ГЛАВА ДЕВЯТАЯ «ЭТИХ ДНЕЙ НЕ СМОЛКНЕТ СЛАВА»

Утро выдалось солнечное и на редкость тихое. В прозрачной синеве замерли, будто нарисованные, белые барашки облаков. Густой развесистый тополь, росший возле самого сарая, на чердаке которого спали Павлик со Славой, не стучал, как обычно, ветвями о замшелую крышу. Тихо-тихо. Белые дымы из печных труб поднимаются к небу ровными столбиками. Рабочий поселок просыпался. То здесь, то там хлопали калитки: люди спешили на работу.

Слава проснулся от ярких лучей солнца, бьющего сквозь щели в крыше. Откинув одеяло, он вскочил, поддернул черные трусики и потянулся до хруста в суставах. Стриженая голова Павки мирно покоилась на подушке. Павка безмятежно посапывал носом и шевелил пухлыми губами.

— Подъем! — крикнул Слава. — Павлик, вставай!

Павлику вчера пришлось изрядно поволноваться, упрашивая начальника лагеря и старшую пионервожатую отпустить Славу на денек в Макариху. Поэтому он спал как убитый.

— Павлик, вставай! — и для эффекта крикнул в самое ухо: — Горим!

Павлик открыл глаза, удивленно посмотрел на друга и спокойно спросил:

— Кто горит? Далеко?

Слава весело засмеялся.

— Тебя не испугаешь! Это я нарочно крикнул, что пожар. Вставай, нам идти пора.

Перебрасываясь шутками, ребята быстро убрали постель, оделись и по скрипучей лестнице спустились во двор, где их уже поджидал Илья — брат Славы — толстый гражданин шести лет. Мальчуган с самым серьезным видом протянул Павлику испачканную землей руку и сообщил:

— Покормил.

— Кого? — не понял Павлик.

— Голубя покормил.

— Молодец! Мы, Илья, уйдем скоро. Так ты смотри, не забудь воды голубю налить.

Друзья плотно позавтракали, захватили про запас хлеба с маслом и тронулись в путь.

От Малахита до Макарихи было недалеко: по шоссе километров десять всего, но Слава не любил пыльной дороги и повел товарища прямиком через лес. Шагая по узкой лесной тропинке, они останавливались иногда послушать неумолчное разноголосое щебетание птиц.

— Ох и люблю я путешествовать, — говорил Слава, размахивая суковатой палкой. — Так бы пешком весь свет обошел.

— А моря?

— Что моря! Их переезжать можно. Слышишь, как птицы поют? Хорошо поют, радостно. Послушаешь — и охота стихи писать. Ты, Павка, зря стихи не пишешь.

— Не умею, потому и не пишу.

— А ведь их писать просто. Только рифму другой раз долго ищешь. Вот какое стихотворение я про лес сочинил. Хочешь?

— Читай.

Слава на минуту задумался, вздохнул и начал:

Тропинка внезапно уткнулась в широкую и глубокую канаву, наполненную почти до краев мутной, глинистого цвета водой, поперек канавы лежали две жердочки. Слава, балансируя руками, легко преодолел неожиданное препятствие. Павка замешкался:

— Не бойся, — ободрял Слава, — быстрее только!

— Я не боюсь! — Павлик решительно подошел к переправе и двинулся вперед по гнущимся жердочкам. — Канава — пустяк, — говорил он, — ты знаешь, на какие горы мы взбирались? Подойдешь к подножию, глянешь на вершину — шапка с головы валится…

— Ну-у-у?

— Вот тебе и ну!

— Без веревок? — с любопытством спросил Слава.

— Не нуждаемся, — с гордостью ответил Павлик. — Тренировка! Тимка и Юлька — мои друзья — по скалам отвесным запросто лазят… Скалолазы!..

— А ты?

— Не отстаю, — уклонился от прямого ответа Павлик.

— Слушай, Павлик, ты любишь рыбу удить? — неожиданно спросил Слава. — Мы сейчас мимо тихого омута пойдем. Язи там — огро-о-омные. Порыбачим? За час на уху натаскаем!..

— Ври-и, — недоверчиво протянул Павка.

— Чес-слово!

— Где удочки достанем?.. И потом спешить надо.

— Удилища срезать — одна секунда! Лески у меня всегда при себе, — Слава вытащил из кармана картонку с лесками. — Омуток рядом. За тем вон лесочком. А дедушка все равно вечером придет с пасеки. Ждать придется.

Ребята вышли к реке. Серебристой лентой вилась она в густых зарослях черемухи, ольхи и ивы. Слава срезал два удилища, привязал лески, насобирал червей — добывал он их под камнями. Осыпая землю, рыбаки сбежали по глинистому крутояру к реке. Выбрав места получше, они забросили удочки в синеватую спокойную воду.

— Теперь — тишина, — предупредил Слава.

За песчаной косой, у водоворота, под ивой, полощущей свои ветви в быстрине, что-то всплеснулось да так сильно, что брызги радужным столбом поднялись вверх.

— Играет, — шепотком проговорил Слава. — Огромная, наверно.

Павка согласно кивнул головой и, сделав губы сковородником, подул на нос: комар впился в самый его кончик, а руки были заняты. Вдруг поплавок на Павкиной удочке качнулся, по воде разбежались круги. А поплавок заприседал, как живой, заподпрыгивал и стремительно двинулся к осоке.

— Подсекай! — выкрикнул Слава.

— Есть! — восторженно взревел Павка. — Славка, сюда! Зда-а-аровый…

— Не тяни! Не тяни, — волновался подоспевший Слава. — Вываживай! Вываживай… Не дергай — оборвешь!..

Удилище согнулось дугой. Леса, разрезая воду, металась то вправо, то влево. По силе сопротивления чувствовалось, что попалась крупная рыбина. Павка, охваченный рыбацким азартом, не спускал глаз с лески. Комары облепили шею, лоб, щеки. Но Павке было не до них: пусть кусают. Перед глазами — вот здесь, на мелководье — уже бился светло-серебристый красавец язь.

— Еще, еще, еще чуть-чуть, — шептал за спиной Слава. — Тяни!

Павлик дернул. Язь вылетел из воды и забился в траве. Павка упал на него и, не поднимаясь, ощупью запустил пальцы под жабры.

— Я говорил, говорил… — радостно суетился Слава. — Не верил еще…. В этом омуте огромные клюют…

— Хорош язек, — довольно улыбался Павка.

За полтора часа друзья натаскали порядочно. Соорудив кукан, они навздевали на бечевку улов и, веселые, тронулись дальше.

— Нашим бы ребятам показать, — мечтал Павлик, любуясь красавцем язем. — Приеду, расскажу — не поверят.

— Поверят, — успокаивал Слава. — Мне всегда верят.

— Знаю, — вздыхал Павка. — Есть у нас в лагере один скептик — Колька Хлебников. Он никому не верит. За это скептиком его и называют. Он первый скажет, что я — хвастун… Стой! Ты куда сворачиваешь? Тропа-то вот…

— Одно место тебе покажу. Помнишь, вчера обещал?

Миновав скалистое взгорье, поросшее ельником, они вышли на лесную полянку. Стройные сосны с золотыми стволами обступали ее со всех сторон. В зеленой траве мелькали венчики цветов, порхали бабочки, гудели пчелы; воздух был ароматен и свеж. Слава сразу посерьезнел. Павка тоже притих.

— На этой поляне был партизанский лагерь, — сказал Слава. — Вот и памятка оставлена, — он показал на гладкий, чуть выдававшийся из земли гранитный валун. На плоской поверхности камня была выбита пятиконечная звезда, и под ней поставлен год — 1919-й.

— Партизаны против интервентов воевали. Мой дедушка в этом отряде разведчиком был.

Ребята обошли поляну, осмотрели заросшие травой полузасыпанные ямы — по словам Славы, они были когда-то землянками, в них партизаны жили, — на опушке отдохнули, съели хлеб и прямиком через сосновый бор двинулись на восток.

На окраине деревни, у деревянного домика с новыми воротами и огромным палисадником, в котором росли кусты крыжовника, смородины и малины, Слава сказал:

— Вот мы и пришли. Подожди здесь немножко: я Султана утихомирю. Злой он — ужас. Чес-слово. Свои, Султан! — крикнул он, приоткрывая калитку. — Свои!..

Грозный лай сменился радостным повизгиванием. Загромыхала цепь, заскрежетала проволока: собака подбежала к воротам.

— Кто там? — донесся со двора женский голос. И сразу: — Славушка! Внучек!.. Проходи, проходи… Наконец-то! Загорел-то! Худой какой стал!

Послышались звуки поцелуев.

— Я, бабуся, не один, друг на улице ждет. Ох и храбрый он. Из Новостроя один приехал. — Павка покраснел: «Придумает же Славка». — Героя гражданской войны они ищут… Вот сколько рыбы мы наловили! Самого большого Павлик поймал! Павлик! Иди сюда… Бабусь, а дедушка с пасеки сегодня придет?

Слава говорил, говорил и говорил без умолку.

Старушка ласково смотрела на ребят и улыбалась, слушая взволнованную и бессвязную болтовню внука.

— Что же мы стоим на дворе! — спохватилась она. — Покормить вас надо. Чай, устали в дороге?

— Нет, мы уже покушали, — ответил Павка, — хлеб с маслом ели.

— А я вас угощу сливками с малиной.

В это время над плетнем появились три взлохмаченные головы. Средняя, смуглая, скуластая, с черными озорными глазами, тихонько свистнула.

— Мишка! — узнал Слава. — Здравствуй, Мишка! Дожидайтесь нас, мы скоро выйдем. Видел, сколько язей понатаскали! — он потряс рыбой.

— Узнали уже, — проворчала бабушка. — Отдохнуть и то не дадут. Наговоритесь еще… — она решительно потащила ребят в дом. — Успеют они, подождут.

Напившись густых сливок с душистой, сочной малиной, Слава и Павка вышли на улицу. Ребята, которых набралось уже больше десятка, окружили гостей плотным кольцом.

Скуластый паренек, которого Слава называл Мишей, вышел из круга и, засунув руки в карманы черных заплатанных штанов, обошел вокруг Павки, как бы оценивая его.

— Ты язя поймал? — спросил он дружелюбно.

— Ага! — с готовностью подхватил Слава. — Он! Аж удилище в дугу согнулось, когда Павка язя тащил. Килограммов, наверно, на пять…

— На десять, — Миша присвистнул.

Ребята дружно рассмеялись. Слава растерянно посмотрел на Павку и тоже заулыбался.

— Ох и мастер же присочинять, — заметил Миша. — Я видел язя. Он килограмма два будет.

— Славка, — беззлобно ухмыльнулся Павлик, — а ты говорил, что тебе на слово верят. Осечка?

— Я для солидности прибавил, — оправдывался Слава, — тебе же лучше хотел сделать. Ребята! — обратился он к собравшимся. — Это мой товарищ Павка Катаев из Новостроя. Он со своими друзьями по всему свету ездит…

— Опять осечка! — выкрикнул кто-то из ребят.

— Ну, по Советскому Союзу, — поправился Слава, — не в этом дело. Павка героя гражданской войны разыскивает — Григория Лапина. Недалеко от города Новостроя, на горе Крутой Лапин надпись на скале выбил, а Павка ее нашел. Мы сегодня у дедушки спросим, знает он Лапина или не знает. Затем и пришли к вам сюда.

— Лапина? Героя? — заинтересовался Миша. — Расскажите нам про него.

Павка смущенно засопел носом: удобно ли признаваться, что и сам он, Павка, не знает о Лапине ничего.

Но выручил Слава. Он посмотрел на Мишу и укоризненно произнес:

— Я же сказал, что мы разыскиваем его. Не нашли ведь еще. О чем рассказывать?

— А Иван Ефремович знает?

— Это у него спросить надо.

— Иван Ефремович сегодня будет про войну рассказывать? — спросил Миша. — Нам можно прийти послушать?

— Приходите. Дедушка должен к вечеру с пасеки вернуться.

— А нам председатель колхоза благодарность объявил, — вдруг сообщил Миша. — Мы отрядом на прополке двести трудодней заработали.

— А в нашем отряде, — перебил его кто-то, — Борька Аксенов на помощника комбайнера выучился.

— Борька выучился, — сказал Миша, — а ты хвастаешь.

— Мы тоже учимся…

— Айда купаться? — предложил Миша.

Взбивая пятками дорожную пыль, босоногая команда с гиканьем понеслась по улицам деревни к реке. Веселым заливистым лаем провожали их кудлатые дворняжки.

Весть о том, что Иван Ефремович будет рассказывать о гражданской войне, быстро облетела всю деревню.

Вечером на лужайке возле дома Коршуновых собрались не только ребята, но и взрослые. Детвора устроилась прямо на траве. Взрослые уселись на бревна возле плетня. Мужчины дымили цигарками, женщины щелкали семечки.

Иван Ефремович, седой как лунь, кряжистый старик, не заставил себя ждать. Он вышел из калитки, поздоровался со всеми, подсел к мужчинам, закурил и начал:

— Много раз приходилось мне бывать в разведке, но одна запомнилась на всю жизнь. За нее и наградили меня орденом…

Внимательно слушали рассказ Коршунова собравшиеся, и всем казалось, что сидит перед ними не старик, убеленный сединой, а лихой разведчик-боец, что не парусиновая куртка облегает его сутулую спину, а черная боевая бурка, пропахшая порохом, что не суковатую палку сжимает его рука, а острый клинок.

— …К деревенской избе, — говорил Иван Ефремович, — в которой разместился штаб партизанского отряда, на взмыленных вороных конях подскакали два всадника. Спешившись, наскоро привязали поводья к плетню и вошли в избу.

— Комбриг Лапин! — представился высокий, в черной мохнатой бурке кавалерист командиру партизанского отряда. — Моя бригада наступает на станцию Лиговка. Приказ командарма — действовать вместе с вами.

Он снял бурку, бросил ее на широкую лавку и подсел к столу.

— У генерала Казагранди большие силы, — сказал командир отряда, проверив у прибывшего документы, — в лоб станцию не взять, оружия мало. Пулеметов всего три, да и те минуту стреляют, час молчат: старые.

— А выбить Казагранди из Лиговки надо, — твердо произнес Лапин, — как бельмо на глазу, всему фронту мешает этот Казагранди! Командарм дал сутки сроку.

— Оружия бы, — сказал партизанский командир, — в два счета бы взяли станцию. А так… У Казагранди в Лиговке три пехотных полка и два артдивизиона.

— Разведка ваша на станции была? — спросил комбриг, поднимаясь. Он нервничал, пальцы постукивали по рукоятке сабли.

— Была.

— Тогда решим так. Наступать будем завтра. Вот приказ командарма. Оружие постараемся достать сегодня. Дайте мне разведчика, который ходил в Лиговку.

— Вызовите Коршунова, — приказал командир.

Через полчаса три всадника на рысях подъезжали к Лиговке. У железнодорожного переезда их остановил патруль.

— Стой! Откуда? — спросил у Лапина широкоплечий усатый унтер. — А ну слазь! — И тут же вскрикнул, схватившись за щеку.

— Как разговариваешь, скотина! — выкрикнул Лапин, еще раз награждая перепуганного унтер-офицера плетью. — Как стоишь?

Унтер и два солдата замерли, вытянув руки по швам.

— Виноват, ваше благородие, — лепетал унтер, — сами знаете — служба.

— Разговоры! — прикрикнул на него переодетый в полковничью форму комбриг. — Покажи нам, как быстрее проехать на станцию?

— Вот по этой дороге, — козырнул унтер. Кавалеристы приблизились к станции. Суматоха и оживление царили здесь. На путях пыхтели готовые к отправке паровозы, теснились эшелоны с солдатами, боеприпасами, оружием и продовольствием. По перрону бегали, придерживая руками сабли, офицеры.

— Сейчас, ребята, не зевайте, — сказал комбриг. — Как подам команду — действуйте. Да на оплеухи не скупитесь. Начнут спрашивать, кричите на них громче и бейте. Сразу вас в офицеры зачислят. Запомните, что у разъезда Лесного наши ждут. Далеко от меня не отрывайтесь… Коней вот жалко… Эй, солдат, — крикнул он громовым голосом, — подержи коней!

Иван Коршунов и ординарец стали осматривать эшелоны.

Встречные солдаты и офицеры вытягивались перед ними в струнку, козыряли: уж очень важным и свирепым казался им моложавый полковник в мохнатой казачьей бурке.

— Какая часть? — спросил Лапин у солдата, сидевшего в дверях теплушки.

— Батальон смерти, ваше благородие! — выкрикнул тот, вскакивая.

— Что подготовлено к отправке? — спросил он у пробегавшего мимо прапорщика.

— Эшелон с оружием и боеприпасами, господин полковник! — вытянулся офицер. — Стоит на втором пути!

— Охрана надежная?

— Так точно! В двух последних вагонах рота капитана Сивкова и пулеметный взвод.

Лапин небрежным кивком головы отпустил офицера и вполголоса сказал ординарцу и Коршунову:

— Готовьтесь к захвату эшелона. Коршунов, ты идешь на паровоз. Поговори по душам с машинистом, — комбриг похлопал рукой по деревянной кобуре маузера, — понял?

— Ясно!

— А ты, — комбриг повернулся к ординарцу, — посмотри, нет ли на эшелоне лишних. В хвосте должна быть охрана. Отцепи два последних вагона. Только без происшествий, осторожно.

— Есть!

— Ну а мне придется стрелки на главный путь перевести. У стрелок медленнее проезжайте, чтобы можно было на паровоз заскочить.

К вечеру партизаны получили эшелон оружия и боеприпасов.

— Стальная воля у человека была, — заключил рассказ Иван Ефремович. — Отчаянной храбрости был командир. Взяли мы Лиговку, — продолжал он, — разбили колчаковцев и на Малахит ударили. Говорят, что в бою под Малахитом комбрига Лапина пулеметной очередью прострочили. В грудь его ранили. Должно быть, и не выжил он…

Долго еще рассказывал Иван Ефремович о героических подвигах бойцов и командиров Красной Армии. Павка слушал его и думал о том, что погиб Григорий Лапин смертью героя, и больно становилось Павке. Какая-то тяжесть давила на грудь, какой-то горячий комок подкатывался к горлу…

Утром попутный колхозный грузовик увез ребят в город. Мишка со своей командой проводил их до околицы.

Отдохнув, Павка забрал клетку с голубем и вместе со Славой пошел на станцию.

— Погиб Лапин, — грустно говорил он другу.

— А может, и нет, — бодрился Слава. — Дедушка-то что сказал? Он сказал: «Должно быть, не выжил». А если выжил? Вы его, Павка, найдете. Вот посмотришь. Мы тоже искать будем.

Перед отправкой поезда Павка сунул другу клетку с голубем.

— На! Если узнаете о Григории Лапине, пришли записку. В клетке и футлярчики для голубеграмм, и бумага. А мы найдем, я письмо напишу. Клетку? Возьми ее себе, Слава, на память. Бери, бери!