"Бандагал (сборник)" - читать интересную книгу автора (Леви Примо, Туроне Серджо, Альдани Лино,...)

Серджо Туроне НЕОБЫЧНЫЙ АНГЕЛ

Больше всего его печалило отношение коллег. Они словно воздвигли перед ним стену. Стену, сложенную из уважения и одновременно антипатии. Добрый день, добрый вечер, да еще несколько дежурных фраз, без которых невозможно работать в одной и той же канцелярии. А их взгляды недвусмысленно говорили: «Нам наплевать, что в прошлом ты занимал важные посты, здесь все равны».

Но ангел Епифаний ничего другого и не желал. А вот коллеги, угнетаемые комплексом неполноценности, упрямо относились к нему совсем иначе, чем друг к другу. Первое время Епифаний попытался завязать со всеми дружеские отношения, но вскоре убедился в тщете своих усилий. И за ним прочно утвердилась слава гордеца. Он делал вид, будто это его не трогает, но втайне очень переживал. Дабы не ухудшить окончательно своего положения и желая убедить коллег, что он вовсе не карьерист и не собирается коголибо обскакать, Епифаний преднамеренно не проявлял служебного рвения. Впрочем, если тебя в наказание перевели из ангела-хранителя в ангела-кладовщика, о карьере даже думать смешно. В результате коллеги пришли к выводу, что ангел Епифаний увиливает от работы. Но он предпочитал слыть бездельником, чем гнусным карьеристом. Поэтому он был неприятно удивлен, когда вице-архангел, ревизор складов, подошел к нему и громко сказал:

— У меня есть для тебя одно деликатное поручение.

Вице-архангел обратился именно к нему, Епифанию, по той простой причине, что ему нравилось приказывать тому, кто совсем недавно был одним из самых уважаемых ангелов-хранителей. Однако коллеги наверняка решат, что он ловко плел интриги в надежде раньше срока добиться повышения по службе. О господи, как нелегко жить в раю!

— Епифаний, тебе надо проверить все книги, имеющиеся на складах, и отобрать произведения писателей-юмористов, — объявил вице-архангел.

— Юмористов? Но я не думаю, что…

— Коль скоро на складах их не окажется, тебе придется поискать в других местах, если понадобится, даже на Земле.

На Земле. Его коллеги хранили абсолютное молчание, но при слове «Земля» они вскинули глаза и обменялись многозначительными взглядами.

Епифаний легко угадал их мысли. Они, бедняги, работали на складах с самого начала вечности, и путешествие на какую-нибудь планету было их тайной мечтой. Было бы просто чудом, если бы одному из них выпала столь великая удача! И вот, когда вдруг представилась такая возможность, на Землю посылают именно, его, ангела Епифания. А ведь он и так провел на ней тысячи лет и, конечно, не жаждал вернуться туда в роли старьевщика.

Но, увы, выбора не было. Епифаний не питал на этот счет никаких иллюзий — он прекрасно знал, что на райском складе юмористических книг быть не могло. Смеху, порождаемому столкновением двух противостоящих реальностей, вход в рай был закрыт. Смех — явление, присущее только человечеству, и он является типичным доказательством несовершенства человеческой натуры. В раю, этом царстве абсолюта, не может произойти столкновения двух противостоящих реальностей, ибо в нем господствует единственная и безраздельная истина. Это так же просто и неопровержимо, как дважды два — четыре. Поэтому в раю днем с огнем не сыскать книги писателя-юмориста. Но приказы свыше не обсуждаются, сколь бы нелепыми они ни были.

Епифаний спустился на нижнее облако и стал рыться в пыльных шкафах, пребывая в отвратительном настроении. Ведь этим вечером ему не удастся предстать Хосефе во сне. А эти вечерние «свидания» стали для него единственной усладой. Листая каталог на букву А, он вспомнил каштановые волосы и черные глаза Хосефы. Эта тоненькая девушка из Барселоны была последним живым существом, порученным его заботам, когда он еще служил ангелом-хранителем. Как и тысячи других мужчин и женщин, она пользовалась его покровительством с самого дня рождения. Девочкой она, помнится, не блистала красотой — все ее лицо было усыпано веснушками. Но лет в шестнадцать Хосефа внезапно расцвела. Епифаний до сих пор не забыл, какой страх и растерянность охватили его в тот день, когда он понял, что влюбился в девушку. Влюбился до безумия. Такого не случалось с незапамятных времен. Ни один ангел-хранитель не влюблялся в девушку. Любовь для ангелов — страшное зло, отступление от незыблемых канонов; ведь они бесполы и неподвластны чувству любви. Между тем — одному богу известно, как это могло произойти, — Епифаний, уважаемый ангел-хранитель, влюбился в Хосефу. Но влюбленный ангел-хранитель — это бессмыслица, неопровержимое доказательство явного нарушения установлений. Епифаний понимал это. И он понял также, что его долг — попросить себе замену.

Однако правила крайне суровы, они не позволяют заменять ангела-хранителя. Епифанию пришлось повторить свою просьбу. Его поведение было истолковано как непослушание, тем более что он не сумел объяснить причины своего — необычного прошения. Да, но что, собственно, он мог объяснить? Что спустя тысячелетия он внезапно испытал чувство любви, почувствовал себя отнюдь не бесполым существом? В подобных вещах нелегко признаться даже самому себе.

Епифаний поставил на место том каталога на букву А и снял с полки другой — на букву Б, подняв целое облако пыли. Бессмысленная работа была ему не по душе. Она не требовала сосредоточенности, и Епифаний беспрестанно отвлекался.

Ему припомнился неприятный эпизод, когда его дело разбирал третейский суд архангелов. Ему было сообщено, что, если он не разъяснит причин, побудивших его отказаться от миссии ангела-хранителя сеньориты Хосефы Альварец, его ждет изгнание из рая. Однако он упрямо стоял на своем. Он готов был на любые муки, лишь бы не оказаться в неестественном и двусмысленном положении. Учитывая прежние заслуги Епифания, его оставили в раю, но перевели на самую низкую ангельскую должность.

Епифаний отложил и второй том каталога; разумеется, он не нашел ни одного названия юмористического произведения. Он невольно задал себе вопрос, зачем начальству понадобились такого рода книги, но тут же усилием воли подавил любопытство. Отныне он всего лишь жалкая пешка и должен вести себя соответственно. Он стал поспешно перелистывать следующие тома.

Когда он добрался до буквы Т, то обнаружил, что потратил меньше времени, чем было положено. Значит, если он закончит работу намного раньше срока, то, возможно, успеет явиться Хосефе во сне. Эти встречи стали для него единственной целью жизни. Лишь они вознаграждали его за полнейшую изоляцию, в которой он очутился.

Ангел Епифаний захлопнул последний том. Обычно, прежде чем явиться девушке во сне, он приводил себя в порядок — причесывал волосы и надевал самые лучшие крылья. На сей раз ему не хватило времени. Увы, он предстанет перед Хосефой в своем старом наряде, да еще запорешенном пылью. На миг он сосредоточился, произнес магическую формулу — и очутился в комнате девушки. Хосефа и во сне сохраняла грацию и гармоничность, ее темные волосы разметались по подушке.

С той минуты как он отказался от своих обязанностей, Хосефа была поручена заботам другого ангела-хранителя, но Епифаний знал, что бояться ему нечего. Согласно установлениям, ангелы-хранители должны были проверять сны своих подопечных. Однако, по старой традиции, никто этого не делал. Имеет же право и ангел-хранитель отдохнуть хоть в ночные часы!

Наследующее утро Епифаний явился в канцелярию вице-архангела, старшего ревизора, чтобы доложить ему о безрезультатности своих поисков. Само собой разумеется, вице-архангел велел ему отправиться на Землю.

— Ты должен купить двадцать восемь миллионов юмористических произведений известных авторов.

Ангел Епифаний еще не научился молча подчиняться любым приказаниям. Невероятная цифра заставила его подскочить.

— Двадцать восемь миллионов? — повторил он, решив, что не расслышал слов вице-архангела. Чтобы купить такое фантастическое количество книг, ему придется пробыть на Земле не меньше двух недель. Значит, целых пятнадцать дней он не сможет видеться с Хосефой. Ведь пока ангел выполняет официальную миссию, никакое тайное заклинание не поможет ему явиться кому-либо во сне.

— Двадцать восемь миллионов, — подтвердил вице-архангел.

Задай ему подобный вопрос любой другой ангел-кладовщик, он бы не преминул добавить: «Постарайся с первого раза понять, что тебе говорят». Но к ангелу Епифанию он испытывал чувство некоторого почтения. И вообще появление в его отделе бывшего ангела-хранителя придало больший вес подвластному ему учреждению. Поэтому он даже доверительно поведал Епифанию:

— Книги — лишь составная часть обширной программы новшеств. Я не должен был тебе этого говорить, но похоже, что высшие власти хотят предоставить блаженным право на смех.

— Смех в раю? Это we противоречит понятию абсолюта! — не удержался Епифаний.

И в тот же миг сообразил, что допустил оплошность. Вице-архангел не любил углубляться в философские дебри; он нахмурился и сухо сказал:

— Не нам обсуждать приказы вышестоящей власти, — и дал понять, что разговор окончен.

Э, нет, слишком просто в любом случае прикрываться приказом. Епифаний решил разузнать все до конца. Он отправился в центральное управление и попросил аудиенции у старшего серафима. Собственно, ему нечего было терять — в худшем случае серафим откажется его принять, и тогда он обратится к кому-либо другому. В какие-нибудь несколько минут он превратился в прежнего энергичного ангела-хранителя.

Неужели власти отважились на столь ответственный шаг? Ему лично было совершенно все равно, позволят ли блаженным смеяться или нет. Но он хочет знать, с какой целью все это делается.

Старший серафим, разумеется, был занят. Его принял помощник старшего серафима, очень деловой и любезный чиновник. Он ничуть не удивился, что Епифанию известно, для чего потребовалось закупить романы писателей-юмористов.

— Видите ли, — сразу же приступил он к объяснениям, — последние опросы показали, что популярность рая среди людей резко упала. Более того, даже блаженные не ценят в полной мере своего счастья. Будем говорить откровенно — им в раю скучновато. Прежде для их полного блаженства достаточно было звуков арф, но теперь нужно придумать нечто совсем иное. Конкуренция очень сильна, и если мы хотим победить, необходимо шагать в ногу со временем, воздействовать прежде всего на фантазию. Мы начнем с раздачи юмористических книг и организуем большие представления, словом, постараемся всячески скрасить блаженным пребывание в раю.

— Все это не вызывает сомнений, — ответил Епифаний, — но мне кажется, что недостаточно просто раздать юмористические книги. Одно это не пробудит у блаженных способности смеяться. К тому же вам прекрасно известно, что смех противоречит понятию, абсолюта. А на этом принципе основано…

— Конечно, — прервал его помощник серафима, — мы это учитывали. Нам ли не знать, что в царстве небесном господствует абсолют? Но почему бы не влить в души блаженных малую дозу относительности, ну, скажем, два процента. Мы сохраним девяносто восемь процентов абсолюта, и одновременно блаженные обретут способность к смеху. Мои доводы убедили вас?

— Простите, — возразил неугомонный Епифаний, — но абсолют — это абсолют, не так ли?

— Э, перестаньте, — вежливо упрекнул его чиновник. — Нельзя так жонглировать словами. — И, внезапно протянув ему руку, ледяным тоном произнес: — Счастливого пути.

Епифаний вышел от помощника серафима, негодуя на самого себя. С какой стати ему вздумалось лезть не в свое дело? Откровенно говоря, его мало беспокоили будущее рая или незыблемость понятия абсолюта. Его действиями руководила любовь к логике. Он ненавидел любые приблизительные выводы и решения. Как можно совместить абсолют с относительностью? Впрочем, им виднее.

«Но теперь и вправду жди чудес», — не удержался от злорадной мысли бывший ангел-хранитель.

На следующий день он отправился на Землю, полный самых радужных надежд. За ночь он до мельчайших подробностей обдумал хитроумный план. Все свои дела он выполнит за неделю, а вторую неделю проведет в Барселоне, родном городе Хосефы. Важных чиновников рая он убедит, что Испания, и особенно Барселона, стала главным центром книжной торговли. А пока что он одну за другой облетал столицы крупных государств. Издатели и книготорговцы из кожи лезли вон, стараясь его ублаготворить. Ведь он заказывал совершенно невероятное количество книг.

У Епифания зародилось даже подозрение, не вступил ли кто из чиновников небесной канцелярии в сговор с издателями, задумав изрядно нажиться на операции «Юмор». Однако конкретных доказательств у него не было, и он предпочел не доискиваться правды.

И вот, наконец, он в Барселоне. Неделя, проведенная в этом городе, принесла ему и радости и муки.

Ангелам категорически запрещено принимать человеческое обличье, за исключением тех случаев, когда это диктуется целями их секретной миссии. Поэтому Епифаний мог наблюдать за Хосефой, лишь оставаясь невидимым. Девушка посещала лекции в университете, и ее всегда окружали однокашники. Для Епифания это было причиной невероятных мучений. Почти все студенты были, как видно, бунтарями; время от времени они собирались на митинги и выкрикивали какие-то непонятные лозунги. Каждый раз полиция немедля пускала в ход дубинки и разгоняла демонстрантов. Новый ангел-хранитель Хосефы был явный глупец и бездельник — он преспокойно позволял ей быть в самой гуще схваток с полицией. А ведь девушке вполне могли дубинкой проломить голову.

Как-то Епифаний с чердака наблюдал за сходкой студентов. Он не столько следил за их речами (а они все говорили о политике), сколько не спускал глаз с обожаемой Хосефы. Она тоже произнесла взволнованную речь, и ей дружно аплодировали. Когда она вернулась на свое место, к ней подошел худой, темнокожий студент. Епифаний придвинулся поближе.

— Бесполезно настаивать, — говорила Хосефа, — ты мне нравишься, но я в тебя не влюблена.

— Ты влюбилась в другого?

— Может быть, и так.

Больше она ничего не сказала, но и это «может быть» звучало для ангела приятнее райской музыки.

Он вернулся в рай преисполненный самых нелепых грез.

За удачную покупку книг он удостоился всеобщих похвал. Старший серафим поблагодарил его за хорошую работу.

Все книги были занесены ангелами-кладовщиками в каталог, а затем центральное управление приказало раздать блаженным творения знаменитых юмористов Марка Твена, Джерома К. Джерома, Вудхауза и других.

Как и следовало ожидать, никто из них не смеялся — ведь в раю царила атмосфера абсолюта. Но все было предусмотрено заранее. Напротив центрального управления была смонтирована установка для распространения духа относительности. Так как установка была весьма сложной и даже единственной в своем роде, приводить распылитель в действие могли исключительно старший серафим и служащие его канцелярии.

Была организована простая, но весьма впечатляющая церемония. Святой Петр потянул за шнур, и мгновенно упало белое покрывало, которым был задрапирован огромный фонтан. Вдоль фонтана стояли двадцать блаженных с книгами писателей-юмористов в руках. Все они были погружены в чтение. И тут в действие вступил распылитель относительности. Вначале ровным счетом ничего не произошло. Потом на лице блаженного, который читал «Гаргантюа и Пантагрюэля», дрогнул мускул и судорожно колыхнулся живот. Другой блаженный, державший в руках томик Альфонса Доде, издал странный гортанный звук — так некогда смеялся человек, еще не научившийся смеяться. Спустя несколько секунд вся группа подопытных чтецов уже буквально задыхалась от смеха. Первым рухнул низенький блаженный, который читал Стерна. Внезапно он утратил ореол и белую тунику, принял вид и форму человека и с оглушительным хохотом полетел к Земле. За ним устремились второй и третий блаженные. Облака-подпорки стали расползаться. Всех присутствующих охватила паника. Кто-то понял, что происходит, и у него достало присутствия духа крикнуть:

— Отключите распылитель!

И тут ангела Епифания осенило. Прежде чем техники канцелярии старшего серафима догадались выключить распылитель, Епифаний бросился под струю относительности. Его обдало фонтаном брызг. Он почувствовал, что обретает весомость и форму человека, и стремительно полетел к Земле.

«Только бы упасть неподалеку от Барселоны», — подумал он. Мимо проплывали облака. Он камнем падал вниз и был счастлив.