"Парижские Волки. Книга 1. Клуб Мертвых" - читать интересную книгу автора (Кобб Вильям)17 ПЛАНЫ И МЕЧТЫ— Питье господина маркиза!… Черт побери! Вот шайка лентяев! — Не кричи, ты его разбудишь! — Разбужу! Он, и дураку понятно, не спит, если просит пить! — А как прошла ночь? — Отлично… — Тем лучше! Он славный малый! Этот разговор происходил между двумя субъектами, из которых один высовывал лишь голову из двери, тогда как другой, стоя на цыпочках, подавал ему чашку, содержимое которой, он тщательно размешивал серебряной ложкой. Первый, так настойчиво требовавший питье, спрятал голову и, осторожно прикрыв дверь, тихонько подошел к постели, тщательно задернутой тяжелыми занавесками. — Вы здесь, друг мой? — спросил слабый голос. — Конечно, маркиз! Разрази гром Мюфлие, если он не будет на своем месте! — Не так громко, друг мой, не так громко!… Дайте мне пить… — Вот! Говоря это, Мюфлие, так как это был он, всегда эффектный, несравненный Мюфлие, протянул Арчибальду питье, которое предварительно пригубил с истинно материнской нежностью, чтобы убедиться, что оно не слишком горячо. О! Мюфлие был неотразим в белом переднике, подчеркивающем его античные формы! Несколько дней тому назад в дом принесли безжизненное тело Арчибальда. Арман де Бернэ сейчас же употребил все средства для возвращения к жизни своего друга, и через час тот проявил первые признаки жизни. Мюфлие, дремавший в это время этажом выше, где была его комната, услышал какой-то неясный шум и восклицания. Достойный Волк был, естественно, любопытен и, кроме того, его преследовали призраки жандармов, приходивших отнимать его благополучие. Он тихонько встал с постели и взялся за ручку двери. Дверь оказалась незапертой. Такое доверие тронуло бы его, если бы он не вспомнил, что Арчибальд советовал ему, и не без оснований, не выходить из дома, если он не желает иметь недоразумений с блюстителями общественного порядка. Прежде чем нарушить это предостережение, он подошел к постели, на которой Кониглю предавался сладкому сну, и положил руку на плечо коллеги. — А! — вскричал Кониглю. — Жандармы? — Нет, твой друг Мюфлие. — Зачем ты меня будишь? — В доме какая-то суматоха… Мне хочется пойти посмотреть. — Не делай глупостей! Тебя поймают! — Я верю слову дворянина. — Ха, мы-то знаем, что такое честное слово… Сколько мы их давали! — Не оскорбляй нашего хозяина… Я думаю, что с ним могло что-нибудь случиться… Кто знает… Может быть, ему нужна помощь… Э, да что там! Я иду! — Мюфлие! — крикнул еще раз Кониглю. Но Мюфлие принадлежал к числу людей, в которых размышления усиливают храбрость. Он тихонько спустился с лестницы и, заметив, что из-под одной двери проходит свет, наклонился посмотреть в замочную скважину. Вот что он увидел… Арман де Бернэ приводил в чувство Арчибальда при помощи растираний. Мюфлие пожал плечами. — Слишком вяло! — прошептал он. — Ну, живее, живее! А! Он утонул, этот бедняга маркиз… Черт возьми!… Верно, какая-нибудь новая штука этого негодяя Биско!… И он продолжал вполголоса уговаривать Армана действовать живее. Вдруг тот, не оборачиваясь, бросил несколько слов стоявшему рядом лакею, который, спеша исполнить полученное приказание, поспешно распахнул дверь. Увы! Эта дверь вела в коридор! Голова Мюфлие приходилась как раз напротив ручки. Дверь привела в движение ручку, а ручка, естественно, толкнула Мюфлие прямо в его величественный нос, обладатель которого, точно также естественно растянулся на полу. — Это что такое? — воскликнул Арман. Двое лакеев, между тем, успели поднять на ноги Мюфлие. — Милостивый государь, — начал он, — мое появление, а в особенности мой костюм, могут вам показаться странными. Кто я? Друг, гость господина маркиза, и я беру на себя смелость благодарить вас за преданность, которую вы проявляете в настоящую минуту! Мюфлие был великолепен! Арман с удивлением смотрел на него. Вдруг в его глазах мелькнула догадка. — А! Вы один из двух… — Джентльменов, — перебил Мюфлие, предчувствовавший нежелательный эпитет, — джентльменов, которым маркиз предложил свое любезное гостеприимство. — Понятно. Но зачем вы пришли сюда? — Ах, сударь, если бы я не боялся вас уязвить, то позволил бы себе сказать, что моя помощь может быть вам весьма полезна. — В чем это, позвольте узнать? — Боже мой, повторяю вам, не сердитесь, но вы довольно плохо растираете его! — В самом деле… — Если вы мне позволите, то вот этими руками я сделаю это гораздо лучше. Он обнажил руки, лохматые, как медвежьи лапы. — Вы знаете, как надо растирать? — Естественно! Действительно, в те счастливые времена существовал особого рода промысел, который долгое время давал Мюфлие средства к жизни. Власти выдавали тому, кто вытащит утопленника, 15 франков за живого и 25 франков за мертвого. Это странно, но это было именно так. Мюфлие, прогуливаясь по берегу, толкал в воду какого-нибудь прохожего, ждал некоторое время, пока тот захлебнется, потом бросался в воду и вытаскивал тело. После этого он относил его в полицию, затем вызывали доктора, и Мюфлие наблюдал процедуру оживления. Его положение было весьма щекотливо. Если жизнь возвращалась в это бесчувственное тело, то, во-первых, он терял 10 франков, а во-вторых, утонувший мог еще вдобавок пожаловаться на его нелюбезное обращение. Это объясняет то участие, с которым Мюфлие следил за всем процессом возвращения утопленника к жизни, готовясь исчезнуть, если наука начнет торжествовать над смертью. Поэтому все способы растирания были ему отлично знакомы, но само собой разумеется, что он не сообщил всех этих интересных подробностей Арману. При взгляде на эти мускулистые руки, медик в Армане взял верх над человеком. К тому же опасность исключалась, если он стоит рядом… — Попробуйте, — сказал он. — Только не забывайте, что я слежу за вами! Мюфлие улыбнулся, бросил на лакеев презрительный взгляд и подошел к постели. О! Это была артистическая работа! Он растирал в бешеном темпе, и его руки не уставали! Можно было подумать, что это машина, а не человек, так четки были его движения. Не прошло и четверти часа, как в теле Арчибальда начало восстанавливаться кровообращение. — Бедняга! — вырвалось у Мюфлие. — Должно быть, он недурно выкупался! Затем он обернулся к Арману. — Что вы скажете о хорошей дозе табачного дыма? — А? — переспросил де Бернэ. — Ну, да! Я видал, как это делали! Когда они начинают приходить в себя, им вдувают в нос табачный дым. Это возбуждает как нельзя лучше! — Валяйте, — сказал Арман, поняв, что перед ним специалист. Мюфлие подошел к двери и сложил руки в виде рупора. — Эй! Кониглю! — закричал он. — Что такое? — Принеси мне сюда набитую Жозефину! Затем он с улыбкой обернулся к Арману. — «Жозефина» — это моя трубка! Кониглю, ничего не понимая, тем не менее, поспешил исполнить приказание. Если бы не значительность момента, то наши герои в ночных рубахах представляли бы довольно забавную картину. Как бы то ни было, но Арман уже без колебаний решил принять услуги двух негодяев, неожиданно превратившихся в братьев милосердия. И действительно, они делали свое дело с такой замечательной ловкостью, что не оставалось желать ничего более. Табак, раздражая дыхательные органы, вызвал спазматическое сокращение их мышц, результатом которого было восстановление через некоторое время вполне нормального дыхания. Тут случилось любопытное обстоятельство. Когда Арчибальд открыл глаза, то первое, что он увидел, были лица склонившихся над ним двух Волков. Тогда его расстроенный рассудок пришел к выводу, что он в руках шайки… В одно мгновение рука его инстинктивно поднялась, а так как эта рука была сжата в кулак, то этот кулак с глухим стуком ударил прямо по носу почтенного Мюфлие, который поспешно отскочил и затылком ударил в подбородок стоявшего за ним Кониглю, который чуть не откусил кончик языка, высунутого в знак внимания. Но Мюфлие был невозмутим. Держа нос двумя пальцами, он спокойно обратился к Арману. — Я вам говорил, что он очнется! Но хотя Арчибальд очнулся, тем не менее, надвигался ужасный кризис. Обыкновенно бледное лицо Соммервиля налилось кровью. Арман должен был мобилизовать все свое хладнокровие, так как для врача нет ничего труднее, чем лечить родных или друзей. Много дней прошло в ужасных мучениях. Бред продолжался много ночей, заставляя ежеминутно опасаться за жизнь больного. Мюфлие, понявший, какое впечатление произвело на больного его присутствие, сначала скромно удалился, но потом снова предложил Арману свои услуги, который в первую минуту отказался от них. Но оба приятеля так настаивали, что Арман наконец смягчился. Впрочем, надо прибавить, что причины, выставленные почтенным Мюфлие, были вполне убедительны. Во-первых, будучи лишенным по желанию Соммервиля удовольствия фланировать по улицам, он скучал и желал чем-нибудь заняться, так как праздность есть мать всех пороков. Во-вторых, он чувствовал, как ни странно, глубокую симпатию к маркизу, симпатию, которую вполне разделял Кониглю. Была еще третья причина, которую он благоразумно обошел молчанием. Само собой разумеется, что друзья не имели никаких известий о Бискаре, а случившееся с Арчибальдом наглядно доказывало, что король Волков на этот раз снова восторжествовал над своими врагами. А Бискар, и они это понимали, был не настолько глуп, чтобы не догадаться, откуда шло направленное против него нападение, так что приятели чувствовали себя очень скверно и были совсем не прочь приобрести себе защитников на будущие времена. Как бы то ни было и каковы бы ни были причины их поведения, Мюфлие и Кониглю превратились, как мы уже говорили, в отличных братьев милосердия. Приказания Армана исполнялись с изумительной точностью. Трудно было представить себе что-нибудь забавнее Мюфлие, старавшегося смягчить свой голос, чтобы уговорить Арчибальда исполнять докторские предписания! Первой, или лучше сказать, второй реакцией Арчибальда, когда к нему вернулось сознание, была веселая улыбка при виде столь странных сиделок. Мюфлие, прижав руку к сердцу, выражал свою неистощимую преданность. Арман в двух словах подтвердил эти уверения, перечислив уже оказанные ими услуги, так что Арчибальд охотно согласился принимать их помощь. Он даже хотел расспросить их, но ему было строго запрещено произносить хотя бы слово, и Мюфлие ни за что не согласился бы нарушить это запрещение. Вот почему мы встречаем Мюфлие, подающим питье маркизу Соммервилю. Больной выздоравливал. Его сильная натура устояла против страшного потрясения. В это утро Мюфлие сиял от радости. Он знал, что доктор сегодня хочет снять запрещение разговаривать с больным. Арман приехал около девяти часов. — Ну? Как ведет себя наш больной? — спросил он у Кониглю. — Ему гораздо лучше! — Ну, — сказал, смеясь, Арман, — вот вам на будущее готовая профессия! Кониглю сделал жест, исполненный скромности, затем пропустил вперед Армана, который вошел в комнату Арчибальда. Арман подошел к постели. Арчибальд протянул ему руку. — Вы меня спасли! — сказал он. Голос его был совершенно тверд. Очевидно, здоровье быстро возвращалось к нему. — Друг мой, — продолжал он, обращаясь к Мюфлие, — оставь нас. Я позову тебя, когда ты мне понадобишься. Поклонившись со своей врожденной непринужденностью, Мюфлие присоединился к Кониглю. — А теперь, — сказал Арчибальд Арману, — я надеюсь, что вы положите конец ужасной пытке, которой вы меня подвергли, — молчанию, которое стало просто невыносимым! — Погодите, — сказал Арман. Он подошел к окну и отдернул шторы, чтобы впустить в комнату дневной свет, затем, вернувшись к постели, долго осматривал выздоравливающего. — Обещаете ли вы мне, — спросил он, — говорить без волнения и сохранять полное спокойствие и хладнокровие? — Я думаю, что у меня не хватит сил на то, чтобы выйти из себя, — отвечал, смеясь, Арчибальд. — Поэтому и не следует злоупотреблять возвращающимися к вам силами. Только при этом условии я разрешаю вам говорить. — Я прежде всего хочу задать вам несколько вопросов. — Говорите. — Сэр Лионель. Жив ли он? Облако печали мелькнуло на лице Армана. — Сэр Лионель жив, но, может быть, для него было бы лучше умереть… — Что вы хотите этим сказать? — Я не знаю, как вы спаслись от пожара в доме Бискара, я не знаю, что было с вами до тех пор, пока ваше тело очутилось в Сене, но в чем, к сожалению, я вполне убежден, это в том, что рассудок сэра Лионеля не устоял против этих потрясений… — Сошел с ума? Сэр Лионель сошел с ума? Арман утвердительно кивнул головой. Арчибальд закрыл глаза руками. Наступило тяжелое молчание. Потом крупные слезы показались у него между пальцами. — Лучше было бы умереть, — сказал он наконец. — Бедный Лионель! — Вы теперь понимаете, почему до сих пор я отказывался отвечать вам? Я хотел, чтобы вы достаточно окрепли для восприятия этого известия, так как я хорошо знал, что первый ваш вопрос будет о сэре Лионеле. — Но неужели, несмотря на все ваши знания, вы отчаиваетесь? — Помешательство Лионеля относится к тем явлениям, которые, кажется, опровергают знания. Оно выражается в полном спокойствии, в ужасной невозмутимости, которую ничто не в состоянии расшевелить. Сэр Лионель кажется трупом, который живет и движется. Ввиду этого полнейшего отсутствия внешних проявлений болезни, борьба против нее очень трудна, почти невозможна… — Но вы опробуете все средства, не так ли? — Конечно, вы не можете в этом сомневаться! Но надо прежде всего предоставить действовать времени. Может возникнуть какой-нибудь кризис, и только тогда я смогу попытаться вылечить нашего друга. — Я верю вам, — сказал Арчибальд. — Вы спасете его… Арман покачал головой. Он далеко не разделял этих надежд. — Что стало с негодяем, которого мы преследовали? — спросил наконец Арчибальд. Арман рассказал Арчибальду о том, что произошло. Вырвавшись из рук нападающих, Правый сейчас же бросился к Арману. Тот знал об экспедиции Арчибальда и Лионеля на Жеврскую площадь и не сомневался, что Левого унесли именно в этот притон. Он бросился к зловещему дому и вскоре обнаружил проход, через который им удалось проникнуть в дом с тыльной стороны. Остальное известно читателям. — Теперь, — сказал Арман, — я должен ответить на ваш вопрос о Бискаре. Я не знаю, где он. Вот заметка, напечатанная в одной газете на следующий день после этого дела. — Читайте, — сказал Арчибальд. — Наши собственные розыски, — добавил Арман, — не дали никаких других результатов. Но вот что написано в газете: «Уже давно полиция напала на след преступного общества, члены которого носили прозвище «Парижские Волки». В причастности к банде подозревали одного старьевщика с Жеврской площади по имени Блазиас. Тогда было принято решение схватить его. В то же время надеялись арестовать и других членов шайки. Но, к сожалению, господин префект слишком долго обдумывал предполагаемую операцию. В прошлую ночь пожар истребил домишко, служивший убежищем старому Блазиасу, который, как кажется, был предводителем шайки. Этому негодяю удалось бежать, но, по всей вероятности он нашел смерть в волнах Сены, которую он хотел неизвестно для чего переплыть. Это предположение основывается на том, что рыбаки вытащили из воды его платье, которое он, по всей вероятности, снял, чтобы легче было плыть. До сих пор тело его еще не найдено. Полагают, что этот Блазиас был не кто иной, как один беглый каторжник по имени Бискар. Мы Надеемся, что полиция, оставив на время свои политические заботы, пустит в ход все средства чтобы захватить его сообщников». — Это все? — спросил Арчибальд. — Посмотрите сами. Арман подал ему газету. Арчибальд пробежал глазами замет ку, как бы желая обнаружить подробности, ранее ускользнувшие от него. Вдруг он вскрикнул от изумления. — Что с вами? — спросил Арман. — Разве вы не читали маленькой заметки, помещенной не много ниже? — Что там такое? — Прочтите сами! Заметка гласила: «Новое банкротство! Дурной пример заразителен. Торговый дом, самозванно присвоивший себе звание банка, лопнул при довольно странных обстоятельствах. За весь вчерашний день ни один из служащих торгового дома Манкаля, расположенного на улице Людовика Великого, не появился в конторе. Даже сторожа не открыли двери в обычный час, так что многочисленные клиенты, явившиеся получить или внести вклады, не могли проникнуть в дом. Немедленно явившийся полицейский комиссар приказал открыть двери. Контора была совершенно пуста. Все бумаги тайно вывезены. Бесполезно добавлять, что в кассах не оказалось денег. Начато следствие, призванное выяснить причины и степень бедствия. В настоящее время полиция пытается узнать прошлое Манкаля, которому удалось проникнуть в высшее общество и завоевать там неограниченное доверие. Мы позволим себе заметить, что теперь эти розыски немного запоздали, но, во всяком случае, не надо забывать пословицы: «Лучше поздно, чем никогда». — Ну, так что же? — спросил Арман. — Мой друг, — отвечал Арчибальд, — вам известно, что болезнь, ослабляя тело, очень часто придает уму большую ясность, что-то вроде пророческого дара, который, к сожалению, исчезает вместе с восстановлением здоровья… — Я вас не понимаю… — Ну, называйте меня, если хотите, сумасбродом; но какой-то инстинкт подсказывает мне, что между этими двумя фактами существует взаимосвязь! — Между исчезновением Бискара… — И Манкаля! Но я иду дальше. Мне это не только кажется, нет! Теперь, когда мои воспоминания возвращаются ко мне, я понимаю, почему мне пришла в голову эта странная мысль, и вы сейчас все поймете! Пожалуйста, потрудитесь позвать моих странных сиделок… — Сейчас. Но, кстати, не странно ли, что такие отъявленные негодяи ухаживали за вами с усердием, которому могут позавидовать самые преданные друзья? — Что вы хотите? — смеясь, отвечал Арчибальд. — Я их околдовал! — В таком случае, — сказал Арман, — если вы оставите их у себя, то я посоветовал бы вам… — Что же? — Предложить им сменить имена. — Это зачем? — В особенности это касается Мюфлие. — О, друг мой! Позвольте мне на этот раз с вами не согласиться! Это было бы бесчеловечно! Превратившись в какого-нибудь Жана Мартина, Мюфлие перестал бы быть самим собой! Нет, я оставлю ему его имя! — Как вам угодно. Конечно, вы лучше их знаете… — Позовите же их… — Мюфлие!… Кониглю!… — позвал Арман. Оба друга были наготове, не из нескромности — так как, надо отдать им справедливость, они в корне изменились, — но для того, чтобы быть готовыми явиться по первому зову. — Я здесь! — в один голос сказали они. — Дорогой господин Мюфлие и вы также, господин Кониглю, — начал Арчибальд, — позвольте прежде всего выразить вам свою благодарность… — О! Маркиз! — В то же время я прошу у вас прощения, так как мне кажется, что я иногда говорил вам «ты»… — Это делало нам честь… — Нисколько! Я был несправедлив и груб. Я буду оказывать вам впредь то уважение, которого вы заслуживаете, и прежде всего я прошу вас снять эти передники, недостойные вас. Мюфлие взглянул на Кониглю. Тот взглянул на Мюфлие. Их лица вытянулись в горестной гримасе. — Послушайте, господин маркиз, — сказал Кониглю, — если вы нами недовольны, то лучше сказать это сразу… — Недоволен вами? Нет! Но зачем этот передник… — Этот передник доказывает ваше согласие по-прежнему принимать наши услуги… Я вам скажу сейчас всю правду. Мы негодяи… но вы нравитесь нам, и вы приведете нас в отчаяние, если прогоните от себя… — Но вас никто и не гонит, — перебил Арман, которого невольно трогала такая наивность. Кроме того, Арчибальд, действительно, нравились эти два негодяя. — Хорошо! Не будем об этом говорить, — продолжал он с комической серьезностью, — однако, так как я говорю с джентльменами, то я предпочитал бы… — Оставьте нам передники, — повторил Кониглю. — Ну, как хотите, — со вздохом согласился Арчибальд. — А теперь поговорим о наших делишках… и о вашем приятеле Бискаре. — Бискаре! — с неподдельным ужасом вскричали оба. — Где он?… — Мы не знаем… Однако имеем некоторые основания полагать, что он умер… Мюфлие и Кониглю вскочили. — Если вы видели его труп, если вы сами похоронили его — да, тогда Биско отправился на тот свет!… Но если нет, тогда это неправда!… Не радуйтесь раньше времени… Он живуч, как дьявол!… Есть ли у вас какие-нибудь доказательства?… — Вот, прочитайте это. Арман подал Мюфлие газету. Тот медленно, внимательно прочитал заметку. Кониглю смотрел через его плечо. — Ну, что? — спросил Арман. — Биско жив, — решительно отвечал Мюфлие. — Однако он исчез под водой и не появлялся! — Его появления не видели, а это совсем не то! — А его платье? — Это хитрость! Наступило молчание. В глубине души Арчибальд и Арман разделяли это убеждение. — Скажите мне теперь. — заговорил наконец Арчибальд, — не обманывает ли меня память, или вы действительно говорили об одном банкирском доме, в который не раз входил Биско? — Да, вы не ошиблись. — На какой улице был этот банк? — На улице Людовика Великого. — И вы никогда не видели его выходящим? — Никогда! — Что же вы предполагаете? — Ну… Это очень трудно сказать!… Видите ли, если бы вы знали Биско, то поняли бы, что в сравнении с ним сам черт — дурак… Он может пройти через воду, не замочившись, сквозь огонь, не загоревшись! О! Он очень хитер! И если мы попадем ему в лапы, тогда пиши пропало! — Бывали ли вы когда-нибудь в этом банке? — Нет! — отвечал Мюфлие, поднимая руки к небу. — Разве у нас есть процентные бумаги? Разве мы играем на бирже? Арчибальд и Арман переглянулись. Их подозрения подтверждались. Бискар и Манкаль были, очевидно, одним и тем же лицом. Что касается чистосердечия двух бывших сообщников Бискара, то в нем, очевидно, незачем было сомневаться и лучшей гарантией этому служил страх, который внушал им король Волков. — Итак, — сказал Арман, — вы не знаете о Бискаре ничего, кроме того, что вы уже сказали? Мюфлие принял торжественную позу. — Клянусь вам, что я ни минуты не колебался бы, если бы мог дернуть за веревку, на которой ему суждено быть повешенным!… — Значит, вы стали его врагом? — О! Это началось уже давно. Как негодяя он меня уважал, но как человека не ценил совсем… — Большая ошибка и свидетельство дурного вкуса, — серьезно заметил Арчибальд. — И потом, хотите ли, я вам скажу всю правду? — прибавил Мюфлие. — Вы оба мне нравитесь! Я вижу, что вы презираете меня, но я не сержусь за это! Вы оба — добрые малые, и я вас люблю… Не так ли, Кониглю? Кониглю был взволнован. Он опустил голову и прошептал: — Они мне тоже нравятся… — Ну и отлично! Если вы обращаетесь к добру, то из вас постараются сделать что-нибудь… Кониглю с изумлением поглядел на Арчибальда. — Значит, надо будет делать добрые дела? — Может быть… — Дело в том… что у нас нет никакого опыта… — Ба! Приобретете!… А теперь, друзья мои, я попрошу вас оставить меня наедине с моим другом… — Идем, Кониглю! Оба раскланялись и направились к двери. Но прежде чем выйти, они еще раз обернулись. — Вы знаете, — сказал Мюфлие, — с нами не надо церемониться… и если вам понадобится дать кому-нибудь добрый удар, то не стесняйтесь… — Благодарю, — сказал Арчибальд. Дверь закрылась. — Странные союзники! — заметил Арман. — Э! Боже мой! Раскаявшиеся негодяи зачастую бывают гораздо лучше лицемеров… — Вы правы, и мы не можем обнадеживать себя, что борьба уже завершена. — Вы тоже думаете, что Бискар жив? — Я почти убежден в этом. Скажу больше, я желаю этого… — Почему? — Разве вы забыли, что этот человек держит в своих руках тайну маркизы Фаверей… и что с его смертью она теряет всякую надежду найти своего ребенка?… — Это правда… — Ах! Если бы вы видели ее отчаяние, когда она поверила в исчезновение этого негодяя!… Кроме того, разве мы это обещали ей?… — Все, что вы говорите, вполне справедливо… но, тем не менее, этот человек должен быть наказан… — Конечно… но его надо сначала заставить говорить… А теперь я должен вас оставить. Я замечаю на вашем лице следы усталости. Задам вам только один вопрос… Он необходим. Я хочу знать, как вы спаслись из заключения, в котором вас держал Бискар… Может быть, этот рассказ выведет меня на способ, которым я должен лечить сэра Лионеля… — Рассказывать почти нечего, — печально улыбаясь, ответил Арчибальд. — Этот злодей провел нас, как дураков… Под нашими ногами открылось отверстие в полу, и мы упали с высоты нескольких метров в погреб, где царила полнейшая тьма. Это неожиданное падение оглушило нас, но мы скоро пришли в себя. Темнота не позволяла нам осмотреть место, где мы находились. Мы шепотом обменялись первыми впечатлениями. Действительно, мы считали себя погибшими. Что касается меня, то я не считал возможным выбраться из этой могилы, но энергия Лионеля несколько ободрила меня… — «Одно из двух, — сказал он, — или из этой ямы нет выхода и мы осуждены погибнуть от голода, или же этот негодяй Бискар явится с несколькими сообщниками, чтобы с нами покончить. Положение представляется отчаянным, но мы еще живы, сильны и не должны ждать ни истощения, ни убийства. Поищем и осмотрим местность. — Без огня? — Разве я не курю?» Минуту спустя была зажжена спичка и мы могли оглядеться вокруг. Это был погреб со сводами. С первого взгляда казалось, что в нем нет другого отверстия, кроме того, через которое мы в него попали. Спичка погасла, и мы снова погрузились во мрак. Мы молчали и думали. Признаюсь, со своей стороны я не сомневался, что пришло время умирать. Вдруг сэр Лионель схватил меня за руку — «Слушайте», — сказал он. — Я стал прислушиваться и различил слабый, но постоянный шум, причину которого я не мог определить. — «Это что такое?» — спросил я. — «Это вода», — просто отвечал Лионель. — «Вода?» — Лионель зажег вторую спичку и поспешно обошел погреб, имевший около шести квадратных метров… — «Я не ошибаюсь», — сказал он. — «Подойдите. Видите эту часть стены, она влажная». — «Какое же заключение вы из этого делаете?» — «То, что по ту сторону стены течет Сена. Вы слышите шум ее волн». — «В таком случае мы рискуем быть потопленными, если случайно стена уступит напору воды… это только новый шанс смерти для нас». — «Или спасения!» — «Я вас не понимаю». — «Дорогой Арчибальд, — продолжал Лионель, голос которого был так же спокоен, как если бы он говорил в гостиной, — тот, кто сдается без борьбы, недостоин звания человека. В нашем положении можно решиться на самое безумное предприятие, и нет такого плана, на котором бы не следовало остановиться. Если уж умирать, то я предпочитаю умирать в борьбе. Я не принадлежу к числу барашков, протягивающих шею под нож. В минуту смерти я все-таки буду бороться… Вам, может быть, покажется смешным то, что я вам предложу… Но я не вижу пока иного выхода…» — «Говорите! — сказал я. — Ваша уверенность передается мне, и знайте, что вам не придется за меня краснеть…» — «Слушайте же. Я тщательно изучил стену. Она довольно массивна, но сложена из камней, соединенных цементом, сильно пострадавшим от сырости, так что нам без большого труда удастся выломать камни!…» — «Но тогда вода хлынет в погреб, и мы утонем…» — «Это весьма возможно, но не обязательно. Вот в чем дело: свод довольно высок, а мы станем ломать стену вверху. Как только нам удастся сделать отверстие, вода хлынет в погреб, и в то же время сила ее напора поможет нам расширить отверстие. Весь мой план состоит в том, чтобы сделать отверстие достаточно большим и проникнуть в него раньше, чем вода зальет погреб доверху. Вода подхватит нас и вынесет наверх. В этом случае, если только останемся живы, мы увидим своих друзей, если же нет… то будь что будет…» Его голос звучал так убедительно, что хотя я и не совсем ясно представлял себе, на какие шансы мы можем рассчитывать, но отвечал, что я готов на все. Мы тотчас же подошли к стене. Один из нас по очереди держал зажженную спичку, а другой разрыхлял цемент лезвием большого перочинного ножа. Сначала я боялся слишком быстро уничтожить все спички, но сэр Лионель заметил мне, что, во всяком случае, они нам в будущем уже не пригодятся. Вдруг Лионель радостно вскрикнул. В ту же минуту мне прямо в лицо ударила сильная струя воды. Я пошатнулся, но устоял на ногах. — «Ну, что?» — спросил я Лионеля. — «Настала решительная минута, — отвечал он. — Вода льется в погреб, но до сих пор отверстие еще слишком мало для того, чтобы мы могли пролезть в него. Вода наполняет погреб, она доходит уже до щиколоток и скоро достанет до колен. Если она покроет голову раньше, чем нам удастся выбраться отсюда, тогда все кончено». Я стоял рядом с ним и видел, как он делал отчаянные попытки расширить отверстие, но, к несчастью, стена была сделана из очень больших камней, которые, казалось, невозможно было сдвинуть… Вода продолжала наполнять погреб с глухим шумом. Она поднималась уже нам до пояса. Поток ее был так силен, что мы с трудом сохраняли равновесие. — «Еще две минуты и все будет кончено, — сказал Лионель. — Кажется, придется покориться судьбе. Во всяком случае, этот способ смерти не хуже всякого другого». Едва он успел проговорить эти слова, как я, в свою очередь, вскрикнул. Сквозь щели в крышке люка, через который мы попали в погреб, я увидел яркий багровый свет. — «Пожар! — закричал я. — Здесь! В доме Бискара! Над нашими головами!» В ту же самую минуту возле нас произошел какой-то обвал. Где? Как? Каким чудом? Этого я не могу сказать. Я почувствовал себя увлеченным течением в какую-то пропасть, где меня бросало во все стороны, как мячик… Ночь… Ужасный шум… Мое тело ударялось о какие-то предметы… Теперь я понимаю, что стена обрушилась, уступив усилиям Лионеля. Но каким чудом мы были увлечены в реку? Этого я не знаю… Я потерял сознание… Тогда вы и нашли нас. Я отделался горячкой. Что же касается моего бедного друга, то я в отчаянии от вашего известия. Он спас нас обоих!… Теперь вы должны спасти его! Волнение, с которым Арчибальд говорил, истощило его силы. На лбу у него выступили крупные капли пота. — Выслушайте меня, друг мой, — сказал Арман. — Ваше выздоровление несомненно. Не пройдет и недели, как вы снова будете в состоянии продолжать борьбу. Нечего говорить, что она будет жестокой. Негодяй Бискар исчез только для того, чтобы успешнее бороться. Надо ожидать какого-нибудь ужасного удара. Нам не хватает Лионеля, но у нас есть новый товарищ, на которого я рассчитываю. — О ком вы говорите? — О молодом человеке, которого братья Мартен спасли от самоубийства. Это человек решительный и преданный. И я тем более верю ему, что убедился в одном… Марсиаль — сын человека, которого я нашел убитым в одном из моих последних путешествий по Камбодже. И я убежден, хотя это может вам показаться странным, что к этому убийству причастен один человек, которого мы знаем и который играет в Париже весьма таинственную роль… — Кто это такой? — Де Белен. — А! Этот португальский метис… Неужели он убийца? — У меня нет доказательств… их может предоставить только один человек. — И этот человек… — Зоэра, странное существо, которого я нашел в тот самый день, когда был убит Марсиаль. — Но какое же отношение это имеет к де Белену? — Несколько дней тому назад, придя за мной на бал, который давал де Белен, Зоэра услышал его голос и не мог скрыть своего волнения. — Вы его расспросили? — Конечно, но он принадлежит к странному племени, подчиняющемуся каким-то неизвестным законам: с того самого дня, когда произошло это неожиданное открытие, мой Зоэра впал в молчание. Он проводит дни и ночи в молитве, неподвижный, как индийский факир… И я с нетерпением жду минуты, когда Бог, которого он призывает, разрешит ему говорить… — Вы не показывали ему Марсиаля? — Я вас понимаю. Вы помните, увидев Марсиаля, я был поражен его внешностью… Действительно, он живой портрет своего отца, старика, которого я нашел страшно обезображенным и умирающим в ужасных муках. Да, если мои предчувствия оправдаются, то настанет день, когда Зоэра скажет ему всю правду, но в этом деле есть тайна, которую я стараюсь раскрыть. К счастью, мои познания в азиатских языках позволяют надеяться… Как бы то ни было, но я чувствую, что «Клубу Мертвых» придется наказать де Белена, а, может быть, и еще одного человека, которого я пока не назову… И тогда, Арчибальд, если я буду нуждаться в вашей помощи… — Вы найдете меня готовым, как всегда… — Итак, наберемся терпения. Подождем появления Бискара… Не будем терять из виду де Белена, и наша задача будет, наконец, выполнена! Минуту спустя Арман выходил из дома, сопровождаемый любезностями Мюфлие, изгибавшегося в поклонах. |
||
|