"Кровник" - читать интересную книгу автора (Пучков Лев)

ГЛАВА 5

…Оказывается, я — плохой агигатор. Мне просто необходимо было переломить настрой Тэда, его восприятие того, что здесь творится. Ведь он приехал сюда собирать материал для книги о справедливой войне чеченского народа против поработителей! То есть при всей нейтральности его позиции стороннего наблюдателя, беспристрастно фиксирующего фрагменты чеченской войны, Тэд был крайне предвзято настроен: чеченцы, свободолюбивые и гордые, борются за свою независимость — они, естественно, душки и славные парни, а российские оккупанты, вторгнувшиеся с огнем и мечом на ичкерскую землю, — ясное дело, убийцы, насильники и вообще законченные сволочи.

В процессе общения я пытался, между делом, доказать своему патрону, что он изрядно загружен односторонней информацией крайне негативного характера — упрямый писака только посмеивался и качал головой, изредка бросая мне обвинения в попытках обработать его идеологически в пользу правительства России.

В таком состоянии он для моего дела был не просто бесполезен, а даже в некотором роде опасен: если все пойдет по задуманному сценарию, мне придется по ходу действия заниматься диверсионной работой разного пошиба, которая без посвящения Тэда в некоторые детали будет просто невозможна. А для того, чтобы посвятить его в мои планы без риска, со стороны англичанина необходимо минимум сочувствие, а его-то и не было. Тэд придерживался своей точки зрения и за все время ни разу не вспомнил о цели моего путешествия и своем обещании помочь. В ходе перемещения по чеченской земле он нащелкал своей «Коникой» множество фотографий разрушенных в результате бомбежки чеченских домов, женщин со скорбными лицами, одетых в черное, и диких пацанов, которые показывали нам поднятый вверх средний палец. Эти фотографии он снабжал письменными комментариями, суть которых сводилась к одному: это сделали российские оккупанты.

Да, я оказался паршивым агитатором и идеологом — мне так и не удалось переубедить Тэда или хотя бы посеять сомнения в его твердом мировоззренческом убеждении относительно чеченской войны.

Это сделали сами «чехи». Причем — на удивление быстро и без каких-либо потуг — как бы самопроизвольно.

Два дня мы общались с различными представителями чеченского народа из близлежащих сел и до боли в глазах любовались представленными нам довольно однообразными видеофильмами, показ которых сопровождался проникновенными комментариями очевидцев и слухачей — тех, кто снимал и что-то слышал по этому поводу. В основном рассказывали о страшных бомбежках и ракетных ударах федералов, под которыми гибли мирные жители, и лихих операциях чеченских отрядов, сражающихся против оккупантов. Насчет удачных вылазок я переводил почти дословно, что есть, то есть — «духи» воюют неслабо. А по поводу гибели мирных жителей я пояснял Тэду в таком контексте: если у убитого «духа» потихоньку забрать оружие и снять разгрузку, он запросто сойдет за мирного жителя. Даже если погибший окажется юношей лет шестнадцати, это ничего не меняет — в отрядах немало подростков и молодых людей, не достигших 20 лет. Юный возраст не мешает им ставить мины и стрелять из гранатометов — для этого аттестат не требуется.

Показывали примерно то же, о чем рассказывали словоохотливые гости: чеченские операторы профессионально снимали ракетные удары и авианалеты федералов, штурмы различных населенных пунктов и разнообразные операции «духов». Я высказал предположение, что видеозапись предварительно подвергалась коррекции, прежде чем стать достоянием широких масс. Но это и не потребовалось — Тэд сам сделал соответствующие выводы. За два дня он надиктовал на диктофон семь кассет, исписал три блокнота и одну тетрадь.

— Ты полегче, шеф, — предупредил его я. — Это ведь только начало — смотри, не хватит бумаги и пленки!

Журналист не реагировал на предупреждения. Он слегка осунулся, помрачнел и стал отчего-то сильно раздражительным. Я с глубоким удовлетворением отметил, что процесс пошел — «чехи», сами того не ведая, обрабатывали англичанина в мою пользу.

Конечно, с их точки зрения все было правильно — старейшины и уважаемые очевидцы повествовали приехавшему зарубежному журналисту о том, как круто воюют их молодцы, как единодушен чеченский народ в своем справедливом гневе и фанатичной устремленности к победе… В немалой степени здесь сыграла свою роль предрасположенность горцев к бахвальству и преувеличению своих заслуг — извечная болезнь, присущая всем малым народам, претендующим на статус больших…

Вот ловкие боевики подкрадываются и расстреливают блок-пост федералов. Тактически безупречная и грамотная операция. Вот они — в хороших «комках», бородатые и гордые, носками ботинок поворачивают к объективу головы расстрелянных солдат — это собаки, они пришли на нашу землю, и так будет с каждым, кто посягнет на нашу независимость. Ах да — эти псы лупили из гаубиц и «БМП» по мирному населенному пункту — вот они, на заднем плане. Так-так… Где заснятый ролик об обстреле мирного населенного пункта? Какой такой ролик? Зачем? Вот же — пушки и «БМП», из них стреляли!

Люди видели — этого достаточно. Ясно, ясно… А вот — расстрел какой-то колонны с продовольствием. Небольшое ущелье, залп из гранатометов по головному и замыкающему БТР, кинжальные очереди в упор… Опять — трупы наших солдат, почему-то всегда с задранными на голову бушлатами — и гордые бородатые «духи»: так будет с каждым! А почему бушлаты задраны на голову? И еще — это, случаем, не колонна Красного Креста с гуманитарной помощью? Ну, что ты! Какая там, в задницу, гуманитарная помощь?! Это жратву везли тем собакам, что наш народ уничтожают! А насчет бушлатов — кто его знает… Ясно, ясно… Этих «псов» совсем недавно Тэд имел счастье лицезреть на многочисленных КПП и блок-постах, когда мы ехали сюда. Тогда он удивлялся: отчего это наши солдаты такие худые и оборванные? А еще журналист возмущался: зачем мы посылаем воевать совсем еще пацанов, когда в столице у нас ходят толпы упитанных и зрелых молодых людей, вполне пригодных для такого лихого дела? «Эти ребята — наша армия, — так я тогда ему пояснял. — Другой у нас нет». Только эти пацаны да офицеры чуть постарше, которые ими командуют. Худые и оборванные они потому, что генералы за казенные деньги себе коттеджи в Подмосковье строят. А тех, что ты видел с упитанными репами, — попробуй загони их служить: они более важными делами заняты, им армия противопоказана… А бушлаты у солдат задраны потому, что «духи» их за ноги волоком таскают, как падаль, чтобы ненароком не запачкаться в крови неверных…

За два дня Тэд вволю насмотрелся на трупы наших солдат, запечатленные на качественную видеопленку. Для горца это норма — вид поверженного врага поднимает боевой дух воина, делает его несокрушимым и бесстрашным, уверенным в своей правоте. Никто из присутствующих при демонстрации фильмов не задумался над тем фактом, что английский журналист — дитя цивилизованного народа, законопослушный до мозга костей гражданин Британии, с детства запуганный своим правительством периодически выплескивающимися наружу выкрутасами ИРА, которой до чеченцев, как до Китая — пешком.

А как там насчет зверств оккупантов? Оооо! Есть, есть зверства — сколько хочешь! Однажды ехал Ваха из соседнего села куда-то с женой и братом. На одном блок-посту ему машину остановили, заставили отъехать в сторону и прямо на глазах чеченца во всех позах изнасиловали жену. Вахе с братом набили рожи, отобрали деньги и отпустили, пригрозив, что если кому расскажут — хана. И таких примеров — тьма! Стоп, стоп — этот факт подтвержден? В органы заявляли? Экспертизу делали? Ну, ты даешь, журналист! Да какой же уважающий себя горец повезет свою женщину на экспертизу?! Ха! Естественно, никто никуда не заявлял! У нас в таких случаях разговор короткий — кликнул родичей, автоматы в зубы — и вперед! Но ведь факт не подтвержден? Ну и что? Люди врать не будут! Ясно, ясно…

Особенно впечатлили Тэда съемки новогоднего штурма Грозного и боевых действий первой декады января 1995 года. В частности, расстрел колонны Майкопской бригады. Какой-то умелец методично снимал в течение получаса основные моменты этой трагедии и комментировал на чеченском. Цветная пленка запечатлела картину ада, сошедшего на землю. Взрывались боевые машины, летели куски расплавленного металла. Горящие солдаты, обезумевшие от боли и ужаса, метались взад-вперед и падали под кинжальным огнем в упор. Потом к ним подбегали «духи» и умело добивали контрольным выстрелом в голову… «Это потому, что русские солдаты — жуткие звери, — так поясняли старейшины. — Где-то на подступах к Грозному они заехали в какой-то совхоз и целые сутки напролет насиловали чеченских девчонок-малолеток, методично и целенаправленно, во всех ракурсах. Вот и ответили за злодеяние — душа у горцев не камень…» — «А что это за совхоз такой? — поинтересовался у меня Тэд. — И, может, действительно насиловали?» — «Обязательно, — отвечал я. — Ты лучше спроси, когда у них перестал существовать последний совхоз и, коль скоро-таки существовал оный, откуда там взялись чеченки-малолетки для целой бригады?» Ясно, ясно… А вот интересные кадры — скачет видеокамера по какой-то пещере, хохот многоголосый, двое наших солдат с разбитыми лицами стоят на карачках, а их пользуют в задницу здоровенные чеченские мужики. Выкрики из серии: «Вот так мы всю Россию…» «Стоп, пардон, — засмущались старейшины. — Промотаем чуток — это нравы и обычаи советских зон — так, старая запись…» — «Что за нравы? — недоуменно поинтересовался Тэд. «Да так — не стоит заострять внимания, — посоветовал я. — Это «духи» петрушат наших пленных, развлекаются. У некоторых видов обезьян есть такое — чтобы самоутвердиться и показать свою силу, они трахают в задницу однополых субъектов своего вида». Старейшины понимают, что это мерзко, потому не стоит акцентировать внимание — могут осерчать, 0-е! И так далее…

В таком духе просвещали Тэда наши гостеприимные хозяева в течение двух дней. Показать хоть одну операцию федералов по ликвидации какого-нибудь бандформирования они, естественно, не удосужились — такие вещи чеченцы не снимают, ни к чему им это. Я внимательно наблюдал за изменением настроения шефа и к концу второго дня нашего пребывания в селе, когда многочисленные посетители оставили наконец нас в покое, рассказал ему о прошлогодней истории с «лицедеями», которых мы прищучили в этом селе. А потом, после некоторых размышлений, пояснил, как «духи» используют наших пленных в качестве живого щита.

— А что — есть доказательства? Факты? — как всегда поинтересовался дотошный британец.

— Сейчас у меня ничего нет, — сообщил я. — Но если мы с тобой попадем в какой-нибудь отряд и его начнут слегка уничтожать, сам все и увидишь, — пообещал я Тэду.

Целый вечер англичанин пребывал в мрачных размышлениях и совсем не разговаривал со мной. Я далек от мысли, что он радикально переменил свою мировоззренческую позицию относительно чеченской войны, но то, что сомнения заползли в британскую душу, — это факт.

После ужина я с полчаса проторчал на природе, любуясь красками догорающего заката и изучая особенности расположения дворов в юго-восточном секторе села. Сильно облегчал наблюдение тот факт, что хозяева проживали во второй половине дома и на эту сторону двора не наведывались. Ранее тут обитал их сын с семьей, но в самом начале войны он куда-то исчез вместе с женой и двумя детьми — такие вещи здесь случаются.

Когда совсем стемнело, я вернулся в дом, переоделся в черный тренировочный костюм, нацепил поясную сумку, в которую упаковал необходимую экипировку, и сообщил Тэду:

— Мне надо отлучиться. Если что — ты спал и ничего не знаешь. Хорошо?

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Тэд. — Ты будешь кого-то убивать?

— Я хочу встретиться с одним человеком, — пояснил я. — Возможно, его тут нет. Тогда я вернусь очень скоро, и нам здесь более делать нечего. А если есть, тогда посмотрим.

— Хорошо, — сказал Тэд. — Ты постарайся без трупов, ладно?

— Я, конечно, постараюсь, — пообещал я. — А там — как получится…

Спустя пятнадцать минут я благополучно миновал нужный мне двор и, крадучись, добрался до окраины села. Кое-где во дворах лениво залаяли было собаки, но быстро утихомирились — я жил здесь двое суток, успел пропитаться местным запахом и не являл собой агрессии, ощущаемой на таком удалении.

Забравшись в придорожную канаву на окраине села, я некоторое время размышлял и прислушивался. Судя по рассказам сельчан и прошлогодним оперативным данным, на ночь по периметру села выставляются парные посты для охраны от внезапного вторжения. Село достаточно большое — чтобы надежно перекрыть все пути вероятного подхода непредвиденного противника. Значит, эти посты сидят на достаточном удалении друг от друга и бдят посредством прослушивания — потому что сейчас непролазная темень, а ночных приборов, насколько я знаю, у них нет.

Посидев чуток, я уловил доносящийся слева с расстояния примерно 150 метров приглушенный говор, а несколько позже увидел мерцание двух сигаретных огоньков. Ну вот, курят часовые и болтают — совсем не бдят. Немного погодя справа в метрах пятидесяти я услышал какую-то возню и невнятную ругань. Мужской голос с левого поста спросил по-чеченски:

— Вы че там, долбитесь, что ли?

На что справа посоветовали вопрошавшему убираться в задницу, после чего на левом посту сильно развеселились. Ну вот и еще штришок. Значит, парни слева дернули травки — необкуренные так долго не смеются. Нормально! В двухсотметровом промежутке между постами в темной ночи может проползти целая рота, при условии, что бойцы не будут матюкаться и бряцать оружием.

Немного посидев в канаве, я аккуратно подобрался к забору усадьбы и затаился возле калитки. В прошлом году «лицедеи» ликвидировали здоровенную псину, охранявшую этот двор, а на ее будке насиловали молодую чеченку. Однако это ничего не значит — наверняка хозяева завели другую собаку. В чеченских селах в каждом дворе есть четвероногий сторож. Как говорил наш известный юморист, что ни домовладелец, то собака, а то и две.

Я слегка поскреб ногтями по доскам калитки и прислушался: спустя несколько секунд из глубины двора послышалось глухое басовитое рычание и лязг цепи. Судя по звукам, здоровенный кавказец, ленивый и добрый.

— Иди сюда, мой красавец, — тихо прошептал я и просунул под дверь небольшой кусок свежего мяса, украденный накануне с хозяйской кухни и посыпанный хитрым порошком без цвета и запаха, который имелся в «аптечке», прозорливо подаренной Шведовым.

На всякий случай удалившись от калитки, я некоторое время прислушивался: псина пару раз звякнула цепью и причмокнула — видимо, мясо ей пришлось по вкусу.

Спустя минуту во дворе стало тихо. Приблизившись к калитке, я слегка постучал по доскам — реакции не последовало. Отлично. В два движения преодолев забор, я спрыгнул во двор и присел, навострив уши. Тишина. Неподалеку белым пятном выделялось неподвижное тело собаки. Ощупав ее, я убедился, что псина крепко спит. Здоровенная псина! Хорошо, что ты такая ленивая и неразборчивая. При активных действиях и отказе от мяса мне пришлось бы плюнуть в тебя стрелкой из трубочки, вымоченной в быстродействующем яде. Через десять секунд ты бы отдала концы.

— В общем, повезло тебе, псина, — прошептал я, всматриваясь в силуэт дома. — Я иду к твоей хозяйке и потому убивать тебя нельзя — наверняка она тебя любит. И сильно обидится, если я тебя ликвидирую. Хотя при определенных условиях это особой роли не играет…

Подкравшись к дому, я подушечками пальцев исследовал первое попавшееся окно и двинулся дальше — тут не было форточки. Попеняв на себя, что в прошлом году не удосужился хоть на секунду заскочить в дом и изучить расположение комнат, я оставил в покое и второе окно — форточка здесь также отсутствовала. В третьем она имелась и, к моему большому удовлетворению, была распахнута настежь. Вытащив из поясной сумки трубчатый резиновый жгут, я аккуратно просунул один его конец в форточку, а второй вставил в слуховое отверстие. Зажав другое ухо ладонью, я расслабился, сделал несколько глубоких вдохов и перестал дышать. Спустя тридцать секунд я извлек жгут из форточки, возобновил дыхание и сделал вывод: в комнате спят двое пожилых людей — мужчина и женщина, причем у мужчины то ли искривлена носовая перегородка, то ли полипы. Впрочем, это меня в данный момент не интересовало, и я двинулся к следующему окну. Нет, мне до экстрасенса или яснослышащего далеко. Просто при достаточных навыках сугубо специфической направленности по дыханию людей легко можно определить их количество, пол, возраст и так далее — совсем необязательно для этого их видеть.

В следующем окне также имелась форточка, только она оказалась закрытой. Немного повозившись, я раскрыл внутреннюю задвижку ножом и, использовав трубку, как и в первом случае, определил, что в комнате спят молодая женщина и ребенок лет трех-четырех.

Убрав жгут в сумку, я облегченно вздохнул и поздравил себя с благополучным почином. Вполне могло случиться так, что женщина не оказалась бы на месте. Мало ли что — она могла куда-то уехать, заболеть, умереть. А если бы кто-нибудь узнал об изнасиловании, ее запросто могли забить камнями. Такие вещи тут бывают…

Женщина была на месте и, судя по ровному дыханию, в данный момент проблем в психофизиологическом плане у нее не было. Очень хорошо. Теперь мне оставалось лишь забраться в комнату, разбудить эту чеченку и поболтать с ней. Всего-то делов.

Я тяжело вздохнул и криво ухмыльнулся: надежды на то, что молодая женщина знает кого-либо из запечатленных на моей фотографии, почти не было. Хотя Чечня и большая деревня, это вовсе не значит, что в каждом селе любого «духа» все знают в лицо. Еще слабее надежда на то, что чеченка согласится мне помочь. Она вообще может получить разрыв сердца от страха или наделать много шума. Я опять вздохнул и потер вспотевшие ладони. Конечно, это крайне идиотская затея — ломиться среди ночи в окно к женщине, воспитанной на горских обычаях, и пытаться что-то от нее добиться. Однако я не мог ходить и спрашивать вкрадчивым голосом всех подряд: а не знаете ли вы кого из тех, что у меня на снимке? Семафорная почта в горах работает как часы, — уже на следующий день, ближе к вечеру, приперлись бы бородатые ребята в красивых зеленых беретах и начали бы тыкать меня раскаленными шампурами, ненавязчиво спрашивая: «А с какой целью интересуешься, хороший ты наш?» Я предполагаю, что процедура сия отнюдь не безболезненна и потому не стану размахивать фотографией перед всеми подряд. Эта женщина — мой единственный шанс. Если я не ошибаюсь, никто из соплеменников не знает, что ее изнасиловал «лицедей», а сама она об этом вряд ли кому скажет. Да, это шантаж. Это подло и низко, но я вынужден этим воспользоваться. Если же я ошибаюсь, мне придется ее убить…

В форточку я забирался минут пять, по сантиметру продвигая тело вперед и настороженно прислушиваясь к ровному дыханию спящей женщины. Очень хорошо, что в селе все ложатся спать на закате: дизели есть лишь у избранных, а даже если и имеются, люди предпочитают засыпать пораньше и вставать чуть свет — таков уклад. Спи, моя радость, спи — я сам тебя разбужу.

Благополучно спустившись на пол, я на ощупь исследовал интерьер и такового не обнаружил — в комнате имелся лишь широченный матрац, на котором лежала чеченка, прижав к себе безмятежно посапывающего ребенка. Еще я обнаружил, что дверь в комнату плотно закрыта, и слегка порадовался этому обстоятельству.

Очень медленно разогнув руку женщины, я аккуратно отодвинул ребенка в сторону и тихонько положил свою ладонь на лицо чеченки, прикрыв ей рот. Женщина начала сонно шевелиться и что-то замычала — я прошептал ей на ухо по-чеченски:

— Проснись! Проснись! Тихо, если ты закричишь, я убью твоего ребенка! — И приготовился навалиться на нее, чтобы лишить возможности активно двигаться. Реакция могла быть самая непредсказуемая: горские женщины делятся на две категории. Одни тупые и необузданные, они могут по любому поводу удариться в истерику с дикими криками и рваньем волос из разных мест, а другие забитые и покорные, безропотно сносящие любые удары судьбы. Вздрогнув всем телом, женщина попыталась приподняться и замерла, ощутив на своем лице тяжесть моей руки. Уфффф! Я облегченно вздохнул и некоторое время тихо шептал слова успокоения — те, что знал на чеченском.

Спустя полминуты я решил, что женщина окончательно проснулась, и сообщил ей:

— Я тебя пальцем не трону. Мне нужно лишь кое о чем спросить тебя. Потом я уйду тихо-тихо, и никто об этом не узнает. Очень прошу: веди себя прилично. В противном случае мне придется тебя убить, хотя я очень не хотел бы этого делать…

Осторожно ощупав мое лицо пальцами, чеченка слегка ударила по руке, закрывающей ей рот. Я убрал руку, и она шепотом спросила:

— Ты русский разведчик, да?

В голосе ее, как ни странно, я уловил скорее любопытство, нежели страх.

— Ну вот, здрасьте! Откуда ты взяла, что я русский разведчик? — удивился я. — Я что, плохо говорю по-чеченски?

— Ты говоришь по-нашему, как русский, — сообщила мне женщина. — Так что — ты русский?

— Вспомни август прошлого года, — не стал отпираться я. — Вспомнила? Я тот самый тип, что спас тебя от насилия. Ну? Женщина резко села и отпрянула — я рванулся было уложить ее на место, но она осторожно удержала мои руки и прошептала:

— Не бойся! Я не буду шуметь. У тебя есть фонарик? Хотелось бы посмотреть на твое лицо.

Я автоматически отметил, что она перешла на русский и владеет им довольно неплохо для сельской жительницы, немного подумал и, достав из сумки китайский фонарик, осветил свое лицо.

— Да, это ты… — женщина вздохнула. — Я… Я запомнила твои глаза тогда, когда ты оторвал от меня этого… Ну, его. Ты тогда бьы похож на зверя — думала, что убьешь… Кстати, кому ты рассказал обо мне?

— Я и есть зверь, — согласился я. — А о том, что произошло, я никому не рассказывал и трепать об этом не собираюсь.

— Спасибо тебе, — прошептала женщина и, внезапно схватив мою кисть, вдруг поцеловала ее.

— Ну, вот еще! Не за что, — я смущенно отдернул руку — отчего-то обстановка допроса мне не нравилась — голос у чеченки был мягкий и нежный, темнота, шепот с придыханиями… Ха! Эротичная какая-то обстановка. Так дело не пойдет. — Работа у нас такая — всех спасать, кто под руку попадется, — нарочито грубо проворчал я.

— Что ты хочешь? — после недолгой паузы поинтересовалась чеченка.

Я осветил ее лицо фонариком — да, у «лицедеев» губа не дура: эта дама очень даже ничего. Тьфу! Опять не туда понесло!

— Почему ты одна? — строго спросил я. — Где твой муж?

— Мой муж воюет, — спокойно ответила женщина. — Он — командир отряда, который располагается недалеко от Хатоя. Зовут его Вахид Музаев.

— О! — Я удивленно присвистнул. — Однако… А как получилось, что он тебя бросил на произвол судьбы? Вон, в прошлом году бандиты напали на ваше село, и вам тоже досталось, а если бы охрана какая была, может, и не было бы ничего…

— Я живу у родителей мужа, — пояснила женщина. — И я здесь в безопасности. Никто не посмеет меня пальцем тронуть, все знают — чья жена. А то, что было в прошлом августе, — в этом уже разобрались. Это случайность. Правда, до сих пор неизвестно, точно ли это люди Умаева, доказательств ведь нет, а слова неверного не являются основанием для начала кровной мести.

— Я в гробу видал такие случайности! — высказал я свое мнение и поинтересовался:

— Неверный — это я?

— Ты или твои люди, — ответила женщина. — Кто-то из вас сказал, что бандиты — люди Умаева.

— Ясненько, — я достал из кармана фото и осветил его фонариком. — Ваши боевики похитили мою жену — это было на территории России, за пределами Чечни. Я ее ищу. Посмотри — может быть, ты знаешь кого-нибудь из этих людей?

Женщина некоторое время вглядывалась в лица на снимке, затем спросила:

— Давно украли твою жену? — И в голосе ее я уловил неподдельное сочувствие — какие-то материнские нотки даже, будто родной человек спрашивал.

— Уже больше недели, — ответил я. — Да, восемь дней прошло. Впрочем, это не так важно. Ты узнала кого-нибудь?

— Да, узнала, — женщина указала пальцем на молодого безбородого «духа» в тюбетейке. — Очень похож на двоюродного брата Ахмеда Шалаева. Хотя точно не знаю, может, и не он… И напрасно ты говоришь, что не так важно, сколько времени твоя жена находится у наших. Я знаю, что они делают с русскими женщинами. Чем больше времени она у них, тем меньше стоит ее жизнь…

— Хорош базарить! — оборвал я чеченку. — Ты очень недурственно владеешь русским для сельской женщины. И вообще ты чересчур умная — убивать пора.

— Я с Грозного, — пояснила женщина. — До замужества жила в городе. Извини, я знаю, что тебе сейчас несладко… Кстати, меня зовут Айсет. А тебя?

— Ну вот, мы уже ведем светскую беседу. — Я ядовито усмехнулся. — Да уж… Ну, пусть я буду для тебя Иваном. Устраивает?

— Вполне, — кокетливо ответила женщина. — Что ты хочешь еще?

— Кто такой этот Ахмед Шапаев? — поинтересовался я. — Где его жилище?

— Ахмед — наш сельчанин, — пояснила Айсет. — Он недавно вернулся с войны. Сейчас командует отрядом самообороны, как самый опытный, — его старейшины назначили. Семья его в Грозном, а сам он проживает в штабе отряда самообороны: на той стороне села крайний дом у ручья. На крыше кораблик есть.

— Флюгер? — уточнил я.

— Ага, флюгер, — согласилась Айсет. — Вот этот, его брат — зовут Бесланом, иногда приезжает к Ахмеду в гости. Но очень

Редко, в последние полгода вообще, по-моему, не был. Фамилию этого парня я не знаю. И вообще надо уточнить, тот ли это, кто тебя интересует, — мало ли похожих…

— Ну ясно, — я погасил фонарик и вместе с фотографией спрятал в сумку. — Ну вот вроде бы и все. Более меня здесь ничего не задерживает.

— А ты действительно мог бы меня убить? — неожиданно поинтересовалась Айсет. — Ты не похож на убийцу…

— Ну что ты, что ты! — Я покривил душой и негодующе фыркнул. — Это я так — для того, чтобы успокоить тебя. А вообще — если бы начала буянить, просто пережал бы сонную артерию — и всего делов. Я женщин не убиваю — тем более молодых и симпатичных… Ну все. Спасибо тебе. Я удаляюсь.

— Подожди! — Айсет вдруг схватила меня за руки и потянула к себе. — Ты залез ночью в комнату к молодой женщине, об этом никто не знает… И ты так просто хочешь уйти?

— Э-э — ты что? — Я мгновенно вспотел и напрягся — сердечко заскакало в груди. — Ты это дело прекращай!

— Тихо! Ребенка разбудишь! — Айсет вдруг дернула меня к себе и, обхватив руками за шею, сбивчиво зашептала:

— Это… Ну, я это… Давно не была с мужчиной… Останься еще чуть-чуть, побудь со мной! Я так тебе благодарна, так обязана, — а руки ее между тем уже плотно прижимали мою грудь к упругим полушариям, от прикосновения к которым горячая волна моментально ударила в голову и лишила возможности рационально соображать. Ну, что тут было поделать?! Молодая симпатичная женщина тащила меня к себе, и, против ожидания, от нее не пахло овечьим сыром и навозом, а наоборот — ее тело издавало аромат парного молока и свежего сена. Утробно всхлипнув, я сдался и, нащупав трясущимися руками то, что положено иметь любой женщине, моментально воспользовался всем этим в полном объеме. Затем, по прошествии малого количества времени, мы повторили это занятие. Через некоторое время Айсет укачала проснувшегося ребенка, после чего мы совокуплялись еще два раза…

Да, это аморально и, возможно, просто подло — делить страсть с женщиной из враждебного племени в то время, как его представители похитили твою жену. Но ведь об этом никто и никогда не узнает..

Вернувшись на хаус, я обнаружил, что пробыл в доме Айсет четыре часа. Однако! Тэд не спал — он был сильно пьян и что-то записывал в свой блокнот, беспрестанно хихикая и пожимая плечами.

Заметив мое присутствие, коллега некоторое время таращился на часы, затем погрозил мне пальцем и резюмировал:

— Ти есть тех… тех… О! Ти есть мудакххх, май френд. Май джеппа — джем-джем…

— Очко жим-жим, — поправил я и плюхнулся на свое спальное место в углу. — Скоро научишься выражаться в полном объеме. А чего пьян? Переживал?

— Конечно, переживал, — Тэд погасил аккумуляторную лампу и рухнул на кровать. — Тебя нет более четырех часов. Мало ли что могло случиться? Ты никого там не убил?

— Пока нет, — успокоил я. — Но, очень возможно, скоро убью. Спи давай, завтра нам придется делать визиты и любопытствовать, как там себе поживают отдельные особи с туманным военным прошлым. Точнее, уже сегодня. Спи…