"Парижские Волки. Книга 1. Клуб Мертвых" - читать интересную книгу автора (Кобб Вильям)

23 КУТЕЖ

В эту самую ночь, почти в тот же час, в доме Соммервиля происходила сцена совершенно иного рода.

Было там так же темно, но не слышно было свиста и завываний ветра, заглушаемого ставнями и тяжелыми шторами.

Но если снаружи не проникал туда никакой шум, то в одной из комнат ясно слышался звучный, мерный храп.

Это было еще не все.

К вышеупомянутому храпу временами примешивались продолжительные и глубокие вздохи, шепот и ворчание.

— Черт побери! — послышался наконец недовольный голос. — Это должно кончиться… И как ведь храпит это животное!

Послышался шорох, затем возникла вспышка огня, и среди мрака появилась рука, державшая зажженную спичку. Вслед за тем показалась голова с волевым выражением лица, разделенного пополам огромными усами.

На голове был надет бумажный колпак, опущенный конец которого навевал мысли об упадке духа и слабости.

Эта голова в колпаке принадлежала Мюфлие.

Мюфлие напрасно жаждал сна, свойственного чистой совести, и теперь с бешенством слушал храп Кониглю, погруженного, без сомнения, в самые очаровательные грезы.

После минутного раздумья и чувствуя, вероятно, что спичка начинает жечь ему руку, Мюфлие решился зажечь свечу.

— Эй! Кониглю! Жандармы! — крикнул он басом.

О! Этих слов было вполне достаточно, чтобы смутить покой Кониглю!

Он вскочил с такой поспешностью, что его голова ударилась о спинку кровати с глухим стуком, похожим на тот, который издает голова полицейского под палкой балаганного Пьеро.

— Это не я! — раздался дрожащий возглас Кониглю.

— Э! Важно ты заспался, мой козленочек! — заметил со смехом Мюфлие.

— Как? Это ты?… Что за глупая шутка!

— Ты проснулся?

— Черт побери! У тебя голос, как труба архангела, ты разбудил бы мертвого… А я видел такой чудный сон!…

— А! Ты спишь! — сказал Мюфлие со вздохом.

— А почему же мне не спать?

— По той же самой причине, по которой не сплю я…

— Скажи-ка мне эту причину! Торопись, потому, что мне хочется спать…

— Неблагодарный! Я бужу тебя, чтобы разделить с тобой мысли, терзающие мое сердце, а ты… ты думаешь о сне!

— Да, ведь теперь ночь… Время спать.

— Спать! Увы, Кониглю! Я думаю совершенно иначе!

— Что ты думаешь?

— Я думаю, что теперь время любить!

Кониглю, ворча, нырнул под одеяло.

— Какое мне дело до этого! — пробормотал он.

— Черствая душа! Я всегда думал, что общество меня не понимает… Да и как ему понять, если даже ты не можешь оценить меня!

— Слушай, Мюфлие, еще раз говорю тебе, я хочу спать, оставь меня в покое! — сухим и суровым тоном сказал Кониглю.

Мюфлие ударил кулаком по ночному столику, который подскочил со звоном.

— Ну, нет! Я тебя не оставлю в покое, — заявил он.

— Боже мой! — простонал Кониглю.

— Право, Кониглю, мне стыдно за тебя… Ты должен меня выслушать… Я хочу, и это будет так!

— А если я не хочу…

Мюфлие схватил графин с водой и взмахнул им в направлении постели Кониглю.

Тот вздрогнул от ужаса и завопил:

— Я тебя слушаю!

— Боже! Имеешь только одного друга, половину души, как сказал один древний поэт, имя которого я теперь не помню, и этого-то друга нельзя заставить слушать!

— Но ведь я слушаю во все уши!

— Да, но скрепя сердце, с неудовольствием, и это меня очень огорчает, — продолжал Мюфлие со слезами в голосе. — Я хочу, чтобы ты слушал со вниманием, с симпатией… Я так теперь нуждаюсь в симпатии…

Кониглю пожал плечами в знак последнего протеста, сел и молча закурил трубку.

Мюфлие опустил голову и задумался… О чем он думал?

— Друг, — сказал он наконец, — есть у тебя сердце?

— Конечно!…

— Нет, я тебе не верю! Я сомневаюсь в твоих словах, Кониглю… Если бы у тебя было сердце подобное моему, ты не спал бы теперь, а страдал…

— Что ты хочешь сказать?

Кониглю был терпелив. Он уважал Мюфлие и преклонялся перед ним, как, впрочем, тот и заслуживал, но сейчас он охотнее всего снова бы заснул.

— Хочу объяснить тебе тайны человеческой природы, — продолжал безжалостный Мюфлие. — Вот уже несколько недель мы живем в этом доме, который стал некоторым образом, нашим…

— Да, и здесь хорошо… Постели великолепны… — осмелился заметить Кониглю.

— Постели, стол, обращение — не оставляют желать лучшего. Маркиз ценит нас, и мы им очень доволь…

Прерванный зевком Кониглю, Мюфлие пожал плечами.

— Но мы пленники, — продолжал он с гневом. — Мы лишены главного достояния человека… Священного наследия наших отцов… одним словом — свободы!…

— Маркиз не запрещает нам выходить…

— Это правда. Только мы воздерживаемся от этого по двум причинам… Во-первых, потому, что на улицах много разных беспокойных и неприятных личностей, которые могли бы помешать нашей прогулке… во-вторых…

— Ты не веришь в смерть Биско?

— Брр! Не произноси этого имени! Это приносит несчастье! Следовательно, мы не выходим потому, что боимся попасться в лапы этому дьяволу!

Кониглю завертелся на постели.

— Еще бы! Конечно!

— Конечно!… Но у меня есть сердце… То есть, я думаю о той, которая меня так любила… Я думаю о ее очаровательной улыбке, о ее черных волосах, блестевших от пахучей помады… Правда, у ней не хватало двух передних зубов… Но это ее нисколько не портило… Я думаю о ней!

Кониглю вздохнул.

— И я! — сказал он.

— А! И ты тоже!… Ты понял, что такие натуры, как наши, нуждаются в любви!… Как хочешь, верь или не верь, но твой друг Мюфлие вянет, как цветок без солнца… Он вянет! Вянет!

— И я! — повторил Кониглю.

— И ты тоже вянешь!… Я так и думал! Но ведь после увядания следует смерть! Если твой друг Мюфлие не любит и не любим, он умирает!…

Воцарилось красноречивое молчание.

Отчаянным жестом Мюфлие сорвал с головы колпак и бросил его на пол.

— Я хочу жить! — воскликнул он… — Я готов на все, чтобы только насладиться хотя бы одну минуту радостями любви, которые для меня то же, что роса для цветка… Слушай, Кониглю!

— Что?

— Который час?

— Недавно пробило полночь.

— Слышишь ты какой-нибудь шум?

— Нет, весь дом спит… Маркиз еще слаб и ложится рано…

— Взгляни, какая погода!

По-видимому, воспоминания, вызванные Мюфлие, совершенно разогнали сонливость его друга, так как он поспешно вскочил и, подойдя к окну, поднял шторы.

— Темно! — сказал он.

— Великолепно! Дождь?

— Нет!… Ветер.

— Луны нет?

— Ни кусочка…

— Тогда я слушаюсь голоса моего сердца и стремлюсь…

— Что? — спросил Кониглю, вздрогнув. — Что ты сказал?

— Я сказал, что ночью все кошки серы, а волки — серны… Я смеюсь теперь над полицией, да и над Биско тоже, который, верно, не ждет нас на улице, конечно, если он жив, в чем я сомневаюсь… Кинь-ка мне сапоги!

— Мюфлие! Прошу тебя! Будь благоразумнее!

— Я, кажется, просил мои сапоги.

— Вот они… Но если ты не вернешься?…

Мюфлие, начинавший натягивать упрямый сапог, остановился.

— Милостивый государь, — сказал он торжественным тоном, — так ли я расслышал…

И он произнес медленно с расстановкой:

— Если — я — не — вернусь?…

— Тогда я никогда не утешусь.

— А! Вы, значит, полагаете, господин Кониглю, что я намерен идти один, я, Мюфлие?

— Я думал… Я считал…

— Вы напрасно думали!… Я мечтаю о любви, это правда… Но я хочу также и дружбы. Друг мой, Кониглю, неужели ты меня покинешь? — произнес он трагическим голосом.

— Конечно нет, но… жандармы?

— На улицах нет жандармов в такое время!

— Но Биско?

— А! Биско!… Ну я не посоветовал бы ему попасть теперь мне в лапы… Слушай, Кониглю, доверься мне… одевайся и — марш!

— А деньги?

— У меня есть франков сорок.

— Что? Откуда ты их достал?

Мюфлие улыбнулся.

— У этих маркизов мало порядку. Тут валяются самые разные вещи… Хорошо еще, что я рядом…

— Ты обокрал маркиза?

— Ну, я только спас его от больших потерь, превращая мой карман в сберегательную кассу! Кто знает? Времена переменчивы. Быть может, настанет день, когда маркиз очень рад будет узнать, что я должен ему эту безделицу!

При этих словах Мюфлие заканчивал свой туалет.

Благодаря щедрости Арчибальда облачение друзей не оставляло желать ничего лучшего.

Кониглю последовал примеру своего товарища, хотя и скрепя сердце, и не желая раздражать его отказом.

— Хорошо, — сказал наконец Мюфлие, оглядев с довольным видом себя и Кониглю,— теперь как нам выйти отсюда?

— Через дверь, конечно!

— Гм!… А лакеи…

— Они не помешают нам выйти.

— Кониглю, слушай внимательно мои слова… Страсть не затемняет моего разума. Если маркиз узнает, что мы вышли, кто знает, может быть, по возвращении, так как я надеюсь вернуться, мы найдем двери запертыми. Со своей стороны я глубоко сожалел бы об этом гостеприимном доме. Кроме того, мы дали слово не уходить и если мы уж решаемся не сдержать данного слова, то, по крайней мере, должны скрыть этот проступок… впрочем, вполне объяснимый.

— Тогда, идем в окно!

— Да, ты прав, Кониглю! На каком мы этаже?

— На втором.

— Окно выходит в сад. Там дальше есть стена, но она нас не остановит. Итак, вперед!

— Вперед!

— За дело!… Предоставь мне действовать. Я знаю способ открывать окна без малейшего шума.

Способ действительно был хорош, так как спустя минуту окно тихо отворилось, и Мюфлие высунул голову наружу

— Пустяк! — заметил он. — Три, четыре метра, положим пять, чтобы не ошибиться. Марш вперед!

С этим словом он перелез через подоконник, повис на руках и спрыгнул на песок так легко, что «даже розовый листок не дрогнул бы!», как заметил он спрыгнувшему за ним Кониглю.

Несколько минут они стояли молча. В доме было темно и тихо.

— Я не знаю, что со мной происходит, — шепнул Кониглю. — Кажется, будто с нами должно случиться несчастье.

— Не бойся ничего, со мной не пропадешь!

Друзья подошли к стене сада.

Стена в три метра задержала их не более, чем замок шкафа.

— Уф! — сказал Мюфлие, спустившись со стены на улицу. — Кончено!

Друзья были наконец на свободе.

— Где мы? — спросил Кониглю.

— Подожди, мне надо сориентироваться. Это очень шикарный квартал, стало быть, я легко узнаю место. Я ведь видел свет…

Видя, что ориентирование Мюфлие плохо подвигается, Кониглю употребил более скорое средство, а именно: дошел до угла и прочитал название улицы.

— Улица Сент-Оноре! — сказал он, подходя снова к Мюфлие.

— Да, да! Я так и думал! Впрочем, мы были доставлены сюда при таких странных обстоятельствах, что, право, можно было ошибиться. Значит, наш хозяин живет на углу Сент-Оноре и улицы Мира! На противоположном доме висит номер 125, нам, стало быть, легко будет найти дорогу назад!

— Куда мы пойдем? — спросил Кониглю.

— Куда глаза глядят! Кто знает, может быть, богатство и любовь ждут нас в нескольких шагах отсюда? Доверимся Провидению!

И друзья направились к Королевской улице.

— Тут мало виноторговцев… — заметил Кониглю.

— Еще бы! Иначе у них не было бы клиентов! Ведь знать ложится спать рано. В начале улицы Роше есть, впрочем, кабак первого сорта…

— Не опасно ли это… Вдруг нас узнают?

— Ба! Ничего!… Может быть, мы узнаем там что-нибудь о Биско!… Смелым Бог владеет… Идем… Потом, знаешь ли. Кониглю, ведь там я встретил в первый раз мою Германе!…

Сладостная дрожь пробежала по щекам Кониглю. Он знал, что Германс и Памела были неразлучны.

Скоро Мюфлие и Кониглю исчезли в лабиринте узких кривых улиц квартала Сен-Лазар.

— Мы приближаемся! — сказал Мюфлие спустя несколько минут. — О! Как бьется мое сердце!

— У меня тоже дух захватывает.

— Как хорош пунш с киршвассером! А!… У меня просто слюнки текут!

— Ты уверен, что найдешь дорогу?

— Еще бы!

Наконец перед друзьями возникла улица Роше. Сквозь ставни жалких лачуг виднелся еще кое-где свет.

Мюфлие храбро двинулся вперед, сопровождаемый Кониглю, который с наслаждением вдыхал ночной воздух.

Полиция не заглядывала в эти закоулки. Земля была покрыта грудами мусора, среди которых струился зловонный ручей жидкой грязи.

Дойдя до конца улицы, Мюфлие остановился.

— Вот тебе и раз! — сказал он. — Где же кабак?

— Он был здесь?

— Да, вот и дом, и дверь… Но я не слышу и не вижу ничего! Точно все здесь вымерло!

— Не постучать ли?

— Попробуем?

Мюфлие осторожно стукнул в ставню.

Тишина. Вторая попытка имела тот же результат.

Вдруг над головами друзей открылось круглое окно и показалась чья-то голова.

— Это печально! — сказал Мюфлие вполголоса. — Печально, друг мой Кониглю!

— Да, Мюфлие!

— Мюфлие! Кониглю! — раздался сверху голос.

— А! Тут есть люди! — вскричал радостно Мюфлие. — Отворите! Мы свои!

Послышалось что-то вроде сдержанного смеха.

— Э! — заметил Кониглю. — Кажется, над нами смеются?

— Нет… Идут.

Действительно, за дверью послышались чьи-то шаги, потом ключ повернулся в замке.

— Наконец! — сказали в один голос два друга.

Они не произнесли больше ни слова, так как в ту же минуту дверь быстро распахнулась и два удара, мастерски направленные, обрушились на головы двух друзей, которые с глухим стоном повалились на землю.

Удары были нанесены железной полосой и с такой силой, что Мюфлие и Кониглю, не успев даже вскрикнуть, лишились чувств.

— Теперь возьмите их, — сказал чей-то голос. — Мы разберемся с ними после…

Несколько человек вышли из дверей и, подняв несчастных друзей, внесли их в дом.

Двери закрылись и все стихло.

Бедный Мюфлие! Бедный Кониглю!