"Кровник" - читать интересную книгу автора (Пучков Лев)

ГЛАВА 19

…Лица пацанов, стоящих на маленьком каменистом пятачке, не выражают никаких эмоций. Они провели три недели в зиндане — яме, прикрытой сверху сваренной крестом арматурой, питались помоями и вынуждены были ходить под себя. Любой человек, пробыв в таких условиях даже самый непродолжительный срок, будет воспринимать окружающую действительность как кошмарный сон, и окончание этого сна вызовет у него лишь облегчение. В течение трех недель пленных частенько доставали из ямы и отрабатывали на них удары — любой «дух», приняв на грудь граммов триста, мог подойти к зиндану, перекинуться с часовым парой фраз и беспрепятственно реализовать свое стремление совершенствоваться в рукопашке.

Поэтому пацаны безразлично смотрят мертвыми глазами на первые лучи восходящего солнца и ждут, когда же наконец окончится церемония.

Абдулла величественно и проникновенно читает приговор:

— Именем Великой Ичкерии трое солдат и лейтенант федеральных сил приговорены к расстрелу за изнасилование, убийство мирных жителей и систематическое мародерство. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. — Он будет приведен в исполнение спустя пять минут по завершении выступления Абдуллы.

Один из «духов» ходит возле осужденных с видеокамерой, ловит выгодный ракурс, чтобы запечатлеть на пленке обращение Абдуллы для передачи федералам.

Тэд сонно зевает и неодобрительно покачивает головой. Нам пришлось очень рано проснуться, чтобы участвовать в церемонии. У британца двойственное отношение к происходящему: ему жаль молодых людей, которых сейчас расстреляют, и в то же время он полон благородного негодования, вызванного их не праведными деяниями.

Вчера Абдулла весь вечер идеологически обрабатывал нас (он умеет это делать просто великолепно), демонстрируя снимки расчлененных трупов малолетних девочек и протоколы допросов пленных, подписанные ими собственноручно. Пленные во всем признались и просят наказать их по всей строгости международного военного права.

— Да, я все понимаю, — согласился британец с доводами командира отряда. — Но уж больно варварский метод вы избрали для приведения приговора в исполнение. Их надо отдать в руки правоохранительных органов и казнить цивилизованным способом, как это делается у нормальных людей. Посадить на электрический стул или поместить в газовую камеру. А публичный расстрел — это, знаете ли…

— Правоохранительные органы на стороне захватчиков-оккупантов, — легко парирует Абдулла. — Газовых камер и электрических стульев в Ичкерии нет, хи-хи-хи… А то, что расстрел будет публичный… Ну, мужественным горцам не привыкать к виду смерти. Они постоянно смотрят ей в лицо…

Опасаясь скандала, я не стал рассказывать Тэду то, что мне удалось подслушать из разговоров бойцов отряда. Пленных взяли в рейде — элементарно утащили с блок-поста на трассе Ростов — Баку. Их часть прибыла в Чечню совсем недавно — бойцы малоопытные и необстрелянные — вот и попали как кур в ощип. До нашего появления в лагере они даже и не подозревали, что сотворили столько гнусных злодеяний. Это обстоятельство вызывало изрядное веселье среди бойцов отряда, которые меж собой обзывают своего командира Геббельсом.

— У командира целый чемодан такого компромата, на всю группировку хватит, — перемигнулись между собой двое приближенных Абдуллы, присутствовавшие при нашей беседе, и тут же спрятали улыбки, напоровшись на укоризненный взгляд Бекаева.

Весь этот фарс с расстрелом устроен ради нас с Тэдом, чтобы британские журналисты зафиксировали факты зверств оккупантов на земле Ичкерии, закрепили в умах западной общественности мысль о неотвратимости наказания, которое ожидает каждого федерала, уличенного в подобного рода преступлениях.

Хитромудрый Абдулла пояснил, что он хочет воспользоваться этим случаем для спасения жизней сотен чеченских детей и женщин.

— Я запишу расстрел на видеокассету и выступлю перед видеокамерой с обращением к командованию группировки, — пояснил он нам с Тэдом. — Я обману их: скажу, что расстрелял этих людей просто так, не за преступления, а потому что таким образом хочу остановить бомбардировку соседнего лагеря партизанского отряда, в котором находятся женщины и дети! Это очень удобный случай. Я же не могу специально отстреливать пленных ради устрашения федералов — мы очень гуманный и законопослушный народ!

Тэд пожимает плечами — да, случай, конечно, удобный, но больно это похоже на действия экстремистов, захвативших заложников…

— Этот маленький обман спасет жизни тысячам женщин и детей! — с пафосом восклицает Абдулла. — Я готов дать себя расстрелять перед видеокамерой, лишь бы удалось кого-то спасти!

Тэд окончательно сдался — напористый Абдулла кого хочешь убедит и разжалобит: что-что, а оратор он хороший. Правильно подметили бойцы — Геббельс! Геббельс — это не фамилия, это состояние души…

Абдулла заканчивает обращение к федеральному командованию и произносит несколько фраз для солдатских матерей. Смысл таков: ваши сыновья не должны умирать за толстый карман хитрожопого дяди — повлияйте на военных, чтобы прекратили бомбардировки горных баз «непримиримой» оппозиции.

Я стою и стараюсь ритмично дышать по системе. Боюсь, что если перестану концентрировать внимание на дыхании, то не выдержу и сорвусь. Больше всего на свете мне сейчас хочется подскочить к двум бойцам расстрельной команды, что находятся в шести метрах от нас с Тэдом, мгновенно убить их и забрать автоматы. И с двух рук залупить по толпе «духов», построившихся неровными рядами для лицезрения церемониала.

Я уверен, что достаточно легко смогу проделать такой трюк — от этой уверенности желание немедленно заняться боевой работой становится просто невыносимым.

Меня удерживает на месте лишь трезвый расчет. В каждом автоматном магазине по тридцать патронов. «Духов», столпившихся напротив пятачка, — полторы сотни. С учетом фактора рассеивания патронов не хватит даже для половины.

В другой ситуации я был бы рад умереть, прихватив с собой так много хороших бойцов противника. Но в настоящий момент у меня есть дело, которое нужно завершить во что бы то ни стало. А потому я смотрю прямо перед собой и концентрирую внимание на ритмичном дыхании. Простите, пацаны…

Абдулла завершил свое выступление. Кивнув расстрельной команде, он поднимает вверх руку и замирает в театральной паузе. Расстрельщики изготавливаются для стрельбы стоя и целятся. Рука Абдуллы мелко подрагивает в верхней точке. Мужик с видеокамерой засуетился — не может решить, на кого направить объектив: то ли на Абдуллу, то ли на приговоренных, то ли выбрать промежуточный план…

В наступившей тишине слышится странный звук. Я озираюсь вокруг — это кто-то всхлипывает. Странно, что в рядах «духов» возможно такое проявление… Нет, это не «духи».

Плачет лейтенант. Он покрепче солдат, чуть постарше: три недели пребывания в вонючей яме и побои боевиков не смогли окончательно убить в нем желание жить. В последние секунды пребывания на этом свете в сознании юного лейтенанта внезапно проснулось понимание нелепости происходящего, растолкало в стороны пелену равнодушного безразличия и выбралось наружу.

Тэд отворачивается и делает вид, что протирает очки — ему искренне жаль лейтенанта, несмотря на его «преступления». Вчера утром мы беседовали с пленными в присутствии Абдуллы — журналист знает, что лейтенант только в марте закончил училище. Не успел еще повоевать, салажонок.

Тэд украдкой смахивает слезу с ресницы. Один из солдат, стоящий рядом с лейтенантом, кладет ему руку на плечо и шевелит разбитыми губами — что-то говорит командиру. Лейтенант, вздрагивая плечами, поднимает голову и старается смотреть прямо, в черные зрачки автоматных стволов.

В эту секунду я даю себе клятву, что буду мстить, пока не умру…

Рука Абдуллы резко опускается вниз. Две длинные очереди сливаются в одну. В последний момент пленные тесно прижимаются плечами, и тела их падают друг на друга, образуя общую кучу окровавленных тряпок с торчащими в разные стороны ногами и руками.

Церемония окончена. «Духи» без команды расходятся. Четверо из них, надевая на ходу брезентовые рукавицы, подходят к трупам, хватают их за ноги и тащат за ограду лагеря. Контрольные выстрелы в лагере Абдуллы не делают — расстрелянных сбрасывают в пропасть.

…В лагере Абдуллы Бекаева мы с Тэдом пробыли три дня. Это, наверно, роковой срок — практически везде мы останавливались именно на три дня, и ничего хорошего для местного населения из этого не выходило.

По сравнению с бойцами «Мордаса» «духи» Абдуллы выглядели неуправляемой бандой диких варваров. В столь же значительной степени отличалось слабое подобие порядка в здешнем лагере от железной дисциплины, господствующей в полку Вахида Музаева, упокой Аллах его душу…

Когда мы заехали в Мехино и попросили первых попавшихся местных жителей препроводить нас в отряд Абдуллы Бекаева, никто из них даже не счел нужным поинтересоваться целью нашего приезда.

Жители — четверо стариков, сидевших на лавке у двора, — переглянулись и пожали плечами. Затем один из них недоуменно развел руками и сказал:

— Зачем провожать? Сами доберетесь. — Он небрежно махнул рукой на север. — Вон дорога, езжайте по ней. Она ведет прямиком на серебряный рудник — там отряд Бекаева. Езжайте, Абдулла гостей любит…

Спустя полтора часа нашу машину уже досматривали двое худых грязных «духов», заросших недельной щетиной, которые даже не удосужились взять свои автоматы, лежавшие на бруствере выдолбленного в скальном грунте окопчика. Это бьы сторожевой пост отряда Бекаева, в единственном числе представлявший систему охраны лагеря Абдуллы.

Чуть позже я убедился, что много часовых выставлять здесь было нецелесообразно. С трех сторон лагерь окружали неприступные скалы, а с четвертой надежно защищал отвесный спуск в ущелье. Попасть в стан отряда можно было лишь по неширокой горной дороге-серпантину, одна обочина которой упиралась в скалу, а вторая обрывалась в пропасть. Эта дорога просматривалась минимум на километр — о том, чтобы пробраться незаметно к лагерю, не стоило даже и думать.

— Вот это я себе гнездышко свил! — похвастался горный орел Абдулла, знакомясь с нами. — Это неприступная цитадель! Если федералы не будут меня бомбить, я смогу здесь лет десять держаться против какого угодно войска. А бомбить меня федералы не будут. — Бекаев хитро улыбнулся и потыкал пальцем в сторону своего гаранта безопасности…

Перспектива попасть на страницы будущей книги в ипостаси народного героя и наравне с Рембо прогреметь на весь мир Абдуллу чрезвычайно одухотворила. Он пообещал показать все, что мы пожелаем, и пригласил оставаться в отряде сколько нам заблагорассудится. Затем командир отряда проводил нас в помещение для отдыха и до ужина оставил в покое.

— Мы попали в пещерный век, — растерянно констатировал Тэд, раскладывая свои вещи на дощатом топчане, покрытом какими-то подозрительными пятнами.

Британец был отчасти прав — все обитатели лагеря ютились в многочисленных пещерах, оставшихся после выработки рудника, исключение не составлял даже командир отряда. Только его пещера здорово отличалась от нор остальных «духов». Это была целая галерея с небольшим входом. Просторная и по-своему комфортабельная, она содержала ряд отдельных комнат, объединенных обширным коридором.

Вход в галерею украшала массивная железная дверь, заперев которую Абдулла имел возможность полностью изолировать себя от своего буйного воинства.

— Двойная дверь! — жизнерадостно ухмыльнулся молодой олигофрен Гусейн, единственное живое существо мужского пола, проживавшее совместно с командиром отряда и являвшееся бессменным стражем ворот. — Гранатомет не пробьет! Видишь — дыра, мастикой замазана? Гы-ы-ы! Это Ходжа стрелял, когда пьяный был! Из гранатомета стрелял — и не пробил! — так нас встретил верный пес Абдуллы, когда мы пришли к нему в связи с приглашением на ужин. Да, Бекаев, по всей видимости, в твоем лагере иногда бывает довольно весело — тут отовсюду так и веет этакой бесшабашной удалью, полупьяной разгульной дурью…

— У меня в отряде — железная дисциплина! — величественно заявил Абдулла за ужином. — Мои воины, пока последний оккупант не уйдет с нашей земли, не возьмут в рот спиртного, не употребят наркотик и не прикоснутся к женщине. Каждый из них с улыбкой на устах умрет в бою, но не дрогнет перед лицом противника!

В таком духе гостеприимный хозяин разглагольствовал часа полтора. Мы давно уже прикончили ужин и нагло пристроились дремать прямо за столом — полумрак пещеры располагал к томному отдыху после обильного застолья. Умудренный опытом Тэд даже не изобразил попытки каким-то образом фиксировать ход беседы. Спохватившись, Абдулла вытащил нас из-за стола и потащил на экскурсию по лагерю.

Ничего особенного лагерь собой не представлял. Жилые пещеры со скудной утварью, складские помещения, ряд хозяйственных построек (опять же в пещерах) — вот, собственно, и все. Смотреть тут было не на что.

Особое внимание командир заострил на имеющемся в отряде складе с боеприпасами и системе самоликвидации. Это меня сильно заинтересовало, и, пользуясь случаем, я под руководством Абдуллы тщательно исследовал в визуальном порядке и первое и второе, делая вид, что это интерес чисто описательского свойства.

— Я здесь могу воевать сколько угодно, — похвастался Бекаев. — Боеприпасов хватит надолго. Ну а если они кончатся, у меня есть такое хитрое устройство — пойдемте, покажу…

Система самоликвидации представляла собой установленные в разных точках лагеря мощные фугасы, объединенные общей электросетью.

— Иранские специалисты делали, — небрежно этак бросил Абдулла. — Нам представители всех народов помогают…

Осмотрев фугасы, мы с Тэдом проследовали в покои командира, где Бекаев показал устройство дистанционного управления, которое приводило в действие систему самоликвидации. Оно состояло из коробки с приемной антенной, от которой в разные стороны разбегались провода телефонного кабеля и передатчика — пульта дистанционного включения сигнала.

— Я эту штуковину постоянно ношу с собой, — Абдулла любовно погладил пульт и спрятал его в нагрудный карман. — Если что, набрал код, на табло высветились нули, выставил время и нажал на красную кнопку. Когда время выйдет, база взлетит на воздух! — Бекаев вздел руки к пещерному своду и, надув щеки, сделал вот так:

— Пхххх!!! И все… Можно время не выставлять, сразу нажать красную кнопку — тогда база взлетит на воздух мгновенно.

— Вместе с тобой? — игриво поинтересовался я.

— В моей пещере нет фугасов, — мудро улыбнулся Абдулла. — Если база взорвется, дверь в галерею засыпет камнями. Пока враги будут ее расчищать, я спокойно удалюсь на безопасное расстояние. Пошли, покажу. — Абдулла провел нас по коридору к железной двери, утопленной в скальном монолите, и, набирая код на механическом замке, пояснил:

— Здесь мы иногда выходим на операции, когда нужно работать по ту сторону скал. Код, естественно, знаю только я. — Дверь ржаво скрипнула и резко распахнулась. — На пружинах, — пояснил командир. — Пошли, выведу вас в одно интересное местечко. Только, смотрите, не захлопывайте дверь — замок автоматически закрывается. Придется потом обходить вокруг полдня!

Освещая себе путь фонариком, Бекаев прошел в дверной проем и начал спускаться. Мы с британцем двинулись вслед за хозяином по скрипучим ступеням деревянной лестницы, спиралью спускавшейся вниз по узкому коридору с низким сводчатым потолком. Минут через пятнадцать мы неожиданно выскочили из узкого лаза на лесную поляну и удивленно замерли на месте, рассматривая высокую траву, деревья, кусты…

— Что, не ожидали?! — воскликнул Абдулла, довольный произведенным эффектом. — Вроде бы были в мрачных пещерах, а тут — на тебе, лес, травка… Только не советую ходить по этой травке. В десяти метрах от лаза начинается лесная полоса, которая напичкана минами.

Придя в себя, я поинтересовался, как это они умудряются шляться на операции по заминированному лесу.

— А у меня формуляр есть, — признался Абдулла. — У меня все по науке. Там каждый проход обозначен, каждая мина учтена… Ну хватит, пойдемте назад. — И гостеприимный хозяин проводил нас в «гостиницу», расположенную по соседству от его пещеры…

За время нашего пребывания в лагере Бекаева, кроме расстрела пленных, ничего примечательного не случилось. Днем отряд почти поголовно спал, а ближе к вечеру на базе начиналась вялотекущая жизнедеятельность. Насколько я понял, такой жизненный уклад здесь сформировался уже давно и был обусловлен спецификой ночной боевой работы.

Контроль за нашим времяпровождением не велся, поэтому мы с Тэдом имели возможность беспрепятственно шляться по территории базы в любое время дня и ночи.

Подслушивая разговоры бойцов и напрямую общаясь с ними, я уже к концу второй ночи нашего пребывания в отряде владел целой кучей полезной информации, которую вполне можно было использовать как руководство к действию.

Оказалось, что гарант безопасности отряда Абдуллы — маленький концлагерь, расположенный на открытой местности, — это липа. Барак, в котором когда-то размещалась контора рудника, в настоящее время служил жилищем для наемников-славян.

Мы побывали там, и Бекаев пояснил, что все эти ребята (а было их чуть более двух десятков) — пленные. «Ребята» имели весьма наглые румяные морды, целыми днями спали, ели, смотрели телевизор, играли в карты и жрали водку чуть ли не ведрами.

— А вот эти, в яме, — кто они? — поинтересовался Тэд, проходя мимо зиндана.

— А это военные преступники, — объяснил Абдулла, уводя нас под ручки прочь от зловонной ямы. — Они очень, очень опасны, и потому мы их держим там… — Выше я приводил, как впоследствии обошлись с этими «преступниками».

В лагере были женщины… Момент нашего появления в отряде как раз совпал с наступлением сексуального кризиса. Судя по подслушанным в первый вечер разговорам, последняя женщина, привезенная недавно из рейда, умерла два дня назад, и труп ее сбросили в пропасть.

— Зря выкинули! — сокрушался, сидя у костра, молодой здоровенный «дух», наблюдая, как товарищ раскупоривает очередную бутылку водки. — Минимум дня два можно было еще пользоваться, минимум! Положили бы в погреб, она бы еще долго не пахла…

— А ты иди у командира попроси, — насмешливо посоветовал здоровому сосед, разливая водку по кружкам. — Там у него одна блондинка есть — уххх! Недавно привез откуда-то. Вот ее бы я-уххх!!!

— Ага, попроси! — передразнил здоровый. — Попроси… За такие просьбы Геббельс самого раком поставит… — И, заметив меня, помахал рукой. — Э, журналист! Комон, комон! Подгребай к мужикам — огненный вода пить будем! Английский герл вспоминать будем…

Судя по разговорам, Абдулла имел целый гарем — то ли пять, то ли шесть женщин, которых «духи» в разное время приволокли из рейдов. Насколько я понял, женщинам, попавшим в гарем командира отряда, в определенной степени повезло: тех, которые Абдулле не нравились, он милостиво отдавал в «общак». Групповое пользование было весьма непродолжительным — от силы дня три-четыре. В течение этого времени женщина умирала, и труп ее сбрасывали в пропасть…

Итак, за три ночи я собрал достаточно информации для того, чтобы приступить к работе. Сопоставив факты и взвесив все детали предстоящего мероприятия, я пришел к выводу, что более придумать нечего, и в последнюю ночь пребывания в лагере спал сном праведника, совершенно игнорируя жизнерадостный шум ночной жизни отряда.

Утром Абдулла провожал в рейд наемников-славян. Мы с британцем, желая как можно раньше отправиться в путь, встали в пять утра и, выбравшись из пещер наружу, напоролись на построившихся в полной экипировке «федералов». У меня аж дух захватило в первый момент — подумал, что наши взяли лагерь штурмом! Да так тихо взяли! Приглядевшись, я узнал лица «военнопленных» и сник. Да, воображение в последнее время что-то у меня пошаливает, этак недолго и шизиком стать!..

Бекаев как раз прохаживается за строем и нас с Тэдом поначалу не заметил. Как и мы его. В момент нашего появления речь шла о вознаграждении за боевую работу — каждому наемнику обещали дать по возвращении с операции по 10 000 баксов на брата.

Увидев дорогих гостей, Абдулла несколько смутился, но тут же нашелся.

— Это я пленных на волю выпускаю, — веско заявил он, глядя на нас кристально чистыми глазами. — Как захватил, так и отпускаю — с оружием, экипировкой… Пусть ребята к матерям идут — они свое отвоевали! Вот такой мы гуманный народ…

В 9.00 мы с британцем трогательно распрощались с Абдуллой и укатили из лагеря. Время для убытия было выбрано не случайно: именно в 9.00 производилась смена караула на сторожевом посту. Следующая должна была состояться лишь в 17.00 (часовые несли службу по восемь часов).

Притормозив возле поста, я попрощался за руку с дозорными, пожелал им удачи, подарил (к вящему возмущению Тэда) блок «Кэмела» из его запаса и спросил, где в Мехино есть автомастерская — мол, двигун масло гонит. Часовые охотно объяснили, как в селе найти эту самую мастерскую, и гордо вскинули нам вслед кулаки, заметив, что англичанин прицелился на них фотоаппаратом через окно машины…

Удалившись от лагеря на пару километров, я обстоятельно разъяснил Тэду, как лучше объехать скальный массив и выбраться на участок трассы, к которому, если все получится, я должен выйти ориентировочно между 16 и 17 часами. На прощание я обнял британца, и он мгновенно насторожился:

— Тебя могут убить? — трагическим шепотом поинтересовался он. — Ты раньше никогда не обнимался!

— Меня могут убить в любое время, — с досадой заметил я. — Не стоит делать из этого трагедию — работа у меня такая… Ты лучше вот что: через Мехино проезжать будешь — гони побыстрее, чтобы не заметили, что ты один. Маловероятно, что кто-то мгновенно сообщит Абдулле об этом, если заметит. Но чем черт не шутит…

Проинструктировав своего шефа, я открыл капот и быстро вымазался в масле с ног до головы, для пущей убедительности даже лицо заляпал. Захлопнув капот, я помахал Тэду ручкой и пошел вверх по серпантину.

Объясняться на посту мне не пришлось. Один из часовых (второй спал в окопе) критически осмотрел мой прикид, сочувственно покачал головой и высказал предположение:

— Тягач командир не даст — всю ночь видак смотрел, соляру с тягача в дизель слил. В лучшем случае позвонит в село и скажет, чтобы снизу что-нибудь прислал. Пока там наши раскачаются — будете сидеть до обеда минимум…

Огорченно помахав руками, я перекинулся с часовым еще парой фраз и прошел мимо поста в лагерь. Обойдя по кругу «концлагерь», я убедился, что обитатели пещер спят, и постучался в железную дверь, ведущую в командирские покои.

Спустя полминуты дверь растворилась — наружу высунулась заспанная физиономия олигофрена Гусейна.

— Командир спит, — хриплым шепотом сообщил он. — А вы уехали, — и хотел было затворить дверь.

— Мы уехали недалеко, — ласково улыбнулся я Гусейну и нахально протиснулся внутрь, отжав его от двери. — И командир просил меня зайти.

Гусейн растерянно пожал плечами и затворил дверь, задвинув массивную щеколду. В широком коридоре командирских покоев воцарился полумрак: свет в пещеру пробивался через мелкоячеистую решетку, установленную над дверью.

Ухватив олигофрена за горло, я «одел» его на колено и крепко стукнул башкой о стену, затем аккуратно опустил обмякшее тело на пол. Осмотревшись по сторонам, я прихватил со скамейки допотопный шахтерский фонарь, включил его и направился к спальне командира, по дороге мимоходом ободрав бельевые веревки, развешанные в коридоре рачительным олигофреном.

В спальне Абдуллы стоял тяжкий смрад, более похожий на запах дикого зверя, нежели на человеческий. Командир спал мертвым сном, раскинувшись в одежде на широком топчане и мощно свистя носом.

На всякий случай убрав подальше командирский автомат, я вытащил из ножен на поясе Бекаева длинный кинжал и залепил хозяину покоев смачную оплеуху.

Моментально проснувшись, Абдулла закрыл глаза ладонью, пытаясь спрятаться от ослепительного света фонаря, и недовольно пробормотал:

— Кто? Что? Чего, э?

— Встань, Абдулла, — посоветовал я командиру. — Мужчина должен умереть стоя!

Бекаев сориентировался довольно быстро. Поморгав секунд пять, он зарычал, цапнул правой рукой за ножны и, вскочив с топчана, мгновенно напоролся переносицей на мой быстродвижущийся правый локоть. Получив чувствительный удар, Абдулла схватился руками за лицо, сел обратно на топчан и сильно поскучнел.

Не встречая особого сопротивления, я спеленал Бекаева по рукам и ногам бельевой веревкой, немного подумал и, сорвав с его головы широкую зеленую ленту, взнуздал по всем правилам конногвардейской науки, после чего приступил к обсуждению ситуации.

— Я тебя убью, Абдулла, если не скажешь, где располагаются твои женщины, — пообещал я. — Ну, быстро, козлик!

— По коридору до конца — там дверь справа, — командир мотнул головой влево. — Вон ключ на стене висит, — он покачал головой и плаксиво прошипел из-под повязки:

— Зачем так бить, дурак?! Ты вообще, кто такой, а?

— Я твой должник, Абдулла, — сообщил я и потыкал связанного кинжалом в живот. — А теперь меня интересуют три кода и формуляр. Яволь, Геббельс?

— Три чего? — не понял пленник. — Ты кто такой, мужик?

— Три кода и формуляр, — повторил я. — Код замка на двери, что ведет в шахту; код пульта дистанционного управления; код замка на твоем сейфе, где деньги лежат, и формуляр минных полей… И расстанемся по-хорошему.

— Ты англичанин, — спокойно сказал Абдулла, щурясь от слепящего света фонаря. — Я тебя узнал по голосу. Но ты — не англичанин. Кто ты?

— Конь в пальто! — крикнул я. — Мне надоела твоя болтовня, идиот. Давай, быстрее колись, мне надо убираться отсюда.

— Ты умрешь, как собака, — Бекаев глубокомысленно ухмыльнулся. В тоне его я не уловил страха. Он говорил как хозяин, уверенный в своей правоте и защищенности. — Ни хрена я тебе не скажу: очень скоро мои люди порежут тебя на кусочки. Да, кстати, зачем тебе мои женщины, индюк? Трахаться, что ли, захотел, э? Ха! Да тебя скоро самого в жопу…

Не дослушав прогноза по поводу моей пятой точки, я закатил своему пленнику мощную оплеуху, ухватил его за ноги и выволок в коридор, взяв по ходу действий ключ со стены.

— Если дернешься, скотина, убью, — пообещал я Абдулле и направился в конец коридора. Добравшись до крайней справа двери, я с замиранием сердца вставил в скважину ключ и, два раза повернув его, потянул за дверную ручку.

Луч фонарика выхватил из темноты большие дощатые нары, на которых среди беспорядочной кучи тряпья лежало несколько женщин!

Бросившись вперед, я пополз на карачках по этим нарам, светя фонарем в лица сонно жмурившихся пленниц Абдуллы. Моей жены среди них не было.

— Ну, где же она? — отчаянно простонал я, затравленно озираясь вокруг и прощупывая лучом фонаря каждый сантиметр тряпья.

— Кого вы ищете? — поинтересовался голос справа. Я резко развернулся и осветил фонариком полную шатенку с веснушчатым лицом.

— Моя жена! Она должна быть здесь, — тихо сказал я. — Она… она блондинка, худенькая такая…

— Светлана? — уточнила шатенка. — Ее зовут как — Светлана?

— Да, да — Светлана, Светлана! — обрадованно воскликнул я. — Где она?!

— А-а-а, ясно, — голос шатенки потух. — Вон она, у стены. Вы слезьте с нар и обойдите справа.

Спрыгнув с нар, я подскочил к стене и наткнулся на медицинские брезентовые носилки, стоявшие на полу. На носилках лежала женщина в черном глухом платье и темной косынке, повязанной так, что она закрывала пол-лица.

Чуть не падая в обморок, я приподнял косынку. Господи! Это была Светлана! Ее широко раскрытые глаза безучастно смотрели на меня, даже не реагируя на яркий свет фонаря.

— Света! Светочка! Солнышко мое! — Я начал трясти ее за плечо, чувствуя неподатливую одеревеневшую плоть и не решаясь спросить соседок своей жены о причинах ее теперешнего состояния. — Господи, ласточка моя, да что ж с тобой стряслось?

— Мы не стали говорить Абдулле, — тихо сказала шатенка, подходя сзади и кладя руки мне на плечи. — Он бы расстроился… Вчера вечером это произошло. Ей постоянно наркотики колют — ну вот… От передозировки, короче…

Я на секунду застыл в неподвижности, переваривая смысл сказанного шатенкой. Нет, нет, что за чушь она порет? Этого не может быть!

— Что вы сказали? — переспросил я. — Она вчера заболела? От передозировки?

— Она умерла, — несколько раздраженно поправила меня шатенка. — Вы что ж, сами не видите, что ли?

Медленно, как во сне, я приложил два пальца к артерии на шее моей жены… Я делаю так, когда хочу убедиться, что поверженный мною враг умер. Если он действительно умер, пульс не прощупывается…

Пульс не прощупывался и в данном случае. Моя жена была мертва.