"Гиперборея" - читать интересную книгу автора (Белкина Наталья Евгеньевна)

ГЛАВА 23

Мне дали платок. Он уже через несколько мгновений стал красным с белыми пятнами. Преданный воин принципала постарался: кровь никак не унималась. Доктора ко мне не допускали, потому что учинили допрос в палатке главнокомандующего. Он, кажется, злился. Но не на меня, а на того воина, что промахнулся и не попал в мою собаку. Я решила заступиться за него зачем-то:

— Это я ему помешала, за что мне и досталось.

— Ты — это другая история! — прикрикнула везде и всюду присутствовавшая Василиса. — Не встревай!

Я пожала плечами. Вообще-то мне было больно: губа распухла и челюсть ощущалась как-то странно и похрустывала. Хамсин неистовствовал, отмеривая шаги в небольшом пространстве шатра:

— Куда ты отправила ее?!! В столицу?

Я молчала. Отнекиваться было бесполезно. Принципал достал откуда-то платок побольше, почти полотенце, и швырнул мне его, потому что некогда белоснежный и благоухавший василискин платок пришел в совершенную негодность. Блондинка не могла найти слов от негодования, и лишь фыркала, изредка вставляя что в роде:

— Я же говорила! Нечего ее было развязывать!

— Может быть, тут твой добрый доктор замешан?! — вдруг осенило принципала.

Он даже остановился.

— Он тут ни при чем! — испугалась я.

— Ну, конечно же, он замешан! Это он помог ей, без сомнения! Я говорила тебе, что ты пригрел змею на груди!!! — снова прорвало на красноречие Василису.

— Вряд ли он станет рисковать своей семьей, даже ради старой дружбы, — высокомерно изрек Хамсин.

Я насторожилась:

— При чем тут его семья?

Мне сложно было говорить, почему-то еще и язык начал болеть. Я не стала больше отнимать от лица полотенце, представляя, как я сейчас могу выглядеть. Принципал не услышал моего вопроса, он был поглощен собственными мыслями. Необходимые пояснения дала мне блондинка:

— Нам для нашей смертной армии нужен был доктор. И ты думаешь, он тут просто так стал бы торчать? Он боится за свою женушку и детишек, потому что знает, что мы победим и доберемся до Дремучего Леса и до них!

Так вот оно что! Бедный Ю-Ю! А я-то, дура!!!

— Помолчи, — грозно взглянул на нее Хамсин.

Василиса удивленно подняла брови. Выражение ее лица говорило само за себя: "а что я такого сказала"? Она была умней, когда правила Дремучим Миром…

— Мне следовало бы самой догадаться. Ты его запугал, — проговорила я сквозь платок.

— Я устрою вам очную ставку, — внезапно остановившись посреди шатра, провозгласил Хамсин.

Но ей не суждено было состояться. Появился Ильсар:

— Господин! Нам нужно немедленно сворачивать лагерь! — со своим низменно непроницаемым выражением лица отчеканил он и сощурил глаза, взглянув на меня. — Разведка донесла, что наместники готовятся покинуть столицу. Мы можем не успеть к месту назначения.

Теперь и Ю-Ю оказался под арестом. Его вина была не доказана, но из доверия он, по всей видимости вышел. Нас усадили на одну повозку, только мне снова связали руки, а за ним просто присматривали. Мы двинулись к перевалу среди ночи, и это было небезопасно. Волновались даже храбрые воины принципала. Некоторые из них, те, что ехали ближе к нам, с тревогой говорили об опасных горных тропах, через которые было боязно идти даже днем. К тому же ветер стал сильнее, и это точно не предвещало ничего хорошего.

— Почему ты не сказал мне? — спросила я доктора, как только солдаты, охранявшие нас отвлеклись. — Я думала о тебе плохо, и теперь мне стыдно за это.

— Стыд — это хорошее чувство, — ответил Ю-Ю своим излюбленным тоном философа. — А что я тебе должен был сказать?

— Ты не упомянул о том, что Хамсин грозил расправиться с твоей семьей.

Он уронил голову, помолчал, потом произнес:

— Я сказал все, что ты должна была услышать. Остальное — это личное.

— Прости… Но ты ведь не веришь в то, что Хамсин одержит победу и мир окажется у его ног?

— Я не знаю, во что мне нужно верить. Но, так или иначе, я не хочу рисковать.

— Тем не менее, ты рисковал. И рисковал из-за меня.

— А зачем я тогда тут? Если бы я знал, что не пригожусь здесь, то давно бы был возле своей семьи.

— Я такая дура, что сомневалась в тебе! Ты простишь меня?

— Да о чем ты? Как твое лицо?

Я так и не решалась еще оторвать от него полотенце. Оно тоже наполовину уже окрасилось в бурый цвет.

— Заживет до свадьбы!

— До какой это свадьбы? — удивился он наигранно.

— Прекрати! Ты ведь знаешь — это идиома.

Повозка начала поднимать в гору. Начиналась та самая опасная горная дорога. Солдаты Хамсина подъехали ближе, но не из излишней бдительности, а потому что тропа становилась все уже и уже, а факелы ее слишком слабо освещали. Спереди пришел приказ двигаться быстрее. Принципал торопился, боясь опоздать на свою главную битву. Но только бы не опоздала Троя! Хотя…

Может быть, эта решающая битва все же должна состояться? Ведь все, наконец, должно решиться раз и навсегда…

Мне стало не по себе. Я не видела пропасти, растущей под нами, но ощущала ее холодное дыханье. Оно поднималось снизу, овеивало всех нас страхом и уносилось с все более усиливающимся ветром. Кони гвардейцев уже не могли ехать рядом с повозкой, а только впереди и сзади. Я видела факел в руке того, кто вел под уздцы нашу лошадь, и этот огонь притягивал мой взгляд. Вправо, где разверзлась глубокая темнота, я боялась даже голову повернуть.

— Нам лучше пойти пешком. Так надежнее, — предложил Ю-Ю.

— Почему?

Саму меня мысль о том, что мне придется идти по горной дороге в кромешной темноте, совершенно не вдохновляла. Почему-то повозка казалась мне надежнее. Ю-Ю слез первым.

— Колесо может соскочить. Здесь совсем узко, — пояснил он.

Со связанными запястьями идти было еще страшнее. Я пропустила вперед доктора, который отлично видел в кромешной темноте, и семенила за ним. Позади нас ехало на лошадях еще несколько гвардейцев.

Нервная дрожь в ногах прошла лишь с наступлением утра. Тогда я могла ясно увидеть, что самое страшное место перевала мы миновали ночью. Но под нами все еще была высота, а тропа пока не становилась шире. Зато теперь я хоть могла лицезреть своими собственными глазами, что нам угрожало. Поэтому не так уже было страшно. Я могла видеть далеко впереди благородную чету, ехавшую верхом, и представляла себе, как должно быть недовольна была Василиса этим ночным переходом. У меня же самой гудели ноги и ступни болели от камней.

Снова поступила команда ускорить шаг. Я прокляла Хамсина про себя и постаралась ускориться, но лишь для того, чтоб догнать повозку и запрыгнуть на нее. Я не заметила, как этот камень вырос прямо на моем пути и попался мне под ноги. Я слишком была усталой, а мои руки были связаны и не помогли мне сохранить равновесие.

Так бывало раньше во сне, когда я была маленькой. Мне снилось, что я падаю с огромной высоты. Дух захватывает, сердце замирает, и хочется поскорее, поскорее проснуться. Хоть бы это было сном! Но во сне я не могла бы так больно удариться и так надолго потерять из виду весь белый свет. В последние мгновения своего сознания я еще успела заметить, как где-то там наверху, высоко-высоко стоит множество живых и услышать их странные глухие голоса…

Первым в своей новой жизни я увидела своего старинного приятеля доктора. И сколько раз уже ему приходилось залечивать мой несчастный организм? Если бы не моя способность к регенерации, все мое тело было бы уже сплошь покрыто шрамами и рубцами. Да что там говорить: обычные люди, как правило, при падении с высоты пятидесяти метров не выживают.

— Позвоночник переломан в двух местах, перелом основания черепа, контузия, про руки и ноги я вообще молчу, — перечислял он сухим конторским тоном, сидя возле меня. — Двое суток ты в себя не приходила.

— Ю-Ю, от меня хоть что-нибудь осталось? — сумела выговорить я.

— Зато лицо твое вернулось в нормальное состояние, опухоль спала, — уже более веселым голосом констатировал врач. — Не переживай! Все у тебя уже почти в норме. К вечеру уже можно танцевать.

— Ты подозрительно весел. Что плохого еще случилось, пока я валялась с пробитой башкой?

Ю-Ю взял мою руку и начал нащупывать пульс.

— Слабый пока… Что плохого? Не знаю, хорошо это или не очень, но мы достигли того самого места икс.

— О наместниках пока ничего не слышно?

— Мне ничего не слышно. Мне приказано нести гауптвахту возле тебя.

— Хамсин приказал?

— А кто же еще?

— А что это за шум там? Какие-то крики. Женские, по-моему…

— У нас тут в лагере только две представительницы прекрасного пола: ты и Василиска. И раз ты сейчас не вопишь во всю глотку, то… сделай логический вывод.

— Смеешься? Я после контузии…

— Ах, да! — шлепнул он себя ладонью по голове.

— И что это она так верещит?

— Из-за тебя все.

— Неужели переживает? Как убивается бедная!

— Знаешь, Хамсин сам тебя вытащил из ущелья. Собственными белыми ручками. Это ее взбесило. До сих пор успокоиться не может.

— Сам? Зачем это ему, если он все равно собрался всех наместников, включая и меня, уничтожить? Я могла бы вообще не выйти из этого ущелья и впасть в бесконечный анабиоз.

— Этот же вопрос наверняка волнует и нашу истеричную первую леди.

— А ты что думаешь?

— А я думаю, что у нашего принципала на тебя какие-то особые планы. Не стал бы он так напрягаться ни из-за кого другого.

— Какие еще планы?

— Мне кажется, ты об этом узнаешь совсем скоро.

— А ведь такое происходит не впервые. Однажды, он уже вытаскивал меня из воды. Какое-то у меня предчувствие появилось… Странное…

— Я заметил, что женщины подобные вещи склонны преувеличивать и даже иногда выдумывать, — возвестил Ю-Ю так, словно сделал открытие. — А ты почему-то упорно не хочешь замечать очевидного. А Василиса уже давно, между прочим, заметила. Кстати, она призналась своему возлюбленному, что сама помогла тебе бежать их храма. И главное, она сказала, почему так поступила. Как думаешь, у нее есть основания для ревности?

— Люди иногда ревнуют и на пустом месте. Василиса, если ты помнишь, — человек.

— То есть ты все также упрямо ничего не хочешь замечать?

— Ю-Ю! Что я не хочу замечать? Что Хамсин вдруг проникся ко мне глубокими чувствами? Что он в меня влюблен? Но это же смешно! Ты же реалист, Ю-Ю, ты агностик! Ты никогда не был романтиком! Ты же не можешь верить в подобную чепуху! Титан не может влюбиться! Мне хватило трех лет, проведенных с Гавром, чтобы понять это.

— А Хамсин вовсе не титан. И никогда им не был. Даже в прошлой жизни…

— Что?.. Ты уверен?

Меня поразил столбняк. Я даже забыла все свои заготовленные аргументы.

— Реалист, агностик… А знаешь, почему? Потому что я, прежде всего, — физиолог. Помнишь об этом?

— А что… есть какие-то отличия в физиологии?

— И почему, ты думаешь, он меня при себе держит? Я нужен ему на тот случай, если с ним случиться неприятность в роде той, которая приключилась с тобой. Или ранят его в бою… Человеческий организм, даже наделенный бессмертием, не может так же успешно регенерировать, как организм титана или даже организм титана в сотом поколении. Гены небожителей очень сильны. А Хамсин когда-то так и не сумел вновь обрести зрение. Глаза возродились, а способность видеть ими — нет. С титаном такого бы не случилось. Понимаешь?

Я пребывала в растерянности и ничего не могла понять. Так вот почему он всегда был так непредсказуем, непостижим и скрытен. А я-то хвастала перед ним своими ангельскими генами…

К вечеру этого дня я могла уже подняться и пройтись. Я решилась выйти из палатки на свежий воздух. Меня не стали больше связывать, солдаты смотрели на меня даже с какой-то жалостью. Наверное, я очень похудела, и уж точно была бледна как полотно. Во всем теле чувствовалась слабость, какая бывает после высокой температуры или выхода силы в большом количестве за один раз.

Местности, в которой мы остановились, я не узнавала. Возможно это все же было подножье горы Аполлона, только с другой стороны. Реликтовых деревьев неподалеку также не наблюдалось. Но зато почему-то именно это место и считалось самым близким к подземелью Энги.

О приближении наместников ничего не было слышно, но лагерь пребывал в боевой готовности. А я постоянно находилась под присмотром. Везде и всюду на своей спине чувствовала наблюдающий взгляд.

Уже перед самым закатом меня удостоили аудиенции. Вернее сказать, Хамсин подошел ко мне один без своей неизменной спутницы и без Ильсара. Я сидела на камне и смотрела в ту сторону, откуда могли появиться наместники. У горизонта местность заканчивалась холмами, а перед ними не было ни души. Я ждала и боялась их появления. Кем бы мне пришлось тогда быть: наблюдателем или участником. И на чьей стороне? В моей голове все совсем перемешалось. Возможно, результаты контузии…

Я собралась было подняться с камня, но увидела принципала и осталась на месте. Он пребывал в меланхолии: его обычный грозный вид сменился скучающим выражением. Ожидание томило его также как и меня. Хамсин подошел и остановился рядом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, глядя в ту же сторону, что и я.

— Спасибо. Хорошо.

А что я еще могла ответить? Поблагодарить его за спасение? Или за то, что именно из-за него я упала в пропасть?

— Твой друг тебя быстро поставил на ноги.

— Да.

— Ты очень бледна. Может быть, тебе не стоило подниматься так рано?

Я не могла поверить ушам: что за тон?! Нет! Разрешить все раз и навсегда!

— Ты слишком заботишься обо мне, принципал. Ты забыл, что собрался разделаться со всеми наместниками? А ведь я — тоже наместница. Или тебе уже не нужны Медные Горы?

— Мне не нужны Медные Горы, — подтвердил он совершенно невозмутимо и добавил:-Я и половину всех других наместничеств готов отдать тебе.

Меня бросило в жар. Я даже слегка заикаться начала:

— Это… как-то… странно…

— Нет здесь ничего странного. Я предлагаю тебе перейти на мою сторону и разделить со мной добычу и славу.

— Именно мне?

— Да.

— Но почему?

— Я так решил…

Я вспылила:

— К черту!!! Объясни все сейчас же, иначе у меня голова лопнет! Перестань ходить вокруг да около! Почему ты не дал мне пропасть в ущелье!? Почему Василиса вне себя от ревности!? Говори все как есть на чистоту!

Он не удивился этому словесному всплеску и пояснил как можно сдержанней:

— Мы родственные души. Разве ты не чувствуешь это? Мне это стало понятно еще тогда, в прошлой жизни. Я хочу, чтобы ты была всегда рядом со мной.

— Ты что же… ты меня любишь?

— Возможно, так это называется у людей. Но здесь это чувство имеет иные свойства.

— Никаких иных свойств любовь не может иметь нигде. "Первородная дочь земли", — так говорила одна моя знакомая богиня.

— Поверь мне, она имела в виду совсем не то, что подразумевают под этим смертные.

— А что же?

— "Любовь, что движет солнце и светила", Беатриче. Это космос. Его невозможно постигнуть, но можно в него поверить…

— Это слова Данте, а Данте был…

— Титаном. Который потом решил стать смертным…

За нашими спинами раздался крик:

— Ненавижу!!!

Я вскочила с камня и обернулась на этот отчаянный вопль. Все произошло в один миг: длинный нож, летящий прямо в грудь Хамсина, брошенный рукой разгневанной белокурой красотки, которая только что подслушала весь наш разговор, и две стрелы, пущенных вороном в человеческом обличье, одна из которых сбила кинжал, и тот отлетел к моим ногам, а другая поразила ревнивицу прямо в шею. Верный Ильсар как всегда был начеку.

Я подбежала к Василисе. Она упала на мерзлую и такую нелюбимую ею землю тундры, ухватив обеими руками толстый стальной прут, торчащий из ее шеи, храпя и закатывая от ужаса глаза. Ее тело извивалось от боли, она не хотела умирать.

— Ю-Ю! — заорала я, что было мочи.

Получилось не слишком громко. Из-за всех последних потрясений я совершенно потеряла голос.

Он прибежал вместе с двумя десятками гвардейцев, что были поблизости и наблюдали последнюю сцену. Но было уже поздно.

— Расступитесь! Дайте же ей воздуха! — кричал доктор, расталкивая солдат, наклоняясь над ней и пытаясь успокоить. Но все было напрасно.

Глаза ее еще жили, пальцы цеплялись за чахлую траву, скребли землю, каблуки сапог вонзались в грунт. Но это была агония. Через несколько мгновений закончилась и она.

— Все, — сказал черт, поднявшись с земли.

Я посмотрела на Хамсина. Его лицо все это время выражало лишь праведный гнев. Поверженное тело его недавней любовницы не вызывало у него больше никаких эмоций. Я обратилась к нему:

— Как же ты можешь быть сейчас таким безразличным? Она ведь любила тебя! Любила обычной, глупой человеческой любовью без всяких космических свойств. И ты сейчас не прольешь над ней ни слезинки?

Он ничего не ответил на это. Я отступила от него на два шага.

— Вот что: мне не нужен твой космос… Не нужен! Он слишком велик для меня и слишком непонятен. Он не знает жалости и сочувствия. В нем нет тепла. Он холоден, целесообразен, беспощаден… Тебе не нужно было становиться таким…

Нужно было куда-то убежать, куда-то спрятаться от всего этого. Я прорвалась сквозь толпу солдат, никто из них и не догадывался остановить меня. Выходка Василисы и ее смерть вызвали переполох. А в моей голове бушевали мысли, не одну из которых я не могла четко уяснить. Сплошной осиный рой. Что теперь делать? Куда скрыться? Как все это забыть? Да что эти солдаты мечутся словно полоумные?!! Они не обращали на меня никакого внимания, наталкивались на меня, и целые их толпы неожиданно начинали превращаться в стройные ряды. Командиры вдруг, перебивая друг друга, принялись орать, отдавая приказы, смысла которых я и не пыталась понять. Я не могла никак вырваться из этого хаоса и шума. Куда бы я не направилась, везде стоял гвалт топот, грозные окрики и ругань. Наконец, я остановилась у подножья небольшого утеса. Здесь меня уже не затоптали бы.

Когда бурные мысли в моей голове немного улеглись, а сердце успокоилось, я увидела, что весь огромный лагерь уже пришел в движение. Никто не сидел на месте. Все выглядело так, словно воины готовились принять бой.

— Вот ты где? — неожиданно подскочил Ю-Ю.-Сейчас что-то будет.

— Что будет?

— Ты не в себе что ли? Еще бледнее стала, чем раньше. Наместники показались.