"Наместник" - читать интересную книгу автора (Белкина Наталья Евгеньевна)

ГЛАВА 4


Мы гуляли до полуночи. Сначала в парке, и Ежова с Брусникиной просто ртов не закрывали, глядя на нас. Потом мы бродили по ярко освещенным улицам, проходили мимо сверкающих витрин, переливающихся неоном вывесок. Был вечер пятницы, и потому на улицах было оживленно: на каждом углу орали пьяные компании, из динамиков музыкальных ларьков неслась зажигательная ночная музыка. Только я ничего не замечала и не слышала вокруг, кроме него.

Странно: еще несколько часов назад все это показалось бы мне сном, несбыточной сказкой, а сейчас все было само собой разумеющимся. И то, что Кирилл, а не кто-то другой назначил мне свидание, и то, что он идет рядом и разговаривает со мной, уже не казалось мне чем-то сверхъестественным. Я слушала его и лишь изредка решалась вставить слово или задать вопрос:

— Кирилл, а почему ты не назвал своего имени в записке?

— Понимаешь, я не мог предугадать твоей реакции. Ты мне казалась такой неприступной. Я привык общаться с достаточно предсказуемыми девушками, а ты для меня, честно говоря, до сих пор остаешься загадкой. Я просто не стал рисковать. Я же не знал…как ты ко мне относишься.

— Ты не представляешь, что я себе вообразила! Я ведь подумала, что меня просто разыграли.

Я рассказывала, сбиваясь от волненья, про свою затею, про необоснованные страхи, а он изображал смущение и раскаянье в том, что заставил меня так переживать. Но, в общем, нам было весело.

Я совершенно не заметила, как пролетело время. Счастливые, как известно, часов не наблюдают. На электронном табло, светящемся на одном из рекламных щитов, я увидела, что было уже без четверти двенадцать.

— Золушке пора возвращаться домой? — заметил Кирилл мой встревоженный взгляд.

— Нет…то есть да. Мне не хочется, но родители, наверное, уже с ума сходят. Я не предупредила, что задержусь.

— Ну что ж, идем провожу, — сказал он с обреченностью в голосе, чем очень меня порадовал. Всегда приятно узнать, что ты не безразлична человеку, который тебе нравится и что он не хочет с тобой расставаться.

Мы свернули во двор и пошли, не спеша, огибая лужи и оставшиеся еще кое-где грязно-серые сугробики. Кирилл подавал мне руку, помогая перебираться через лужи, проходить по бордюру или огибать грязь. Но оставить свою руку в его ладони я никак не могла решиться и всякий раз деликатно высвобождалась. Но вот мы стали обходить довольно обширную лужу. Кирилл так крепко сжал мою ладонь, что я не смогла ее отнять и, наконец, смирилась с неизбежным. Этот новый этап наших отношений не мог не отразиться на теме нашего разговора, до того никак не касавшейся личной жизни.

— Ты сейчас встречаешься с кем-нибудь? — спросил Муромский наигранно равнодушным тоном.

— Нет, сейчас я одна, — поспешила я ответить, нарочно сделав акцент на слове " сейчас".

Я хотела подчеркнуть, что обычно я не бываю одна, просто сейчас…Свои деревенские приключения я в расчет не брала.

— А какие у тебя планы на завтра? — продолжил допрос Кирилл тем же тоном.

— Никаких, — ответила я, тщательно скрывая нахлынувшую радость.

— Ты давно не была в кино? А может быть, ты театр любишь?

Я действительно любила ходить в театр, но решила, что Кириллу об этом знать не нужно, а то подумает, что я заумная интеллектуалка. Я сказала:

— Я люблю кино.

— Ну, тогда решено, идем завтра в кино? — спросил он, и не думая, что ответ может быть отрицательным.

Да разве я могла бы отказаться?

— Конечно!

— А в воскресенье я, к сожаленью, должен быть с родителями в гостях. Не хочу их подводить.

— Ты их слушаешься?

Кирилл поморщился. А я поняла, что ненароком задела больную тему.

— Понимаешь…Я, конечно, сам предпочитаю решать вопросы своего досуга, но родители считают, что я еще младенец и меня пеленать надо. Ну, и я эту иллюзию разрушать не хочу. Мне их жаль и вообще… Я ведь у них поздний ребенок, им уже под шестьдесят.

— Ясно, — поспешила я замять этот разговор и осторожно, словно боясь спугнуть бабочку, доверчиво присевшую мне на ладно, перевела его на другую тему:-Ты уже решил, куда будешь поступать после школы?

— Пока точно не знаю, хотя и понимаю, что давно должен был определиться. Попробую пока, на юрфак, а может быть на экономический. А ты?

— А меня больше привлекает…О-ой!

Внезапно я зачерпнула ботинком ледяную воду, насупив на камешек, который вдруг предательски ушел в глубину. От неожиданности я совсем потеряла равновесие и тут же другой ногой захватила, наверное, целый литр жутко холодной воды. Я наверняка бы позорно шлепнулась в лужу, если бы…Ах! Если бы Кирилл не подхватил меня на руки. Я не понимала, отчего перестала дышать: то ли от ледяной ванны, то ли от пребывания в объятьях Муромского. Он перенес меня через лужу и, не спеша, осторожно поставил на сухую землю. Я осталась стоять рядом с ним, а он, не убирая рук с моей спины и не произнося ни слова, вдруг приблизил свои губы к моим…

До сих пор не могу понять, что заставило меня отвернуться тогда. Может быть, робость или мысль о том, что совсем еще недавно Кирилл целовался с Линкой Серовой, только поцелуй достался моей горячей щеке.

Кирилл отстранился и вздохнул. Я сгорала от смущенья и не могла вымолвить ни звука.

— У тебя ноги совсем промокли, — произнес он, наконец, с огорчением. — Тебе срочно нужно домой, а то простудишься.

Он молча зашагал рядом. Мне было ужасно стыдно, за то, что я его обидела. Я не могла подобрать слов, чтобы хоть как-то оправдаться, да и какие слова могли быть теперь уместны? Так и шли молча.

Кирилл проводил меня до моей квартиры и тут же холодно откланялся. Стоя у своей двери, я смотрела, как он нажимает светящуюся в тусклом сумраке желтую кнопку, входит в лифт и поворачивается ко мне лицом. Несколько замешкавшись с отправкой, он помахал мне не прощанье двумя пальцами, и неуверенно спросил:

— Ну что, до завтра?

Я смущенно заулыбалась и закивала головой, а двери лифта, громко лязгнув, сомкнулись…

Вопреки моим ожиданиям, дома все спали сном праведных и, никто и не вспомнил, похоже, что любимое чадо до сих пор не вернулось.

Услышав звук отпирающихся замков, маман высунулась из спальни и спросила сонным голосом:

— Дочь, а который час?

— Уже поздно, мама.

— Поздно? А где ты была?

— На свиданье.

И ни намека на удивленье, будто я каждый день пропадаю по вечерам. Дверь закрылась и снова открылась:

— Поешь.

И мать ушла досматривать свои сны.

Есть мне не хотелось. В голове был сумбур, и нужно было привести в порядок свои мысли. За один день произошло столько событий! Я, наконец-то, узнала, как ко мне относится Муромский, он пригласил меня на свидание, нес на руках, пытался поцеловать…А вот почему я такая дура?

Ну, ладно. Я надеялась, что хоть завтра исправлюсь и не буду больше вести себя как последняя идиотка. И почему я сказала ему, что люблю кино? Он точно решил, что я робкая маленькая девочка. Я сидела в прихожей в одежде, совсем забыв о своих мокрых ногах, потому что очень была занята своими переживаниями. Нужно было идти спать, чтобы завтра проснуться свежей и новой.

Я с трудом стащила с себя набухшие от влаги ботинки и почувствовала легкий озноб. Быстро сняв с себя всю одежду и разбросав ее, где попало, только бы поскорей залезть под теплое одеяло, я, наконец, нырнула в кровать. И не успела я еще как следует согреться, как голова моя стала окунаться в мягкую, обволакивающую дрему.

Но сон мой был отнюдь не безмятежным. Я то и дело просыпалась, будто что-то мешало мне спать. Неприятное ощущение тревоги или боли, — я не могла понять, то и дело проваливаясь в сон и вновь просыпаясь. В очередной раз проснувшись посреди ночи я ощутила жуткую ломоту и тошноту. Голова налилась свинцом, а глаза, казалось, вот-вот выкатятся наружу. Меня стало бросать то в жар, то в холод. Я поняла, что заболела. И черт! Как не кстати!

Мне нужно было добраться до кухни, чтоб взять из аптечки аспирин. Я встала. Комната тут же расплылась перед глазами, а в висках заколотило. Ноги не хотели слушаться, и я с трудом могла передвигаться.

Я осторожно поплелась к двери и, проходя мимо зеркала, освещенного светом ночного фонаря из окна, взглянула в него и увидела свое больное отражение: встрепанные волосы, запекшиеся губы, темные круги под глазами. И вдруг взгляд мой упал на отраженный в зеркале угол у окна. Мне показалось, там что-то шевелилось. Я стала вглядываться и вдруг почувствовала, как похолодели конечности, а сердце забарабанило где-то в животе. На меня был устремлен взгляд, буравящий взгляд какого-то существа, кажется старухи, грязной, косматой карлицы.

Я вскрикнула, резко обернулась, зажмурив глаза, и упала, больно ударившись позвоночником об трюмо. Когда через секунду я сквозь ресницы посмотрела в угол, там уже никого не было. Поднявшись на слабые то ли от болезни, то ли от пережитого ужаса ноги, я нащупала рукой выключатель, и яркий свет больно ударил по глазам.

В комнате никого не было. Окно было закрыто, форточка тоже. Я заглянула в свое убежище на подоконнике: оно было пусто. Подковыляла к шкафу и открыла его: ничего, кроме одежды на вешалках. Долго не решаясь, в конце концов, я все же осторожно заглянула под кровать. Само собой, ничего, кроме пыли и забытых с зимы книжек, я там не обнаружила.

Та-ак. Похоже дело серьезное. У меня галлюцинации. Мне мерещиться, черт знает что.

На кухне я раздобыла таблетку димедрола и, проглотив ее и закопавшись в одеяло, стала ожидать спасительного забытья. Но сон не шел. Слишком громко стучало в висках. И знобило. Я посмотрела на часы: была половина третьего. На улице уже стих привычный шум: ни машин, ни голосов, ни музыки. Весь мир уснул, оставив меня наедине с моими страхами. Я лежала с открытыми глазами, дрожа от озноба. Мне казалось, что если сомкну веки, мерзкое существо опять явится. Поскорей бы рассвело. Утром все ночные кошмары покажутся смешными.

Я закуталась с головой в одеяло и попыталась уснуть, приказывая себе: "Спать! Спать! Спать!" Считала барашков. Только почему-то у милых кудрявых животных были злобные волчьи оскалы. Я боялась шелохнуться, просто застыла от ужаса. Все время казалось, что в углу вот-вот послышится шорох.

Не помню, как я, наконец, заснула, но пробуждение было внезапным. Что-то вдруг громко стукнуло в окно, и я вскочила с постели прямо на ноги. На карнизе сидел голубь и хлопал крыльями, пытаясь удержаться на скользкой поверхности.

Я снова села на постель. У меня не было сил держаться на ногах. Стало ясно, что я окончательно заболела. Была уже половина седьмого утра. Страшная ночь закончилась. Улица постепенно оживала. В комнату заглядывало свежее утреннее солнце. Но голова моя гудела, как колокол, жуткая ломота сковывала руки и ноги, было тяжело дышать…И я вновь провалилась в болезненное забытье.

Очнулась я оттого, что мать трогала мой лоб.

— Да у тебя жар! Надо скорую вызывать!

Какая-то суета вокруг меня, что-то звякает, кто-то перешептывается, какие-то голоса далеко-далеко…И снова я исчезаю, теряюсь в небытие…

Очнулась я в каком-то незнакомом месте и сначала ничего не могла вспомнить: как и когда я сюда попала. Так бывает иногда, когда внезапно проснувшись, не можешь понять — сон это или уже явь. Белый потолок и противно-синяя стена вскоре навели меня на мысль о больничной палате.

Пришла медсестра, чтоб поставить мне капельницу и сказала, что у меня воспаление легких, и я была без сознания два дня.

Два дня!!! Что подумал Муромский, когда я не пришла на назначенную встречу?!

Я спросила у медсестры, долго ли мне еще лежать.

— О-о, дорогая, — протянула она, уже этим повергнув меня в уныние, — у тебя температура была под 40, только сегодня к утру сбили. Так что тебе здесь еще недели две-три валяться.

— А вставать мне хотя бы можно?

— А это как доктор скажет. Я сейчас сообщу ему, что ты очнулась.

Доктор был молод и суетлив. Мне сразу бросились в глаза его несерьезная какая-то лохматость, ужасно волосатые руки и странный взгляд. И вообще, что-то в нем меня настораживало. Он уставился мне в глаза и спросил хрипловатым голосом:

— Проснулась, наконец. Как себя чувствуешь?

— Да как вам сказать, я только что узнала, что два дня моей жизни вдруг исчезли, неизвестно куда, — рассеянно ответила я, продолжая рассматривать странного доктора.

— Ничего, какие твои годы. Но я имел в виду физическое состояние, — сказал он и велел задрать мне майку, чтоб послушать легкие.

Я повертела головой, отчего что-то больно хрустнуло у меня в шее.

— Ой! Нормальное у меня состояние. Мне бы выписаться поскорей. Это просто жизненно необходимо.

— Вот этого я обещать не могу. А что касается жизненной необходимости, то для тебя она сейчас в том, чтобы находиться здесь под нашим пристальным наблюдением, — сказал доктор, простукивая мою спину, и вдруг добавил:-А за него не беспокойся. Он уже приходил справляться о твоем здоровье.

— Кто?!

— Тебе лучше знать, кто. Но вынужден огорчить тебя: у нас карантин, и посещения запрещены.

Ну вот! Обрадовал, а потом расстроил…

— Еще и карантин! Черт!

— Да.

— Что "да"?

— Ты позвала, и я откликнулся.

— Доктор, вы что — черт?

— А тебе не когда не говорили, что если постоянно будешь звать черта, он явится?

— Говорили, — сказала я ошарашено, вспомнив слова матери.

Но тут до меня дошло, что он просто шутит, и, хотя говорить мне было трудно, я все же решила ему подыграть:

— Так значит, в наших больницах врачами черти работают?

— И чем же плоха для черта эта профессия?

— Так вы людей-то лечите или калечите?

— Как получится.

— А рога у вас где, а копыта?

— Рога я прячу, а копыта носить нынче не модно.

И как может взрослый, серьезный человек нести такую околесицу? И при этом еще умудряется делать какие-то пометки в истории болезни.

— Так может быть вы опасны, и не стоит у вас лечиться?

В этот момент в палату вошли две сестрички, пожилая и помоложе, и наш шутовской разговор прервался.

— Здрасьте еще раз, Юрий Юрьевич, — кокетливо поздоровались обе.

«Доктор-черт» кивнул им головой и сказал мне, уже направляясь к двери:

— Ну, калечить тебя я так и быть не буду, а вот уколов пропишу превеликое множество.