"Пригоршня скорпионов" - читать интересную книгу автора (Краевский Марек)IIБарон фон Кёпперлинг занимал два верхних этажа в красивом доме стиля модерн на углу Уферцайле, неподалеку от Политехнического института. В дверях стоял молодой камердинер с грустными, кроткими глазами и профессионально заученными жестами. — Господин барон ждет вас в гостиной. Соблаговолите следовать за мной. Мок представился и представил своего ассистента. Барон был высокий, стройный мужчина лет сорока, с длинными тонкими пальцами пианиста. От него только что вышли парикмахер и маникюрша. И теперь барон старался обратить внимание советника на результат их трудов, производя множество самых разных движений руками, однако безрезультатно. Мок смотрел вовсе не на руки барона, он с любопытством оглядывал гостиную. Его внимание привлекли разнообразные детали интерьера, но он не мог уловить никакого смысла, никакой ключевой идеи, объединяющей их, никакой доминанты, не говоря уже про стиль. Почти каждый находящийся тут предмет противоречил своему назначению: наклонный золотой стул, кресло, из сиденья которого вырастал громадный стальной кулак, стол с резным арабским орнаментом, отчего на него нельзя было поставить даже стакан. Советник не был большим специалистом в живописи, однако не сомневался, что огромные полотна, изображающие одновременно Страсти Господни, Внимание же Форстнера привлекли три террариума, наполненные пауками и многоножками. Они стояли на метровой высоты подставках возле балконной двери. Еще один террариум возле голубой изразцовой печи был пуст. Обыкновенно в нем спал небольшой питон. Барону в конце концов удалось привлечь внимание полицейских к своим ухоженным рукам. Оказалось, что правой он ласково гладит этого самого питона, обвившегося вокруг его левой руки. Грустноокий слуга принес чайные приборы и песочные пирожные на блюде стиля модерн, с подставкой в форме козьих копыт. Фон Кёпперлинг указал полицейским на разбросанные по полу мавританские подушки. Все по-турецки уселись на них. Форстнер и слуга обменялись стремительными взглядами, что не ускользнуло от внимания ни Мока, ни барона. — Дорогой барон, у вас чрезвычайно любопытная коллекция. — Мок поднялся и разглядывал обитателей террариумов. — Никогда не думал, что многоножки могут быть такими огромными. — Это — В первый раз вижу сколопендру. — Мок с наслаждением затянулся египетской сигаретой, пачку с которыми подал ему слуга. — Где вы раздобыли такой экземпляр? — В Бреслау есть посредник, который по заказу поставляет всевозможных… — Членистоногих, — пришел ему на помощь Мок. — И кто же это? Фон Кёпперлинг написал на украшенном гербом листке, который он вырвал из блокнота, фамилию и адрес: Изидор Фридлендер, Валштрассе, 27. — А скорпионов вы случайно не держите? — Мок не сводил глаз со сколопендры, которая ритмично двигала сегментами своего туловища. — Когда-то несколько штук у меня было. — Кто вам их поставил? — Все тот же Фридлендер. — А почему их нет здесь? — Они все подохли, тоскуя по пустыне Негев. Внезапно Мок удивленно вытаращил глаза, только сейчас заметив закрепленный на стене фаянсовый писсуар, в котором лежал блестящий нож для колки льда в форме узкой заостренной пирамиды. — О господин советник, не беспокойтесь. Это санитарно-гигиеническое устройство всего лишь украшение в стиле Дюшана,[8] и никто его не использует по прямому назначению. Нож для колки льда тоже. — Барон погладил бархатный лацкан бонжурки. Мок тяжело опустился на подушки и, не глядя на хозяина, осведомился: — Что склонило вас к занятиям ориенталистикой? — Наверное, меланхолия… — А что, господин барон, вы делали позавчера, то есть в пятницу двенадцатого мая, между одиннадцатью и часом ночи? — тем же самым тоном задал Мок второй вопрос. — Вы меня в чем-то подозреваете? — Барон фон Кёпперлинг прищурил глаза и поднялся с подушек. — Прошу отвечать на вопрос! — Господин советник, а я прошу вас связаться с моим адвокатом доктором Лахманом. — Барон положил питона в террариум и протянул Моку два длинных пальца, между которыми была зажата визитная карточка. — На любые вопросы я буду отвечать только в его присутствии. — Позволю себе заверить господина барона, что этот вопрос я задам вам вне зависимости от того, в чьем обществе вы будете пребывать — доктора Лахмана или президента Гинденбурга.[9] Если у вас есть алиби, мы всего лишь сэкономим время доктора Лахмана. Некоторое время барон пребывал в раздумье. — У меня есть алиби. Это подтвердит мой слуга Ганс. — Прошу меня извинить, но это никакое не алиби. Я не верю вашему слуге, как, впрочем, и любому другому. — А своему ассистенту вы верите? Мок не сразу сообразил и чуть было не ответил: «Тоже нет». Он взглянул на горящие щеки Форстнера и помотал головой: — Что общего с вами у моего ассистента? — О, мы с ним давно знакомы… — Любопытно… Однако сегодня по странной случайности вы оба скрыли свое знакомство. Я даже представил вас друг другу. Почему вы хотели утаить свою дружбу? — Это не дружба. Мы просто знакомы… Мок обернулся к Форстнеру и выжидающе посмотрел на него. Форстнер в свою очередь внимательно изучал рисунок ковра. — Барон, в чем вы хотите меня убедить? — Мок ликовал, видя смущение обоих. — Что это давнее знакомство позволяет Форстнеру находиться в вашем доме с одиннадцати до часу ночи? Ах, наверное, сейчас вы мне скажете: «Мы играли в карты» или: «Мы рассматривали альбомы»… — Нет, господин Форстнер был у меня на приеме… — И то был, наверное, какой-нибудь особенный прием, да, Форстнер? Поскольку оба вы словно бы стыдитесь своего знакомства… А может, на этом приеме произошло нечто постыдное? Мок прекратил издеваться над Форстнером. Подозрения его обрели уверенность. Он мысленно поздравил себя с тем, что спросил у барона, есть ли у него алиби. Он мог бы спокойно этого не делать. Мариетта фон дер Мальтен и Франсуаза Дебру были изнасилованы, а про барона фон Кёпперлинга все знали, что он непреклонный гомосексуалист. Грустноокий Ганс уже закрывал за ними двери, как вдруг Мок кое-что вспомнил. Камердинеру пришлось вторично доложить о нем, и он вновь предстал перед изрядно нервничающим бароном. — Вы сами покупаете экземпляры для своей коллекции или это делает прислуга? — В этом отношении я целиком полагаюсь на вкус моего шофера. — Как он выглядит? — Крепко сложенный бородач с забавно срезанным подбородком. Мок был явно доволен этим ответом. Мок предложил Форстнеру подвезти его, но тот отказался, объявив, что с удовольствием пройдется до университетского архива по променаду вдоль Одера. Мок не стал его уговаривать и, мурлыкая под нос какой-то опереточный мотивчик, съехал с Кайзеровского моста, миновал городской гимнастический зал, парк, в котором на высоком постаменте был установлен бюст основателя Ботанического сада Генриха Гёпперта, оставил справа костел доминиканцев, слева Центральный почтамт и выехал на красивую Альбрехтштрассе, начинающуюся массивной громадой дворца Хатцфельдтов. Доехав до Марктплац, он повернул налево, на Швайдницерштрассе. Он миновал Дрезднер Банк, магазин Шпейера, где обычно покупал обувь, административное здание Вулворта, выехал на Карлштрассе, краем глаза глянул на Народный театр, галантерейный магазин Дюнова и свернул на Граупнерштрассе. На город опустилась почти летняя жара, так что его не удивила длинная очередь, выстроившаяся к магазину итальянского мороженого. Через несколько десятков метров он повернул на Валштрассе и остановился возле запущенного дома под номером 27. Зоологический магазин Фридлендера в воскресенье был закрыт. Но тут же подвернулся услужливый дворник, который сообщил Моку, что квартира Фридлендера соседствует с магазином. Дверь открыла стройная черноволосая девушка, Леа Фридлендер, дочь Изидора. На советника Мока она произвела большое впечатление. Даже не взглянув на удостоверение, она пригласила его в скромно обставленную квартиру. — Отец сейчас придет. Подождите, пожалуйста, — лепетала она, явно смущенная откровенными взглядами Мока. Он не успел отвести глаз от ее округлых бедер и груди, когда в комнату вошел Изидор Фридлендер, низкий тучный мужчина. Он сел на стул напротив Мока, положил ногу на ногу и несколько раз хлопнул рукой по колену, отчего нога невольно подпрыгивала. С минуту Мок присматривался к нему, после чего в стремительном темпе принялся задавать вопросы: — Фамилия? — Фридлендер. — Имя? — Изидор. — Возраст? — Шестьдесят лет. — Место рождения? — Злоторыя. — Образование? — Закончил ешибот в Люблине. — Какие знаете языки? — Кроме немецкого и древнееврейского, немножко идиш и немножко польский. — Сколько лет вашей дочери? Внезапно Фридлендер прервал эксперименты с собственным коленом и посмотрел на Мока глазами, практически лишенными зрачков. Он хрипло засопел, встал и одним прыжком в мгновение ока оказался перед советником, не успевшим вскочить. Неожиданно Мок оказался на полу, придавленный тяжестью тела Фридлендера. Он хотел вытащить из кармана пистолет, однако его правая рука была прижата к полу плечом противника. Но вдруг давление ослабло — жесткая щетина колола шею Мока; тело Фридлендера словно бы окостенело и ритмично подергивалось. Леа стащила отца с Мока. — Помогите мне, пожалуйста, уложить его на диван. — Отойдите, я сам его уложу. Советник вдруг сообразил, что повел себя как подросток, захотевший похвастаться силой. С огромным трудом он втащил девяностокилограммовую тушу на диван. Леа же в это время приготовила какую-то микстуру и теперь осторожно вливала ее в рот отцу. Фридлендер поперхнулся и проглотил жидкость. Через минуту послышалось мерное посапывание. — Мне двадцать лет. — Леа по-прежнему избегала взгляда Мока. — А отец болен эпилепсией. Сегодня он забыл принять лекарство. Доза, которую я влила папе в рот, позволит ему два дня жить нормально. Мок поправил костюм. — А где ваша мать? — Она уже четыре года как умерла. — Какие-нибудь родственники у вас есть? — Нет. — У вашего отца случился припадок, после того как я спросил о вашем возрасте. Это случайность? — Свой возраст я вам уже сказала. Просто я для отца — все. Когда какой-нибудь мужчина проявляет ко мне интерес, отец начинает нервничать. И если он забыл принять лекарство, у него случается припадок. Лея подняла голову и впервые посмотрела в глаза Моку, который невольно начал брачный танец: точно рассчитанные движения, томный взгляд, глубокий тембр голоса. — Думаю, отец намеренно вызывает эти припадки. — Девушка не смогла бы объяснить, почему почувствовала доверие к этому мужчине. (Возможно, причина в его солидном брюшке?) Но криминальсоветник превратно понял это незначительное свидетельство доверия. Он уже готов был задать вопрос о возможном женихе, пригласить девушку отобедать или отужинать, как вдруг заметил, что на брюках Фридлендера расплывается темное пятно. — Это часто случается во время или после припадка, — объяснила Леа, заученным движением подкладывая клеенку. Бежевое платье натянулось на бедрах, изящные щиколотки позволяли догадываться, насколько восхитительно то, что находится выше. Мок еще раз бросил взгляд на спящего торговца и вспомнил, зачем он здесь. — Когда ваш отец придет в себя? Я хотел бы задать ему несколько вопросов. — Через час. — А может быть, вы сумеете мне помочь? От дворника я узнал, что вы работаете у отца в магазине. У вас можно купить скорпиона? — Когда-то давно при посредничестве одной греческой фирмы в Берлине отец получил несколько скорпионов. — Что значит «давно»? — Года три-четыре назад. — Кто их заказал? — Не помню. Надо справиться по накладным. — А название той фирмы вы помните? — Нет… Я знаю только, что это берлинская фирма. Мок прошел следом за Леей в конторку. Покуда она просматривала толстенные темно-синие скоросшиватели, он задал ей еще один вопрос: — В последние дни к вам приходил кто-нибудь из полиции, кроме меня? — Дворник Кемпски говорил, что вчера приходили из полиции. Но нас в первую половину дня не было дома. Я провожала отца на контрольное обследование в Еврейскую больницу на Менцельштрассе. — Как фамилия врача вашего отца? — Доктор Герман Вайнсберг. А, вот она, эта накладная. Трех скорпионов в сентябре тридцатого года доставила для барона фон Кёпперлинга берлинская фирма «Кекридис и сыновья». Я вас очень прошу, — Леа умоляюще смотрела на Мока, — придите через час. Отец к этому времени очнется… С красивыми женщинами Мок был предупредителен. Он встал и надел шляпу. — Благодарю вас, фройлен Фридлендер. Мне жаль, что наше знакомство состоялось при столь печальных обстоятельствах, хотя могу сказать, что знакомство с красивой девушкой приятно в любых обстоятельствах. Куртуазное прощание Мока не произвело на Лею ни малейшего впечатления. Она тяжело опустилась на диван. Бежали минуты, громко тикали часы. Из соседней комнаты, где лежал отец, донесся шорох. Она вошла туда с искусственной улыбкой. — Папочка, как ты быстро проснулся. Это очень хорошо. Я могу пойти к Регине Вайс? Изидор Фридлендер испуганно посмотрел на дочку и произнес: — Будь добра, побудь со мной… Не оставляй меня одного… Леа думала о больном отце, о Регине Вайс, с которой она собиралась пойти в кинотеатр «Дели» на новый фильм с Кларком Гейблом, о всех мужчинах, что взглядом раздевали ее, о безнадежно влюбленном в нее докторе Вайнсберге и о писке морских свинок в темном, сыром магазине. Кто-то громко барабанил в дверь. Фридлендер, прикрыв халатом мокрое пятно на брюках, вышел в другую комнату. Он дрожал и неуверенно держался на ногах. Леа обняла его за плечи: — Не бойся, папочка, это дворник Кемпски. Изидор Фридлендер испуганно смотрел на нее. — Кемпски — хам из хамов, но даже он никогда так громко не стучит. И он оказался прав. То был не дворник. Эберхард Мок утром в понедельник был в таком же дурном настроении, как и в субботнее утро. Он проклинал собственную глупость и слабость к чувственным еврейкам. Он должен был поступить как положено: вызвать кого-нибудь из полицайпрезидиума, доставить Фридлендера в следственную тюрьму на Нойе Граупнерштрассе и как следует допросить. Однако он так не поступил. Он предупредительно согласился удовлетворить просьбу Леи Фридлендер о часовой отсрочке и, вместо того чтобы действовать как настоящий полицейский, в течение часа просматривал газеты в трактире «Зеленый поляк» на Ройшештрассе, 64, пил пиво и закусывал его здешним фирменным блюдом — черным хлебом с острым рубленым мясом. А когда вернулся через час, обнаружил выломанную дверь, чудовищный беспорядок в квартире и никаких следов жильцов. Дворника тоже нигде не было. Мок закурил уже двенадцатую за это утро сигарету. Он еще раз перечитал результаты вскрытия трупов и рапорт Коблишке. Но не узнал из них ничего более того, что видел своими глазами. И вдруг он громко выругался, проклиная собственную невнимательность. Он пропустил важную информацию вахмистра: на месте преступления не оказалось белья баронессы. Мок вскочил и бросился в комнату сыщиков. Там оказался один Смолор. — Курт! — крикнул Мок. — Немедленно проверьте алиби всех зарегистрированных фетишистов. Зазвонил телефон. — Добрый день, — раздался зычный голос Пёнтека. — Я хотел бы отблагодарить вас и пригласить на обед в бар Фишера. В два часа. У меня есть новая интересная информация о деле Мариетты фон дер Мальтен. — Хорошо, — ответил Мок и положил трубку. У Фишера, как всегда в обеденное время, было полно народа. В основном полицейские и нацисты в форме, которые валом валили в любимое заведение их идола Хайнеса. Пёнтек сидел, развалясь за столом, в маленьком зале. Солнечные лучи, преломляющиеся в аквариуме у окна, расцвечивали световыми рефлексами его лысый череп. Между пухлыми, как сардельки, пальцами дымилась сигарета. Пёнтек наблюдал за плавающим в аквариуме миниатюрным тунцом, издавая какие-то странные звуки. При этом губами он производил точно такие же движения, как рыбка. Он отменно развлекался и ежеминутно постукивал пальцем по стеклу аквариума. Увидев Мока, который пришел на пять минут раньше, Пёнтек слегка смутился. Однако он мгновенно справился с замешательством и радушно приветствовал советника. Советник же, здороваясь, выказал куда меньше радости. Пёнтек открыл серебряный портсигар с надписью: «Дорогому мужу и отцу в день пятидесятилетия — жена и дочки». Заиграла музыка, заблагоухали ароматные голубые сигареты. Старший кельнер принял заказ и бесшумно удалился. — Не буду скрывать, господин советник, — прервал Пёнтек напряженное молчание, — что в гестапо все были бы счастливы, если бы с нами пожелал сотрудничать человек, подобный вам. Никто не знает о более или менее значительных людях этого города столько, сколько знает Эберхард Мок. Никакие секретные архивы не могут сравниться с тем, что вы храните в голове. — О, гауптштурмфюрер, вы переоцениваете меня… — Мок замолчал. Кельнер поставил перед ними тарелки с угрем, политым укропным соусом и посыпанным жареным луком. — Нет, я вовсе не предлагаю вам перейти на работу в гестапо. — Пёнтек ничуть не был разочарован равнодушием Мока. — То, что я знаю о вас, позволяет мне полагать, что вы отказались бы от подобного предложения. Мок ел с отменным аппетитом. Он наколол на вилку последний кусок рыбы, окунул его в соус и отправил в рот. Несколько секунд не отрывался от кружки свидницкого пива с пряностями. Вытер салфеткой губы и принялся любоваться миниатюрным красным тунцом. — Мне казалось, что вы хотели сообщить мне что-то относительно убийства Мариетты фон дер Мальтен… Пёнтек никогда не терял самообладания. Он достал из кармана пиджака плоскую жестяную коробку, открыл и предложил Моку, в голове которого возникло вдруг нелепое подозрение: а не будет ли то, что он взял сигару, воспринято как согласие на переход в гестапо? Инстинктивно он убрал уже протянувшуюся руку. Рука Пёнтека чуть задрожала. — Закурите же, господин советник, закурите. Сигары очень хорошие. По марке за штуку. Мок так глубоко затянулся, что даже в груди закололо. — Вы не хотите разговаривать о гестапо. Что ж, давайте тогда поговорим о крипо. — Пёнтек жизнерадостно хохотнул. — Известно ли вам, что Мюльхауз решил досрочно уйти на пенсию? И произойдет это, самое большее, через месяц. Такое решение он принял буквально недавно и оповестил об этом обергруппенфюрера Хайнеса, который дал согласие на его отставку. А это означает, что к концу июня место главы криминального отдела будет свободно. Я слышал, что у Хайнеса имеется какой-то берлинский кандидат на это место, которого ему подсовывает Небе. Артур Небе — превосходный полицейский, но что он может знать о Бреслау… Я лично считаю, что наилучшим кандидатом является тот, кто знает местные условия. Например, вы. — Ваше мнение, несомненно, является лучшей рекомендацией для прусского министра внутренних дел Геринга и шефа прусской полиции Небе. — Мок изо всех сил старался скрыть за язвительной иронией то обстоятельство, что слова гестаповца оживили его собственные мечты занять место после Мюльхауза. — Господин советник! — Пёнтек выдохнул сигарный дым, окруживший его подобно облаку. — У обоих названных вами персон не настолько много времени, чтобы тратить его на провинциальные кадровые пасьянсы. Они просто могут утвердить кандидатуру, предложенную обер-президентом Силезии Брюкнером. А Брюкнер предложит того, кого поддержит Хайнес. Хайнес же по всем кадровым вопросам советуется с моим шефом. Надеюсь, я достаточно ясно выражаюсь? У Мока был большой опыт разговоров с людьми, подобными Пёнтеку. Он нервно расстегнул воротник рубашки и вытер лоб клетчатым носовым платком. — Что-то душно мне после обеда. Может, прогуляемся по променаду надо рвом?.. Пёнтек бросил стремительный взгляд на аквариум с тунцом. — Нет у меня времени на прогулки, — произнес он добродушным тоном. — Кроме того, я еще не передал вам информацию по делу об убийстве фон дер Мальтен. Мок встал, надел плащ и шляпу. — Господин гауптштурмфюрер, благодарю вас за прекрасный обед. Если вас интересует мое решение, а я его уже принял, жду вас на улице. Две молодые матери, прогуливающиеся с колясками по променаду около скульптуры Амура на Пегасе, обменивались мнениями о двух элегантно одетых мужчинах, шагающих впереди них. Тот, что повыше, был могучего телосложения, светлый макинтош плотно обтягивал его плечи. Второй, ростом пониже, постукивал тросточкой по тротуару и не отрывал взгляда от своих лакированных штиблет. — Ты посмотри на них, Мария, — почти прошептала худенькая блондинка. — Наверное, какие-нибудь важные особы. — Да уж наверняка, — так же тихо ответила полная Мария в платочке. — А может, артисты, а иначе почему они не на службе? В это время все еще работают, а не треплют языками в парке. Предположение Марии было отчасти верным. То, чем занимались Пёнтек и Мок, можно было назвать искусством, но то было искусство тонкого шантажа, завуалированных угроз и артистических провокаций. — Господин советник, от шефа мне известно, что Небе умеет быть упрямым и что он может пожелать поставить во главе крипо Бреслау своего человека, даже наперекор Хайнесу или Брюкнеру. Но вы можете укрепить свое положение и стать единственным кандидатом вне конкуренции… — И каким же образом? — О, это так просто… — Пёнтек взял Мока под руку. — Громкий и впечатляющий успех вознесет вас на эту должность. Естественно, успех плюс поддержка Хайнеса и Брюкнера. И тогда сдастся даже шеф прусской полиции бескомпромиссный Небе… Мок остановился, снял шляпу и принялся обмахиваться ею. Крыши домов по ту сторону бывшего крепостного рва сверкали на солнце. Пёнтек обнял криминальсоветника за талию и прошептал ему на ухо: — Да, дорогой господин советник, успех… И у нас обоих нет ни малейших сомнений, что наибольшим вашим успехом в настоящее время была бы поимка убийцы баронессы фон дер Мальтен. — Господин гауптштурмфюрер, вы исходите из предположения, что я ничего так не хочу, как занять место Мюльхауза… А может, это вовсе не так… Может, у меня другие планы… Кроме того, неизвестно, найду ли я убийцу до ухода Мюльхауза. — Мок понимал, что эти слова его звучат неискренне и Пёнтека не обманут. Тот вновь наклонился к уху Мока, в очередной раз вызвав негодование обогнавших их молодых матерей: — Вы уже нашли убийцу. Это Изидор Фридлендер. Вчера вечером он признался в совершении этого преступления. Произошло это у нас в Коричневом доме на Нойдорфштрассе. Но пока об этом знаем только я и мой подчиненный Шмидт. Если вы захотите, мы оба присягнем, что это вы в полицайпрезидиуме принудили Фридлендера признать свою вину. — Пёнтек взял узкую ладонь Мока и сжал ее в кулак. — Запомните: именно так вы держите в руке собственную карьеру. Мок проснулся от собственного полузадушенного крика. Перина давила грудь, словно стокилограммовая плита. Мокрая от пота ночная рубашка закрутилась вокруг ног. Он отбросил перину, встал, прошел к себе в кабинет, зажег лампу под зеленым абажуром, стоящую на письменном столе, и расставил шахматы. Однако тщетно пытался он приглушить угрызения совести. Перед глазами по-прежнему стоял сон, увиденный перед пробуждением. Хромоногая девочка смотрела ему прямо в лицо. Несмотря на разделяющую их реку, он явственно видел ее глаза, полные ярости и ненависти. И еще он видел идущую к нему жену управляющего имением. Она подошла, покачивая бедрами. Он с удивлением взглянул на ее лицо в сыпи. Она села рядом с ним, высоко задрала платье, раздвинула ноги. Бедра и живот у нее были покрыты сифилитическими «бутонами». Советник широко распахнул окно и вернулся в безопасный круг зеленого света. Он знал, что не заснет до утра. У обеих героинь его сна были хорошо знакомые ему лица: у девочки — Мариетты фон дер Мальтен, у сифилитической Федры — Франсуазы Дебру. «Шлезише тагесцайтунг» от 19 мая 1933 года: Страница 1: Страница 3: «Фёлькишер беобахтер» от 20 мая 1933 года: Страница 1: «Берлинер моргенпост» от 21 мая 1933 года: Страница 2: «Бреслауэр цайтунг» от 2 июля 1933 года: Фрагмент интервью с криминальдиректором Эберхардом Моком, новым шефом криминальной полиции в полицайпрезидиуме Бреслау, страница 3: |
||
|