"Пятая книга" - читать интересную книгу автора (Величко Андрей Феликсович)

Глава 29

 Всякие образные сравнения и прочие метафоры – они, конечно, сильно украшают рассказ или даже мемуар. Однако в процессе их применения все-таки надо иметь в виду и аудиторию, ради которой это делается. А то вот, помнится, читал я еще при СССР какой-то производственный роман, и там, значит, любовь накрыла героя с героиней, как цунами. А потом с той любовью я уж не помню что случилось, и героиня, в отчаянии заламывая руки, тайфуном металась по комнате. Но ведь для советского человека «Тайфун» – это пылесос! А цунами девяносто процентов читателей не видели даже по телевизору. Так что, описывая обстановку в Венгрии к началу второй декады мая двенадцатого года, я употреблю сравнение, близкое и понятное всем русским людям. Ну разве что кроме самых отъявленных представителей поколения пепси, однако они в случае чего всегда смогут проконсультироваться у родителей.

Итак, Венгрия мне более всего напоминала поставленную бродить посудину с брагой. То есть в трехлитровую банку закладываются ингредиенты, все это заливается водой, иногда для большей пикантности добавляется немного куриного дерьма, на банку надевается медицинская резиновая перчатка, и все это ставится в теплое место, где, как правило, уже стоят точно такие же, но приготовленные раньше. Банку нельзя оставлять открытой, ибо тогда брага может прокиснуть или даже протухнуть, но не стоит и наглухо закупоривать, а то она может невзначай рвануть и изгадить половину кухни. А вот с перчаткой получается самое то, что надо. Многие, наверное, помнят времена горбачевского полусухого закона, когда у народа по дачам, гаражам и кухням стояли ряды трехлитровок с надетыми на них раздувшимися синевато-белыми пятернями. Лично мне эта картина напоминала лапы больных водянкой упырей, голосующих за трезвость, демократизацию и гласность.

Так вот, в преддверии капитуляции Вены в Будапеште забурлило, забродило и забулькало. Отовсюду неслись вопли «не допустим русских варваров!», народ вооружался… В общем, закваска там нашлась, да и дерьмо тоже, так что процесс шел по нарастающей. Разумеется, никакого желания вводить свои войска в этот гадюшник ни мы, ни немцы не испытывали, поэтому просто усилили охрану границ. Ну, а роль перчатки на венгерской банке с брагой выполняла Румыния.

А началось все это безобразие сразу после того, как стало известно о только что заключенном Америкой сепаратном перемирии с Четверкой. Бедного Франца-Иосифа чуть не хватил удар раньше времени! Дедушка даже собрался было отречься от престола, и Вилли пришлось почти час уговаривать его по телефону, чтобы тот не спешил и вообще не волновался. Мол он, Вильгельм Второй, на днях лично приедет в Вену, и все будет хорошо.

В Англии же при поступлении первых вестей о переговорах началась натуральная истерика. Буквально вся пресса, от желтых листков до «Таймс» и «Панч», вдруг заверещала о неслыханном предательстве, совершенном бывшими союзниками. Находящихся там американских военнослужащих арестовали, и только четыре «В-17» успели перелететь в Ирландию. Мне было даже удивительно читать про все это, и хотелось обратиться к английскому народу с призывом – джентльмены, ну соблюдайте же приличия! Подумаешь, предали их. Сами, что ли, никого никогда не предавали? Да и вообще, если так исходить на сопли по поводу каждого предательства, то вам и о будущем задуматься будет некогда, а ведь уже пора.

Король Эдуард еще до начала газетной кампании сбежал из Лондона в свое шотландское поместье и теперь через новую пассию уже второй раз передавал нам его координаты, чтобы очередной ночной бомбардировщик случайно не кинул туда бомбу. Пассия же дополнила послания короля своими комментариями, из коих следовало, что Эдик жутко боится покушения. Правда, небольшая личная охрана у него была, и мне предстояло подумать – забросить в помощь ей десантную группу или пусть король так перебьется? Все-таки Англия – это не Дания или Голландия, где наши агенты могли открыто приветствовать друг друга по-русски хоть на центральной площади столицы.

Переговоры с американцами прошли в общем нормально. Правда, на второй день до них дошла новость о захвате англичанами острова Грасиас и они воспрянули было духом, но потом в газетах появились более развернутые материалы о подробностях этого «захвата», причем некоторые были с фотографиями из тех, что двойник привез со своего отдыха. Наибольшим успехом пользовалась та, где он стоял на вершине какой-то скалы, с которой было хорошо видно оккупированный остров. В одной руке двойник держал бинокль, в другой – дымящуюся берданку, а километрах в полутора от берега догорал английский транспорт. Подпись под фотографией гласила – «он их не звал». Далее шел текст, представляющий собой фантазии редакции в чистом виде, им никто не говорил ничего подобного тому, чего они там насочиняли. Мол, Найденов изобрел еще одну разновидность эфирной бомбы, совсем маленькую, и летал на Канары именно с целью лично ее испытать. Выбор же оружия обуславливается тем, что пока все-таки эта бомба не лезет ни в калибр 6,5, ни даже в 7,92, вот канцлер и взял берданку. Американцы, прочитав такое, даже попытались что-то вякнуть насчет Гаагской конвенции, но им было сказано, что обсуждать тут можно только что-нибудь одно. И мы вовсе не против поговорить о соответствии нашего оружия международным нормам, но тогда давайте будем считать, что переговоры о перемирии закончены полным согласием всех сторон с условиями Четверки. Естественно, что про ту самую конвенцию американцы мгновенно забыли.

Кстати, комендант моей дачи сообщил, что он позволил себе выполнить мои приказы не очень дословно. Во-первых, у него просто не поднялась рука выливать фишмановку в океан, а по другому получить десять пустых бутылок было невозможно, потому как с двойником они общими усилиями уговорили только две. Так что оккупантам, с целью развития среди них тонкого вкуса, было сброшено десять полных бутылок. Кроме того, разбомблено было только два транспорта из четырех, ибо они стояли так, что все равно при любом ракурсе съемки в кадр больше двух не попадало. Один, севший на мель не очень глубоко, был с нее сдернут и отбуксирован в Лас-Пальмас, а разгрузке второго комендант пока не мешал, так как англичане тащили на берег не оружие, а в основном палатки и шанцевый инструмент. Далее комендант спрашивал, что ему делать с тремя механиками и одним индийским солдатом, которые были обнаружены на борту уже после того, как транспорт потащили от острова Грасиаса. Они не имели при себе оружия и не оказали сопротивления при задержании, уточнил комендант.

Я задумался. Брать их в плен охрана моей дачи не имела права, ибо была всего лишь частной охранной структурой, не имеющей в своем составе ни одного военнослужащего. Более того, и представителей испанской армии на Канарах не было! Ближайший испанский солдат находился в Мелилье. Русского или немецкого, правда, можно было найти чуть поближе, в Танжере. Так что я велел предложить гостям выбор. Или они хотят стать военнопленными, тогда пусть сами как угодно добираются до Танжера и там сдаются. Или они считают себя моими гостями, которым надоела война и они хотят вернуться к мирной жизни. Тогда пусть подтверждают это письменно, но имеют в виду, что русские относятся к гостям очень хорошо, но только пока те ведут себя прилично. Если же нет – возможны варианты, но все они, как один, для охамевших гостей на редкость неприятные.

Еще одной новостью было то, что мы наконец назвали дату начала суда над Пилсудским. Ибо поначалу этому мешало то, что бывших панов президентов у нас имелось две штуки, и определить, является ли кто-нибудь из них настоящим, однозначно не получалось. Для выяснения каких-то тонкостей этого вопроса в Польшу была командирована бригада от Алафузова, но она вместо внесения ясности вдруг неожиданно поймала там еще одного Пилсудского. В общем, мне надоела эта волынка, и я распорядился начинать суд, просто указав в документах, что подсудимый присутствует в трех экземплярах. Кстати, такое решение почему-то до глубины души потрясло в очередной раз гостящего на селигерском острове Никонова. В этот раз он решил с толком провести очередные две недели между порталами и захватил с собой армейский всеволновый приемник. Причем не наш, а американский! Ну совсем нет в человеке патриотизма, ей-богу. Ведь наш Р-250, пожалуй, даже получше будет! Правда, и заметно потяжелее, но ведь от портала до домика, где Петр Сергеевич поселился, было всего метров сто. В общем, теперь он по ночам в основном слушал радио, и, по словам находящихся при нем наших сотрудников, был буквально потрясен последними новостями. Мы же не очень-то говорили с ним на внешнеполитические темы, и, видимо, он по умолчанию считал, что у нас тут все примерно соответствует началу Первой Мировой в их мире.

Кроме Пилсудских, от краткого периода существования независимой Польши осталось еще и так называемое правительство в изгнании – то есть несколько не пойманных нами второстепенных чиновников сбежали в Швейцарию и там объявили себя этим самым. Наш МИД чисто формально поинтересовался, как это следует понимать, в ответ на что Швейцария вдруг ни с того ни сего заявила, что готова нам это самозваное правительство выдать. Да на кой хрен оно нам сто раз упало, в конце-то концов! Однако перепуганное «правительство» где-то раздобыло рацию и обратилось к мировому сообществу с мольбой о спасении. Я позвонил дону Феде, и вскоре Испания заявила, что она готова принять гонимых и даже выделить им остров в Канарском архипелаге, площадью почти в десять квадратных километров, рядом с временно оккупированным англичанами островом Грасиаса. Испания гарантировала, что там изгнанников никто не тронет.

Двадцатого же мая произошло последнее крупное морское сражение явно идущей к концу войны. Англичане попытались выйти из Скапа-Флоу всем составом, причем на запад, то есть туда, где Макаров держал значительно меньшие силы, чем в Северном море. Однако в начале мая туда пошла мобильная группа с Тихого океана, достоверных сведений о которой у англов не было. А ведь она имела два не совсем обычных ракетных крейсера – они были вооружены крылатыми ракетами, пилотируемыми тэйсинтай. Их экипажи подали Макарову что-то вроде коллективного письма, где они объясняли, что дали клятву отдать жизнь во славу императора. Однако война идет к концу, а им до сих пор не было поставлено ни одной боевой задачи. И если задача так и не будет поставлена, то в первый же день мира летчики совершат сеппуку, потому что нарушить слово и продолжать жить после этого для японского офицера невозможно. Надо отдать должное Степану Осиповичу – он не стал переваливать на вышестоящих ответственность за такое решение, а своей властью приказал ракетным крейсерам японцев принимать участие в грядущем бою, о чем и сообщил Гоше как Верховному Главнокомандующему. В принципе я понимал японцев – два года готовились, наконец началась война, и тут такой облом! Но понимать – это еще не значит принять. Да если бы у меня случилась подобная неувязка, я бы, наверное, не меньше недели потом праздновал бы! Ничего не поделаешь, сказывается разница в менталитетах.

Англичане вышли в море, дождавшись нелетной погоды, что было явной ошибкой, потому как с ирландского берега мы все же поднимали разведчиков, и движение английских кораблей было вовремя замечено. Вторая ошибка англичан заключалась в том, что они считали максимальную дальность полета наших крылатых ракет равной шестидесяти километрам. В общем-то так оно и было, но пилотируемые ракеты японцев имели не твердотопливные, а пульсирующие воздушно-реактивные движки и могли пролететь втрое больше! Да и скорость они имели чуть повыше, и гексогена их ракеты содержали не триста кило, а полтонны…

В общем, англичане потеряли два линкора и три линейных крейсера, даже не войдя в соприкосновение с противником. И тогда они поступили так, как в том мире пытавшаяся летом четвертого года прорваться из осажденного Порт-Артура русская эскадра – повернули назад, несмотря на то, что потери никак нельзя было отнести к значительным. Да, все остальные корабли они сохранили, но неудачная попытка прорыва привела к такому падению морального духа личного состава, что английский флот так до конца войны и не предпринимал попыток покинуть свою базу.

И теперь впервые за последние двести лет англичане оказались воюющими с сильным противником в одиночку, без союзников, готовых во имя британских интересов посылать на смерть своих солдат.

Кроме всего прочего, это означало, что мне пора начинать делать практические выводы из общих соображений о роли монарха в жизни страны. Ведь он совсем не обязательно должен являться ее непосредственным руководителем! В идеале он вообще не должен принимать участия в повседневном управлении, оставляя за собой только функции символа державы, стоящего над ее политической и деловой элитой. Причем «стоять над» можно, например, как английская королева в том мире, умело пользуясь авторитетом королевской власти, тщательно культивируемым уже несколько столетий. Ну и тем, что у секретных служб теоретически не должно быть секретов от своего монарха.

В России, правда, до такого положения дел было еще далеко, и «стояние над» осуществлялось по временной схеме. Образно ее можно представить себе как вышку у края поля, на котором пасется элита. Вышка заканчивается площадкой, где восседает мудрый и добрый император с лавровой ветвью в одной руке и биноклем в другой. Рядом же стоит некто бородатый в зеркальных очках, в черном мундире и с крупнокалиберным пулеметом. Из его кармана торчит рация для связи с другими вышками, отличающимися только отсутствием на них императора и более простыми знаками отличия на мундирах пулеметчиков.

Так вот, до начала войны положение короля Эдуарда все-таки было куда ближе к первому варианту, чем ко второму. Но его новая любовница уже второй месяц потихоньку склоняла короля к мысли, что чрезвычайное положение, в котором оказалась Великобритания, требует чрезвычайных мер. Народ перестал верить политикам, и кто, кроме короля, теперь сможет сплотить вокруг себя нацию, без чего сейчас невозможно сохранить Британскую империю как таковую.

Так что сейчас очень многое зависело от позиции Пакса. Ведь он не мог не подозревать о наличии около короля моих агентов! А про леди Джейн, последнюю пассию Эдика, скорее всего знал наверняка. И я ждал, по какому из трех путей он пойдет. Будет ли он способствовать тому, чтобы Эдуард освободил трон для своего сына Георга? Или поможет колю произвести переворот, а потом станет при нем чем-то вроде серого кардинала? При Эдике это будет гораздо проще, чем при Георге, потому как компромата на действующего короля у Пакса наверняка вагон и маленькая тележка, а на его сына – в лучшем случае тонкая папка, да и то с чем-нибудь не очень важным. Ну, а еще директор МИ-6 мог придумать что-то, о чем я даже и не подозреваю, и попытаться воплотить это в жизнь. Впрочем, в любом случае Пакс вряд ли будет ставить на Черчилля – в последнее время авторитет премьера упал ниже плинтуса. И ладно там в результате неудачного хода войны, но ведь сейчас его обвиняли вообще во всех смертных грехах, в том числе и в присвоении контрабандной продовольственной помощи, тонким ручейком идущей через Ирландию. Хотя, конечно, тут Уинстон Рэндольфович сам виноват – ну кто его просил столь демонстративно жиреть в голодающей стране? И появляться на публике не только лоснясь от сытости, но и с сигарой, при этом благоухая коньяком, в то время как в Лондоне уже и махорка стала дефицитом, голуби куда-то пропали, и даже поголовье крыс заметно уменьшилось. А жаждущие потихоньку осваивали азы самогоноварения в домашних условиях.

Так что я не очень удивился радиограмме от Макарова, где он сообщал, что к его эскадре с востока приближается небольшая яхта, непрерывно морзящая на всех доступных ей частотах – «DUPA, DUPA, DUPA!». Этот сигнал, хоть и не использовался с японской войны, тем не менее присутствовал во флотских кодовых таблицах. Он означал, что передаюих го нужно как можно быстрее доставить к высшему командованию. Подтвердив, что да, это действительно важно, я отправился обедать. По возвращении же из столовой меня ждала вторая радиограмма, где говорилось, что на яхте обнаружился сэр Артур Конан-Дойль, которой в полном соответствии как с инструкциями, так и со своими желаниями сейчас находится на борту палубной «Выхухоли», только что стартовавшей с «Сириуса» курсом на Гатчину с промежуточной посадкой в Данциге.