"Полночный воин (Хранительница сокровищ)" - читать интересную книгу автора (Джоансен Айрис)

1

Комета! Она простиралась над всем небосклоном, расцветив его багровыми красками. Огненная голова небесного светила, ее светло-алые хвосты раскинулись на огромном пространстве, явив собой чудо, предвещая бедствия, войны, голод и мор. Шел 1066 год. Время, когда Англия вскоре была завоевана норманнами. Начинался новый, нормандский, период английской истории.

А комета совершала свой ликующий полет вокруг Солнца, уступившего ей пространство. Правда, держась от него на почтительном расстоянии.

Охваченная восторгом, Бринн жадно всматривалась в полночное небо, словно ждала, что как и над ней, так и в сумраке лесной чащи распустится таинственный цветок — именно там, откуда она была родом и откуда была безжалостно изгнана. «Господи, яви чудо», — молилась она, не в силах оторвать взгляд от бушующего небосвода.

— Это дело твоих рук! — злобно прошипел голос за ее спиной.

Бринн не повернула головы.

В невзрачной комнатенке за конюшней она надеялась хоть немного насладиться одиночеством. Не получилось. Явился постылый Делмас. От него шел запах страха и ненависти. Бринн безошибочно различала, чем пахло нутро человека.

— О чем ты говоришь? — спросила она, не оборачиваясь, чувствуя его приближение. Тяжелая рука легла ей на плечо. Первым неосознанным желанием было сбросить ее, но она даже не шевельнулась.

— Смотри на меня! Ну! — Угроза в этом командном «ну!» ее не испугала.

Бринн с неохотой отвернулась от сияющего купола небес и с вызовом посмотрела Делмасу в глаза.

Он тут же отвел взгляд. Делмас боялся ее проницательных, удивительных глаз. Они становились ярко-зелеными, когда она задумывались, вспыхивали черным огнем, когда он докучал ей. И были бездонно синими рядом с леди Эдвиной, слабый фитиль жизни которой она одна могла поддержать.

— Не говори глупостей. Я хочу спать, устала. — В глазах ее предостерегающе зажглись черные огоньки.

— Не очень, раз сумела сделать это, — твердил он свое, указывая рукой на небо. — Прекрати это безумие. Слышишь? Я хочу, чтобы все кончилось. Запрети ей лить огонь на землю.

— Что ты сказал? — Бринн показалось, что она ослышалась. Что он городит, в своем ли уме? В трепещущем, мерцающем полете огненной кометы злобный оскал его рта был особенно противен и невыносим.

— Это твоих рук дело, я знаю. Ты вызвала ее, чтобы убить меня и вернуться в свой проклятый всеми Гвинтал.

Ей хотелось просто расхохотаться ему в лицо и смеяться до тех пор, пока он не начнет корчиться от собственной дикости.

— Я взмахнула рукой и призвала комету на твою голову? Не сходи с ума…

Резкий удар в лицо заставил Бринн замолчать.

— Отправь ее отсюда обратно!

От боли у нее потемнело в глазах. И бил он ее не впервые. Это случалось, когда все его существо охватывал страх и суеверный ужас. Она все терпела. Каким бы ненадежным он ни был, но на чужой земле он ее единственный защитник — ее муж.

— Я не вызывала комету.

— Лжешь! Ты о ней заговорила вчера вечером. Все в поместье испугались, а ты… ты торжествовала!

Бринн любила чудеса и ждала от них чего-то необыкновенного. И она не испытывала страх, ее просто забавлял испуг людей, не принимающих ничего, что выходило бы за рамки повседневности. Божественное происходило каждый день. Разве не чудо дождь? Почему их не волнует смена времен года? И уж, конечно, величайшее чудо из чудес — рождение ребенка.

— Ты не прав. Я только…

И снова яростный удар по лицу.

— Я хочу, чтобы она убралась отсюда!

У Бринн все поплыло перед глазами, она еле удержалась на ногах. Бесполезно было убеждать Делмаса в своей непричастности к появлению кометы. Оставалось лишь воспользоваться его же суеверным страхом для своей защиты и его верой в ее колдовство.

— Ладно. Это сделала я.

— Я так и знал. — Он облегченно вздохнул. — А теперь отправь ее туда, откуда она прилетела.

— Я не могу вернуть ее.

Бринн поспешно отступила на шаг: Делмас так легко выходил из себя.

— Во всяком случае не сейчас, — торопливо пояснила она. — Заклинание слишком сильное и должно свершиться, но я сделаю так, что никто не пострадает.

Делмас недоверчиво сдвинул брови.

— Это все, что я могу сейчас для тебя сделать, — решительно продолжала она, не давая ему времени задуматься.

— И она улетит к себе?

— Да.

Бринн молила Бога, чтобы ее слова оказались правдой.

— Когда?

— Скоро, — попыталась она его успокоить. — Надо только набраться терпения и спокойно ждать. Может, она, удаляясь, пошлет нам звездный дождь, чтобы сбылись все наши самые заветные желания.

Бринн захлопнула ставни, закрыв от него полыхавшее заревом небо.

— Ну а теперь можно мне идти спать?

— Нет.

Делмас долго всматривался в закрытое окно, пытаясь осмыслить свою нелегкую маленькую победу над упрямой колдуньей.

— Ты нужна леди Эдвине. Она была очень напугана и послала за мной свою служанку. Но я не знаю, как ей помочь. Вот мне и пришлось разыскивать тебя. Здесь я застал тебя за богомерзким делом.

— Почему ты мне сразу не сказал? — Бринн быстро направилась к двери. — Ты нашел лорда Ричарда?

— Он знает. Но у него другие дела. Ему не до жены.

Делмас шел за ней следом.

— Он велел мне позвать тебя, а ей передать, что скоро придет.

«Другие дела»! Наверняка он был со своей новой любовницей, Джоанной Дэнвортской, — с горечью подумала Бринн. — Эдвина может умереть, а ему все равно, для него это даже лучше". — Бринн было очень жаль хрупкую нежную жену лорда Ричарда.

Его отнюдь не обрадовал приезд Бринн в Редферн, куда ее отправил лорд Келлз, отец Эдвины, для ухода за своей дочерью. Болезненная, робкая, она даже не могла родить ребенка. Эдвина мешала, раздражала жаждущего власти мужчину, каким был лорд Ричард. Избавиться от такой никудышной жены и завладеть ее богатым приданым — вот к чему он стремился. Видит Бог, ему не так уж и трудно сбросить столь невесомое, но тягостное бремя: чуть-чуть небрежности, и через оставленное открытым окно повеет ледяным холодом…

«Ну уж нет! Он не сможет осуществить свой коварный план, я ему не позволю уморить Эдвину. Будь он проклят!» — со злостью подумала Бринн. Она не даст ей умереть.

— Будь ты хоть чуть-чуть добрее, ты не устроила бы этого огня на небе, — еле поспевая за ней, нудил Делмас. — Пообещай, что передашь мне клад, и я отвезу тебя обратно в Гвинтал.

Бринн даже не взглянула на него и не замедлила шаг.

— Никакого клада нет, — бросила ему на ходу ничего не значащую фразу.

— Врешь, Бринн, он нужен мне, отдай мне сокровища.

Алчный и назойливый, трусливый и злобный, мстительный и хитрый. Святые небеса, как она устала от него, как все это ей опротивело! Временами Бринн еле удерживалась, чтобы не рассказать ему обо всем, чего он жаждал. Впрочем, его жадность бездонна, и тогда он бы захотел завладеть всем, чем можно, и всего бы ему было бы мало, а она никогда бы больше не увидела Гвинтал.

— Нет никакого клада, — повторила она равнодушно.

— Я выкуплю свою свободу. Я выкуплю всех в Англии. Мне все здесь опротивело. Почему ты…

— Нет никакого клада. — Теперь Бринн говорила уже со злостью.

Делмас больно вцепился ей в руку.

— Тварь! — Горло у него перехватило от страха и накопившейся злобы. — Когда-нибудь я придушу тебя до смерти, гадина!

Угрозы оставляли Бринн спокойной. Он пытался запугать ее в первые несколько недель после их свадьбы, пока она не научилась защищаться и не поняла, что агрессивным его делают страх и алчность.

— Я не могу рассказать тебе то, чего не знаю. Радуйся тому, что я даю тебе. — Она на мгновение замерла у комнаты Эдвины. — Это больше того, что ты получил, женившись на мне.

— Мне этого мало. Очень мало. — Делмас разжал руку и боязливо глянул на дверь. — Я нужен тебе?

Он надеется, что я откажусь от его помощи, с презрением подумала Бринн. Родители Делмаса умерли от лихорадки в считанные дни, и теперь он смертельно боялся всякой болезни. Не меньше страшили его и колдовские чары Бринн. Он считал, что она может все и все ей подвластно, что она пользуется не травами и переданными ей матерью знаниями по врачеванию людей, а таинственными заклинаниями и зловещими заговорами, уносящими человеческие жизни. «И на том спасибо», — устало подумала Бринн. Ей хотелось сохранить хоть свою душу, свою веру в Гвинтал.

— Трудно сказать. Будь рядом. Я позову тебя, если мне что-нибудь понадобится, — запоздало ответила она и вошла в комнату.

Алиса, служанка Эдвины, стояла у широкой кровати с пологом. Увидев Бринн, она обратила к ней встревоженный взгляд.

— Она очень плоха.

— Желудок?

Днем раньше Эдвину страшно тошнило, ее просто выворачивало. Сейчас она лежала с закрытыми глазами и, казалось, спала. Бринн склонилась над ней.

Алиса легонько тронула ее за плечо.

— Не знаю. Она вдруг внезапно проснулась и принялась стонать.

Эдвина открыла глаза. Они у нее лихорадочно блестели. В их родниковой глубине таился ужас.

— Бринн? — едва слышно выдохнула она и жадно схватила женщину за руку. — Полночь. Он идет.

— Ш-ш. Успокойтесь. — Бринн взяла руку Эдвины в свои ладони и слегка сжала ее. — Что случилось? Вам больно?

Эдвина с трудом покачала головой и закрыла глаза.

— Я вижу его. Он идет.

Холодок пробежал по спине Бринн. Кто идет? Смерть? Какая она? Зловещая или равнодушная? Бринн давно уже было интересно узнать о смерти все. Ей встречались те, кто, будучи на краю могилы, рассказывал о видениях, предвосхищавших события своего времени. После пережитого, если они и оставались живы, то их почти никогда не удавалось вернуть в прежнее душевное состояние.

— Вам приснился сон.

— Это было наяву.

— Разумеется, сон, — не согласилась с Эдвиной Бринн. — Не удивительно, что вы дрожите, и не от испуга: в комнате холодно. А почему открыто окно, Алиса?

Алиса испуганно посмотрела на нее широко раскрытыми глазами и промолчала.

— Это приходил Ричард, ему показалось, что в комнате слишком душно, а мне нужен свежий воздух, — едва слышно ответила за нее Эдвина. — Ему всегда жарко. Он распахнул окно и тут же ушел.

Открытое окно…

Гнев опалил Бринн. Коварный Ричард решил погубить Эдвину. И это очень легко. Ведь она так слаба и беззащитна.

Бринн захлопнула окно и закрыла ставни. Она постаралась не выдать того страшного подозрения, что закралось ей в душу.

— Может, он не подумал, что будет так холодно.

— Может быть, — тихо согласилась Эдвина, — но он будет недоволен, что его посмели ослушаться. А что, если…

— Окно должно быть закрыто, — жестко повторила Бринн.

Она взяла с подоконника подсвечник и осветила лицо Эдвины, бледное и заплаканное. Впрочем, ничего удивительного при таком отношении к ней мужа. Бринн взволновало бы гораздо больше, если бы у миледи был жар.

Бринн вновь глубоко тронула почти детская незащищенность молодой женщины. Хрупкая, изящная, с длинными черными волосами, Эдвина и в самом деле казалась потерявшимся во взрослой жизни ребенком. Ричард Редфернский взял Эдвину в жены, когда ей едва исполнилось тринадцать лет, и сразу же приступил к извлечению из своей женитьбы наибольшей для себя выгоды. Эдвина потеряла четверых детей и сама едва осталась жива. И вот уже целых пять лет она почти не выходила из своей комнаты, пытаясь из последних сил родить мужу ребенка. Однако ее женское естество, обессилев от постоянных беременностей, не могло больше удержать в себе плод. Она напоминала себе выпотрошенную рыбину. Жизнь в ней едва теплилась.

— Почему ты хмуришься? — виновато спросила Эдвина. — Ты сердишься на меня?

Бринн тепло улыбнулась ей в ответ.

— Нет, что вы, конечно, нет!

Эдвина так боялась вызвать в ком-нибудь недовольство, что старалась быть как можно незаметнее.

— С какой стати мне сердиться на вас? Я хочу только помочь вам выздороветь.

— Я не посылала за тобой. Знаю, ты устала после двух бессонных ночей у моей постели. Знаешь, я не хотела тревожить тебя…

— Ничего страшного. Вспомните, мой муж был рабом у вашего отца лорда Келлза, а тот передал его вашему мужу. Ваш отец очень беспокоится о вашем здоровье. Он и отправил нас в Редферн, чтобы служить вам, миледи.

— Ты же видишь, что я не считаю тебя служанкой. Ты для меня подруга. И все-таки ты сердишься на меня. — Лицо Эдвины осветила грустная улыбка. — Ты такая сильная. Ты никогда ничего не боишься, правда? Я, должно быть, кажусь тебе жалкой трусихой?

— Конечно, нет.

Бринн отпустила Алису, которой было в тягость находиться у постели больной. Да и Бринн постоянно чувствовала себя неспокойно в ее присутствии.

У Алисы в замке сложилось двусмысленное положение. Любя Эдвину, она время от времени разделяла ложе с лордом Ричардом. Бринн понимала, что не имеет права осуждать ее за это, ведь у Алисы не было выбора. Здесь всем распоряжался лорд Ричард, и любая приглянувшаяся ему служанка становилась его наложницей хоть на ночь. Слава Богу, что, боясь лорда Келлза, он не осмеливался даже смотреть в ее сторону. Отцу Эдвины вряд ли понравилось бы, что его знахарку используют не по назначению, лишая ее внутренней силы и отрывая от больной дочери.

Дверь за Алисой закрылась, и Бринн присела на кровать.

— Бояться не значит быть жалкой. Просто вы все принимаете слишком близко к сердцу, вот вас и душит страх. Расскажите мне обо всем, и я постараюсь отогнать от вас ужас. И он уйдет, и придет спокойствие.

— Это… Ты ушиблась! — Эдвина не сводила глаз с фиолетовой щеки Бринн. — У тебя синяк.

— Ничего страшного.

— Кто же ударил тебя? — глухо спросила Эдвина и сама ответила: — Твой муж.

Бринн пожала плечами.

— Я не угодила ему.

— Надо быть смиреннее. Женщина так беззащитна…

— Надо уметь защитить себя.

— Подумать только, какая ты храбрая, ты умеешь за себя постоять, — заволновалась Эдвина. — Не хочу выглядеть эгоисткой, но я думаю, что без тебя я бы давно умерла. — На ее лице появилась вымученная улыбка. — Считаю, мне очень повезло: Ричард ни разу не посмел ударить меня, даже когда я не оправдывала его надежд.

Гнев вспыхнул в Бринн с новой силой. Разумеется, лорд Ричард никогда не поднимал руку на Эдвину, да ему, при ее покорности, это и не нужно было делать. Он ненасытно высасывал все соки из ее хрупкого тела, как из сосуда своих вожделении, и, едва позволив ей немного передохнуть, снова награждал ее ребенком. Он истощил ее здоровье, подавил ее дух и лишил всякой радости в жизни. Вслух Бринн попыталась подбодрить Эдвину:

— Вы ничем не обидели его. У вас еще будут дети.

Эдвина печально вздохнула.

— Я слишком устала. Порой я чувствую, что у меня уже нет сил, чтобы просто дышать. Мне все в тягость.

Немного помолчав, она вдруг попросила:

— Может, ты задуешь свечу? В темноте мне будет легче рассказать тебе свой сон. Даже если ты тихо посмеешься над моим безумием, я этого не увижу.

Бринн пальцами прижала фитилек, и свеча погасла. В наступившей темноте она снова взяла ладони Эдвины в свои руки.

— Согрелись? Укрыть вас еще чем-нибудь?

— Нет-нет. — Эдвина нырнула под одеяло поглубже. — Ты видела сегодня вечером падающую звезду?

— Да. Добрые монахи называют ее кометой.

— Алиса помогла мне подойти к окну, и я ее видела. Такая эта комета огромная, во весь небосклон, и такая невероятно красивая. Это что-то божественное или дьявольское. Алиса испугалась. Она считает ее появление предвестником несчастья.

— Алиса просто глупа.

— Я не верю в дурное предзнаменование. Знаю, моя мечта о ребенке сбудется. А может, я зря надеюсь, и Господь отвернулся от меня?

У Бринн перехватило горло, и она судорожно сглотнула комок, не дающий ей вздохнуть.

— Господь с вами всегда, однако вам никогда не приходило в голову, что Господь мог и не избрать вас на роль матери?

— Что ты, мой долг — подарить милорду наследника!

«Бог мой, да она ради выполнения своего долга готова проститься с жизнью, — с досадой подумала Бринн. — Как это несправедливо — отдавать свою жизнь ради другой».

— Думаю, если ты родишь Делмасу ребенка, он не будет так жестоко обращаться с тобой. — Синяк на щеке Бринн не давал Эдвине покоя.

— Мой муж хочет от меня не ребенка — у него другие желания и планы.

— Этого от женщин хотят все мужчины.

Истинная правда. Даже Делмас был бы горд, роди она ему ребенка. При мысли о муже Бринн всю передернуло от чувства гадливости. После той омерзительной первой недели в его постели она придумала, как отвадить его от себя. Она внушила ему, что после каждой близости с ним она теряет целебные силы, ее небесный дар истощается, чего Делмас больше всего боялся. Его страх ее спасал, но однажды она все-таки убежит от мужа в свой милый сердцу Гвинтал. Она спрячется там в лесах, и он ни за что, никогда не найдет ее.

— Так чего же ему надо от тебя? — вернулась к разговору Эдвина. Ей хотелось хоть чем-нибудь помочь Бринн.

Усилием воли Бринн вернулась к миледи из ярко вспыхнувших в памяти прохладных зеленых лесов вблизи родного дома.

— Ты сказала, у Делмаса другие желания. Он не хочет от тебя ребенка?

— Ах да! Лорд Келлз обещал дать Делмасу вольную, если вы выздоровеете.

— А что будет с тобой?

— Я его жена. Для меня нет свободы. Если только самой не взять ее, убежав из этого проклятого места, но как она может покинуть Эдвину?!

— Какая несправедливость! Тебе всего двадцать один год, а он такой старый, и к тому же некрасив.

— Не такой уж он старик, — рассеянно возразила Бринн.

Ей было все равно, сколько ему лет. Она даже не знала его возраст, и, хотя бороду Делмаса тронула легкая седина, крепкое тело по-прежнему оставалось сильным. Понятно, почему леди Эдвине он показался уродом, ведь лорд Ричард молод, златокудр и сложен, как греческий бог с Олимпа. Самым удивительным для Бринн в нем было несоответствие между привлекательной внешностью и ничтожеством натуры. И Делмаса, и лорда Ричарда отличали тщеславие и грубость, жестокость и трусость, но она скорее согласилась бы иметь дело с первым: Делмас хотя бы не прятал свою уродливую сущность под маской благородства.

— Почему твой отец не нашел тебе мужа помоложе?

— Вам не понять.

Вряд ли стоило объяснять Эдвине. У нее и так хватало своих горестей, а тут еще беды Бринн.

— Бринн!

Она слегка пожала руку Эдвине.

— Спите, миледи. Вам следует больше отдыхать, чтобы скорее поправиться.

— Мы же друзья. Пожалуйста, зови меня по имени.

— Лорду Ричарду не понравится такая дружба. Я ведь рабыня.

Наступила недолгая тишина.

— Он ничего не узнает. Мы сохраним все в тайне, правда? Ну же, скажи, что мы друзья. — Голос Эдвины звучал просительно. Она тоже была одинока.

Бринн понимала: ее дружба нужна Эдвине, чтобы хоть как-то, пусть даже втайне, противостоять мужу, но она не могла заставить себя произнести слова, которых та так жаждала от нее. Бринн намеренно старалась отдалиться от миледи, не допуская ее в свой мир. Дружба с ней сделает из нее пленницу замка Редферн.

— Я прошу слишком многого, — едва слышно прошептала Эдвина. — С какой стати тебе дружить со мной? Я ведь для тебя просто обуза.

Горячая волна жалости захлестнула Бринн.

— Глупости. Мы… друзья… Эдвина. Теперь ты уснешь? — Она наклонилась и ласково погладила Эдвину по голове. — Ты правда очень испугалась?

— Сначала нет. Я даже обрадовалась, увидев воина. Всадник оказался на вершине холма, близилась полночь…

— Откуда тебе известно?

— Я просто… поняла, который час. Я видела волшебную звезду у него за спиной.

— Комету.

— Его латы сверкали в свете кометы. Я не смогла разглядеть его лицо, но знала, что он не причинит мне зла. Я ошибалась. Я увидела Редферн в огне.

Бринн с облегчением вздохнула. Эдвина не бредила. Она говорила вслух об опасности. О ней в замке шептались по всем углам.

— Это все россказни о Вильгельме Нормандском. Неудивительно, что ты так испугана.

— Дело не в этом нормандском рыцаре. Он… Это был не он, — пыталась объяснить Эдвина.

— Нет, он.

Бринн поплотнее укутала Эдвину в одеяло.

— Вчера вечером я случайно слышала, как лорд Ричард в обеденном зале говорил о возможности нападения нормандского барона.

— Я помню. Он был очень зол. Кричал, что у него есть дела поважнее, чем идти в бой за королем Гарольдом. — Эдвина тяжело вздохнула. — Так ты считаешь, что это только видение?

— Просто сон.

— Но я видела даже отблески красного пламени на его волосах от зарева у него за спиной.

— Все равно, это был только яркий сон. Полночный воин явился к тебе спящей.

— Слава Богу! — Эдвина замолчала.

Бринн показалось, что она задремала.

— Мне так одиноко. Ты не полежишь со мной?

Бринн прилегла на кровать, прижав к себе хрупкое тело Эдвины. Потеряв последнего ребенка, она так похудела! Лихорадка при родильной горячке отняла у нее последние сила, и Бринн казалось, что миледи не переживет новые роды.

— Хорошо. Так мне спокойнее, — прошептала Эдвина. — Так же ты обнимала меня той ночью, когда я едва не умерла. Я уже одной ногой стояла там… а ты вытащила меня с того света.

Бринн тяжело вздохнула: и Эдвина не верит в ее знахарство.

— Тебе помог мой травяной отвар.

— Не думаю. Тут было что-то свыше.

— Значит, это был сам Господь, — быстро согласилась Бринн. — Я только знахарка, а не колдунья.

— Ты обиделась на меня? — забеспокоилась Эдвина. — Я никогда не обвиняла тебя в этом. Я только…

— Ш-ш. Ничего страшного. Спи.

— А ты не уйдешь, когда я засну?

— Я буду рядом.

Ловушка захлопнулась. Она необходима Эдвине и не может оставить ее без своей помощи. Как малое дитя, миледи молит о дружбе, нуждается в ней. И наверняка Эдвина без нее не выживет. Тоска и глубокое отчаяние овладели Бринн. Выхода не было. Она могла сбежать от Делмаса, но забота об Эдвине стальными цепями приковывала ее к Редферну. Гвинтал, мечта ее жизни, стал недосягаем.

— Звезда… — пробормотала во сне Эдвина. — Ты ошибаешься, Бринн. Я знаю, он идет…

— Это мне знак от Господа.

Вильгельм Нормандский простер руки к светящейся комете — ее сияние завораживало, притягивало и волновало его, вселяя веру в собственное могущество и бессмертную славу.

— Кто посмеет оспорить мое право на английский трон? — Вильгельм обратил к Гейджу Дюмонту задубелое от северных ветров лицо воина. Оно дышало отвагой и дерзостью.

— В самом деле, кто? — с напускным безразличием повторил Гейдж Дюмонт. — Гарольд II Английский, должно быть, тоже уверяет своих баронов, что комета — символ его законного права и Бог на его стороне.

Улыбка медленно сползла с лица Вильгельма, глаза потемнели от сдерживаемого гнева.

— Ты еще смеешь мне говорить, что я кощунствую, доказывая именем Господа свои права?

— Что вы, ваша милость, я просто жалкий торговец. Смею ли я осуждать вас за подобное богохульство?

«Дерзкий плебей, бастард, а еще туда же. Для потехи своей и из-за вздорности нрава готов и самого Папу Римского подергать за бороду», — раздраженно подумал Вильгельм. Он было собрался резко осадить безродного за наглость, но сдержался.

— «Жалкий торговец», — передразнил он Гейджа. — Ходят слухи, у тебя неслыханные богатства. Правда, что у тебя великолепный дворец в Византии?

— Молва часто попирает истину и топит ее, — туманно отозвался Дюмонт.

— А твой замок в Бельриве — это тоже слухи? Кто бывал в нем, потрясен сокровищами с Востока. — Вильгельм уже не скрывал неприязни к этому выскочке.

— Я веду торговлю. Как известно вашей милости, я часто езжу в Византию за товаром. Кто откажет мне в праве понежиться всласть? Вы? — Он вопросительно поднял бровь. — Похоже, вы посылали за мной не для разговора о моих игрушках?

Вильгельм оборвал его нетерпеливым взмахом руки. Богатства Дюмонта его мало волновали.

— Кроме того, я слышал, в Бельриве у тебя лучшие в Нормандии солдаты и стрелки из лука.

Гейдж Дюмонт нахмурился. Суровая складка прорезала высокий лоб, черные брови сошлись на переносице.

— Ваши рыцари посчитали, что презренный торговец — легкая добыча. Пришлось проучить их. — Говорил он тихо, но голос вибрировал от ярости.

— Я знаю, что мои воины иногда ведут себя… немного шумно.

— Полагаю, мародерство несколько отличается от шумных забав.

— Солдаты умеют только воевать, и надо же им чем-нибудь заняться в мирное время. — Вильгельм поймал себя на том, что пытается оправдаться перед этим выродком.

— Достойное занятие — грабить беззащитные графства. Потому-то я и держу воинов, чтобы они заставили замолчать не в меру расходившихся.

Вильгельм решил поставить на место Дюмонта.

— В прошлом году ты убил Жана Брестайнского.

Тяжелое молчание повисло в воздухе. Лишь комета, озарив небесный свод, казалось, звала к битве, к победе.

— Верно, — насторожился Гейдж. Он несколько запоздал с подтверждением.

— Это вызвало гнев среди моих баронов. Им не по нутру, когда чужаки лезут в их дела. Они требовали, чтобы я немедленно разрушил твой замок и принес им твою голову. Знаешь, почему я этого не сделал?

— У вас доброе сердце.

Вильгельм пропустил колкость мимо ушей.

— Потому, что твой Бельрив надежно защищает мое побережье, и ты никому не позволяешь нарушать свои границы, даже моим рыцарям.

— Я польщен мудростью вашей милости и вашей дальновидностью.

— Лжешь. — Вильгельм изучающе вгляделся в лицо Гейджа. — Ты такой же дерзкий и строптивый, как и твой отец.

Легкая тень печали затуманила глаза Дюмонта, но в голосе, когда он заговорил, проскользнула легкая насмешка:

— У меня нет отца. Я незаконнорожденный. — Слегка поклонившись, он добавил: — Как и ваша милость.

— Твоя мать объявила по всем графствам, что ты сын Хардраады.

— Но Хардраада опроверг ее слова. Королю Норвегии вполне хватает наследников, чтобы позволить какому-то бастарду, а их у него достаточно, заявлять о своих правах на его земли, а уж тем более сыну от дочери нормандского купца.

— Тем не менее он не отрекся от тебя, обучил военному делу и не раз брал с собой в походы. Он прекрасно с тобой обошелся. Ты не можешь этого отрицать.

Прищурившись, Гейдж посмотрел на Вильгельма с нескрываемым удивлением.

— Чем обязан такому повышенному интересу к своей особе? Как-то странно.

— Ничего странного. Я тоже незаконнорожденный и отлично понимаю свойственное нам стремление к власти, желание любыми средствами завладеть тем, что принадлежит тебе по праву. Раз Хардраада лишает тебя высокого положения, которого ты заслуживаешь как сын своего отца, значит, ты вполне можешь претендовать на мое место. Я благодарен тебе, — поклонился он с усмешкой, — что не мечом ты захватываешь власть, как подобает викингу, а своим богатством, как царь Соломон. Но ведь одного богатства тебе мало, верно?

Вильгельм чего-то недоговаривал, и Гейдж это чувствовал.

— За золото можно купить все, — постарался отделаться он от назойливых вопросов Вильгельма общей фразой.

— Почти все, — вкрадчиво поправил тот Дюмонта, — но не то, что Хардраада мог бы дать тебе, да и я тоже. Даже за золото не стать тебе равным среди знати. Не смыть тебе плебейскую грязь с собственных башмаков. Гейдж с наигранным простодушием уставился на ноги.

— Неужели вы могли подумать, что я осмелюсь явиться грязным к вашей милости?

— Не прикидывайся. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

— Говорите прямо. Не ходите окольными путями. Я торговец и привык решать дела в открытую. Итак, вы предлагаете мне сделку? — Он облокотился на перила лестницы. — Не увиливайте. Я знаю, вам нужны мои лучники и солдаты для вторжения в Англию. — Гейдж говорил резко и отрывисто. — Вам, вероятно, потребуется немалая сумма на их содержание в походе и боевые доспехи. И все это вы надеетесь получить от меня. Я прав?

— Просто удивительно, как тебе удалость так точно догадаться? — На лице Вильгельма отражалось желание все-таки вызвать в Дюмонте чувство боязливого почтения к себе.

— А что вы предложите мне взамен? — как к равному обратился Гейдж.

— Я ничего тебе не должен, — вспылил Вильгельм. — По пути в Англию моя армия может просто захватить Бельрив и взять все, что мне нужно.

— Ваша милость еще не до конца осознает, насколько слабее станет войско после осады. Наша сделка состоится, если меня устроит плата.

— За оказанную службу ты получишь посвящение в рыцари.

— Мало.

— Станешь бароном. — Поначалу Вильгельм считал, что этот чертов торговец с радостью примет его предложение и будет довольствоваться малым, а не рваться в высшую знать страны. — Но не здесь. — Его крупное властное лицо сделалось озабоченным. — В Англии. Разобьем саксов и тогда там получим сполна земли и почести.

— А я смогу сам выбрать себе владения?

— Ты хочешь слишком многого.

— Да. Я знаю, как щедро ваша милость обещает саксонские земли всем — наемникам, знати. Простая прогулка по ним меня не устраивает. Я не намерен ждать. Не исключаю, что вы легко отдадите мою награду другому.

— А я не верю, что ты, даже получив свое, успокоишься. Больно уж ненасытен, — холодно заметил Вильгельм. — Ты преуспел в торговле вроде своего деда-торговца: так же клянчить привык.

— Мой дед никогда и ничего не просил, он слыл непревзойденным мастером торговли. Качество, столь же необходимое правителю, как и купцу.

Горделивые нотки в голосе Гейджа заставили Вильгельма поморщиться. Этот наглец опять вышел победителем. Последнее слово осталось за ним. А Вильгельму так хотелось устыдить Гейджа прошлым его деда. Самого Вильгельма угнетало занятие своего деда кожаных дел мастера — оно ставило его вровень с жалким торговцем.

Стоявший перед ним Гейдж словно сошел с Олимпа. Греческий бог с королевской статью и блестящим умом, позволившим нажить такое богатство, которое предоставило ему особое место в нормандском обществе. Во время боевых походов с королем Хардраадой Дюмонт был так же беспощаден, как и позже в торговых делах. О его храбрости и жестокости ходили легенды. Вильгельм хотел его сломить, но Гейдж, подобно гибкой лозе, тут же выпрямившись, хлестал его, не успевшего уклониться.

— Ладно, — неохотно согласился Вильгельм. — Ты сам выберешь себе земли.

Дюмонт легким шагом отступил от перил лестницы.

— Я подумаю. — Он слегка поклонился. — Спокойной ночи, ваша милость.

— Подумаешь? — От негодования у Вильгельма перехватило дыхание. — Я жду ответа немедленно.

— Через день-другой я пришлю вам ответ. — С этими словами Дюмонт направился к двери. — Мой дед — как вы изволили заметить, торгаш, — учил никогда второпях не заключать сделку, пока не продумаешь все до конца.

Вильгельм подавил бешенство. С началом боевых действий спасительна любая поддержка, а солдаты и лучники Дюмонта были отличными воинами.

— Жду два дня и ни часа дольше. Не вздумай шутить со мной — пожалеешь.

— Оставим игры знатным баронам вашего блестящего двора.

— Да, вот еще, — как бы спохватившись, вспомнил Вильгельм. — Если ты примешь мое предложение, то тебе придется оставить сарацина здесь, во Франции.

Ни один мускул не дрогнул на лице Гейджа.

— Ваша милость говорил о Малике Каларе?

— Я не знаю его имени. Этот сарацин повсюду сопровождает тебя. Я хочу, чтобы Папа благословил мой поход, и не намерен оскорбить его присутствием иноверца в моих рядах.

— Если я все же решу присоединиться к вам, то Малик непременно будет со мной. Вам придется свыкнуться с этой мыслью или отправляться без меня и моих людей.

Гейдж повернулся на пятках и вышел из зала.

«Каков наглец, как высокомерен!», — со смешанным чувством досады и уважения подумал Вильгельм, и теперь он был твердо уверен в том, что Гейдж — истинный отпрыск короля, этого чертова викинга! И пусть весь мир в этом сомневается. Когда он потребовал к себе Дюмонта, то надеялся подчинить его и диктовать ему свои условия. Теперь у него было чувство, что Гейдж одержал верх в их разговоре.

— Матильда!

Дверь небольшой комнаты перед входом в зал открылась, и вошла жена. Вильгельм дорожил ее мнением и на своих советах прислушивался к ее словам больше, чем к суждениям своих вассалов.

— Ну, что скажешь?

— Интересный мужчина. — Она подошла к Вильгельму. Невысокого роста, коренастая, с величавой гордой осанкой, которая делала ее стройной. — И вправду красавец, леди Женевьева права, — с лукавой улыбкой добавила она. — Если верить ей, в постели он силен, как жеребец, неутомим и умеет доставить женщине наслаждение. Теперь я вижу, что она права. В нем явно чувствуется какая-то дикая необузданная сила.

Красавец? Этот исполин? Должно быть, Матильда задалась целью вызвать в нем ревность, дабы подогреть интерес к себе. Ей это прекрасно удается, и после многих лет супружества их союз пылает той же страстью, как и в первый день свадьбы.

— Черт побери, я спрашиваю тебя не о его мужских достоинствах. Что он за человек?

Матильда пожала плечами.

— Умный, настойчивый, осторожный… ненасытный.

— Ненасытный? Ты хочешь сказать, тщеславный?

— Может быть… — Матильда замолчала, стараясь точнее определить то качество, которое она заметила в Дюмонте, но затем, снова пожав плечами, повторила: — Именно ненасытный.

— Удалось ли подцепить его на крючок? Не знаю, известно ли ему, что Хардраада тоже метит на английский престол. А что, если Гейдж решит повести свое войско в Норвегию на помощь отцу?

— Вряд ли. — Она задумалась. — Мне послышалась в его словах скрытая обида… В его привязанности к отцу таится горечь. Конечно, он может остаться и здесь, в Нормандии, разорять поместья, не думая о возможном поражении в Англии. Но он любит риск и опасности, хотя, как уже говорила, я считаю его очень умным человеком.

Вильгельм покачал головой, не то соглашаясь, не то опровергая сказанное Матильдой.

— Если он не пойдет со мной, то останется просто богатым торговцем, однако ему не по душе насмешки знати. Бьюсь об заклад, он примет мои условия хотя бы ради того, чтобы стать равным среди них.

— Зачем же ты спрашиваешь мое мнение, если все уже решил сам? — съязвила Матильда. — У меня есть дела поважнее, чем среди ночи подслушивать у дверей.

Вильгельм поспешил успокоить ее. При желании никто искуснее Матильды не мог превратить его жизнь в ад.

— Ты же знаешь, как я дорожу твоим мнением. — Вильгельм нежно обнял ее. — Любуясь мужскими достоинствами этого жеребца, ты ведь просто хотела подразнить меня, и этот мужчина совсем не волнует тебя? Скажи мне правду.

Заметив грозную складку у него на лбу, Матильда прильнула к мужу и нежно поцеловала его.

— Какой ты умный и проницательный, милый. Ну конечно, я разыграла тебя. Мне совсем не понравился этот Гейдж Дюмонт.

— Тебя долго не было в Бельриве. — До Малика донеслись стремительные шаги Гейджа, но он не повернул головы, глядя в открытое окно. Гейдж уже с порога понял, что его друг встревожен.

— Он предложил тебе весь мир или только часть его?

— Рыцарское звание, баронский титул, земли по моему выбору в Англии. — Гейдж встал рядом у окна. — Он, похоже, удивлен и сам своей неслыханной щедростью.

— Но ты так не считаешь. — Малик не отрывал взгляд от летящей кометы. — Ты не доверяешь ему?

— Он велит явиться к нему среди ночи, опасаясь, как бы его бароны не пронюхали о сделке со мной, а их доверием он дорожит и боится лишиться его. Затем угрожает захватить Бельрив, если я откажусь дать ему то, что он просит. Разве можно ему доверять?

Малик промолчал.

— И потом, зачем мне рисковать? У меня есть все, что мне угодно и чего я хочу.

Гейдж оглядел роскошный зал, и взгляд его задержался на золотом слонике, филигранно сработанной статуэтке, красовавшейся на столе, на великолепном ковре с изображением охотящегося в пустыне льва, украшавшем дальнюю стену. Его покои были обставлены чудесной резной мебелью с инкрустацией из золота, серебра, перламутра и слоновой кости. В своем Бельривском замке он повторил блеск и роскошь византийских дворцов, где не раз бывал. Скудное убранство нормандских поместий, как и замка его отца в Норвегии, наводило на него уныние.

— Не все, — запоздало возразил Малик. — Здесь тебе все время придется с оружием доказывать свои права и защищать свое добро, бороться за то, чтобы тебя признали равным эти надутые бароны.

— В Англии может быть то же самое. Только там я буду сражаться с саксами, как здесь со своими нормандскими собратьями. Пожалуй, я не двинусь с места.

— Ты не сможешь оставаться в стороне. — Малик отошел от окна. — Ты рожден для королевского трона, и Англия — первый шаг к нему.

— Баронский титул еще не все королевство, — безучастно уточнил Гейдж, и тут его осенило. Он понял намек Малика. — Ты думаешь, я хочу свергнуть Вильгельма?

— Не исключено.

Мысль об этом не раз приходила Гейджу в голову — так досаждал ему при встречах Вильгельм, унижал, потакая презрительным насмешкам своих вассалов над «жалким торговцем». Тогда Гейдж готов был смести все на своем пути к королевскому трону.

— Я богат, но понадобятся копи царя Соломона, чтобы победить Вильгельма.

— Правильно, и все-таки ты примешь его предложение. Ты ведь сам жаждешь битвы, и покой не для тебя. Да и в бой ты готов ринуться и без посулов Вильгельма. Не подвернись Англия, была бы Византия или вновь та холодная страна на севере, — посмеивался над другом Малик.

— Не бойся, только не Норвегия. — Рот Гейджа передернула судорога. — И не Византия, если ты останешься со мной. Помнится, по приговору тебя вначале должны были кастрировать, а потом отрубить голову?

— Не напоминай мне о безумии тех неразумных. Для них оскопить меня еще не значило лишить главного стимула жизни, поэтому они решили отнять у меня способность мыслить. — Малик притворно тяжело вздохнул. — Но такова уж участь всех одаренных Всевышним. Всякому, обладающему, подобно мне, столь блестящим умом и жаждой знаний, не избежать подстерегающих врагов.

— Сдается мне, чуть не постигшее тебя оскопление связано с твоими низменными страстями, а отрубленная голова — всего лишь скандинавская сага. Я так и не взял в толк, почему тебе понадобилось соблазнить жену начальника королевской гвардии?

— Я был нужен ей, — простодушно ответил Малик. — Эта скотина, ее муж, жестоко обращался с ней.

Гейдж покачал головой. Его не удивили слова Малика. Женщине вовсе не обязательно быть молодой или привлекательной, чтобы оказаться в постели Малика. Он любил их всех и, похоже, наслаждался каждой с той же необузданной страстью, как наверняка и они с ним.

— Я беспокоюсь, все ли с ней в порядке сейчас, — заволновался Малик. — Может, стоит нам вернуться в Карзну и…

— Нет! — решительно отрезал Гейдж.

Тогда им едва удалось выбраться из Византии живыми и невредимыми и спасти вдобавок женщину. По настоянию Малика они взяли ее с собой и спрятали в надежном месте, в ее деревне.

— С ней все в порядке. Я дал ей достаточно золота, она безбедно устроит свою жизнь. Ты ей не нужен.

Гейдж говорил об известном им обоим, но Малику важно было еще раз услышать о благополучном завершении этой рискованной истории.

— Возможно, ты и прав. Я должен был помочь ей найти другого подходящего мужчину. — Он широким жестом указал на комету. — Подобно светящейся комете, я затмеваю все вокруг.

Гейдж ухмыльнулся.

— Насколько легче мне было бы жить, если бы ты сиял не так ярко и не так часто.

Лучистая широкая улыбка под густой бородой озарила прекрасное лицо Малика.

— Но ты не признаешь легкую жизнь. Благодаря мне ты развлекаешься и рискуешь. Поэтому ты и взял меня в друзья.

— Зачем я вообще ввязался в эту историю?

— Ты тоже не слишком-то застенчив и скромен. Так идем мы в эту Англию?

— Вильгельм поставил условие: если я соглашусь, то должен буду оставить тебя в Бельриве. Он боится, что твоя сарацинская душа навлечет гнев небес и погубит все дело.

— Ты разъяснил ему, что в бою мне нет равных и я могу завоевать этих саксов без его армии? — Малик гордо выпятил грудь. — Мой карающий меч заставит их удирать, как овец. У них от страха отнимутся ноги, когда я натяну тетиву лука и пущу стрелу. Их затрясет от ужаса и боли под копытами моего мощного коня…

— Я сказал ему, — перебил друга Гейдж, — что у них задрожат колени и застучат зубы от твоих хвастливых речей.

Малик печально покачал головой.

— Стрелы твоих ядовитых слов ранили меня в сердце. После стольких лет дружбы ты так и не оценил моих подлинных достоинств.

— Ты изо дня в день ежеминутно расхваливаешь себя. Как же я могу сомневаться в твоем мужестве?

— Я совершенствуюсь и хочу, чтобы ты знал об этом. — Малик отвел взгляд и тихо сказал: — Если для тебя будет лучше, то я останусь в Бельриве.

— Ты позволишь Вильгельму указывать, с кем мне быть, кого брать в друзья и сражения?

— Он правитель Нормандии.

— Он нуждается во мне, а не я в нем. Если решу идти, ты пойдешь со мной. — Поморщившись, Гейдж досказал: — Я уж не говорю о том, какой разгул ты устроишь здесь, оставь я тебя в замке.

— А ты затоскуешь без меня, и ничто тебе не поможет.

Помрачнев, Малик снова взглянул на небо.

— Возможно, мне придется остаться здесь, — пробормотал он. — У меня тяжелое предчувствие: там, за морем, меня ждет беда.

— Так начертано на небе, — едко заметил Гейдж. — Господь милостивый, ты тоже лишился разума при виде этой дьявольской кометы.

— То, что не дано понять уму, чувствует сердце.

— Или придумывает. Может, тебе следует трижды прокрутиться на пятке вокруг себя, чтобы отогнать дьявола и спасти душу?

— Какой ты циничный, — передернул плечами Малик, — ни во что не веришь.

— На этой земле — нет. Впрочем, я верю в нас — в себя и тебя, в то, что можно видеть, услышать и потрогать. — Он взглянул на комету. — А ты, сдается мне, вроде Вильгельма, замечаешь только то, что тебе надо. Не хочешь сопровождать меня в походе, так и скажи. Не обижусь.

— Я пойду, — прервал недолгое молчание Малик. — Пусть будет что будет. — Говорил он спокойно, но обреченно. Внезапная улыбка озарила его лицо. — Обещай мне, что не дашь погибнуть от рук этих варваров. Столь печальный конец не годится для такой блестяще начатой карьеры.

— Обещаю. — Гейдж признательно взглянул на друга.

— Хорошо. — Малик поспешил к двери, ведущей из зала. — Раз уж мы решили броситься в эту кровавую бойню, то следует не теряя времени предаться прелестям жизни. Вот уже три часа меня в спальне ждет прелестная дама.

— Наверняка она уже ушла. Дамы не любят ждать.

— Эта останется… Из любопытства. Она хочет проверить, правда ли, как говорят, что сарацин прекрасен телом так же, как и душой. — На мгновение остановившись у порога, он сообщил: — Ее имя леди Женевьева. Ты не против? Она ведь была твоей дамой.

Гейдж пожал плечами и равнодушно заметил:

— Не стоит и спрашивать. Мы и прежде делили женщин. Ты прав, она из любопытства никуда не уйдет. Дама обворожительна и…

Ему с Маликом приходилось много раз обладать знатными дамами, здесь и в Византии, которые скуки ради искали тайных развлечений. Женевьева оказалась забавнее других, но Гейдж не обольщался на ее счет: как и она к нему, так и он не чувствовал к ней привязанности.

— …очень изобретательна. Ты получишь удовольствие.

— Если тебе нужна женщина, то она намекнула, что не прочь, если мы оба окажемся с ней в постели.

— В другой раз.

Малик в нерешительности потоптался, вглядываясь в лицо Гейджа.

— Тебя мучают сомнения? Хочешь поговорить? Я останусь.

— И заставишь ее опять ждать?

— Ей придется ждать меня вечно, если я нужен тебе. Награда за дружбу дороже телесных утех.

— Но получаешь ее не сразу. — Он нежно улыбнулся Малику. — Иди. Увидимся утром.

Малик кивнул и вышел из зала.

Гейдж обратил взгляд к комете, и сердце бешено заколотилось от нахлынувших вожделенных мечтаний.

Англия. В памяти ожили рассказы о ней короля Хардраады в полумраке его замка, о лакомстве со сладким названием «Англия». Его отцу всегда хотелось заполучить эти земли. Гейджу, его незаконнорожденному сыну, бастарду, еще предстоит поквитаться с Норвегией и Хардраадой, когда он вступит в союз с Вильгельмом. И он пойдет до конца, он заставит отца признать его.

Впрочем, вряд ли это удастся. И все-таки долгое время в нем теплилась надежда, но со временем и она истаяла. Что ж, придется понять простую истину и смириться. Во время последнего похода Хардраада с грубой прямотой отрекся от сына.

Раз у него нет отца, то ни о какой преданности не может быть и речи.

Англия открывала для него безграничные возможности. В честолюбивых мечтах Гейдж заносился высоко, и презираемая им знать ловила каждый его жест, наперебой пытаясь услужить. Он мечтал о власти, славе и трепете подданных, о чем Гейдж не мог даже подумать в Нормандии и в Норвегии.

Яростное свечение кометы звало к сражению, вселяло уверенность в победу.

Хотя Гейдж и не верил в приметы, но ему, как будущему барону, а может, и наследнику Хардраады, не обойтись без надежной защиты. Почему бы не призвать в союзники этого сверкающего посланца небес, наводящего ужас на всех и вся, вселяя предчувствие грядущей беды? Безрассудная смелость новоявленного купца-рыцаря, выступающего под знаменем кометы, заставит трепетать Вильгельма, короля Гарольда Английского, Хардрааду и даже самого Папу Римского.