Дж. Р. Уорд Отец мой

Глава 1

— Бэлла хорошо выглядит.

Стоя за столом в кухне Братства, Зейдист поднял нож, зажимая рукой салат-латук, и начал опускать лезвие через интервал в один дюйм.

— Да, хорошо.

Ему нравилась док Джейн[1]. Черт, он был ей обязан. Но ему все равно пришлось напомнить себе о манерах: было бы чертовски грубо откусить голову женщине, которая не только была шеллан его брата, но и спасла любовь всей его жизни во время родов.

— Она замечательно оправилась за последние два месяца. — Док Джейн, сидевшая за столом, внимательно наблюдала за ним; ее сумка а-ля доктор Маркус Уэлби[2] лежала рядом с полупрозрачной рукой.

— И Налла процветает. Черт, малыши-вампиры растут намного быстрее человеческих детей. У нее мышление девятимесячного ребенка.

— У них все замечательно. — Он продолжал нарезать салат, двигая рукой вниз, на себя, вниз, на себя. Ближе к концу лезвия, листья превращались в волнистые зеленые ленты, будто аплодируя обретенной свободе.

— А как ты справляешься со всеми отцовскими обязанностями?

— Твою мать!

Бросив нож, он выругался и поднял руку, которой держал салат. Порез был глубоким, до самой кости, а красная кровь брызнула и закапала с кожи.

Док Джейн подошла к нему.

— Окей, пойдем к раковине.

Нужно было отдать ей должное: она не прикоснулась к его руке и не пыталась вести, толкая в плечо, — лишь указала в направлении раковины.

Ему по-прежнему не нравилось, когда кто-то кроме Бэллы прикасался к его телу, хотя некоторый прогресс наметился. Теперь даже при неожиданном контакте он не намеревался первым делом лезть за спрятанным оружием или хватать того, кто позволял себе распустить руки.

Когда они оказались около раковины, док Джейн включила воду и повернула регулятор так, что в глубокое фарфоровое чрево хлынула теплая вода.

— Под струю, — сказала она.

Он протянул руку и подставил большой палец под горячий поток. Порез охрененно жгло, но Зед даже не поморщился.

— Дай угадаю. Это Бэлла попросила тебя придти поговорить со мной.

— Нет. — Он стрельнул в нее взглядом, но добрый доктор лишь покачала головой. — Я осмотрела ее и ребенка. Это все.

— Ну, хорошо. Потому что я — в порядке.

— Так и думала, что ты это скажешь.

Док Джейн, скрестив руки на груди, посмотрела на него так пристально, что ему захотелось возвести между ними кирпичную стену. Не имело значения, в каком состоянии она была: нормальном или полупрозрачном как сейчас. Это было неважно. Такой женский взгляд можно было сравнить только с сильной песочной струей, направленной прямо на тебя. Неудивительно, что они с Ви уживаются.

— Но она упомянула, что ты не хочешь кормиться от нее.

Зед пожал плечами.

— Налле ее тело нужнее.

— Но ведь это не ситуация «или — или». Бэлла молода и здорова, она отлично питается. И она кормилась от тебя.

— Конечно. Все для нее. И для ее ребенка.

Повисла длинная пауза.

— Может, ты хочешь поговорить с Мэри?

— О чем? — Он закрыл воду и потряс рукой над раковиной. — Из-за того, что я вежлив в требованиях к моей шеллан, ты думаешь, мне нужен мозгоправ? Какого черта?

Он оторвал бумажное полотенце от мотка под полкой и вытер ладонь.

— Для кого салат, Зед? — спросила доктор.

— Что?

— Салат. Для кого он?

Он вытащил мусорную корзину и бросил в нее полотенце.

— Бэлла. Он для Бэллы. Послушай, не обижайся, но…

— А когда последний раз ел ты?

Он поднял руки вверх в стиле «Остановись! Во имя любви!».

— Хватит. Я знаю, ты пытаешься сделать, как лучше, но я близок к взрыву, а последнее что нам с тобой нужно, это чтобы Вишес пришел за мной, потому что я тебе нагрубил. Я понял твою точку зрения…

— Посмотри на свою руку.

Он посмотрел вниз. Кровь стекала по его ладони от большого пальца к запястью и дальше по предплечью. Если бы на нем была футболка с длинным рукавом, эта хрень собралось бы в лужицу в изгибе его локтя, образовав пятно. Но вместо этого она капала на терракотовую плитку.

Голос дока Джейн стал раздражающим, а логика — оскорбительно разумной.

— Ты в шаге от реальной опасности. При твоей работе ты полагаешься лишь на свое тело: именно его физическое состояние стоит между тобой и смертью. Не хочешь разговаривать с Мэри? Ладно. Но тебе придется пойти на некоторые уступки. Порез должен был затянуться сразу. Но этого не произошло, и я готова поспорить, что он будет кровоточить в течение следующего часа или около того. — Она покачала головой. — Предлагаю сделку. Роф назначил меня персональным врачом Братства. Ты продолжаешь игнорировать еду, питье и сон, это определенно снижает твою производительность, я сажаю твою задницу на скамью запасных.

Зед пристально смотрел на блестящие красные капли, сочившиеся из ранки. Сливаясь в ручеек шириной в дюйм, они скользили вокруг черной метки раба, вытатуированной на его запястье около двух сотен лет назад. Такая же была на другой руке. И вокруг шеи.

Потянувшись вперед, он оторвал еще один лист бумажного полотенца. Кровь стиралась хорошо, но вот избавиться от того, чем наградила его больная сука Госпожа, было невозможно. Чернила, пропитавшие плоть, служили доказательством того, что он собственность, которую использует хозяин, а не свободный человек.

Из ниоткуда пришла мысль о младенческой коже Наллы, такой невероятно гладкой и совершенной. Каждый замечал, какой нежной она была. Бэлла. Его Братья. Все их шеллан в доме. Они первым делом говорили об этом, когда брали малышку на руки. Потом смеялись, что она похожа на подушечку — так ее хотелось потискать.

— Ты когда-нибудь пробовал удалить их? — мягко спросила док Джейн.

— Их не удалить, — сказал он громко, опустив руку. — В чернилах была соль. Это навсегда.

— Но ты когда-нибудь пытался? Сейчас есть лазеры, которые…

— Я лучше пойду, позабочусь о порезе, чтобы закончить здесь. — Он схватил другое бумажное полотенце. — Мне понадобиться немного марли и пластырь…

— У меня в сумке есть. — Она повернулась, чтобы обойти стол. — У меня там все есть…

— Нет, спасибо, я позабочусь об этом сам.

Док Джейн уставилась на него снизу вверх недвусмысленным взглядом.

— Мне наплевать на твою независимость. Но глупости я не потерплю. Все ясно? Твое имя уже нанесено на скамейку.

Если бы она была одним из братьев, он бы обнажил клыки и зашипел на нее. Но он не мог проделать это с доком Джейн, и не только потому, что она была женщиной. Ему нечего было предъявить ей. Она просто высказала объективное медицинское мнение.

— Все ясно? — настаивала она, совершенно не впечатленная его агрессивным видом.

— Ага. Я тебя услышал.

— Хорошо.

— У него кошмары… Боже, эти кошмары…

Бэлла наклонилась и засунула грязный подгузник в мусорную корзину. На обратном пути она вытащила другой Хаггис из-под туалетного столика, достала тальк и детские влажные салфетки. Она обхватила лодыжки Наллы, приподняла маленькую попку своей дочки и, быстро протерев ее, присыпала тальком, а затем натянула свежий подгузник на место.

Голос Фьюри, раздавшийся в детской, был тихим:

— Кошмары о рабстве крови?

— Должно быть. — Она опустила чистую попку Наллы и закрепила подгузник с двух сторон. — Он не хочет говорить мне об этом.

— Он ест? Кормится?

Застегивая пуговки на одежонке Наллы, Бэлла покачала головой. Эта распашонка была пастельно-розовой с аппликацией в виде белого черепа и скрещенных под ним косточек.

— Немного еды и никакого питания. Как будто… не знаю. В день, когда она родилась, он казался изумленным, заинтересованным, счастливым. Но потом словно выключатель щелкнул, и он закрылся. Это почти так же плохо, как было вначале. — Она пристально посмотрела вниз, на Наллу, поглаживавшую рисунок на своей маленькой груди. — Прости, что попросила тебя вернуться… Я просто не знаю, что делать.

— Я рад, что ты это сделала. Я всегда готов прийти вам нам помощь, ты же знаешь.

Бережно убаюкивая Наллу на своем плече, она обернулась. Фьюри стоял облокотившись на кремовую стену детской, его огромное тело закрывало узор ручной росписи из зайчиков, белочек и оленей.

— Я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Или по пустякам отрывать от Кормии[3].

— Ты этого не делаешь. — Он покачал головой, разноцветные волосы блеснули. — Если я молчу, это потому что я пытаюсь придумать, что лучше сделать. Разговор с ним не всегда правильное решение.

— Верно. Но у меня кончились и идеи, и терпение.

Бэлла подошла и, сев в качалку, чуть передвинула малышку в своих руках.

Сияющие желтые глазки Наллы смотрели вверх с маленького ангельского личика, понимание скользило во взгляде. Она точно знала, кто был с ней… и кого не было. В первый раз это случилось около недели назад. И изменило все.

— Он не хочет прикасаться к ней, Фьюри. Он даже не хочет брать ее на руки.

— Ты серьезно?

Из-за слез личико дочери начало расплываться.

— Черт, когда же кончится эта послеродовая депрессия? У меня все из рук валится.

— Подожди, ни разу? Он не доставал ее из кроватки или…

— Он не дотрагивается до нее. Черт, можешь передать мне хренов платок. — Когда коробка с Клинексами появилась рядом, она оторвала один и промокнула глаза. — Я запуталась. Все о чем я могу думать — это Налла, проживающая всю свою жизнь с вопросом: почему отец не любит ее? — Она мягко выругалась новому потоку слез. — Ладно, это уже смешно.

— Это не смешно, — сказал он. — Правда, совсем не смешно.

Фьюри опустился на колени, продолжая держать носовые платки поближе к ней. К абсурдности ситуации Бэлла вдруг заметила, что на коробке была изображена аллея из лиственных деревьев с красивой земляной дорогой, тянувшейся куда-то вдаль. На другой стороне были нарисованы цветущие кусты с малиновыми цветами, из-за которых клены выглядели так, словно были одеты в тюлевые балетные юбки.

Она представила прогулку вниз по этой дороге… в место, которое было бы намного лучше того, где она находилась сейчас.

Она взяла новый бумажный платок.

— Дело в том, что я выросла без отца, но у меня, по крайней мере, был Ривендж. Я не могу даже представить, каково это: иметь отца, который жив, но мертв для тебя. — С тихим воркующим звуком Налла широко зевнула и засопела, потирая свое личико кулачками. — Посмотри на нее. Она так невинна. И она так отвечает на любовь, так… в смысле… о, ради бога, мне нужен целый запас Клинекса.

С отвратительным звуком она вытянула из коробки очередной носовой платок. Вытирая слезы, она старалась не смотреть на Фьюри, поэтому стала оглядывать яркую комнату, служившую до рождения гардеробной. Но теперь все в ней было для малышки и ее семьи: сосновая кресло-качалка, которую Фритц сделал своими руками, такой же туалетный столик и колыбелька, украшенная разноцветными бантами.

Когда ее взгляд упал на низкий шкаф с большими, толстыми книгами, она почувствовала себя еще хуже. Они с Братьями читали Налле, усаживали малышку на колени, раскрывали блестящие обложки и произносили вслух рифмующиеся строчки.

Но этого никогда не делал ее отец, хотя Зед научился читать почти год назад.

— Он даже не обращается к ней как к своей дочери. Это моя дочь. Для него, она моя, не наша.

Фьюри издал звук, полный отвращения.

— К твоему сведению, я изо всех сил пытаюсь сопротивляться желанию поколотить его прямо сейчас.

— Это не его вина. В смысле, после всего, через что он прошел… Полагаю, этого следовало ожидать… — Она откашлялась. — Я имею в виду, вся эта беременность не была запланирована, и я начинаю думать… может, он недоволен мной и сожалеет о ней?

— Ты его чудо. Ты же знаешь об этом.

Она взяла еще бумажных платков и покачала головой.

— Но теперь это касается не только меня. И я не буду растить ее здесь, если он не сможет принять нас обеих… я оставлю его.

— Эй, я думаю, это слишком опрометчиво…

— Она начинает узнавать людей, Фьюри. Она начинает понимать, что от нее отгораживаются. И у него было три месяца, чтобы примириться с мыслью об отцовстве. Со временем ему становиться все хуже, не лучше.

Фьюри выругался, и она посмотрела в светящиеся желтые глаза близнеца своего хеллрена. Боже, этот цитриновый[4] цвет, которым светился и взгляд ее дочери, был так прекрасен, что она не могла смотреть на Наллу, не думая о ее отце. И все же…

— Серьезно, — сказала она. — Во что это превратится через год? Самое страшное одиночество — это спать с рядом с тем, по кому скучаешь так, словно он умер. Или иметь такого в качестве отца.

Налла потянулась своей пухлой ручкой и ухватилась за один из бумажных платков.

— Я не знал, что ты здесь.

Бэлла бросила взгляд на дверь. Там стоял Зейдист: на подносе в его руках был салат и кувшин лимонада. Левая рука была обмотана белым бинтом, а на лице застыло выражение «даже не думай спрашивать».

Возвышаясь там, на пороге детской, он был таким, каким она его полюбила, тем, за кого позже вышла замуж: гигантский мужчина с короткой стрижкой и шрамом, пересекавшим лицо, метками раба на запястьях и шее и кольцами в сосках, которые проглядывали через его тесную черную футболку.

Она вспомнила, как впервые увидела его, колотившего боксерскую грушу там, внизу, в учебном центре. Его ноги двигались с невероятной скоростью, кулаки летали быстрее, чем могли уследить глаза, а мешок отскакивал назад при каждом ударе. А потом, не останавливаясь ни на секунду, он вынул черный кинжал из своей нагрудной кобуры и ударил то, что избивал, разрезая лезвием кожаную плоть груши так, что наполнитель выпадал наружу словно внутренние органы лессера.

Позже она узнала, что в нем жил не только жестокий воин. Эти руки могли быть необыкновенно добрыми. А это лицо с изуродованной верхней губой могло освещаться улыбкой и любовью.

— Я пришел повидать Рофа, — сказал Фьюри, вставая на ноги.

Глаза Зеда метнулись к коробке Клинексов, которую держал его близнец, затем взгляд устремился на комок бумажных салфеток в руках Бэллы.

— Повидать Рофа, значит.

Войдя и поставив поднос на комод, где они хранили одежду Наллы, он даже не взглянул на свою дочь. Она, однако, поняла, что он был в комнате. Малышка повернула свое личико в его направлении: ее несфокусированный взгляд умолял, пухленькие маленькие ручки тянулись к нему.

Зед отступил назад в коридор.

— Приятно провести время с Рофом. Я ухожу на охоту.

— Я провожу тебя до двери, — сказал Фьюри.

— Нет времени. До скорого. — Глаза Зеда на мгновение обратились к Бэлле. — Я люблю тебя.

Бэлла прижала Наллу ближе к сердцу.

— Я тоже тебя люблю. Будь осторожен.

Он кивнул, а затем вышел.