"С. Х. В. А. Т. К. А." - читать интересную книгу автора (Левицкий Андрей)

Глава 1

Подросток — это не возраст, а состояние ума. Еще не получив паспорта, человек может быть более взрослым, чем иной в сорок лет. Все зависит от жизненного опыта. Если ты спасал других, а другие спасали тебя, если тебе не раз и не два угрожала смерть, если первого человека ты убил в четырнадцать (пусть даже это был мародер, прокравшийся посреди ночи на стоянку, чтобы прирезать тебя ржавым перочинным ножом ради ствола, жестянки с тремя последними патронами и тощего рюкзака с остатками снеди) — короче, если в двенадцать лет тебя забрали в Зону, то взрослым ты станешь задолго до двадцати.

Вот только на большой земле об этом не знают. Там не привыкли к совсем молодым парням с жесткими складками у рта и бесшумными движениями кошки, не замечают их колючего взгляда и постоянной настороженности — большинство взрослых за Периметром не принимают молодых всерьез.

А зря.

— Топаешь как кабан, — сказал Тимур Шульга. — Тебе бы не на медведей в Гималаях охотиться, а слонов в зоопарке пугать.

Вообще-то инструктор по выживанию в тренировочном лагере большой турфирмы, отправляющей клиентов на сафари и во всякие экстремальные экспедиции, может позволить себе по отношению к подопечным много чего. Гораздо больше, чем какой-нибудь тренер из дорогого спортзала для скучающих жен олигархов. Но бритому здоровяку в найковских кроссовках, спортивках и короткой черной майке, из-под которой выпирало белое, мягкое, как тесто, пузо, такое обращение не понравилось.

— Ну ты, сучонок мелкий! — Он ткнул Тимура в грудь толстым пальцем с «гайкой» такого размера, что ею запросто можно было проломить кому-нибудь лоб. — Поговори у меня!

— Сними хотя бы цепи свои. Ты не понимаешь, что ли? Зазвенят не вовремя — и конец тебе.

— Вы! — рявкнул Боров.

На запястье его правой руки и на шее висели золотые цепи, обе толстые до неприличия.

— Что «вы»?

— Меня зовут Вениамин. Для тебя, малолетка, Вениамин Михайлович. Понял? Не тыкай мне тут!

Они стояли посреди ровной травяной площадки на краю лагеря; с одной стороны — заросший ельником склон большого холма, с другой — аккуратные бревенчатые домики, столовая, здание администрации и паркинг с джипами. Здесь турфирма перед каждой поездкой неделю тренировала и натаскивала клиентов, чтобы не лезли в пасть львам, под ноги бегущему стаду буйволов, не падали со скал и не умирали от жажды в пустыне, отбившись от группы. В лагере работали три пары сменных инструкторов — по стрельбе, альпинизму и выживанию. Напарник Шульги, пропитанный спиртом Магарыч, родной брат директора лагеря, болел головой после вчерашнего, и Тимуру пришлось отрабатывать чужую смену.

На краю площадки сидели, поджав ноги, остальные члены группы, которой через три дня предстояло отправиться в северные Гималаи, и с любопытством наблюдали за происходящим.

— Повторяю, — сказал Тимур. — Ходить надо, переставляя ноги вот так.

Он неслышно «перетек» по траве, не потревожив ни одной травинки, — во всяком случае, такое впечатление создавала эта мягкая скользящая походка со стороны.

— Все понятно? — Шульга оглядел зрителей и Борова, который скептически кривил толстые губы. — Стопу ставите вот так… С пятки на носок, стопа при этом слегка изогнута… Сначала это вызывает напряжение, но привыкаешь быстро, потом станет даже удобнее ходить. Еще раз, смотрите. Идете, будто гладите землю…

Стоял летний вечер, было тепло и тихо, лишь ветви елей иногда шумели на ветру. Группа из семи мужчин и трех женщин примерно между тридцатью пятью и пятьюдесятью, а также двух девушек старше Тимура всего на пару-тройку лет смотрела во все глаза и слушала во все уши. Особенно девушки, одетые в джинсовые бриджи, матерчатые туфли и светлые маечки. Иногда они склонялись друг к другу и перешептывались, не отводя от инструктора взгляда, и глаза у них при этом были такие… В общем, Тимур вполне допускал, что, когда стемнеет и скомандуют отбой, одна из них заявится к нему в домик, якобы попить вечернего чая. А может, кстати, и обе. Как же их звать? Шатенку, кажется, Лена, а вторую, коротко стриженную, — Вика. Или наоборот?

— Попробуй, — предложил Тимур, игнорируя требование Борова обращаться на «вы». — Вот так, как я показал…

Боров сделал шаг, громко топнув. Молодой инструктор его раздражал, и краснорожий с самого начала старался все делать наперекор ему. Почти в каждой группе попадался хотя бы один такой клиент, причем это всегда был мужчина. Им, видите ли, западло слушать мальчишку, они даже на миг не допускают, что тот чему-то может научить таких бывалых, тертых, битых жизнью взрослых парней.

А все почему? Да потому что, имея бабки, любовниц, хаты, тачки и устоявшийся бизнес, многие из них оставались в душе подростками. Они были младше Тимура, хотя и не возрастом.

— Чё мне ее гладить, землю твою, она баба, что ли? — брюзгливо спросил Вениамин Михайлович. Было в его лоснящемся лице и в манере говорить, кривя пухлые, по-детски розовые губы, что-то очень противное. — Мы куда ваще едем, а? — Боров посмотрел на группу, остановив взгляд на девчонках, от чего Вика (или Лена?) поежилась. Тимур помнил, что вчера вечером толстяк пытался зажать ее возле домика администрации, и девушка еле вырвалась. — Мы на каток, что ль, собрались? Мы, б… в горы идем — чё мне там землю гладить?

— Ты на медведя едешь охотиться. И если он тебя услышит раньше, чем ты его, а рядом не будет проводника…

— Да чё мне тот гризли? Я его — во! — Боров поднял большие руки и сжал кулаки. — Задушу! Я с такими по жизни справлялся… Да мне… Да когда мы бригадой в Тиходонске… Медведь твой — тьху!

Он плюнул Тимуру под ноги, выражая свое отношение к гималайским медведям и юнцу-инструктору, и тогда Шульга не выдержал.

— С кем ты там справлялся? — презрительно бросил он, отворачиваясь. — Ты и со мной не справишься, куда тебе на медведя.

Тимур повернулся к группе, собираясь объявить, что занятие окончено, когда часть сидящих на траве людей изменилась в лице, а Лена (или Вика?) ойкнула, приподнявшись.

Горячее дыхание обдало ухо, и Вениамин Михайлович обхватил инструктора за плечи, одновременно ударив сбоку коленом по ребрам. Он, наверное, рассвирепел не на шутку, да вот только выдал себя шелестом травы и звяканьем золота, потому и потерпел фиаско: Тимур присел, выскользнув из объятий еще до того, как руки на плечах успели сомкнуться, прикрыл бок локтем, повернувшись, упал на колени и костяшками пальцев врезал Борову под дых. Удар коленом все равно получился изрядным, Тимура качнуло, зато ему удалось пробить пресс вместе с наслоениями жира — Вениамин Михайлович, шумно выдохнув и разинув рот, отшатнулся. Тимур вскочил, выбросив вперед руку, открытой ладонью попал Борову в жирный подбородок, отчего голова того откинулась. Третьим ударом Тимур опрокинул его на спину. Встав над ошарашенным противником, сказал, отряхивая колени:

— Медведь, конечно, иначе махаться будет, но услышит он тебя так же, как я сейчас услышал. А снял бы ты свою бижутерию и шел тихо, как я учил…

То ли Вика, то ли Лена захлопала в ладоши, и через миг подружка присоединилась к ней. Отличавшийся большой культурой поведения Вениамин Михайлович давно достал всю группу: один мужчина широко улыбнулся, другой довольно крякнул, радостно засмеялась женщина в пятнистой косынке. А потом за их спинами появился Пал Палыч, и Тимур тихо выругался.

Боров сел, упираясь в траву руками и широко расставив ноги в задравшихся чуть не до колен спортивках. Икры у него были толстые, светлые и неожиданно безволосые, они производили какое-то умильно-забавное впечатление, напоминая нежные, розовые бока поросенка.

— Ты, — хрипло начал он, облизываясь, — ну, сука, я тебя…

Рожа его налилась закатным багрянцем.

— Вениамин Михайлович! — Пал Палыч, поправляя очки в тонкой золотой оправе, протрусил между людьми, схватил Борова под мышки и стал поднимать. — Я прошу прощения… Мы все просим… Вы… Шульга, отпусти группу! Товарищи, занятие окончено. Вениамин Михайлович, прошу в столовую… Всех прошу… Шульга, иди отсюда! Ко мне через полчаса!

Народ потянулся в лагерь, причем Вика с Леной на прощание одарили Тимура многозначительным и, как ему показалось, многообещающим взглядом. Он тоже зашагал к домикам, а за спиной ревел оклемавшийся Боров:

— Он меня опрокинул!!! Урою суку!..

Тимур шел ровно, не ускоряя шага и не оборачиваясь.

— Вениамин Михайлович, я вас прошу…

— Да я… как тебя, Палыч, я ж его завалю! Не погляжу, что пацан! Он… б… он меня ударил, ты понимаешь?! Я Костюхе скажу, он…

— Вениамин Михайлович, давайте не будем доводить это недоразумение до сведения Константина Григорьевича…

Через двадцать пять минут, помывшись и вместо тренировочного камуфляжа надев джинсы с футболкой, Тимур встал на пороге кабинета Пал Палыча.

— Успокоили клиента? — Директор лагеря сидел за низким столом и смотрел в экран ноутбука. — Клиента, — повторил он, не поднимая глаз. — А ты знаешь, что это за клиент?

— Боров.

— Чего?!

— Вениамин Михайлович Кацюбинский. — Тимур пожал плечами. — Друг Константина Григорьевича.

— Друг! У таких, как эти господа, не бывает друзей — только деловые партнеры. Подельники. Кореша. А Константин Григорьевич — один из соучредителей нашей фирмы! Треть этого лагеря ему принадлежит, понимаешь ты? — Пал Палыч посмотрел на Тимура поверх экрана. — И мне перед его «другом» только что ковриком расстилаться пришлось, чтобы успокоить!

Тимуру ничего не оставалось, кроме как опять пожать плечами:

— Ну извини, Палыч. Он с самого начала напрашивался. Лез на рожон постоянно, спорил, мешал проводить занятия. Если бы…

— Мне на тебя все время жалуются, Шульга, — перебил начальник. — Тот же Боров… то есть — тьфу! — Вениамин Михайлович вот сейчас наговорил с три короба. Что ты им там плел про пиратов сегодня утром?

Тимур удивился:

— Про каких пиратов? А, про повязку…

— Про повязку! — Палыч закипал все сильнее.

— На картинах или в фильмах часто бывают пираты в черных повязках. Все думают, потому что они одноглазые, второй глаз в бою выбили, но это фигня. Пираты надевали повязки, чтобы один глаз заранее привык к темноте. Это давало преимущество, когда во время абордажа они с освещенной палубы попадали в трюм. Сдернул повязку — и тот глаз, который был под ней, нормально видит, а человек без повязки на несколько секунд почти слепнет.

— И как это нам сейчас пригодиться может?

— Мы тоже так делали иногда, — пояснил Тимур. — В местах, где подвалы или туннели…

— Сталкерские замашки, — процедил Палыч и поднялся. Опершись кулаками на стол, подался вперед и сказал: — Вот что, Шульга. Мне твой гонор и наглость, которые ты из Зоны за собой приволок, надоели. Вот они у меня где! — Начальник стукнул себя ребром ладони по кадыку, но слишком сильно — сморщился от боли, скривился так, будто откусил от лимона. — Здесь не Зона, Шульга, здесь нормальный мир. В котором живут нормальные люди, а не всякие мутанты!

Уже понимая, что сейчас будет, внутренне приготовившись к этому, Тимур мотнул головой.

— Нет, это там нормальный мир. — Он ткнул пальцем себе за спину. — И нормальные люди. А здесь одни только мутанты и остались.

— Проповеди свои будешь на ЧАЭС этим… псевдоплотям читать! Короче, Шульга, ты уволен. Ночуешь в лагере последний раз, а утром чтоб духу твоего тут не было! Все, вон из кабинета!

— А деньги? — спросил Тимур.

— Какие еще деньги?! — Голос Палыча почти сорвался на визг.

— За две последних недели. Я восемнадцать занятий провел, Магарыча заменял… Короче, бабки мои гони.

— Бабки?! — заорал начальник, окончательно выйдя из себя. — Ты… сталкер! Из-за тебя этот жирный на меня вызверился… Костюхе нажалуется, и тот может… Пошел вон отсюда! Вон, понял?!

— «Б..» забыл добавить. — Тимур повернулся к двери.

— Что?! — раздалось сзади.

— Надо было сказать «Понял, б..?», Палыч, тогда бы ты совсем на Борова стал похож — такая же скотина, только в очках.

Раздался шорох, потом стук, хруст… Кажется, начальник запустил следом ноутбуком и попал в дверной косяк, но Тимур не стал возвращаться, чтобы позлорадствовать, а сразу направился в свой домик.

Солнце уползло за поросший ельником холм, воздух посвежел. Чувствуя неприятную, какую-то холодную пустоту в душе, он быстро собрался, побросав немногочисленные пожитки в рюкзак и спортивную сумку, достал из тумбочки початую бутылку водки, стакан и разорванный пакет сухариков, налил граммов двести и выпил единым духом. Съев сухарик, взял сигарету из пачки со стола. Закурил, клацнув зажигалкой, сделанной из большой винтовочной гильзы. Это Стас ее смастерил и подарил на днюху — брат любил всякие поделки, они у него хорошо получались.

Глубоко затягиваясь и выпуская дым кольцами, Тимур подошел к мутноватому зеркалу. В нем отразился молодой парень среднего роста, с покатыми крепкими плечами, обветренным лицом и выцветшими белесыми бровями. В пятнистых кедах, старых джинсах и застиранной футболке с едва различимым рисунком.

Молодой — да не совсем. В лице было что-то такое… Он сам не мог понять, что именно. То ли слишком жесткий рот, то ли глаза смотрят чересчур пристально. Ему не нравился этот взгляд.

Да и не только взгляд — он не нравился себе весь, целиком. Тимур был недоволен этим миром, собой и своим местом в нем.

А еще тем, что совершил почти год назад. Тем поступком, который отрезал его от прошлого, из сталкера, бродяги Зоны, сделал обычным человеком. Ну, почти обычным. Простой гражданин Украины в его возрасте либо просиживает задницу на лекциях в институте, либо бьет баклуши в бурсе, либо ишачит где-нибудь подсобным рабочим, официантом или кем-то еще… Но не служит инструктором по выживанию в лагере для «экстремальных туристов».

Не отворачиваясь от зеркала, Тимур попятился, взял с тумбочки бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Поднес сигарету к губам, снова подступил к мутному стеклу, затянулся и выпустил клуб дыма, почти закрыв лицо, на которое ему было неприятно смотреть.

Интересно, Стас еще жив?

От этой мысли Тимур вздрогнул. И покосился на фотографию, пришпиленную кнопкой к деревянной раме.

Старая, блеклая. Там двое: парень постарше — в камуфляжном комбезе, солдатских ботинках и короткой кожаной куртке, в руках АК с раздвижным прикладом; младший — пацан лет тринадцати в брезентовых штанах, линялых кроссовках и свитере, рукава закатаны до острых тощих локтей, держит обрез-дробовик — выставил его вперед, будто целится в фотографа, и улыбается во весь рот, окруженный, словно золотыми пылинками, россыпью веснушек. Слева не хватает верхнего зуба, глаза искрятся — это видно даже на старой фотографии, с которой время стерло большинство красок. Старший тоже улыбается, и хотя эти двое не очень-то похожи друг на друга, улыбки делают их почти одинаковыми, будто на фотке запечатлен один и тот же человек, снявшийся с разницей в несколько лет.

Тимур поймал себя на мысли, что за весь этот год ни разу не улыбнулся. Неужели правда? Он попытался припомнить… Да нет, точно. Хотя и раньше, в Зоне, он не был склонен к веселью.

Сигарета обожгла пальцы, он бросил ее, растер окурок по полу, понял, что до сих пор держит в руке бутылку, сделал большой глоток и попытался улыбнуться, пристально глядя в зеркало. Не вышло. Губы изогнулись должным образом, но такую гримасу никто не назвал бы улыбкой. Это жесткие складки, пролегшие от крыльев носа к углам рта, не дают ему улыбнуться, давят на губы сверху.

А ведь складки появились, когда он ушел из Зоны. Почти сразу…

Жив ли Стас?

Тимур быстро глянул на фотографию, отвернулся, и тут за приоткрытыми дверями раздались голоса.

— Да здесь он.

— А может, ушел?

— Загляни.

— Сама загляни.

Но еще раньше он расслышал шелест травы и отскочил в угол комнаты. Пригнувшись, выставил перед собой бутылку. Другая рука шарила у пояса в поисках несуществующего оружия.

Он представил, как будет выглядеть в глазах девушек, забившись в угол с бутылкой дешевой водки, и выпрямился, ругая самого себя: идиот, дерганый псих, сталкер хренов! Зря грубил Палычу, тот прав: здесь нормальный мир, здесь живут нормальные люди, которые не вздрагивают от каждого шороха. Это он мутант. Изгой, одиночка, который за год так и не смог влиться в нормальную жизнь, стать обычным. Даже на улицах прохожие как-то отличали его, косились и норовили обойти стороной, завидев колючий цепкий взгляд, а в городских автобусах и маршрутках вокруг почти всегда образовывалась пустота — пассажиры, сами того не понимая, не желали стоять рядом, ощущая невидимую ядовитую ауру опасности и агрессии.

Заскрипели ступени.

Ссутулившись, Тимур прошел к двери навстречу Лене и Вике. Пока он предавался упадническим мыслям перед зеркалом, снаружи стемнело и в лагере зажглись фонари. Электрические провода тянулись от ближайшего поселка, который назывался Тихим и находился примерно посередине между Киевом и Зоной Отчуждения.

— Ой! — сказала девушка с каштановыми волосами, смущенно глядя себе под ноги. Кажется, это была Лена. — Здрасьте.

— Привет. — Вика, в отличие от подружки, смотрела прямо в глаза Тимуру. Маленький острый подбородок ее решительно торчал вперед, а тонкие, тщательно выщипанные брови придавали лицу слегка хищное выражение.

— Привет, — сказал Тимур. — Заходите.

Он еще с первых занятий составил мнение о них обеих. Студентки-старшекурсницы из престижного института, с инъяза или юридического, куда их пристроили богатые папеньки, чтобы подцепили женихов получше. Привыкли получать свое. Хотя лица у них гладкие и молодые, но глаза — как у опытных дам, у каждой в жизни было не по одному и не по два парня. Что их ждет дальше? Окончат институт, на последнем курсе выйдут замуж, мужья будут при деньгах, да еще и папы помогут организовать свой бизнес или влиться в уже готовый — а дальше большая квартира, пара машин, дом где-нибудь в Карелии или в Болгарии на море, это уж кто как любит… Нормальная жизнь для нормальных людей, умеющих устроить свою судьбу.

Только он один ненормальный. Сталкер.

— А что вам директор сказал… — начала Лена и снова ойкнула при виде того, что он держал в руке. — А вы… а ты не маленький еще водку пить?

— Маленький? — Тимур недоуменно покосился на бутылку.

— Не обижайся! Я имела в виду… ну, юный…

— Дурочка, ты внимательно посмотри, он же большой совсем, — уверенно сказала Вика. — Тимур, мы пришли узнать, что тебе сказал директор, этот… Палыч?

Тимур пожал плечами и поймал себя на мысли, что слишком часто делает это сегодня.

— Выгнал.

— Выгнал? — ахнула Лена. — Как выгнал?

— Уволил. — Он посторонился, сделав приглашающий жест рукой с бутылкой. — Присаживайтесь. Только угостить мне вас нечем.

— А мы и водку можем, — сообщила Вика, первой входя в комнату.

За ней, несмело улыбаясь, шагнула Лена. Тимур услышал шум мотора и, прежде чем закрыть дверь, окинул взглядом лагерь. Народ потянулся из столовой, гомоня, стал расходиться по домикам. С бетонки, идущей от поселка, вывернул мотоцикл с коляской, принадлежащий местному почтальону Пацюку.

Девушки сели. Лена сдвинула коленки и обхватила их ладонями, вовсю изображая невинное робкое создание, первый раз в жизни пришедшее в гости к мальчику, а Вика, устроившись на краю кровати, положила ногу на ногу.

— У тебя курить можно?

— Конечно, вот пепельница.

Он поставил бутылку на стол, достал из кармана зажигалку и пододвинул к девушкам пачку сигарет.

— А у нас свои! — Лена помахала белой пачкой, вытащила две тонюсенькие длинные сигареты, одну отдала подружке.

Тимур поднес зажигалку сначала ей, потом Вике, которая, прикуривая, положила поверх его руки прохладную ладонь.

— Какая у тебя зажигалка интересная, Тимур, — проворковала она и пересела к изголовью, похлопав по кровати рядом.

— Это из Зоны? — пискнула Лена.

— Ленка! — одернула подруга.

Тимур сел возле Вики.

— А что? Я просто спросить хотела. Тимур, в лагере говорили, что ты… ну… — Лена наклонилась на стуле и положила руку ему на бедро. — Что ты в Зоне долго жил. С детства. Что ты сталкер. — Она округлила глаза. — Правда?

Останутся обе, понял он. Причем они уже заранее это обсудили и теперь на месте быстренько прикидывают, что к чему. Вот сейчас кто-то из них спросит…

— Тимур, а ты один здесь живешь? — спросила Вика.

Он кивнул — и ей, и Лене, и своим мыслям, которые так быстро подтвердились.

— Да, я жил в Зоне. И — да, этой ночью буду здесь один.

— Этой ночью? — Вика, отставив мизинец с длинным серебристым ногтем, выпустила в потолок струйку ментолового дыма.

— Потому что здесь еще живет Магарыч, мой сменщик, вы его видели.

— Вчера мужчины напили-ись… — протянула Лена, стряхивая пепел. — И он с ними был, да?

— Поэтому сегодня ночует в лазарете, — согласился Тимур. — Так что, налить вам водки? Больше ничего нет, только водка и сухарики.

Это был переломный момент. Раньше они еще колебались, но теперь карты были выложены на стол. Ну, или на кровать, это уж как посмотреть. Теперь они могли либо попрощаться, сославшись на усталость после дневных занятий, либо выпить — и остаться до утра. Тимур не сомневался в их решении. И очень хорошо представлял, как все будет происходить дальше: бутылка опустеет быстро, он запрет дверь и выключит свет, а потом как-то так выйдет, что одна девушка (Лена, скорее всего) уже плещется в душе, а вторая сидит у него на коленях и они целуются; вскоре Лена вернется, обернутая коротеньким полотенцем, ойкнет, продолжая играть роль невинной девчушки, но тут же присоединится к ним на кровати, потом они стянут с него футболку и окончательно разомлеют, увидев его шрамы и татуировки…

Все это было так знакомо, что он даже поморщился, уйдя к шкафу за стаканами. Знакомо и… ну да, скучно. Чистая физиология, никаких чувств. Ничего личного, только три молодых тела. Как там пишется в электронных письмах с аттачем, но без текста в самом письме? «Эмп-ти боди» — «пустое тело». Три пустых человеческих тела в постели, бездушные оболочки, куклы для секса…

Тимур не успел взять стаканы — к дому подкатил мотоцикл, и испитой голос произнес:

— Эй, инструктор, иди сюда.

Он обернулся. Лена, докурив, пересела на кровать рядом с Викой, обе глядели на дверь.

— Это почтальон, — пояснил он и вышел наружу.

Пацюк, сидя на мотоцикле, держал лист бумаги с ручкой.

— Ты ж у нас Тимур Шульга? — спросил он.

— А ты вроде не знаешь? — Тимур спустился по ступенькам.

— Знаю, но порядок нужон. Где твой паспорт? Или ладно, не надо, спешу я. Расписывайся быстрее.

— Зачем?

— Зачем? — удивился Пацюк и сунул ему ручку. — Затем, что положено! Посылку получил — подпись чиркнул. Чиркай!

— Посылку?

— Ее самую. Ну или эту… бандерольку. Чиркнул? Получи.

Пацюк убрал листок с ручкой, достал из коляски небольшой сверток и вручил Шульге:

— Ить странная бандеролька. Какой-то человек на пункт к нам принес. И обратный адрес, слышь, стрёмный какой-то. Ну ладно, поехал я.

Зарокотал двигатель, и Пацюк укатил.

В полной растерянности — ему ни разу в жизни не доводилось получать посылки, бандероли или бумажные письма — Тимур вернулся в дом. Девушки сидели на кровати и, склонившись друг к другу, шептались. Как только он вошел, Лена спросила:

— Тимур, а тебя правда уволили?

— Правда, — рассеянно откликнулся он, подходя к столу.

— Куда же ты пойдешь? Где ты вообще живешь, в Киеве?

— У тебя квартира там? — добавила Вика и достала из лежащей на столе пачки еще одну сигарету.

На ее футболке были три маленькие красные пуговки, и пока Тимур ходил говорить с почтальоном, девушка успела расстегнуть их.

Вертя в руках сверток из плотной серой бумаги, затянутый веревкой и скотчем, он ответил:

— Нет у меня квартиры.

— Значит, к родителям пойдешь?

Тимур повернул бандероль так, что стали видны штемпель и приклеенный рядом бумажный прямоугольник с надписью.

— Родителей тоже нет, я интернатский. В общаге где-нибудь устроюсь, пока другую работу не…

Он замолчал. На бандероли были два адреса, написанные корявым почерком. Первый — этот лагерь, в поле «адресат» значилось «Тимур Георгиевич Шульга». А второй — «Зона Отчуждения».

— Тимур, мы могли бы тебе помочь, — сказала Лена. — Устроить пожить на квартире одной, она все равно пустует.

— И насчет работы тоже, — добавила Вика.

Ну да, хотят заполучить себе такого карманного любовничка, который никуда и рыпнуться не может, потому что целиком зависит от них. Тимур, положив сверток на стол, присел. Девушки удивленно захлопали глазами. Он приподнял правую штанину и выпрямился с ножом в руке. Узкое лезвие блеснуло в свете лампы. Лена ойкнула — на этот раз не манерно, показушно, а вполне искренне, — Вика подалась вперед, задышав чуть тяжелее, словно вид оружия (или скорее уж мужчины с оружием) возбуждал ее. Тимур полоснул ножом по скотчу, дернул. Бумага полетела в сторону, под ней оказался брезентовый сверток, а дальше — то, при виде чего внезапно вспотел затылок и волна озноба сбежала по спине до самого копчика.

Большой, влажный лист зеленухи. Говорят, так мутировал в Зоне обычный лопух…

Он год не видел зеленухи. Когда дрожащими пальцами разворачивал ее, наружу вывалился клочок бумаги в клеточку.

Девушки на кровати притихли, а Тимур быстро шагнул назад, увидев артефакт.

С такими он раньше не сталкивался: большой, размером в два кулака, и похож на мшистый камень.

— Что это? — Лена выглядела разочарованно.

Не сводя глаз с артефакта, он взял записку. Развернул.

— Кто это тебе камни в посылках шлет? — спросила Вика и требовательно добавила: — Тимур, почему ты молчишь?

В записке тем же кривым почерком было написано:

«Тим, жду в Логове. Приходи очень быстро. Ночью через 5 дней всему конец».

Потом дата — вчерашнее число — и подпись, две буквы: «Cm».

— Тимур! — повысила голос Вика, и тогда он сказал:

— Так, девушки, выметайтесь отсюда.

— Что? — изумилась она.

Тимур поднес записку к лицу и обнюхал. Бумага пахла Зоной.

— Идите спать, — сказал он, переводя взгляд на артефакт.

— Ты… — пискнула Лена. — Ах ты…

— Скотина! — Вика вскочила с кровати.

Лена тоже поднялась.

— Жлоб! — Ее подруга схватила сигаретную пачку со стола. — Правильно тебя директор уволил, козел! И взгляд у тебя, как у убийцы!

— И еще нож этот!

— Давайте, девчонки, топайте.

Тимур шагнул к ним из-за стола, забыв, что все еще держит нож. Должно быть, видок у него при этом был тот еще, потому что Лена, зацепившаяся майкой за угол кровати, испуганно завозилась, а Вика попятилась к двери, прижав руки к груди.

Потом обе завизжали, потому что Тимур Шульга, бросив на пол скомканную записку, коротко замахнулся и метнул в них нож.

Лена пригнулась, закрыв голову руками, Вика отпрыгнула, и это их спасло.

Возникший в дверях позади девушек человек дал короткую очередь из «узи», но пули никого не задели. Тимур упал навзничь, заодно перевернув деревянный стол, так что тот закрыл его от выстрелов.

Очередь смолкла, когда нож воткнулся в плечо стрелка. Высокая тощая фигура в дверном проеме отшатнулась.

— Под кровать! — закричал Тимур, выглядывая. — Прячьтесь под кровать!

Едва не свалившийся на ступеньки бандит по кличке Жердь снова шагнул в комнату. Он выдернул из плеча нож и поднял «узи».

Схватив лежащий на боку стол за ножки, Тимур вскочил и побежал к двери. Стол был тяжелый, в плечах Щелкнули суставы, перед глазами от напряжения вспыхнули искры.

Жердь дал одиночный и попал в деревяшку, а потом Тимур ударом отбросил его, но бандит вцепился в стол и потащил за собой. Упав на задницу, Тимур распрямил ноги под нижним краем столешницы и каблуками попал Жердю по коленям — тот спиной повалился с крыльца.

Тимур привстал, высвободив ноги. В темноте снаружи блеснула вспышка, и пуля впилась в дверной косяк.

— Что вам надо? — заорал Шульга, пятясь, увидел краем глаза девушек у кровати и прыгнул к ним. Схватив Лену за длинные волосы, а Вику за плечо, заставил обеих опуститься на колени и толкнул под кровать.

— Там сидите!

Потом, лихорадочно оглядевшись, метнулся к дальней стене. Снаружи прозвучал голос Жердя:

— Шульга, «слизень» на бочку!

— Чего? — крикнул Тимур. — Какой слизень?

— Который тебе почтальон принес! — проблеял голосок Огонька, неразлучного дружка Жердя. — Отдашь артефакт — будешь жить!

Снаружи залаяла собака, в домиках по всему лагерю зажигались огни, слышались удивленные голоса. Пока народ разберется, где стреляли, пока прибежит сюда…

Присев под стеной, Тимур рванул одну из половиц. Из-под кровати на него дикими глазами смотрели Вика с Леной. Он привстал, выглядывая в окно. Там росли кусты и стояли несколько домиков, а дальше была асфальтированная площадка паркинга.

— Филин вас прислал?

— Это тебе без разницы, Шульга! — ответил Огонек. — Или артефакт давай, или ты покойничек!

— Какой артефакт? С чего ты взял…

— Не юли, сталкер! За дебилов нас держишь? Мы с почтальоном успели потолковать! Бросай артефакт наружу, ну!

— Вы меня так и так убьете!

Половица наконец поддалась, и он сунул руку в дыру. Нащупав липкий сверток, достал и развернул.

Вика под кроватью что-то прокричала, но слишком истошно и визгливо, чтобы разобрать слова.

В свертке лежал тэтэшник с полным магазином — единственное, не считая ножа, оружие, которое он вынес за Периметр, — и железная коробочка с десятком патронов.

— До пяти считаю! — предупредил Огонек. — Потом начинаю!

— Что начинаешь? — громко спросил Тимур, проверяя затвор.

Он прекрасно знал что, ведь эти двое были ему хорошо знакомы. Жердь — длинный, тощий, нескладный и говорливый. Бандит бандитом, больше о нем нечего сказать. Огонек — бывший мародер, влившийся в банду Филина, когда его собственную бригаду перестрелял отряд долговцев. Серая личность, невзрачная и ничем не примечательная, кроме маниакальной любви к поджогам. Пиромания — так, кажется, это называется. Еще будучи мародером, Огонек сжег две сталкерские стоянки и устроил пожар в крупном лагере на севере Темной долины.

— Раз, — донеслось снаружи. — Два…

Тимур поднял пистолет и просунул одну руку в лямку рюкзака. Его спортивная сумка валялась на кровати; чтобы взять ее, надо миновать распахнутую дверь.

Ну и кровосос с ней. На корточках он поковылял к боковому окну.

— Три…

В тот момент, когда Огонек произнес «четыре», пальцы легли на шпингалет, и Тимур распахнул скрипучую раму.

— Пять!

Снаружи вспыхнул огонь. Оранжево-синий клубок пронесся по дуге и ударился в стену возле двери. «Коктейль Молотова», любимая игрушка Огонька, взорвался.

Лена под кроватью тихо завыла. Гудящее пламя поползло по наружной стене.

Жердь полоснул по домику очередью. Пули разбили окно над кроватью, под которой прятались девушки, влетели в комнату сквозь дверной проем.

Огонь лизал бревенчатую стену, быстро подбираясь к крыше. Тимур, привстав, через боковое окно дважды выстрелил в то место, откуда прилетела бутылка. Хотя Огонек после броска скорее всего сразу переместился в сторону.

— Наружу! — зашипел Тимур на девушек. — За мной давайте!

Он сунулся в окно, но глянул на их испуганные мордочки и бросился к кровати.

Огонек умел мешать всякие смеси, постоянно экспериментировал с ними, добиваясь, так сказать, повышенной горючести — уже весь фасад дома горел. Снаружи кричали. На краю освещаемого пожаром дворика выпрямился Жердь, и Тимур выстрелил. Сунув пистолет за ремень, присел и схватил девушек. Лена тихо скулила, Вика глядела на него расширенными бессмысленными глазами, глупо приоткрыв рот.

Он выдрал их из-под кровати. Толкая перед собой, сунул в окно так, что они стукнулись головами, и подпихнул под обтянутые джинсой попки.

Девушки свалились в колючие кусты у стены и завизжали.

— Бегом! — гаркнул на них сверху Тимур. Заметив лежащий у второй кровати артефакт в листе зеленухи, схватил его, сунул в карман и снова прыгнул к окну.

С хриплым выдохом через объятый пламенем дверной проем внутрь вскочил Жердь. По плечу и пробитому пулей боку текла кровь, брови и ресницы обгорели, на лбу чернела сажа.

Бандит длинными руками обхватил беглеца за пояс. Выдрав из-за ремня пистолет, лежащий на подоконнике Тимур врезал рукоятью по грязному выпуклому лбу. Жердь разжал объятья, и он выпал наружу — прямо на примятые девушками кусты.

Вика с Леной улепетывали прочь. Навстречу им бежали люди.

Из окна, выставив «узи», высунулся бандит. Не давая ему прицелиться, Тимур метнулся за угол. Перепрыгивая через ровные ряды кустов, заменяющих ограду вокруг домиков, ломанулся в сторону паркинга.

Сзади сквозь гудение пламени послышался крик Огонька и ответный рев Жердя. Дважды щелкнули выстрелы.

На площадке стояли с десяток машин, в основном джипы, и среди них самый дорогой, самый большой — «хаммер» с включенным двигателем и распахнутой водительской дверцей. Выставив толстую ногу, там сидел Боров и орал в мобильник:

— Костюха, стреляют тут! В доме, где эта сука сталкерская живет!.. Да я без балды, кто стреляет! Я хотел, чтобы ты человека прислал разобраться с этой падлой по-быстрому, а тут… Короче, валю отсюда!

Тимур не знал, чем занимался Боров, но понятно, что дела его вряд ли можно было назвать особо законными. Скорее всего, теперь толстяк решил, что это бравый украинский спецназ явился по его нечестную душу…

Когда беглец выскочил на край паркинга, Вениамин Михайлович опустил телефон и попытался закрыть тяжелю дверь джипа. В длинном прыжке Тимур оказался рядом, схватил вконец ошалевшего Борова за ворот и дернул наружу. Боров завопил, должно быть, с перепугу приняв напавшего на него человека за лихого омоновца, который собирается уложить его мордой на асфальт. Сделав подсечку, Тимур уронил грузное тело — раздался такой звук, будто мешок с картошкой рухнул на землю этажа этак со второго.

Нырнув в «хаммер», он захлопнул дверцу, передвинул рукоять автоматической коробки и вдавил газ. Мотор взревел, будто раненый лев, огромная машина рванулась вперед. Тимур вывернул руль, объезжая другие автомобили, крылом зацепил один, проломил кусты и оказался на бетонке. Она уходила от лагеря в две стороны: к Киеву и через лесные угодья вдоль Днепра, а после вдоль реки Припять к Чернобылю.

В лагере горели огни и кричали люди. На краю бетонки, съехав коляской в канаву, стоял мотоцикл Пацюка с включенной фарой. Хозяин полулежал на сиденье, свесив длинные руки чуть не до земли, — ран не видно, но сразу ясно, что больше ему не суждено гонять по сельским дорогам, развозя письма и бандероли в окрестные деревеньки.

Луч мотоциклетной фары освещал желтый «москвич» с раскрытыми передними дверцами. На нем, что ли, и прибыла неразлучная парочка?

Сзади застрекотал «узи», Тимур оглянулся. Сразу в двух местах с гудением вспыхнуло пламя. Он снизил скорость, пробормотав: «Огонек веселится».

Сквозь треск горящего дерева и крики донесся трубный рев Борова. Потом на краю лагеря возникла тощая фигура Жердя и мимо паркинга устремилась к выезду на бетонку.

Дав задний ход, Тимур миновал мотоцикл с мертвым почтальоном и наехал на «москвич». Со скрежетом спихнув вторую машину в придорожную канаву, он перекинул рукоять. Двигатель снова взревел, и джип рванулся по бетонной дороге прочь от Киева.