"Сергей Вавилов" - читать интересную книгу автора (Келер Владимир Романович)

Глава XIII ЗНАНИЯ — МАССАМ!

— Вам поручается перевести книгу Прингсгейма. Я буду редактировать. Предупреждаю, чтобы в книге не было ни одного является. Это является пошло от немецких философов-идеалистов. Это русские гегельянцы в сороковых годах прошлого века ввели. Безобразие! О чем угодно можно сказать по-русски без является.

Никита Алексеевич Толстой, молодой научный сотрудник, начавший работать у Сергея Ивановича в годы эвакуации в Йошкар-Оле, был немало удивлен, услышав из уст своего начальника такое конкретное указание по переводу.

— Не могу забыть, — рассказывал впоследствии Толстой, вспоминая этот случай, — с каким темпераментом Сергей Иванович отстаивал чистоту русского языка и как возмущался его искажениями.

Конечно, это высказывание Сергея Ивановича ни в каком смысле не было связано с несвойственным ему национализмом. Национализм был совершенно чужд С. И. Вавилову и никогда ни одного поступка, ни одного замечания не было им сделано под влиянием этого недостойного чувства. Известен такой, например, случай.

Шла сверка IV тома Большой Советской Энциклопедии. Сергей Иванович, назначенный в 1949 году главным редактором ее второго издания, читает статью об А. X. Бенкендорфе. В статье написано: «Немец по происхождению, Б. с особым ожесточением преследовал все проявления русской прогрессивной мысли и был одним из инициаторов травли и убийства Пушкина и Лермонтова».

— Откуда следует, что немцы по происхождению обязательно должны ненавидеть русских? — замечает Сергей Иванович.

Вавилов объясняет, делая упор на то, что Бенкендорф «преследовал все проявления русской прогрессивной мысли», потому что был «немцем по происхождению», автор допускает грубую политическую ошибку. Редактор зачеркивает слова «немец по происхождению» и ставит на их место «балтийский барон».

В той высокой требовательности к словам и выражениям, которые Сергей Иванович предъявлял постоянно всем и во всем, проявлялись, если так можно выразиться, сразу два Вавилова: Вавилов-ученый и Вавилов-популяризатор. А благородный труд популяризации Сергей Иванович любил, как его любили и любят все великие творцы науки, и отдавался ему всей душой. Несколько перефразируя и расширяя характеристику президента академии, данную академиком И. П. Бардиным (Бардин отмечал сильную любовь Вавилова к истории науки), можно выразиться так: «Любовь к истории науки и к популяризации науки была в нем, пожалуй, не менее сильна, чем любовь к самой науке».

Архивы многочисленных издательств и редакций журналов до сих пор хранят рукописи, выправленные Вавиловым, снабженные его замечаниями и рекомендациями. Просматривая их, можно убедиться, с какой тщательностью и с каким высоким чувством ответственности относился крупнейший советский физик к редакторской работе, хоть и благородной, но не всегда благодарной: похвалы обычно достаются автору, критика обязательно касается редактора.

Рот примеры небольшой правки С. И. Вавилова в статьях по атомной физике, готовящихся к опубликованию в журнале «Природа»:

Ученый и популяризатор в одном лице совместно редактировали эти абзацы. Правка отчетливо выражает два замысла редактора: чтобы все было совершенно точно в научном отношении и чтобы читатель-неспециалист лучше понял мысли авторов.

Если сравнить между собою два варианта первого абзаца, сразу можно увидеть их принципиальное различие. Вавилов, по существу, исправил три ошибки автора. Во-первых, химические изотопы, конечно, не могут быть «совершенно тождественными». Ведь физические свойства тел определяются их химическим составом. И если не поставить в фразу слова «практически» (то есть приблизительно, неточно), то было бы совершенно непонятно, какое таинственное явление обусловливает различие физических свойств изотопов. Редактор вписал также слово «некоторые» и тем подчеркнул, что ввиду большой близости химического состава изотопы различаются далеко не всеми, как писал автор, а лишь некоторыми физическими свойствами. Существенно и третье уточнение: хотя изотопы различаются не всеми, а некоторыми свойствами, но этими свойствами они различаются «заметно».

Так три вставленных слова сразу исправили ошибки или неточности автора и расширили смысл фразы.

Не требует особого доказательства важность вставки в скобках во втором абзаце: откуда мы можем знать сегодня, что на поверхности Юпитера, например, изотопы, как и на Земле, встречаются в одинаковых относительных количествах? Когда получим точные данные о других мирах, тогда и будем расширять определения.

Недозволенную вольность допустил автор в третьем абзаце: он выдал желаемое за нечто такое, что обязательно скоро наступит. А ведь ученые и до сих пор работают над проблемой производства тяжелой воды и еще не разрешили ее. Здесь правильнее оговорить «когда» осторожным «если».

Вавиловым постоянно владело чувство высочайшей ответственности перед читателем, и он часто говорил: «Редактируя статью, всегда имейте в виду читателя, ставьте себя на его место. Самое страшное — краснеть перед читателем».

Любопытен такой случай, также из практики издания Большой Советской Энциклопедии. Шла заметка из пяти строк о представителе рода лемуров — полуобезьян. Сергей Иванович потребовал дать к ней библиографию. Сотрудники издательства сочли это требование «излишеством» и так и заявили главному редактору. Вавилов ответил примерно в таком духе:

— Нам с вами, равнодушным к лемурам, библиографическая справка может показаться роскошью. Но ведь тот читатель, который обратился к энциклопедии за этой справкой, безусловно, интересуется полуобезьянами. И коль скоро вы стеснены объемом и не можете сами сказать многого, будьте добры, укажите читателю соответствующую книгу.

Несколько читателей обратилось в редакцию БСЭ с жалобой на то, что в первом томе не было слова «Абажур». Слово выпало не случайно, о нем помнили. Считали просто, что оно не нуждается в истолковании. Так как первый том уже вышел и туда нельзя было вносить добавление, Вавилов предложил включить слово «абажур» в специальный словник БСЭ с соответствующим пояснением. Сейчас слово «Абажур» введено даже в Малую Советскую Энциклопедию, издание которой было осуществлено в 1960 году.

Сергей Иванович терпеть не мог общих фраз, многословия и словесных штампов. В статье для БСЭ «Вакуумная техника» было написано: «Советские ученые и инженеры вписали в В. Т. немало славных страниц». Редактор пишет на полях: «Это надо конкретизировать. Иначе получается пустая фраза».

Статья «Атомизм» содержала фразу: «А. утверждает, что материя по своему строению не есть нечто сплошное, непрерывное, но, напротив, образована из отдельных чрезвычайно малых частиц». Вместо одиннадцати слов редактор поставил одно: «состоит», — и получилось яснее и категоричнее: «А. утверждает, что материя состоит из отдельных чрезвычайно малых частиц».

Сергей Иванович вовсе забраковал, как неуместную, цветистую фразу в статье о А. М. Бутлерове: «Такого титана мысли, как Б., можно и должно поставить в один ряд с другими титанами химии — Ломоносовым и Менделеевым». Сбоку он написал: «Это не подходит для БСЭ».

Сергей Иванович Вавилов (1948 г.).

С. И. Вавилов в Мозжинке (1950 г.).

В другом выражении: «Своими трудами Ломоносов прокладывал тернистый путь для развития русской науки и поднял ее на высоту мирового значения», — Сергей Иванович вычеркнул слово «тернистый». Он обращал внимание некоторых авторов на злоупотребление эпитетами «знаменитый», «выдающийся», «крупнейший» и требовал, чтобы эти слова никогда без нужды не ставились.

Будучи требовательным к другим, Вавилов был в еще большей степени требователен и к самому себе, к своим многочисленным научно-популярным произведениям Он не уставал исправлять свои собственные формулировки даже при переиздании. Вот, например, как выглядит одно и то же место в первом и последнем — пятом — изданиях одной из лучших книг Вавилова «Глаз и Солнце»:

Слово «механическая» уточняет смысл явления. «Разлагает» гораздо понятнее неискушенному читателю, чем более специальное «развертывает».

В наше время идет спор о том, существует ли деление на научно-популярную литературу и научно-художественную. В одном случае приводится больше фактов по существу, информации в высоком смысле слова, человек здесь если и фигурирует, то подчиняясь описанию научной истины, процесса поиска ее. Искомое преобладает над ищущим его. Во втором случае в центре внимания человек — ищущее, а не искомое. Произведения такого рода читаются обычно легче, читатель увлекается яркими, порою драматическими описаниями событий; но драматизм, как правило, покупается ценой научности, уменьшением количества полезных сведений.

Я думаю, что спор неправомерен. Мне кажется, деление на две литературы о науке (не считая специальной) существует, хотя во втором случае, пожалуй, лучше не применять выражения «научно-художественная». Просто художественная, но на тему о науке и ученых.

К. А. Тимирязев, блестящий представитель литературы первого рода, говорит, что ученый, который хочет написать научно-популярную книгу, должен «на время отрешиться от своей обычной точки зрения специалиста», отступить на несколько шагов и посмотреть, на что похожа его наука со стороны. По мнению Тимирязева «в выборе этой точки зрения, достаточно близкой, чтобы можно было рассмотреть главнейшие подробности, но не настолько близкой, чтобы подробности вредили впечатлению целого, заключается главное условие успеха».

В поле же зрения писателя уже не столько наука, сколько ее живой носитель и творец-ученый. Бесспорно, что нужны все три рода литературы о науке: специальная, популярная и художественная. Перед каждой стоят свои большие задачи.

Каждая из трех литератур имеет свои вполне отчетливые определения, требования, критерии и каноны.

Чем же определяется подлинно научно-популярная литература, каковы главные требования, предъявляемые к жанру этого рода? Вот слова В. И. Ленина по этому поводу:

«Популяризация… очень далека от вульгаризации, от популярничанья… Популярный писатель не предполагает не думающего, не желающего или не умеющего думать читателя, — напротив, он предполагает в неразвитом читателе серьезное намерение работать головой и помогает ему делать эту серьезную и трудную работу, ведет его, помогая ему делать первые шаги и уча идти дальше самостоятельно».[24]

Книги и статьи, написанные С. И. Вавиловым для широких народных масс, именно так и написаны. Они не настолько доступны, чтобы их читали, как художественные произведения. Все без исключения работы Вавилова научно-популярного жанра — «Действия света» (1922 г.), «Глаз и Солнце» (1927 г.), «Солнечный свет и жизнь Земли» (1924 г.), «Холодный свет» (1942 г.), «Ломоносов и русская наука» (1948 г.), «О „теплом“ и „холодном“ свете» (1950 г.) и другие — читаются не «запоем». Они заставляют много думать, сопоставлять, проверять собственные знания, что-то запоминать. Зато они доступны почти любому читателю, не знакомому с вопросом.

Любую книгу Вавилова на популярную тему отложишь несколько раз, пока дочитаешь до конца. Но в отличие от очень многих «научно-популярных» книг труд Вавилова обязательно дочитаешь до конца. В чем секрет обаяния этих работ покойного президента? Может быть, он все же изменяет несколько закону научно-популярной литературы и применяет приемы художественной литературы? Мечтал ведь когда-то Н. Г. Чернышевский написать такую «Энциклопедию знания и жизни», которая была бы в самом «легком, популярном духе, в виде почти романа, с анекдотами, сценами, остротами, так, чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме романов».[25] Не осуществилась ли эта мечта в произведениях Вавилова?

Нет, ни в коем случае. Он был достаточно строг и для популярных изложений, а анекдотов терпеть не мог.

Но у Вавилова был свой особый, быть может, одному ему присущий из всех известных популяризаторов, им изобретенный прием: он насыщал свои произведения подробностями. Отовсюду: из мифологии, из истории, из психологии, из повседневной жизни, из литературы, из народных обычаев, из сказок, даже из истории языка. И все они «работали», действовали на воображение читателя, приковывали его внимание, заставляли его думать и переживать, вызывали желание узнать, «что будет дальше».

Огромная, универсальная эрудиция Вавилова позволяла ему широко пользоваться этим приемом. Вот, например, введение в книгу «Глаз и Солнце».

Автор говорит, что Солнце и глаз интуитивно сопоставляются между собою уже на ранних этапах развития человечества и каждым современным человеком в детстве. И автор приводит примеры — один, другой…

«Играя в прятки, ребенок очень часто решает спрятаться самым неожиданным образом: он зажмуривает глаза или закрывает их руками, будучи уверен, что никто его не увидит, для него зрение отождествляется со светом… У поэтов перенос зрительных предметов на светило и, наоборот, приписывание глазам свойств источника света — самый обычный, можно сказать, обязательный прием». Эту мысль затем Сергей Иванович поясняет поэтическими отрывками из Пушкина и Фета.

Затем С. И. Вавилов перебрасывает мостик от житейского и поэтического к научному и серьезному:

«Древняя догадка о родстве глаз и Солнца, однако, сохранилась, правда в глубоко измененной форме, в современном естествознании. Наука нашего времени обнаружила подлинную связь глаза и Солнца, связь совсем иную, чем та, о которой думали древние, чем та, о которой говорят дети и поэты. Этой связи и посвящена настоящая книга».

Основной текст вводит читателя в необычайно интересную — и неожиданную для большинства — область научного сопоставления глаза и Солнца.

С. И. Вавилов объясняет явление спектрального распределения чувствительности глаза. Он говорит, что именно здесь наиболее отчетливо проявляется «солнцеподобие» глаза. Чувствительность человеческого глаза, как известно, ограничена очень небольшим интервалом длин волн — от 400 миллимикрон до 750 миллимикрон. Ни более длинные — инфракрасные — волны, ни более короткие — ультрафиолетовые — волны человек непосредственным зрением не воспринимает. Но оказывается — и для многих это совершенно неожиданно! — довольно высокой чувствительностью глаз обладает по отношению к ультрафиолетовым лучам в интервале волн от 400 до 300 миллимикрон. Почему же мы не видим в этом интервале? Потому, что хрусталик человеческого глаза поглощает этот ультрафиолет. Оказывается, это биологически целесообразно, и автор объясняет далее, почему именно так.

Потом Сергей Иванович подсчитывает объемную плотность энергии в полости глазного яблока при температуре человеческого тела (37 градусов) и приходит к выводу, что эта плотность настолько велика, что если бы чувствительность глаза в инфракрасной части была бы та же, что и в зеленой части спектра, то этот собственный «инфракрасный свет» соответствовал бы силе света в 5 миллионов свечей!

«Глаз внутри засветился бы миллионами свечей, — пишет Вавилов. — По сравнению с этим внутренним светом потухло бы Солнце и все окружающее. Человек видел бы только внутренность своего глаза, а это равносильно слепоте».

Так выясняется, почему чувствительность глаза ограничена столь тесными пределами — меньше одной октавы: природа позаботилась о наших же собственных интересах.

Придавая огромное значение популярности научных знаний, С. И. Вавилов ищет все новых организационных форм, которые облегчили бы передачу знаний народу.

С окончанием второй мировой войны перед советским народом во весь рост встала проблема восстановления народного хозяйства. Это, в свою очередь, потребовало широкого использования достижений науки и техники на фабриках и заводах, на колхозных полях, в лабораториях промышленных предприятий. Распространение знаний стало одним из главных условий выполнения гигантских задач, поставленных перед народом партией и правительством.

И вот 1 мая 1947 года инициативная группа деятелей советской науки, литературы и искусства обратилась к советской интеллигенции и к учреждениям с предложением создать Общество по распространению политических и научных знаний. Предложение было широко поддержано во всех концах страны, и общество было создано. Первым председателем его был единодушно избран крупнейший популяризатор научных знаний в стране Сергей Иванович Вавилов.

По предложению вновь избранного председателя Обществу по распространению политических и научных знаний был передан Московский политехнический музей, тот самый, куда еще мальчиком Вавилов бегал слушать лекции виднейших ученых дореволюционного времени. Обществу передали также журнал «Наука и жизнь» и Центральную политехническую библиотеку.

Объясняя задачи и цели Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, Вавилов высказал тогда же, в 1947 году, одну очень интересную мысль:

«В науке всегда сосредоточен ряд очень конкретных сведений, понятий, приемов, которые необходимы для специалиста, но практически мало нужны для человека, занимающегося другим делом. Вместе с тем каждая наука заключает в себе некоторые очень широкие понятия, законы, выводы, имеющие нередко значение, далеко выходящее за рамки потребностей данной области знания».[26]

Сергей Иванович пояснил, что он подразумевает при этом: в первую очередь теорию Дарвина, учение об атомном строении вещества, закон сохранения энергии и т. д. Все эти разделы науки имеют огромное значение для человека, все они неизменно вызывают огромный интерес. Поэтому все их надо в первую очередь широко популяризировать.

И общество принялось за работу, выполняя план, намеченный С. И. Вавиловым.

Продолжая лучшие традиции прошлого, организаторы общества превратили Политехнический музей в еще более крупный общенародный рассадник знаний. Многочисленные отделения общества, созданные в отдельных республиках и областях, позволили новой организации выполнять эту благородную миссию особенно успешно и широко.

По инициативе С. И. Вавилова в 1945 году Академией наук СССР и Центральным Комитетом ВЛКСМ были организованы так называемые Ломоносовские чтения. На этих чтениях, начавшихся с доклада самого Вавилова («Ломоносов и русская наука»), крупнейшие ученые страны читали лекции о жизни и творчестве М. В. Ломоносова и вообще о прошлом русской науки. Каждая такая лекция неизменно привлекала к себе большое число слушателей, а выпускавшиеся затем издательством «Молодая гвардия» стенограммы лекций привлекали широкие круги читателей.

В 1949 году Сергей Иванович написал статью, посвященную деятельности Общества по распространению политических и научных знаний. К этому времени Вавилов был уже не только автором многочисленных научно-популярных книг, очерков и статей, но и руководителем крупнейшей в нашей стране организации, занимающейся пропагандой научных знаний, и главным редактором журналов «Природа» и «Наука и жизнь», членом редколлегии журнала «Знание — сила» и других.

В статье о значении распространения знаний в массах Сергей Иванович писал:

«Если в прежние времена только немногие — Галилей, Ломоносов, Эйлер, Мечников, Тимирязев — умели писать так, что они были понятными и глубоко интересными и для ученых специалистов и для широких кругов, то в наше время это должно стать обязанностью каждого советского ученого».

Это была не просьба, это было требование к ученым. Вавилов пояснил, откуда оно рождается. Партия давно поставила задачу сделать со временем всех рабочих и крестьян культурными и образованными.

Теперь это время приблизилось настолько, что мы, можно считать, вступаем в него: духовный уровень и образованность простых советских людей настолько уже стали высоки, что нельзя больше медлить с передачей широким массам знаний о самых важных и самых сложных разделах науки. И страстно звучат заключительные слова призыва Вавилова к ученым:

«…Приложим все наши силы и уменье, чтобы приблизить эти времена. Это одно из важных условий осуществления коммунизма».