"Лев Гумилев: Судьба и идеи" - читать интересную книгу автора (Лавров Сергей Борисович)

6.3 Выход на геополитику

Именно в пределах евразийских степей и пустынь сложился такой «унифицированный» во многих планах уклад, как быт кочевников на всем пространстве от Венгрии до Монголии и на всем протяжении истории от скифов до современных монголов. «Недаром, — писал П. Савицкий, — в просторах Евразии рождались такие великие политические объединительные попытки, как скифская (до P. X.), монгольская (XIII-XIV вв.) и др. Взаимное притяжение303 тут сильнее, чем отталкивание, здесь легко просыпается «воля к общему делу»304. Евразия как бы «предсоздана» для образования единого государства.

Говоря об уникальном положении России, о «чертах грандиозности» ее (формула П. Савицкого), мы неизбежно выходим на другую его формулу «Континент-океан». И здесь начинаются загадки. Знал ли первый русский геополитик труды «классика геополитики», англичанина Хэл форда Мак-киндера? Он дал известную формулу непримиримого противостояния континентальных и морских держав («всадник—моряк», «монгол—викинг») и неминуемо агрессивный путь преодоления этого противостояния Западом: тот, кто правит Восточной Европой, господствует над хартлендом305, тот, кто правит хартлендом, господствует над Мировым островом306, тот, кто правит Мировым островом, господствует над миром.

Если рассуждать теоретически, П. Савицкий мог знать эту концепцию, поскольку первая программная статья англичанина — «Географическая ось истории» — вышла в 1904 г. Возможно, и даже более чем вероятно, что они сталкивались друг с другом: в 1919 г., когда П. Савицкий работал в правительстве Врангеля, Маккиндер был назначен представителем Британской империи на Юге России и пробыл на этом посту два года.

Целью англичан (и Запада в целом) было раздробление России на ряд мелких государств, т. е. нечто прямо противоположное и враждебное «идее-силе» евразийцев, идее сохранения единой и сильной России. Парадокс истории: два крупнейших ученых, исповедовавших совершенно противоположные взгляды, оказались формально в одном лагере врагов советской власти.

Существенно отметить, что евразийство впервые в русской науке широко обратилось к геополитике. «Возможности геополитического рассмотрения — это пока что непочатая целина в русской науке, — отмечалось в одном из первых евразийских изданий. — Евразийство уже сделало кое-что в этом отношении, но сделанного совершенно недостаточно... Сопоставление данных общей и экономической географии с данными истории хозяйственного быта, этнографии, археологии, лингвистики еще почти не начато, между тем оно может дать совершенно не известный доселе синтетический образ России—Евразии»307.

Русская геополитика пошла своим особым путем. А. Дугин считает, что геополитическая доктрина Савицкого — это прямая антитеза взглядам таких ученых, как Мэхэн, Маккиндер, Спикмен, Видаль де ля Блаш308 и других «таласократов». Причем в данном случае речь идет о законченном и развернутом изложении альтернативной доктрины, подробно разбирающей идеологические, экономические, культурные и этнические факторы... Согласно точке зрения Дугина, Савицкий и евразийцы являются выразителями «номоса Земли» в его актуальном состоянии, последовательными идеологами «теллурократии» и мыслителями Grossraum'a, альтернативного англосаксонскому Grossraum'y309.

Поясню, чего же еще не сказал А. Дугин: формула «Континент—океан» у П. Савицкого отнюдь не агрессивна, вообще не предрекает какой-то неизбежной конфронтации между «всадником» и «моряком», а говорит лишь о долгосрочной стратегии развития России и прежде всего — экономической стратегии. Его концепция в статье «Континент-океан (Россия и мировой рынок)» (1921) вообще не направлена против кого-либо; она «за Россию» будущего. Замечу, что схема «атлантизм-континентализм» не срабатывала и в годы Второй мировой войны; тогда решающая схватка шла между двумя континентальными державами — СССР и Германией. Она не срабатывает и в наше время. С. Кургинян справедливо называет ее схоластической. «Фундаментализм — это «континент», а значит, союзник? — пишет он. — Но самая фундаменталистская страна Исламского мира — это Саудовская Аравия, являющаяся главной опорой США в регионе после Израиля, и как прикажете это совместить?»310

Савицкий писал: «Океан един, континент раздроблен, и поэтому единое мировое хозяйство неизбежно воспринимается как хозяйство океаническое»311. Если в Европе нет пунктов, отстоящих от океана более чем на 600 км, то в Азии есть места, удаленные на 2400 км от океана (Кульджа). К тому же, кроме России, замерзаемость морей известна только в северо-восточной части Швеции и Канаде. По мнению Савицкого, Россия — наиболее «обездоленная» в смысле возможностей океанического обмена, но она не довольствуется диктуемой этой обездоленностью ролью «задворков мирового хозяйства». Значит, стараться быть как все? Никоим образом, — отвечал П. Савицкий. Не в обезьяньем копировании, но «в осознании континентальности и приспособлении к ней — экономическое будущее России»312. Это крайне актуально и сегодня при непрекращающихся призывах «быть как все» со стороны «гарвардских мальчиков». Евразийцы учили говорить не о «вхождении в мировое хозяйство» (Россия была в нем как минимум со времен Петра I), а об учете и использовании взаимотяготения ближних к нам стран Европы и Азии, о «принципе использования континентальных соседств»313.

П. Савицкий внес в геополитику интереснейшее и емкое понятие «месторазвитие». Вопрос о том, каким является влияние (местных) географических условий на развитие общества — определяющим или второстепенным — имеет очень большую историю: ярлыки детерминизма навешивались на многих советских ученых, которые искали ответа.

В 50-х гг. на геофаке ЛГУ нас заставляли заучивать классическое определение из IV (философской) главы «Краткого курса истории ВКП(б)», смысл которого (кстати, абсолютно правильный) заключался в том, что географическая среда, конечно, влияет на развитие общества, но не определяет его. П.Савицкий еще в 20-хгг. мудро не ставил такого вопроса вообще. «Понятие «месторазвитие» останется в силе, — писал он, — будем ли мы считать, что географическая обстановка односторонне влияет на социально-историческую среду, или наоборот, что эта последняя односторонне создает внешнюю обстановку, или же мы будем признавать наличие процессов обоих родов. Мы считаем, что научной является только эта последняя концепция»314.

Двусторонний процесс взаимовлияния создает каждый раз особое, неповторимое сочетание. Согласно Савицкому, каждый двор и каждая деревня есть «месторазвитие». Подобные меньшие «месторазвития» объединяются и сливаются в «месторазвития» большие. Таким образом, возникает многочленный ряд месторазвитий. Например, «Россия-Евразия», как большее «месторазвитие», не ограничивается степью, но сочетает степь с зоной лесной, пустынной, тундровой315.

Еще конкретнее и «нагляднее» Савицкий объяснял этот термин в письме к Л.Н. от 1 января 1957 г. «Места с сочетанием географических разноодарений316, — писал он, — это, безусловно, наиболее стимулирующие месторазвития (не только в смысле этногенеза, но и во многих других отношениях); если хотите, это месторазвитие в первом и прямом значении этого слова. И все-таки качества «месторазвития» нельзя отрицать и за другими местами, хотя бы и не в такой степени отмеченными «сочетанием разноодарений». Мне кажется, что в определенном смысле была и есть месторазвитием и тайга — «от Онежского озера до Охотского моря...».

Хочу сказать еще два слова о значении «таежного моря»... для развития русского народа. Уже до Ермака русские были известны как большой и храбрый народ. Но только Ермак и его продолжатели (в 50 лет дошедшие до Тихого океана) сделали русский народ народом, способным творчески переносить любой холод (а кстати, и жару), какой только бывает на нашей планете. Это была огромная и судьбоносная перемена.

В общем, можно сказать, что движение русского народа по тайге «от Онежского озера до Охотского моря» оказало (и оказывает) на него огромное закаляющее влияние... Русский народ развивался (и развивается) здесь в новом направлении. Также и в этом смысле тайга есть подлинное месторазвитие — хотя, конечно, как и все прочие месторазвития, со своими особенностями».

П. Савицкий умел выражать свои идеи не только сухими словами, но и в поэтической форме. Так в стихотворении «Пурга» он писал:

Высказывания Н. Трубецкого, казалось бы, далекого от географии, как бы предваряют родившееся через полвека гумилевское определение «кормящий ландшафт», близкое по своему смыслу к понятию «месторазвитие». «Для личностей многочеловеческих (народных и многонародных), — писал Трубецкой, — эта связь с физическим окружением (с природой территории) настолько сильна, что приходится говорить прямо о неотделимости данной многочеловеческой личности от ее физического окружения»317. Изложено сложнее, чем у геополитика № 1, но идея та же, и она понятна.

Критики в эмиграции так «секли» евразийство за геополитические подходы, как будто прошли нашу «философскую школу» 30–40-х гг., когда слово «геополитика» было синонимом «фашизма»! А. Кизеветтер называл построения евразийцев «геополитической мистикой», а П. Бицилли (сам — бывший евразиец) — «географическим фатализмом» или «одержимостью географией»318. Между тем классическая русская наука не была чужда геополитических подходов. Такой путь просматривался в работах А. П. Щапова, Л. И. Мечникова и, конечно, Н. Я. Данилевского319. Увы, после «взрыва» 20-х гг. (и то — за рубежами России) наступил период длительного анабиоза русской геополитики. В ту пору лишь П. Савицкий, энергично и творчески развивавший геополитические идеи, сумел заразить ими своих единомышленников, отнюдь не страдавших «географической одержимостью».

Геополитический анализ истории России осуществлен Г. Вернадским в его «Начертании русской истории». Это блестящий, оригинальнейший труд, его «прощально-евразийская» книга, приложение к которой, названное «Геополитические заметки по русской истории», написал П. Савицкий320.

Судьбы русского народа прослеживаются там на широком фоне истории Евразии, в чем в первую очередь и заключаются новаторские тенденции книги. Изложение начинается не с Рюрика, не со скифов и сарматов; особые параграфы посвящены готам и гуннам, а затем роли кочевых народов в истории. По мнению Вернадского, «вся история Евразии есть последовательный ряд попыток создания единого всеевразийского государства»321. Приведем лишь пару схем, которых нет ни в одной из других его работ и которые четко демонстрируют геополитический подход, пронизывающий всю эту книгу.

«Лес и степь» — традиционная вражда, борьба; но и сотрудничество в истории России, свои «викинги» и свои «кочевники». «История русского народа, — пишет Г. Вернадский, — есть история постепенного освоения Евразии русским народом... Это не империализм и не следствие мелкого политического честолюбия отдельных русских государственных деятелей322. Это — неустранимая внутренняя логика «месторазвития»323.

Вернадский дает две очень необычные и в то же время четкие схемы, показывающие «ритмичность государственно-образующего процесса».

Схема начальных фаз развития Евразийского государства

Лес

Скифское государство

Сарматы

Готы

Лес

Гуннская империя

Степь

Лес

Империя Святослава

Степь

Киевское княжество

Печенеги

Распадение русских земель

Половцы

Схема последующих фаз развития Евразийского государства

Распадение русских земель

Половцы

Хорезм

Кара-Кераиты

Монголы

Китай

Распадение Золотой Орды

Литва

Русь

Казанское царство

Киргизы

Узбеки

Ойроты-Монголы

Московское царство

Крымское царство

Российская империя. СССР

Периодическая ритмичность государствообразуюшего процесса

I. а) Единая государственность (Скифская держава) б) Система государств (Сарматы, Готы)

II. а) Единая государственность (Гуннская империя) б) Система государств (Авары, Хазары, Крымские болгары, Русь, Печенеги, Половцы)

III. а) Единая государственность (Монгольская империя)

б) Система государств (первая ступень): распадение Монгольской державы (Золотая Орда, Джагатай, Персия, Китай)

в) Система государств (вторая ступень): распадение Монгольской державы (Литва, Русь, Казань, Киргизы, Узбеки, Ойроты-Монголы)

IV. а) Единая государственность (Российская империя — Союз ССР)324.

Мог ли предвидеть Георгий Владимирович Беловежский сговор 1991 года? Нет, не мог и не предвидел. Он заключил свою схему такими словами: «С точки зрения прямолинейности схемы, у многих читателей может возникнуть соблазнительная мысль — не должен ли вслед за периодом государственного единства Евразии вновь последовать период распада государственности. Здесь, однако, нужно вспомнить то, что выше сказано было о создании русским народом целостного месторазвития. Предпосылки исторического развития изменились, т. к. нынче Евразия представляет собой такое геополитическое хозяйственное единство, какого ранее она не имела. Поэтому теперь налицо такие условия для всеевразийского государственного единства, каких раньше быть не могло» (выделено мною. — С. Л.)325.

Идет 1927 год. Г. Вернадский переезжает из относительного «ближнего зарубежья» — Праги в совсем «дальнее» — США; его отец остается в России и пока не репрессирован, хотя в 20-х гг. был открытым врагом власти ненавистных ему большевиков. Какой же объективностью и прозорливостью надо было обладать, чтобы констатировать — «каких раньше быть не могло»!

В конце этого параграфа приведу весьма интересную периодизацию Н. Трубецкого. Она касается борьбы «леса» и «степи» в истории Руси-России.

На заре русской истории (до конца X в.) — попытки объединения степи и леса для использования выгод обмена их природными богатствами. Попытки то из лесного севера, то из степного юга (государственные образования скифов, готтское, гуннское), опыт Святослава Игоревича, год его смерти (972 г.) — конец первого периода.

Конец X — середина XIII в. — связь между лесом и степью разорвана, идет отчаянная борьба между русскими князьями и печенегами (затем половцами). Русский народ сбивается в лесу, удерживается в пристепье, но не в самой степи. Этот второй период может быть назван борьбой между лесом и степью. Хронологические рамки — условно от 972 г. до 1238 г. (Батыево нашествие).

Монгольское завоевание кладет предел раздорам степи и леса, оно несет с собой победу степи над лесом. Русские княжества освобождаются от борьбы со степью. Подчинением Великому монгольскому хану (затем и «Царю Ордынскому», т. е. хану Золотой Орды) достигается формальное объединение русских княжеств; когда падет власть Орды, Москва оказывается в силах принять эту власть на свои плечи; Орда распадается (выделяет царства Казанское и Крымское). В эту же эпоху происходит отделение западной Руси от восточной, западная Русь попадает в состав Литвы и Польши.

Хронологические рамки третьего периода — от 1238 г. до 1452 (1452 г. — это год основания зависимого от Москвы Касимовского Татарского царства. Москва становилась отныне собирательным центром в том мире, который возник в результате распадения золотоордынской державы, фактически Иван III является уже с самого начала независимым государем («царем»).

Четвертый период (условно 1452–1696 гг.). Наступление русского севера на монголо-турецкий юг и восток; обозначается решительная победа леса над степью; происходит завоевание Казани, Астрахани, Сибири и, после многовекового перерыва, овладение вновь устьями Дона (взятие Азова Петром Великим, 1696 г.).

Пятый период (условно 1696–1917 гг.). Распространение Российского государства почти до естественных пределов Евразии; объединение леса и степи в отношении хозяйственно-колонизационном. Попытка овладения заокеанской территорией в Северной Америке (1732–1867). Весь императорский период: мощное развитие внешних форм культуры при глубоком и тяжелом потрясении духа326.