"Неизвестная война. В небе Северной Кореи" - читать интересную книгу автора (Абакумов Борис Сергеевич)

В НЕБЕ СЕВЕРНОЙ КОРЕИ

…1950 год. Газетные рубрики «кричат» о войне в Корее! «Страна „Утренней свежести“ в дыму разрывов напалмовых бомб!» «Черные тени американских бомбардировщиков, так называемых „Летающих крепостей“, закрыли солнце над Пхеньяном!» «3500 американских бомбардировщиков первой линии готовы к вылету!».

Дальний Восток в напряженном ожидании:

• как развернутся события дальше?..

• будет мир или опять… война?..

На одном из подмосковных аэродромов после воздушного парада над Красной площадью, по распоряжению правительства была отобрана группа лётчиков-истребителей для оказания интернациональной помощи многострадальному корейскому народу. Возглавил эту группу трижды Герой Советского Союза Иван Никитович Кожедуб.

Была поставлена боевая задача: «Прикрыть небо Северной Кореи от налетов американской авиации и защитить на дальних подступах границы Советского Союза!».

Погрузив в эшелоны боевую технику со всеми имеющимися тогда в наличии средствами обеспечения, мы двинулись на Восток…

…В середине ноября 1950 года, в Подмосковье наступила снежная и холодная зима. Первый эшелон с техническим составом и боевой техникой был уже в пути, когда наш «литерный» поезд прогромыхал на выходных стрелках и вышел на основную магистраль, набирая скорость.

Сдержанные, скупые мужские напутствия оставшихся товарищей согрели теплом наши души. Это тепло несколько уменьшило боль расставания с нашими милыми женами и детьми — вечными спутниками наших побед и тревог.

Жены — наши боевые подруги, создавали нам душевный настрой. Они понимали всю ответственность своего гражданского долга — создавать нормальный психологический климат своим мужьям, которым доверила Родина грозное оружие. Это был надежный наш тыл! И, как говорят поэты:

О роли дружной семьи в летном деле хорошо понимали наши командиры. И не случайно, Иван Никитович Кожедуб и новый начальник политотдела нашей дивизии Николай Васильевич Петухов собрали жен убывающих товарищей и провели с ними беседу: успокоили и обнадежили их, поставив перед ними определенные задачи…

 …Поезд быстро набирал скорость, и скоро станция Голицыно осталась позади. Там жили мой отец, Сергей Андреевич — старый чекист, бывший командир партизанского отряда времен Отечественной войны и мой младший брат, Юрий, партизанивший в этом же отряде, а затем в солдатской шинели дошедший до Потсдама, где был подписан документ, подаривший миру мир.

Воспоминания нахлынули на меня, когда я увидел приближающийся лес, через который мы, мальчишки, бегали на аэродром, где занимались лётной теорией.

Промелькнула станция Малые Вязёмы — с этим названием была связана моя лётная судьба. Здесь до войны я впервые поднялся в небо с аэродрома Метростроевского аэроклуба, который дал путевку в большую жизнь многим моим товарищам.

Первые учителя молодости запоминаются в памяти. Командир отряда Черный, начальник УДО Кротевич, инструктор Ворсанович — люди, которые дали возможность материально ощутить мечту юности, после чего первое увлечение авиацией быстро прошло. То, что пришло на смену, было уже серьёзно! Кинофильм «Добровольцы» очень ярко обобщил и отобразил то и последующее время нашей жизни.

Лётчики-инструкторы и командиры постарались расширить наш кругозор в познании авиационных наук и воспитали наши характеры… Сильнее потянуло к книгам о небе, бескрайнем голубом просторе. Любимыми героями стали люди авиации с их смелостью и мужеством, их открытым сердцем, честностью, мужской твёрдостью и добротой. Мне запомнились тогда слова Валерия Павловича Чкалова — «Лётчик — это концентрированная воля, характёр, умение идти на риск…» Они мне стали летным компасом жизни.

Да, это прекрасное время юности! Оно особенно запомнилось нам и на-Цфистой горячей пшенной кашей с маслом, когда мы, промерзшие и уставшие, забегали в аэродромную столовую в зимние дни учебы. Такую вкусную кашу могли готовить только здесь, и она всегда имела почему-то легкий запах авиационного бензина. Этот приятный и благородный запах сохранился в памяти и по сей день.

Мы часто, с большим душевным теплом, при встречах вспоминали наш аэроклуб с Саней Горшковым, который тоже учился там и сейчас находился в соседнем купе.

Наша эскадрилья расположилась в двух купе. Ребята обживались и знакомились ближе друг с другом. В принципе, они все уже были знакомы, только я попал к ним «новенький». С командиром эскадрильи Бокачем Борисом и его замом по политчасти Василием Ларионовым и лётчиками Николаем Верминым, Александром Литвинюком, Геннадием Локтевым я сразу нашел общий язык, как будто был сними давно знаком. Видно так бывает со всеми честными, добрыми и отзывчивыми людьми, каковыми они были в своём существе. А вот с двумя: В.Н. и А.П. общего доброжелательного восприятия не получилось. От них исходила какая-то недоброжелательность. Да и меня психологически не тянуло к таким людям. Но служба есть служба, пришлось уживаться. Хотя их душевный холод ко мне так и не пропал до последних дней службы.

По настроению ребят чувствовалось, что война для нас ещё не кончилась в победном сорок пятом. Мысль о будущих схватках с противником уже прочно вошла в наше сознание, а это сильно сближало нас для решения общей интернациональной задачи.

Коллектив, собранный из разных частей, со средним возрастом лётчиков до 27 лет, быстро стал единым, целым. Большую роль в этом единении сыграл наш командир дивизии Иван Никитович Кожедуб, со своим авторитетом легендарного лётчика-истребителя, умевшего на поршневом истребителе сбивать реактивные самолеты врага. Мягкий, отзывчивый и душевный в повседневной жизни и собранно-четкий, изобретательный в боевой обстановке, он олицетворял в себе человека, которому мы были многим обязаны. Мне пришлось встречаться с ним в различных жизненных ситуациях и всегда в душе у меня оставался неизгладимо-приятный след этих встреч…

Как-то на учебно-тренировочном самолете он проводил проверку моей техники пилотирования в сложных метеоусловиях. Предстояло выполнить пилотаж в зоне на малой высоте в облаках. Мне захотелось выполнить его как можно лучше, короче говоря, немного «хвастнуть» перед знаменитостью. И я, в нарушение инструкции, выполнил вираж-восьмёрки с креном в 60 вместо положенных 30 градусов. Получилось просто здорово, как я оценил сам. Самолет вошел в свою же струю всклокоченного воздуха, оставленного после левого, а затем правого виражей. Слышу по переговорному устройству бархатным басом: «Какой крен держать надо? Повторите восьмёрку». Пришлось повторить. Правда, виражи получились опять хорошие, но уже с меньшим креном. Остальные фигуры я выполнил без отклонений от нормы.

После полета Иван Никитович строго предупредил меня, что так делать нельзя, особенно на низкой высоте и пообещал снизить оценку полетов. Но потом, видя, что я искренне раскаивался в содеянном, а это было видно по моему смущенному лицу, он этого не сделал.

Этот урок оставил след в моем сознании на всю летную жизнь. Я никогда больше не поддавался соблазну нарушить установленные нормативы при производстве полетов в сложных метеоусловиях ни днем, ни ночью.

Успешно сдал экзамены на военного летчика первого класса, и в октябре 1950 года получил удостоверение и значок инструктора по выполнению этого вида полетов.

Характерна также была встреча за два дня перед самым отъездом в правительственную командировку.

…Я отпросился у командования съездить в Голицыно и попрощаться с отцом. Как исключение, мне пошли навстречу и отпустили, хотя был строгий приказ никуда никому не отлучаться из части. В то время сообщение с нашей частью по железной дороге было очень затруднено, а времени мне дали «в обрез». Поэтому обратно я решил возвращаться на какой-нибудь попутной машине, идущей до магистрали. Стою, смотрю, идет по шоссе легковой «газик». Я поднял руку, машина останавливается. А в ней на переднем правом сидении сидит И. Н. Кожедуб. Я оторопел. Что делать? Докладываю, так и так. Он говорит: «Ну хорошо, садитесь». Сам выходит из машины и даёт мне возможность сесть на заднее сидение. Я поблагодарил его, и мы двинулись в путь по заснеженной зимней дороге. Кругом был лес. Какая-то грусть запала в душу от этого созерцания — вот, скоро и надолго этот пейзаж не будет ласкать глаза привычным своим великолепием…

Лес… В любое время года он по-своему ласкал глаза своим целомудренным великолепием: был задумчиво суровый, с тяжелыми от снега лапами ветвей — зимой; стоя в кружеве подвенечного платья девушки — весной; укутанный свежим утренним туманом; а в многообразии осенних красок, сменивших летнюю прелесть зелени, вообще был неповторим. Мы часто, находясь на боевом дежурстве, слушали его разговор с ветром… Лес оставался для нас загадкой природы — так нам хотелось.

Иван Никитович любезно расспросил меня об отце. Сообщил, что скоро тронемся в путь, справился о моем настроении и о настроении товарищей. Был разговорчив и весело шутил. С ним было приятно разговаривать, и я быстро оправился от той неловкости, которую чувствовал, садясь в машину.

В эту командировку летчиков он отбирал сам. Такое ему было дано право. Право, конечно, исключительное, но продиктованное необходимостью. Мы понимали, что в такой командировке велика роль буквально каждого лётчика. Он знал гораздо больше о вашем назначении, чем мы, но и мы всё же догадывались о цели нашей командировки.

…Поезд увозил нас всё дальше и дальше от столицы нашей Родины на Восток. Сводки последний известий сдержанно и скупо сообщали о боевых действия в Корее. В окнах вагона проплывали города и огромные стройки Сибири. На остановках поезда мы не выходили, нам не разрешали, да их и было очень мало. «Литерный» шел по режиму военного времени, со всеми предосторожностями, и службы обеспечения его движения действовали четко, видимо, ещё остался ритм работы у них от недавнего военного прошлого.

В Иркутске нас «побаловали банькой». Баня была огромная. Говорили, что её ещё Пётр I построил. Её стены видели многие поколения русских людей. Здесь мылись революционеры, идущие по этапу, на каторгу, и сибирские дивизии, идущие на фронт, а теперь и нам была предоставлена эта возможность. После бани посвежевшие и с приподнятым настроением мы двинулись дальше.

Вскоре показался Байкал — все прильнули к окнам. Нас заворожило это величественное творение природы, удивила сила рук человеческих, воплотившая разум народа в тоннелях, рельсах и мостах — этой огромной транссибирской магистрали. Немногие из нас были в этих суровых краях, о которых мы слышали только в песнях, и вот теперь они перед глазами.

В Чите нас встретил Иван Никитович Кожедуб, который туда прилетел самолётом. Он задержался в Москве по делам службы и обогнал нас. В эти дни в стране проходили выборы в органы государственной власти. Мы тоже проголосовали, но только в поезде.

…Прибыли на пограничную станцию Отпор. Маленькая, суетливая станция встретила нас приветливо. Народа было много. Кто ехал в Китай помогать строить и восстанавливать промышленность, разрушенную войной, ведь только год прошел, как Китай стал народной республикой; а кто уже возвращался, оставив там свой труд и подарив китайцам свои знания. Ехали даже эмигранты из Китая, эмигрировавшие еще в 1915 году и оставшиеся там на обслуживание КВЖД.