"Танк "Клим Ворошилов-2". Ради жизни на Земле" - читать интересную книгу автора (Логинов Анатолий Анатольевич)

21 июля 1942 г. Помары. Сергей Иванов.

— Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась…

Перебиваемые потрескиванием и шипением, но довольно разборчиво звучат музыка и слова, крутится толстенная пластинка на чуде здешней промышленности — патефоне и кружатся в такт музыке пары. Сегодня у нас в бригаде выходной. Да, выходной, вынужденный. Нет топлива, ни капли не пришло. Строевые занятия решили не проводить, уборку территории я наладил так, что она проходит каждое утро. Не зря все проверяющие, а приезжают они довольно регулярно, отмечают порядок на территории части. Ага, приходится крутиться. Краску и хозяйственный инвентарь добываем бартером, за газойль. А вы думали, все так просто? Увы, и в это время беспорядка хватает. Тут главное что? Главное не выходить за рамки и не хапать для себя. Тогда и начальство радо, и контролеры не придираются.

Нет, ну вы поглядите. Никак расслабиться не удается. Даже сейчас все мысли о службе. Опять в трудоголика превратился, прямо как в молодые годы. Эх, вспомню себя лейтенантом! Во взводе днюешь и ночуешь, основной вид сексуальной жизни — е…то работа на технике, танки то к стрельбам готовишь, то к полевому выходу, наряды, потом «ответственным» сходишь. Благо в первое время бойцы еще и русские были. А вот когда большой процент среднеазиатов пошел… это вообще нечто невообразимое. Точно как в анекдоте про то, что вышел он из аула за солью, тут его поймали и в армию. Вроде читаешь — и школу закончил, и отметки у него неплохие, а по-русски ни фига не понимает и от техники, как черт от ладана шарахается. Вот тогда и стали у меня мысли появляться, что «неладно что-то в датском королевстве».

Да, надо обязательно выжить и предотвратить катастройку девяностых. Вот только как этого добиться? Это в книге неуязвимый, всезнающий, с непрерывно отрастающими зубами и другими частями тела, спецназовец-торговец за раз рецепты выдает. Сказал, что надо крестьянам индивидуальное хозяйство разрешить — раз и продуктов море стало, сказал, что патентами торговать надо — кучу денег заработали. Ага, ждите. Парижский договор, так он вроде называется, по патентам — это та еще ловушка. Специально придумано, как мне один специалист по патентному праву рассказывал, чтобы всякие вкусняшки самым сильным доставались, а всех неугодных в любой момент загнобить можно было. Да и сельским хозяйством все не так просто. Сколько в моем времени и у нас, и в России над фермерами бились. Специально, бл.., разводили. А в результате? Нет, прав в чем-то этот, как его, Прашев или Паршев, что не все так просто. Ну другой у нас климат, другой. И ничего с этим не сделаешь. Не зря у нас община так долго держалась. Не выживет у нас единоличник. В принципе и на западе фермер не один, если подумать. А кто его продукцию берет, технику ремонтирует и обслуживает? Вот, вот. Натуральная МТС и потребкооперация в СССР. А если вспомнить, что и деньгами его государство поддерживает, и США даже диктует, чего и сколько сеять, то …

Блин, так и свихнуться недолго. Тут, понимаешь, «танцуют пары, пары, пары, мотив знакомый, даже старый», такие женщины сидят, а я опять в философию ударился. Нет, надо еще выпить, благо патефон пока замолчал и все к столу потянулись и за докторшей поухаживать. Тем более, что она кажется не против. Ну, вот опять эта песня. О, белый танец. Интересно…

— Мне немного взгрустнулось -

Без тоски, без печали

В этот час прозвучали

Слова твои:

«Расстаёмся, я не стану злиться,

Виноваты в этом ты и я».

Не ожидал, что Мария меня сама пригласит, не ожидал. Нет, приятно конечно, но… А впрочем, какая разница. Танцую я не очень, но партнерша вроде бы не обижается. Кто она? Доктор-хирург Мария Андреевна Михайлова. Разведена, муж бывший военный, «незаконно репрессирован» в тридцать седьмом — за пьянку уволен из армии и исключен из партии. Детей нет. Это я из личного дела узнал. Подсмотрел, да. Любопытство не порок, а большое свинство. Интересно, догадывается ли она, что я ее личное дело у кадровика брал?

Надо же, очень веселая женщина, как оказалось. Пара анекдотов, и она задорно смеется. А какая у нее фигура. Обалдеть. Грудь такая, что Памеле Андерсон с ее силиконовыми мешками только утопиться в сортире. Благо в воде силикон утонуть не даст. Откуда знаю какая у нее грудь, хотя и не видел? Секрет. Проживете с мое, тоже знать будете.

Нет, все же самые красивые женщины в мире — у нас. Встречаются, конечно, и в других странах красавицы, но в таких количествах, как у нас нигде нет. Разве что в Израиле, говорят. Но там я не был, да и вообще, как там поется: «А там на четверть бывший наш народ».

Вот и очередной раз пластинка закончилась:

— Мария, как вы, выпьете?

— А давайте, товарищ полковник, на брудершафт?

Не, на слабо конечно дураков ловят, но устоять перед такой женщиной я не могу. Выпиваем стопку, целуемся. Ее губы на вкус отдают водкой и почему-то какой-то травяной настойкой. Н-да, если бы не народ вокруг… Ну и что все улыбаются? Делаю «злое выражение морды» как говорил капитан Копылов. Реакция? Правильно, лучше закусывайте и никаких проблем.

— А поете вы… ты все-таки лучше, чем танцуешь,— с намеком говорит Мариша. И кто-то уже гитару поднес. Эх, где мои семнадцать лет…

— С берез неслышен, невесом

Слетает желтый лист,

Старинный вальс «Осенний сон»

Играет гармонист.

Вздыхают, жалуясь, басы

И словно в забытьи,

Стоят и слушают бойцы,

Товарищи мои…

Смотри-ка, и танцевать ухитрились под мои переборы. Чтобы еще такое спеть? А, пою все подряд, и «Землянку» и «Песню танкистов» про танковый ударный батальон, и в конце концов «Вальс-бостон» Розенбаума. Под него и пьем стремянную и расходимся по квартирам. Я иду провожать Марию, тем более, что она не возражает. Провожаю…

Утром, проснувшись с первым лучом солнца, долго смотрю на проснувшуюся Марию. Смотрю и понимаю, что все закончено. Если у нас и будет что-нибудь дальше, то только то, чего в СССР, как сказали однажды в нашей реальности, не было. Слишком мы разные люди, увы…

Все, отдых окончен. Пора на службу.

— Утомлённое солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви.