"Язычник: Там ещё есть надежда (незаконченное)" - читать интересную книгу автора (Радов Анатолий Анатольевич)

19

Вечеслав так и пролежал, отвернувшись к стене, пока не стемнело, а буйный ливень за окном, судя по звукам, утихомирился, обратившись в унылый затяжной дождик. Добряш ещё раз заходил к ним, и решив, что Вечеслав спит, о чём-то долго разговаривал с ведьмаком едва различимым шёпотом. Ведьмак таким же шёпотом давал короткие, однозначные ответы, судя по которым Вечеслав сообразил, что Добряш о чём-то рассказывает его спутнику. Но никакого интереса о чём этот разговор у него не возникло ни на секунду, в другой плоскости находились его интересы и мысли. Сложно всё закрутилось, неразрешимым вихрем, и даже не одним. А что если и вправду жениться? Да уж, совсем крыша поехала. И к чему приведёт сей поступок?

Хм, ну можно пожить тут немного, а потом уйти, вроде как в дружину обратно, а там пусть ведьмак горькую весточку донесёт, что погиб, мол, в кровавой сече с любимым именем на устах.

Пошленько выходит. Нет уж, лучше и вправду уйти, и пусть останется Варенька нетронутой и чистой мечтой. Да, и не забыть ещё самому себе по роже настучать, как Отай этот, за то что вообще мысли такие в голове роятся. Надо же, о Маше с Иришкой вторые сутки, если уже не третьи, и не вспомнил ни разу.

Но с другой стороны… разве искренние чувства не свя… тьфу ты, не светлы? Хм, а выходит-то и не понятно. Ненавидеть тоже можно искренне, а светлым чувством ненависть от этого не становится… Значит, и любовь одной искренностью не оправдаешь.

Не в силах справиться с этими бесконечными вихрями мыслей, Вечеслав попытался силой заставить себя уснуть, но, как и бывает в таких случаях, сон наоборот стал избегать его. И уже только заполночь, морально измождённый неразрешимыми желаниями и вопросами, он провалился в спасительную пустоту.

Что снилось ему в промежутке между полночью и предзоревым полусумраком, и снилось ли вообще, Вечеслав не знал, но последний сон на несколько секунд чётким оттиском застыл в его мозгу сразу после пробуждения. Наверное потому, что был этот сон из разряда повторяющихся время от времени, навеки связанный ассоциативным стальным тросом с единственным явлением в яви. В своём времени этим явлением был звон будильника. Несущаяся по улице пожарная машина с дурацким колокольцем вместо сирены, который истошно звенит…

Вечеслав проснулся, и сразу же подорвался, усевшись на краю полатей. Какое-то время он только недоумённо пялился вперёд себя, прислушиваясь к висящей в комнате тишине. Может просто сон, откуда ж здесь будильнику быть, вяло крутилось в мозгу, но не успев додумать эту мысль, он вздрогнул от раздавшегося вдруг резкого звона, и в тот же момент в комнату ввалился ведьмак.

— В било * великое клепают *, на светлое место созывают — с удивлением и немного возбуждённо проговорил он — На площадь в смысле. Значит, случилось что-то.

— Что случилось? — возбуждение невольно перекинулось на Вечеслава, несмотря на то, что из сна он не выбрался ещё и наполовину, продолжая витать в смутном мареве последнего сновидения.

— Да я ж откуда знаю. Просыпайся давай быстрей, поспешать нужно — бросил ведьмак, недовольно глядя на полусонно раскачивающегося Вечеслава.

— А меч г… а, да, на копище же — Вечеслав поднялся на ноги и извинительно улыбнулся — Заснул поздно.

— Давай, давай — приказным тоном повторил ведьмак и исчез в сенях. Тут же скрипнула дверь и Вечеслав поспешил следом, надевая на ходу поверх рубахи свитер, который был отстиран от крови и заштопан додельницей Агафьей, и после аккуратно повешен на деревянный плечики прямо над полатями.

Уже в сенях пахнуло предутренним холодком смешанный с последождевой густой сырцой, и он невольно поёжился. А на самой улице к холодку дружески присоединился и свежий ветерок, вынудив Вечеслава ритмично задёргать руками, разгоняя вяловатую со сна кровь.

По улице зашагали молча, поглядывая на выходящих из хат и изб людей. На лицах тех было неподдельное волнение и в тоже время были эти лица словно высечены из камня, не такие совсем, как позавчера на празднике или вчера на гумне. С этими лицами люди оглядывались друг на друга, и не роняя ни слова, спешили в сторону копища, угрюмо глядя себе под ноги.

На площади уже собралось человек двести, к которым присоединялись всё новые и новые, вытекая тихими потоками из русел весевых улиц. Образовывая большое полукольцо, здесь они уже начинали перешёптываться друг с другом, видимо не в силах держать напряжение внутри. Подойдя к кольцу вплотную и протиснувшись чуть внутрь, Вечеслав увидел возле ворот копища волхва Будимира с неизменным посохом, на который он тяжело опирался. И показалось Вечеславу, что поубавилось в нём той молодящейся прыти, с которой он легко всходил по ступеням перед судилищем.

— Кто сей отрок ошуюю * тебя, Будимир-батюшка? — раздался вдруг поверх людского шёпота, похожего на шум леса потревоженного ветром, напряжённый мужской голос — Молви, не томи.

— Погодь, Аким — ответил за старика стоящий тут же Кузьма Прокопыч — Не все ещё собрались.

— Не все собрались, да все знать будут — раздался уже знакомый Вечеславу бас с другой стороны — Разе ж оставим кого в неведении?

— Прав Елизар — тихо проговорил волхв, обращаясь к голове — Зачинай, чего тянуть?

Люди замолкли, переводя взгляды то на задумавшегося Кузьму Прокопыча, то на худенького паренька лет двенадцати отроду, который держал под уздцы каурую лошадку, нервно вздрагивающую головой. Лицо у парня было уставшим и немного испуганным, видимо не меньше своей лошадки нервничал он, видя вокруг такое скопление народу.

— Вот малый сей, весть принёс — начал голова, перед этим тяжко вздохнув — Недобрую весть, рязанцы. Давай, Тишатко, молви — Кузьма Прокопыч посмотрел на паренька.

Тот кивнул, но ещё секунд пять молчал, набираясь решимости, и видно успокаивая себя, а за одно и лошадку, поглаживал её по длинной, пепельного цвета гриве.

— Я из Проньской веси — начал он наконец, слегка срывающимся голосом — Тридцати вёрст от вас. Меня Тишатей кличут, а батька мой — Прокоп Силантич, слыхали мож? Лошадник он.

— Слыхали, малец — раздались сразу несколько голосов из полукольца — Ты не томи токмо, дело говори.

— Так я ж… — смутился парень, но тут же взял себя в руки — В весь нашу вчера вечор пятьнадесять кметей зашли. Киевской дружины вои, урмане да варязе вполовину, а другие полянские, и главой у них воевода из полян, Волчьим Хвостом они его промеж собой называли. Трое у нас на постой определились, в хате самой, а нас с батькой в овин выгнали. Так батька сестёр моих-то увёл за околицу, да велел в стогах покамест схорониться, а посему я им у стола служил. Они коня одного нашего старого, Копытку, загубили секирой урманьской и приказали в котлах его варить, абы на всю полсотню хватило. Вот тут я и выслухал, чего да куда они идут — парень замолк, тяжело вздохнул, и выпалил — На весь вашу.

На мгновение в предрассветной хмарке повисла над площадью тишина, но тут же полукольцо людей заговорило, загудело, посыпало вопросами. Кузьма Прокопыч принялся усмирять, перекрикивая общий гул, и когда он утих, снова обратился к людям.

— Дайте договорить мальцу. Он тридцать вёрст в ночи проскакал оденёши, неужто не заслужил уважения нашего? Продолжай, Тишатко.

— Говорили те кмети — заторопился парень — Бо задолжали вы князю за семь лет, и идут они должок тот с вас стребовать. Во оружии все, да о шеломах с бармицами *, и взгляды лютые. Мне батька и говорит, скачи, предупреди добрых людинов о беде находящей.

Толпа снова загудела, но теперь более сдержанно, словно сообразив, что голосом беды не отвратить.

— И чего таперича? — задумчиво пробасил Елизар, протиснувшись в первые ряды.

— Решать будем — ответил голова — Всем миром. Как решим, на том и станем.

— А чего решать-то? — неожиданно вступил в разговор Завид, макушка которого виднелась в задних рядах в правой стороне полукольца — Рано или поздно должно было случиться. Али вечно без дани сидеть собирались?

— Это одна сторона — невозмутимо ответил голова — Другая есть?

— А другая-то, сеча выходит? — в круг выступил Игнат и обернулся к людям — Твою думу Завид я и без слов знал уже. А я вот как мыслю, отпор дать надобно находникам.

— Да окстись, Игнат — крикнул Завид — Какие ж находники они? Князя русского кмети.

— Игнат, есть в его словах правда — согласился Кузьма Прокопыч — Князь он, какой-никакой.

— А ты Завид оглянись вкруг себя, людей видишь? — громко пробасил Елизар.

— Ну вижу, и чего?

— А того, что ты токмо половину видишь, а вторая половина, князем этим твоим загублена. Сколько в твоём роду полегло, полтора десятка?

— То давно было.

Половина толпы недовольно зароптала на Завидову речь.

— Люди добрые — поверх ропота вступил в разговор волхв — Паренька-то отпустить надобно, накормить его, да спать уложить. Ему вскоре уходить из веси надобно, сами соображаете почему. Тишатя, иди вона к супружнице головы нашего, во-он она в накидочке — волхв указал посохом на женщину в сиреневой накидке на плечах, которая стояла в переднем ряду — Любава Власовна не обидит ни чем. А тебе и отцу твоему от всей веси нашей поклон до землицы передай. Ну, ступай, ступай, отдохни.

Паренёк поклонился старику и устало поплёлся к женщине в накидке, ведя за собою, пугливо озирающуюся каурку. Кольцо перед ними расступилось, пропуская, и пока паренёк проходил сквозь образовавшуюся прореху, несколько мужских рук уважительно похлопали его по плечу.

— Так что решать-то будем, Будимир-батюшка? — раздался вопрос, едва толпа проводила взглядом паренька.

— Може в леса сховаться на время? — спросил кто-то.

— Не дело — тут же ответили ему — Разорят всё и пожгут.

— Пять десятков всего, вы чего? — удивлённо оглядел людей Игнат — Эй, Мстивой, скольких успеешь снять, пока до тына добегут? — остановил он взгляд на парне, в котором Вечеслав признал стрелка с праздника, того, что стрелял с завязанными глазами.

— Тут смотря, как одоспешены будут. Ежели, как Тишатко сказал, шелома с бармицами, да и с носами * ежели ещё, то тяжельше придётся. В глаз-то такому бегущему мудрено попасть. Да и чего за кольчуги ещё…

— Мстивой! — прикрикнул Кузьма Прокопыч — Не рано ли вы разговоры свои затеяли. И ты, Игнат, уймись. Никто о противлении ещё не решил. И дело-то не в том, что их пятьнадесять всего, а в том, что отпор наш може после нам же боком выйти. Есть у кого что сказать ещё?

— Я, если можно, конечно — из толпы вышел долговязый, которого Вечеслав тоже помнил по празднику — Моя вера по этому поводу говорит так. Власть на земле она от бога даётся…

— Ну если токмо от твоего — перебил кто-то из толпы.

— Не мешай — тут же бросил голова — Пусть иноверец скажет.

— Так вот — долговязый многозначительно покашлял — Выходит если власть от бога дана, то и принимать её нужно не оспаривая и не ропща. Владимир князь ваш, потому и подчиниться ему вы обязаны. А вот молодые ваши — он кивнул в сторону Игната, хотя того, вряд ли, можно было назвать молодым — Готовы кровь проливать просто так, но вера моя говорит — не убий. Бог мой — он любовь есть. Возлюбите ближнего своего, как самих себя, и тогда откроется вам свет истины. Станьте же, как агнцы, примите в объятья идущих обидеть вас.

— А ты обидь нас, попробуй — снова усмехнулись из толпы.

— Да чего слушать-то его, Кузьма Прокопыч? — Игнат обернулся и с досадой поглядел на голову — Пустомелие одно ж. Какая от него польза нам таперича?

— Не пустомелие это — обиженно продолжил долговязый — А слова божьи. Так в святом писании сказано.

— А ты думаешь — заговорил вдруг волхв — Наша вера говорит убий? Эх, мил человек, плохо же ты нас почитаешь, а ещё хочешь, абы мы сочли, что ты и бог твой — любви светлой копь. А порешим покуда так — старик обратился к людям — Женщин и детей, кого на лодьях, кого посуху вёрст на десять уведём отсюда, абы беда до них дотянуться не смогла, а сами сготовимся и ждать станем, чего нам кмети княжьи скажут.

— Дело — сразу же донеслись с разных краёв с десяток голосов.

— А добро как же? — снова из-за голов спросил Завид.

— Я ж говорю, на десять вёрст уведём отсюда — волхв улыбнулся — Али ты про какое добро? Если про то, что на лодьях, думаю сгружать надо назад в овины, абы боле в них людей поместилось. Любомир Карпыч, здесь ты? — спросил он, оглядывая полукруг.

— Здеся, где ж ещё — без интонации ответил голос из-за спин первого ряда.

— Лодью свою дашь на общее дело?

— Да разве к ночи токмо.

— А чего так? — удивился старик.

— Да я вот чего думаю, ежели всё миром решится, то выйдет зря сгружались. А ежели не выйдет, сам гляди. К веси вашей они подойдут к вечеру, а в ночь кто ж приступом пойдёт? А до утра можно буде и пять разов сгрузиться на подол речки прямо, чего мне, жалко что ли шкур тех да воску с мёдом? О людях же речь идёт, до товаров ли?

— Ну так, значит так. Твоя лодья, тебе решать, а ты Кузьма собирай народ на разгруз общинных.

— Да эт разом — кивнул голова и крикнул хозяину густого баска — Елизар, отряжай давай ребят на разгруз лодей, да с гумен зерно надо бы перенести в весь, а то ведь пожгут, окаянные.

Полукольцо людей вдруг задвигалось, зашевелилось и стало разбредаться. Парни помоложе сгрудились возле Елизара, который наскоро объяснял кому-куда идти разгружать, мужи постарше двинулись к волхву и голове к воротам капища, а женщины торопливо стали разбегаться по своим хатам, видимо чтобы собирать пожитки.

— Так, Людота где? — озираясь прокричал Кузьма Прокопыч.

— Здесь я — низкорослый коваль появился неожиданно из-за стоявших перед ним мужей, бесцеремонно подвинув в сторону Игната, на что тот нисколько не обиделся.

— Ты в ту осень на броню наконечники из булата мастерил, осталися?

— Пара дюжин осталось. Да срезней с десятка три.

— Бери троих-четверых, ступайте в лощинник, для древков ветви хорошие наломайте. Опоясывайте в четыре пера, абы точнее летели. К обеду хорошо б было, абы по дюжине тех и других изготовили, а к вечеру так и все. А то у нас акромя томар стрельных *, почитай и нету никаких.

— Сделаем — кивнул Людота — Томарами токмо щекотать кметей.

— Ага, абы они от смеху полопались — усмехнулся Игнат.

— Что-то ты шибко весёлый, не к добру — качая головой, упрекнул его волхв, и увидев подошедших ведьмака и Вечеслава, указал им рукою в глубь копища — Пойдёмте за мечом сходим.

Те двинулись следом за ним, оставляя за спиною взбудораженных мужей и громко раздающего поручения Кузьму Прокопыча. Последнее, что они услышали, это как голова громко звал Вышату, выспрашивая у того про какие-то совни *, которых у того было три штуки, после чего волхв овёл вокруг себя рукою, обернувшись на месте, и над копищем нависла тишина.

— Абы не мешали — тихо проговорил волхв — Ты уж прости Велес-батюшка, посоветовать тебе хотел. Уж сам не пойму, чего это мужи наши горячку такую пороть стали, ведь загубят всех кмети, да весь нашу порушат. Може и поостынут к приходу дружины, да миром всё обойдётся? Авось Владимир кметям велел токмо урок установить нам, а крови не лить. Хотя, знаешь же ты Владимира, да и урманей с варязями его знаешь. Им токмо разреши палец укусить, так они и руку сгрызут. Потому вам уйти б лучше было.

— Остаёся мы — вдруг с железной уверенностью ответил ведьмак.

Вечеслав, который, начиная с выхода из хаты и до этой секунды, так и не смог окончательно проснуться, и потому реагировал на происходящее с неуместным полусонным спокойствием, разом сбросил с себя дремоту, услышав слова ведьмака. Нет, конечно… Но с другой стороны, намечается ведь серьёзная переделка, в которой лишиться жизни, как раз плюнуть.

— Но ведь он — удивлённо начал волхв, указывая рогом посоха на Вечеслава — Оттуда. Зачем же ему в делах наших животом своим рисковать?

— Ничего, я за ним приглядывать буду — улыбнулся ведьмак — Мы ж решили на лодьях идти, так чего ж нам решение своё менять. Так ведь? — ведьмак взглянул на Вечеслава.

— Тебе видней — ответил Вечеслав, пытаясь мысленно отмахнуться от, появившихся внутри, смутных опасений.

— Ну, что ж — вздохнул волхв — Воля ваша. Иди стало быть, бери свой меч. Сам Перун его молниями освещал в эту ночь, а стало быть, ведает он о тебе, внучок.

— Пра-пра-пра — поправил ведьмак, снова улыбнувшись.

Вечеслав направился к ступеням, поднялся по ним на насыпь, и подошёл к идолу Перуна. Преклонив колено, он осторожно поднял меч, взявшись за клинок, и медленно, слово в слово проговорил то, чему обучили его вчера ведьмак с волхвом.

— Принимаю меч сей, абы бить им ворогов земли нашей во славу твою и братьев твоих Сварожичей, и во славу самого Сварога, сына Рода Триединого. И пусть хватит мне духа стать ножнами меча сего, ежели сверну я с пути прави нашей.