"Искатель. 1966. Выпуск №4" - читать интересную книгу автора

ВСТРЕЧИ НЕ ПОСЛЕДНИЕ, НО САМЫЕ ОПАСНЫЕ

Предрассветная тьма еще окутывала город, на пустынных улицах гасли фонари, когда Виктор и Глеб Устинов приехали на вокзал, торопясь на первую отходящую электричку.

В полутемном вагоне прикорнули у окна два-три заспанных пассажира. В проходе между скамьей торчали чьи-то ноги, человек спал, прикрыв лицо газетой.

Виктор и Устинов уселись на разных скамьях, но так, чтобы хорошо видеть друг друга.

Ехать предстояло часа два. Виктор положил на колени пакет с заветной кепкой и раскрыл книгу. Но неудержимо клонило ко сну, да и читать было трудно, свет в вагоне еще не зажигали. Виктор задремал.

Проснулся он от толчка и открыл глаза. Поезд тронулся. Тускло горевшие лампы вспыхнули ярче. Под полом застучали колеса. Вагон мерно покачивало. Заметно прибавилось пассажиров. Одни читали, другие продолжали дремать, устроившись поудобнее на скамьях.

Виктор бросил взгляд на Устинова, сосредоточенно смотревшего в темное окно, и снова раскрыл книгу. Он не заметил, как вновь задремал. Толстая книга вывалилась у него из рук и, прорвав лежавший на коленях пакет, вместе с ним тяжело рухнула на пол. Кепка, выскользнув из прорванного пакета, отлетела под скамью.

Поспешно нагнувшись, Виктор поднял кепку и книгу, но пакет уже никуда не годился, больше кепку завернуть было не во что. Втискивать ее в карман и мять не хотелось. И тут вдруг Виктору пришла в голову неожиданная мысль.

Он незаметно огляделся. Никто из пассажиров не обращал на него внимания. Тогда он стянул с головы свою старенькую ушанку, плотно запихнул ее во внутренний карман пальто, а кепку натянул на голову, залихватски сдвинув ее на один бок. Потом покосился в сторону Устинова. Тот, чему-то ухмыляясь, продолжал смотреть в окно.

Виктор между тем снова принялся за книгу. Но сосредоточиться не мог. Он представлял себе, как они с Устиновым по приезде разыщут горотдел милиции, где уже знают о их приезде, как покажут злополучную кепку, назовут клички. Местные работники наверняка знают Ваську Длинного, а может быть, и Гусиную Лапу, хотя тот, конечно, осторожнее и главные связи у него в Москве. Но с Васькой он, видимо, встречается, раз получил у него кепку.

Да, связи у Гусиной Лапы только в Москве. И новые свои преступления он совершил тоже там. Оказывается, он давно разыскивается. Это просто счастье, что удалось узнать кличку. Теперь о нем много известно. Прошлые судимости, побег, потом убийство и кража в поезде. Опасный человек, очень…

С каждой остановкой пассажиров в вагоне становилось все меньше. Но потом, где-то во второй половине пути, вагон снова стал наполняться. Дальше того города, куда ехали Виктор и Устинов, электричка не шла.

Сон окончательно прошел. За окном стало уже совсем светло. Лампы в вагоне погасли. И Виктор наблюдал за проносившимися мимо снежными полями, черной грядой леса вдали и дачными поселками.

До конечной станции оставалось уже совсем немного, вероятно, одна или две остановки, когда Виктор услышал возле себя чей-то веселый возглас: — Знакомая кепочка!

Он обернулся. На скамье рядом с ним только что уселся розовощекий парень в расстегнутом полушубке, всклокоченные велосы его были припорошены снегом. Парень с интересом рассматривал Виктора.

— Ей-богу, знакомая, — повторил он. — Васька ее в карты продул.

— Только не мне, — усмехнулся Виктор.

— Ясное дело, не тебе, а Петьке Лузгину. А тот потом говорит — потерял. Может, врет.

— Не, точно. Нашел я ее, — ответил Виктор и с нарочитым безразличием добавил: — Могу, конечно, и вернуть, если отблагодарит.

— Будь спок. Знаешь, как о ней жалел?

— Давай адрес. Зайду.

— Адрес…

Парень окинул Виктора насмешливым взглядом, потом нагнулся к нему и тихо прибавил:

— По адресу не живет. Блатняга он.

— Ну да? — опасливо произнес Виктор.

— Ага. Он у одного кореша на чердаке ночует, около трубы. Тепло там.

Виктор лихорадочно соображал, как же теперь поступить. Парень явно не заслуживает доверия. Если его привести в милицию, он от всего отопрется. А без него, видимо, не найти Гусиную Лапу.

— Вообще он сегодня, кажись, уехать собирался.

— Куда же это?

— Кто его знает, — небрежно махнул рукой парень. — Разве они скажут?

— Эх, — вздохнул Виктор. — Не вышла, значит, коммерция. Парень окинул его оценивающим взглядом.

— Мне, конечно, на работу надо идти, — задумчиво сказал он. — Могу отвести, если не дрейфишь. Копейка у него водится.

— Ну его. Связываться еще.

Виктор чуть скосил глаза и заметил, что Устинов исподтишка наблюдает за ними. Как ему дать знать, как объяснить, что случилось?

Парень между тем мечтательно сказал:

— На двоих бы выпить как раз хватило. Может, зайдем, а? Вдруг да не уехал он еще?

Ему, видно, все больше нравилась эта мысль о неожиданной даровой выпивке.

— Не знаю даже, — продолжал колебаться Виктор.

Парень принялся его убеждать.

Когда поезд, наконец, подошел к конечной станции и за окном потянулась платформа, полная людей, Виктор сдался:

— Ладно. Черт с ним. Пойдем.

Пассажиры в вагоне начали шумно подниматься со своих мест. В проходе между скамьями образовалась толкучка. Люди торопились.

Парень был ближе к проходу и первый втянулся в людской поток. Виктор слегка замешкался. Теперь их отделяло несколько человек. Все медленно продвигались к выходу из вагона.

И вполне естественно получилось так, что Устинов оказался прямо перед Виктором и тот успел ему шепнуть:

— Незаметно иди за мной. Парень ведет к Гусиной Лапе. Он прячется…

Толпа разъединила их, и Устинов исчез.

Пройдя по высокому мосту над железнодорожными путями, они спустились в город.

— Тебя как звать? — спросил парень.

— Виктор. А тебя?

— Федька.

Они шли по тихой кривой улице. Высокие сугробы отделяли узкий тротуар от мостовой с двумя глубокими, неровными колеями. По другую сторону тянулись низенькие штакетники, за ними виднелись одноэтажные домики, заваленные снегом. От калиток тянулись выбитые в снегу тропинки.

— А в доме есть кто? — опасливо спросил Виктор.

— Вовка небось уж на работу ушел. Бабка одна осталась. Да ты не дрейфь, — успокоил Федор. — Ничего он с нами не сделает, — и вдруг настороженно посмотрел на Виктора. — Только магарыч пополам, идет? Как уговорились.

— Ага, — кивнул головой Виктор.

Он шел, стараясь разговором отвлечь Федора, чтобы тот не оборачивался. На этих безлюдных улицах Устинову приходилось трудно.

Они свернули в узкий переулок и по нему вышли на другую улицу. Виктор незаметно приглядывался ко всему, стараясь запомнить дорогу.

Неожиданно около какого-то магазина Виктор задержался, словно собираясь зайти, потом догнал Федьку.

— Купить чего надо? — спросил тот.

— А, потом, — махнул рукой Виктор.

Они торопливо пошли дальше, свернули на нужную улицу и, наконец, остановились возле какой-то калитки.

— Ты меня во дворе подожди, — сказал Федор. — А я за ним сбегаю. Небось дрыхнет. Вчера вечером у них пьянка была.

Он уже не стеснялся показывать свою осведомленность.

Когда Виктор остался один, он осмотрелся. Дворик был маленький, за домом тянулся низенький забор, отделявший соседний участок, где стояли два длинных сарая, между ними виднелся узкий проход. Невдалеке от дома росли толстые сосны, под окнами топорщился кустарник. Виктор стоял на тропинке, она тянулась к крыльцу и с двух сторон огибала дом.

Виктор подумал об Устинове. Во двор тот зайти не мог. Одна из толстых сосен росла возле самого забора, могучие корни ее выползали на тротуар. Виктор скосил глаза. Устинова нигде не было видно. Значит, он спрятался за сосну. Больше некуда.

В этот момент из-за угла дома появился Федор. Подбежав к Виктору, он сказал:

— Пошли. Только по-быстрому. Некогда мне. Они двинулись по тропинке к дому.

Идя вслед за Федькой, Виктор подумал: «Сколько их там? Только бы выманить на улицу».

Обогнув дом, Виктор увидел за выступом застекленной террасы с обледенелыми глухими окнами небольшую полуприкрытую дверь, обитую изнутри войлоком. Тропинка в снегу вела к ней, а потом под углом уходила к стоявшим невдалеке сараям.

Федька подошел к двери и кивнул Виктору, приглашая войти.

По крутой темной лесенке они взобрались наверх. На площадке перед еле различимой дощатой дверцей они остановились, и Федька шепнул:

— Ты, смотри, не дрейфь. Ничего они не сделают. И смотри, трояк проси, не меньше.

— А их там много? — с опаской спросил Виктор.

— Не. Двое. Вот Петьки только нету. Но все равно велели зайти.

Виктор невольно схватил его за рукав. Это получилось слишком резко, и он тоном попытался смягчить впечатление:

— Так как же тогда? Кто же платить станет?..

«Сбежал, — зло подумал он. — Черт возьми, неужели сбежал».

Федька по-своему истолковал его волнение и успокоительно сказал:

— Длинный там. Его была кепочка-то. Ну, пошли.

Он толкнул дверцу. За ней оказался большой, заваленный рухлядью чердак: доски, ящики, поломанная мебель, какие-то корзины громоздились чуть ли не до самой крыши. Застойный, пыльный воздух ударил в лицо. Свет еле пробивался сюда сквозь два грязных чердачных оконца.

«Здесь только спрячься — за неделю не отыщешь, — подумал Виктор. — Подходящую берлогу себе выбрали». Его вдруг охватило беспокойство. При нем же пистолет, удостоверение. Что, если… Тут и выстрелить не успеешь. А найдут у него все это — каюк. Народ отпетый. «Труп здесь тоже за неделю не отыщешь», — усмехнулся он про себя. Но тут же вспомнил: их же двое. А, была не была…

И вслед за Федькой он стал пробираться сквозь груды хлама в дальний конец чердака. Под их ногами внезапно громко треснула доска, потом куда-то в сторону с шумом покатилась старая металлическая раскладушка, которую задел Федька. «Черта с два тут незаметно пройдешь», — подумал Виктор, в последний момент подхватив свалившийся на него откуда-то сверху колченогий стул с выбитой спинкой.

Наконец они пробрались к темной печной трубе. Возле нее сидели на ящиках два человека и о чем-то тихо переговаривались между собой. В полумраке Виктор не мог их разглядеть, хотя те разом повернулись на шум шагов и напряженно ждали, пока он приблизится. Только очутившись рядом с ними, Виктор сумел разглядеть обоих. Один из сидевших был худой светловолосый парень, большеротый, с толстыми губами, к которым прилипла погасшая сигарета. Второй был ниже, коренастый, чернявый. Воротники расстегнутых пальто у обоих были подняты, шапки сдвинуты на затылок. «Жарко около трубы», — догадался Виктор.

Худой парень встал, небрежно сплюнул прилипший к губе окурок и, оглядев Виктора, насмешливо спросил:

— Это ты и есть, с кепочкой?

— Я и есть.

— И где же ты ее подобрал, интересно? — Тон был все таким же насмешливым.

В этот момент Виктор услышал шум за спиной и, скосив глаза, заметил выбравшегося откуда-то третьего парня. «Обсчитался Федька, — мелькнуло у него в голове. — И все равно не тот, не Гусиная Лапа».

Парень, заметив движение Виктора, усмехнулся.

— Не бойсь. Он тихий.

— Пока трезвый, — со смешком добавил второй, чернявый. Он все еще сидел на ящике.

— Так где ж ты ее подобрал? — снова спросил первый парень.

Виктор догадался, что это и был Длинный.

— В снегу подобрал. Около дома.

— Во дворе, что ли?

— Не. В переулке.

— Когда ж это было?

Виктору все больше не нравились эти настойчивые вопросы. «Чего ему надо? — подумал он. — Крутит что-то».

— Поздно было. От ребят шел.

— Петька до него искал, не нашел. А этот, выходит, нашел, — ни к кому не обращаясь, произнес чернявый.

— Дело какое, — с наигранной беспечностью сказал Федька. — В снег ее небось затолкали. Найдешь тут. Но Виктор уловил в его тоне беспокойство. Стоявший позади него парень с угрозой сказал Федьке:

— А ты не тявкай. Понял? Твое дело сторона. И Федька растерянно пробормотал:

— Да я так… Почем я знаю…

Между тем Длинный, смерив Виктора насмешливым взглядом, спросил:

— Ты что ж, снег-то там носом рыл, что ль?

— Зачем носом? — простодушно пожал плечами Виктор. — Козырек из снега торчал, я и потянул. Драка, говорят, там была.

Он чувствовал, что парни насторожены и проверяют его. И то, что Петька, то есть Гусиная Лапа, потом вернулся на место драки, искал там кепку и не нашел ее, еще больше усилило их подозрительность. Оказывается, он вернулся! Разве можно было такое предусмотреть? А разве вообще можно предусмотреть все, любую мелочь, которая еще ждет его впереди? А ведь любая такая мелочь может обернуться, ой, как опасно. Как же вести себя сейчас? Прикидываться все таким же простачком? Или… Нет, пока надо выждать, надо посмотреть, как повернется дальше этот опасный разговор, понять, куда они клонят.

— А ты сам-то где вкалываешь? — снова спросил Длинный. «Так, начинается, — подумал Виктор. — Все ближе, все горячее».

— На заводе, — ответил он. — Слесарю помаленьку, — и неуверенно спросил: — Вы кепку-то берете или нет? Идти мне надо.

— Ишь, какой. Идти ему надо, — опять, ни к кому не обращаясь, усмехнулся чернявый и лениво вытянул из кармана пальто сигареты.

Длинный тоже усмехнулся.

— Зачем к нам из Москвы прикатил? — небрежно спросил он и потянулся к чернявому за сигаретой.

«Вот сейчас самый раз и вдарить, — подумал Виктор. — Если бы не тот, сзади». Но он знал, что и в этом случае не ударил бы. Они ему не нужны, эти парни, пока не нужны. Ему нужен Гусиная Лапа, только он. И если тот не удрал, они должны привести к нему. Но как это сделать? А узел между тем затягивался все туже. Длинный ждал ответа.

— К тетке приехал, — нехотя сказал Виктор. — Отгул у меня.

И Длинный быстро, в упор, уже без усмешки спросил:

— Где живет?

Виктор никогда раньше не был в этом городке. Он знал тут только один адрес, одну улицу. Там помещался горотдел милиции. Это была, пожалуй, единственная улица, которую ни в коем случае сейчас не следовало называть. А больше называть было нечего. И Виктор грубовато ответил:

— Где жила, там и живет. — Потом, решившись, в свою очередь, спросил: — А кепочка, выходит, не ваша?

Парни многозначительно переглянулись, потом Длинный вопросительно посмотрел куда-то мимо Виктора, видимо, на того, третьего, который стоял за ним, и, ухмыльнувшись, сказал:

— Кепочка-то вроде наша. А вот ты…

В этот момент Федька торопливо произнес:

— Я братцы, побежал, как хотите. Черт с ней, с этой кепкой.

Он уже повернулся, чтобы уйти, когда чернявый сказал:

— Стой. Сейчас все потопаем, — и добавил, обращаясь уже к Длинному и словно споря с ним: — А чего? Пускай Петька и… забирает. Ему все равно мотать.

Длинный согласился не сразу. Он в сомнении почесал за ухом, не спеша затянулся зажатой в кулак сигаретой, что-то соображая про себя, и только потом сказал, махнув рукой:

— А, давай. Потопали.

«Выходит, здесь он еще! — с облегчением подумал Виктор. — Не удрал, значит». Но сейчас он оказался перед новой нелегкой задачей. Идти с этими парнями к Гусиной Лапе или под каким-нибудь предлогом отказаться, вернуться к Устинову и наблюдать за ними издали и таким образом узнать место, где скрывается этот опасный человек? А что, если они не пойдут без него туда? Даже вполне возможно, что не пойдут. Нет, тут рисковать нельзя. Нельзя? Но идти туда — это тоже риск. И кстати, немалый. Для него самого, конечно. Впрочем, когда они выйдут из дома, их увидит Глеб. Значит, все будет в порядке. Виктору останется только подать сигнал, если обстановка осложнится и понадобится помощь.

Все эти мысли лихорадочной вереницей промелькнули у него в голове. И он испуганно сказал, выдерживая свою роль робкого парня, случайно попавшего во всю эту историю с кепкой:

— Никуда я не пойду. Уж лучше берите ее так, и дело с концом, — он протянул кепку Длинному.

— Отдашь хозяину, — с ударением ответил тот, и это прозвучало так, будто человек, к которому они отправлялись, был хозяином не только кепки, а чего-то гораздо большего.

— Но я…

— А ну, двигай, пока цел, — грубо перебил Виктора чернявый парень, поднимаясь со своего ящика.

На улице появлялось все больше прохожих, и Глебу стало ясно, что надо искать другое место для наблюдения. Уже несколько человек оглянулось на высокого парня, с беззаботным видом прислонившегося к забору возле толстой сосны. И не пьяный вроде и на работу не торопится. В общем странно.

Кроме того, Глеб начинал не на шутку беспокоиться. Прошло уже не меньше получаса, как Виктор вслед за тем парнем вошел в дом. Там он должен встретиться с Гусиной Лапой. Как же произошла эта встреча? Неужели там что-нибудь стряслось? Почему Виктор не появляется?

Глеб, наконец, оторвался от забора и по тропинке среди сугробов перебрался на другую сторону улицы. Стараясь не упускать из виду калитку, в которую вошел Виктор, он принялся внимательно рассматривать номера домов, словно отыскивая нужный ему адрес.

С каждой минутой Глеб волновался все больше: Виктор не появлялся. Что же делать? Там определенно что-то стряслось. Может быть, попытаться проникнуть в дом? Одному? Бессмысленно. Да и неизвестно, какую игру ведет там Виктор, и в этом случае можно все сорвать. Самое лучшее, конечно, связаться с горотделом, вызвать сотрудников, оцепить дом, наконец просто посоветоваться. Но как связаться? Он не может отсюда отлучиться ни на минуту.

Глеб все ходил и ходил по улице, присматриваясь к домам и не зная, на что решиться. Он уже здорово замерз и потому двигался порывисто, притопывая ногами, чтобы хоть немного согреться. Иногда он прижимался к забору, уступая путь кому-нибудь из прохожих на узком, заснеженном тротуаре. Одна девушка, обгоняя его, поскользнулась и чуть не упала в сугроб. Он поддержал ее, и та благодарно улыбнулась ему в ответ. «Галантный я все-таки человек», — усмехнулся про себя Глеб.

Внезапно за его спиной раздался чей-то голос:

— Кого ищете? Может, помочь?

Глеб обернулся. Перед ним стоял невысокий, плотный парень в рыжей ушанке, темные глаза его смотрели внимательно, даже чуть подозрительно. И Глебу вдруг пришла в голосу неожиданная мысль.

Он небрежно, сверху вниз посмотрел на парня и процедил сквозь зубы:

— Ступай, ступай. Помощник какой выискался.

Как он и ожидал, парень не отступил.

— Чего грубишь? Я, может, и в самом деле помочь хочу.

— Катись-ка ты, пока здоров, — с вызовом ответил Глеб. — Понял?

— Кое-что понял, — усмехнулся тот и в свою очередь, но уже деловито, даже строго спросил: — Кто ты такой? Что-то я тебя раньше в нашем городе не видел.

— А сам ты кто такой, чтобы спрашивать?

— Так, — снова усмехнулся парень. — Выходит, возник взаимный интерес. Ну что ж. Пошли знакомиться, а то ты вон как замерз, аж нос синий стал.

— Ты сперва документ покажи, а тогда волочи.

— Что ж, можно.

Парень вынул из внутреннего кармана красную книжечку. И Глеб при одном ее виде ощутил такую радость, словно после долгой разлуки встретил, наконец, дорогого и близкого человека. Он чуть не стиснул парня в своих медвежьих объятиях. Лишь усилием воли он заставил себя не менять напряженной, враждебной позы, в которой вел весь предыдущий разговор, и только голос его дрогнул, когда он сказал:

— Вот ты-то мне и нужен, дорогой товарищ. Больше всех сейчас нужен.

Парень изумленно посмотрел на него.

— Я сейчас не могу показать тебе точно такую же книжку, — торопливо сказал Глеб. — Слушай.

Когда он кончил, парень не выдержал и рассмеялся.

— А мне ребята сказали: по Некрасовской какой-то подозрительный верзила гуляет и к домам присматривается. Надо бы проверить. Здорово! — и уже озабоченно спросил: — Что будем делать?

— Надо немедленно осмотреть дом. Зови ребят. С Пановым что-то случилось. Уже прошло… — Глеб отдернул рукав, взглянул на часы, — …вон, больше часа, как его нет.

— Ладно. Померзни еще пять минут, — быстро ответил парень. — Когда нас увидишь — беги. Тебя тут уже засечь могли. Встретимся в горотделе.

— Нет уж, я с вами.

— Неправильно это, — укоризненно сказал парень.

— Все равно, — упрямо повторил Глеб. Парень махнул рукой.

— Ладно, я бегу.

… К дому подошли сразу с нескольких сторон, прямо по снегу, чтобы не затоптать свежие следы на тропинках. Собрались у задней двери: было ясно, что Панов вошел в нее. Узкая темная лесенка вела на чердак. Посвечивая фонарями, стали гуськом подниматься по ней, осторожно, стараясь не шуметь. Троих сотрудников оставили на всякий случай во дворе, около дома.

Громадный, заваленный рухлядью чердак осматривали долго и тщательно. Людей там не оказалось. Только около трубы обнаружили несколько свежих окурков.

Затем так же тщательно изучили следы на тропинках. Совсем недавние вели от задней двери к соседнему участку. Здесь прошло несколько человек, пять или шесть. Таким образом, стало ясно, почему Устинов ничего не заметил. Следы терялись на соседнем дворе. Но слабый отпечаток одного из них все же удалось обнаружить и за калиткой. Видимо, люди прошли через этот участок на улицу.

Усталые и замерзшие все вернулись в горотдел.

Глеба первым делом потащили в столовую, хотя он и уверял, что нисколько не голоден и даже не устал: он хотел немедленно продолжать поиски.

— Иди, иди, поешь! — сурово приказал ему начальник горотдела, полный, немолодой майор. На розовом, упругом, до глянца выбритом лице его странно выделялись набрякшие, синие мешки под глазами. Он добавил озабоченно: — А мы пока тут сами помозгуем. Вернешься, все обсудим вместе, быстренько и оперативно.

Однако «быстренько» обсудить не удалось. В кабинете майора собралось человек десять. Все горячились, спорили, каждый предлагал свое.

Устинов с удивлением и даже некоторой досадой отметил про себя, что никто не курит. В какой-то самый горячий момент спора он вынул было сигареты, но поймал чей-то выразительный взгляд и закурить не решился. Начальник горотдела заметил эту немую сцену и, усмехнувшись, сказал:

— Пусть товарищ курит.

— Не надо, — возразил кто-то. И снова разгорелся спор.

«Его берегут», — догадался Устинов.

За окнами стало сереть. Зажгли свет. С момента исчезновения Панова прошло уже часов пять.

Внезапно на столе у начальника зазвонил телефон. Тот снял трубку. На полйом розовом лице его появилось изумление, потом оно сменилось тревогой, толстые щеки посерели, и мешки под глазами, казалось, набрякли еще больше. И вдруг он грубо и как-то остервенело рявкнул в трубку:

— Выходит, перекинулся? Ну, вали! Попомню я тебе это! Знай! Мать твою…

Он рывком бросил трубку на рычаг и с неожиданной улыбкой оглядел сбитых с толку, оцепеневших своих сотрудников. Потом сказал:

— Сегодня ночью они собираются ограбить магазин на Пушкинской. Вместе с Пановым. А мне он сказал, чтобы я не совался туда. Представляете?

В душном погребе их было шестеро, трое пришли вместе с Виктором, да у Гусиной Лапы в это время сидел еще один парень, щуплый, белобрысый, с мокрыми, толстыми губами. Федьку по дороге Длинный отпустил на работу. И сразу, как они пришли, появилась водка, несколько бутылок. Виктора тоже заставили пить.

В какой-то момент он вдруг поймал на себе изучающий, враждебный взгляд Гусиной Лапы и отчетливо понял: этот громадный, неуклюжий парень не верит ему, ни слову не верит, и в кепку не верит тоже. И пока он не поверит, Виктору отсюда живым не выбраться. Но выбраться — это только полдела, даже четверть. Выбраться — это значит упустить Гусиную Лапу и всю его шайку, а на совести у каждого здесь немало дел, в этом Виктор мог поклясться. Да, в такой переплет он еще никогда не попадал и никто из его товарищей, кажется, тоже.

Он заставлял себя пить отвратительную, теплую водку, закусывая толстыми ломтями колбасы, заставлял себя отвечать на скользкие, подковыристые вопросы, которые среди других, безобидных, подсовывали ему то и дело, и мучительно соображал, как ему поступить.

— Значит, к тетке приехал? — мельком спросил его Гусиная Лапа.

— Ага, — мотнул головой Виктор.

— Только адреса ее не помнит, — усмехнулся чернявый, набивая рот колбасой и, как всегда, глядя куда-то в сторону.

Виктор в ответ угрюмо буркнул:

— Помню. А говорить незачем. Я…

Но тут его перебил Длинный и стал со смехом рассказывать, как они вчера с третьим, молчаливым парнем, пришедшим сейчас с ними, ездили в Москву и обобрали двух пьяных. Рассказывал он с упоением, поминутно матерясь, и все вокруг весело загоготали.

В это время Виктор, используя возникшую передышку, напряженно пытался вспомнить все, что он знает об этом городе. А знал он так мало. Адрес горотдела милиции, имя начальника, его телефон. Вот, собственно, и все. Стоп! Надо вспомнить свой путь с Федькой к тому дому. Вот они сошли с моста над железнодорожными путями. Первая улица называлась… кажется, она называлась Вокзальная. Да, да, точно. Продуктовый магазин, фотоателье — такой жиденький павильончик. Что там еще было? Все. Больше он ничего не помнит. Потом они свернули в какой-то переулок вдоль зеленого глухого забора и вышли на другую улицу. Она называлась… он же нарочно прочел табличку на каком-то доме, ржавую, изогнутую табличку… а-а, Пушкинская. Они долго шли по ней. Потом…

В этот момент ему снова плеснули водку, заставили выпить. И Гусиная Лапа, рукавом вытирая рот, спросил все так же равнодушно, как бы между прочим:

— Кепочку-то возле своего дома подобрал?

— Ага, — ответил Виктор.

— Знаю я тот переулочек, — мечтательно произнес Гусиная Лапа. — Шпаны живет дай бог. Кого из ребят знаешь там, а?

Виктор понимал: попробуй он только не ответить хоть на один такой вот, казалось бы, безобидный вопрос — и все, конец тогда, не уйти уже. И на Глеба рассчитывать не приходится, провели Глеба.

Он ответил медленно, словно вспоминая, решив назвать только одно знакомое Гусиной Лапе имя, но все же назвать.

— Митька Блохин… Сашка Калинин… Сашка Рушанцев…

— А-а, Меченый? — оживился Гусиная Лапа.

— Кажись, да.

— А дружка его знаешь?

— Это какого же?

— Дружка его закадычного не знаешь? — глаза Гусиной Лапы словно буравили сейчас Виктора.

Он знал дружка Сашки Рушанцева. Это был Генка Фирсов, тот самый Генка, который пропал. Виктор побоялся его назвать. Но сейчас… почему допытывается о нем Гусиная Лапа? Или это случайно?

— Ходит он с одним… — неопределенно ответил Виктор.

— Это с кем же?

Все туже, туже петля вопросов, все опаснее. Как вырваться из нее? Что отвечать? А отвечать надо…

— Да с одним, — безразличным тоном произнес Виктор. — Как его? Генка, что ли…

— Давно их видел-то?

— Дня три назад.

— Та-ак… — загадочно протянул Гусиная Лапа.

Но тут вдруг заговорил тот белобрысый парень, который был у него, когда пришли Виктор с другими.

— А мы вчера на катке, ох, давали…

И снова в сторону ушел разговор, и опять пили водку, и опять Виктор пытался сосредоточиться, пытался что-то придумать, чтобы разорвать, наконец, кольцо вокруг себя. А в голове у него вдруг возник какой-то легкий туман, голова чуть заметно кружилась. «Пьянею», — холодея, подумал Виктор. Скорее, скорее, иначе будет поздно. Что же придумать?.. Да! Он же вспоминал свой путь. Итак, они шли по Пушкинской. Там он заметил… К черту! Сейчас уже некогда вспоминать. Сейчас надо придумать, как вырваться отсюда. Если он останется жив, то в конце концов доберется до Гусиной Лапы. А вот если они его тут кончат? Кому это надо? Нет, следует что-то придумать. Нельзя же так глупо погибнуть!.. Значит, они шли по Пушкинской. Там он заметил… Что-то он там заметил… Мысли угрожающе путались.

Виктор с усилием потер лоб, потом торопливо сунул руку в карман за сигаретами. Не доске, заменяющей стол, лежала пачка сигарет, и Виктор до сих пор курил их. А тут он полез за своими.

— Глянь, какие курит, а? Глянь! — воскликнул белобрысый парень, прерывая свой рассказ о катке.

Виктор держал в руке дорогую пачку иностранных сигарет, недавно появившихся в Москве. И только при этом возгласе он понял, какую непоправимую ошибку сейчас совершил.

— Интере-есно, — процедил Длинный. — Чего у него еще там есть?

Сейчас все глядели на Виктора, глядели враждебно и зло. Сейчас он был один против всех, он сразу стал чужой, стал врагом. Стоило только кинуться на него кому-нибудь одному, и сразу ринутся все, вся стая. Вот чернявый сунул руку в карман, и тот молчаливый парень тоже, а белобрысый внезапно подался назад, к выходу, кривя в ухмылке толстые, мокрые губы, он отрезал Виктору путь к отступлению, это так ясно. Длинный уже привстал. Начнет он, сейчас…

В эту последнюю секунду, которая, казалось, отделяла его от смерти, Виктор вдруг вспомнил, что он заметил на Пушкинской и почему он это заметил.

И тогда он встал, выпрямился, нагло и презрительно, как каких-то шавок, оглядел окружавших его парней, и те на миг замерли от неожиданности, от этого внезапного превращения его.

Не давая им опомниться, Виктор на их собачьем, жаргонном языке выдал им такое, от чего вытаращил глаза даже Длинный и тяжело засопел сбитый с толку Гусиная Лапа.

А Виктор, чувствуя, как дрожит в нем и вот-вот порвется какая-то тонкая, напряженная струна, с накипающим, злым отчаянием играл свою новую, страшную роль, еще час назад показавшуюся бы ему невероятной. Никогда в жизни не поверил бы Виктор, что он способен сыграть ее, что способен вот так, уверенно, свободно, как свои собственные, произносить эти отвратительные слова, наконец, что способен будет вообще придумать такое. Но по лицам окружающих понял, что сыграл.

Сколько назвал он городов и мест заключений, имен и кличек, потайных адресов, громких, «знаменитых» или известных только немногим самым отъявленным, самым отпетым. И под конец с угрозой и насмешкой ошарашил всех внезапным вопросом:

— Ну, кто тут сегодня ночью берет мой магазин на Пушкинской? Какая падаль задумала соваться туда? Ну!

И по тому, как дрогнуло что-то в лице у чернявого, как забегали глаза, Виктор понял — он! Этот парень был для него сейчас самым опасным после главаря, он был умнее и хитрее других.

— Без меня тут никто ничего не берет, — хрипло произнес Гусиная Лапа.

— Никто, говоришь? — насмешливо переспросил Виктор.

Он придвинулся к чернявому и вдруг коротким, косым ударом с силой резанул его в лицо. Тот вскрикнул, попытался подняться, но Виктор ударом ноги повалил его на пол. Он знал: с волками надо вести себя по-волчьи.

Никто не шевельнулся, никто не пришел на помощь. Для всех это было привычно, было как надо: хозяин расправлялся с сявкой, чтоб не стоял на дороге, только и всего. Значит, это хозяин. И никто не осмелился спросить, откуда он все узнал: и про магазин и про чернявого, но поняли: все точно, так и есть. И Виктор больше ничего не сказал. Так требовал закон, которому он сейчас следовал. Но перед глазами у него стоял тот беззащитный промтоварный магазин с почти уже отбитой боковой ставней, с перерезанной у самой земли, за водосточной трубой, сигнальной проводкой, и единственный, но тоже уже разбитый уличный фонарь невдалеке, и еще другие неоспоримые приметы готовящегося преступления.

Виктор повернулся к Гусиной Лапе и резко, властно сказал:

— Я одних тут отошью, раз такое дело. Со мной сегодня пойдешь ты, вон Длинный и этот, — он небрежно кивнул на чернявого. — И все. Остальные чтоб сгинули до утра.

— Не могу я, — хмуро возразил Гусиная Лапа. Виктор насмешливо посмотрел на него.

— Смотаться надумал? Успеешь.

— Откуда взял?

Растерянность мелькнула на толстом, будто сонном лице Гусиной Лапы.

— А ты следи больше, — зло ответил Виктор. — Федька, пока шли, трепанул. И это тоже, — он подбросил в руке кепку. — Хорошо, ее мне приволокли. А я-то думал, солидный вор у пацанов завелся. Э-эх, дерьмо.

Гусиная Лапа побагровел, но смолчал.

— И куда ты пустой побежишь? — все так же насмешливо продолжал Виктор. — Вот возьмем магазинчик, тогда вали, — он вдруг почувствовал, что нельзя перетягивать струну, и уже другим, доверительным тоном закончил: — А вообще ты мужик деловой. Может, вместе куда подадимся? В Москву мне вертаться нельзя. Кругом паленым запахло. Одного пацана твоего замели, слыхал?

Гусиная Лапа кивнул в ответ:

— Ага.

— То-то и оно, — Виктор огляделся и грубо приказал Длинному — А ну, наливай! По последней. На дело идем.

Все оживились. Забулькала в стаканы водка. Руки потянулись к колбасе, хлебу, лежавшим на доске. Когда выпили, Виктор сказал:

— А теперь надо дружка упредить. Чтоб не совался. Где близко телефончик-то есть?

— Тут он, за углом, — живо отозвался Длинный, чувствуя себя чем-то вроде адъютанта при новом вожаке.

— Проводишь.

— Мне, что ль, тоже пойти, — лениво произнес Гусиная Лапа. — Дыхнуть охота. А насчет того, кто на дело пойдет, после решим. Тут кой-чего обмозговать требуется.

Виктор подумал: «Еще одна проверка, последняя, надо полагать. Ну что ж». И кивнул головой.

— Ладно. Потопали пока что.

Взгляды их на мгновение встретились, и Виктор понял: нет, не последняя это проверка, совсем не последняя. И успокаиваться ему еще, ой, как рано. Это волк травленый. Самое главное еще впереди.

Пока окончательно не стемнело, Устинов вместе с группой сотрудников внимательно обследовали магазин на Пушкинской улице и все подходы к нему. Уже первый, самый беглый осмотр выявил все те признаки готовящегося преступления, которые заметил и Панов. Но Устинову и его товарищам этого было мало.

План операции предусматривал задержание преступников еще на самых дальних подступах к магазину. Для этого требовалось знать многое. Сколько человек пойдет на преступление? Как пойдут — все вместе или разбившись, в последнем случае — где встретятся? Какими путями подойдут к самому магазину? Будет ли у них оружие, какое, у кого именно? Наконец каков у них план самого ограбления?

На большинство вопросов ответов не было и не могло быть. Поэтому необходимо было предусмотреть все варианты, все возможные случайности. Но кое-что было или могло стать известно.

Прежде всего был известен главарь — опасный и опытный преступник, прекрасно знающий, что ему грозит в случае задержания, и способный поэтому на все. Можно было предположить, что и его шайка состоит из таких же отпетых головорезов. А раз так, то нельзя было и сомневаться в наличии оружия у них, в том числе, вполне вероятно, и огнестрельного, а также и в том, что они в любой момент пустят его в ход.

Кроме того, следовало, тщательно изучив обстановку на месте, попытаться разгадать сам план ограбления и в связи с этим определить наиболее вероятные пути подхода преступников. Вот это и было поручено Глебу Устинову и его товарищам. Причем работу предстояло сделать быстро, незаметно и точно. От этого во многом зависел весь успех замысла, покой живущих вокруг людей, жизнь и безопасность сотрудников, участвующих в операции, да и целость самих преступников, между прочим.

Устинов и другие сотрудники из его группы поодиночке побывали в магазине, с безразличным видом обошли его вокруг, обследовали все примыкавшие к нему участки, соседние улицы и переулки. Тут же был составлен подробный план всего района с указанием расстояний в шагах до каждого поворота, дома, забора и калитки или ворот в нем. На плане пометили удобные места для наблюдения, для групп перехвата, для оперативных машин и проводников с розыскными собаками, а также наиболее выгодные и скрытые пути для маневрирования и связи, хотя последняя должна была осуществляться главным образом с помощью радио.

Глеб надеялся, что до начала операции удастся хоть часа два отдохнуть. Так ему и приказал начальник горотдела, оставив его на диване в своем кабинете, даже погасив свет.

— Небось с пяти утра на ногах. Так что изволь вздремнуть, — ворчливо сказал он. — Ты мне такой замотанный на операции не нужен.

Глеб долго лежал в темноте с открытыми глазами, прислушиваясь к голосам в коридоре, к шуму машин на улице и далеким паровозным гудкам, тоскливым и тревожным. Какой там сон! Нервы были натянуты до предела. О чем бы он ни думал, мысли неизменно возвращались к Панову. Главная опасность угрожает этой ночью ему. Чуть он замешкайся, не сориентируйся вовремя, и преступники в первую очередь разделаются с ним. Глеб только сейчас с какой-то необыкновенной ясностью вдруг понял, как дорог ему этот Витька Панов, дороже, кажется, всех на свете. И про себя он твердо решил: что бы там ни было, но прежде всего Панов.

Стараясь унять нетерпеливую нервную дрожь, он беспокойно ворочался с боку на бок на жестком диване, и пружины под ним жалобно скрежетали.

…Операция началась точно в назначенный час. Во дворе горотдела заурчали моторы машин и мотоциклов, замелькали люди в штатском, молча выскочили из своих клеток собаки и, строго держась возле правой ноги хозяина, кося на него тревожно глазами, протрусили через двор к открытым дверцам машин. Из подъезда на улицу поодиночке, по двое выходили сотрудники и исчезали в потоке прохожих.

Посторонний человек, окажись он в этот момент возле горотдела милиции, ничего бы, однако, не заметил особенного. Все, казалось, было, как всегда. Пожалуй, только на этот раз больше людей выходило из горотдела, чем входило, но на это уж никто бы не обратил внимания.

Спустя час Глеб Устинов в составе одной из групп перехвата занял назначенное им место за глухими, высокими, сейчас чуть приоткрытыми воротами на незнакомой ему пустынной улице.

Снаружи остался только один сотрудник. По виду невзрачный, подвыпивший человек, неряшливо, как все пьяные, одетый, он тяжело привалился к воротам и даже неразборчиво бормотал что-то словно спросонья, когда кто-нибудь шел мимо.

Остальные стояли за воротами, в темном, безлюдном дворе, курили, пряча сигареты в рукав, и только шепотом переговаривались между собой.

Постепенно затихал, погружался в сон город. Все реже проезжали по улицам машины и скрипел снег под ногами прохожих. В морозном, неподвижном воздухе явственно слышны стали звуки, далекие, днем совсем незаметные. Со стороны вокзала доносились необычно громкие гудки и даже пыхтенье паровозов, откуда-то из-за города бессонно и дробно прозвучали, будто совсем рядом, вагоны поезда, потом другого, на какой-то дальней улице пронеслась машина. И снова тишина, густая, вязкая, опутывала все вокруг.

Глеб нетерпеливо поглядывал на светящийся циферблат своих часов. Невозможно тягуче ползло время. Маленькая стрелка словно приклеилась и упрямо не желала переваливать через полуночь.

Группа расположилась на главном, наиболее вероятном направлении. В то же время она могла первой прийти на поддержку остальным группам, если преступники изберут другой маршрут.

Один из сотрудников не отрывался от наушников рации, висевшей у него на груди, и шепотом повторял получаемые сообщения:

— Два человека следуют по улице Красина… ошибка… трое вышли из ворот номер сорок один на Пушкинской, стоят у ворот. Ошибка… Внимание! Я седьмой. Компания рядом, две девушки, шум, начинается ссора. Прошу патруль… Внимание! Я девятый. Четыре человека идут по Вокзальной, свернули в Зеленый переулок, передаю наблюдение… Я третий. Принял наблюдение. Приметы не сходятся. Ошибка… Внимание. Я…

Все не то! Хотя стрелка часов, оказывается, уже давно перешла за полночь.

Устинов выглянул за ворота. Длинная заснеженная улица пустынна, темные силуэты ближайших домиков с погашенными окнами еле различимы на фоне серого неба. Одиноко свистел ветер, гнал, крутил поземку. Тревожная, настороженная тишина висела в морозном воздухе.

Все молча курили сигарету за сигаретой, пытаясь согреться, приплясывали на месте, толкали друг друга плечом. Холод пробирался под пальто, под пиджак, ледяными струйками растекался по телу, стыли ноги.

— Внимание! Я четвертый, — снова донесся до Устинова голос сотрудника, стоявшего рядом. — Два человека вышли на Соколиную улицу… приближаются…

— Наша улица, — сказал кто-то. — А четвертый далеко отсюда. Кажется, у оврага.

— Нет, у почты, — поправил другой.

Все, невольно насторожившись, сгрудились вокруг рации.

— Внимание, — вдруг каким-то другим, напряженным голосом произнес радист. — Внимание. Появилось еще двое… Узнаю по приметам… Узнаю… Идет Панов… Идет Панов, ребята!.. Догоняют первых… Нет, не догоняют… Интервал двадцать метров… Еще двое появились… Интервал тот же… Пока идет шесть человек… Узнаю еще… Васька Длинный с Тихоновки… в третьей ларе… Передаю наблюдение…

Старший по группе отрывисто приказал:

— Занять свои места. Всем. Быстро. Пары окружаются одновременно. Сигнал даем мы.

— А если они соберутся вместе? — внешне невозмутимо спросил Глеб.

— Все равно. Рудаков задирается к первому. — Это был сотрудник, который стоял за воротами, притворившись пьяным. — Дальше по плану.

— Главное, отсекаем Панова, — внушительно произнес Устинов.

— Само собой. Быстро, товарищи.

Часть сотрудников скрылась в темноте. Остальные прижались к воротам, пытаясь уловить далекий шум шагов по улице.

— Рудаков, ты все слышал? — глухо спросил старший.

— Слышал, — донеслось из-за ворот. — Пока их не вижу.

Глеб торопливо нащупал в кармане пистолет и тут же с неудовольствием подумал о том, что он, кажется, еще никогда так не волновался, участвуя в операции. Скажи пожалуйста, и у него, значит, могут шалить нервы. Этого еще не хватало.

И снова раздался рядом шепот радиста:

— Я пятый. Принял наблюдение… Идут ко мне… Внимание. Интервал сокращается… Панов идет рядом с высоким, толстым в серой кепке…

Устинов торопливо произнес:

— Это Гусиная Лапа. Если Панов идет рядом, значит…

— Знаем, — перебил его кто-то.

Старший снова спросил, чуть повысив голос:

— Рудаков, ты их еще не видишь?

— Нет, — доносилось с улицы.

Снова все замолчали. Только радист продолжал напряженно шептать:

— Я пятый… Остановились… О чем-то говорят… Нет, спорят… Панов спорит с тем, в кепке… Они около дома тридцать восемь… Там проходной двор… Внимание!.. — голос радиста внезапно изменил интонацию. — Внимание! Я первый. Я первый!.. Группа Воронова… скрытно передвигайтесь к дому тридцать восемь… быть все время на связи… Слушайте пятого. Группе Семенова… занять проходной двор. Помните о Панове… Быстро, быстро…

— Пошли, товарищи, — торопливо сказал старший. — Устинов, ты за Рудаковым по улице. Осторожно только.

Глеб выскользнул за ворота и тут же наткнулся на Рудакова. За спиной он услышал взволнованный шепот радиста:

— Я пятый… начинается ссора… Они не хотят идти дальше… Панов ударил…

Они бежали по пустынной, ночной улице, скользили, хватаясь за забор, чтобы не упасть, и бежали дальше. Глеб неожиданно напоролся на гвоздь в каком-то заборе и даже не почувствовал боли, только ладонь стала вдруг мокрой, и он машинально вытер ее о пальто. В ушах зло, пронзительно свистел ветер, больно резал глаза, обжигал щеки. Оглушительно стучало сердце.

Впереди мелькала спина Рудакова. Поскользнувшись, Глеб неловко упал, цепляясь за забор, но тут же вскочил, побежал дальше и чуть не налетел на упавшего Рудакова. Теперь они бежали почти рядом.

Впереди возникла группа людей.

Глеб и Рудаков прижались к забору и уже медленно, осторожно стали продвигаться вперед.

Внезапно оттуда, где виднелись люди, раздался отчаянный крик:

— А-а-а!..

Его перекрыл другой:

— Своих бьют!..

— Скорее, — задыхаясь, произнес Глеб и вырвался вперед. — Скорее… Это наши…

Группа впереди распалась, люди стали разбегаться во все стороны. На снегу остался лежать какой-то человек. Прямо на Глеба теперь бежали двое.

Один громадный, в светлой кепке, в пальто нараспашку. Из темноты вдруг проступило его лицо, потное, разъяренное. Второй, бежавший за ним, вдруг прыгнул в сторону, через сугроб, на мостовую. Рудаков кинулся наперерез, упал ему в ноги, тот нелепо замахал руками и обрушился на него.

В этот миг Глеб ощутил резкий удар в лицо чем-то тяжелым и холодным. Он отшатнулся, и человек проскочил мимо него. Глеб только успел схватить его сзади за пальто, но тот с неожиданной ловкостью вывернулся, стряхнул с плеч пальто и, оставив его в руках Глеба, побежал дальше.

И тут же вслед за ним пробежал другой человек. Он бежал странно, как-то боком, прижав одну руку к груди.

Глеб повернулся, выхватил пистолет. Но человек, пробегая мимо него, прохрипел, задыхаясь:

— Не стреляй… надо… догнать… гада…

— Витька! — не своим голосом закричал Глеб. — Что с тобой? Он кинулся вслед за Пановым, вслед за убегавшим парнем. Впереди, где-то далеко, вдруг застрекотал мотоцикл.

Парень на секунду остановился, потом ринулся к забору, но тут же отскочил, одним прыжком перемахнул через сугроб, выбежал на мостовую и, оглянувшись, выставил согнутую в локте руку. Неожиданно грохнул выстрел.

Пуля просвистела где-то рядом с Устиновым. Он не увидел, только почувствовал, как упал в сугроб Панов. А из-за забора, куда только что собирался скрыться парень, уже появился какой-то человек.

— Помоги Панову!.. — крикнул ему Глеб.

Он уже пришел в себя и теперь четко представлял все, что произошло. План нарушился. Но там, сзади, откуда неслись крики и шум борьбы, уже действуют две группы перехвата. Оттуда никто из преступников не уйдет теперь. Вот только этот, один, вырвался из кольца. Это, конечно, Петр Лузгин, Гусиная Лапа, о нем уже все известно. Сейчас он стрелял в Панова, он самый главный. Его надо взять во что бы то ни стало. Надо! Живым!..

А Лузгин уже пересек мостовую, перемахнул через новый сугроб, на той стороне улицы, и теперь бежал вдоль высокого, глухого забора. Через него не перелезешь. Вот он рванул калитку. Ага, заперта! Побежал дальше.

Совсем близко уже тарахтел мотоцикл.

Глеб устремился вперед, перебежал мостовую, тоже одним махом перескочил сугроб. Быстрее, быстрее, пока не кончился забор. Тому легче бежать. И Глеб, не раздумывая, на ходу скинул пальто, потом шапку, толстое кашне.

— Стой! — крикнул он. — Стой!..

Он почувствовал, что уже не задыхается, не стучит сердце, тело налилось упругой силой, стало легким и послушным.

Расстояние сокращалось медленно, но неуклонно.

Лузгин внезапно оглянулся, опять согнутая рука выставилась вперед.

Глеб упал, на секунду опережая выстрел, и тут же вскочил. Пуля просвистела где-то над головой.

— Врешь… — сквозь зубы процедил Глеб.

И опять он кинулся вперед, легко, мощно рассекая воздух разгоряченным телом.

Кончился забор. Лузгин тотчас перевалился через низкий штакетник и, неожиданно глухо вскрикнув, упал.

Глеб был уже совсем близко, когда Лузгин вскочил и, прихрамывая, побежал в глубь двора к темневшему за деревьями дому.

— Стой! — снова крикнул Глеб. — Стой лучше!..

Он с разбегу перепрыгнул через штакетник, не упал и кинулся дальше за темным силуэтом, мелькавшим среди деревьев.

В этот момент мимо него со сдержанным, клокочущим урчаньем пронеслось, словно снаряд, пушистое вытянутое тело.

Лузгин был уже около дома, когда собака настигла его. И тогда снова грохнул выстрел. Собака, взвизгнув, упала на Лузгина, когтями раздирая пиджак на нем, но тут же соскользнула вниз и мертво вытянулась на снегу.

Внезапно в окне дома вспыхнул свет, дверь распахнулась, и в ее проеме появился какой-то человек в пальто, наброшенном на плечи, из-под которого виднелась белая ночная рубашка, и в валенках на голых ногах. Щурясь, он испуганно вглядывался в темноту. Лузгин был совсем рядом. Глеб увидел, как снова вытянулась согнутая в локте его рука. И тогда он, не останавливаясь, на бегу, вскинул пистолет. «Все, — пронеслось у него в голове. — Стрелять и мы умеем. Только…»

Грохот выстрела нисколько не оглушил его. Глеб увидел, как Лузгин, вскрикнув, прижал руку к груди, завертелся на месте от боли, потом тяжело побежал в сторону от дома.

А человек в накинутом пальто, оглушенный, все еще растерянно стоял в дверях.

Лузгин бежал в дальний конец двора. Глеб, настигая его, был уже почти рядом. Внезапно Лузгин оглянулся, потом сделал неожиданный скачок в сторону и, прижавшись спиной к дереву, сунул левую, здоровую руку в карман.

И тут Глеб, не давая ему опомниться и сам не раздумывая, кинулся вперед. Точным, заученным ударом, вложив в него всю тяжесть тела, всю кипевшую, распаленную ненависть, он опрокинул Лузгина на землю.

Со стороны улицы к ним уже бежали люди. Они окружили распростертого на снегу Лузгина. Один из сотрудников наклонился над ним и покачал головой.

— Да-а, — произнес он, оглянувшись на Глеба. — Ударчик, я вам доложу. Слава богу, еще каким-то чудом дышит.

— Панов как? — вдруг задохнувшись, спросил Глеб, чувствуя, как снова оглушительно и больно забилось сердце. — Попал он в него?

Кто-то тихо ответил:

— Нет. Но… ножевое ранение. Еще раньше. Сейчас он в больнице уже, наверное.

Утро застало Глеба Устинова в больнице. Он прибежал туда еще ночью, но его не пустили дальше приемной. Дежурный врач, взглянув на Глеба, сердито спросил:

— Откуда на вас кровь? Глеб пожал плечами.

— Не знаю. Как Панов?

— Он еще в операционной. Рана не опасная, но… серьезная. И все-таки… дайте я вас тоже посмотрю.

— Пожалуйста, — равнодушно ответил Глеб. — Все равно я отсюда никуда не уйду.

Ладонь его левой руки оказалась распорота острым и ржавым гвоздем. На лице, под глазом, от сильного удара чем-то тяжелым треснула кожа. Когда рану на ладони обработали и перевязали, она начала так саднить и болеть, что Глеб морщился, не зная, как устроить перевязанную руку, и тихо ругался сквозь зубы.

Он одиноко сидел в пустом, гулком вестибюле больницы, настороженным взглядом провожая каждого человека в белом халате, проходившего мимо. Наконец к нему вышел дежурный врач, сказал, что операция закончилась, Панова перевели в палату, сейчас он спит, ему дали снотворное, и он, Устинов, тоже должен идти спать, у него такой измученный вид. А вот утром…

Глеб отрицательно замотал головой.

— Не могу я, доктор, уйти. Мне надо его увидеть сразу, когда он проснется. Сразу, вы понимаете?

Врач попробовал настаивать, потом сдался.

— Ну ладно. Идемте ко мне в дежурку. Там хоть подремлете, — сказал он.

Утром в больницу приехали начальник горотдела и несколько сотрудников, участвовавших в операции, невыспавшиеся, с воспаленными глазами, возбужденные и встревоженные.

Глеб узнал, что задержана вся шайка, получены первые, очень интересные показания. Все говорили наперебой, спорили между собой, пытались острить.

Начальник горотдела сидел в стороне, тяжело отвалившись на спинку кресла, усмехался, отпускал шутки, и только черные набрякшие круги под глазами на осунувшемся лице выдавали его усталость. Он сказал, что звонил из Москвы Бескудин, что скоро сам приедет сюда, а за арестованными выслана спецмашина, потому что заканчивать дело будет МУР, и в голосе его прозвучали уважительные нотки.

«Ну вот, — подумал Устинов. — Считай, полдела сделано. Самых опасных взяли. Теперь надо спасать тех, других. И еще неизвестно, что легче». Он вздохнул. Мысли снова вернулись к Панову. Наверное, Виктор прав. Причины, причины… Сколько их надо учесть и преодолеть, чтобы такие вот, как Карцев, как Харламов, стали людьми, настоящими людьми…