"Пилот «Штуки»" - читать интересную книгу автора (Рудель Ганс-Ульрих)

12. ВСЕ ДАЛЬШЕ НА ЗАПАД

Большая Костромка — типичная русская деревня, со всеми преимуществами и недостатками, которые из этого проистекают. Для нас, жителей Центральной Европы, недостатки перевешивают. Деревня сильно разбросана и состоит в основном из глинобитных хижин, лишь немногие дома выстроены из камня. Уличная сеть возникла сама собой, без всякого плана, это просто немощенные проезды, которые пересекаются под самыми причудливыми углами. В плохую погоду наши автомашины тонут в грязи по самые оси так, что их невозможно потом вытащить. Аэродром находится на северном конце деревни, по дороге на Апостолово, которая почти непроходима для автотранспорта. Поэтому наш персонал не теряет времени и для того, чтобы сохранить мобильность, начинает использовать лошадей и волов, запряженных в повозки. Экипажи часто должны подъезжать к своим самолетам верхом на лошадях, они влезают на крыло своего самолета прямо с седла, потому что взлетная полоса выглядит немногим лучше, чем дороги. В этих погодных условиях она напоминает океан грязи с крошечными островками, и если бы не широкие шины Ю-87, мы вообще не могли бы взлететь. Наше жилье разбросано по всей деревне, штаб эскадрильи расквартирован в здании школы на ее южном краю. Здесь у нас есть даже офицерская столовая.

Площадь перед зданием часто превращается в огромную лужу и когда она замерзает, что иногда случается, мы играем здесь в хоккей. Эберсбах и Фиккель никогда не упускают возможности поиграть. Недавно, тем не менее, они несколько охладели к игре, все ноги у них в синяках. Когда погода портится, хоккейные ворота переносят под крышу, уменьшенное хоккейное поле доставляет больше хлопот вратарям. Мебель от хоккея не страдает, потому что ее попросту нет.

Русские потрясены множеством мелких предметов, которые наши солдаты возят с собой. Они думают, что все эти любительские фотографии наших домов, наших комнат, наших девушек являются пропагандой. Приходится тратить очень много времени чтобы убедить их, что все это подлинное, что немцы вовсе не людоеды. Через несколько дней после нашего прилета русские подошли и спросили, можно ли им снова повестить на стены иконы и распятия. Раньше, при советской власти, им приходилось все это прятать из-за неодобрения сына, дочери или комиссара. То, что мы не выдвигаем никаких возражений, по всей видимости воодушевляет их. Мы пытаемся им объяснить, что и в наших домах тоже есть распятия и религиозные картины, но они верят этому с большим трудом. Спешно они водружают в «красных углах» иконы и вновь и вновь выражают надежду, что это разрешение не будет отменено. Они живут в страхе перед комиссарами, которые держат всю деревню под наблюдением и шпионят за ее обитателями. Пост главного доносчика часто занимает директор школы.

В настоящее время мы живем в заколдованном царстве грязи и переживаем вытекающие из этого трудности в снабжении, даже продовольствием. Когда я лечу низко над Днепром, то часто вижу как и наши и русские войска кидают ручные гранаты в воду и ловят оглушенную рыбу. Мы воюем, по Днепру проходит линия фронта, но каждая возможность накормить войска должна быть использована. И вот однажды я решаю попытать удачу с небольшой 50-кг бомбой. Гослер, наш квартирмейстер, послан во главе группы нестроевых солдат к Днепру. Перед их уходом я показываю им на карте участок реки, где намереваюсь сбросить бомбу. Покружив немного над рекой и дождавшись, когда я смогу опознать наших парней, я бросаю бомбу с высоты 15-20 метров. Она падает у самого берега и после короткой задержки взрывается. Наши внизу должно быть испуганы взрывом, потому что бросаются на землю. Несколько догадливых рыбаков, которые занимались промыслом на середине реки с борта какой-то древней посудины, чуть было не перевернувшейся от волны, вызванной взрывом, быстро подплывают и начинают собирать оглушенную рыбу. Сверху я вижу белые брюха мертвой рыбы, плавающей на поверхности. Солдаты вступают в сражение и пытаются вытащить как можно больше рыбы. На берегу появляются новые рыбаки и также начинают выбрасывать рыбу на отмель. Через несколько часов после моего возвращения грузовик с рыболовной партией возвращается с Днепра, с собой они привозят несколько центнеров рыбы. Среди улова несколько огромных экземпляров, которые весят по 30-40 кг, в основном осетры и разновидность речного карпа. В течение следующих десяти дней мы организуем настоящие оргии и находим рыбную диету великолепной. Вкуснее всего оказывается осетрина, копченая или вареная, огромные карпы также вполне съедобны. Через пару недель с неменьшим успехом проводится вторая рыболовная экспедиция.

Мы вылетаем на боевые задания почти каждый день и в самых разных направлениях. К востоку и юго-востоку советские орудия, сосредоточенные у Мелитополя, продолжают артиллерийские обстрелы нашего Никопольского плацдарма. Среди названий на карте много немецких: Гейдельберг, Грюнталь, Густавфельд. Здесь находятся дома немецких переселенцев, прадеды которых осваивали этот район несколько столетий назад. К северу от нас, в районе Запорожья, фронт поворачивает к востоку и проходит по Днепру. Еще дальше, после того, как он пересекает реку, начинается Кременчугский сектор. За русскими линиями остался Днепропетровск. В своей обычной манере Советы оказывают давление в разных местах и им часто удается прорывать фронт на небольшую глубину. Ситуация восстанавливается с помощью контратак, которые обычно проводят бронетанковые дивизии. В промышленном центре Кривой Рог, который расположен к северу от нас, прямо на линии фронта, находится бетонная взлетная полоса. Но мы не можем ей пользоваться.

Однажды утром советская атака достигает Кривого Рога и нашего аэродрома. Основной удар наносится с севера, со стороны Пятихатки. Здесь пропадает без вести капитан Менде. Несмотря на самые отчаянные поиски мы не можем найти нашего доброго товарища, которого поглотили бескрайние просторы России. Ситуация здесь также восстановлена с помощью контратаки и фронт смещается на несколько километров к востоку. Снабжение наших войск идет без помех и мы вскоре переключаемся на мосты через Днепр. Затем нашей целью становится группировка противника между Кременчугом и Днепропетровском. Однажды утром, когда начинается новое наступление русских с севера, я должен вылетать в плохую погоду. Моей задачей является получение общей картины расположения вражеских войск и оценка шансов успешной атаки более крупными силами. Перед вылетом мне сообщают, что одна из деревень в зоне боя все еще удерживается нашими войсками, но их постоянно атакуют и им срочно нужна помощь. С этой частью должен быть установлен контакт и авианаводчик уже находится на месте.

Наша тройка идет в район цели под низкими облаками. Я слышу в наушниках голос знакомого авианаводчика и надеюсь, что мне было приказано установить связь именно с ним, а не с каким-то другим офицером. Я должен здесь упомянуть, что каждый авианаводчик хочет нашей поддержки для своей собственной дивизии. Мы вынуждены настаивать на том, чтобы нам сообщали позывной данной части. Потребность в нас настолько велика, что для удовлетворения всех запросов нам понадобилось бы раз в двадцать больше людей и самолетов. Судя по голосу, со мной снова говорит футболист Эпп, но и без его помощи я уже заметил концентрацию вражеских войск в трем километрах впереди. Я все еще лечу над нашими позициями, как вдруг, накренив машину, вижу вспышки от выстрелов множества зениток. Я не вижу разрывов снарядов, потому что они скрыты облаками, но неожиданно ощущаю попадания в кабину и в двигатель. В лицо и в руки впиваются осколки. Двигатель готов остановится в любую секунду. Он работает еще пару минут и затем глохнет. За это время я обнаруживаю луг к западу от деревни. Я уверен, что русские меня еще не заметили. Рядом со мной быстро садится Фиккель. У нас нет ни малейшего представления о том, сколько еще времени наши войска смогут удерживать свои позиции, поэтому мы с Хеншелем берем с собой самое необходимое: оружие, часы и парашюты и карабкаемся в машину Фиккеля. Третий самолет из нашей группы уже полетел домой и летчик сообщил о прошествии. Вскоре мы успешно садимся в Костромке. В эти дни везет также и капитану Фритше. После того, как он был сбит истребителями к юго-востоку от Запорожья, в районе Гейдельберга, он успешно выбросился с парашютом, но ударился о хвостовое оперение. После краткого пребывания в госпитале этот отличный летчик, награжденный Рыцарским крестом, возвращается в строй.

Но нам не всегда так везет. Однажды, возвращаясь с линии фронта мы уже подлетаем к нашему аэродрому и начинаем заходить по одному на посадку. Высоко над нами появляются русские истребители. Они совершенно не собираются нас атаковать, но зенитки открывают по ним огонь, пытаясь стрелять между нашими самолетами. Херлинг, командир 7-й эскадрильи, и Крумингс, наш офицер-инженер, подбиты и падают. Через несколько мгновений погибает и Фритш. Три неразлучных друга, награжденные Рыцарскими крестами, отдали жизни за свою страну. Мы ошеломлены этой потерей. Они были первоклассными пилотами и товарищами для своих подчиненных. Иногда здесь на фронте бывают периоды, когда на людей как будто падает проклятье и череда несчастий кажется нескончаемой.

В ноябре получено радиосообщение: я награжден Рыцарским крестом с Дубовыми Листьями и Мечами и должен прибыть для награждения в штаб-квартиру фюрера в Восточной Пруссии. Примерно в это же время я уничтожаю свой сотый танк. Я рад этой награде, не в последнюю очередь потому, что это вклад в достижения моей эскадрильи, но в то же самое время я расстроен, что ответ на мою рекомендацию о награждении Хеншеля Рыцарским крестом еще не пришел. Должно быть он где-то застрял. В любом случае я решаю взять своего бортстрелка на награждение. Хеншель только что закончил свой тысячный боевой вылет и имея на своем счету несколько советских истребителей без всякого преувеличения считается нашим лучшим стрелком. Через Винницу, Проскуров, Львов и Краков мы летим в Восточную Пруссию, где в районе Гольдапа находится штаб-квартира фюрера.

Вначале мы приземляемся в Летцене. Я докладываю о прибытии подполковнику фон Белову. Он говорит мне, что одновременно со мной Дубовые листья к Рыцарскому кресту будет получать майор Храбак. С собой я привез Хеншеля и спрашиваю Белова, прибыла ли моя рекомендация. Он отвечает мне, что еще нет, но немедленно обещает узнать у рейхсмаршала, в каком состоянии находится дело. Там тоже никак не могут найти эти бумаги и предполагают, что документы были переданы рейхсмаршалу на подпись. Фон Белов обо всем договаривается на словах с Герингом, направляется к прямо фюреру и докладывает ему, что я привез Хеншеля с собой по вышеупомянутым причинам и что главнокомандующий Люфтваффе уже одобрил награду. Поступает ответ: «Хеншель должен явиться вместе с остальными». Это великое событие для моего верного бортстрелка. Только немногие получают Рыцарский крест из рук самого фюрера, поскольку персональная инвеститура Главнокомандующего начинается с Дубовых листьев.

И вот майор Храбак, Хеншель и я стоим в строю в присутствии фюрера. Сначала он прикалывает нам награды и после церемонии пьет с нами чай в своем кабинете. Он говорит о прошлых операциях на востоке и об уроках, которые из них должны быть извлечены. Он рассказывает нам, что сейчас идет создание новых частей, которые несомненно потребуются для отражения высадки западных союзников в Европе. В стране все еще можно сформировать большое количество дивизий и наша промышленность сможет снабдить их достаточным вооружением. Между тем, германский технический гений, сообщил он нам, продолжает работать над изумительными проектами, что позволит нам вырвать окончательную победу из рук большевизма. Он уверен, что только немцам по плечу эта задача. Он горд своими солдатами на восточном фронте, он знает об их гигантских усилиях и тех трудностях, с которыми они сталкиваются. Он хорошо выглядит, полон идей и уверенности в будущем.

Покинув Летцен, мы должны свернуть в Герлиц, где мы предоставляем нашему отважному Ю-87 двухдневный отдых. Дом Хеншеля в Саксонии, не так далеко отсюда и он отправляется поездом, чтобы вновь встретиться со мной через два дня перед нашим отлетом на фронт. Затем, в плохую погоду, мы летим через Вену, Краков, Львов, Винницу и Кировоград. Чем дальше на восток мы забираемся, тем больше ощущается скорое наступление зимы. Низкие облака и густой снег мешают нашему полету и затрудняют ориентировку. Мы чувствуем себя гораздо лучше, когда уже в сумерках наш аппарат катится по замерзшему летному полю в Костромке и мы снова дома, вместе с нашими товарищами. Здесь уже наступили холода, но у нас нет никаких причин на это жаловаться, поскольку мороз улучшает состояние дорог в деревне. Большие открытые пространства покрыты прочным льдом и без коньков их бывает не так просто пересечь. Когда мы не летаем из-за непогоды, мы возобновляем нашу игру в хоккей. Даже те, кто меньше всего был склонен к спорту, заражаются энтузиазмом остальных. Мы пользуемся любым пригодным инвентарем, от настоящих хоккейных клюшек до старых веников и лопат. Примитивные русские коньки конкурируют со специальной обувью, оснащенной подобающими хоккейными лезвиями. Многие неуклюже бегают в меховых унтах. Важен только спортивный азарт.

Здесь, на юге России, у нас случаются иногда теплые дни, которые вновь превращают все в непролазное болото. Возможно это как-то связано с влиянием Черного или Азовского морей. Наш аэродром не может выстоять перед такими превратностями климата и поэтому нам приходится перебираться на бетонную взлетную полосу в Кировограде. Один из таких периодов совпадает с Рождеством и Новым Годом. Соответственно, оказавшиеся в Кировограде экипажи вместо общей вечеринки эскадрильи должны встречать праздники в изоляции. Дед Мороз приготовил подарки для каждого солдата, но глядя на их лица никто бы не догадался, что для них это уже пятая военная зима.

В начале 1944 года плохая погода отступает и операции становятся все более интенсивными. Советы рвутся на запад и юго-запад из района Днепропетровска и на короткое время перерезают сообщение между Кривым Рогом и Кировоградом. Контрнаступление, которое проводят наши старые друзья, 14-я и 24-я бронетанковые дивизии оказывается исключительно успешным. Помимо захвата большого количества пленных и снаряжения, нам удается добиться в этом секторе затишья, по крайней мере, временного. Мы постоянно летаем из Кировограда и размещаемся недалеко от аэродрома. Рядом расквартирован штаб. В тот день, когда они прибывают, их ждет самый неприятный сюрприз. Адъютант полка, майор Беккер по прозвищу Фридолин и офицер-инженер капитан Катшнер не вполне хорошо знакомы с местными печками. Ночью в их комната скопился углекислый газ и когда Катшнер встал с постели, он обнаруживает, что Фридолин потерял сознание. Он вышел, шатаясь, на свежий воздух и выволок с собой Фридолина, спася жизнь им обоим. Для солдата потеря жизни из-за глупого несчастного случая а не вражеских действий особенно трагична. Впоследствии мы увидели в этом и свою смешную сторону и их злоключение становится расхожей шуткой, им постоянно приходится отбиваться от розыгрышей.

В это время, в ходе наших боевых вылетов, мы наблюдаем самую необычную драму. Я вылетаю вместе с другими противотанковыми самолетами в район к юго-востоку от Александрии. Выпустив все свои боеприпасы мы идем домой в Кировоград для того чтобы заправиться и пополнить запас снарядов перед новым вылетом. Мы проходим на бреющем полете полпути до Кировограда и пролетаем над густой рощей. Под нами движутся танки. Я узнаю их немедленно: это Т-34, идут на север. В мгновение ока я набираю высоту и кружу над добычей. Откуда, черт возьми, они взялись? Это русские, без всякого сомнения. У нас не осталось ни одного снаряда, поэтому нам приходится оставить их в покое. Кто знает, куда они доберутся к тому времени, когда мы сможем вернуться с новым запасом снарядов и атаковать их?

Т-34 не обращают на нас никакого внимания и идут своей дорогой, обходя рощу. Дальше к северу еще кто-то движется по земле. Мы летим туда на небольшой высоте и узнаем немецкие танки Т-IV. Танкисты глазеют на нас из своих машин, думая о чем угодно, но только не о близости врага и возможной схватке. Обе группы танков движутся навстречу друг другу, отделенные только небольшой полосой кустов. Ни одна сторона не может видеть другую, поскольку Советы движутся в ложбине, параллельно железнодорожной насыпи. Я стреляю красными сигнальными ракетами, качаю крыльями и сбрасываю в контейнере записку, в которой сообщаю своим коллегам-танкистам о том, кто движется в их направлении и уже находится в трех километрах от них, если предположить, что обе стороны сохранят свой курс. Резко снижаясь над тем местом, где сейчас движутся Т-34, я подсказываю нашим танкистам о близости врага. Обе партии медленно сближаются. Мы кружим над ними и ждем, что будет происходить дальше. Наши танки останавливаются в том месте, где в живой изгороди находится разрыв в несколько метров. В любую минуту обе стороны могут внезапно увидеть друг друга на расстоянии выстрела в упор. Я жду с напряжением несколько секунд, когда обе стороны испытают шок. Русские закрывают башенные люки, возможно они стали что-то подозревать, наблюдая за нашими отчаянными маневрами. Они следуют все в том же направлении, движутся быстро. Расстояние, разделяющее обе партии, сократилось уже до 10-15 метров. И вот началось!

Русские, движущиеся по ложбине, достигли разрыва и видят прямо перед собой врага. У первого Т-IV уходит ровно две секунды чтобы выстрелить в своего оппонента с расстояния 15 метров. Тот взрывается и горит, осколки летят в воздух. В следующие несколько секунд, — до сих пор я не видел, чтобы выстрелил хотя бы один из оставшихся Т-34, — шесть русских танков объяты пламенем. Впечатление такое, что они совершенно захвачены врасплох и даже сейчас еще не поняли, что происходит. Несколько Т-34 продвигаются под прикрытием изгороди еще ближе, другие пытаются уйти за железнодорожную насыпь. Они оказываются в зоне видимости немецких танков, которые открывают огнь поверх изгороди. Весь бой длится не более минуты. Это по-своему уникальный поединок. Без потерь с нашей стороны все Т-34 уничтожены. Наши товарищи на земле гордятся своим успехом, мы восхищены не меньше. Мы бросаем им записку с наилучшими пожеланиями и плиткой шоколада, и летим домой.

После серии относительно спокойных вылазок обычно проходит не так много времени, прежде чем мы получаем новую встряску. Мы вылетаем втроем, обер-лейтенанты Фиккель и Стелер сопровождают меня на охоту за танками. У нас нет истребительного эскорта и в тот момент, когда мы пролетаем мимо одной из наших бронетанковых частей, появляются 12-15 Аэрокобр с очень агрессивными намерениями. У всех них носы выкрашены в красный цвет и похоже, что они принадлежат к какой-то элитной части. У самой земли начинается дикая суматоха и я рад, что смог благополучно привести моих коллег домой, даже хотя наши самолеты и не обошлись без повреждений. Наш опыт часто становится темой вечерних споров и воспоминаний, Фиккель и Стелер полагают, что мы спаслись только чудом. В то же самое время спор — полезный урок для наших новичков, который учит их правильно выбирать тактику уклонения в воздушном бою.

Одна из наших эскадрилий была некоторое время расквартирована в Злынке, к северу от Ново-Украинки и к западу от нас. Моя третья эскадрилья также получает приказ о перелете туда со всем летным персоналом, в то время как наземный персонал движется по дороге на Первомайск. В конце нашего пребывания в Кировограде поступает уведомление о моем повышении, мне присвоено звание майора.

В Злынке кажется, будто наступила настоящая зима. Почти каждый день дует колючий восточный ветер. Температура падает до 20-30 градусов ниже ноля. Воздействие холода сказывается на числе боеготовых самолетов, поскольку обслуживание и ремонт на открытом месте при этих температурах отличается своими особенностями. Нам особенно не везет, потому что ударные клинья русского наступления к северу от Кировограда только что проникли в горловину долины у села Мариновка. Русские доставляют туда очень сильные резервы в надежде консолидировать свои позиции, которые послужат плацдармом для нового наступления. Каждый хоть сколько-нибудь пригодный к полету самолет используется для атак на низкой высоте. Во время одного из вылетов в восточном направлении гауптман Фиккель попадает под сильный обстрел и совершает вынужденную посадку. Местность относительно ровная и я способен приземлиться рядом с ним и взять их на борт вместе со стрелком. Через небольшое время мы возвращаемся на наш аэродром, став беднее еще на один самолет.

Русские танки редко атакуют по ночам, но в следующие несколько дней мы и, в особенности, наши коллеги к северу, получаем возможность отведать и это блюдо. В полночь мой офицер разведки взволнованно будит меня и докладывает, что несколько человек из истребительной эскадрильи, расквартированной в Малых Висках только что прибыли с просьбой вылетать немедленно. Советы ворвались на их аэродром и в саму деревню, где расквартирован персонал. Безоблачная звездная ночь. Я решаю сам поговорить с беженцами. Малые Виски находятся в 30 км к северу и на их летном поле размещается несколько частей Люфтваффе.

— Мы можем только сказать, что когда мы спали, внезапно послышался грохот и когда мы огляделись по сторонам, мимо уже шли русские танки с пехотой на броне.

Другой солдат описывал вторжение танков на аэродром. Все это произошло очень близко и очевидно, что они были застигнуты врасплох, потому что на них ничего не было кроме нательного белья.

Я взвесил ситуацию и заключаю, что взлетать сейчас не имеет смысла, для того, чтобы попасть в танк, мне нужна относительно хорошая видимость. Она недостаточна даже при ясном звездном небе. Нам придется ждать до рассвета. Бессмысленно сбросить несколько бомб просто для того, чтобы повеяло ветром на пехоту, тем более, там стоят немецкие части. Это обслуживающие части, почти беспомощные против советских танков.

Мы должны взлетать на рассвете. К несчастью на обратном пути нам придется считаться с туманом, который уже сейчас выглядит подозрительно. Мы приближаемся к аэродрому на малой высоте и видим наши тяжелые зенитные орудия в действии. Они уже вывели из строя некоторых наиболее предприимчивых монстров, остальные попрятались в укрытиях и находятся вне досягаемости. Весь личный состав находится на своих местах. Когда мы пролетаем над аэродромом они исполняют обычный военный танец, поскольку не сомневаются, что мы поможем им выбраться их из затруднительного положения. Один Т-34 въехал прямо в вышку наземного контроля и стоит здесь накренившись на бок посреди обломков. Некоторые укрылись на территории фабрики. Подход к ней затруднен высокими трубами. Мы должны быть предельно осторожны, чтобы не врезаться в них. Выстрелы наших пушек разносятся по всей деревне. Мы также сбрасываем бомбы. Те иваны, которые продвинулись дальше всего, начинают понимать, что им лучше трубить отход. По большей части они рвутся к восточному выезду из деревни, где можно укрыться в многочисленных оврагах. Здесь также стоят их грузовики с боеприпасами и снарядами. Они надеются удержать нас на расстоянии своими легкими и средними зенитными средствами, но мы забрасываем их позиции бомбами и открываем по ним огонь из пушек, выводя их из строя. Вскоре грузовики загораются и начинают взрываться друг за другом.

Иваны несутся по снегу на восток. Наша самая трудная работа на сегодня — приземление в Злынке, поскольку туман над аэродромом никак не хочет подниматься и когда мы заходим на посадку, видимость крайне ограничена.

К ночи эскадрилья делает семь вылетов, мой и еще один самолет вылетали по пятнадцать раз. Малые Виски очищены от врага, шестнадцать танков противника уничтожены с воздуха.

Вскоре после этого эпизода наш летный персонал присоединяется к нашим наземным службам в Первомайске-Северном. Аэродром здесь имеет небольшую бетонную полосу но она не используется, если не считать стоящих на ней самолетов, это предотвращает их погружение в грязь. Практически невозможно взлетать, приземляться или рулить по земле, все это место похоже на трясину. Рядом с летным полем — небольшой хутор, в котором мы размещаемся на постой. После полетов, а также в те дни, когда стоит нелетная погода, мы с Гадерманом занимаемся упражнениями. После бега на длинную дистанцию по пересеченной местности мы принимаем горячую и холодную ванну и потом голышом катаемся в снегу перед домом. Чувство, которое испытываешь после этой процедуры просто незабываемо, это то же самое, что вновь родиться. Некоторые «паны» и «паненки», которым случается проходить в то момент мимо, взирают на нас с изумлением. Я надеюсь, что один наш атлетический вид опровергает их пропаганду о «некультурных германцах».

Без метеоразведки утренние вылеты большими группами в этот сектор показали себя бесполезной тратой времени. Район, в котором находятся цели, может быть закрыт туманом и тогда их нельзя атаковать. Вылетать наугад было бы тратой драгоценного горючего, не говоря даже о том факте, что плохие метеоусловия могут оказаться фатальными для больших групп и неопытных экипажей. Поэтому был дан приказ что на рассвете каждый раз должен посылаться самолет метеоразведки и его отчет о погодных условиях в районе предполагаемой цели определит, будем мы взлетать, ил нет. Задача слишком важна для меня, чтобы посылать в такой патруль первого попавшегося, с ним должен летать Фиккель или кто-то еще, если лейтенант нуждается в отдыхе.

Однажды утром мы направляемся к фронту. Я воспользовался благоприятной погодой и мы взлетаем прежде чем окончательно рассветет. Я стараюсь запомнить весь фронт в этом секторе. В сумеречном свете я ясно вижу вспышки неприятельских орудий. Судя по интенсивности артиллерийского огня можно догадаться о намерениях противника на этот день. Как только артиллерийские позиции удается обнаружить, они наносятся на карту. Пройдет немного времени и их невозможно будет разглядеть с воздуха, а так вполне вероятно, что несколько часов спустя они попадут под бомбежку «Штук». Эта разведывательная информация представляет также огромный интерес для наших коллег на земле. Если я пролетел низко над линией фронта в это утро, я могу дать армии точные сведения о местах сосредоточения противника. Таким образом в этот день удастся противостоять всем возможным сюрпризам. Это впечатляющая картина и для меня там, наверху, вспышки вражеских орудий в полутьме напоминают огромную железнодорожную станцию, на перроне которой то загораются, то гаснут зажигалки. Огненные нити, на которые нанизаны яркие и темные бусинки, настигают меня и образуют нечто вроде соединительной линии с землей. Вражеская оборона нас заметила. Яркие цветные сигнальные ракеты взмывают вверх, это сигналы, которыми обмениваются подразделения на земле. Постепенно во время наших регулярных утренних визитов мы начинаем все ближе подбираться к иванам. Это вызывает их особенную досаду, потому что в эти ранние часы мы часто захватываем их танки врасплох. Они также хотят воспользоваться началом дня, чтобы достичь внезапности и открывает по мне огонь. Можно понять ивана, который посылает Красных соколов очистить фронт вскоре после рассвета. Мы часто сражаемся с Красным соколами. Для нас не особенно благоприятны эти маневры при численном перевесе противника и без защиты истребителей.

Во время этого этапа боев Фиккель выглядит очень измотанным и Гадерман советует мне дать ему отдохнуть какое-то время или по крайней мере освободить его от этих вылетов со мной. Даже хотя Фиккель и говорит полушутя, когда замечает после посадки на сильно поврежденном самолете, что эта миссия «отняло еще пять лет моей жизни», я и сам вижу, что он не атлет и что даже его выносливость имеет свои пределы. Но я благодарен ему, что он не отказывается сопровождать меня в этих вылетах и в такие моменты я всегда ощущаю, что боевая дружба — поистине очень светлое чувство.

Наша утренняя разведка сконцентрирована в районе к северо-западу и юго-западу от Кировограда, где Советы предпринимают все новые и новые попытки прорваться своей неистощимой массой. Если погода хоть сколько-нибудь летная, мы взлетаем всей эскадрильей через полчаса после нашей первой посадки для атаки тех важных целей, которые мы только что разведали. Сейчас зима и густой туман превращает все наблюдения скорее в игру-угадайку и мы вылетаем без всякой уверенности, что сможем приземлиться здесь же через час. Непроницаемый туман опускается на землю неожиданно и может провисеть так несколько часов. Когда стоит такая погода, автомашина была бы полезнее самолета.

Один раз мы совершаем вылет с Фиккелем, мы уже закончили нашу разведку и провели несколько атак с малой высоты в окрестностях Кировограда. Уже совсем светло и мы летим на запад, направляясь домой. Нам еще осталось преодолеть полпути, но достигнув Ново-Украинки, мы внезапно оказываемся в густом тумане. Фиккель держится очень близко ко мне, чтобы не потерять меня из виду. Пролетая над селом, я едва успеваю заметить несколько высоких печных труб. Земли почти не видно. Верхняя граница тумана поднимается на большую высоту, так что мы, возможно, не сможем через нее перелететь. Где-то придется снова спуститься вниз. Кто знает, какую территорию охватили эти погодные условия? Держаться западного курса так долго, как хватит горючего, и рассчитывать на удачу, а затем, может быть, совершить посадку на территории, занятой партизанами? Это тоже не выход. Мы вскоре достигнем наших позиций, и я могу срочно понадобиться. Кроме этого, после нашего длинного рекогносцировочного полета у нас осталось очень мало горючего, так что остается только одно — держаться ближе к земле и попытаться достигнуть нашего аэродрома в условиях плохой видимости. Вокруг сплошная серая пелена. Линии горизонта нет. Самолет Фиккеля исчез. Я не видел его с того момента, когда мы пролетали над Ново-Укранкой. Может быть, он ударился о печную трубу?

Мы можем лететь через эту стену тумана пока местность остается ровной. Как только впереди показывается какое-то препятствие, телеграфный столб, деревья или холм, мне приходиться тянуть ручку управления на себя и тут же погружаться в этот непроницаемый гороховый суп. Прощупывать таким образом выход из этого тумана было бы очень рискованно. Землю видно с высоты не больше 3-4 метров, но на такой высоте некоторые препятствия могут появиться совершенно неожиданно. Я лечу только по компасу и, судя по часам, я должен уже находиться в двадцати минутах полета от моего аэродрома в Первомайске. Сейчас или равнина уступит место холмам, или туман станет гуще. Я только что с трудом избежал несколько высоких столбов. С меня достаточно.

– Хеншель, мы садимся.

Где именно садиться, я ни имею ни малейшего представления, потому что почти ничего не видно, только одна серая муть. Я выпуская закрылки и убираю газ. Я удерживаю самолет на низкой скорости и чувствую, как колеса коснулись земли. Посадка проходит нормально и после короткого пробега мы останавливаемся. Хеншель оттягивает назад фонарь и выпрыгивает с широкой ухмылкой.

— На этот раз нам повезло.

Видимость на земле не больше 40 метров. Мы, предположительно оказались на небольшом пригорке, туман стекает с него куда-то вниз. Я слышу что-то похожее на звук работающего автомобильного мотора и прошу Хеншеля пройти немного назад и посмотреть. Возможно, это дорога. Пока он ходит, я сижу неподвижно в моем надежном Ю-87 и в который раз радуюсь, что остался жив. Хеншель возвращается. Моя догадка оказалась правильной, сзади нас проходит дорога. Армейские водители сказали ему, что до Первомайска еще добрых тридцать километров и эта дорога ведет прямо к нему. Мы садимся в самолет, запускаем двигатель и выруливаем на дорогу. Видимость все еще не больше тридцати метров, в лучшем случае, до сорока. Мы едем по широкому шоссе как будто в автомашине, повинуясь обычным правилам дорожного движения и пропуская тяжелые грузовики. Там, где машин больше, я останавливаюсь, чтобы избежать аварии, на тот случай, если водители не заметят мой самолет и въедут прямо в него. Многие из них думают, что видят самолет-призрак. И так я еду около двух часов, поднимаюсь вверх по склону и спускаюсь вниз. Затем мы подъезжаем к перекрестку, через него мне никак не проехать с моими крыльями, и я съезжаю с дороги. Здесь я оставляю самолет. До Первомайска остается около десяти километров. Меня подбрасывает проходящая мимо армейская машина и я вскоре оказываюсь на стоянке наших самолетов. Вскоре сменяют и Хеншеля, оставшегося часовым возле машины. Наши товарищи уже начали беспокоиться о нас, поскольку мы не могли долго находится в воздухе с таким запасом горючего и ниоткуда не звонили и теперь ликуют по поводу нашего возвращения.

По-прежнему никаких следов Фиккеля. Мы сильно встревожены. К полудню туман рассеивается, я доезжаю до своего самолета и взлетаю прямо с дороги. Через несколько минут я приземляюсь на нашем аэродроме и наши верные механики глазеют на самолет как на блуднего сына. После обеда еще один вылет. Когда я вхожу, Гадерман говорит мне, что Фиккель только что звонил из Ново-Украинки. Они с бортстрелком смогли благополучно выбраться из тумана. Он потерял меня, когда туман стал гуще и тут же пошел на посадку. Вот теперь мы радуемся по-настоящему.

Вскоре после этих событий центр тяжести наших операций смещается дальше к югу. Немецкие войска окружены в районе Черкасс и с помощью свежих резервов должна быть предпринята операция по их спасению. Атака по разблокированию котла будет вестись с юга и юго-запада. Мы поддерживаем 11-ю и 13-ю танковые дивизии, которые ударили на север из района западнее Нового Миргорода и достигли реки, за которой Советы смогли хорошо укрепиться. Здесь для нас множество отличных целей. Активность в воздухе высока с обеих сторон. «Железные Густавы» пытаются подражать нам, атакуя наши танковые дивизии и их части снабжения. С нашими медленными Ю-87 мы делаем все, что можем чтобы рассеять и отогнать прочь эти Ил-2, но они немного быстрее нас, потому что у них убирающиеся шасси. Кроме этого, они гораздо лучше бронированы и значительно тяжелее. Это особенно заметно во время атаки, они могут набрать скорость очень быстро. Но поскольку мы обычно заняты нанесением ударов с малых высот, на борьбу с ними времени в любом случае не остается.

Во время этой фазы мне везет в ходе одного из поединков с «Железными Густавами». Все наши самолеты участвуют на бомбежки советских укрепленных позиций в лесу. Я кружу над ними потому что лечу на самолете с противотанковыми пушками и еще ни нашел ни одного танка для атаки. Впереди, по диагонали к нашему курсу и в 300 метрах ниже пролетает группа Ил-2, которую эскортируют Ла и Аэрокобры. Мой ведомый несет бомбы. Я говорю ему, что мы атакуем Илы. Мы уже начали снижение. Когда я подхожу к ним на расстояние 100 метров я вижу, что не могу к ним приблизиться, потому что Илы опять летят быстрее меня. Более того, мною начинают интересоваться истребители. Двое из них уже сделали сзади меня боевой разворот. Для прицельной стрельбы далековато, но я уже поймал одну из этих неуклюжих птичек в прицел и делаю по одному выстрелу из каждой противотанковой пушки. «Густав» превращается в ярко-оранжевый шар и рассыпается на мелкие огненные частицы. Остальные, кажется, поняли, откуда дует ветер, они несутся вниз еще быстрее и расстояние между ними увеличивается на глазах. Кроме того, самое время для меня начать уклонение, потому что на хвост моему «самолету-злодею» уже сели истребители. Моя тактика уклонения приближает меня к эскадрилье, и русские уходят прочь. Без всякого сомнения, они подумали, что неподалеку наши истребители эскорта и сбить меня окажется не такой уж простой задачей. Во второй половине дня из боевого вылета в тот же самый сектор не возвращается обер-лейтенант Кюнц. Имея 70 побед на своем счету, он возглавлял список истребителей танков. Его везение началось с Белгорода и Харькова, с тех пор он приобрел немалый опыт. Его потеря — удар по всем нам и еще одна брешь в нашем товарищеском круге.

Общее наступление с целью разблокирования частей, окруженных в районе Черкасс идет успешно и нашим ударным войскам удается пробить проход в котел. Как только контакт установлен, фронт здесь отодвигается на запад. Мы перелетаем из Первомайска в Раховку, район Ново-Миргорода остается далеко за русскими линиями.

Спустя короткое время после выполнения своей миссии над территорией Германии в Ново-Миргороде приземляются американские бомбардировщики. Их русские союзники помогают готовить самолеты к новому вылету. Операционная база этих самолетов находится в Средиземноморье.

Тем не менее, к югу от нас ситуация также меняется и наши войска оставляют Никопольский плацдарм. Советы рвутся вперед в районе Николаева и немецкие дивизии к северо-западу от города вступают в тяжелейшие бои.