"Шестнадцать зажженных свечей" - читать интересную книгу автора (Минутко Игорь Александрович)

Глава седьмая

Был воскресный день.

К Косте пришел Жгут. Удивительно! Теперь Жгут стал тенью Кости Пчелкина.

«С тобой интересней, — кратко объяснил он. — И ты на психику не давишь».

«Это как?» — не понял Костя.

«Обыкновенно, — не стал распространяться Жгут. — И матери обещал помочь, В общем, во всем рассчитывай на меня».

Сейчас, встретив настороженный взгляд Ларисы Петровны, Жгут сказал Косте: — Пойдем погуляем.

— Пойдем.

…Возле подъезда, в котором живет Костя Пчелкин, стоят скамейки. На одной из них сейчас сидел, небрежно развалясь, Муха, пощипывал струны гитары, что-то еле слышно напевал. Рядом сидел Дуля, курил. На вышедших из подъезда Костю и Жгута они, казалось, не обратили никакого внимания.

— Ленку ждут, — шепнул Жгут, повернувшись к Косте. — Вон идет. Лена быстро шла к подъезду и вдруг остановилась в нерешительности.

— Лена! — позвал Костя.

Она сделала шаг в сторону Кости, но тут прозвучал спокойный, жесткий голос Мухи:

— Подруга! Сюда! Быстро!

Лена замешкалась, растерянность, отчаяние были на ее лице, И опять сказал Муха, теперь снисходительно:

— Давай, давай! На полусогнутых.

Лена, опустив голову, покорно шла к скамейке, где сидели Муха и Дуля. Дуля вскочил, шутовски раскланялся, смахнул невидимый сор с места, где только что сидел.

— Просю!

— Дуля! — тихо, но грозно процедил сквозь зубы Муха. — Слиняй!

Дуля поспешно отступил в сторону.

Лена села рядом с Мухой, опустив голову.

Муха, быстро взглянув в сторону подъезда — Костя смотрел на них, — обнял Лену за плечи.

— Убери руку! — сказала Лена, и в голосе ее было нечто, заставившее Муху послушаться.

Чтобы не уронить своего достоинства, Муха произнес насмешливо:

— Воля женщины — закон.

Жгут предложил Косте:

— Еще раз позвать ее?

— Подожди! — тихо, но резко сказал Костя. Он еще не принял никакого решения. «Уйти?..»

И в это время все услышали громкий крик:

— Ребята! Ребята!

К подъезду бежал худой мальчик в очках, которого Костя часто видел встречающим или провожающим «Скорую помощь».

— Ребята! — Он говорил быстро, взволнованно жестикулируя: — Они окончательно решили!.. С липой… Муха! Придумай что-нибудь! Пожалуйста!

— При чем тут я? — громко перебил Муха. — Да и ничего сделать невозможно. Раз они решили. У них власть. А против власти не попрешь.

— Значит, — удрученно сказал мальчик в очках, — ты ничего…

— Очкарик! — опять перебил Муха. — Обращение не по адресу. Что мы можем? И вообще… Выдумали вы все с дедом. Тоже проблема. — Муха засмеялся. — Липовая проблема!

И тут вскочила со скамейки Лена.

— Ты всегда… Всегда такой! Тебе ни до чего нет дела!..

— Верно, — спокойно подтвердил Муха. — Всем ни до чего нет дела. А всякие высокие словеса — лапша, дуракам на уши вешать.

— Врешь! Все ты врешь!.. — закричала Лена. — Если бы так, все давно поубивали бы друг друга. Очкарик! — Лена схватила мальчика за руку. — Идем! — решительно сказала она. — Пчелка! Пошли с нами!

— Ленка, кончай цирк! — Муха бросил гитару на скамейку, и она жалобно прозвенела, будто стон вырвался.

Но Костя, Жгут, Очкарик и Лена уже шли к подъезду, возле которого часто останавливается «Скорая помощь».

— Ленка! — вдруг сорвался с места Дуля. — Я тоже с вами! — И он, грузный и неуклюжий, побежал за ними.

Муха смотрел им вслед…

Лифт поднял ребят на пятый этаж. Очкарик от волнения долго не мог открыть дверь.

— Яну Мамонта в магазине был, и в этом… ДЭЗе… — говорил он, возясь с ключом. — Разговаривать не хотят. «Все уже решено».

Наконец дверь распахнулась.

— Дед! Это мы!

Ребята прошли в большую светлую комнату, в которой сразу же бросились в глаза предметы, связанные с морем: висел на стене барометр, на книжном шкафу стоял макет многомачтозого парусника, одну стену занимала лоцманская карта, и всюду были фотографии: моряки, порты, айсберги в океане, птичьи базары на северных островах, Часто повторялась фотография моряка, сначала в простой форме, потом в офицерской, потом в форме капитана второго ранга.

Большое окно было открыто настежь, и дверь балкона тоже была широко распахнута. И в окно и в дверь тянулись зеленые ветки старой липы, весь балкон был окутан зеленью, и слышалось, как щебечет невидимая воробьиная стая.

Рядом с дверью на балкон стояла инвалидная коляска, в ней сидел старик, седой, высохший, но в резких, мужественных чертах лица, в стрижке бороды и волос, в осанке угадывалось что-то «мичманское», морское. В фотографиях моряка, офицера, капитана второго ранга можно было сразу узнать старика в разные годы жизни. И сейчас он смотрел — на ребят молодыми, горячими глазами. И еще доброта была в этом взгляде.

— Дед, — сказал Очкарик, — это ребята с нашего двора. Они насчет липы.

— Сначала будем знакомиться, — с одышкой, но бодро сказал старик. — Время у нас есть. Итак, рад служить: капитан второго ранга в отставке Владислав Константинович Спивак.

— Лена Макарова! — Лена подошла первой к коляске навстречу протянутой старческой руке.

По очереди назвали себя остальные:

— Гарик… то есть Георгий Тарков! — сказал Дуля.

— Константин Пчелкин.

— Станислав Савохин.

— Прекрасно! — бодро сказал старик. — Располагайтесь вот на диване, в креслах. И все обсудим.

Некоторое время молчали. Наконец Костя спросил Владислава Константиновича, взглянув на фотографии, развешанные на стенах:

— Это все вы?

— Я… — вздохнул старик. — По каким только морям не ходил! А вот теперь… С тех пор, как ноги отнялись, уже шестнадцать лет…

— Дед двое суток в воде на спасательном поясе продержался, — перебил Очкарик. — Их тральщик в тумане на айсберг налетел.

Ребята во все глаза смотрели на старика. Дуля подошел к макету многомачтового парусника, стоявшего на шкафу, спросил:

— На таком корабле вы тоже плавали?

— Ходил, — сказал старик. — На каких только я не ходил… А это учебный парусник. Я его еще курсантом осваивал, чуть постарше вас был… Вот нашел описание нашего «Меркурия», чертежи и сделал макет.

— Сами? — с интересом спросил Дуля.

— Вместе с Виктором, внуком моим.

— Да я только так, — сказал Очкарик, — Это подать, то подержать.

— Мне бы чертеж, — насупил брови Дуля, — я бы запросто.

— Витя, — Владислав Константинович повернулся к внуку. — Дай-ка мне вон ту книгу, ты знаешь.

Очкарик взял с книжной полки старую, толстую книгу, подал ее деду. Владислав Константинович стал листать внушительный том, замелькали схемы кораблей, парусников, чертежи, фотографии судов.

— Посмотри на эту схему, — сказал старик Дуле. — Яхта простейшего типа. Вот описание и чертежи. Материал и инструменты у меня есть. Сделаешь?

Дуля стал с сосредоточенным видом рассматривать чертеж, подумал немного и произнес довольно нахально:

— Сделаю!

— Ну и трепач ты, Дуля! — засмеялась Лена. — Чего мозги-то пудришь?

— Сказал, сделаю — и сделаю.

— Давай вместе займемся? — предложил Владислав Константинович.

— Вы серьезно? — не поверил Дуля.

— Конечно, серьезно!

— А когда можно прийти?

— Будет свободное время — и приходи.

— Да он всегда свободный, — буркнул Жгут.

— У нас времени навалом, — сказала Лена. — Даже неизвестно, куда его девать…

— Только сейчас у нас его, — перебил Очкарик, — не очень-то много.

— Ты не паникуй, внук. — Владислав Константинович посмотрел на открытую дверь балкона. — Неделя-то у нас есть?

— Да, — ответил Очкарик. — Сказали, что через неделю…

Все посмотрели на открытую дверь балкона, за которой ласково шумела листьями липа.

— Нет, это надо додуматься, — снова заговорил старик. — Поднять руку на такую красавицу! Это же не просто дерево! Это символ жизни! А что значит эта липа для нашего двора? Для всех людей, которые живут в каменных громадах?

— А для тебя? — сказал Очкарик. — Разве ты, дед, проживешь без нее? — Мальчик повернулся к ребятам. — Летом для деда эта липа — спасение. У него же астма. Липа воздух очищает, вентилирует, не пускает сюда со двора бензинный дух, всякие там магазинные запахи.

— Все это так, Витя, — задумчиво сказал Владислав Константинович. — Но, пожалуй, еще важнее другое. За последние шестнадцать лет липа под окном стала для меня родной. А еще точнее, родным живым существом. Она мой сад, мой океан, мой друг и собеседник. Мы с ней проводим многие часы вдвоем, каждый день. Витя в школе, остальные на работе. Мы с ней разговариваем. Ранней весной я вижу, как в ее старых ветвях пробуждается жизнь. Летом, вот сейчас, она, когда поднимается ветерок, рассказывает мне всякие истории. — Старик посмотрел на балкон. — Вы прислушайтесь…

Под легким ветром липа тихо лопотала что-то своими листьями.

— Еще на этой липе скворечник есть, — сказал Жгут. — Чуть ниже, примерно на уровне третьего этажа. Я сам прибивал.

— Да-да! — обрадованно сказал Владислав Константинович. — Скворечник мне не виден, но я знаю, что он есть. А скворец в этом году, глава семейства, ну и певец, доложу вам! Мы с ним друзья, я про себя его Карузо зову. Уж больно хорошо поет, стервец!

Все засмеялись, но смех перебил Очкарик:

— Все-таки что будем делать?

— Я по телефону пытался выяснить… — сказал Владислав Константинович. — Вежливо объяснили: все документы оформлены, есть разрешение, Я — спорить. Иронизируют: старческие, мол, причуды, И деликатно намекают: из ума выживаю.

— А Мамонт-то, — перебил деда Очкарик, — все по-тихому провернул. Если бы не тетя Зина… Она в магазине кассиршей. Шепнула мне…

— Время у нас действительно еще есть, — сказал Владислав Константинович. — Тебе, Витя, кто про неделю сказал?

— Да в ДЭЗе. — Очкарик немного заикался, наверное, от волнения. — Лысый такой и в глаза не смотрит. Пробурчал, что какой-то трест, что ли, который озеленением Москвы ведает, раньше, чем через неделю, специалиста прислать не может.

— Зачем же он это тебе сказал? — удивился Владислав Константинович.

— А пошутить изволил. «Любуйтесь, — говорит, — своей липой еще неделю».

— Удивительные люди появились за последние шестнадцать лет, — сказал Владислав Константинович.

— Только ты, дед, не волнуйся, пожалуйста! — Очкарик с тревогой смотрел на своего деда.

— Да не волнуюсь я, не волнуюсь! В одном беда. Ведь пока все наши протесты — разговоры и телефонные звонки. Сотрясение воздуха.

— Вот что! — Костя даже вскочил со стула. — Надо заявление написать в защиту старой липы…

— И пусть все жильцы подпишутся, — добавил Очкарик.

— Мальчики, какие вы умные! — серьезно сказала Лена.

…Через два дня в кабинете начальника ДЭЗа — дирекции по эксплуатации зданий — товарища Метелкина В. А. (так значилось на табличке, прикрепленной к двери) вошли трое: Костя, Очкарик и Лена.

— Вот. — Костя положил перед товарищем Метелкиным В. А. двойной лист, вырванный из тетради. Почти всю его правую половину покрывали столбцы подписей жильцов дома.

Сверкая лысиной, Метелкин В. А. в один миг прочитал заявление, его чисто выбритое лицо омрачилось:

— Безобразием занимаетесь, граждане, — вздохнув, сказал он, — У нас вон капитальный ремонт в тридцати процентах жилого фонда, а вы со всякой ерундой. — Он еще больше омрачился. — Однако раз написали, мы вынуждены реагировать…

— Вот и реагируйте, как надо, — сказал Костя.

— Будем. Будем реагировать. — Начальник ДЭЗа зашелестел бумажками по столу. — Скопившиеся дела будем решать… — он заглянул в календарь, который лежал под стеклом, — …через одиннадцать дней. Черт знает, на что время у занятых людей отрывают. И опять мне в трест озеленения звонить, откладывать.

— Откладывайте навсегда, — посоветовал Костя.

— Не учите меня, молодой человек.

И на этом аудиенция закончилась.

На крыльце их ждали Жгут и Дуля.

— Ну? Чего? — спросил Дуля.

— Никуда они не денутся, — сказала Лена. — Считайте, что дело сделано! А как Пчелка разговаривал с этим лысым! Полный отвал!

…Ребята шли к старой липе. Вдруг против своей воли Костя остановился, будто налетел на невидимую преграду: под деревом стоял Муха. Руки в карманах, улыбка на лице.

— Вот и все общество, — сказал он вроде бы ни на кого не глядя. — Мужественные борцы за справедливость. Нет, что творится на белом свете! — И вдруг он резко повернулся к Косте. — Значит, мое предупреждение по боку? От Ленки не отлипаешь? Ладно… Не дрожи. Сейчас бить не буду.

— Это ты не дрожи, — спокойно сказал Костя, прямо глядя на Муху. — Это я тебя бить не буду. — И он шагнул к противнику.

На лице Мухи мгновенно отразились самые разные чувства: недоумение, растерянность, тень испуга…

И он отступил в сторону.