"Россия и Япония: стравить!" - читать интересную книгу автора (Кремлев Сергей)Глава 3 «Раса Ямато» и коммодор ПерриИстория древней Японии далеко не так уходит в глубь тысячелетий, как история Китая. Впрочем, забираться в самую глубь здесь нужды и нет. Однако для того чтобы лучше понимать ход событий более-менее современных, нам, уважаемый читатель, полезно будет хотя бы кратко узнать ход событий достаточно давних... Да и, смею уверить тебя, знать о них не только полезно, но и — интересно! Аборигены Японских островов жили морем: ловлей рыбы, моллюсков, крабов. Благо этого добра в прибрежных водах хватало, а до моря от любой точки Японии не насчитаешь и полутора сотен, а то и сотни километров. На полудикие острова приходили более цивилизованные переселенцы-колонисты с «китайского» материка, смешивались с аборигенами, оттесняли их к северу, но в конце концов тоже участвовали в формировании того народа, который потом назовет себя «расой Ямато» и станет известен во внешнем мире как японский. Особенно активно шел этот процесс в IV и V веках, а каналом проникновения китайских родов и китайской культуры на Японские острова была тогда Корея, уже познакомившаяся с китайской цивилизацией. Как я понимаю, аборигены Японских островов были людьми мужественными и привычными к стихиям. Япония — страна вулканов, цунами, землетрясений... Япония — это и океан, огромные волны, морские просторы и в то же время множество небольших и недалеко находящихся друг от друга островов с изрезанной береговой линией, с удобными бухтами. То есть сама природа воспитывала в островитянах и необходимую для выживания смелость, и легко удовлетворяемую любознательность. Что же до пришельцев с континента, то они, надо полагать, были менее закаленными, но зато — более образованными, более утонченными. Как говорится — в бурях рождается характер, в тиши зреет интеллект. Сплав стойкого характера аборигенов и континентальной культуры в едином народе, формирующемся, к тому же, в весьма своеобразной и богатой природной среде, обещал стать тоже весьма своеобразным и перспективным... И уже тогда в Японии, похоже, очень высоко ставилось значение знания. Сам термин «сиру», применявшийся к древним родовым старейшинам и выражающий понятие «управлять», буквально означает «знать». Как писал в своей «Истории Японии» 1939 года профессор Е. Жуков, «власть родового старейшины первоначально основывалась на том, что он был более сведущим, «знающим», чем остальные члены рода». Для древних народов это был подход далеко не повсеместный, ибо чаще ценилась у них сила не разума, а кулака. Впрочем, ценить во власти разум не очень-то умеет и большинство современных народов — начиная с народа русского. Но это так, к слову. В начале VIII века в Японии был принят первый законодательный акт по образованию. В столице и провинции началось создание системы государственных школ. Государственных, читатель! В начале VIII века... В Европе и через полтысячи лет после этого японского государственного акта отношение к образованию было несколько иным. И немало даже владетельных особ принципиально В Японии таких не то чтобы презирали... Таких там в правящем слое просто не было! И это, нетрадиционное для феодальных обществ мира, обстоятельство я прошу читателя запомнить. Мы к нему еще вернемся. Средневековое японское общество было строго структурировано. Однако такой выдающийся лидер в деле объединения Японии, как Ода Набунага, родившийся в 1534 году, был в юности всего лишь мелким феодалом. То есть принцип «каждый сверчок знай свой шесток» жестко не выдерживался — незаурядность «снизу» далеко не всегда встречала неприятие «сверху». Через восемь лет после появления на свет будущего грозного полководца и администратора — в 1542 году у южного побережья острова Кюсю впервые появился европейский корабль. Португальский... А через шестнадцать лет после этого первого «открытия» Японии двадцатичетырехлетний Ода при помощи своего сподвижника Тойотоми Хидэйоси и завезенного португальцами огнестрельного оружия начал серию своих славных походов по Японии. Ода и его преемник Хидэйоси были натурами незаурядными и жесткими. Хидэйоси, к слову, тоже происходил не из вельмож, а вообще из простого народа. Начинал он у Оды простым дружинником — асигару (так назывались пехотинцы из числа крестьян). Однако диктатура Ода Набунага существовала достаточно недолго — 14 лет. В 1582 году произошли события, которые вполне могли бы стать основой сюжета захватывающего голливудского боевика. В том году Ода готовился к решительной схватке с крупнейшим феодальным князем Мори. Для разгрома одного из союзников Мори — князя Тесю — он и отправил в провинцию Биттю экспедиционный корпус испытанного Хидэйоси. Чуть позднее Ода послал вдогонку Хидэйоси — на подмогу — другого своего ближайшего сотрудника и полководца — Акети Мицухидэ. Вначале рядовой самурай, Акети пользовался абсолютным доверием Ода, благодаря чему и выдвинулся в военачальники. И тут... И тут Акети, вместо того чтобы идти к своему другу Хидэйоси, вдруг повернул обратно и вошел во временную резиденцию Ода — храм Хоннодзи в Киото. Конечно, Ода удивился. Но мог ли он подумать, что долго удивляться ему не придется. Акети жестоко вырезал охрану Ода, а с ней — самого Ода и его старшего сына. Объяснения этой подлости историки так и не нашли. Но вот то, что спешно вернувшийся Хидэйоси временно помирился с Мори, бросился в погоню за Акети, настиг его и уничтожил вместе со всем отрядом — это историки нам сообщают. Приятно все же узнать, что негодяям порой быстро воздавалось по делам их. Хотя бы и века назад... Достаточно скоро Хидэйоси стал окончательным хозяином Японии и уже почти окончательным ее объединителем. Он же окончательно закрепостил крестьян и ввел трехсословную систему: дворянство (самураи), крестьяне (хякусе) и горожане (темин). Заметим, что тут отсутствует духовенство. Деталь, для многих народов в то время тоже не очень-то характерная. Ода держал буддистских монахов и монастыри за смертельных врагов. Хидэйоси был в этом вопросе умереннее, подходя к проблеме чисто утилитарно: пока монахи в дела государства не суются — пусть молятся, а сунутся — тогда можно и нужно дать им по шапке... Что же до материальных привилегий... А зачем они «божьим людям»? Имя Хидэйоси легендарно в Японии и потому, что он предпринял ряд масштабных экспедиций — в том числе в Корею... Он хотел завоевать Корею, Формозу-Тайвань, Филиппины и Китай, перенеся столицу в китайский город Нинбо. Реально же удалось на какое-то время покорить лишь Корею, но уже на этом деле истощился почти весь запас ресурсов и средств, накопленных Японией того времени. Пыл внешнеполитических авантюр угас. Хотя, как показала уже новейшая история Японии, не навсегда. После смерти Хидэйоси в 1598 году начинается «эра Токугавы», названная по имени первого из сегунов Токугав — Иэясу. Закончилась она лишь в 1867 году в ходе «революции Мэйдзи», когда пятнадцатый и последний сегун из рода Токугав, Токугава Кэйки вынужден был заявить об отречении и о возвращении власти императору. А основатель сегуната, Токугава Иэясу, стал сегуном, то есть военно-феодальным правителем Японии (дословно — «великий полководец, победитель варваров») в 1603 году, заставив императора Японии присвоить ему этот титул, известный в Японии с XII века. По смыслу токугавского законодательства император не должен был «снисходить» до какого-либо общения с подданными. И он — под бдительным оком сегунов — «не снисходил». Разнообразила жизнь «киотского затворника» лишь «придворная знать», жалованье которой платил тот же сегун. Такой вот своеобразной издавна была у японцев императорская «власть», уважаемый мой читатель. Богатейший феодальный владетель Японии — первый Токугава — тоже был выдающимся соратником Оды. Токугава контролировал четверть всего рисового дохода страны. И власть Хидэйоси признавал постольку, поскольку тот его не трогал. С 1598 по 1603 год Токугава официально считался опекуном законного наследника Хидэйоси — Хидэйори. Потом это ему надоело, и он (ах, пардон — не он, а император) провозгласил себя (то есть я имею в виду, что его провозгласил император) сегуном. Да, император в Японии уже тогда лишь царствовал, но не правил. Токугава разделил все население не на три, а на четыре сословия: самураев, крестьян, ремесленников и купцов. Заметим, что и тут духовенства как отдельного сословия нет. Видно, у соратников Оды, оставшихся ему верными, были не только горячие сердца в груди, но и неглупые головы на плечах. И эту последнюю (тоже не частую для «верхов») особенность правящие слои Японии пронесли через века — что сослужило и им, и японскому народу службу впоследствии немалую. К 1600 году японцы уже более полувека знали из европейцев лишь португальцев и испанцев, но накануне нового, XVII века на голландском торговом судне в Японию прибывает англичанин Адамс, и в Японии начинается период англо-голландской торговли. Взбешенные испанцы-католики начали интриги. А закончились они тем, что в 1614 году был обнародован указ о полном и безоговорочном запрещении христианства, потому что католицизм уже пустил в Стране восходящего солнца корни достаточно глубокие. Причем иезуиты — это тебе не буддийские монахи... Первые сегуны — правители Японии, надо отдать им должное, поняли это вовремя. Страсти религиозные смешивались со страстями социальными. В 1637 году на полуострове Симабара началось то Симабарское восстание, после которого сын Иэясу Токугава — Иэмицу решил закрыть Японию для иностранцев (кроме китайцев и корейцев) и запретить выезд японцев из Японии. Другими словами, он решил полностью изолировать страну от всякого иностранного влияния. И — изолировал! В «императорском» указе говорилось: Одной из побудительных причин здесь выступала решимость сегуна пресечь распространение христианства, подрывающего основы государственного строя в интересах чуждых японцам сил. В 1640 году из Макао к сегуну была послана с подарками специальная португальская миссия. Ехала она для того, чтобы Иэмицу пересмотрел запрет. Однако результат оказался неожиданным — почти весь состав миссии был казнен. Лишь нескольких человек из посольской свиты оставили в живых и отправили восвояси в Макао для передачи документа, где было сказано, что «португальцы не должны больше думать о нас, как будто бы нас нет больше на свете». Так что, уважаемый читатель, далеко не в XX веке был изобретен пресловутый «железный занавес»... Всякий португальский или испанский корабль, приходящий к японским берегам, подлежал немедленному уничтожению, а его экипаж — смертной казни. Японец, заброшенный в чужие земли кораблекрушением, навсегда лишался права вернуться на родину. Из европейцев частичное исключение было сделано лишь для голландцев. Они могли торговать на небольшом островке Дэсима близ порта Нагасаки. Но и там они были на положении заключенных. Голландцев это, впрочем, не очень-то смущало — они вывозили из Японии золото и серебро. Вообще-то, особого избытка этих двух вечных «эквивалентов счастья» в Японии не было. Да и существует ли где-либо лишний драгметалл? Однако расставаться с ним японцев вынуждала необходимость — взамен золота и серебра они получали огнестрельное оружие. А платить за него ничем иным, кроме презренного, но отнюдь не презираемого металла, Япония не могла. Впрочем, по мере того как арсеналы заполнялись, а японские мастера сами осваивали оружейное производство, сворачивалась торговля и с Голландией. Вначале был ограничен, а потом запрещен вывоз золота. В 1685 году до 130 тонн была снижена норма вывоза серебра и ограничен вывоз меди. В Нагасаки приходило два-три голландских корабля в год, с 1715 года разрешалось приходить двум, а с 1790-го — лишь одному. В 1790 году вывоз серебра японцы ограничили вообще 30 тоннами. С началом XIX века ситуация не изменилась. В мире, в котором сильные державы начали усиленную колонизацию всего, что плохо лежало (точнее — было плохо защищено!), Япония была по-прежнему предоставлена самой себе. Ситуация, читатель, просто-таки невероятная и уж точно в мировой истории уникальная. И лично я такое благодушное отношение алчного и далеко технологически обогнавшего Японию Запада к японским претензиям на «закрытость» могу объяснить лишь крайней сырьевой бедностью Японии. Япония во внешний мир не шла, но и ее не трогали. С воцарением первых сегунов Токугава и изгнанием европейцев на Японских островах наступил Великий мир, благодетельствовавший их более двухсот пятидесяти лет. Многие самураи, носившие на поясе традиционные мечи, не знали даже, как ими пользоваться! Японское общество как бы закапсулировалось. Жизнь в нем текла не то чтобы вяло, но без того, что спортсмены называют «алертностью» («подтянутостью»). О тогдашнем своеобразном социальном тонусе японцев говорит уже то, что полтора века — почти до самой «революции Мэйдзи» — население Японии По данным правительственных переписей, в 1726 году население страны исчислялось в 26,5 миллиона человек, в 1750-м — в 26 миллионов, в 1804-м — в 25,5 миллиона и в 1846-м — в 27 миллионов. Не исключаю, что у читателя возникнет вопрос: а может, японцы в своем стремлении быть самобытными зашли так далеко, что просто не проявляли к процессам, обуславливающим прирост народонаселения, никакой склонности? Да нет, пожалуй — нет. Не говоря уже о блестящих эротических гравюрах Хокусаи, об обратном свидетельствует и статистика. Когда жизнь веселела, японцев прибавлялось сразу заметно. Скажем, во время «революции Мэйдзи» в 1868 году в Японии было 30 миллионов человек (за двадцать лет прирост — три миллиона). А вскоре после «революции», в 1883 году, — уже 37,5 миллиона человек (семь с половиной миллионов за пятнадцать лет). Дальше — больше! В 1925 году японцев насчитывалось 59,7 миллиона, в 1935-м — 69 миллионов, а в 1940-м — 73. Но тогда это была уже совсем другая Япония. Где-то гремели громы Полтавы и войн Фридриха Великого, Великой Французской революции и Маренго, Трафальгарского сражения и Аустерлица, Бородина и лейпцигской «Битвы народов»... Волей европейских масонов рождались Североамериканские Соединенные Штаты, а трудом народов рождался новый промышленный век. Жан-Жак Руссо, Фурье и Маркс задумывались о строении общества, а Пьер Симон Лаплас — о строении Вселенной. Где-то бурлили великие события, делались великие открытия, а Япония все подглядывала за ними через узкую «голландскую» щелку да за счет периодической посылки секретных эмиссаров в Китай и Европу... В мире рождалась новая жизнь. А в Японии не рождались даже дети. Вообще-то я не хочу сказать, что Япония пребывала в некой тотальной цивилизационной спячке... Скажем, искусство... Оно ведь — если оно, конечно, искусство — отражает психологическое состояние общества получше любых социологических опросов. И даже антиискусство (тот же поп-модерн или квази-реализм Ильи Глазунова) говорит о состоянии умов и душ в обществе также немало. Так вот, я смотрю на гравюру Хиросиге Андо из серии «53 вида Токайдо»... Это Япония 1834 года. Но ощущение такое, будто наш современник привел нас на уютную улицу современного небольшого городка, полного воздуха и света... Годы жизни великого Утамаро — с 1753 по 1806-й. Годы жизни великого Хокусаи — с 1760 по 1849-й... В искусстве Европы того и более позднего времени — сплошь и рядом академизм или разного рода А гравюры японских мастеров естественны, как небо и море, как птицы и травы, как простые человеческие чувства и как сама быстротечная жизнь... Нет, Япония не хлебала лаптем щи не только потому, что японцы не носили лаптей и щей не варили... И даже в состоянии самоизоляции Япония была, в общем-то, цивилизационно состоятельным обществом. Однако психологически Япония первой половины XIX века была по отношению к внешнему миру чем-то вроде дремлющего зимой дерева. Соки в нем есть, и есть воля к жизни... Но при взгляде на него извне дерево выглядит чуть ли не мертвым. Хотя на самом деле просто не пришла еще для него пора бурления накопленных соков. Проходили годы... Сама по себе Япония интересовала внешний мир по-прежнему не очень-то. Однако была удобна как база для Америки на пути к Китаю, к России. Америка за Японию и принялась... В 1837 году американский корабль «Моррисон» приблизился к японским берегам, был обстрелян береговыми батареями в районе бухты Урага и поспешно удалился. Через восемь лет к той же бухте Урага подошла экспедиция коммодора Бидля из двух кораблей и с полномочиями конгресса США на переговоры. Простояв в бухте 10 дней, Бидль (на этот раз не обстрелянный) удалился восвояси. Но «вскрытие» Японии становилось делом считаных лет. 8 июля 1853 года уже в бухту Эдо прибывает «с визитом» коммодор Перри — во главе эскадры из 4 военных кораблей с экипажем в 560 человек и при пушках, многозначительно направленных на берег. Ошеломленным чиновникам сегуна Перри привез: а) письмо президента Фильмора; б) модели машин; в) кучу мелких механизмов; г) предложение с ответом не торопиться; д) сообщение о том, что снимается с якоря и уходит в Китай, и... е) второе сообщение о том, что к весне он вернется в Эдо за ответом. Вернулся коммодор даже раньше, чем растаял снег, — в феврале 1854 года. Десять кораблей. Две тысячи человек экипажа. И звездно-полосатый флаг над каждым из кораблей и над каждым из бравых янки на их палубах... Вот это «посольство»! Результат сказаться не замедлил: через шесть недель был подписан первый японо-американский договор. Америка получала в Японии свои первые топливные и продовольственные «станции». Есть японская гравюра тех времен, где корабль Перри в водах Токийского залива, заслоняющий полгоризонта, и подплывающие к нему японцы в ярких разноцветных лодках под японскими флагами великолепно иллюстрируют вызревающую в Штатах политику канонерок. Нет, было, было все же у японцев и чувство жизни, и чувство историзма. Приезд в страну первого консула США Таунсенда Гарриса практически совпал с англо-французской «опиумной» интервенцией в Китае. И в качестве первого «доброго совета» Гаррис порекомендовал японцам в отношениях с «цивилизацией» не артачиться. Мол, видите, как приходится нам обращаться у вас под боком с вашим несговорчивым континентальным соседом. Возможно, что это был единственный в истории США случай, когда янки постарались в тот момент не только для себя, но и для Европы. Ведь японцы «совету» Гарриса вняли и быстренько подписали серию абсолютно неравноправных торговых договоров со Штатами, Голландией, Англией, Францией и даже с Россией. Иностранцы в Японии приобретали права экстерриториальности и супервыгодные таможенные льготы. Но тогда воспользоваться плодами усилий решительных Перри и Гарриса в полной мере Америка не смогла — помешала начавшаяся в Штатах Гражданская война Севера и Юга 1861 — 1865 годов. И на первое место в «разработке» японских рынков выдвигается Англия. Впрочем, в деле подавления антизападных настроений в Японии Англия и ее конкуренты действуют согласно — в 1864 году объединенная англо-франко-американо-голландская эскадра бомбардирует японские батареи в проливе Симоносеки, обстрелявшие иностранные суда. Соответственно, и токугавский сегунат, уже юлящий перед внешней силой, и сторонники нового «закрытия» Японии были обречены. Краткий очерк истории Японии, вышедший в 1939 году из-под пера профессора Жукова, описывает ситуацию так: «Японская интеллигенция — «разночинцы» самурайско-буржуазного происхождения — со времени прихода в Японию европейцев впервые в широких масштабах столкнулись с буржуазной культурой Запада... Токугавская узость мысли, полицейская регламентация, феодальный произвол казались особенно нетерпимыми передовым людям из среды молодой японской интеллигенции. По существу эта интеллигенция в острой форме выражала чаяния и политические притязания буржуазного класса, находившегося в Японии еще в периоде первоначального становления и самоутверждения». Тут хорошо уловлено то основное, что обеспечило перелом ситуации, — напор молодых, подлинно национальных сил, не желающих, чтобы их Родина стала задворками мира. Слышите, молодые русские ребята? Да и не очень уже молодые их матери и отцы? В 1866 году умер сегун Иэмоти Токугава. Новым сегуном (как оказалось — и последним) стал Кэйки, до этого бывший четыре года регентом при Иэмоти. В 1867 году в древней столице Японии Киото умер и император Комэй. Его сыну Муцухито было тогда 15 лет, и новый император-подросток становится знаменем (не более того, но...) обновления Японии. Да, феодальный сегунат был обречен... Обречен и потому, что по стране начались крестьянские восстания. И потому, что подчиняться токугавской администрации отказывались города. Поддерживала ее лишь токугавская столица Иеддо-Эдо (будущий Токио), где располагалась «бакуфу» — ставка сегуна. Против сегуната выступал и блок феодальных князей-даймьо при финансовой поддержке богатейшего банкирского дома Мицуи. Деталь, безусловно, важнейшая! Сегунат мешал и Англии, которая обещала моральную поддержку походу антисегунских сил на Эдо. Промежуточный финиш наступил в ноябре 1867 года, когда Кэйки пригласил всех виднейших даймьо на совещание в Киото, где в присутствии Муцухито заявил о своем намерении сложить власть. Однако на самом деле крупнейший феодал Кэйки, контролировавший более половины Японии, был склонен еще побороться. Поэтому окончательно сегунат «финишировал» в 1868 году, после поражения войск Кэйки при Фусими. Самого экс-сегуна спасли военные французские моряки (Франция в противовес Англии поддерживала Кэйки). Французы высадились в Иокосуке и пригрозили, что если Кзйки будет убит, то они начнут интервенцию. События двух бурных лет — борьба кланов князей с сегуном, крестьянские волнения и волнения в городах, сражения, победы одних и поражения других в гражданской, по сути, войне — положили начало смуте до второй половины 70-х годов. Кульминацией феодально-самурайского сопротивления стало противоправительственное восстание самураев из клана Сацума в 1877 году. Главой и сердцем восстания был военный министр Сайго Такамори. Он открыто призывал повторить давний поход Хидейоси на Корею (даром что те давние походы кончились ничем) и собирал вокруг себя молодых безработных самураев, лишенных правительством Мэйдзи «рисовой стипендии» и старинного права носить два меча. Штабом Сайго была военная школа в вотчине клана Сацума — городе Кагосима. Семь тысяч курсантов изучали там кроме европейской военной науки также и основы «самурайского мировоззрения». В 1877 году Сайго выступил. И сразу же совершил стратегическую ошибку. Он осадил крупный административный центр Юга — Кумамото. А там располагался многочисленный гарнизон правительственных войск, состоявший не из самураев, а из призывных солдат, набранных в армию по новому закону 1872 года о всеобщей воинской повинности. И эта осада связала все действия Сайго. Залогом успеха полководца Наполеон считал умение быть в нужное время в нужном месте. Однако место Сайго выбрал явно неудачно. Да и время работало не на него — как в прямом, так и в переносном смысле слова. У Сайго было 40 тысяч человек. Общее количество правительственных войск составляло через три месяца после начала мятежа 60 тысяч плюс добровольцы. Поэтому столкновение двух сил оказалось исключительно ожесточенным и кровавым (с обеих сторон было убито 60 тысяч и ранено 10 тысяч). Но поражение войскам Сайго правительство Мэйдзи нанесло, а мятеж был обезглавлен. Причем обезглавлен — в буквальном смысле! После краха под Кумамото Сайго бежал в Кагосиму. Теперь уже был осажден он, и правительство начало бомбардировку Кагосима. Сайго был ранен и, не желая сдаваться в плен, «попросил — как сообщает профессор Жуков, — одного из своих вассалов отрубить ему голову, что тот и исполнил». То есть нечто вроде гражданской войны длилось на Японских островах почти 10 лет. Но именно период 1867 — 1868 годов был назван «Мэйдзи исин» («реставрация Мэйдзи»), или «революция Мэйдзи». Эпоха каждого японского императора получает свое наименование, и годы правления Муцухито были заранее определены как «просвещенное правление» — «Мэйдзи». Так оно, в общем-то, и вышло. Капиталистический старт Японии был более чем впечатляющим. Конечно, на волне смут и реформ наверх выплывало всякое и всякие... Вот одна из примет эпохи. Уже после разгрома Сайго группой участников мятежа был послан в Токио (бывший Эдо) самурай Иокояма — с петицией к правительству. Иокояма, сам написавший эту петицию-памфлет, вручил ее чиновникам и тут же сделал себе харакири. Все эти обвинения были высказаны, в общем-то, по адресу. Но если бы все обстояло только так и простой народ (а не лишившиеся казенных «пенсий» и риса самураи) голодал, то ни о каком росте, скажем, населения, и речи быть не могло. А в стране массово начали появляться новые маленькие японцы. И не только они, но и много еще чего другого — нового и непривычного, но полезного и нужного. Так что сентенции Иокоямы в чем-то напоминали критику новаторов-большевиков провалившимися белыми-дворянами. Белые не во всем были не правы, но будущее объективно было не за ними, так же как и в Японии будущее было не за консервативной частью самурайства. В 1872 году первая японская железная дорога соединила Эдо, переименованный в Токио, с портом Иокагама. В 1873 году было положено начало современной японской металлургии. Но тут первый опыт был неудачным — через 10 лет завод вблизи железных рудников Камаиси в префектуре Ивате закрылся. И лишь в 1901 году начал успешно работать крупнейший государственный металлургический завод Явата. Началось же все в 1868 году... Тогда 3 января был издан императорский манифесте решением «утвердить отставку правительства Токугава... упразднить власть сегуна... восстановить императорскую власть». Итак, формально все проходило под лозунгом «восстановления власти императора», откуда потом и пошел термин «реставрация» (что и означает, собственно, «восстановление»). 6 апреля 1868 года император (к слову, японцы именуют его не «микадо», а «тенно») Мэйдзи в торжественной обстановке принес клятву, состоявшую из пяти пунктов. Провозглашалось вот что: « . Это была, конечно, декларация, но ее дух был не Что интересно, уважаемый читатель! В ту действительно бурную и незаурядную эпоху в Японии не выдвинулся какой-то конкретный мощный национальный лидер. Были, конечно, в «революции Мэйдзи» фигуры яркие и деятельные — иначе и быть не могло в любом успешном политическом предприятии. Но это была группа. Однако группа была и мощной, и динамичной. И вот у этой группы лидеры были. Именно — лидеры, а не лидер... Лишний раз в этом можно убедиться, познакомившись с оценкой видного китайского просветителя конца XIX — начала XX века Хуан Цзунсяня... Он (как и неудачливые китайские реформаторы Кан Ювэй, Лян Цичао, Тан Цайчан) с явной восхищенной завистью к Японии и с надеждой на то, что такие люди появятся и в Китае, то и дело говорил и писал об огромной роли «двух-трех великих героев, которые возглавили движение и заложили фундамент для обновления нации». Лян Цичао писал о «группе просвещенных, передовых мыслителей, смело действующих в духе времени». Подлинным вдохновителем японских реформ стала сама Историческая Необходимость. Однако счастье Японии (а может, и ее особенность) было в том, что за этим «лидером» пошли уже конкретные люди... И, пожалуй, мало кто до этого из руководителей государств мира мыслил и действовал так рационально, как это было с руководителями «реставрации-революции Мэйдзи». И я сейчас кое о ком из них немного расскажу. Тосимити Окубо в 1867 году было 35 лет. Такамаса Кидо — 34. Оба — самураи. И оба играли в «реставрации Мэйдзи» роль видную и завидную. Окуба прожил 46 лет (в 1878 году его убил самурай-реакционер), Кидо — и того меньше — 44 года. В первом правительстве Мэйдзи Окуба был министром финансов, а через десять лет, будучи уже министром внутренних дел, именно он вместе с другим участником «революции Мэйдзи» 39-летнем военным министром генералом Ямагатой подавлял мятеж Сайго (за что и заплатил жизнью). Вместе с Кидо Окуба подготовил и провел административную реформу в Японии. Сторонник централизации власти, Кидо усреднял чисто самурайские амбиции феодалов и нетерпеливой молодой японской буржуазии. В 1871 году он входил в состав посольств, посланных в США и Европу с целью добиться пересмотра неравноправных для Японии Ансэйских договоров. Договоры были так названы по официальному именованию времени царствования императора Комэй — эпоха Ансэй («спокойствие»). Ирония истории — как раз в годы Ансэй (1854 — 1860) Япония спокойствия и лишилась. Что же касается договоров, то это была, уважаемый читатель, целая куча бумаг: американо-японский договор 1854 года (подписан в Иокогаме, а дополнительные статьи — в Симоде), американо-японская конвенция 1857 года, американо-японский торговый договор 1358 года, англо-японский договор 1855 года, англо-японский торговый договор 1858 года, голландско-японские договоры 1856 и 1858 годов, франко-японский и русско-японский торговые договоры 1858 года... Так что Кидо с коллегами работы хватало, и не их вина, что тогда из посольств ничего не вышло — только в период с 1894 по 1911 год унизительные и невыгодные для Японии договоры были заменены равноправными. Руководителю конституционной комиссии Хиробуми Ито (тоже самураю) к началу «революции Мэйдзи» было 26 лет (когда он возглавил первый японский кабинет министров европейского образца в 1885 году, ему было 44 года, а когда его конституция увидела свет — уже 47). За четыре года до событий Мэйдзи двадцатидвухлетний Ито под видом матроса отправился в Англию учиться. Добрался он до Лондона вместе с двадцативосьмилетним Иноуэ Каору (потом занимал многие министерские посты, в том числе и министра иностранных дел). Тогда за это в Японии грозила смертная казнь. Много позже Ито сыграл большую роль в заключении англояпонского союзного договора, но прославился он как «японский Бисмарк». Такое свое прозвище он заслужил вдвойне — и потому, что старался иметь «железного канцлера» за политический образец, и потому, что был сторонником дружественных, а не враждебных отношений Японии с Россией. Ито восторгался Бисмарком и — как написал о нем профессор Жуков — «сам признавал, что из своих заграничных странствий наибольший опыт для заимствования он приобрел в Германии». А что? Ведь и объединенная Германия Бисмарка тогда поднималась мощно и быстро. Японские ученики явно умели выбирать себе подходящих учителей! Это поколение политиков оказалось при деле действительно в нужное время и в нужном месте. Потому-то они и обретали успех. Ито, между прочим, создал в Японии новое титулование знати — взамен титулов сегуната. Особая квалификационная комиссия разделила 500 вновь вводимых наследственных титулов так: 12 князей, 24 маркиза, 74 графа, 321 виконт и 69 баронов. Сам Ито стал графом (потом — маркизом) и в разное время лично «снял пробу» почти со всех высших постов, последовательно возглавляя те государственные учреждения, которые сам же и создавал. Ито принадлежат комментарии к конституции, и один государственный тезис Ито заслуживает особого внимания. Статья 27 главы II конституции гласила: «Собственность каждого японского подданного неприкосновенна. Изъятия, необходимые в интересах общественной пользы, определяются законом». Ито истолковывал эту статью так: То есть крупнейший буржуазный реформатор Японии с самого начала реформ не рассматривал частную собственность как священную и ясно давал понять всем, что при государственной необходимости новая Япония будет эту «священную корову» доить в той мере, в какой будет сочтено необходимым. И этот принцип (который, как любой принцип, далеко не всегда соблюдался, но все же и не остался только на бумаге) отнюдь не сковал частной инициативы — развивалась Япония бурно и смело! Позднее Ито в качестве генерального резидента в Корее много сделал для японской аннексии Кореи. Назначенный в 1909 году председателем Тайного совета, он был убит в Харбине корейским националистом. Пули, убившие Ито, просвистели рядом с головой Владимира Николаевича Коковцова, который приехал в Харбин специально на встречу с японцем. Ито приезжал в Петербург в ноябре 1901 года. Для самого Ито это была скорее искренняя попытка установить с Россией доверительные отношения. Увы, для многих в Японии это был скорее маневр в интересах быстрейшего заключения англо-японского союзного договора. Однако Ито принадлежал к тем влиятельным фигурам, о которых младший коллега Ито — Кикудзиро Иссии писал позднее в своих «Дипломатических комментариях» так: «В Японии была небольшая группа лиц, в том числе некоторые влиятельные фигуры, которые считали, что дальневосточные вопросы желательнее решать в согласии с Россией». Во времена «вскрытия» Японии, в 1853 — 1854 годах, всем этим людям было немногим более двадцати лет. На их глазах Япония менялась, и на их глазах Родину начали унижать. Причем отпор силой был невозможен. Невозможен потому, что у Японии не было силы и близко равной силе чужой, внешней, пришлой... Сердце призывало — надо бороться за новую Японию с полной самоотдачей, самоотверженно. Ум подсказывал метод — освоить знание и умение пришельцев и сравняться с ними в силе. Когда будущие реформаторы возмужали и когда условия для реформ созрели, они начали действовать. И победили! Сердце и ум властвующих! Как важно, чтобы сердце облагораживало ум, а ум мыслил верно и рационально... Японские политики-реформаторы мыслили рационально, однако ходили, собственно, по лезвию самурайского меча. В 1889 году — году принятия японской конституции — за чрезмерное пристрастие к европейской культуре был убит министр Мори, а в октябре этого же года министр иностранных дел Окума лишился ноги после взрыва брошенной в него бомбы. Тесно связанный с обретающей могущество фирмой «Мицубиси», Окума и после этого играл в жизни Японии первые роли — был «премьером войны» в 1914 году, в 1915 году предъявил Китаю знаменитые «Двадцать одно требование». А вот князь Ивакура Томоми — министр юстиции Мэйдзи — после неудачного покушения на него от политической деятельности отошел. Мацуката Масайоси из клана Сацума тоже имел дела с «Мицубиси». Родился чуть позже своих старших товарищей — в 1840 году. Начало эпохи Мэйдзи он встретил двадцатисемилетним. Когда Масайоси исполнилось тридцать четыре, возникла мелкая пароходная компания «Мицубиси». Но в Японии тогда выходцы из мелких самураев вершили большие дела, а мелкие фирмы, руководимые энергичными людьми, быстро вырастали в могучие промышленные концерны. В новой Японии Масайоси пришлось побывать и министром финансов, и премьером, и хранителем имперской печати. Он оказался предпоследним из «генро», а последним был Киммоти Сайондзи. Сайондзи был моложе Масайоси на девять лет. В число «генро» он вошел в 1912 году, когда этот специфически японский орган высшего управления разменял уже пятый десяток. «Генро» буквально значит «старейшины государства». Титул и государственная роль «генро» не были предусмотрены никакими законодательными актами. Создавался институт «генро» в ходе перестройки Мэйдзи, а по своему составу и смыслу был институтом предельно олигархическим. Собственно, «генро», формально считавшиеся советниками императора, — это вожди и доверенные лица четырех ведущих феодальных кланов: Сацума, Тесю, Тоса и Хидзен. Именно эти вожди инициировали свержение сегуна (или, во всяком случае, согласились с этой идеей). Первые тридцать лет пореформенного режима эта узкая группа была — по определению первого издания БСЭ — «абсолютным хозяином государства». Вряд ли это было так на самом деле... У государства, созданию которого отдало силы, ум, душу, кровь, а то и жизнь целое поколение японцев из самурайской среды, была намного более широкая общественная база, чем это могли обеспечить любые олигархи. Но к концу XIX века и позднее состав «генро» выглядел как список высших и отнюдь не свадебных государственных фигур. Ямагата... Ито... Иноуэ... Ояма... Мацуката... Кацура... Сайондзи... Окума... Ито пробирался в Европу учиться, рискуя жизнью. Генерал Таро Кацура в 70-е годы учился в Германии на государственные деньги. В 1898 году в возрасте сорока одного года он стал военным министром и был им до 1901 года. А потом, назначенный уже премьером, он оказался вдохновителем и организатором англо-японского союза. (Впрочем, замечу я в скобках, если бы не желание «англичанки» подгадить по мере сил, и желательно чужими руками, русским дальневосточным делам, то ничего у Кацуры не вышло бы... Япония не столько стремилась к союзу с Англией, сколько Англия ее в такой союз втягивала, опасаясь, как бы на союз с Японией не пошла Россия. А дальневосточная активность России пугала не одних лишь бриттов. Ведь такая активность осложняла втягивание России в планируемую Золотой Элитой европейскую войну.) Кацура же привел Японию к войне с Россией. Хотя и тут было бы вернее сказать, что к войне с Японией Россию привела сама Россия Романовых, поддававшихся на провокации всяких там витте, безобразовых, абаз, вогаков и прочих (с этими «героями эпохи» мы позднее познакомимся). Аритомо Ямагата был старше Кацуры почти на десять лет и был премьером в самом конце «века реформ». Его сменил Ито, а Ито сменил Кацура. В Русско-японскую войну Ямагата был начальником Генерального штаба. Все это были деятельные и смелые люди. И они не очень-то высоко ценили Россию того Романова, который называл их «макашками» и который еще наследником, во время своего визита в Японию, получил от «макашки» саблей по голове. Они поглядывали на Россию с пренебрежением. Но разве не заслуживали его, уважаемый мой читатель, горе-управленцы типа Муравьева (не-Амурского), Витте, Родзянки, Бирюлева, Сухомлинова? И заслуживала ли иного свора великих князей? Сам глава августейшей фамилии? Задумаемся, дорогой мой читатель! Ведь и деятели клана «генро», и элита романовской России вели свои государства и народы к Мукдену и Цусиме — двум ключевым битвам Русско-японской войны на суше и на море. Однако вели-то они их к разному и по-разному! Великородные великосветские паразиты вели нас к позору поражений. А деятели эпохи Мэйдзи вели японцев к победам и державной мощи. Так можем ли мы осуждать их за это? Я не испытываю к ним любви, да и чувств особо добрых не испытываю. Ведь как ни крути, а почти все они оказались врагами не только и не столько Романовых, сколько России. Но уважать я их уважаю уже потому, что при всей своей спеси и всем политиканстве (под конец «века реформ» некоторые кабинеты не держались и полугода) эти лидеры Японии были действительно ее лидерами. Япония менялась стремительно, осмысленно. И уже было ясно, что в новом, XX веке у нее будет бурное и большое будущее. Однако ясности в том, каким оно будет в отношениях с внешним миром, не наблюдалось... Да, будущее Японии было в этом отношении неопределенным уже потому, что все более и более портились ее отношения с той единственной мировой державой, которая могла бы к своей выгоде дополнять Японию на Дальнем Востоке так, как она же могла бы дополнять к своей выгоде Германию на Западе. Я имею в виду, конечно же, нашу Россию. В Японии были влиятельные фигуры, которые считали, что дальневосточные вопросы желательнее решать в согласии с ней. Да вот только вне Японии было много еще более влиятельных фигур, для которых русско-японское партнерство было таким же неприемлемым и гибельным, как партнерство русско-германское. Хватало таких и в самой Японии. Слава Хидейоси, ходившего походами на Корею, не давала таким покоя... Впрочем, пока что и Япония, и Россия, и мы с тобой, уважаемый мой читатель, все еще не вышли за пределы японского «века реформ»... Первая конституция Японии была опубликована 11 февраля 1889 года, и вскоре были назначены парламентские выборы. Среди возникающих партий сами названия отражали процессы эпохи: Партия нуждающихся (Комминто), Конституционно-либеральная партия, Партия реформ и прогресса, Императорская партия... Политические партии в Японии тогда только-только сформировались, но политиканство уже набрало там полную сипу. Так, лидер организации «дайдо данкецу» Гото Сиодзиро, боровшийся против клановых правительств, накануне выборов вышел из руководства оппозиции и сам стал членом правительства. Становилась популярной министерская чехарда и смена недолговечных кабинетов. Избирательный закон устанавливал имущественный ценз в виде требования уплаты прямых налогов не менее 15 иен в год. В результате в первых выборах 1 июля 1890 года участвовало всего около 1 процента населения страны. 130 из 300 мест в парламенте получила Либеральная партия, а Партия реформ — 41 место. Председателем парламента стал Ито, а генерал (впоследствии — маршал и председатель Тайного совета) Аримото Ямагата сформировал правительство меньшинства. Япония строила себя сразу по всем направлениям, но важнейшим была, конечно, экономика. За один только 1889 год новые капиталовложения в Японии составляли 72 миллиона иен, причем 60 миллионов приходилось на промышленность. Это было в 10 раз больше, чем в 1886 году. Для Японии не существовало серьезной внешней угрозы, и она начинала не с тяжелой, а с легкой промышленности, дающей быстрый оборот и хорошую прибыль. Развивалось текстильное производство. Поэтому структура японского «пролетариата» в первый период оказалась своеобразной. В 1882 году из 50 тысяч промышленных рабочих 69% составляли... женщины. Если учесть, что широко использовался и детский труд, то картина получается впечатляющая. И даже в 1895 году из общего количества рабочих в 425 тысяч человек женщин было около 250 тысяч. Сложно было с сельским хозяйством. В том же 1889 году из-за неурожая половину потребляемого японцами риса пришлось ввезти из-за границы. На производство риса на одном акре в Японии расходовалось 110 человекодней. В Техасе и Луизиане для производства того же количества риса затрачивалось 2 человекодня и одна упряжка на полтора дня. Честная статистика, уважаемый мой читатель, иногда увлекает больше, чем авантюрный роман... Ну разве не впечатляет тот факт, что Англия увеличила тоннаж своего торгового флота с 1891 по 1907 год на 91 процент, Франция — на 49 и даже Германия и США — на 222 и 217, а вот Япония — на 704 (семьсот четыре)! Конечно, в абсолютных цифрах (611 тысяч регистровых тонн к 1907 году) Япония уступала Англии в 16 раз, Германии — в 3,5 раза, а США — в 2 раза. Но Япония уже почти догнала Францию и обогнала Италию! А телеграфная сеть! Начав в конце 80-х годов XIX века с нуля, Япония имела через десять лет уже почти 3 тысячи километров телеграфных линий, а к 1908 году — более 8 тысяч. Да, Германия имела тогда уже 30 тысяч километров, Франция — 43 тысячи, а Америка — целых 93! Но та же Италия протянула по своей территории всего 2 тысячи километров телеграфа. В Европе! В 1892 году Япония впервые начинает выплавлять высококачественную сталь по методу Бессемера, а в 1893 году производит первый отечественный паровоз. В 1909 году сберегательные кассы Японии имели 8 миллионов вкладчиков, а английские — 11 миллионов. При этом на одного среднего японского вкладчика приходился вклад в 1 фунт 5 шиллингов и 1 пенс, а на английского — почти 15 фунтов. Конечно, достаток среднего японца и среднего англичанина были несравнимы. Несравнимы были уровни механизации труда да и почти все абсолютные показатели. Но такими же несравнимыми — но уже в пользу Японии — были и темпы прогресса Британии и Японии. И не только Британии... До этого в истории мира был лишь один пример быстрого и тотального броска большой страны к качественно новой жизни и новому уровню государственной мощи... Так споро прорубала свое «окно в Европу» петровская Россия. Но и она не шагала так стремительно, как хотел бы этого великий наш царь-реформатор. А вот Япония шагала. И лишь опять-таки Россия, но уже Россия социалистическая, позднее оспорила у Японии первенство в темпах роста... |
|
|