"ПСС" - читать интересную книгу автора (Емелин Всеволод)

Нет, он не Горлум, он другой 

Собрание стихов Всеволода Емелина «Gotterdammerung» – неполиткорректный коктейль из смеха и слез

В наши дни поэт в России меньше, чем поэт. Он производит тексты для внутреннего пользования, его аудитория – критики и филологи, а также другие поэты (чаще всего – поэты-филологи, пишущие критику). Безумную веру в то, что это не навсегда, способно пробудить лишь собрание сочинений Всеволода Емелина.

Сборник, которому издатели дали сложное немецкое название «Gotterdammerung» (в переводе на русский – «Сумерки богов»), с куда большей вероятностью может закрепить уже сложившееся отношение к Емелину, нежели изменить его. Те, кто любит его стихи, полюбят еще сильнее. Те, кто считает Емелина выскочкой, конъюнктурщиком, фашистом, антисемитом и отказывает ему в праве называться поэтом, лишь укрепятся в своем мнении, да и вообще, скорее всего, не возьмут этот сборник в руки. Конечно, не следует забывать о самом главном: благодаря «Сумеркам богов» кто-то прочтет (и уже прочел) Емелина впервые, но четкое разделение на поклонников и «антипоклонников» от этого вряд ли исчезнет, просто тех и других станет больше.

С другой стороны, даже те, кто хорошо знаком с творчеством Емелина, могут много почерпнуть из этой книги, где в хронологической последовательности представлены все его зрелые вещи. Одно дело – натыкаться на разрозненные стихи культового автора в Интернете или помнить несколько самых известных его текстов, и совсем иное – получить возможность проследить его путь от первых постсоветских стихов к совсем недавним, от начала 1990-х к концу 2000-х.

На протяжении всего этого времени и особенно в 2000-х Емелин, в числе прочего, занимался примерно тем же, чем Дмитрий Александрович Пригов: уловлял в сеть своей поэзии мифы массового сознания, этих огромных нелепых чудищ, чтобы затем вывести их на невидимую арену и устроить с помощью укрощенных монстров грандиозное цирковое шоу.

Как и Пригов, Емелин демонстрирует ключевые образы социокультурной реальности, управляющие мышлением и поведением современников, работает пересмешником, доводя до абсурда навязшие в зубах идеологемы и тренды. Берет картинки, из которых будет состоять хроника эпохи, и превращает их в карикатуры. Сюрреалистично фантазирует, основываясь на фольклорных мотивах. С отечественными литературными фетишами обращается тоже совершенно по-приговски, или, скорее, по-кибировски: «Запахло над страной XX съездом. / Он кудри отпустил, стал бородат, / Пошел служить уборщиком подъезда / И оду «Вольность» отдал в самиздат». Это, разумеется, о Пушкине.

Сборник, которому издатели дали сложное немецкое название «Gotterdammerung» (в переводе на русский – «Сумерки богов»)

Емелин наследует московским концептуалистам и в самом тонком аспекте. В его стихах комическим эхом отдается современный ему язык: язык СМИ, интеллигенции и власти. Но если Пригов и Кибиров в свое время препарировали штампы позднесоветской пропаганды, то под емелинский скальпель попадает нынешний либеральный дискурс, вопреки распространенному мнению вовсе не стушевавшийся, а заново расцветший в эпоху стабильности. Впрочем, ничуть не меньшее внимание уделяется и новой официальной риторике.

«Gotterdammerung» – пересмешническая энциклопедия языковых мемов 1990-х и 2000-х: от «Менатепа», «контрактника» и «эксклюзивного дистрибьютора» до «нанотехнологий» и выражения «шакалить у посольств».Емелинская ирония тотальна. Сочиняя, к примеру, памфлеты-обращения в адрес отечественной либеральной общественности и западных оппонентов российского внешнеполитического курса, он не только смеется над адресатами, но и пародирует позицию того, кто все это произносит, создает шарж на условного носителя консервативных ценностей. 

Но было бы ошибкой видеть в Емелине всего лишь остроумного ирониста. Емелин – поэт куда более сложной и редкой природы. Пародийность как ни в чем не бывало уживается у него с величайшей серьезностью. Когда он говорит от имени народа, собирающегося спросить кое с кого за экономические притеснения и имеющего право на традиционные алкогольные пристрастия, в этом можно усмотреть отрефлексированную позу, но никак не пародию или шутку.

Поэтическая речь Емелина – одновременно и ехидная имитация общественной дискуссии, и всамделишное участие в ней на правах народного трибуна. Такое вот двойное кодирование, не снившееся никаким концептуалистам. А принципиальное для Емелина попрание политкорректных табу – акт в каком-то смысле не менее дерзкий, чем нарушение официозных норм со стороны «непечатных» авторов 1970–1980-х.

Более того, сокровенным центром емелинской поэзии оказывается вовсе не смех на злобу дня, а горестный рассказ о собственной судьбе, плавно перетекающий в обобщенную историю поколения и в исповедь собирательного народного персонажа. Здесь в свои права вступает Емелин-лирик, Емелин-трагик, и слезы в «Gotterdammerung» проникновеннее, чем смех.

Оплакивая свою Родину и себя, поэт, тем не менее, продолжает артистическое действо и создает балаганный образ изгоя: «И оттого, что такой я по жизни плачевный у...бок, / Что-то по типу Горлума из «Властелина колец», / Я так люблю смотреть, как рушатся небоскребы, / И дети бегут и кричат по-английски: п...ц... п...ц...». В такие моменты Емелин напоминает поэта первой трети прошлого века Александра Тинякова: скандального юродивого-мизантропа, но сходство это обманчиво, ибо, в отличие от Тинякова, Емелин обладает большим лирическим даром.

Кто-то говорит, что писать так, как любит писать Емелин, проще простого: бери наиболее обсуждаемое свежее сообщение из СМИ или блогов и комментируй его десятком ернических строф, каждый так может. Еще кто-то добавляет, что стихи Емелина не привносят в поэзию ничего нового, что в них отсутствуют оригинальные художественные стратегии.

О том, какая все это поверхностная и предвзятая чушь, свидетельствует практически любое стихотворение из «Gotterdammerung», но с еще большей убедительностью – весь сборник в целом. Авторство этих стихов узнается по одной строфе, они разлетаются на цитаты, но некоторые из них впору не просто цитировать, а твердить как заклинание. Ни один другой стихотворец не высказывался о превратностях последних пятнадцати лет так смешно и отчаянно, так внятно и так вызывающе.

Однако филологический истеблишмент, признающий только поэзию для поэтов, предсказуемо ставит Емелину «незачет», на что тот справедливо отвечает в своем духе. И не просто отвечает, но не отказывает себе в удовольствии поюродствовать, представляясь затравленной жертвой новейшей поэтической мафии. И надо же, будучи освещаемы автором, умеющим обращаться к широкой аудитории, даже внутрицеховые и межклановые литературные распри становятся любопытной темой. Невероятно, но факт. 

 Кирилл Решетников