"Начало жизни" - читать интересную книгу автора (Серебровская Елена Павловна)

Глава четвертая

Что такое правда, а что такое ложь?

Было воскресенье. Мама готовила обед и дала Маше розовую морковку. Маша съела ее вместе с зеленым маленьким стебельком. Морковка вкусно похрустывала на зубах, но она была такая коротенькая!

В дверь постучали. Мама пошла открывать и по ее вежливым восклицаниям Маша поняла, что приехала Магдалина Осиповна, та самая, чей буфет. Вероятно, она не была храброй женщиной: уехала из города, испугавшись каких-то бандитов, а вещи раздала на хранение знакомым. «Как же она буфет забирать будет, — подумала Маша, — ведь ей не унести его?»

Гости прошли в комнату и сели на диван. Мама вернулась на кухню, велела няне сварить кофе, а потом позвали Машу:

— Сходи в булочную к Розе и купи французскую булочку. Вот тебе деньги, сдачи не будет.

Булочная Розы была недалеко, всего один квартал. Маша всегда завидовала булочнице Розе: «Было б это мое, всё бы съела!» — мечтала она, разглядывая сквозь стекло сдобные калачи и пшеничные хлебцы с изюмом.

И вот она в булочной. Она протягивает Розе зеленую бумажку — двести пятьдесят рублей, с двуглавым орлом без короны. Роза дает ей маленькую французскую булочку, треснувшую посередке, с порозовевшим гребешком. Вдоль всей булочки сверху положена узенькая кругленькая колбаска из румяного теста — украшение. Эта тоненькая тестяная палочка вкусней самой булки: как она хрустит! Давно не было в доме булки.

Интересно: в одних булочных кладут такую полосочку, в других нет. Без нее тоже булка выглядит не плохо. Что, если отломать кусочек этого украшения? Маша отламывает и с наслаждением кладет в рот. Вкусно! Можно отломать и с другого края, чтоб одинаково было.

А не лучше ли снять это украшение вовсе? Может, его совсем не было? Булка и так хороша… На зубах снова хруст.

Пока проходишь этот квартал, можно съесть и не одну булку. Маша не ест, она только отламывает поджаристые корочки-занозки то с одного, то с другого конца. Подумаешь, и совсем немного. Мама не жадная, она всё равно ничего одна не ест, всё делит.

— Вот, я купила.

На мамином лице ужас:

— Что ты принесла? Разве я могу этим угощать гостей? Зачем ты обгрызла?

— Мне такую дали, — говорит Маша, свято веря в свои слова.

— Если дали, так пойди и обменяй, — говорит мама, краснея, Она всегда краснеет, когда подозревает кого-нибудь во лжи.

Маша идет снова к Розе. Но Роза смеется и не меняет. «Кто же у меня такую возьмет?» — спрашивает она со смехом.

Маша возвращается с позором. А в комнате сидит Магдалина Осиповна, и кофе уже заварен…

Маша кладет булку на стол и убегает во двор, пока мама не вышла на кухню.

Тетю Зою спасли, это очень хорошо. Но мама сама учила отца сказать неправду, будто бы он профессор… Мама, которая всегда учила: лгать нехорошо, надо говорить правду.

Как же разобраться в этом? Спрашивать взрослых бесполезно, — ведь это именно они поступают вопреки своим собственным правилам. Маша стала наблюдать за взрослыми и заметила, что они часто отклоняются от правды. Папа сказал про одного Зонного поклонника, что он черноглазый, а когда Маша присмотрелась, то обнаружила: глаза коричневые. Черных глаз не бывает, только зрачок черный, но это у всех. Про Машу говорят, — что глаза у нее синие, а они только с голубенькими крапинками. Синих, как синька, глаз у людей тоже не бывает. Как же быть с правдой?

— Ты слишком всё буквально понимаешь, — заметил папа, когда Маша отважилась спросить, почему взрослые говорят неправду. — Приблизительно это верно. Глаза называют синими и черными условно, поэтому тут нет лжи.

«Приблизительная, условная правда» была непостижима для Машиного ума. В глубине души она очень мучилась, узнав, что взрослые врут, и никак не хотела простить им этого. «Это хорошо, это плохо, это правильно, это неправильно» — говорили взрослые, и им полагалось верить.

Однажды в день своего рождения Маша получила в подарок от родителей маленький мячик, раскрашенный в синий и красный цвет. И тут же спросила:

— А это обязательно — дарить новорожденным подарки? Такое правило?

— Обязательно, моя хорошая! — беспечно ответила мама, поцеловала дочку в лоб и ушла.

«Хорошее правило, — подумала Маша. — Теперь пойду к знакомым через улицу и скажу, что у меня день рождения».

У знакомых никого не было дома, кроме бабушки, которая мыла, на кухне кастрюли. Маша поздоровалась с ней, кокетливо прижимая к груди мячик:

— У меня день рождения. Это мне мама и папа подарили, — объяснила она.

— Хороший мячик! — похвалила бабушка, обмакнув тряпку в золу и оттирая ею закопченное дно кастрюли.

Маша подождала немного. Потом повторила снова:

— А я сегодня новорожденная.

— Поздравляю тебя, — сказала бабушка, даже не обернувшись, видно торопилась закончить работу.

Маша загрустила. Бедная старушка! Она не знает правила и не собирается ничего дать Маше.

Девочка стала растерянно бродить вокруг застекленной веранды. Ну как, как помочь этой бабушке, чтоб она поступала хорошо, по правилам? Может, ей нечего подарить и она очень мучается от этого?

В траве лежал медный пятак с царским орлом. Маша вытерла его о песок и он заблестел. Маша знала, что в лавках такие пятаки не берут. Но всё-таки это вещь, кругленькая, хорошенькая.

— Я возьму его? — спросила она бабушку нерешительно.

— Возьми, возьми, он всё равно никому не нужен.

Маша вздохнула с облегчением и пошла домой. Хорошо она выручила старушку! Теперь бабушка не будет страдать из-за того, что неправильно поступила.

В углу двора, в бурьяне, сидят ребята.

— Куда бы податься? — спрашивает Славка.

— Идем к сумасшедшей барыне? — предлагает Маша. — Она что-нибудь расскажет.

— Айда!

Сумасшедшая графиня живет во флигеле, в самой дальней комнате. Собственно, их две барыни: бабушка и внучка. Только бабушка в здравом уме, а внучка со странностями. Зато она очень общительная, а так как к ней никто не ходит, она довольна приходом детей.

— Я родилась в богатой семье, — рассказывает она охотно. — У нас в гербе — хлыст и дубовая ветка. Мои предки были любителями охоты и собак, у нас тоже было шестьдесят собак.

— Врет, наверно, — шёпотом говорит Славка Маше.

— Когда я выросла, мне купили парту и наняли учителей. И я занималась.

— Купили парту… она и в школе-то никогда не была. Кто же парты покупает? — возмущенно шепчет Славка на ухо Маше.

— Молчи, — отвечает Маша.

— Я была большая озорница… Я вообще оригинальный человек, — заявляет сумасшедшая барыня. — Раз мы стали играть в индейцев. Я разрисовала себе лицо тушью так, что целый месяц не отмывалось. Меня даже гостям не показывали. А брата маленького я всего вымазала йодом, чтобы он был краснокожий. Он даже заболел от крика.

Машино сердце замирает в ужасе. Вымазать йодом маленького брата! Вот сумасшедшая! Но ведь она и в самом деле такая.

— А когда я выросла, мне захотелось узнать, как это человек тонет. И я привязала одного деревенского мальчишку за пояс веревкой и говорю ему: «иди на середину реки». А лед был тоненький. А он не идет. Такой трус! Я бы ему не дала утонуть, я бы вытащила его за веревку.

— И чем кончилось? — спрашивает Славка, затаив дыхание.

— Так и не пошел, болван.

— А вы бы сами попробовали, как тонуть. А он бы вас за веревку держал, — говорит Славка, не моргнув глазом.

— Какой ты хитрый! — смеется графиня. — А если б я утонула, тогда что?

Барыня меняется в лице. В ее глазах загораются злые огоньки:

— Это я сейчас нищая, а у меня всё было, всё! Дом на Молочной, трехэтажный, дача в Тернах, собак шестьдесят штук! А какая оранжерея!

— А теперь кто там живет?

— Нищие живут. Ничего, их еще разгонят!

Маша первая выбегает на свежий воздух. С сумасшедшей и интересно и страшно. А ну, как она и над тобой захочет произвести какой-нибудь опыт? Славка вступится, ребят много, а всё же страшно — сумасшедшая.

Славка никогда бы не ходил слушать россказни сумасшедшей барыни, но у нее можно достать спички. Она дает их детям всегда с необыкновенной готовностью и даже просит:

— Подпалите что-нибудь, я так люблю смотреть на огонь!

Взяв спички, Славка устраивает в дальнем уголке двора, у бурьяна, маленький костер. Вырывает ямку, кладет туда сухие палочки, щепки и зажигает. Все толпятся вокруг и смотрят. Вверх подымается тоненький оранжевый язычок огня с голубым кончиком.

— Хозяйская бабка идет! — вскакивает Ленька.

Славка бросает на костер ржавую жестянку и как ни в чем не бывало присаживается на нее.

— Дом поджечь хотите, ироды? — кричит бабка и грозно машет на детей палкой. — Где у вас огонь? Я по запаху слышу. Откуда дым идет?

— Мы почем знаем… — говорит Славка. Он обманывает бабку, но она такая вредная, что Маше не стыдно за Славкину ложь. Его явно уже припекло, но он еще не встал, хотя уже приподымается над жестянкой.

Бабка обходит ребят, нюхая воздух. Славка не выдерживает — сколько можно сидеть вроде как на горячей сковородке! Он вскакивает и сразу из-под жестянки начинает пробиваться тоненькая струйка дыма.

— Разбойники, раклы вы, — кричит бабка, — кто только вам спички дает! Будьте вы прокляты!

Ребята уже далеко, — они перебежали в другой конец двора и толпятся там, не зная, чем заняться.

Хозяйская бабка — это не иностранный солдат, убить она не может. Но Маша всё равно причислила ее к плохим. Она всем делает плохое. Сама не работает, а на работника и прислугу то и дело кричит: то постирала плохо, то слишком много съели — всё не так. Папа же говорил, что плохие — это кто не работает.

Сам папа работал и в будни и в праздники.

По воскресеньям он водил за город экскурсии студентов. Оттуда возвращался к вечеру с полными руками всякого добра. Однажды отец взял с собой Машу.

Трамвай довез их до конечной остановки, они вышли и двинулись к веселой роще. Там, в просветах между деревьями, виднелась красная черепица крыши двухэтажного здания. На веранду вышла женщина и поздоровалась с папой.

— Студенты на берегу у пруда, — сказала она. — А Машенька пусть погуляет здесь, возле веранды, тут песочек.

Папа ушел. Маша гуляла, рассматривала неизвестные ей растения — цветы, деревья. Женщина на веранде занималась хозяйством. Был жаркий день, солнце пекло голову.

— Идем, доченька, я уже свободен, — послышался голос отца. Он подошел к веранде, высокий, с маленькими колючими усами, в широкополой соломенной шляпе. Его окружала толпа студентов, многие несли сачки, пучки веток, букеты трав и цветов, банки с водой, в которых плавали водяные насекомые. Одна большая банка была доверху наполнена живыми лягушками и завязана сверху белой марлей.

Студенты попрощались и ушли. Маша пошла с отцом в парк к пруду. Отец достал перочинный ножик и нарезал целый ворох ивовых прутьев:

— Теперь я искупаюсь, а ты счищай с прутьев кору. Не со всех, половину зелеными оставь.

Маша занялась работой. Ей впервые доверили перочинный нож, предмет, о котором мечтали все мальчишки. Снимать кору было легко, перед девочкой росла горка белых гладеньких прутьев, терпко пахнувших свежим ивовым соком.

— Умница! — сказал отец, подходя к ней. Волосы у него были мокрые, он был бос, в одних парусиновых брюках. — Теперь смотри, как надо корзинки плести.

И вот из тоненьких, никчемных прутьев стала вырастать какая-то огромная, плетенка, поначалу даже не похожая на корзинку. Папа плел и плел, а узорные, зеленые с белым стенки странной корзины возвышались всё выше, как башня, и вот уже в корзинку могла бы поместиться сама Маша. Тогда отец остановился, сплел крышку — продолжение одной из стенок, и сказал:

— А теперь тебе сплетем. Маленькую.

Его пальцы двигались бесшумно и ловко, прутики сами загибались, куда нужно, а концы прятались где-то внутри. Папа работал, как фокусник.

— Кто тебя научил? — спросила Маша, восхищенно глядя на корзины.

— Твой дед научил. Ты его не знаешь, он умер.

— А кто он был?

— Фантазер, мечтатель. Всё придумывал такое, чего еще нет на свете… Твой дед садовник был, понимаешь? Цветы разводил, деревья. Только не ценили его, с дураками ему жить пришлось… Тебе не понять, ты еще маленькая. А корзины он плел еще не так! Его всякий прутик слушался.

Отец замолчал.

Старые ивы рассыпали над рекой свою мелкую серебряную листву. На вершинах могучих седых деревьев Маша заметила какие-то зеленые гроздья. Она видела в книжке такие ветки с яркими зелеными и красными палочками — там они росли в море и назывались кораллы.

— Папа, это кораллы? — спросила она неуверенно, показав на вершины деревьев, облепленные яркозелеными гроздьями.

— Кораллы в воде растут, в океане, а это просто паразиты, они сок тянут из деревьев, — ответил отец.

— Паразиты? А что это? Ягоды?

— Паразиты — это всё то, что живет за счет другого существа, питается чужой силой. Это вроде болячек на живом дереве, понимаешь? Они мерзкие, липкие, их противно трогать. А надо бы всех посбивать с дерева, тяжело ему.

Он помолчал.

— Паразиты — это дармоеды, понимаешь?

Маша посмотрела с ненавистью на зеленые гроздья.

— Сиди на берегу, сейчас я буду раков ловить.

Маша следила не без страха, как отец вытаскивал из-под береговых круч черных страшных раков с растопыренными клешнями. Он смеялся, позволял им схватить его за палец и учил Машу не бояться. Раков он кидал в высокую корзину. Они ворочались там, зловеще похрустывая своими твердыми глазами, но выбраться не могли.

Когда корзина была наполнена, отец заложил туда немного моху, закрыл крышкой и закрепил ее. Потом подцепил корзину ремнем, перекинул за спину, и они пошли домой.

Не доезжая одной остановки до дому, сошли. Здесь шумел базар.

Они смешались с разноголосой толпой, отец остановился и открыл корзину. Он ничего никому не сказал, Но люди подошли сразу — не так-то много съестного было в те дни на базаре.

С ним не торговались, и вскоре на дне корзинки остался последний десяток.

— А это себе оставим, — сказал отец, складывая в карман пачку бумажных денег и увязывая корзину.

За его спиной заговорили. Отец слышал, но не оборачивался.

— Доцент университета, как простой рыбак! Боже мой! Вот чего ваши самостийники добились:

Уходя, отец оглянулся на Машу. Она слышала. Она силилась понять.

— Никакой работы стыдиться не надо, — сказал он ей несколько виновато. К счастью, дочка молчала и ничего не спрашивала.