"Странный генерал" - читать интересную книгу автора (Коряков Олег Фокич)

В ИСТОКАХ СЛОНОВОЙ РЕКИ

Третий день караван золотоискателей шел на север от Миддельбурга. Размеренно поскрипывали колеса громадных крытых фур, покрикивали на волов конные вожатые, изредка раздавалось сухое хлопанье фоорслага – длинного кожаного бича. Негры были довольны: тяжелый груз тащили волы в повозках, на каждого чернокожего теперь приходилась кладь не больше сорока – пятидесяти фунтов[22]. Только надо было идти кучно, не петь, не разговаривать – тогда баас Мор не сердился и его палке нечего было делать.

Впереди каравана шагал охотник-следопыт из местных бечуанов, Мангваэло, слуга и помощник Яна Коуперса. Рослый и сильный, несмотря на свои пятьдесят лет, он легко, чуть выпятив живот, нес свое тело, и леопардовый карос на его плече, накинутый скорее из тщеславия, чем для тепла, мягко переливался при каждом шаге. На бедрах Мангваэло был повязан кусок красной ткани, шею украшало ожерелье из хвостовых волос жирафа. Рядом, с гордостью поглядывая на нового приятеля, вышагивал Каамо. А Ян Коуперс с Петром Ковалевым рыскали на конях где-то впереди и по сторонам.

Влево уходила долина Олифант-ривер, Слоновой реки, немноговодной, быстрой, со множеством порогов и перекатов. Справа, в сухой знойной дымке, темнели северные отроги Драконовых гор. Над однообразной порослью кустарников вздымались купы деревьев.

Ускакав вперед, Ян и Петр пустили лошадей шагом и ехали, отдавшись ощущению простора и легкой неторопливой беседе. Они сдружились естественно и быстро, что-то общее было между ними, недаром Ян понравился Петру с первого взгляда.

Ян был прирожденным охотником. Его отец дважды участвовал в экспедициях Давида Ливингстона – в пустыню Калахари и на Замбези. Вернувшись из второй экспедиции, он осел на земле Бушвельда[23], женился и обзавелся детьми. Лишь однажды этот человек выстрелил неудачно, и это стоило ему жизни: африканские буйволы не прощают ран. Ян после смерти отца отказался от своей доли наследства, только выговорил себе кров на ферме старшего брата, и занялся охотой. Наверное, не сама она манила Яна. Он очень любил и превосходно знал природу и, может быть, сделался бы ученым, если бы не надо было из этой природы выколачивать деньги. В последние годы Ян водил сафари – охотничьи караваны.

– Я вольная птица, Питер. – Глаза Яна светились задором. – Меня не держат ни ферма, ни лавочка, ни рудник. Сам себе хозяин, и всюду мне хорошо.

– Тебе что, очень хотелось сопровождать нас? – небрежно, через плечо спросил Петр.

– Совсем не очень, да ведь деньги-то все же нужны.

Петр чуть придержал коня.

– Вот ты и противоречишь, Ян, сам себе. Какая же ты вольная птица, если зависишь от тех, у кого в кармане погуще, кто платит тебе! Ты так же служишь разным хозяевам, как я Артуру Бозе, а Мангваэло – тебе. Всех нас покупают и всех эксплуатируют.

Ян посмотрел на него с интересом:

– В чем-то ты, конечно, прав… Это что же, ты вычитал у своего… как ты его называл?

– Маркс. И у него вычитал, и свой котелок на плечах варить начинает.

– А все же мне лучше, – сказал Ян. – Уйду вот со своим Мангом в леса, построим хижину и будем жить как захотим. Есть еще на земле такие места, куда ни твой Бозе, ни сам Родс не заглядывают… Хотя, конечно, их становится все меньше, этих мест. Скоро предприниматели не оставят живого клочка на нашей земле. Давно ли саванна кишмя кишела зверьем, а скоро, наверное, не будет совсем ничего. На наш-то век хватит, а детям уже не увидеть этой красоты. – И повторил задумчиво и грустно: – Первозданной красоты…

Петр невольно повел взглядом окрест и вскрикнул:

– Вот они, первозданные!

Через колючий кустарник неподалеку пробиралось небольшое стадо бородавочников. Эти африканские свиньи отличаются от своих сородичей огромной уплощенной мордой с тремя парами больших, похожих на бородавки наростов. Над мордой загнуты назад почти полуметровые клыки. Несмотря, однако, на страшный вид, они менее свирепы, чем другие дикие свиньи.

– Хороший кусок мяса к ужину, – продолжал Петр, уже азартно пружиня на стременах и беря ружье на изготовку.

– Не надо, – остановил его Ян. – Возьмем что-нибудь покрупнее.

Бородавочники скрылись в гуще кустарника. Вдали, у самого горизонта, проскакало стадо сернобыков.

– Успеем, – перехватил взгляд Петра Ян. – Без добычи не останемся.

Они молча проехали с милю. Под копытами коней чуть клубилась красноватая пыль вельда. Но местами травы хлестали по ногам всадников. То и дело из кустов вспархивали потревоженные куропатки. Яркие длиннохвостые пичуги – нектарницы – порхали над цветами. Вокруг жужжали и стрекотали мириады насекомых.

С каменистого холма путники увидели стадо полосатых гну. Эти крупные антилопы с головой буйвола и хвостом лошади когда-то паслись по всему вельду, и буры били их тысячами.

Петр с интересом наблюдал, как беззаботно резвились животные, прыгая весело, бестолково и грациозно. Среди них паслись зебры.

– Я заеду вон от той смоковницы, – махнул рукой Ян, – а ты прямо…

Антилопы подпустили их довольно близко, потом замерли, настороженно озираясь, и пустились наутек. Резко остановив коня, Петр выстрелил в ближнего быка, тот высоко подпрыгнул и бросился в поросль кустарника. Не отрывая двустволки от плеча, Петр повернулся и пустил пулю в другого гну. Тот продолжал уходить стремительным галопом. Гулко ударил выстрел Яна.

– Езжай за своим! – крикнул бур. – Он далеко не уйдет.

И верно, ярдах[24] в трехстах Петр нашел умирающего гну. Бык поднял голову, глаза были мутными, хотел рывком подняться и бессильно рухнул на залитую кровью траву.

Подъехал Ян.

– Видишь, кровь темная. Это из почек. Верный признак, что зверь не протянет долго. Светлая идет из легких – за таким тащиться можно далеко. А из мышц идет другая, средняя по цвету. Ну, в этом случае считай – стрелял зря, рана несерьезная… И запомни, Питер, если перед тобой две быстрые цели, вначале стреляй в правую: налево будет легче повернуться.

«Как это он успел приметить? – удивленно подумал Петр. – Ведь и верно, я бил сначала влево, а потом пришлось разворачиваться вправо всем корпусом…»

Минут через десять прибежали несколько негров из каравана. Их, услышав выстрелы, послал Мангваэло. Он хорошо знал, что его хозяин не тратит заряды зря.

Негры принялись свежевать туши. Ян и Петр не спеша двинулись дальше.

– А ты действительно отличный охотник! – сказал Петр.

Ян усмехнулся:

– Это моя профессия.

Неожиданно из-за толстенного ствола баобаба навстречу им шагнул негритянский воин с ассагаем и щитом в руках. Это был стройный богатырь с кожей чуть светлее, чем у бечуанов. У него было продолговатое лицо с широким приплюснутым носом и редкой черной бородкой. Голову украшали страусовые перья, на щиколотках поблескивали браслеты из медной проволоки. Взяв ассагай в левую руку, которая держала высокий кожаный щит, размалеванный пересекающимися белыми и черными полосами, правой рукой негр поднял пучок травы. Это был знак миролюбия.

Поклонившись, незнакомец гордо выпрямился и заговорил густым, глуховатым басом. Некоторые слова и выражения походили на знакомые Петру бечуанские, он улавливал их смысл, но полностью понять этого негра не мог. Народы банту, населяющие Южную и Экваториальную Африку, имеют разные, хотя и очень близкие языки. Петр разобрал лишь, что перед ними какой-то знатный зулус, по имени Чака. А негр говорил и говорил. Ян стал переводить.

Незнакомец рассказывал, что он вождь Чака, внук великого властителя зулусов Чаки, сына Санцагаконы. Великий Чака погиб от руки заговорщиков, во главе которых стоял его брат Дингаан. В 1837 году буры под предводительством Преториуса разгромили Дингаана, но скоро потерпели поражение от англичан, которые завоевали землю зулусов Наталь. Через три года другой брат Чаки, Мпанде, бежал к бурам и с их помощью сверг Дингаана. В 1879 году сын Мпанде, дядя молодого Чаки – Сечевойо, начал большую войну против англичан. Сначала он побеждал их, но в битве под Улунди был пленен, англичане вновь поработили зулусов, отец Чаки погиб в сражении. Теперь молодой Чака, как когда-то его двоюродный дед Мпанде, ушел из своей страны. Он хочет пожить среди буров, научиться у белых их хитрости, чтобы потом, вернувшись, поднять народ и свергнуть ненавистную власть англичан. Чака верит, что он встретил друзей, Чака надеется на них.

В истории этого негра отражалась скорбная судьба всех зулусов. Некогда вольный и могучий народ теперь стонал и корчился под ярмом белых завоевателей. Огонь и пули, заговоры, подкупы и шантаж – все было пущено в ход и бурами, и британской державой, не устающей слать из-за морей и океанов свои войска.

Ян, задумчиво глядя на зулусского воина, спросил на африкаанс:

– Ты не знаешь нашего языка?

– Чака знает язык буров, – улыбнулся негр.

Повернувшись к Петру, Ян сказал по-английски:

– Что же с ним делать? Похоже, славный парень. Придется нам подождать караван, надо показать его Мору.

Негр опять улыбнулся и сказал, коверкая английские слова:

– Чака знай немножко язык врагов тоже. Чака все знай. Он два дня знай ваш сафари. Там есть главный вождь. Будем иди к нему?

Друзья переглянулись.

– Слушай, Чака, – сказал Ян, – начальнику отряда, его зовут Якоб Мор, не говори, зачем ты пришел сюда. Лучше вообще не говори с ним. Скажу я. Я скажу, что ты мой старый знакомый. Понял?

Чака помолчал.

– Якоб Мор – англичанин? – спросил он.

Теперь помолчал Ян.

– Англичанин, – сказал он.

– Чака понял, – тихо склонил голову негр.

Этот день, нежданно обернувшийся событиями и грозными, и радостными, начинался заурядно. Вымокшие под ночным ливнем и все-таки выспавшиеся негры-рабочие хлопотали у костров, готовя пищу. Деловитый бивачный шумок не заглушал звонкую птичью разноголосицу. Лишь изредка дико взревывал какой-то беспокойный бык среди привязанных к фургонам волов.

Петр осматривал рабочий инструмент. В помощники себе он выбрал пожилого рассудительного Секе. Еще на руднике он приметил этого спокойного и сообразительного человека с проседью в курчавых волосах. Тут же вертелся Каамо. Не мог же он пропустить момент, когда Питер, вскрыв землю, укажет, где лежит золото. Еще вчера Каамо видел, как его друг копался на соседней речушке, небольшом притоке Олифант-ривер, промывал в ковше песок. Сегодня Питер решил попробовать по-настоящему, поставить вашгерд, по-русски – бутару.

Возле фургонов нетерпеливо прохаживался Мор.

– Вы готовы, Питер? – крикнул он.

– Наши желудки еще не готовы, – неуклюже попытался сострить Петр.

Каамо, довольный шуткой, выбил отчаянную дробь по животу. Мор сердито фыркнул.

Вашгерд установили у самой воды. К речушке подступала лесная чаща, и крикливые бабуины минут тридцать не давали работать, забрасывая людей увесистыми сучьями, пришлось два раза бабахнуть из ружья в небо.

Показав Секе, где бить разведочные шурфы, Петр с оставшимися рабочими принялся за промывку речного песка.

Каамо был горд, что Питер поставил его к вашгерду. Рабочие насыпали породу на широкий конец вашгерда и лили воду, а Каамо и еще один парень шевелили песок лопатками, передвигали его, шоркали – он быстрее скатывался по наклонной к небольшим ступенчатым перекладинам, которые были покрыты войлоком. Вода все лилась и несла песок через войлочные порожки, а золотинки застревали.

Потом Петр осторожно снял войлок и прополоскал его в тазу.

– Разожги костер, – сказал он Каамо и, выждав, стал потихонечку сливать воду.

На дне таза осталась желтовато-серая зернистая масса. Петр вынул из кармана флакон со ртутью. Она должна была собрать осевшие крупицы золота. Смачивая их, ртуть соединяется с драгоценным металлом, образуя амальгаму. А пустую породу, песок она не смачивает. Тщательно переложив амальгаму в совочек, Петр поднес его к огню. Ртуть быстро испарилась, оставив в совке щепотку золота. Оно было тусклым, совсем невзрачным.

– Из-за такой дряни белые отнимают землю у негров?

Петр обернулся. Опираясь на ассагай, на него с недоброй усмешкой смотрел Чака. Зулус, видимо, уже давно стоял здесь, наблюдая за промывкой. От шурфов сошлись и другие негры: всем было любопытно, как мастер Питер будет вытаскивать из песка драгоценный металл.

Петр поднялся с корточек.

– Это не дрянь, Чака. Это золото.

– Это дрянь, – упрямо повторил зулус. – Она нужна только белым. Белые купят пушки и будут убивать негров. Золото опаснее ножа. Ему лучше лежать в земле. В земле оно никого не убивает.

Негры начали перешептываться.

Что ответить Чаке? Ведь он рассуждает правильно. Он говорит правду.

– А вы не отдавайте свою землю никому, – сказал Петр. – И золото из нее берите сами. Вот я научу Каамо добывать золото – оно будет вашим.

– Каамо станет хозяином рудника? – насмешливо сказал Секе, и негры засмеялись.

– Нет, – сказал Петр, – Каамо станет мастером, а рудник пусть будет у вас общим. И золото будет общим.

– Так не бывает, – покачал головой Секе.

– Ты говоришь не как белый, – не то укоризненно, не то удивленно сказал Чака.

– Я говорю как человек…

– Палка! – громким шепотом предостерег кто-то. – Идет Палка!

К речке приближался, продираясь сквозь заросли, Якоб Мор. Негры молча бросились к шурфам. Мор смотрел подозрительно:

– Что это черномазые толпились здесь?

– Я амальгамировал золото, всем интересно взглянуть на это.

– Мало ли что интересно! – Мор неприязненно посмотрел на Чаку, единственного из негров сохранившего невозмутимость; зулус в прежней позе стоял у костра. Мор повернулся к Петру: – Каковы же результаты?

– Пока весьма неважные, мистер Мор.

– Но все-таки металл, я вижу, есть. – Англичанин протянул руку к совочку и, ощупав золото, медленно ссыпал его в кожаный мешочек.

Петр пожал плечами:

– Металл есть везде. Вопрос – сколько. На таком песке любой промышленник вылетит в трубу.

Мор помялся, потом буркнул: «Продолжайте работу» – и побрел обратно…

В лагерь Петр вернулся лишь к полудню. Ничего утешительного не дали и шурфы. Впрочем, огорчаться было рано. Золотоносные речки маячили впереди. Маячила надежда.

Петр подсел к Яну, потрошившему тушку долгонога для чучела. В это время бура окликнул один из вожатых упряжек, растерянно топтавшийся возле волов.

– Пойдем посмотрим, что там у него.

Вожатый ткнул в крупного быка, неспокойно мычавшего еще утром. Тот нервно шевелил ноздрями, взгляд его блуждал, шерсть на спине топорщилась. Ян ощупал морду и нахмурился:

– Опухоль под челюстями.

– Да, да, – покивал вожатый. – Очень походит: цеце.

Эта небольшая, чуть крупнее обыкновенной, проворная муха с полосатым коричневым, как у пчелы, тельцем извечно мучает скот африканцев. Ее укусы загадочно безвредны для человека, диких животных и детенышей, сосущих молоко матери, но смертельны для крупного рогатого скота, лошадей и собак. Болезнь длится иногда месяцы, иногда дни, но всегда кончается гибелью животного.

Встревоженный Ян осмотрел других волов и лошадей. Еще у двух быков был болезненный взгляд, из глаз и ноздрей шла слизь.

– Плохо, – только и сказал Ян и пошел к Мору.

Тот вначале раскричался:

– Чего смотрят эти разини вожатые! – Потом начал напирать на Яна: – Это, наверное, ваш черномазый приятель зулус подбросил что-нибудь волам, у него явно подозрительный вид, у этого нахального молчуна!

– Не порите чепуху, Мор, – спокойно, даже лениво сказал Коуперс, только глаза его чуть прищурились. – Разве вы первый день в Африке? Или вы знаете надежную защиту от цеце?

Мор стих.

– Ну ладно, – буркнул он. – Меня интересует, что вы намерены предпринять.

– Я намерен рекомендовать вам прикупить несколько волов и на всякий случай лошадей. В двух милях отсюда есть бечуанская деревушка, там, я полагаю, можно найти все, что нужно… Идем, Питер, я чертовски проголодался.

Мор проводил его яростным взглядом… Поев, Ян предложил Петру «немножко протрястись на лошадках».

– Надо кое-что посмотреть.

Оказывается, в лагерь приходили негры из соседней деревни. Они очень просили великого белого охотника Яна помочь им. В окрестностях появился носорог. Полбеды, если бы он только топтал посевы, но на днях этот изверг изувечил женщину, шедшую за водой. Негры просили, чтобы белый охотник помог им убить носорога.

– А ты просишь меня? – улыбнулся Петр.

– Просто я хочу присмотреться к местности. А завтра, может быть, устроим охоту с загонщиками. Мору я пообещаю рога – он согласится.

– На что ему рога?

– Деньги. Кость носорога дороже слоновой. На вещи она не годится, но идет на Восток. Китайцы изготовляют из нее какое-то чудодейственное лекарство.

С ними увязался и Чака. Правда, он спросил разрешения. «Чака пойдет с вами?» – но они уже знали, что, если зулусский вождь величает себя по имени, он хочет подчеркнуть свое высокое достоинство, и отказать ему – значило обидеть.

Часа два они кружили по вельду, подъезжали к негритянской деревеньке, видели следы носорога, но старые, двух-трехдневной давности. Погнавшись забавы ради за выводком дроф, Петр влетел в кущу мимоз, резко осадил коня и тут заметил небольшое стадо жираф. Он видел их впервые.

Яркие пестрые животные на тонких высоких ногах, с несуразно длинными шеями паслись на опушке, поедая листву мимоз. Заслышав шум, они, как по команде, повернули узкие изящные головы, увенчанные тупыми куцыми рожками, мгновение смотрели на всадника, затем ленивой, но легкой и очень быстрой походкой двинулись куда-то в сторону. Петр направился за ними. Следы от копыт жираф были размером с тарелку. Петр пустился вскачь – жирафы перешли на какой-то странный, раскачивающийся, но стремительный галоп.

Наперерез Петру мчался Ян.

– Остановись, Питер!.. Ты что, хотел их стрелять?

– Нет.

– Их стрелять не надо. – Отвернувшись, Ян смотрел куда-то вдаль. – Их надо беречь. Мало осталось. – Он вздохнул – жалостно, как-то даже не по-мужски.

Из ближних кустов сексеверии вынырнул Чака. Удивительно, как он продирался сквозь ощетинившуюся миллионами колючек поросль, умудряясь не оставить следов на полуобнаженном теле. Чака бежал за конными, но был свеж и бодр, как и два часа назад. По глазам было видно, что у него есть какая-то новость. Приблизившись, он сказал негромко и значительно:

– Мучочо.

– Белый носорог? – насторожился Ян.

Чака кивнул.

– Там, за кустарником.

В Яне вспыхнул охотничий азарт.

– Питер, он сам идет на нас!.. – Коуперс подобрался, рука легла на курки ружья. – Заезжай по этому краю кустов, я по тому… Ветер оттуда. Это хорошо, но у носорогов превосходный слух. Надо потише. Будь осторожней, Питер. Имей в виду, этот негодяй может броситься без всяких предварительных переговоров. Чака, ты лучше останься здесь, мы все-таки на лошадях… Двинулись!

Петр дал коню шенкеля, обернулся – Чака бежал у крупа его лошади…

Носорога Петр увидел неожиданно, поворачивая у закраины кустарника. Как серая каменная глыба, стоял он, опустив голову с толстыми могучими рогами. Он был совсем близко; в какой-то миг Петр заметил сторожко развернутые уши животного и маленькие, упрятанные в броню грязно-белесой кожи глаза.

Петр натянул поводья, и в то же время носорог ринулся вперед.

Все дальнейшее измерялось долями секунд. Ведь нападающий носорог развивает скорость около семидесяти километров в час, за секунду туша весом в две тонны пролетает почти двадцать метров.

Когда и как Чака выскочил вперед, Петр не видел. Вскидывая ружье, он лишь каким-то шестым чувством уловил, как с грозной силой черная пружина метнула боевой ассагай. Может быть, это был лучший бросок Чаки. Острый наконечник копья вонзился в морду зверя. Тонко, всхлипывающе всхрюкнув, носорог на скаку мотнул головой, но направления не изменил. Он мчался прямо на Чаку. Конь мелко дрожал под Петром. Петр не видел мушки, видел только глаз носорога.

Выставив вперед жалкий, ненужный щит, замер Чака, окаменевший, обреченно-бесстрашный.

Петр нажал один спусковой крючок и сразу же второй. Выстрелы слились. Носорог на всем ходу рухнул на колени, перевернулся, и громадная серая туша распласталась в трех шагах от помертвевшего Чаки.

В тот же момент что-то страшно и гнусно хлюпнуло под Петром, и его подбросило в воздух. Падая, он неуклюжим рывком повернул голову и увидел мелькнувшую под ним спину второго носорога.

Шмякнувшись о землю, Петр вскочил. Носорог разворачивался для новой атаки. Сбоку грянул резкий винтовочный выстрел. Зверь упал.

Билась в предсмертных судорогах лошадь Петра с вывороченными внутренностями. К ней подъезжал с опущенной винтовкой Ян. Ноги Петра, забрызганные кровью, дрожали и подгибались.

Звонко, слишком звонко трещали цикады…

…Для жителей негритянской деревушки это был двойной праздник. Они не только избавились от опасного врага, но и получили много-много мяса. И стар, и мал облепили носорогов и ловко орудовали ножами, кромсая туши. Тут же горели костры. Насадив куски на заостренные палки, мясо жарили. Женщины принесли из деревни большие плетенки с кукурузным пивом.

Солнце уже падало в облака за вельд, последними лучами освещая пеструю картину. Бойко пылали костры, возле них кучками сидели негры. Ели, пили, смеялись. Одеты они были вразнобой. Кое-кто из мужчин прикрывал тело лишь набедренными повязками, но большинство было в брюках и рубахах. Бечуаны вообще имели пристрастие к европейской одежде. На вожде, еще не старом, но тучном мужчине, красовались сапоги, франтоватый котелок и поношенный полицейский мундир, на который сверху, несмотря на жару, был наброшен карос из шкурок шакала. Женщины щеголяли каждая в нескольких пышных передниках из травянистых циновок или яркой ткани, многие подвязали куски материи под мышками. Почти на всех были бусы и нитки с нанизанными косточками плодов, крупными семенами и ракушками. Меж костров бродили тощие лохматые собаки из деревни. Детишки то и дело затевали озорную возню.

Ян и Петр вместе с Чакой, Мангваэло и Каамо сидели у костра вождя Кулу. Им подавали лучшие куски, и две женщины специально для белых пекли пресные лепешки на раскаленных камнях; негры предпочитали есть мясо без хлеба. Ян разливал бренди из бутылок, прихваченных им в лагере, к величайшему удовольствию толстяка Кулу. Вождь оказался разговорчивым и почему-то особое внимание уделял Петру, то и дело дружески похлопывая его по плечу.

Негры из каравана смешались с жителями деревни. Из настороженных, забитых молчунов они превратились в простых веселых людей: рядом не было ненавистного Мора. Почти все они были тоже бечуаны, но разных племен. Здесь были: батлапины – люди рыбы, баквены – люди крокодила, банагас – люди змеи, бакатлас – люди обезьяны, батаус – люди льва. Для каждого племени «свое» животное священно. Знакомясь, бечуаны не спрашивают, какого ты племени, они спрашивают, чей танец, чью бину ты танцуешь – змеи, рыбы, льва?

Все шумнее становилось на поляне. Бечуаны любят шутки, песни и пляску. У одного из крайних костров заверещали дудки, кто-то звонко ударил в маримбу[25], глухо грянули барабаны. Начались танцы.

Петр подошел посмотреть. Четкий и нервный ритм оркестра электризовал танцоров. Сильные, гибкие тела послушно отдавались ему. Ритм учащался, и медленные, плавные движения становились отрывистыми, словно кто-то дергал танцоров. Сначала подергивались руки и ноги, потом конвульсии восторга передавались туловищу, и вот уже людьми овладевала странная для непривычного взгляда мощная и стремительная симфония движений. В их каскаде буйно пела вольная, ничем не скованная поэзия первозданного танца.

А за площадкой, освещенной кострами, нависла черная африканская ночь. Частые звезды мерцали в низком небе, настороженно притаилась саванна, неясные, таинственные шорохи наползали из глухой поросли кустарника.

Кто-то тронул Петра за плечо. Перед ним стоял Чака.

– Возьми. – Зулус протянул ему широкое, в виде браслета кольцо из кожи убитого Петром носорога. – Это делает дружбу крепкой. Ты будешь мне брат, я буду тебе брат.

Он улыбнулся, в темноте были видны только его зубы и белки глаз. Петр обнял его, они долго хлопали друг друга по спинам.

– Теперь слушай, – сказал Чака и повернул Петра к северу. Сказал «слушай», а сам молчал, и это молчание было печально и торжественно. Потом заговорил: – Зулусы не всегда жили только здесь, на юге. Раньше зулусы жили и у берегов великой Замбези. Там, где сейчас англичане убивают матабеле. Это было очень давно, мне говорили: еще не родился ваш большой белый бог Харистос. У зулусов были каменные города. И у них были золотые копи. На реке Сава. Совсем такие, как говорил ты, – общие. Жди. Мы прогоним англичан. Я поведу тебя в те места. Ты будешь самый богатый человек. Ты брат мне, я брат тебе.

– Спасибо, Чака. – Петр положил руку на его плечо. – Только я не пойду на реку Сава. Я поеду в свою страну. Она называется Россия.

– Где лежит твоя страна, Питер?

– Очень далеко, Чака, за многими морями. Она совсем другая. Там даже небо не такое. Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Ну… ведь небо большое, тут одни звезды, а на другом его конце другие. Как деревья в саванне разные, так и звезды… И еще у нас сосновые леса и береза. Ты никогда не видел березу, Чака. И снег.

– Чака знает снег. На Катламбе[26] бывает снег.

– Здесь он высоко в горах, а у нас в России – везде.

– Это плохо. Холодно.

Петр вздохнул.

– Люблю снег…

– Понимаю, – буркнул Чака. – Ты не любишь жареных термитов – я люблю. Ты не любишь жарко – я люблю. Я не люблю холодно – ты любишь. Понимаю…

Шум у костров становился все громче…

В безлюдный лагерь Петр вернулся ночью. Ян остался веселиться.

Якоб Мор одиноко сидел у костра. Рядом стояла почти пустая бутылка виски и лежали два заряженных ружья. Мор обрадовался Петру.

– Вы правильно сделали, Питер, что плюнули на этот скотский праздник и вернулись ко мне. Садитесь, угощу вас хорошим виски.

– Я думал завалиться спать.

– Ну, ну, со мной-то вы выпьете. Это же не какая-нибудь кафрская пивная баланда. Держите стаканчик. – Мор был хмелен и разговорчив. – Ну их! И вашего Коуперса – тоже. Вы деловой человек, мистер Кофальоф, и должны видеть перспективу. Я вам открою одну маленькую тайну. По возвращении из этой не очень милой прогулки я стану мужем Изабеллы Бозе. – Он победно взглянул на Петра, ожидая, видимо, если не удивления, то, во всяком случае, особого внимания. – Надеюсь, вы соображаете, что это значит. – Он не просто видел, он уже ощущал себя совладельцем рудника. – Я думаю, мы со стариком быстренько расширим дело. Вот почему мы здесь, и вот почему я хочу надеяться, что мы с вами, Питер, найдем здесь золотишко. Выпьем за здешнее золото, и да пошлет нам бог удачу!

– Я сделаю все, что от меня зависит, как обещал хозяину.

– Мы с вами сделаем больше, Питер, больше! – Мор сказал это, как заговорщик, словно знал что-то такое, чего еще не знал Петр.

Вдруг кто-то шумно и сипло вздохнул рядом. Схватив ружье, Мор вскочил. На него большими грустными глазами уставился вол.

– Отвязался, черт! Дьяволы проклятые, разини, им бы только жрать да пьянствовать!

Мор отбросил ружье, тяжело сел, опрокинул остатки виски в стакан.

Петр пошел привязывать вола. Уйдет – потом найдешь только кости.

За редкими деревьями виднелись далекие костры. Неутомимые барабаны выстукивали ритм какой-то песни. То взмывая раздольно, то почти затухая, она летела над вельдом, непонятная и грозная, и на сердце у Петра отчего-то сделалось тревожно и маетно…

Они двигались все дальше на северо-восток, вслед за урчащей и громыхающей на порогах Слоновой рекой в сторону Лимпопо. Местность изменилась. Это был Нижний вельд, с климатом более жарким и влажным. Травы в саванне скрывали людей с головой. В болотистых низинках вздымались непроходимые заросли бамбука.

Больше появлялось пальм, мимозы и акации стали гигантскими. Чаще густел лес. В кронах деревьев сновали крикливые стаи зеленых попугайчиков, деловито пересвистывались дрозды и черные ткачи.

По-прежнему били шурфы и мыли песок. Золото было, золото манило. Но было его мало, манило оно обманно. Однако Мор, к удивлению Петра, не унывал.

– Все идет превосходно, мистер Кофальоф. Старик Бозе будет радоваться.

– Чему ж тут радоваться? Золота – крохи.

– Ну, Бозе опытный промышленник. Песчинка к песчинке, он сумеет выудить из этой земли хороший капитал.

Что-то он хитрил, этот англичанин…

Как-то плотно пообедав, Петр развалился на траве. Приятно ныли мышцы – не один десяток пудов породы перекидал он сегодня лопатой.

Рядом Ян расспрашивал Чаку о том, как его племя охотится на слонов. Мангваэло сидел тут же, курил и слушал с хитроватой, усмешкой. Мангваэло – можно было прочесть на его лице – хорошо знает все способы и все секреты охоты, но лучшие оставит при себе.

– Зулус найдет слонов в любом лесу, – говорил Чака. – Зулус убьет слона без ружья. Только надо, чтобы зулус был не один. Надо много зулусов. И еще надо черепаху. Когда на охотничьей тропе попадется черепаха, надо поплевать на нее и приложить ко лбу. Тогда слоны сами придут к охотникам, охотники придут к слонам. Еще надо натереться травами. Слон плохо видит, но хорошо нюхает. Он думать – пахнет трава, и не будет видеть зулусов. Охотники пустят стрелы в живот слону. Он пробежит совсем немного и падет – будет мертвый.

– А сколько мертвых будет зулусов? – спросил Мангваэло.

– Бывает разно. Бывает два, бывает три. Все знают: слон со стрелами в животе очень сердитый.

Они принялись обсуждать, как лучше спастись от раненого слона.

К Петру под бок привалился Каамо. Полежал, упершись подбородком в руки, спросил:

– Ты скучаешь о Дике, Питер?

– Скучаю, Каамо, – лениво отозвался Петр; его клонило в дрему.

– Я тоже скучаю. Как он там один поет свои песни?

– Он Изабеллу научит, будут петь вдвоем.

– Изабелла так не сможет, – очень серьезно возразил Каамо и вдруг размечтался совсем по-детски: – Хорошо бы, вдруг здесь появился Дик. И твои книжки привез. Я, боюсь, совсем разучился понимать буквы. Проверь меня, Питер. Ну пожалуйста!

Петру не хотелось даже пальцем пошевелить. Все же он перевернулся на живот, расчистил от травы кусочек почвы и начал пальцем чертить буквы.

– «А»! – обрадовался Каамо. – Верно, «а»? Значит, еще не забыл… «Е»… Смотри! – Каамо начертил свое имя. – Я правильно написал?

Петр ласково поерошил жесткие кудри парня.

– Все правильно. Ничего ты не забыл.

– Хороший человек Питер, – тихо сказал Мангваэло. – Он научит Каамо читать буквы, Каамо будет великий вождь.

– А я других негров научу тоже, – живо откликнулся паренек. – Все негры будут понимать книги белых.

– И сами станут писать, – улыбнулся Петр.

Каамо взглянул на него ошалело: такое ему в голову еще не приходило – он сможет сам написать книгу?!

Какие-то выкрики и громкое ржание послышались за деревьями. На поляну, где был разбит бивак, выехали несколько конных англичан в военной форме, в белых пробковых шлемах. Впереди, на статном вороном коне, сидел могучего вида мордастый сержант с лихими рыжими усами.

Каамо вцепился в Питера, больно сжал ему руку.

– Ты что?

– Усатый… Это он, Питер, это он! – Толстые губы парня побледнели, он дрожал.

– Здравствуйте, буры! – зычно выкрикнул сержант и, грузно соскочив с коня, направился к кострам. Солдаты за его спиной не выпускали из рук своих «ли»[27].

– Англичане?! До чего изнахалились! – Ян встал и не торопясь, разыгрывая непринужденность, направился к фургону, где лежали ружья.

Вдруг Мор вскочил и бросился к сержанту:

– Чарльз! Какими ветрами?

– Якоб? Здорово, дружище! Вот встреча…

Они начали тискать друг друга в объятиях. Ян остановился озадаченный. К нему подошел Петр:

– Каамо всего трясет. Он утверждает, что именно этот усач застрелил его отца.

– Очень может быть, – пожал плечами Ян. – Ведь парнишка из западных бечуанов. Там англичане хозяева.

– Как бы он не натворил чего-нибудь.

– Все может быть. Надо, чтобы они сматывались отсюда. Идем, – Ян усмехнулся, – познакомимся.

Мор представил их Чарльзу Марстону, своему старому приятелю по службе в Капской колонии. Марстон, самодовольный, грубоватый служака, встретил Яна и Петра насмешливо-холодновато. Как истый англичанин, он всех буров считал неотесанным, темным мужичьем. Ян внутри закипал.

– Любопытно, Марстон, каким образом вы оказались на Олифант-ривер? Уж не турнули ли вас матабеле?

– Сразу видно, Коуперс, что вы не нюхали английского пороха. Если уж наш «Юнион-Джек»[28] водружен где-либо, там ему реять вечно. Это так же относится к бывшим землям матабеле, как и ко всяким другим.

– Ну, на землях-то Трансвааля, положим, реет бурский флаг. – Рубцы шрама на лице Яна побелели. – Вот я и спрашиваю: отчего вы здесь и что вам надо?

– Ого! – На всякий случай Марстон настороженно стрельнул глазами по сторонам. – Я вижу, вы не очень-то гостеприимны.

Мор понял, что необходимо вмешаться.

– Довольно, господа. Что вы петушитесь, Коуперс? Мистер Марстон просто был вынужден объехать опасные места: на реке Крокодиловой сейчас свирепствует чума. А вельд широк, всем хватит простора. И английскому солдату, и нам, и даже… Да, Чарльз, – вспомнил Мор, – ты же не знаешь: Питер Кофальоф, наш друг, из России.

– Русский? – Марстон вытаращил глаза на Петра. – Интересно, интересно. Значит, русские целятся уже не на одну Индию, но и присматриваются к Африке?

«На свой аршин», – вспомнил Петр поговорку, но «аршин» не переведешь, и Ковалев сказал:

– Не у всех ведь такой непомерный аппетит, сержант.

– Ну-ну!.. Двое из моих парней, – он кивнул в сторону солдат, – прибыли сюда с границ Афганистана. Видели они ваших малиновоштанников[29]. Надо рассказать им – пусть и здесь посмотрят на русского лазутчика. – Марстон захохотал.

– Перестань, Чарльз, – уже недовольно сказал Мор. – Мистер Кофальоф прекрасный штейгер, и ему нет никакого дела до политики… Давайте-ка лучше раскупорим бутылку.

Марстон сразу подобрел:

– Виски никогда не вредит хорошему разговору.

– Благодарю. – Ян поднялся. – Мне надо еще осмотреть волов.

Петр тоже отказался от компании. Марстон и Мор, хотя и высказали сожаление, в душе, наверное, были только довольны.

Лагерь притих. Лишь солдаты гоготали у своего костра: Мор на радостях тряхнул запасами виски. Негры сидели кучками, негромко переговаривались о чем-то. Нигде не было видно Каамо. И Чаки не было. Петр спросил у одного рабочего, у другого – они только разводили руками… Ого, и Мангваэло исчез куда-то, и Секе.

Внимательно оглядывая все вокруг, Петр заметил след в траве. Он вел к густым зарослям в стороне от лагеря и упирался в донгу – неглубокий овраг, поросший высокой травой. Нередко донги служат укрытием для львов. На этот раз там скрывались не львы – четыре заговорщика.

Они умолкли, как только услышали приближающиеся шаги. Петр оглядел их возбужденные лица, присел рядом, принялся набивать трубку. Негры переглядывались. Мохнатые москиты тучкой висели над ними.

– Я все равно убью его, – не выдержав, сказал Каамо. – Я забью его горло землей.

И тогда заговорили все разом.

– Твоя правда! Смерть! – Чака даже вскочил.

– Ты пошлешь их пули в наши головы, – сказал старый Секе.

– Если убивать, надо сразу уходить, – вставил Мангваэло.

Значит, они очень доверяли Петру. Ведь речь шла о белом. Они брали Петра в сообщники. Он нахмурился. Теперь ответственность за жизнь Марстона – да и не только за одну его! – лежала и на нем. Петр поднял голову – четыре пары глаз выжидающе смотрели на него.

– Нет, Каамо, – решительно сказал Петр. – Я не позволю тебе этого. Я хочу, чтобы ты жил.

– Я и буду жить, Питер. Умрет усатый. Я подкрадусь к нему незаметно. Мангваэло даст мне стрелы с ядом. Дух моего отца будет радоваться. Я должен это сделать, Питер.

– Нет. Не сейчас. Сначала стань мужчиной. И мсти открыто, а не тайком. Тайком – это просто убийство, твой враг даже не будет знать, кто поразил его. Верно?

– Он говорит правильно, – кивнул Секе.

– Он мой брат, и я не могу назвать его трусом, – сказал Чака. – Открытый бой – это хорошо. Это для воина. Чака пойдет на открытый бой.

Теперь вскочил Каамо:

– Но он не твой враг, а мой!

Секе покачал седеющей головой:

– У солдат много ружей, они постреляют много негров.

– Солдаты будут стрелять, – важно согласился Мангваэло.

– Хорошо, Питер, – с отчаянием сказал Каамо, – пусть будет так, как решишь ты. Только еще раз подумай, очень много подумай.

И опять они смотрели на Петра выжидающе и строго. А он не спешил с ответом. Он честно взвешивал все еще и еще. Он поставил себя на место Каамо, на место Чаки, Мангваэло, Секе. Он хотел уважать их, а уважать – значит понимать. И он не ответил, прежде чем не обдумал всего. Наконец он сказал:

– Ты не будешь, Каамо, убивать усатого сержанта. И никто не будет. Он у нас в лагере гость, хотя и неприятный. Гостей убивать нельзя. Мы договорились?

И все же на сердце у Петра было неспокойно. Будет лучше, если Марстон уберется от греха подальше. Кто знает, что может случиться. Петр решил поговорить с сержантом. Но как ему сказать об опасности, не выдав негров? Посоветоваться с Яном?..

Петр медленно побрел к лагерю. Глухая, вязкая тишина опустилась на землю. Сильно пахло цветами и травами. Было душно.

Петр так задумался, что чуть не натолкнулся на один из фургонов. Он даже отступил назад и тут услышал голоса Мора и Марстона. Сидя по ту сторону повозки, они за бутылкой виски болтали о своих делах.

– Ты это дельно придумал, Якоб, очень дельно, – басил сержант.

Мор со смешком ответил что-то.

– А когда твой тесть ринется сюда, – продолжал Марстон, – его рудничок под Йоганнесбургом, считай, в твоем кармане. А? Надеюсь, он не получит его обратно.

– Еще бы… Только потише, Чарльз. У тебя голосище – армией командовать.

– Армией не армией, а батальоном – вполне!.. Давай-ка, старина, плеснем еще – за удачу. Сама она, эта продажная сука, не придет – ее надо вырывать у жизни.

Петр тихо пятился. Так вот каков ты, Якоб Мор! Старика Бозе заманить сюда, а самому захватить его рудник? Мор сам и придумал, наверное, всю эту потеху с экспедицией. Теперь-то ясно, почему его не огорчает, что золота здесь так мало.

Громко хрустнула под ногой сухая ветка. Петр замер, но тут же, не боясь уже шума, прямиком двинулся к англичанам.

– О, Питер! Садитесь к нам.

– Налей, налей этому русскому парню, Якоб.

Петр сел.

– Я по делу, Марстон. Вы думаете ночевать здесь?

– А почему бы нет? Мне здесь вполне по душе.

Петр все еще прикидывал, как лучше вытурить солдат из лагеря.

– Я вам скажу прямо, Марстон: не советовал бы ночевать здесь. Неграм, по-моему, не очень нравится, что вы тут.

– Хо-хо! Вы что, думаете, солдаты ее величества станут считаться с тем, что нравится и что не нравится черномазым? Плевали мы на них!

– Не советовал бы…

– Да ты что за советчик такой? Мне советчики не нужны.

«Дурак ты, сержант ее величества! – с неприязнью подумал Петр. – Достаточно одного моего слова – и ты будешь корчиться с отравленной стрелой в боку». Но тут же Петр отмахнулся от этой подленькой мысли. Просто он сказал:

– Я о вас же забочусь, Марстон.

– Заботься лучше о своей бабушке! – заорал сержант.

– Господа… – попытался вставить слово Мор, но этим только подлил масла в огонь.

– Я сам позабочусь о себе! – бушевал Марстон. – Мои солдаты позаботятся обо мне! Может, кто-нибудь здесь хочет отведать английских пуль? Мы накормим досыта!

И тут раздался яростно-спокойный голос Яна:

– Пониже тоном, сержант.

Марстон – видать, вояка он все же был искусный – вскочил и, вырвав из кобуры револьвер, мгновенно повернулся к буру. В ту же секунду Петр прыгнул к нему, заломил руку, и, охнув, сержант выпустил револьвер. Солдаты у костра растерялись, двое или трое схватили винтовки, но стояли в нерешительности: пуля – она дура, кто знает, в кого угодит. Повскакивали негры, совсем недалеко мелькнул в зарослях боевой щит зулуса.

– Та-ак, – сказал Марстон, беря себя в руки. – Все это очень мило, Якоб.

Солдаты уже приближались к ним. Мор разъяренно глянул на Ковалева.

– Что вы затеяли, Питер?!

Ян поднял с земли револьвер Марстона, крикнул солдатам:

– Поворачивайте назад, не то я продырявлю вашего сержанта!

– Спокойно, ребята, – обернулся к ним и Марстон. – Я все улажу сам. – Теперь он уже вполне владел собой. Сел, пригладил усы, сказал с усмешкой: – Плесни-ка мне, Якоб, в стаканчик. Горло дерет от этой жарищи… Верните мою игрушку, Коуперс. Обещаю не вынимать ее больше из кобуры. Не хочу портить настроение Мору. А с вами мы когда-нибудь встретимся, тогда – уж не обессудьте – поквитаемся. – Марстон огладил кисть руки, вывернутой Петром. – Вас я тоже запомню, мистер русский… Эй, ребята, седлайте лошадей!

Мангваэло, сидя на корточках, неотрывно наблюдал за Петром. Он ждал, когда Питер, отчаявшись, наконец сдастся. Еще несколько негров сидели тут же и посмеивались тихонько, ожидая, чем все это кончится.

Петр не сдавался. Уже давно бился он над двумя кусками дерева, пытаясь добыть из них огонь. Устали и горели руки, хотелось пить, но Петр упрямо вращал между ладонями нетолстую сухую палку, упертую в обрубок ствола.

Он сам попросил Мангваэло показать ему, как добыть огонь из дерева.

– Брось, Питер, – сказал Ян. – Я раза два пытался сделать это, ничего не получается. Тут необходима выдержка неандертальца. И нужны особое умение, сноровка. Поверь, только руки себе попортишь.

Однако Петр не отступал. Ян постоял возле него минут пятнадцать и ушел. Разошлось и большинство негров, столпившихся было возле «добывателя огня», остались только самые любопытные и насмешливые.

Лишь один из чернокожих не улыбался – Каамо. Не сводя глаз с друга, он, сам того не замечая, повторял его движения, – парню очень хотелось, чтобы его Питер добыл огонь.

Прошло полчаса, еще полчаса…

Ян издали окликнул:

– Питер, готовить бинты для рук?

Петр вытер пот с лица о плечо и, весь сжимаясь от боли в ладонях, еще быстрее завертел палку.

– Ну, упрям! – покачал головой Коуперс.

Вдруг Каамо взвизгнул и тонким, срывающимся голосом закричал:

– Огонь! Сейчас будет огонь.

Дерево дымилось и тлело. Петр схватил заготовленный заранее пучок сухой травы, торопливо прижал его к раскаленной древесине и начал изо всех сил дуть. Вспрыгнул язычок пламени, трава затрещала, вспыхнула, и негры вскочили и дружно закричали.

Мангваэло одобрительно поцокал и сказал:

– Терпеливый человек.

Подбежал Ян:

– Молодчина! Ну-ка, покажи ладони… Ого! Пузыри пошли. Смочим виски?

– Не надо виски, – сказал Мангваэло и юркнул в кусты.

Через минуту он вернулся с охапкой каких-то листьев и проворно начал натирать ими руки Петра. Ладони саднило и жгло. Жгло так, будто их лизал только что добытый огонь.

– Терпи, Питер, – приговаривал негр, – ты терпеливый человек, ты сильный человек…

На следующее утро боль отошла, ладони выглядели нормально, только побурели от травы. Рабочие посматривали на Петра с плутоватыми дружескими усмешечками и все его приказания выполняли с особой быстротой и лихостью.

– Ты здорово вырос в их глазах, – сказал Ян.

Пробы золота были почти прежними. Доли две на пуд, Петр переводил на килограммы – получался лишь золотник с четвертью на тонну. Нет, толку от этого не будет, никакого смысла в добыче. Но на что рассчитывает Мор? Разве ему не ясно, что Петр не станет обманывать Бозе? Может быть, надеется подкупить? Мора устраивает лишь один вариант – чтобы Ковалев подтвердил выгодность разработок на Олифант-ривер. Хотя нет, есть и второй вариант: чтобы Ковалев… вообще ничего не подтверждал, ничего не говорил. Никогда.

От этой мысли знобливый холодок охватывал сердце. Надо было что-то делать. Не ждать же пули или стрелы из-за любого дерева. Надо было перехитрить этого мерзавца. Но как? И Петр придумал…

Якоб Мор, поужинав, полулежал на циновке возле одного из фургонов, подвалив под голову седло. Он размышлял о чем-то своем, изредка прикладываясь к бутылке.

Солнце скатывалось за лес. Светлые снизу листья смоковницы над Мором на фоне неба казались черными. Глухо урчала недалекая река. Тревожно, с металлическим звоном прокричала где-то ржанка. Чуть в стороне пронеслась стая розовых фламинго – в лучах солнца полыхнула алым.

Подошел и присел рядом Ковалев.

– Хотите стаканчик?

– Спасибо, в такую жару лучше всего вода.

– Как пробы?

– Прежние. Дело дрянь.

Мор помолчал. Потом пошел напрямик:

– Послушайте, Питер… Оба мы с вами служащие Бозе. Старик изрядно раскошелился на эту экспедицию. Ему будет очень досадно, если она ничего не даст. Такой опытный мастер, как Кофальоф, не сумел найти золото! Плохо, очень плохо. Я думаю, мы сделаем правильно, если чуток завысим результаты разведки. Как вы считаете?

Петр поднял на него глаза.

– Я отправил Артуру Бозе подробнейший отчет об этих результатах.

– Как?!

– Очень просто. Сегодня утром Ян Коуперс повез мое письмо на почту в Стелпорт.

Мор сел. Глаза его блуждали. Бессильная ярость начинала колотить тело. Наверное, ему очень хотелось выхватить револьвер и всадить все пули в живот, прямо в живот Ковалева. Так ловко и хладнокровно провести его, Якоба Мора!..

– Кто вас просил об этом? – Тихий угрожающий голос англичанина сорвался почти на визг. – Какого черта вы тут с Коуперсом распоряжаетесь, как в своем хозяйстве?!

Петр бросил на него нарочито ленивый взгляд, сказал спокойно, чуть усмехаясь:

– Потише, мистер Мор, не стоит тратить нервы.

– Да вы понимаете, что вы наделали?!

– Вполне понимаю. Я выбил рудник Бозе из ваших рук.

Глаза Мора округлились, потом он прищурил их. Все ясно. Его игра разгадана. Теперь можно было говорить откровенно. Он сказал:

– Этого я никогда не прощу вам, Кофальоф. Я отомщу.

– Валяйте, – сказал Петр и встал.

На поляну въезжал на усталом коне Ян.

– Все в порядке, Питер! – крикнул он.

Мор бешено пнул бутылку.

Наутро он распорядился заканчивать в экспедиции все работы и поворачивать обратно.