"Время одиночек" - читать интересную книгу автора (Каменистый Артем)

Глава 7

Шагать вперед Дербитто явно не хотел, и Сеула это не удивляло. В свое время, проходя малый путь тайного посвящения, он так же с опаской относился к таким участкам. Глаза завязаны, от ушей в этом подземелье толку нет, все чувства уходят в ноги и в ладонь, которой касаешься стен. Если нога не встречает под собой опоры, это напрягает. Кто знает, что под подошвой ботинка — безобидная ямка глубиной с ладонь, или бездонный каменный колодец? В подземельях Немервата пакостей хватало.

Чуть присев на правой ноге, Дербитто носком левой нащупал ступеньку, шагнул вперед. Сеул, наблюдая за ним через одно из окошек в потолке галереи, одобрительно кивнул — служака до сих пор не унизился до "четверенек" и ни разу еще не использовал руки для опоры. А ведь большинство в конце пути шлепает на четырех. И это несмотря на то, что почти все знают — смертельных опасностей на этом пути нет.

Хотя если вспомнить, то именно на этой лестнице свернул шею купец Гинцис. Сеула тогда подняли среди ночи, потребовав обставить смерть неудачника поестественнее. Пришлось через кожаную воронку заливать трупу перегнанное вино, затем тащить его через весь город к бухте, и там бросить на берегу, прямо напротив заведения матушки Неи. Труднее всего было заставить себя наблевать с парапета — желудок был практически пуст. Поутру, уже в составе отряда следователей, Сеул осмотрел тело, и заодно по свету оглядел местность в поисках оставленных улик. Собою оставленных.

Город потом неделю мусолил сенсацию: почтенный гильдиец, оказывается, по ночам бегал к девкам, что его и погубило. Замутило, вышел на воздух, свесился вниз, прочистил желудок, да и не удержался спьяну — сверзился. Высота невелика, но набережную уж лет сто не чинили, камни вывернуло волнами, на них и молодой без переломов не обойдется, а уж такому толстяку как Гинцис никак не выжить.

У полиции версия была одна — несчастный случай. И даже придирчивые купеческие старосты с этой версией почему-то не спорили.

На середине спуска из бокового окошка высунулась рука с факелом, махнула пламенем перед лицом стражника. Дербитто, почуяв жар, инстинктивно отшатнулся, но равновесие не потерял. Демонический хохот, перемежаемый воплями ужаса, усилился, но и это не поколебало решимости новичка. Сеул почему-то был уверен, что эти звуки его раздражают — не более. Взрослый ведь человек — такого ерундой не напугать. Очередной дешевый спектакль, второй за эти дни. Сеул полгода назад сам шел по этой галерее с повязкой на глазах, а потом несколько раз наблюдал за этим со стороны. Даже первый раз неинтересно было, и не страшно. А сейчас просто скука, лишь раздраженно думаешь: "Да когда же этот Дербитто освободится?!"

Дербитто добрался до дверей. Все — конец. Очередной кандидат в члены братства, нащупав доски, окованные железом, уверенно стукнул три раза. Хор демонов и их жертв утих, взамен по галерее гулко, не по-человечески, вопросили:

— Ты в конце пути: хочешь всех благ мира, вернись назад. Хочешь пройти вперед — забудь себя.

Дербитто отчетливо вздохнул, и монотонно, будто заученный стих, пробубнил:

— Я забыл себя. И найду себя лишь сделав шаг вперед.

Один из зрителей не выдержал, громко и весело прошептал:

— Сейчас он еще дверь попросит побыстрее открыть. Вот умора будет — как с Ципусом.

На весельчака шикнули, среди зрителей воцарилась тишина.

Дербитто с честью выдержал все ритуальные вопросы, преодолел дверь, вытерпел окончание церемонии. Стоически, не проявил неудовольствия даже когда ему резанули палец, и, приподняв нижний край маски, не поморщившись, отхлебнул из чаши кровавое пойло. Правда, если честно, крови там всего ничего — обычное красное вино. Но немало неофитов позорно блевали на этой части церемонии — именно из-за них из зала убрали ковры.

Полтора десятка собравшихся почтили нового члена тайного братства, отхлебнув из той же чаши, после чего большинство покинуло помещение. Дербитто, поглядывая в спину уходящим, склонился к плечу Сеула, чуть слышно шепнул:

— Господин старший дознаватель, я понимаю, что этого требует ритуал, но вот что меня убивает: неужто Дотий всерьез думает, что есть в Столице кретины, способные его не узнать, как бы он не вырядился?

Сеул не ответил на риторический вопрос. Дотий, макушкой едва достававший до грудины не самым высоким мужчинам, был при этом в ширину заметно больше, чем в высоту. При этом задница была у него самой широкой частью фигуры. В придачу ноги у него изгибались как у старого кавалериста — на манер бублика, да еще и носки завернуты внутрь. Передвигался он смешной, прыгающей походкой, из-за чего получил у горожан ласковое прозвище "Воробей". А еще он частенько гулко кашлял, и почти непрерывно шмыгал носом, вбирая внутрь растекающиеся сопли. Будучи первым помощником городского главы, Дотий был известен всей Столице. Такого приметного горожанина чтобы спрятать, не маска нужна, а гроб.

Очередной дешевый спектакль…

Не считая Сеула и Дербитто в зале осталось двое: Хранитель печати в своем красном островерхом балахоне (жаль что на Дотия не такой одели — отличная красная груша вышла бы), и безымянный брат. Впрочем, не такой уж и безымянный: очень высокий, в поистине микроскопической маске, даже не пытается скрыть свою принадлежность к высшим магам империи — академический перстень выдает его с головой. К тому же шрам на щеке заставлял подозревать в этом брате главу боевой школы Азере. Для сини вывести рубец сущий пустяк, но обладатель этой отметины не соизволил себя утрудить такой малостью.

Хранитель, подойдя к стене, открыл маленькую дверь, замаскированную настолько хорошо, что Дербитто не удержался, одобрительно хмыкнул.

— Проходите, вас ждут.

Голос Хранителя из-под балахона звучал приглушенно, да и сам он всячески пытался его исказить, оберегая тайну своей личности. С точки зрения Сеула выглядело это не слишком серьезно. Старый и верный второй советник Его Императорского Величества личность сама по себе публичная, а учитывая неуемную страсть Карвинса к сомнительной коммерции, его знала вся Столица — от сливок общества до отребьев городского дна. Перевешав взяточников, занимавшихся своим ремеслом без системы и широких перспектив, Карвинс поставил на их посты новых взяточников, уже своих, и развернул этот бизнес во всю ширь. В течение каких-то пары лет он как-то незаметно приобрел-прикупил уж слишком много важнейших нитей управления центром Империи (а кое-какие тянулись и до окраин). Спесивые аристократы унижено кланялись ему деньгами и имениями, покупая себе достойные посты, изгои общества у него же откупались от тюрьмы или петли. И неважно, что монеты падали в руку полунищего писаря — в конечном итоге попадали они в сундуки Карвинса.

Но его бизнес не ограничивался лишь злоупотреблением служебным положением — Карвинс умел торговать не только печатями и подписями. Карвинс мог торговать всем. Если бы Карвинс родился в купеческой семье, то давно бы уже правил гильдией — он был способен продать что угодно, и кому угодно. Даже если это в принципе невозможно. Даже если это противоречит здравому смыслу. Даже если это абсолютно абсурдно. Личности покупателей и продавцов его не волновали: Карвинс был готов без угрызений совести торговать хоть с демонами нижних миров или совратителями своих племянниц — лишь бы они были платежеспособны. Полчаса уговоров ему вполне хватит на подписание выгодного контракта по снабжению упырей чесноком, а слепому он втридорога впарит ящик подзорных труб. Даже на поставках поясов целомудрия в бордели Карвинс без труда сколотит состояние. Чем сложнее дело, тем больше шансов, что за него возьмется Карвинс. Ведь не денег ради — денег у него и без того более чем достаточно. Просто странное хобби аристократа.

Неудивительно, что с таким хобби его отлично знали в полиции — многие его дела прямо или косвенно входили в сферу ее компетенции. Кроме того некоторые необычные особенности интимной жизни камергера так же иногда интересовали стражей закона.

Так что Сеула балахоном не обмануть.

Интересно, а титул Хранителя Печати Братства Света он тоже купил? Хотя нет, неинтересно — лучше такое не знать… иногда наивность это благо.

Дербитто тоже на маскарад не купился, прошептал в ухо дознавателя:

— Этот ваш хранитель здорово смахивает на поганца-Карвинса, он проходил у нас по делу о детском борделе, но привлечь, разумеется, не удалось.

Сеул бы невысок, но чтобы войти в потайную дверь ему пришлось нагнуться. Азере и вовсе туго пришлось — как не нагибался, а макушкой зацепился. Стук хороший вышел, но маг, к его чести, даже не пикнул.

За дверью оказалась маленькая комната. Здесь ковры были — они не только пружинили под ногами, но и обтягивали стены и даже потолок. А еще здесь был стол — огромный стол, почти всю комнату занимает. За столом сидел человек. Вот его Сеул не узнал, и даже более того, он не помнил, чтобы этот незнакомец бывал на собраниях братства. Хотя уверенным здесь быть нельзя — уж больно оригинальная у него маска. Точнее нет у него маски: черный глухой шлем. Кастрюля с узкой щелью. Фигуру скрывает черный плащ. Даже оценить рост сидящего человека не так просто.

Вот уж кто действительно озаботился маскировкой.

— Присаживайтесь… братья.

Проклятье — даже голос не узнать. В этом глухом шлеме он искажается до неузнаваемости — будто в бочку говоришь.

Сеула незнакомец почему-то сильно заинтересовал. Даже кратковременный шок после встречи с Азере не шел ни в какое сравнение. Сеул почему-то был уверен, что главный боевой маг Империи по статусу несопоставимо ниже чем…

А уж выше боевых магов в Империи только…

Пятерым за таким огромным столом слишком уж просторно — одних стульев десятка два, но Дербитто и Сеул инстинктивно присели рядом. Нетрудно догадаться, что оставили их не случайно, а из-за последних событий. Раз уж связаны вместе, то и сидеть вместе.

Карвинс еще продолжал скрипеть стулом, а незнакомец, выдавая нетерпеливую натуру, сразу заговорил о деле:

— Дербитто и Сеул, не обижайтесь, что раскрываю ваше инкогнито, но все собравшиеся и без того знают, кто вы, так что маленькое отступление от ритуалов братства здесь уместно. Не буду тянуть время, и спрошу главное — вы хорошо запомнили женщину, убившую тех зайцев? Сможете ее опознать?

— Я эту девку и с завязанными глазами опознаю, — иронично буркнул Дербитто.

Сеул просто кивнул, без слов присоединяясь к словам стражника.

Незнакомца же слова Дербитто обрадовали, но как-то не так:

— Это как же без глаз? Наощупь, или по запаху? — весело уточнил он.

Дербитто ответить не успел — отозвался Азере, брезгливо-недовольно протянув:

— Может быть шутить будем в другом месте, или хотя бы после разговора? Господа, кроме вас, вроде бы, выжило еще трое стражников и сотрудник управы?

— Да, Пулио живой… если его можно причислять к сотрудникам, — подтвердил Сеул.

— А что с ним не так? — уточнил Азере.

— Вы знаете кто его отец?

— Если не ошибаюсь… Да, теперь я вас понял. Действительно, с таким отцом можно не слишком утруждать себя работой в управе.

Карвинс хотел было что-то сказать, но незнакомец его перебил:

— Эти ваши стражники и этот Пулио тоже сумеют опознать ее?

Сеул пожал плечами:

— Пулио стоял рядом с нами, а вот стражники выжившие подальше были.

— Да, — кивнул Дербитто, — Эти стояли позади, поэтому и уцелели при первом залпе лучников. Правда один серьезно ранен, и нескоро сможет вернуться к работе. Да и остальных потрепало. Я бы на вашем месте не сильно надеялся, что они опознают ее тело.

— Тело? — вскинулся незнакомец. — Кто говорил о теле? Вы нам нужны не для опознания тела — вы должны найти ее живую.

Тут уж вскинулся Сеул:

— Зайцы сказали, что она мертва. Они не имеют претензий к городу — убийца убит. Если бы они в этом сомневались…

Незнакомец остановил дознавателя взмахом руки:

— Зайцы? Зайцы сказали, что она мертва? А если бы они сказали, что у ослов растут рога, вы бы тоже в это поверили?

— Но…

— Никаких но! Да не признай они, что она не выжила в том бедламе, их бы на смех подняли. Все ушастые сползлись на это дело, плюс толпа наемников. Они обложили эту девку со всех сторон, вели ее как пуделя на поводке. Довели до удобного места и… И что?! Признать перед всеми, что она ушла оттуда? И что отряд стражи лег под их стрелами попусту? Вот так взять и сказать: "Опростоволосились мы — прохлопали ее, ушами своими прохлопали"? Сеул, вы можете себе представить, чтоб зайцы признали перед всеми, что так блестяще обделались?

— Не могу, — честно признался дознаватель.

— Верно! Не признают они это никогда. Жива эта девка — жива. И зайцы ее продолжают искать, причем помощь у нас просить, конечно, не стали. А у нас-то здесь возможностей побольше будет чем у зайцев… мы должны найти ее первыми. Понимаете?

Сеул покосился на Дербитто, и покачал головой:

— Не совсем. Зачем нам она? Это проблема зайцев, вот сами пусть и ищут. Или я что-то не понимаю?

Под шлемом послышался приглушенный смешок:

— Вы сотрудник столичной управы. Она в Столице совершила преступление первого списка. Мне кажется, что ваша прямая обязанность ловить преступников?

— Это так, — кивнул Сеул. — Но подобные задания мне дают непосредственно в управе. Странно, что в этом случае все не так как обычно. Я не ожидал, что меня здесь… в этих стенах… начнут обвинять в пренебрежении служебными обязанностями. Кстати, если говорить об обязанностях: я вообще-то обязан задержать всех присутствующих по обвинению в причастности к тайному обществу. Тайные общества, знаете ли, запрещены у нас, причем давненько. За это у нас вешают.

Тут уж дружно хмыкнули все присутствующие

— Вешают вообще-то за шею, — не к месту уточнил Азере.

Незнакомец хохотнул:

— Браво! Вы сравняли счет! Сеул — вы стоите тех похвал, что вам расточают!

— Спасибо, — скромно поблагодарил дознаватель.

— Вы тот, кто нам нужен. Большая удача, что именно вам довелось столкнуться с этой девкой. Карвинс, покажи им. Да не кривись ты — тебе, проходимцу, даже от слепоглухого кретина не замаскироваться. Даже тараканы в этой комнате знают кто ты такой.

Карвинс из-под своего необъятного одеяния извлек тощую кожаную папку, достал из нее лист плотной бумаги, протянул Сеулу:

— Узнаете?

Дознаватель рассматривал портрет не более двух секунд. Причем время это потратил вовсе не на узнавание, а на оценку качества работы. При беглом взгляде дешевка, набросанная угольным карандашом уличным мазилой на скромном сероватом картоне. Но даже ничтожных познаний Сеула в живописи хватило, чтобы расстаться с заблуждениями первого взгляда — такая показная простота работы стоит немало. Великий мастер рисовал. Ни одного лишнего штриха — и все что надо на месте. Кажется что вот-вот, и черно-белый рисунок заиграет цветами, девушка перестанет сдерживаться, лукавая хитринка, читающаяся в глазах, оживет и губы, наконец, растянутся в улыбке, разрывая плен запечатленного мига.

— Это она.

— Вы уверены? — с легкой насмешкой уточнил незнакомец.

Сеул при его словах почувствовал себя не слишком уверенно, но вида не показал:

— Да. Портрет великолепен.

— Как живая, — подтвердил Дербитто. — Хороший художник делал.

— Вы правы… насчет художника. — Рисунок был набросан за несколько минут. На коленке буквально. Но все, к чему прикасались руки Этчи, становилось шедевром.

— Этчи? — удивился Сеул. — Он же давно умер.

— Пятнадцать лет назад, — подтвердил незнакомец. — А портрет этот появился за пять лет до его смерти.

— Это невозможно, — решительно заявил Сеул. — Я видел ее в нескольких шагах. Она юна. Не омоложена — а именно юна. Возраст можно обмануть, но юность не сохранить. Если вы говорите правду, то, выходит, эта девушка родилась уже после создания своего портрета. А это невозможно.

Незнакомец указал на портрет:

— Здесь изображена принцесса Вайира. Ее мать, вдовствующая герцогиня Шани, заказала Этчи свой портрет для пополнения галереи предков женской линии. Он работал в замке около двух недель. В один из тех дней он и набросал этот эскиз. Было это в начале весны… Взгляните — она само воплощение мига пробуждения весны. Воплощение пробуждения… Ее губы сжаты, но…

— Но они как свежий бутон, уже готовый распуститься нежной улыбкой, — неожиданно для всех произнес Дербитто.

Все дружно обернулись на стражника — никто не ожидал подобных слов от этого потасканного жизнью реалиста.

Незнакомец не обиделся на то, что его перебили:

— Да Дербитто — вы видите то же, что и я. Она вот-вот улыбнется. Сверкающая женская чистота и свежесть пробуждающейся природы. Род Шани славен красотой своих женщин, а эта юная принцесса сумела затмить всех своих предшественниц. Это лучший портрет Вайиры. В миг, когда Этчи его набрасывал, его гениальность, наверное, достигла пика. Потом… в начале лета… Вы все, думаю, знаете, что случилось в начале лета. И уже потом, когда после этого прошли годы, герцогиня не могла смотреть на этот портрет… Наверное и она это видела… Портрет попал в королевскую публичную галерею, и там его мог увидеть любой желающий.

Знаете, я сам его снял сегодня со стены. Он висел скромным клочком бумаги, затерянным среди сотен великолепных ярких полотнищ. И я увидел, что пол под ним грязен. Очень грязен. Грязь приносят посетители галереи. И если посетители галереи толпятся под этим скромным листком… Этчи был гений — это не подлежит сомнению. Но в галерее десятки его работ, и лишь эта пользуется таким бурным вниманием… Тут уже дело не только в гениальности — главную роль играет Вайира. И не надо думать о том, что народ глазеет на нее из-за той давней истории. В галереи полным-полно портретов мятежников, узурпаторов, палачей, грабителей, насильников, всех этих злодеев и их жертв, и создавали их гении кисти. Под ними не натоптано… А здесь красота тела и души… и нераскрытая тайна… и Этчи… В трактире Пуго один из посетителей бывал в галерее, и на допросе отметил, что убийца была похожа на последнюю принцессу Шани… Я думаю, что вы повстречали дочь Вайиры.

— У принцессы не было детей, — мрачно произнес Дербитто.

— Двадцать лет назад не было. Но, сколько, по-вашему, лет было той девушке-убийце?

— Около восемнадцати, — предположил Сеул.

— Вот видите! Значит она появилась уже позже того страшного для Шани лета и вполне успевала выносить дочь.

— И? — уточнил Сеул.

— Вы должны узнать правду. Всю правду о том лете. Я не скажу вам, зачем это нужно. Вам достаточно знать, что это очень важно. Очень.

Едва за Карвинсом закрылась дверь, Монк с наслаждением стянул шлем:

— Друг мой Азере, я сильно ошибся с выбором маски. Подобное железо уместно на поле боя, но вести в этой кастрюле беседу — увольте. Что б я еще хоть раз послушал Карвинса! Как, по-твоему — эти служаки действительно не поняли, кто перед ними?

Маг пожал плечами:

— Какая, в сущности, разница? Они не настолько глупы, и прекрасно понимают, что без участия высшей аристократии подобное братство не имеет смысла и перспектив. И принц, если говорить прямо, здесь не братство, а так… кучка заговорщиков плохо понимающих, к чему мы идем… Настоящее тайное общество это те же некры: их бесполезно давить — раздавишь одну лапу, вырастают две новые. А у нас… арестуй утром одного и к вечеру у дознавателей будет полный список членов.

— Друг мой Азере — мне не нравится слово "заговорщики". "Братья" звучит несравненно приятнее. Мой отец наплодил ораву дочерей — и все одинаково страшны душой, не говоря уже о наружности. Быть младшим ребенком в подобной семейке… Тебе это просто не понять… Нет уж — пусть наше общество будет слабым воплощением моей мечты о сильном и справедливом брате… гнилых интриганов мне и без этого хватает.

— Принц, здесь, в этих подземельях, интриг побольше, чем во всей столице. Иногда это мешает делу. Почему нельзя было четко и прямо рассказать этим служакам, что мы хотим найти?

— Азере — у нас ничего нет. Только домыслы, основанные на малоправдоподобных слухах. Из этих домыслов мы возвели высоченную башню. А если все не так? Одно дуновение ветра, и башня зашатается, а то и рухнет. Поставь этих сыщиков продолжать стройку, они потянут ее еще выше. А ведь фундамент гнилой! Нет, пусть сами дойдут до всего. И узнают все наверняка. Знание Азере, знание… в этой войне нам противостоит враг, о котором мы многого не знаем. Я не могу больше ждать. Если потребуется, я всю управу кину туда. Пусть вынюхивают все, все что только возможно. Я хочу знать о них все.

Потайная дверь растворилась без скрипа, на пороге замер Карвинс:

— Ваша светлость — в Немервате больше не осталось посторонних. Дербитто и Сеул были последними.

— Хорошо, пора и нам убираться. Кстати, Карвинс, ты узнал что-нибудь о человеке, которого убила та девка вместе с зайцами?

— Ваша светлость, я прилагаю все усилия, но пока безрезультатно. Вообще, мне кажется, что это был некр.

— Не говори ерунды — при осмотре тела не было найдено тайных знаков их секты. Да и в вещах ничего на это не указывало.

— Но он был во всем черном. И всегда так одевался. Так говорят очевидцы.

— Карвинс! Некры это некры — будь они такими идиотами, как ты вообразил, их бы давно передушили. Некры в черное если и одеваются, то только в воспаленном мозгу обывателей и детских страшилках. Эти ребята маскироваться умеют отменно, и выделяться из толпы не любят. Уж тебе ли, плуту, это не знать! Не замечал за тобой такой тупости. Или свою игру ведешь? А?!

— Что вы, ваша светлость! Я предан вам полностью, и ничего не скрываю!

— Ты предан лишь желтому металлу, да и светлым не брезгуешь. Даю тебе неделю — не выяснишь ничего, я точно заподозрю неладное. А если я тебя заподозрю, тебе это не понравится. Так что не вздумай больше меня сказками про некров кормить! Помни — ты у меня вот где!

Принц вытянул руку перед собой и жестко, с хрустом, сжал кулак.

— Ты знаешь, что с тобой будет, если посмеешь предать.

Королевский префект Юронус выглядел сегодня странновато для своего чина. Так, обычно, выглядят карманники, пойманные за руку. У них появляется своеобразный взгляд. Вот такой, какой сейчас у префекта.

Человек явно не в своей тарелке…

— Сеул, я понимаю, что вам трудно вот так, сразу, бросить все свои дела, но это придется сделать немедленно. Ваша кандидатура не будет заменена.

— Господин префект, я должен закончить дело Гамизо лично, это ваш личный приказ, кроме того дело селедочников на контроле бургомистра, а занимаюсь им тоже я. И…

— Я сказал — никаких дел! Вы отстранены от всего! Забудьте про Гамизо и селедку! Вы получаете новое дело. Дело государственное. Вам придется отправиться на север, скорее всего надолго. Там уже несколько лет исчезают женщины. Бесследно исчезают. Очевидно, дело это приняло такие ужасные масштабы, что местная стража запросила помощи. А это говорит о многом. Дело это на контроле губернатора севера и императорского совета. Так что гордитесь оказанной вам честью. Учтите — успех в подобных делах это залог головокружительной карьеры.

"Ну разумеется — или взлетишь высоко, или голова покатится. И то и другое можно отнести к головокружению".

— С вами отправятся Дербитто и Пулио. И берите нюхача. На ваш выбор. Писарь подготовит вам все бумаги. И не забудьте приказать Дербитто взять пару-тройку опытных стражников. Свои люди вам там не помешают. И старайтесь брать несемейных — неизвестно, сколько вам придется там пробыть. Почему вы так на меня смотрите?

— Ничего. Не обращайте на меня внимания, — скрывая саркастическую усмешку, произнес Сеул.

Не обращая более на префекта внимания, он развернулся, направился к двери. За спиной царила тишина — Юронус никак не отреагировал на демарш своего дознавателя. А если бы и отреагировал, то Сеул бы не обратил на него ни малейшего внимания. Сеул не сомневался, что с этого момента префект ничем ему не сможет навредить. Хоть он и королевский префект Столицы, но в этом деле просто пешка. Ему отдали команду, он спустил ее Сеулу. Хотя, в сущности, он просто озвучил еще раз то, что было сказано в подземельях Немервата.

За дверью Сеула караулил Пулио:

— Ну как? Это правда что тебя отправляют чуть ли не на край света, и меня вместе с тобой?

— Чистая правда Пулио. И я рекомендую тебе воздействовать на отца, чтобы он отменил приказ о твоем назначении в мой отряд.

— Ну уж нет! Меня тут пара мегер разорвать собираются, каждая из них уверена, что я сделал ей ребенка. А так как я один, то быть мне разорванным пополам. Ну и еще неприятности назревают… нет уж, я с тобой. Да и ты при мне целее будешь. И кстати, что мы там будем делать?

— Искать лист в лесу.

— Не понял?

— Пулио, мы будем искать женщину. Искать ее мы будем там, где пропадает много женщин. Очень много. Лист в лесу…

— Сеул, если их пропадает так много, почему искать должны только одну? Или я что-то не понимаю?

Сеул знал все грехи Пулио, и хорошо знал, что предательства среди них нет. Да и там где надо этот шалопай умеет держать язык за зубами.

— Пулио — где лучше всего прятать лист?

— Среди деревьев.

— Вот-вот. Так что поехали-ка поищем эту пропавшую женщину.

— Ну поехали, почему бы и не поехать подальше от этих беременных мегер. Надеюсь, пропала красотка, а не завонявшаяся старушонка?

— Красотка пропала… красотка…

— Мог бы это и не спрашивать — даже кретин не станет уродину воровать. А давно она пропала?

— Давненько… двадцать лет назад…

— Скорпиона мне в штаны! Сеул — похоже, тебя невзлюбило начальство!

Сколько же она не спала? Три дня? Или четыре? И спала ли она вообще после той ночи в трактире? Кажется спала, если можно назвать сном это наполненное кошмарами забытье. Убивать не так просто. Даже если убивать тех, кто обязан умереть. К этому надо привыкнуть. Она привыкнет. Или не выживет. Ведь в покое ее не оставят.

Проклятый голос замолчал. Ехидно прошептал прямо в голове свои очередные неприятные слова, и больше себя не выдает. Может ей вообще это показалось? Или он ошибся? Это место выглядит спокойным и мирным. Скромные домишки вытянуты на четыре стороны от уютного деревенского храма. К далекой речке спускаются поля, на них суетятся фигурки жнецов. По дороге, уходящей в лес, движется парочка телег. В самой деревне людей не видать — лишь куры бегают. Печи, несмотря на сырую погоду, не топятся, лишь из трубы крошечного государственного кабака поднимаются клубы дыма.

Почему голос предупреждал о смертельном дыме? Что он имел ввиду? Думать надо быстро — она уже на улице, ее наверняка заметили. Если это убийцы, уйти просто так не позволят.

А может голос все же ошибся? Нет — об этом не стоит даже мечтать. Она осталась сиротой в тот единственный раз, когда не поверила голосу. Хотя все в мире имеет свой конец… когда-нибудь и он ошибется. И тогда, наконец, она хорошо отоспится…

Значит ей не придется поесть в этой деревне горячего хлеба с творогом. И не помыться ей в бревенчатой бане. И волосы свои она здесь не перекрасит. Вместо этого ей придется убивать. Или умереть.

Лошади у кабака. Четыре лошади. От дверей метнулись две фигуры, растворились за углом. Так — началось. Ее обходят. Что у них было в руках? Вроде бы похоже на арбалеты. Это не страшно — арбалеты это ерунда. Может быть потом она возьмет себе один из них — маленькая отравленная стрелка может сэкономить немало сил. У тех, кто подстерегал ее вчера на лесной дороге, были луки. Луки неприятная штука — гораздо хуже арбалетов. Из них слишком часто можно стрелять, очень трудно это выдерживать, особенно если не спать несколько дней.

Коренастый бородатый мужичек крался вдоль стены. Дверь скрипнула, из темноты избы высунулась старуха, подслеповато уставилась на стрелка, шмыгнула горбатым носом, безумно улыбнулась. Убийца погрозил ей кулаком — дверь тот час захлопнулась. Выглянув из-за угла, он окинул взглядом улицу, нервно осклабился. Девушка медленно шла к кабаку, до нее отсюда было не более трех десятков шагов.

Мужчина поднял свое оружие — железная трубка на массивном деревянном ложе с арбалетным прикладом. Навел ствол, большим пальцем повел спуск вперед. Тлеющий огонек на кончике фитиля коснулся жестяной полочки. Глаза зажмурились от пороховой вспышки, приклад толкнул в плечо, по ушам ударило отрывистым звуком выстрела. В спину магичке понеслись одиннадцать свинцовых шариков.

Ее спасло чудо. Нет, не голос, а именно чудо. Она знала, что сейчас в нее полетят стрелы, но это не заставило ее начать действовать. Как полетят, тогда и начнет. Как обычно. Она успеет. Но не в этот раз — в этот раз она почему-то начала действовать до выстрела. И едва не опоздала.

Мир застыл. Время почти остановилось — струилось каплями там, где прежде ревела река. Одиннадцать металлических шариков несли свой приговор медленно, но неотвратимо. То, что она их видела, не означало, что ей удастся от них уклониться. В этом замедленном мире быстрым оставался лишь ее разум, а вот тело нет — тело оставалось верным законам замедленной вселенной. Даже если каким-то чудом ей удастся уйти с пути смертоносных шариков, тело не выдержит такого страшного ускорения — внутренности оборвутся.

Надо успеть.

Воздух вокруг нее становится тягучим. Будто кисель, будто густая сметана. Мало. Не успевает, шарики уже близко. Ну же! Первые нити начинают свивать вокруг тела свой кокон, переплетаться друг с другом. Побольше, поплотнее — надо очень плотно. Шарики бьют в преграду, сминают ее легко, будто камень выпущенный в подвешенную тряпку. Но кокон не так прост — нити упруги. Они не рвутся, не отступают — они просто растягиваются, пропуская шарики глубже. Эх — не успела! До тела уже считанные миллиметры. Все — шарики бьют в тело, продавливают кожу. Это смерть. Нет. Это конец их движения — упругая ткань кокона больше не растягивается. Шарики начинают двигаться, но уже назад. Она еще поживет. Но сколько же сил на это ушло… Долго она так не протянет.

Надо убивать.

Убийца не видел результатов стрельбы — отшатнувшись от облака порохового дыма, он скользнул обратно за угол. Опустил аркебузу1 прикладом к земле, потянулся к подсумку на поясе, нащупал в нем берестяной цилиндрик с зарядом. Перезарядить оружие стрелок не успел. Зря он так суетился — надо было по сторонам поглядывать, а не сужать мир до размеров дульного среза.

В навозной куче шевельнулись вилы. Добротные вилы — стальные, вечные, не односезонная деревяшка. Странно, что такую достаточно ценную вещь оставили здесь без присмотра. Нравы, конечно, патриархальные, и воровать особо не воруют, но и в соблазн вводить народ никто обычно не желает.

Разбрасывая комки навоза, вилы взмыли над кучей, крутанулись, завалились на бок, молнией прыгнули к стрелку. Стальные зубья пронзили грудь и тонкие бревна избы, четырьмя окровавленными жалами показались из стены. Старуха, потрогав сталь, лизнула палец, беззубый рот раскрылся в безумной улыбке.

Следующий заряд картечи девушка встретила уже во всеоружии — защиту не снимала. Сними она сейчас кокон — и сил на новый уже не останется. Нет уж — будет поддерживать этот.

Стрелок ударил с чердака кабака. Тут же получил сдачи — будто невидимый великан ладонью шлепнул. Крупный мужчина, пробив скат крыши, воющим клубком вылетел на улицу, поднимая фонтаны брызг во встреченных лужах, покатился по земле. Путь его окончился у стены храма, прямиком под кучей бревен, сложенных жителями для сооружения пристройки. Толстые жерди, удерживающие штабель, с хрустом вывернулись из земли. Убийца заорал еще сильнее, и орал до тех пор, пока здоровенный еловый ствол не смял ему череп.

Третьего она успела остановить уже не дав выстрелить. Это было нелегко — ей пришлось сделать то, что делать не нравилось. Грубовато, противно и в ушах потом долго звенит. Хорошо, что дождь недавно прошел — иначе сил бы ушло еще больше. А их практически нет…

Стрелок, высунувшись из-за ствола старой яблони, поднял аркебузу, но навести оружие не успел. Молния ударила ему в затылок, заряд прошел через все тело и левую ногу, стек в мокрую землю через дыру в прохудившемся сапоге. Гром сбил с дерева все плоды — яблоки застучали по земле и дымящемуся телу.

Оставался последний. Он еще не знал, что остался один. Знал бы — драпал уже без оглядки. Оглушительный удар грома застал его врасплох — он инстинктивно ринулся в раскрытые ворота хлева. Что это было? У кого-то ствол разорвало, что ли? Ну и грохот!… Уже внутри, увидев в стене крошечное окошко, радостно ухмыльнулся. Вот из него он и разрядит аркебузу.

Не успел.

С насеста спикировал здоровенный петух, метко клюнул в лоб, шпорами ударил в шею. Отшатнувшись, стрелок потерял равновесие, ноги разъехались на навозе, стараясь не упасть, он резко опустил оружие, воткнул ствол глубоко в зеленую жижу. С фитиля сорвался уголек, полетел вниз, задел струйку рассыпающегося с полки пороха. Сумрак хлева осветила вспышка, ствол аркебузы разорвало. Расходящаяся полоска горячего металла ударила убийцу в бровь, снесла мясо с кости, разворотила глазницу, содрала щеку.

Все. Защиту можно снимать.

Освобожденная сила умирающих нитей кокона ударила по деревне злобным порывом ветра. С головы девушки сорвало капюшон, спутанные волосы затрепетали перед лицом. Неспешно убрав их за спину, она взглянула вперед — на север. Если хватит сил, и враг не придумает способ ее убить, там, через несколько дней, она достигнет леса. Ей станет полегче — лес ее защитит. Она сможет выспаться. И добраться до границы. С перекрашенными волосами, или вовсе в мужчину переоденется. Она спрячется от погони. А потом ударит опять. Это ее жизнь.

Лошади. Четыре лошади. Она не умеет ездить верхом, но все когда-нибудь приходится делать в первый раз. На лошади она сможет передвигаться быстрее. Маги земледельческой службы, правда, всегда странствуют на своих двоих. Встречные будут удивляться… Ничего — от чужого удивления не умирают. Решено — поедет верхом. Одна лошадь даже оседлана — вот ее она и возьмет. Седло, разумеется, мужское, но ей все равно — она в женском тоже никогда не сидела. Она и без седла готова скакать — лишь бы быстрее попасть на север.

"Ты пойдешь на запад".

Ну вот. Как обычно. Составишь простой и красивый план, и тут же приходится от него отказываться. Ненавистный голос… ее проклятие… ее спасение… Что она забыла на западе? Там горы. Горы это ловушка. Ей и здесь, на равнине, нелегко приходится, а каково будет там? Что если ее поймают среди скал? И не четыре стрелка, а четыре десятка? И у всех будет это странное дымящее оружие выпускающая шарики? Нельзя ей туда идти.

Глаза все еще смотрели на север, а разум уже знал, что двигаться придется на запад. Девушка переступила через тело стрелка, убитого молнией — из его сапога все еще струился дым. Быстрее… Быстрее — отсюда надо уходить. Пусть даже в ловушку. Голос знает, что надо делать, голос еще ни разу не обманывал.