ТАИРАВКИТНА

реднаероК дарноК лраК: ниязоХ

Эту надпись можно было прочитать на стеклянной двери маленькой книжной лавочки, но, разумеется, только если смотреть на улицу из глубины полутемного помещения.

Снаружи было серое промозглое ноябрьское утро и дождь лил как из ведра. Капли сбегали по изгибам букв, по стеклу, и сквозь него ничего не было видно, кроме пятнистой от сырости стены дома на противоположной стороне улицы.

Вдруг дверь распахнулась, да так порывисто, что маленькая гроздь желтых медных колокольчиков, висевшая над нею, яростно затрезвонила и долго не могла успокоиться.

Переполох этот вызвал маленький толстый мальчик лет десяти или одиннадцати. Мокрая прядь темно-каштановых волос падала ему на глаза, с промокшего насквозь пальто стекали капли. На плече у него была школьная сумка. Мальчик был немного бледен, дышал прерывисто, и, хотя до этой минуты, видно, очень спешил, теперь застыл как вкопанный в дверном проеме.

Дальний конец длинного узкого помещения тонул в полутьме. У стен до самого потолка громоздились полки, плотно уставленные книгами разного формата и толщины. На полу возвышались штабеля фолиантов, на столе были навалены горы книжек размером поменьше, в кожаных переплетах и с золотым обрезом. В противоположном конце помещения за сложенной из книг стеной высотой в человеческий рост горела лампа. И в её свете время от времени появлялись кольца табачного дыма; подымаясь, они становились всё больше и больше, потом расплывались в темноте. Это было похоже на дымовые сигналы, какими индейцы передают друг другу с горы на гору всякие сообщения. Там явно кто-то сидел. И в самом деле мальчик услышал, как из-за книжной стены раздался довольно грубый голос:

— Пяльте глаза сколько угодно, можете с улицы, можете здесь, но только затворите дверь. Дует.

Мальчик послушался и тихонько прикрыл дверь. Потом ближе подошел к стене из книг и осторожно заглянул в угол. Там в кожаном вольтеровском кресле с высокой спинкой, уже изрядно потертом, сидел грузный и коренастый пожилой человек. На нём был мятый черный костюм, выглядевший поношенным и каким-то пыльным. Его живот стягивал цветастый жилет. Голова у него была лысая, и только над ушами торчали пучки седых волос. Лицо было красным и напоминало свирепую морду бульдога.

На ней красовался нос картошкой, на котором сидели маленькие очки в золотой оправе. Старик попыхивал изогнутой трубкой, свисающей из уголка рта, и поэтому казался косоротым. На коленях у него лежала книга, которую он, как видно, только что читал — его пухлый указательный палец левой руки был засунут между страницами вместо закладки.

Правой рукой он снял теперь очки и принялся разглядывать стоявшего перед ним маленького толстого мальчика в промокшем пальто — с пальто так и капало. При этом он сощурил глаза, отчего выражение его лица стало ещё более свирепым.

— Ах ты, Боже мой! — только и пробормотал он и, раскрыв книгу, вновь стал читать.

Мальчик не знал, как ему себя вести, и поэтому просто стоял, удивленно глядя на старика. А тот вдруг снова захлопнул книгу, опять заложил страницу пальцем и прохрипел:

— Слушай, мой мальчик, я терпеть не могу детей. Теперь, правда, модно носиться с вами как с писаной торбой, но это занятие не для меня! Другом детей меня уж точно не назовешь. По мне, дети — это просто-напросто орущие болваны, мучители рода человеческого, которые всё ломают, пачкают книги вареньем, вырывают страницы и плевать им на то, что у взрослых тоже могут быть свои беды и заботы. Я говорю это, чтобы ты крепко подумал, зачем сюда пришел. Кроме того, у меня нет детских книжек, а других книг я тебе не продам. Ну вот, я надеюсь, мы друг друга поняли!

Всё это он произнес, не вынимая трубку изо рта. Потом снова раскрыл книгу и углубился в чтение.

Мальчик молча кивнул и уже собирался уйти, но вдруг ему показалось, что он не может оставить эту речь вот так, без ответа, поэтому он повернулся и чуть слышно произнес:

— Только невсетакие.

Хозяин лавки поднял на него глаза и снова снял очки:

— Ты всё ещё здесь? Посоветуй, что нужно делать, чтобы избавляться от таких как ты? О чём таком весьма важном ты собирался мне сказать?

— Ничего уж такого важного, — ответил мальчик ещё тише. — Я только хотел сказать, что не все дети такие, как вы говорите.

— Ах, вот оно что! — старик поднял брови с наигранным изумлением. — И надо полагать, именно ты и являешься счастливым исключением?

Толстый мальчик не знал, что ответить. Он только пожал плечами и повернулся к двери.

— А манеры каковы, — раздалось бормотание за его спиной. — Мог бы хотя бы представиться.

— Меня зовут Бастиан, — сказал мальчик. — Бастиан Бальтазар Букс.

— Весьма странное имя, — прохрипел старик. — С тремя «Б». Правда, в этом ты не виноват, не сам же ты так себя назвал. Я — Карл Конрад Кореандер.

— А тут три «К», — серьезно заметил мальчик.

— Хм, — буркнул старик. — Верно!

Он выпустил из трубки несколько колечек дыма.

— Хотя всё равно, как нас зовут, мы ведь больше не встретимся. Мне хотелось бы выяснить только одно: с чего это ты как бешеный ворвался в мою лавку? Похоже, ты от кого-то убегал, да?

Бастиан кивнул. Его круглое лицо вдруг стало ещё бледнее, а глаза ещё больше.

— Наверно, ты ограбил кассу в магазине, — предположил господин Кореандер. — А может, пристукнул старушку, или ещё что-нибудь похлеще — от вас теперь всего можно ожидать. Тебя что, дитя моё, полиция преследует?

Бастиан замотал головой.

— Выкладывай всё как есть, — сказал господин Кореандер. — От кого ты убегал?

— От них.

— А кто это — они?

— Ребята из нашего класса.

— Почему?

— Они… Они всё время пристают ко мне.

— Что же они делают?

— Они поджидают меня у школы.

— Ну и что?

— Потом орут, по-всякому обзываются, смеются…

— И тебе всё это нравится? — Господин Кореандер неодобрительно поглядел на мальчика. — А почему бы тебе не дать кому-нибудь в нос?

Бастиан пристально посмотрел.

— Нет, я не смогу. К тому же я плохо дерусь.

— А подтягиваться на кольцах ты умеешь? — допытывался господин Кореандер. — А бегать, плавать, играть в футбол, делать зарядку? Ты что, вообще ничего из этого не умеешь?

Мальчик покачал головой.

— Короче говоря, ты слабак?

Бастиан пожал плечами.

— Но хоть язык-то у тебя есть? Что же ты молчишь, когда над тобой издеваются?

— Я попробовал один раз им ответить…

— Ну и что?

— Они закинули меня в мусорный контейнер и привязали крышку. Два часа я кричал, пока меня не услышали.

— Хм, — проворчал господин Кореандер. — И теперь ты больше ни на что не решаешься?

Бастиан кивнул.

— Сверх того, — констатировал господин Кореандер, — ты труслив, как заяц!

Бастиан опустил голову.

— Наверно, ты выскочка, да? Первый ученик, любимчик учителей? Так что ли?

— Нет, — сказал Бастиан и ещё ниже опустил голову. — Меня оставили на второй год.

— Боже милостивый! — воскликнул господин Кореандер. — Выходит, неудачник по полной программе!

Бастиан ничего не ответил. Он просто стоял, опустив руки, а с его пальто всё капало и капало на пол.

— Что же они орут, когда тебя дразнят? — поинтересовался господин Кореандер.

— Ах — да всё, что угодно.

— Например?

— Толстый дурень рухнул вниз, зацепился за карниз, карниз оборвался, дурень разорвался…

— Не очень-то остроумно, — заметил господин Кореандер. — Что ещё?

Бастиан помедлил, а потом стал перечислять.

— Чокнутый. Недоносок. Трепло. Свистун…

— А почему чокнутый?

— Я иногда разговариваю сам с собой.

— О чём же ты разговариваешь сам с собой? Ну, к примеру?

— Рассказываю сам себе разные истории. Выдумываю имена и слова, которых нет…

— И сам себе всё это рассказываешь? Зачем?

— Ну, потому что никому кроме меня это не интересно.

Господин Кореандер некоторое время задумчиво молчал.

— А что об этом твои родители думают?

Бастиан ответил не сразу.

— Отец… — пробормотал он наконец, — отец ничего не говорит. Он никогда ничего не говорит. Ему всё равно.

— А мать?

— Её больше тут нет.

— Твои родители разошлись?

— Нет, — сказал Бастиан, — она умерла.

В этот момент зазвонил телефон. Господин Кореандер с напряжением поднялся со своего кресла и, шаркая, поплелся в маленький кабинет за прилавком. Он поднял телефонную трубку, и Бастиану показалось, что он называет его имя. Но тут дверь закрылась, и, кроме невнятного бормотанья, ничего больше не было слышно.

Бастиан всё ещё стоял не шевелясь. Он никак не мог взять в толк, что же такое с ним произошло, почему он стал всё рассказывать, да ещё так откровенно. Ведь он терпеть не мог, когда ему лезли в душу. И вдруг его прямо в жар бросило: он опоздает в школу, ему надо торопиться, бежать со всех ног — но он всё стоял и стоял, не в силах ни на что решиться.

Что-то его здесь удерживало, он не мог понять что.

Приглушенный голос всё ещё доносился из кабинета. Это был долгий телефонный разговор.

И тут Бастиан осознал, что всё это время он глядит на толстую книгу, которую господин Кореандер только что держал в руках, а теперь оставил на кожаном кресле. Он просто глаз не мог от неё отвести. Ему казалось, от этой книги исходит какое-то магнитное притяжение, оно его непреодолимо влечёт.

Бастиан подошел к креслу, медленно протянул руку, коснулся книги, и в тот же миг внутри него — «клик!» — точно захлопнулся капканчик. У него возникло смутное чувство, будто от этого прикосновения пришло в движение что-то неотвратимое, чего уже никак не остановишь.

Он взял книгу, высоко её поднял и оглядел со всех сторон. Переплет был обтянут медно-красным шелком и мерцал, если вертеть книгу в руках. Быстро перелистав её, Бастиан увидел, что шрифт напечатан двумя цветами — красным и зеленым. Картинок, кажется, не было вовсе, зато главы начинались большими, удивительно красивыми буквицами. Он снова внимательно оглядел переплет и увидел, что на нём изображены две змеи, светлая и темная, — вцепившись друг другу в хвост, они образовывали овал. И в этом овале причудливыми, изломанными буквами написано заглавие книги:

Человеческие страсти загадочны, и дети подвластны им так же, как и взрослые. Те, кем они завладеют, ничего не могут толком объяснить, а те, кто их не испытал, даже представить себе не в силах, что это такое. Есть люди, рискующие жизнью, чтобы покорить какую-нибудь заоблачную вершину. Но ни они сами, ни кто-либо другой на свете не могли бы сказать, зачем им это понадобилось. Другие буквально разоряются, чтобы завоевать сердце той, которая о них и слышать не хочет. Третьи скатываются на самое дно, потому что не могут устоять перед соблазном изысканного блюда или вина. Иные готовы спустить целое состояние в азартной игре или пожертвовать всем ради навязчивой идеи, которую и осуществить-то невозможно.

Есть люди, убежденные, что будут счастливы лишь тогда, когда переедут жить в другое место, и всю жизнь мечутся по белу свету.

А некоторые не находят покоя, пока не станут могущественными… Короче говоря, сколько людей, столько страстей.

Страстью Бастиана Бальтазара Букса были книги.

Кто никогда не просиживал над книгой долгие часы после школы с пылающими ушами и взлохмаченными волосами, читал и читал, и про всё на свете забывал, не замечая, что хочет есть или замерзает. Кто никогда не читал тайком под одеялом при свете карманного фонарика, после того как мать или отец, или ещё там кто-нибудь из домочадцев давно уже погасили свет, приказав тут же заснуть, потому что завтра вставать ни свет ни заря. Кто никогда не проливал явно или тайно горьких слёз оттого, что закончилась какая-нибудь великолепная история и пришло время расстаться с её героями, с которыми пережил столько приключений, которых успел полюбить, которыми восхищался и так тревожился за их судьбу и без которых теперь жизнь кажется пустою, лишенною смысла…

Так вот, тот, кто не пережил всего этого сам, наверно, никогда не поймет, как Бастиан сделал то, что он сделал.

Бастиан, не мигая, смотрел на заглавие книги, и его кидало то в жар, то в холод. Да, именно об этом он так часто думал, так страстно мечтал:

История, которая никогда не заканчивается! Книга книг!

Он должен заполучить эту книгу, чего бы это ему ни стоило!

Чего бы это ему ни стоило? Легко сказать! Даже если бы он мог предложить за неё больше, чем те три марки пятьдесят пфеннигов, что лежат у него в кармане, всё равно: недружелюбный господин Кореандер ясно дал понять, что не продаст ему ни одной книжки. А уж тем более никогда ничего не подарит. Положение было безвыходным.

Но всё же Бастиан знал, что не сможет уйти без этой книги. Теперь ему стало ясно, что он вообще пришел сюда только из-за неё — это она позвала его каким-то таинственным образом, потому что хотела к нему, да и всегда, в сущности, была его книгой!

Бастиан прислушался к глухому урчанию, по-прежнему доносившемуся из кабинета.

Не успев отдать себе отчет в том, что делает, он вдруг схватил книгу, быстро сунул её за пазуху и прижал к груди обеими руками. Не спуская глаз с двери кабинета, он бесшумно прокрался к выходу. Осторожно нажал ручку, стараясь не зазвенеть медными колокольчиками, и чуть-чуть приоткрыл стеклянную дверь. Потом тихонько затворил её снаружи.

И только тогда побежал.

Тетради, учебники и пенал тряслись в его сумке в такт быстрому бегу. У него закололо в боку, но он мчался дальше.

Дождь хлестал по лицу, струйки воды стекали за шиворот, пальто не спасало Бастиана от промозглой сырости, но он всего этого не замечал. Ему было жарко, и не только от бега.

Совесть, молчавшая в книжной лавке, вдруг проснулась и заговорила. Все оправдания, которые были такими убедительными, вдруг разом показались ему несерьезными и растаяли, словно снеговик при появлении огнедышащего дракона.

Он украл. Он — вор!

То, что он сделал, было даже хуже, чем обыкновенная кража. Эта книга наверняка единственная и незаменимая. Она наверняка была главной ценностью господина Кореандера. Украсть у скрипача его единственную скрипку или у короля корону — совсем не то, что забрать деньги из кассы.

Вот о чём он думал, пока бежал, крепко прижимая книгу к груди. Но чем бы ему это ни грозило, он ни за что с ней не расстанется. Ведь, кроме неё, у него ничего теперь не было в этом мире.

Идти домой он, конечно, уже не мог.

Он постарался представить себе отца, как он работает сейчас в большой комнате, похожей на лабораторию. Вокруг него дюжины гипсовых слепков человеческих челюстей — ведь отец зубной техник. Бастиан ещё никогда не размышлял, нравится ли отцу его работа — сейчас это впервые пришло ему в голову. Но теперь он, видно, уже никогда не сможет спросить об этом.

Если он сейчас придет домой, отец выйдет из мастерской в белом халате, может быть, с гипсовой челюстью в руке и спросит: «Уже вернулся?» — «Да», — ответит Бастиан. «Сегодня что, нет занятий?» Он так и видел застывшее в печали лицо отца и понимал, что не сможет ему соврать. Но и сказать правду тем более не сможет. Нет, выхода нет, надо идти куда глаза глядят, только бы подальше. Отец никогда не должен узнать, что его сын стал вором. Впрочем, он, может быть, вовсе и не заметит, что Бастиан исчез. Эта мысль даже немного утешила.

Бастиан уже не бежал. Сейчас он шел медленно и увидел в конце улицы здание школы. Он, сам того не замечая, пробежал свою привычную дорогу к школе.

Сейчас улица казалась ему пустынной, хотя по ней и шли прохожие. Но тому, кто сильно опаздывает, пространство вокруг школы всегда представляется вымершим. И Бастиан чувствовал, как с каждым шагом растет его страх. Он и всегда-то боялся школы — места своих ежедневных поражений, боялся учителей — и тех, кто терпеливо призывал его взяться наконец за ум, и тех, кто срывал на нём свою злость. Боялся других детей, всегда смеявшихся над ним и не упускавших случая доказать, какой он неумелый и беззащитный. Школа всегда представлялась Бастиану чем-то вроде необозримого тюремного заключения, которое будет длиться, пока он не вырастет, и которое он должен терпеть молча и покорно.

И когда он шагал уже по гулкому школьному коридору, где пахло мастикой и сырыми пальто, когда напряженная тишина словно ватой забила ему уши, когда он очутился, наконец, перед дверью своего класса, выкрашенной в тот же цвет лежалого шпината, что и стены вокруг, он ясно понял: в классе ему делать больше нечего. Он должен был уходить.

А раз так, почему бы ему не уйти прямо сейчас?

Но куда?

Бастиан читал в своих книжках истории про мальчишек, которые нанимались юнгой на корабль и уплывали на край света в поисках счастья. Одни становились пиратами или героями. Другие через много лет возвращались на родину богатыми, и никто их не узнавал. Но Бастиан не чувствовал себя способным на такое. Он даже не мог представить, чтобы кто-то взял его юнгой. К тому же он не имел ни малейшего представления о том, как добраться до какого-нибудь порта, где стоят корабли, годные для осуществления столь отчаянного замысла.

Так куда же бежать?

И тут ему пришло в голову, что есть одно подходящее место, единственное место, где его, во всяком случае на первых порах, не станут искать и не найдут.

Чердак был большим и тёмным. Тут пахло пылью и нафталином. Тут не было слышно ни единого звука, кроме тихой барабанной дроби дождя по огромной железной крыше. Почерневшие от времени могучие деревянные стропила через равные промежутки опирались на дощатый пол и поддерживали кровлю, теряясь где-то в темноте. Повсюду висели паутины, большие, словно гамаки. Они медленно колыхались, как привидения, на сквозном ветру. Сквозь слуховое окно в вышине проникал тусклый молочный свет.

Единственным живым существом в этом месте, где время словно остановилось, была маленькая мышка, которая металась по полу, оставляя на слое пыли следы крохотных коготков. Там, где она опускала хвостик, между следами виднелась тоненькая чёрточка. Вдруг мышка поднялась на задние лапки, прислушалась и — фьюить! — исчезла в щели между досками.

Послышался скрежет ключа в большом замке. Медленно и со скрипом отворилась дверь чердака, длинная полоса света на мгновенье упала в комнату. Бастиан проскользнул внутрь, потом снова заскрипел дверью и захлопнул её. Потом всунул большой ключ в замок изнутри и закрыл. Лишь задвинув для верности ещё и засов, он вздохнул с облегчением.

Теперь его и в самом деле невозможно будет найти.

Здесь его никто не будет искать. Сюда поднимались очень редко — это он знал точно. Но если вдруг волею случая кто-нибудь и захочет попасть сюда сегодня или завтра, дверь окажется запертой, а ключа на месте нет. И даже если в конце концов дверь всё же удастся открыть, у Бастиана будет достаточно времени спрятаться среди всего этого хлама.

Постепенно его глаза привыкли к темноте. Он знал это место.

Полгода назад он помог завхозу поднять на чердак большую корзину с какими-то старыми формулярами и документами. Тогда он и узнал, что ключ хранится в стенном шкафчике на верхней лестничной площадке. С тех пор он никогда об этом не вспоминал. Но теперь это сразу же пришло ему в голову.

Бастиан начал замерзать: пальто его промокло насквозь, а здесь, наверху, было очень холодно. Прежде всего он должен найти место, где можно поудобнее расположиться, ведь здесь ему предстоит провести много дней.

Сколько именно — над этим он пока не задумывался, как, впрочем, и над тем, что вскоре ему захочется есть и пить.

Он прошелся по чердаку.

Кругом стояли и валялись всякие ненужные предметы. Полки, набитые до отказу старыми классными журналами и папками ведомостей. Громоздящиеся одна на другой парты с залитыми чернилами крышками. Подставка, на которой висело не меньше дюжины устаревших географических карт. Облупившиеся классные доски, проржавевшие железные печурки, сломанные гимнастические снаряды, например, «козел» с разодранной кожаной обшивкой и торчащей паклей, лопнувшие набивные мячи, штабель старых стёганых спортивных матов, а чуть подальше — пропыленные чучела разных зверей и птиц, почти наполовину изъеденные молью, в том числе большая сова, горный орел и лисица; за ними — химические реторты и треснувшая колба, электростатическая машина, человеческий скелет, висящий на чем-то вроде вешалки для платья и множество ящиков и картонных коробок, набитых старыми учебниками и исписанными тетрадями.

Бастиан решил избрать своей резиденцией штабель спортивных матов. Если на них растянуться, чувствуешь себя почти как на диване. Он перетащил маты к слуховому окну, где было чуть посветлее, и увидел поблизости несколько сложенных серых солдатских одеял, конечно, рваных и насквозь пропыленных, но накрыться ими было всё-таки можно. Бастиан притянул их к себе. Потом снял мокрое пальто и повесил его на вешалку у скелета. Кости рук и ног задергались, но Бастиан не испугался. Быть может, потому, что и дома у него были похожие предметы. Мокрые сапоги он тоже снял. В одних носках уселся Бастиан по-турецки на мат и натянул на плечи, словно индеец, серое суконное одеяло. Перед ним лежал его портфель и книга в медно-красном переплете.

Бастиан подумал о том, что внизу у других сейчас идет урок немецкого, и они, может быть, пишут сочинение на какую-нибудь смертельно скучную тему.

Бастиан поглядел на книгу.

«Хотел бы я знать, — сказал он сам себе, — что происходит в книге, когда она закрыта. Конечно, там просто множество букв, напечатанных на листах бумаги, но всё же что-то там должно происходить, потому что, если я её раскрою, тут же появится какая-нибудь история с неизвестными мне людьми, всевозможными приключениями, подвигами и сражениями.

Иногда там случаются морские штормы или путешествия в незнакомые страны и города. И всё это каким-то образом внутри книги.

Нужно её прочесть, чтобы это пережить, — ясно. Но там, в книге, всё это уже есть.

Хотел бы я знать, как это получается?»

И вдруг Бастиан пришел в почти торжественное настроение. Он сел прямо, схватил книгу, открыл первую страницу и начал читать

I. Фантазия в беде

Все звери и птицы в Воющем Лесу укрылись в своих берлогах, норах и гнездах. Была полночь, и в верхушках гигантских вековых деревьев шумел штормовой ветер. Толстенные, толщиной с башню, стволы скрипели и кряхтели. Вдруг через чащу прошмыгнул слабый огонек. Он появлялся то тут, то там, замирал на месте, дрожа, перемещался зигзагами, летел вверх и усаживался на ветки, но тут же взлетал и поспешно устремлялся дальше. Это был светящийся шар величиной с детский мячик. Он летел вперед большими скачками и, едва коснувшись земли, снова взмывал ввысь. Но это был не мяч. Это был Блуждающий Огонек, который заблудился.

В общем, это был заблудившийся Блуждающий Огонек, что в Фантазии случается довольно редко. Обычно, наоборот, Блуждающие Огоньки уводят людей, чтобы они заблудились.

Внутри этого светящегося шара было маленькое, очень подвижное существо, которое бежало и прыгало изо всех сил.

Блуждающие Огоньки не бывают ни самцами, ни самками — у них не существует этого различия. В правой руке он держал малюсенький белый флажок, который развевался у него над головой. Значит, этот Блуждающий Огонек был вестником или курьером.

Не было никакой опасности, что, прыгая так высоко в темноте, он ударится о ствол или о толстый сук, — ведь Блуждающие Огоньки необычайно ловкие, быстро реагируют на всё происходящее вокруг, и им ничего не стоит изменить направление во время прыжка. Поэтому и путь его был не прямым, а зигзагообразным. И всё же Огонек двигался в одну определенную сторону.

Пока чуть не налетел на выступ скалы и в испуге отпрянул назад. Почёсываясь, словно щенок, он сидел в дупле и некоторое время обдумывал ситуацию, а потом снова выполз из укрытия и осторожно заглянул за скалу.

Перед ним была поляна, на ней — три фигуры, освещенные светом костра, очень разного вида и размера. Великан, будто высеченный из серого камня, был ростом не меньше трёх метров. Он лежал на животе, упершись локтями в землю, и глядел в огонь. Щербатое каменное лицо с выдвинутой вперед нижней челюстью и острыми зубами, похожими на заточенные зубья стальной пилы, казалось слишком маленьким для его могучих плеч.

Блуждающий Огонек пришел к выводу, что великан принадлежит к племени Скалоедов, живущих в горах, расположенных невообразимо далеко от этого леса.

Причем Скалоеды не только живутвгорах, но иживут горами— они их постепенно поедают. Они питаются исключительно скалами. К счастью, великаны очень неприхотливы в еде и одного хорошего куска столь питательной для них скальной пищи хватает им, чтобы насытиться на недели, а то и на месяцы. К тому же скалоедов было не так уж много, а горы огромны.

Однако поскольку эти существа жили там очень давно и были гораздо старше большинства других созданий Фантазии, горы приобрели с течением времени весьма своеобразный облик и стали похожи на гигантские эмментальские сыры, все в дырках-пещерах. Пожалуй, поэтому они и называются Сквозные Горы. Впрочем, Скалоеды не только питаются горной породой, но и производят из неё всё, что им нужно: мебель, шляпы, обувь, инструменты и даже часы с кукушкой. Неудивительно, что рядом со Скалоедом стоял велосипед, сделанный полностью из вышеупомянутого материала, с двумя колёсами, похожими на мощные мельничные жернова. В целом это больше смахивало на асфальтовый каток с педалями по бокам.

Второй фигурой был маленький Ночной Эльф, сидевший справа от огня. Ростом не больше двух Блуждающих Огоньков, взобравшихся один на другого, он был похож на чёрную мохнатую гусеницу, вставшую на дыбы. При разговоре он усердно жестикулировал малюсенькими розовыми ручками, а там, где под густой чёрной шевелюрой находилось, по-видимому, его лицо, посверкивали, будто две луны, круглые глазища.

Ночные Эльфы разного вида и величины водились повсюду в Фантазии, и поначалу трудно было понять, издалека ли прибыл этот. Разумеется, снаряжен он был по-походному, и рядом с ним, на ветке, со сложенными крыльями и головой вниз, словно зонтик, висела крупная летучая мышь. Из тех, на каких обычно летают Ночные Эльфы.

А третью фигурку, сидевшую слева от костра, Блуждающий Огонек увидел не сразу, такая она была миниатюрная. Даже на небольшом расстоянии её никак не удавалось как следует разглядеть. Это был очень худенький человечек в пестром костюмчике и с красным цилиндриком на голове, из рода Мелюзги.

Про Мелюзгу Блуждающий Огонек толком ничего не знал. Правда, когда-то он слышал, что этот народ возводит целые города на ветках деревьев, причем, дома соединены друг с другом разнообразными лестницами, канатными мостками и горко-дорогами. Но жили те человечки в совершенно другой части фантазийской Империи, много-много дальше отсюда, даже чем Скалоеды. Тем удивительнее, что Мелюзга, очевидно, путешествовал на улитке, которая сидела тут же: на её розовой витой ракушке поблескивало серебряное седельце, а уздечка и вожжи, прикрепленные к её рожкам, казались серебряными ниточками.

Признаться, Блуждающий Огонек удивился, что три столь разных создания дружно сидят здесь вместе — ведь народы Фантазии далеко не всегда живут в мире и согласии. Часто случались сражения и войны, вражда между некоторыми племенами длилась веками; к тому же встречались не только честные и добрые создания, но и коварные, злодеи и разбойники. Да и сам Блуждающий Огонек был из рода, не вполне заслуживающего доверия. Наблюдая за этими тремя у костра, Блуждающий Огонек вскоре заметил, что у каждого из них есть либо белый флажок, либо повязанная через плечо белая ленточка, — выходит, все они посланцы или курьеры. Этим и объяснялась их нынешняя мирная беседа.

Уж не по той же ли причине они отправились в путь, что и Блуждающий Огонек?

Из-за сильного ветра, сотрясавшего верхушки деревьев, на этом расстоянии их слов нельзя было понять. Но раз они уважают друг друга как посланцы, может быть, они и Блуждающего Огонька примут как гонца, и ничего ему не сделают? Так или иначе, он должен спросить у кого-нибудь дорогу. Вряд ли ему представится другой такой случай посреди ночи, посреди леса. Блуждающий Огонек собрался с духом, вылетел, размахивая белым флажком, из своего укрытия и, дрожа, завис в воздухе.

Скалоед, лежавший лицом как раз в ту сторону, заметил его первым.

— Сегодня ночью здесь небывалое оживление, — проскрипел он. — Вон ещё один пришел.

— Хуху, Блуждающий Огонек! — отозвался Ночной Эльф, и его глаза-луны загорелись. — Очень рад, очень рад!

Мелюзга встал, прошел несколько шажков навстречу пришельцу и пропищал:

— Если не ошибаюсь, вы тоже здесь в качестве посланца?

— Да, — сказал Блуждающий Огонек.

Мелюзга приподнял свой красный цилиндрик, слегка поклонился и прочирикал:

— О, прошу вас, тогда подойдите поближе. Мы тоже посланцы. Подсаживайтесь к нам. — И он указал цилиндриком на свободное место у костра.

— Большое спасибо, — произнес Блуждающий Огонек и нерешительно подошел. — Я так рад. Разрешите представиться: меня зовут Блюбб.

— Очень приятно, — ответил Мелюзга. — А меня — Укюк.

Ночной Эльф поклонился сидя:

— Моё имя Вушвузул.

— Весьма рад! — проскрипел Скалоед. — Я — Пьёрнрахцарк.

Затем все трое уставились на Блуждающего Огонька, который от смущения готов был сквозь землю провалиться. Блуждающие Огоньки терпеть не могут, когда на них глядят в упор.

— Вы не хотите присесть, дорогой Блюбб? — спросил Мелюзга.

— Собственно, — ответил Блуждающий Огонек, — я очень спешу, я только хотел спросить: не могли бы вы сказать, в каком направлении мне надо лететь отсюда, чтобы попасть к Башне Слоновой Кости?

— Хуху! — повторил Ночной Эльф. — Вы к Девочке Императрице?

— Совершенно верно, — ответил Блуждающий Огонек. — Я должен передать ей очень важное послание.

— Какое? — проскрипел Скалоед.

— Ну… — Блуждающий Огонек переступил с ноги на ногу, — …это секретное послание.

— У нас троих та же цель пути, что и у тебя — хуху! — возразил Ночной Эльф Вушвузул. — Мы все тут коллеги.

— Вполне вероятно, что и послание у нас одно и то же, — добавил Мелюзга Укюк.

— Садись и выкладывай! — прохрустел Пьёрнрахцарк.

Блуждающий Огонек послушно опустился на свободное место.

— Моя родная страна, — начал он помолчав, — лежит довольно далеко от этих мест — я не знаю, слышал ли про неё кто-нибудь из присутствующих. Называется она Гнилое Болото.

— Хууу! — восхищенно выдохнул Ночной Эльф. — Расчудесное место!

Блуждающий Огонек слабо улыбнулся.

— Да, не так ли?

— И это всё? — скрипел Пьёрнрахцарк. — Что же заставило тебя отправиться в путь, Блюбб?

— У нас в Гнилом Болоте, — продолжал Блуждающий Огонек, запинаясь, — произошло нечто… нечто непостижимое… Собственно говоря, это и сейчас происходит… Это трудно описать… всё началось с того, что… Короче… На востоке нашей страны есть озеро… Точнее, былоозеро… называлось оно Бурлящее Болото… Так вот… всё началось с того, что в один прекрасный день наше озеро исчезло… Понимаете, его просто больше нет…

— Вы хотите сказать, — попробовал уточнить Укюк, — что оно вдруг высохло?

— Нет, — возразил Блуждающий Огонек. — Тогда там бы осталось просто высохшее озеро… Но тут всё вышло иначе… Там, где было озеро, теперь совсем ничего нет, просто ничего, понимаете?

— Дырка? — проскрипел Скалоед.

— Нет, даже не дырка, — ответил Блуждающий Огонек с беспомощным видом. — Дырка — это не ничто, а нечто, а там вообще — ничто.

Трое посланцев переглянулись.

— Как же оно выглядит, хуху, это Ничто? — спросил Ночной Эльф.

— Это-то как раз и трудно описать, — отчаянно простонал Блуждающий Огонек. — Это не выглядит, собственно, совсем. Это … это как … ах, нет слов, чтобы это выразить!

— Это, — вдруг произнес Мелюзга, — будто ты становишься слепым, когда глядишь на то место, да?

Блуждающий Огонек уставился на Мелюзгу с открытым ртом.

— Абсолютно точно сказано! — крикнул он. — Но как … откуда вам это тоже известно?!

— Секундочку, — раздался скрип Скалоеда — ты сказал, что оно стояло на месте?

— Поначалу да, — уточнил Блуждающий Огонек. — Вернее, это место постепенно становилось всё больше и больше. А территория страны уменьшалась и уменьшалась. Племя Ур-Унке Умпф, которое жило на берегу Бурлящего Болота, вдруг просто исчезло. Другие жители бросились бежать из этих мест. Но потом оно появилось и в других местах Гнилого Болота. Иногда это было совсем маленькое Ничто величиной с яичко болотной курочки. Но эти места расширялись. И если кто— нибудь по рассеянности наступал туда ногой, то нога исчезала …или рука… или ещё что-нибудь, что прикоснется. К слову сказать, это не больно, просто у прикоснувшегося сразу пропадает какая-нибудь часть. Некоторые даже намеренно падали в Ничто, когда оно к ним подходило близко. Оно обладает необоримым притяжением, растущим вместе с ним. Никто из нас не может объяснить, что это за ужасное явление, откуда оно пришло и как с ним бороться.

И так как оно само по себе не исчезло, а наоборот, всё больше распространялось, решили наконец отправить посланца к Девочке Императрице, просить у неё совета и помощи. Вот этот посланец я и есть.

Остальные трое молча смотрели перед собой.

— Хуху! — хныкнул спустя мгновение Ночной Эльф. — Там, откуда я пришел, происходит то же самое. И в пути я с той же целью, хуху!..

Мелюзга повернулся к Блуждающему Огоньку.

— Все мы прибыли из разных областей Фантазии, — пропищал он. — Мы встретились здесь совершенно случайно, однако все мы несем Девочке Императрице одну и ту же весть.

— И это значит, — прокряхтел Скалоед, — что вся Фантазия в опасности.

Блуждающий Огонек в смертельном испуге глядел то на одного, то на другого.

— Тогда, — выкрикнул он и вскочил, — нельзя терять ни минуты!

— Мы как раз и собирались тронуться в путь, — объяснил Мелюзга. — Мы сидим здесь только из-за непроницаемого мрака в Воющем Лесу. Но сейчас, раз уж вы с нами, Блюбб, вы можете нам светить.

— Невозможно! — заявил Блуждающий Огонек. — Я не могу ждать того, кто разъезжает на улитках, мне очень жаль!

— Да это же гоночная улитка! — сказал Мелюзга слегка обиженно.

— Ах так — хуху! — разозлился Ночной Эльф. — Тогда мы тебе просто не укажем верное направление!

— А с кем вы вообще разговариваете? — пророкотал Скалоед.

И в самом деле, Блуждающий Огонек не слышал их последних слов — он уже мчался по лесу длинными прыжками, всё удаляясь и удаляясь.

— Ну и пусть! — заявил Мелюзга Укюк, сдвигая на затылок красный цилиндрик. — Разве можно полагаться в пути на Блуждающих Огоньков?

И он вскочил в седло своей гоночной улитки.

— По мне — тоже так лучше, — признался Ночной Эльф и позвал тихим «Хуху!» летучую мышь, — чтобы каждый добрался до Башни Слоновой Кости сам по себе. Ведь я-то лечу!

И — фьюить! — его уже и след простыл.

Скалоед загасил костер, просто прибив огонь пару раз каменной ладонью.

— Мне тоже так больше нравится, — послышался в темноте его скрипучий голос. — Хоть не придется следить, как бы ненароком не расплющить Мелюзгу.

И, не разбирая дороги, он с треском и грохотом покатил по лесу на своем мощном каменном велосипеде. Время от времени слышался глухой удар — это Скалоед налетал на толстый ствол огромного дерева. Тогда он ворчал и скрипел. Постепенно гул стих во мраке.

Мелюзга по имени Укюк остался в одиночестве. Он схватил вожжи из тонких серебряных нитей и сказал:

— Что ж, посмотрим, кто прибудет первым. Н-но, моя старушка, но!

И прищелкнул языком.

И теперь ничего уже не было слышно, кроме штормового ветра, шумевшего в верхушках Воющего Леса.

Башенные часы поблизости пробили девять.

Мысли Бастиана неохотно вернулись в реальность. Он был рад, что Бесконечная история не имеет к ней никакого отношения.

Он не любил книжки, в которых ему уныло рассказывали о совершенно обыденных событиях из совершенно обыденной жизни каких-нибудь совершенно обыкновенных людей. Этого было достаточно и в действительности, зачем же ему ещё и читать об этом? Кроме того, он приходил в ярость, когда замечал, что ему что-то внушают. А в книгах такого рода всегда — то более, то менее явно — чему-нибудь поучают.

Бастиан отдавал предпочтение книгам, от которых было невозможно оторваться, или веселым книгам, а ещё — тем, что заставляют мечтать, и где выдуманные герои переживают чудесные приключения, и где можно самому досочинить всё, что захочешь.

Потому что он умел — быть может, единственное, что он и вправду умел — представлять себе что-нибудь так ясно, как будто он это видел и слышал.

Когда он рассказывал сам себе свои истории, он иногда забывал обо всём вокруг и словно просыпался, когда история заканчивалась. И вот эта книга была именно в том же духе, что его собственные истории! При чтении он не только услышал скрип толстых стволов и шум ветра в вершинах деревьев, но и совершенно разные голоса четырех странных посланцев, да, он даже вообразил, как вдыхает запах мха и земли в лесу.

Внизу, в классе, скоро начнется урок природоведения, который вообще-то представляет из себя подсчет тычинок и пестиков в разных цветах. Бастиан был рад, что сидит тут, наверху, в своем укрытии и читает. Эта книга просто создана для него, точно!

Неделю спустя Вушвузул, маленький Ночной Эльф, первым добрался до цели. Вернее, он был убежден, что прибыл первым, поскольку летел по воздуху.

Был час заката, и облака на вечернем небе казались расплавленным золотом, когда он заметил, что его летучая мышь парит уже над Лабиринтом. Такое имя носила широкая равнина, которая раскинулась от горизонта до горизонта и была не чем иным, как одним большим садом цветов, полным потрясающими ароматами и сказочными красками. Между кустами, живыми изгородями, лужайками и клумбами, где росли диковинные и редчайшие цветы, пролегали широкие дорожки и вились узенькие тропки, переплетаясь в таком искусном и запутанном беспорядке, что протяженность этого лабиринта становилась невообразимо огромной. Конечно, устроен он был только для игры и удовольствия, а вовсе не для того, чтобы подвергнуть кого-либо опасности заблудиться или уберечься от нападающих. Для этих целей Лабиринт был непригоден, но и Девочка Императрица ничуть не нуждалась в такой защите. Ведь во всей безграничной фантазийской Империи не было ни одного создания, которого ей следовало бы опасаться. И это имело свою причину, о которой мы скоро узнаем.

Пока Ночной Эльф верхом на нетопыре бесшумно парил над этим Цветочным Лабиринтом, он видел внизу множество поразительных диковинных зверей. На небольшой лужайке между кустами сирени и зарослями золотых шаров несколько молодых единорогов резвились в лучах вечернего солнца. Ему даже показалось, что под гигантским голубым колокольчиком он увидел известную Птицу Феникс в своем гнезде, но он не был в этом уверен, а вернуться назад, чтобы убедиться воочию, он себе не позволил, так как боялся потерять время. Ведь перед ним, в середине Лабиринта, мерцая волшебной белизной, уже возвышалась Башня Слоновой Кости, сердце Фантазии, где жила Девочка Императрица.

Слово «Башня», возможно, вызовет в уме у тех, кто там никогда не бывал, неправильный образ, что-то вроде колокольни или крепостной башни. Башня Слоновой Кости была большой, как целый город.

Издалека она была похожа на остроконечную высокую гору в виде кегли, витую, словно раковина улитки, а вершина её скрывалась в облаках. И только вблизи становилось ясно, что эта огромная «сахарная голова» состоит из бесчисленных башен и башенок, куполов и крыш, террас, арок, лестниц и балюстрад, которые нагромождены друг на друга. Всё это было построено из самой белоснежной фантазийской слоновой кости, причем каждая деталь столь искусно выточена, что кажется тончайшим кружевом.

Во всех этих зданиях жили придворные Девочки Императрицы, её камеристки и служанки, мудрые придворные дамы и звездочеты, маги и шуты, курьеры, повара и акробаты, танцовщицы на канате и рассказчики историй, герольды, садовники, сторожа, портные, сапожники и алхимики. А на самом верху этой колоссальной башни, на её вершине, жила Девочка Императрица в павильоне, по форме напоминающем бутон магнолии. В некоторые ночи, когда полная луна по-особенному, великолепно светила на звёздном небе, лепестки бутона раскрывались и превращались в великолепный цветок магнолии, и в самой его сердцевине сидела Девочка Императрица.

Маленький Ночной Эльф со своей летучей мышью приземлился на одну из нижних террас, где были расположены стойла для ездовых животных. Кто-то, судя по всему, сообщил, что он подлетает, и его уже ждали. Пять императорских конюхов помогли ему спешиться, поклонились и молча поднесли приветственный напиток. Вушвузул отпил только глоток из бокала слоновой кости, чтобы не нарушить этикета, и возвратил конюхам, которые также отпили по глотку и снова поклонились. Потом они увели летучую мышь в стойло. Всё это происходило в полном молчании.

Как только летучая мышь заняла предусмотренное для неё место, она, не притронувшись ни к еде, ни к питью, быстро сложила крылья, повисла вниз головой на крючке и от изнеможения тотчас впала в глубокий сон. Конюхи оставили её в покое и на цыпочках удалились из конюшни.

К слову сказать, в конюшне было много всевозможных скакунов: два слона, розовый и голубой; огромный грифон — полуорел-полулев; белая крылатая лошадь — название этого животного раньше хорошо знали, и не только в Фантазии, но сейчас его начисто забыли; несколько летающих собак и летучих мышей; были там даже стрекозы и бабочки для особо маленьких ездоков. В других стойлах содержались скакуны, которые не летали, а бегали, ползали, прыгали или плавали, и к каждому были приставлены конюхи, чтобы за ними ухаживать и охранять их.

Естественно было бы услышать здесь сплошной гомон голосов: рёв, клекот, посвист и трели, писк, кваканье и гоготанье. Однако в конюшнях царила полная тишина.

Маленький Ночной Эльф всё ещё стоял там, где его оставили конюхи. Он почувствовал себя вдруг подавленным и опустошенным, а почему — и сам не знал. Он был очень изможден долгим, долгим путешествием. И даже то, что он оказался здесь первым, не придавало ему бодрости.

— Привет, — донесся до него вдруг чирикающий голосок. — Уж не наш ли это друг Вушвузул? Какое счастье, что вы наконец прибыли.

Ночной Эльф обернулся, и его лунообразные глаза загорелись от удивления: на балюстраде, небрежно прислонившись к цветочному горшку из слоновой кости, стоял Мелюзга Укюк и помахивал своим красным цилиндриком.

— Хуху! — растерянно вырвалось у Ночного Эльфа. — Хуху! — повторил он, не в силах придумать что-нибудь поостроумнее.

— А тех двоих до сих пор ещё нет, — сказал Мелюзга. — Что до меня, то я тут со вчерашнего утра.

— Как? Хуху!.. Как это вам удалось? — спросил Ночной Эльф.

— Ну вот, — скромно заметил Мелюзга и смущенно улыбнулся. — Ведь я же вам говорил, что у меня гоночная улитка.

Ночной Эльф почесал розоватой ручонкой мохнатую шерстку на затылке.

— Я должен немедленно увидеть Девочку Императрицу, — сказал он плаксиво.

Мелюзга поглядел на него в задумчивости.

— Хм… — произнес он наконец. — Ну да, я уже вчера испросил аудиенцию.

— Испросил аудиенцию? — спросил Ночной Эльф. — А просто так к ней нельзя пройти?

— Боюсь, что нет, — пропищал Мелюзга. — Придется очень долго ждать. Здесь… как бы это поточнее выразиться… чрезмерный наплыв посланцев.

— Хуху, — простонал Ночной Эльф. — Но почему?

— Лучше всего вам самому на это взглянуть, — защебетал Мелюзга. — Пойдемте, дорогой Вушвузул, пойдемте!

И они отправились в путь.

Главная улица, которая круто взбегала вверх по Башне, сужающейся спиралью, была густо наполнена толпой весьма странных созданий: гигантские джинны в высоких тюрбанах, крохотные домовые, трехголовые тролли, бородатые гномы, светящиеся феи, фавны с козлиными копытцами, лесные нимфы, покрытые золотистой шерсткой, искрящиеся снежные духи и бесчисленное множество других существ. То тут, то там возникали группы, в которых о чём-то шептались, кто-то молча сидел прямо на земле, печально уставившись в одну точку.

При виде этой картины Вушвузул остановился как вкопанный.

— Хуху! — сказал он. — Что случилось? Что они тут делают?

— Все они — посланцы, — тихо пояснил Укюк. — Посланцы из всех областей Фантазии. И все они прибыли с той же вестью, что и мы. Я уже со многими успел поговорить. Похоже, повсюду нам угрожает одна и та же опасность.

Ночной Эльф не смог подавить жалобный вздох.

— А знает ли кто-нибудь, — спросил он, — что это такое и откуда оно пришло?

— Боюсь, что нет. Никто ничего не может объяснить.

— Даже сама Девочка Императрица?

— Девочка Императрица, — тихо прошептал Мелюзга, — больна, очень-очень больна. Быть может, это и есть причина той непостижимой беды, которая пришла в Фантазию. Однако до сих пор ни один из множества докторов, собравшихся сейчас у Павильона Магнолии там вверху, не может понять, что это за болезнь и как её вылечить. Никто не знает средства от этой болезни.

— Это, — глухо проговорил Ночной Эльф, — хуху! — это катастрофа.

— Да, — ответил Мелюзга. — Именно так.

Узнав про всё это, Вушвузул отказался от мысли тут же испросить аудиенцию у Девочки Императрицы.

Два дня спустя явился Блуждающий Огонек Блюбб. Он, конечно, помчался не в том направлении и сделал огромный крюк.

И последним — ещё через три дня — прибыл Скалоед Пьёрнрахцарк. Он приплелся пешком — в дороге у него случился такой резкий приступ голода, что он съел свой каменный велосипед — в качестве провианта, так сказать.

Во время долгого ожидания эти четыре столь разных посланца так породнились, что остались друзьями на всю жизнь.

Но это уже другая история, и она должна быть рассказана в другой раз.