ПРОЛОГ

Я антрополог, но эта книга не является научной в строгом смысле этого слова, хотя вдохновила меня на ее написание культурная антропология, поскольку именно в этой области много лет назад я начинал свои полевые исследования. Тогда меня интересовало применение лекарственных растений индейцами юго-западной и северной Мексики.

Через несколько лет мое исследование вследствие своей собственной движущей силы и моего развития переросло в нечто иное. Изучение лекарственных растений уступило место изучению системы верований, пересекающей границы, по меньшей мере, двух культур.

Такое смещение акцентов произошло благодаря индейцу из племени яки (северная Мексика) по имени дон Хуан Матус, который позднее познакомил меня с доном Хенаро Флоресом, индейцем из племени масатек (центральная Мексика). Оба они практиковали древнее знание, которое в наше время известно как магия и считается примитивной формой медицины и психологии; фактически же оно является традицией практиков, исключительно владеющих собой, и состоит из чрезвычайно сложных методов.

Эти два человека стали моими учителями, а не просто информаторами, хотя я еще долго упорствовал, без всяких на то оснований, считая своей главной задачей антропологические исследования. Я потратил годы, пытаясь разгадать культурную матрицу этой системы верований, причины ее происхождения и распространения, совершенствуя таксономию и классификационные схемы. И все впустую, если принять во внимание, что в конечном итоге непреодолимые силы, заложенные в самой этой системе, направили мой интерес в иное русло и превратили меня из отстраненного наблюдателя в непосредственного участника событий.

Под влиянием этих людей, как бы излучавших древнюю магическую силу, моя работа начала носить автобиографический характер, в том смысле, что после того, как я стал непосредственным участником происходящего, я был вынужден писать о происходящем непосредственно со мной. Автобиография эта весьма своеобразна, поскольку я не веду речь, подобно всякому нормальному человеку, о повседневных событиях моей жизни или о своих субъективных состояниях, этими событиями вызванных. Я пишу, скорее, о тех метаморфозах моей жизни, которые были непосредственным результатом принятия мной чуждой системы идей и действий. Иными словами, система верований, которую я намеревался беспристрастно изучать, поглотила меня, и, чтобы продолжать свои исследования, мне пришлось ежедневно расплачиваться собственной жизнью.

Таким образом, передо мной встала особая проблема — объяснить, чем же я, собственно, занимаюсь. Я очень далеко отошел от того, с чего начинал как антрополог или просто западный человек, — но должен подчеркнуть еще раз, что все это не плод фантазии. То, что я описываю, чуждо для нас и потому кажется нереальным.

По мере того, как я все дальше проникаю в запутанные лабиринты магии, то, что раньше представлялось примитивной системой верований и ритуалов, оказывается теперь огромным и сложным миром. И для того, чтобы ближе познакомиться с ним и писать о нем, я должен все более усложненными и утонченными способами использовать самого себя. То, что со мной происходит, не является больше чем-то таким, что я могу прогнозировать и что известно антропологам о системах верований мексиканских индейцев. В результате я оказался в весьма затруднительном положении. Все, что мне остается делать при подобных обстоятельствах, так это представить все так, как оно происходило на самом деле. Я могу заверить читателя в том, что не веду двойной жизни, и что в своем повседневном существовании следую принципам системы дона Хуана.

После того, как дон Хуан и дон Хенаро, два мага из мексиканских индейцев, сообщили мне то, что сочли нужным или возможным, они простились со мной и исчезли. Я понял, что отныне моя задача — самостоятельно упорядочить то, чему я у них научился, и разобраться в этом.

В связи с этим я вернулся в Мексику и обнаружил, что у дона Хуана и дона Хенаро было еще девять учеников магии: пятеро женщин и четверо мужчин. Старшую женщину звали Соледад, более молодую — Мария Елена по прозвищу Ла Горда, остальные, Лидия, Роза и Хосефина, были совсем юными, и их называли «сестричками». Четверых мужчин звали, по старшинству, Элихио, Бениньо, Нестор и Паблито; трех последних называли «Хенарос», поскольку они были очень близки к дону Хенаро.

Я уже знал, что Нестор, Паблито и Элихио, которого уже не было, — ученики магов, но мне казалось, что четверо девушек — дочери Соледад и, стало быть, сестры Паблито. С Соледад я был поверхностно знаком не первый год и обращался к ней уважительно — донья Соледад, поскольку она была по возрасту ближе к дону Хуану. Лидию и Розу я тоже знал, но наши встречи были слишком непродолжительны и случайны, чтобы я мог понять, кем они были в действительности. Хосефину и Ла Горду я знал только по именам. Встречался я и с Бениньо, но не подозревал, что он связан с доном Хуаном и доном Хенаро.

По непонятным для меня причинам все они, казалось, так или иначе ждали моего возвращения в Мексику. Они сообщили мне, что я должен занять место дона Хуана как их лидер, их Нагуаль. Они сказали, что дон Хуан и дон Хенаро исчезли с лица Земли, и Элихио тоже. И женщины, и мужчины были убеждены, что все трое не умерли, а перешли в иной, отличный от нашей повседневной жизни, однако столь же реальный мир.

Женщины, особенно Соледад, яростно сталкивались со мной со времени нашей первой встречи. Тем не менее, эти стычки очистили меня. Общение с ними внесло в мою жизнь мистическое брожение, в моем мышлении и понимании стали происходить разительные перемены, однако не на сознательном уровне, — впервые посетив их, я испытал ни с чем не сравнимое смятение, более сильное, чем когда бы то ни было ранее, хотя под всем этим хаосом я неожиданно обнаружил удивительно прочное основание. В столкновениях с ними я открыл в себе такие ресурсы, о которых даже не подозревал.

Ла Горда и сестрички были совершенными сновидящими; они добровольно дали мне указания и продемонстрировали свои достижения. Дон Хуан описывал искусство сновидения как способность использовать обычные сны и превращать их в контролируемое осознание помощи особой формы внимания, которое он и дон Хенаро называли вторым вниманием.

Я ожидал, что трое Хенарос обучат меня тому, чего они достигли в другой области учения дона Хуана и дона Хенаро, — «искусстве сталкинга». Я понимал это искусство как совокупность приемов и способов поведения, позволяющих находить наилучший выход из любой мыслимой ситуации. Но что бы мне ни рассказывали трое Хенарос о сталкинге, все это не имело для меня ни того смысла, ни той силы, которых я ожидал. Возможно, они сами не владели этим искусством, а может, просто не захотели мне его передать.

Я прекратил расспросы, чтобы каждый мог чувствовать себя со мной раскованно, но все выжидали и уповали на то, что раз уж я больше не задаю вопросов, значит, я наконец-то веду себя как Нагуаль. Каждый из них требовал от меня советов и руководства.

Чтобы соответствовать их требованиям, я был вынужден сделать полный обзор всего, чему учили меня дон Хуан и дон Хенаро, и еще глубже проникнуть в искусство магии.