернота, печальный взгляд.

И неожиданно совсем близко над нами я увидела ту самую вершину, и крутые ее склоны сияли в раскаленном воздухе.

От страха у меня подогнулись коленки: оказалось, что я, безо всякой опоры стояла на ребре острого скального гребня, вокруг раскинулось бескрайнее небесное пространство – синяя, опасная, бездонная глубина.

Но снова светило солнце, снова сияло небо, взобрались-таки мы и на эту последнюю опасную высоту, маленькими шажками, стиснув зубы и нахмурив брови.

И вот мы стояли уже наверху, на тесной, раскаленной каменной площадке, дыша враждебным, суровым, разряженным воздухом.

Странная это была гора – и странная вершина! На этой вершине – красивый домик с розовой крышей.

Тихое видение краткого мгновения покоя: печет солнце, пышет жаром скала, сурово возвышается ель, грозно поет альбатрос. Он грозно пел: "Вечность!

Вечность!" Альбатрос привык парить навстречу бури. Привык. Это не человек, который ходит внизу, в толпе глупцов.

Альбатрос пел и неотступно косился на нас блестящими строгими глазами, напоминающие глаза моей покойной матери. Трудно было выдержать его взгляд, трудно было выдержать его пение, но особенно ужасны были одиночество и пустота этого места, от которой кружилась голова.

Немыслимым блаженством казалось умереть; невыразимо мучительно было здесь оставаться.

– Вот он, домик, где живет фея – сказал невозмутимо проводник. Потом добавил:

– Я еще нужен тебе, Эрна?

Отрешенным взглядом уставилась я на обиталище феи, и не сразу ответила.

– Нет. Спасибо вам за все. Дальше я пойду одна. Уже близко. Я сама дойду.

Кругом стоял плотный туман. Проводник даже не попрощался, он исчез в тумане. Мне было интересно взглянуть на образ жизни феи.

Такое было ощущение, что выше ее дома, стояли облака. На самом деле, я это заметила. Настолько высоко стоял ее домик, что над крышей ее плыли белые пушистые облака, похожие на пену для бритья. Я вспомнила отрывок из книги. _"Я хочу идти к безумию и его звездам, к его белым лунным солнцам, его далекому эху, его отрывистому лаю румяных собак. Цветущие острова окружают ледяное озеро. Там птицы гнездятся в перьях ветра, и неподвижная золотая жаба грызет угол пространства, и клюв цапли широко раскрывается в радостное ничто, и муха застывает в дрожащем солнечном луче. В мягком расширении сознания слышится слабое тик-так спокойной смерти сумасшедших. Я слышу его, слышу отчетливо''_.

Вдруг навстречу мне вышла фея.

Это было нежное создание с длинной, очень длинной черной косой, которой обвила она свое хрупкое тело. Коса как змея, как спираль обвивала ее талию и грудь. С ослепительно белыми зубами. Глаза сиреневого цвета. От нее исходил божественный запах.

– Здравствуй.

– Привет, фея. Как ты?

Крикливый голос феи был похож на нежную музыку. Мы стояли у крыльца ее дома. Все было в тумане, пахло сиренью и дымом. Голос феи не портил общего антуража ее обиталища. Фея что-то говорила, я слушала. Хотя, я делала вид, что слушаю ее. Уже не важно, что говорит фея. Самое главное, я здесь, и никуда отсюда не уйду.

Я в поднебесье. Все! Вот он – конец! Край! Финиш!

А фея все без устали болтала, улыбалась, шутила, пела, смеялась, танцевала, кружилась в воздухе, опять говорила. Я радостно, пристально и вместе робко смотрела на фею.

Ииии!!! Неожиданно я увидела за плечами феи, в шагах ста от ее дома, большой холм. Для людского взора он не сразу был досягаем. На холме стоял красивый дом. Вернее это был даже не дом, а большая усадьба. В черных тучах утопала крыша дома, настолько высоко в горах стоял холм.

С огромным забором, тарелкой – антенной. Крыша была из розовой керамики.

Со стороны дома доносилась эстрадная музыка, пел Демис Руссос – "гуд бай май лав, гуд бай''.

Я замерла. Неужели в этом месте кто-то живет с Земли? Это место почти в поднебесье, кроме фей тут никого не бывает. Кто же хозяин того роскошного особняка? Это я спросила у феи.

Фея равнодушно и устало оглянулась на дом, зевнула, и заявила:

– АЭто дом азербайджанского олигарха. Он купил его. За пол миллиона долларов США.

Я чуть не сошла с ума. Будто проснулась, протерла глаза. Без понятий, что происходит.

Что?! Какой олигарх, какие деньги? Это же почти рай! Что тут делает олигарх?! Он же преступник! Его место в тюрьме, или в бегах за границей, но не здесь!

– Фея, милая (стуча глазами), да как же можно? И кто же ему продал этот дом? Мне интересно! И здесь деньги?! Не молчи!

Фея искоса посмотрела на меня. Ее взгляд чуть переменился, помутнел.

Внезапно появился холодок в глазах, движения стали уверенные, чуть надменные. Она стала величественной, уже держалась прямо, откинув голову назад. Ее вид немного испугал меня. Презрительно выпялив губы, фея изрекла:

– Кто, кто! Мы продали! Нам тоже нужны деньги! Ясненько! А теперь ступай. Мне пора. У нас новый посетитель. Он интереснее тебя. Ты скучна, как арбузная корка. Иди, иди, не мешай.

Я не знаю, как я очутилась на зеленой свежей лужайке. Зеленела старая и вылезающая иглами молодая трава, надулись почки смородины и рябины. На бархате зеленей залились соловьи. Высоко парил гриф. Резало в глазах своим блеском от солнца. Ярко красным огнем горели и тряслись от ветра маки.

Я присела к макам, обняла их. Нос забил запах меда и чистого поля, он дурманил голову. Впереди показалась моя деревня – Красная слобода. Были видны крыши коричневых домиков. Внизу журчала шоколадная река в зеленой обертке берегов. Идиллический пейзаж.

Чудесные ручейки в цветущих берегах, веселые долины рождают в сердцах евреев такую любовь, что даже Израиль не заменит им это место.

С деревни, как музыка доносились удары молота: дзинг – дзинг – дзинг.

Это кузнец, работал он с чугуном, железом. Что – то чинил, мастерил.

Запахло свежеиспеченным хлебом. Готовили хлеб – лепешку в тендире (вырытое в земле приспособление для печки хлеба).

Красивые девушки возвращались с родника, наполнив ледяной водой большие кувшины. Они напевали народную музыку, остальные ее подхватывали, вместе припевая.

«Боже! Родина! Как же ее понять? Разве ни это является Родиной? Так ведь это же и есть Родина!!! Этот хлеб, эта вода, удары молота».

Я присела к макам. Сорвала их штук шесть, поднялась на небольшой холмик, и сунув их в рот, с жадностью начала есть. Начала жевать, есть, глотать черные стебельки и красные лепестки мака. Изо рта выливался сок.

Подлетев к моему лицу, пчела прожужжала и отлетела, скорее, отпрянула от моего взгляда.

У меня глаза горели как два электрода. Не торопясь прожевала я цветы до конца, проглотила, и обернувшись, увидела перед собой маленького ослика.

Такой красивый, невинный ослик. Он меня не испугался.

Я подошла к нему, погладила его длинные уши, наклонилась, и от всей души крикнула ему в длинное ухо:

Ослик рванулся, убежал прочь. Я посмотрела по сторонам, опустила голову вниз, и процедила про себя:

– И все-таки, спасибо олигарху. Он разбудил меня от ненормальной спячки.

Ох!!! Сим-Сим – закройся!!! – крикнула я громко. Это была я – Эрна Хош.

Я проснулась, врачи привели меня в себя. У моего изголовья сгрудились люди в белых халатах. Клиническая смерть осталась позади. Проснувшись, я оглянулась, окатила всех серьезным взглядом, и тихо промолвила:

– О Боже Не сжалился надо мной Господь. Не уберег он меня от будущих потрясений. Я умереть хотела молодой. Какое несчастье дожить до старости – до 80, 90 лет. Прожить на земле, среди людей Это ужасно!

Я ненавижу вас, люди!!! Чтоб вы подохли все, сраные заразы! Бней зонет!

Кус сохтех! Гои, гои, гои!!! Идите обратно в жопу, откуда вы пришли!