"Коммунизм и фашизм: братья или враги?" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Вадим Лифшиц ФЕНОМЕН «НЕОСОЦИАЛИЗМА» В МЕЖВОЕННОЙ ЕВРОПЕ

Системный кризис, пережитый социал-демократическим движением между двумя мировыми войнами, был связан не только с потрясением устоев европейского гражданского общества, в котором социал-демократия только и способна существовать, но и с появлением новых, революционно-тоталитарных антикапиталистических движений, предложивших свои версии «социализма» (классово-авангардистскую диктатуру в СССР, национал-авангардистскую в Италии и особенно в Германии). Социал-демократия оказалась жестко зажата между коммунизмом и фашизмом. И хотя СДП в основном преодолели трудности обновления на традиционных рельсах демократического социализма (более радикального в Южной Европе, более умеренного – в Северной), крупные пласты соцдвижения смыкались с тоталитарными конкурентами. Одни, догматизируя марксизм, сближались с коммунистами, другие, отходя от марксизма, интегрировались в фашизм.

Ко второй категории относилось течение неосоциалистов, идейные основы которого сформулировал лидер Бельгийской рабочей партии Анри де Ман. В его книге «По ту сторону марксизма» закладывались опорные конструкции новой социальной философии:

– перенос идеологического «центра тяжести» с экономической проблематики на морально-этическую: высвобождение духовных энергий трудового народа, гуманистическое преобразование социальных отношений в духе свободы, справедливости, братства и сотрудничества;

– сильное корпоративно-социалистическое государство, регулирующее общественные отношения в интересах трудящихся;

– новая концепция социалистической экономики: национализация монополизированной крупной промышленности и кредитной системы при сохранении мелких и средних производств в частных руках – но при включении их в систему общенационального планирования (экономические воззрения неосоциалистов зачастую кодировались термином «План»);

– корпоративное управление социалистическим сектором;

– государственные социальные гарантии: сокращение рабочего времени, повышение трудовых доходов, социальное страхование и т.д.;

– национальный патриотизм как духовная самоценность и как «защитный вал», ограждающий вынужденно автаркичную социалистическую экономику.

Идеи Анри де Мана были решительно осуждены коммунистами, усмотревшими в них «буржуазно-фашистский реформизм». Враждебную настороженность проявило и большинство социал-демократов – из-за отхода от марксизма и очевидного сходства с экономической системой фашистской Италии (национализм, корпоративизм, автаркия и т.д.). Но часть социалистов поддержала эту далеко идущую идеологическую реформу. Наиболее сильная поддержка была встречена во Франции.

Чтобы понять, почему именно здесь, полезно кратко очертить французские антисистемные силы межвоенного периода.

Французская компартия – идеологически вполне ортодоксальная – обладала рядом позитивных особенностей, в полной мере проявившихся под руководством Мориса Тореза и Жака Дюкло. С начала 1930-х гг. центральное место в ее политике фактически заняли защита парламентарных свобод от консервативно-авторитарных сил, борьба за социальные реформы «в рамках капитализма» и внешнеполитическое противостояние гитлеровской агрессии. В массовом сознании французский коммунизм виделся не столько тоталитарным движением большевистского «нового типа», сколько «покрасневшим радикализмом», неким продолжением якобинства, относительно органичным для национальной политической традиции. Торез и Дюкло приложили максимум усилий для сохранения этого выгодного коммунистам имиджа, подчеркивая верность ФКП республиканским ценностям, демократии, национальным интересам Франции, предлагая тесное сотрудничество буржуазно-демократическим силам и жестко пресекая деятельность ортодоксально-большевистских «сектантов» в ФКП (как правило, обвинявшихся в троцкизме). Апогеем этой политики стало участие французских коммунистов в левоцентристском Народном фронте с его общедемократической программой.

Французский фашизм также явно не соответствовал классическим образцам. «Мятежные лиги» – «Французское действие», «Патриотическая молодежь», «Французская солидарность», «Франсисты» – занимали не консервативно-революционные, а правоконсервативные позиции, стремясь воссоздать феодально-клерикальный «старый режим» («Французское действие» Шарля Морраса прямо выступало за реставрацию монархии). Первоочередными их установками было максимальное усиление исполнительной власти, отмена политических свобод, постепенная ликвидация парламентаризма. Нечто сходное с их идеалом осуществилось при вишистском режиме маршала Филипа Петэна.

Узкая социальная база фашистских лиг в основном к осколкам феодальной аристократии, ультраконсервативным кругам чиновничества и офицерства, ортодоксальным клерикалам и правоэкстремистски настроенным финансистам и промышленникам. Военизированные крылья «мятежников» (типа «Королевских молодчиков» из «Французского действия») рекрутировались из молодежи названных социальных групп и люмпенов, привлеченных идеологией и практикой социального патернализма. Единственным массовым движением, в которое активно внедрялись фашисты, был союз ветеранов I Мировой войны «Боевые кресты» – сильный организационно и морально («Едины как на фронте!»), но весьма аморфный идеологически. Феодально-реставраторская идеология решительно отторгалась не только французским пролетариатом, но и мелкобуржуазными массами, верными демократическим традициям и политическим идеалам 1789 г. Миллионы крестьян, ремесленников, мелких предпринимателей и торговцев, социальный статус, политическое влияние и экономические возможности которых были завоеваны Великой Французской революцией, ненавидели «старый режим» и были опорой лево буржуазной партии радикалов, костяком Третьей республики.

Консервативно-клерикальный французский фашизм не соединял революционной идеологемы с массовым движением и потому не обладал не обладал «мотором», подобным тому, что привел к власти НСДАП или «Фашо ди комбатименто» (соответственно, абсолютно закономерным оказался провал антиреспубликанского путча 6 февраля 1934 г.). Однако фашистская революционность была востребована в начале 1930-х гг. в кругах СФИО – массовой соцпартии, связанной с рабочим движением и влиятельной в мелкобуржуазных средних слоях. Эту роль сыграли неосоциалисты, лидеры которых во главе с Марселем Деа и Адриеном Марке прорвали кольцо «старомарксистской» догматики, замыкавшей партию в устаревшей системе координат. Взамен они глубоко развили идеи де Мана.

После раскола 1920 г., когда радикальное крыло партии образовало ФКП, в СФИО преобладали центристы во главе с Леоном Блюмом и Полем Фором. Их идеология продолжала марксистскую традицию в интерпретациях Жана Жореса и Жюля Геда. В принципе признавая социалистическую революцию и диктатуру пролетариата, центристы относили их на неопределенное будущее – в зависимости от созревания «объективных условий» (как известно, так и не «дозревших»). В практической политике СФИО вела парламентскую и внепарламентскую борьбу за укрепление демократических институтов, расширение социальных и профсоюзных прав, отстаивала текущие потребности трудящихся (причем приоритет отдавался парламентской деятельности). Периодически социалисты вступали в коалицию с партией радикалов.

Идейно-политические установки Л.Блюма разделяли «захват власти» (диктатура пролетариата прерывает конституционную законность на период социалистических преобразований) и «исполнение власти» (работа социалистов по. социальному реформированию общества в рамках парламентской системы). Именно последнему Блюм отдавал приоритет, сохраняя ритуальную приверженность марксизму, но отвергая политический радикализм, не говоря о революционном насилии.

Левое крыло СФИО опиралось на партийные структуры Парижа. Левые социалисты во главе с Жаном Жиромским требовали претворять марксистский «символ веры» в политическую практику, перенести центр тяжести партработы с парламентской деятельности на развертывание массового революционного движения. Они ориентировались на тесный союз с ФКП, отстаивали жесткие классовые приоритеты.

Говоря о резком обострении классовых антагонизмов, Жиромский полагал их естественным политическим отражением единый фронт с коммунистами на основе марксистской общности, а не коалицию с радикалами на основе текущих политических совпадений.

Правое крыло СФИО, популярное в центральных и южных департаментах страны, возглавлял Пьер Ренодель. Его опору составляли мелкие буржуа, отошедшие от партии радикалов и рассматривавшие французский социализм как наиболее последовательную силу республиканской демократии. Именно защита и укрепление парламентско-демократических институтов, а не социально-экономические реформы, представляли наибольшую ценность для правых социалистов. Для взглядов Реноделя были характерны национал-патриотизм, идея классового сотрудничества, принципиальный политический оппортунизм, связанный со стремлением как можно скорее принять участие в правительственном «исполнении власти» – предпочтительно в блоке с радикалами.

Именно принципиальный прагматизм Реноделя обрекал правое крыло СФИО на длительный застой, поскольку не основывался на динамичной идеологеме, не был приспособлен для проникновения в массы и во многом отталкивал электорат. Положение, однако, резко изменилось после того, как на рубеже 1920-х – 1930-х гг. идейная гегемония «правой СФИО» перешла к неосоциалистам, создавшим новое «идеополе».

Точка зрения, относящая неосоциалистов к правой социал-демократии, представляется ошибочной. Марсель Деа и Пьер Ренодель олицетворяли не только совершенно разные типы политической ментальности – идеологический динамизм, политический напор, «революционно-энергетический» темперамент против традиционности, силы авторитета, осторожности, заботе о стабильности, – но и весьма различные мировоззрения. Если Ренодель или Александр Варенн (впоследствии отошедший от СФИО и примкнувший к левым республиканцам) действительно соответствовали характеристикам правой ориентации, то неосоциализм, скорее, представлял собой разновидность социалистического «Третьего Пути», основанную на консервативно-революционных идеях (синтез социализма и фашизма – это политическая реальность не только 1930-х гг., хотя сталинское понятие «социал-фашизма» было абсолютно ложным, поскольку относилось к совершенно иному движению, гораздо более антифашистскому, нежели коммунизм).

Лидеры неосоциалистов принадлежали, судя по всему, к тому типу радикальных, жестких и амбициозных политиков, которых в современной России называют «молодыми волками». Их ведущим идеологом и политическим лидером был Марсель Деа; наибольшую активность в государственной политике проявлял Адриен Марке – мэр Бордо и министр труда в «правительстве сильной руки» Гастона Думерга; социальную философию и политэкономии неосоциализма разрабатывали Андре Филип и Люсьен Лора; как партийный оратор выделялся Бартелеми Монтаньон… Основы политической идеологии течения были сформулированы в работе Деа «Перспективы социализма» и многочисленных публикациях газеты «Новый социализм».

Для Деа и его соратников был характерен непримиримый антикоммунизм и антисоветизм, они вели бескомпромиссную борьбу против большевистской идеологии, французского носителя которой видели в ФКП. Неосоциалисты считали большевизм не столько антикапиталистической силой, сколько врагом европейской цивилизации, той «западной христианской традиции», частью которой Деа считал идею социализма. Ярко и со страстью описывал он ужасы террора, разрушения и порабощения которые несет Европе большевистская революция. Несколько лет неосоциалисты успешно внедряли в документы и практику СФИО положения о беспощадной борьбе против ФКП (даже в союзе с буржуазными партиями – что прямо запрещалось основными программными установками СФИО). Ненависть к коммунистическому тоталитаризму, готовность всеми средствами защищать идеалы свободы и гуманизма, сыграла важную роль в трагическом выборе Деа – усмотревшего «возрождение гуманизма» в государстве Б.Муссолини.

Деа и Филип уделяли много внимания анализу современного им капитализма и проектам его социалистического преобразования. Они сделали выводы об адаптации западного рабочего класса к системе, о его интеграции в индустриальное общество, об установлении прочной связи классовых интересов пролетария и капиталиста (поскольку технологическая рационализация производства привела к далеко идущим социальным трансформациям). Но, в отличие от правой социал-демократии, и даже от де Мана – приветствовавших эти процессы – французские неосоциалисты оценивали их скорее негативно, как укрепление системы экономической эксплуатации и социального угнетения (эти два понятия, кстати, различались – эксплуатация воспринималась как служебный атрибут капитализма, угнетение – как абсолютное Зло).

Вследствие обуржуазивания рабочего класса, революционным авангардом общества были признаны средние слои (во Франции крестьяне, ремесленники, мелкие предприниматели и торговцы опережали по численности промышленный пролетариат, ненамного уступая всем наемным работникам). Представлялось, что политическая самоорганизация и антикапиталистическая борьба мелкой буржуазии только и способна вновь революционизировать «прирученный» капитализмом, деморализованный мировым экономическим кризисом и расколотый между враждующими партиями и профсоюзами пролетариат.

В мелкой буржуазии, прежде всего крестьянстве, Деа видел социальную силу, стоящую «вне капиталистической системы», последовательно демократическую и изначально социалистическую. Основами мелкобуржуазного социализма Деа считал:

– характерное для крестьянина и ремесленника единство труда и собственности;

– укорененность в социальном сознании трудового собственника гуманистического христианского мировоззрения;

– несомненный демократизм и патриотизм французского крестьянства и городского среднего класса.

Трудовой средний класс являлся в концепции Деа основой «антикапиталистического фронта», движущей силой социалистической «революционной эволюции», которую он противопоставлял и разрушительному большевистскому нашествию, и «бескрылому» центристскому социал-реформизму, и экономическому фетишизму марксистов, которые, зациклившись на преобразовании «заводских» производственных отношений, забывают о сложнейших механизмах общесоциального функционирования. Кстати, очевидная приверженность Деа традиционным социально-трудовым укладам, в частности крестьянскому, подтверждает консервативно-революционный характер его взглядов.

Как доктринальная основа социально-экономического устройства принимался корпоративизм – заметно продвинутый «вниз и вглубь» по сравнению с государством Муссолини. Прообраз социалистических корпораций Деа усматривал в картельных образованиях – трамплине экономической демократии, – хорошо приспособленных для широкого участия трудящихся в собственности и в управлении. Наряду с концепцией структурных преобразований собственности и управления экономикой, неосоциалистическая программа включала, разумеется, и комплекс первоочередных социально-защитных реформ, нашедший отражение в политике Народного фронта – строгое соблюдение гарантированного минимума заработной платы и 8-часового рабочего дня, введение оплачиваемых отпусков, социальное страхование за счет работодателей, государственная финансовая поддержка крестьянства и городских самостоятельных производителей, расширение профсоюзных прав и т.д.

Деа расчленял три ступени социализации экономики. На первом этапе социал-демократическое правительство социализирует экономическую власть, перехватывая у частного собственника право экономических решений с помощью системы «управленческих» и «контрольных» акций. Далее социализируется прибыль – в результате чего капиталист превращается в администратора, работающего за процент (здесь просматривается связь с идеями Сен-Симона, рассчитывавшего свести частную собственность к функции государственного поручения). Наконец, на третьем этапе социализируется собственность, переходящая в руки поощряемых государством рабочих кооперативов (здесь соединяется синдикалистская традиция Прудона с развивавшимися в те годы концепциями кооперативного социализма и корпоративизма). В духе Анри де Мана предполагалось включение автономных ячеек коллективного производства в систему общенационального планирования – обеспечивающего социальные гарантии, программирующего общие направления экономического развития, регулирующего общественные противоречия.

Поднимался на щит жесткий национализм, политически отлитый в идею сильного государства – выразителя национального духа, интегратора корпораций и внешнего защитника от чуждых экономических интервенций.

Но при всем том постепенно осложнялись отношения неосоциализма и демократизма. Деа и его соратники считали себя последовательными демократами – именно защитой демократических свобод мотивировали они свой антикоммунизм. Однако ими было введено своеобразное понимание антифашистской борьбы. Видя в фашизме революционное движение средних слоев, отвечающее общественным потребностям в социальных реформах и в сильном государстве, Деа призывал «опередить фашизм», перехватив его лозунги и концепции. Если правые Ренодель и Варенн постепенно сближались с радикалами; если неосоциалист Филип, несмотря на технократический уклон своих взглядов, «растворял» социализм в христианско-демократическом идеале; то Деа и Марке, начав с верности республиканским ценностям, постепенно сблизились с фашистскими лигами, противопоставляя парламентской системе авторитарную государственность и корпоративизм фашистского типа. Деа дошел до противопоставления социалистических задач общедемократическим, считая, что только сильная исполнительная власть способна достичь успеха в решении социальных проблем – едва ли не в «насаждении» экономической демократии.

Политическую практику неосоциалистов отличало стремление любой ценой включиться во власть – предпочтительно в союзе с левоцентристскими радикалами, – немедленно, внедрять свою модель рычагами государственной машины. Именно «проломное» движение к власти ускорило откол неосоциалистов от СФИО. К тому же, их лидеры, особенно Деа и Марке, заработали в соцпартии негативную репутацию замкнутой агрессивной группировки, исповедующей сомнительную идеологию и ни перед чем не останавливающейся в борьбе за власть. Когда на съезде СФИО в июне 1933 г. Деа, Марке и Монтаньон выступили с изложением своих взглядов, они были отвергнуты большинством своей партии. При этом Ренодель, Варенн и другие правые не поддержали авторитарно-националистических лозунгов Деа.

В ноябре 1933 г. большинство депутатской фракции СФИО, в которой лидировали Деа и Ренодель, вопреки партийной установке, поддержало финансовую программу правительства радикалов. Почти одновременно Ренодель, Деа, Монтаньон и другие деятели их круга в публичных выступлениях обрушились на руководство СФИО – за догматизм и отказ от правительственного сотрудничества с радикалами. После этого лидеры неосоциалистов во главе с Деа и Марке, а также Ренодель и его сторонники были исключены из СФИО. Уже в декабре на идейной платформе неосоциализма была учреждена Социалистическая партия Франции – «Союз Жана Жореса», объединившая более 20 тыс. человек (около 15% численности СФИО) на идейной платформе неосоциализма. Однако самонадеянные расчеты создателей новой партии на гегемонию в социалистическом движении не оправдались – укорененные традиции СФИО оказались сильнее напора «молодых волков». Часть основателей СПФ вернулась в «старый дом», другие отошли к радикалам, Деа и Марке эволюционировали к фашизму. Через полтора года Соцпартия Франции вместе с Республиканским союзом и мелкими социалистическими группировками создала Социалистический республиканский союз, участвовавший в создании и деятельности Народного фронта (основу НФ составил союз социалистов, коммунистов и радикалов).

Неосоциалисты сыграли интересную роль в составлении программы НФ. Их «Французский план» перекликался с концепциями Анри де Мана и с «Планом» близкого СФИО профсоюза ВКТ. «Пианисты» выступили за национализацию банков и крупной промышленности, введение корпоративного управления социализированным сектором через специальный орган, формируемый профсоюзами, кооперативами, объединениями предпринимателей, обществами потребителей и государством. Эти проекты были, однако, заблокированы коммунистами, настоявшими на том, чтобы ограничиться укреплением парламентско-демократических институтов, антифашистскими мерами и такими социальными реформами, как введение оплачиваемых отпусков, системы коллективных договоров, социального страхования, повышение заработков, кредитование крестьян и мелких предпринимателей и т.д. Социалисты проявили себя в НФ гораздо радикальнее коммунистов, предлагая дополнить социально-защитную политику структурными реформами; неосоциалисты были наиболее последовательны в этих требованиях.

Парадоксально, но профашистские симпатии Деа и Марке становились все очевиднее именно в период их участия в общедемократическом Народном фронте. «Бег наперегонки» с фашизмом явно удавался – чему способствовали встречные шаги. Созданная в июле 1936 г. на основе «Боевых крестов» Французская социальная партия (ПСФ) Франсуа де ля Рока – руководителя февральского путча 1934 г. – начала осваивать социальный популизм и корпоративистские установки. Мощная структура «Боевых крестов», финансовые субсидии заинтересованных кругов, многие сотни тысяч членов (по некоторым данным, до трех миллионов) делали предрешенным крупный избирательный успех ПСФ на выборах, предстоящих – но не состоявшихся – в 1940 г.

В июне 1936 г. была учреждена Французская народная партия (ППФ), которая фактически стояла на платформе неосоциализма, но отличалась от СПФ своей массовостью – более 100 тысяч членов – и социальной мобильностью.

Во главе ППФ встал Жак Дорио, бывший член политбюро ФКП, лидер коммунистической молодежи и мэр рабочего предместья Парижа Сен-Дени – возможно, одна из самых противоречивых, ярких и вместе с тем отталкивающих фигур новой политической истории Франции. Входя в число ведущих лидеров ФКП, Дорио ориентировался на национальный социализм, основанный на французских социально-политических традициях, не принимал подчинения Коминтерну, за несколько лет до создания Народного фронта вел переговоры о политическом союзе с лидерами социалистов и радикалов. Харизматическая популярность Дорио, его политическая воля, индивидуальная сила характера и очевидные амбиции напугали «соратников-соперников». Особые позиции по важным вопросам дали формальное основание добиться исключения Дорио из ФКП.

Взгляды Дорио и Деа – равно как и платформы ППФ и СПФ – практически не различались; главным идеологом ППФ был Поль Марион в свое время примыкавший к неосоциалистам СФИО (надо сказать, сам Дорио больше интересовался политической практикой, нежели социально-философскими проблемами). Костяк политактива ППФ составили выходцы из ФКП, СФИО, синдикалистских профсоюзов. Сюда же примыкали бывшие фашисты из «мятежных лиг», увидевшие в Дорио долгожданного динамичного лидера, человека из народа, подобного сыну кузнеца Бенито Муссолини. Одновременно доказаны связи ППФ с финансовыми структурами, симпатизировавшими странам фашистской «оси», а также с криминалитетом – в условиях острого политического кризиса Дорио считал расширившимися границы допустимого.

Программные установки ППФ – социальное представительство трудящихся (с приоритетом трудовых собственников и промышленно-технических работников – «истинной сущности нации» по Дорио), беспощадная борьба против угрозы коммунизма и господства финансовой олигархии, корпоративистский социальный идеал – являлись своеобразным французским аналогом раннего «Союза борьбы» Муссолини либо «Рабочего содружества» НСДАП Грегора Штрассера. ППФ характеризовалась авторитарно-популистскими идеологическими мотивами, жестким, напорным стилем пропаганды, активностью штурмовых отрядов, очевидным вождизмом. Все эти черты, связанные, в частности, с личностью лидера партии, помешали Дорио объединить ППФ, ПСФ и часть «мятежников» в борьбе против «200 семейств» финансовой олигархии и ФКП. Потенциальные партнеры по антикоммунистическому и антиолигархическому «Фронту свободы» опасались перспективы оказаться в подчинении у динамичного вождя ППФ.

Неосоциалисты (и особенно ППФ) сыграли мрачную роль во внешнеполитической сфере. Они выступали против оказания помощи Испанской республике, ошибочно усматривая в республиканцах однородную прокоммунистическую и просоветскую силу. Они активно – с принципиальных идейных позиций! – поддержали «мюнхенский сговор». Видя в Германии и Италии реализацию своих этатистских и корпоративистских идеалов, а также мощную антисоветскую силу, Дорио, Деа, Марке, и их единомышленники во II Мировой войне примкнули к нацистам и сотрудничали с ними во время оккупации.

Эти «парижские» коллаборационисты опережали «вишистских» в своей радикально прогитлеровской позиции. Деа предлагал маршалу Петэну создание массовой «партии национальной революции» по типу «Фашо ди Комбатименто» или НСДАП (на базе возглавленного им Национально-народного объединения), однако вишистские власти отклонили этот проект, угрожавший консервативно-патриархальным устоям их государственности. Дорио зашел еще дальше, не только возглавив на Восточном фронте легион французских добровольцев, но и сотрудничая с карательной машиной нацистов. После разгрома немецких войск во Франции, Дорио возглавил марионеточное правительство на германской территории и был убит в 1945 г. во время бомбардировки города Зигмарингена союзной авиацией. Деа скрылся после войны в итальянском католическом монастыре и умер в 1950 г. Ряд их сподвижников предстали перед трибуналами Свободной Франции, имели место и смертные приговоры. В то же время в Бельгии был осужден за коллаборационизм основоположник неосоциализма Анри де Ман.

Столь позорный финал психологически блокирует серьезные исследования неосоциализма. Ни одна социал-демократическая организация не проведет к нему своей генеалогии. Но, как отмечают объективные исследователи, целый ряд неосоциалистических тезисов прошел испытание временем и стал общим местом социал-демократических программ и политических установок.

Среди несомненных теоретических достижений неосоциалистов можно выделить отход от догматичного «экономического фетишизма», в целом свойственного марксистской социал-демократии, выдвижение социокультурных приоритетов политики. Был предложен новый алгоритм: главное – гуманизация социальных отношений, уничтожение угнетения, утверждение солидаризма, для чего и создают условия экономические преобразования, уничтожающие эксплуатацию.

Важнейшее значение имело социальное расширение социал-демократии политики на непролетарские слои трудящихся – мелкую буржуазию.

Перспективным – если не магистральным – направлением для новой социал-демократической мысли стало развитие неосоциалистами теорий социального корпоративизма. Ими был сделан шаг от «корпоративного государства» (в лучшем случае – верхушечные комбинации классовых элит, в худшем – фашистская система) к корпоративному обществу – взаимосвязанной сети солидарных общностей.

Все это нашло выражение в исторической практике социал-демократии. Многообразные средние слои давно стали элементом социальной базы социал-демократии наряду с промышленным рабочим классом – и прежде всего именно во Франции. Правительство французских социалистов во главе с Франсуа Миттераном и Пьером Моруа словно взялось в 1981-83 гг. за осуществление «Французского плана», национализируя крупные промышленные монополии и банки, расширяя на предприятиях права наемных работников. «Неоякобинское» течение СЕРЕС (ныне «Социализм и республика»), несмотря на приверженность марксизму, восприняло такие неосоциалистические установки, как сильное государственное вмешательство в социально-экономическую жизнь, соединение социалистической идеи с национал-патриотизмом, внимание к духовно-культурной проблематике, концепцию социализации прибыли. Разработки Деа по социализации собственности через производственную кооперацию развиты в экономических воззрениях левоцентристской фракции Пьера Моруа, а также в концепции «социальной экономики» Мишеля Рокара. Последнее особенно знаменательно – ведь именно либерал-социалист Рокар занимает в ФСП наиболее антиэтатистские и интернационалистические позиции – и доказывает наличие социально-гуманистической составляющей в идеях неосоциализма.

Концепции «селективного прогресса» и «качества жизни», выдвинутые СДП Германии развивают принцип духовных приоритетов Анри де Мана.

Органы «функциональной демократии», созданные шведскими социал-демократами, являют собой вариант корпоративной системы, организующей социальное и хозяйственное жизнеобеспечение территории.

И, наконец, – что требует отдельного тщательного рассмотрения – борьба российской социал-демократии за демократизацию экономических отношений и за сохранение производственного потенциала страны объективно приведет ее все к тому же социал-демократическому корпоративизму. Во взглядах и позициях Деа и Дорио для нас особенно актуальны антикоммунизм, противостояние финансовой олигархии (в российских условиях сцепленной с госаппаратом), распространение кооперативно-трудовой собственности, «План корпоративного социального регулирования экономических процессов (являющий, кстати, оптимальную модель общенародного социального партнерства), обращение к национальным традициям в поисках путей общественных преобразований. Наконец, есть явная общность в типе политической ментальности, порождаемым реалиями Франции 1930-х и России 1990-х.

Но мы должны помнить и о концептуальных пороках неосоциализма, приведших к позорному краху после 1940 г. Идеология авторитарного этатизма привела к тому, что непоследовательность в отстаивании демократических принципов трансформировалась в откровенный антидемократизм. Деа и Марке не учли, что авторитарное государство не только удушает либеральные институты, но и подминает под себя корпоративные организации, что уничтожение демократических институтов неизбежно выхолащивает и ликвидирует также социальные завоевания – и поплатились за это.

Отдав приоритет правительственной администрации перед выборным народным представительством, выступив против парламентаризма, игнорируя самоценность демократических свобод, неосоциалисты закономерно покатились по наклонной плоскости (сыграл здесь роль и специфический политический темперамент этих людей, особенно Жака Дорио – с их штурмовой прямолинейностью, эпатажным стилем поведения, выраженными авантюрными наклонностями). Важнейший урок, извлекаемый из их опыта социал-демократией – принципиальная равноценность социалистической и демократической составляющих. Ценности республиканской парламентской демократии непоколебимы для нашего движения. В этом – то принципиальная основа, на которой переосмысливает французский опыт российский новый социализм.

«Я вышел из социалистического трамвая на станции Независимость», – долгое время считалось, что эта фраза в полной мере отражает политическую эволюцию Юзефа Пилсудского, бывшего народовольца и социалиста, закончившего во главе правоавторитарного режима. На основе этого представления сложилась настолько стройная картина, что само упоминание о Пилсудском как о левом деятеле, а о политической формации пилсудчины как об элементе левых сил, часто вызывает недоумение.

Но стройность нарушается хотя бы тем, что в действительности Пилсудский никогда не говорил этих слов (их приписал ему литератор А.Новачиньский). Остается фактом и то, что майский переворот 1926 г., приведший к власти режим «санации», был поддержан не только социалистами и профсоюзами, но и компартией Польши. Известна, наконец, ожесточенная ненависть к Пилсудскому со стороны правоконсервативных сил, доходивших в нападках на Маршала до абсурдных антисемитских высказываний. Созданные на основе биографии Ю.Пилсудского «белые» и «черные» легенды сильно затрудняют объективную оценку пилсудчины – важного явления польской и общеевропейской истории. Между тем, взгляды, идеи и дела пилсудчиков заслуживают изучения и осмысления. Их наследие сохраняет значение для современного социалистического движения, в том числе российского.

Термином «пилсудчина» можно обозначить следующие политические структуры, объединяемые концептуальной общностью идеологии и доктрины, а также личностью лидера: «новая ППС» 1893-1906 гг.; ППС-революционная фракция 1906-09 гг.; ППС и вооруженные формирования польских легионов 1909-14гг.; «Бельведерский лагерь» 1918- 22 гг.; ППС и структуры Союза легионеров, ПОВ и примыкавших к ним организаций 1922-26 гг.; аппарат «санации», «Беспартийный блок сотрудничества с правительством», ППС-прежняя революционная фракция, «Лагерь национального объединения» 1926-39 гг.

Ю.Пилсудский родился 5 декабря 1867 г. в семье средне-поместного землевладельца. Для среды, в которой он воспитывался, были характерны национальный патриотизм, яростная враждебность к царизму, доходящая до безоглядной русофобии, преклонение перед традициями польской национально-освободительной борьбы, противопоставление царскому самодержавию республиканской идеи Речи Посполитой – своеобразной шляхетской демократии. С ранней юности Пилсудский органично воспринял эту систему взглядов и ценностей.

В политическую борьбу он включился во второй половине 1880-х гг., участвуя в молодежной антиправительственной фронде. В 1887 г. Юзеф оказался замешан в заговоре народовольцев, готовивших покушение на императора Александра III. Его старший брат Бронислав, один из главных обвиняемых на процессе Александра Ульянова, был приговорен к 15-летней каторге. Юзеф, роль которого в заговоре была малозначительна (выполняя «на подхвате» третьестепенные поручения он даже не имел представления о конечной цели) был сослан в Сибирь на пять лет.

В сибирской ссылке, украсившей последующую «агиографию» Пилсудского, завершилось его идейно-мировоззренческое становление. Дружба со старыми польскими революционерами, среди которых были ветераны разгромленного царскими властями «Великого Пролетариата», добавили к юношескому национал-романтизму социалистический мотив. Образ будущей независимой Польши обрел более четкие социальные очертания; его идеалом стало национальное единение на основе социальной справедливости, солидарный труд свободных людей во имя «Общего дела» – Речи Посполитой. Шляхетская демократия средневековой Польши с самого начала занимала важное место в его системе ценностей – но как общенациональное, а не узкосословное достояние. Принял Пилсудский и идею пролетариата как доминирующей силы освободительной революции.

Поскольку среди социалистических учений того времени доминировал марксизм, Пилсудский обратился к работам Карла Маркса, но с самого начала чувствовал подсознательное отторжение. Сам он объяснял это сложностью политэкономических построений, которые порой казались ему на грани абсурда. Однако в действительности причины этого стихийного антимарксизма были гораздо глубже. Жестко позитивистский принцип господства «мира вещей» над миром людей отвергался ментальностью национал-активиста, уповавшего на энергию сознательного действия, на преобразование, на силовую конструкцию. Характерно, что гораздо ближе оказались Пилсудскому французские раннесоциалистические мыслители- «утописты».

Отбыв ссылку, в 1892 г. Пилсудский вернулся в Польшу. Почти сразу он включился в подпольную работу созданной в это же время Польской социалистической партии (ППС), занявшись политической публицистикой, а затем изданием партийной газеты. Здесь он в полной мере проявил сильный организаторский талант при «раскрутке» подпольного издания, налаживании производственного процесса, частых перебазированиях, добывании бумаги и распространении. В этом качестве на него обратил внимание и выделил «патриарх» ППС С.Мендельсон, посетивший Польшу. К середине 1890-х гг. Пилсудский прочно вошел в руководящий состав партии. Как один из ведущих лидеров в' 1900 г. он был арестован царскими властями. Симуляция невменяемости привела его в петербургскую психиатрическую больницу, откуда благодаря поддержке одного из врачей он совершил побег.

Логика непримиримой борьбы с Российской империей определила позицию польских социалистов в русско-японской войне. В 1904 г. делегация ППС во главе с Пилсудским посетила Токио, предложив японскому командованию организацию диверсий и терактов в обмен на помощь в формировании польской национальной армии. Японская сторона предоставила некоторые субсидии, однако, прислушавшись к советам политических противников ППС во главе с личным врагом Пилсудского Р.Дмовским, отказались от активного разыгрывания «польской карты».

На рубеже XIX-XX вв. в политической жизни Королевства Польского (часть Польши, отошедшая к России после разделов страны между тремя монархиями) доминировала консервативная «национальная демократия» – эндеция, занимавшая процаристские позиции. Представляя социальные интересы крупных землевладельцев и буржуазии, ориентированной на российский рынок, лидеры эндеков – З.Балицкий, Я.Поплавский, Р.Дмовский – сознательно ограничивали польские национальные требования расширением автономии в составе империи, стремились максимально интегрироваться в российскую политическую систему. В Познани и Силезии – «землях прусского захвата» – эндеция активно пропагандировала антигерманские настроения, особенно в рабочей среде. Добиваясь объединения всех польских земель под властью романовской династии, эндеция считала царскую монархию мощным противовесам «антиславянских» устремлений Германии и надежным гарантом аристократической социальной иерархии.

Разумеется, эндеки враждебно относились к революционно-социалистическому движению и активно участвовали в подавлении революции 1905-07 гг., сотрудничая с царской администрацией. Важную роль сыграл в этом приблизительный польский аналог «черной сотни» – Национальный рабочий союз (НЗР), осуществлявший теракты против революционеров и еврейские погромы.

Противоположный лагерь – Польская социалистическая партия (ППС) – развивался по двум направлениям. «Старая ППС» была создана весной 1893 г. на основе марксистских организаций «Второго Пролетариата» и Союза польских рабочих – в целом продолжавших традицию «Великого Пролетариата» 1880-х гг., марксистского и интернационалистического по идеологии, склонного к терроризму в тактике. Спустя короткое время «старая ППС» преобразовалась в Социал-демократию Королевства Польского и Литвы – партию раннебольшевистского типа (впоследствии СДКПиЛ стала базовой структурой формирования польской компартии). Практически одновременное создание «новой ППС» было стимулировано деятельностью Заграничного союза польских социалистов, возглавляемого С. Мендельсоном. Приверженность марксистскому социализму, социальная ориентация на рабочий класс сочетались в «новой ППС» с идеологией «гминного» – общинного – социализма в духе Я.Домбровского и французских прудонистов, идеалом солидарного общества и самоуправляемой республики (снова Речь Посполита), первоочередным выдвижением задач национально-освободительной борьбы. Наряду с С.Мендельсоном, С.Грабским, С.Войцеховским, к лидерам партии относился Ю.Пилсудский. В начале XX в. ППС развернула подготовку к вооруженной борьбе. Интенсивно формировались боевые дружины, преимущественно из рабочих.

Во время первой русской революции Пилсудский возглавил военизированную структуру ППС. Боевые дружины социалистов совершили ряд терактов и экспроприации (крупнейшей из них – «безданской операцией» – Пилсудский руководил лично). На основе боевой организации Пилсудского в польском социалистическом движении оформилось крыло, сделавшее упор на вооруженную борьбу и самоизоляцию польского освободительного движения от общероссийского.

В 1906 г. произошел раскол ППС. Верх взяла группа «молодых», сближавшаяся с русским революционным движением. Сформировав партию ППС-левица, «молодые» сблокировались с СДКПиЛ. Сторонники Пилсудского, приняв название ППС-революционная фракция, утвердили вооруженную национально-освободительную борьбу в качестве главного приоритета. После фактического слияния «левицы» с СДКПиЛ революционная фракция вновь приняла название ППС. В 1909 г. «фраки» Пилсудского объединились в единую ППС с Польской социал-демократической партией И.Дашиньского, действовавшей в австро-венгерской Галиции. В партийной программе декларировалось уничтожение эксплуатации, социализация средств производства – но без установления классовой диктатуры.

После поражения революции в Королевстве Польском установился жесткий полицейский режим. Сколько-нибудь активная революционная деятельность стала невозможна. Встал вопрос о перебазировании структур вооружений оппозиции. И если в Познаньском и Силезском регионах постоянно проводилась политика насильственной германизации, то польские земли Австро-Венгрии оставались очагом национально-культурных и политических свобод (что вообще было в духе этой весьма либеральной монархии).

В1908 г. группа лидеров ППС во главе с Пилсудским вступила в контакт с австро-венгерской военной разведкой. Геополитические реалии Восточной Европы способствовали парадоксальному союзу польских социалистов с австрийскими монархистами. Группа Пилсудского получила широкие возможности военно-политической работы в Галиции. Началось интенсивное формирование антироссийских военизированных структур – Союза активной борьбы, Стрелецкого союза, польских национальных легионов.

Легионы комплектовались в основном из гражданских лиц – местных поляков и политэмигрантов из Королевства Польского, – проходивших военную подготовку и получавших политико-идеологическую накачку. Костяк легионов составили люди, уже имевшие определенный военный опыт – из боевых дружин ППС и даже НЗР (немало националистов – приверженцев эндеции, изменили политическую ориентацию после ужесточения царской политики на польских землях). Занялся военным самообразованием и Пилсудский – что дало очевидные результаты.

Создание легионов стало крупной вехой новой политической истории Польши. Польские легионы, особенно Первая бригада, непосредственно руководимая Пилсудским, представляли собой не просто воинское соединение, но своеобразную вооруженную корпорацию. Принадлежность к легионам означала не только и не столько следование уставу и подчинение дисциплине, но в первую очередь приверженность определенной социокультуре – ценностно идеологическому комплексу (национал-активизм, солидаризм), политической программе (независимость Польской Республики, умеренно-социалистические реформы), этике польского боевого товарищества, авторитету лидера – Бригадира Пилсудского. По всем признакам речь идет о солидарно-корпоративной общности «новосредневекового» типа, сходной с партиями определенного направления, известными прежде всего в романских католических странах, и организациями масонского или же мафиозного (в нейтральном значении термина) толка. Здесь Пилсудский нашел свой идеал, которому не до конца соответствовала ППС, свою социально-политическую матрицу. Легионы стали кузницей кадров для политической элиты II Речи Посполитой – это относится к таким выдающимся соратникам Пилсудского, как В.Славек, Э.Рыдз-Смиглы, Е.Морачевский, А.Пристор, А.Коц, Ф.Славой-Складковский, Л.Желиговский, К.Соснковский и многие другие (характерно, что наиболее близки Пилсудскому были те легионеры, которые прошли также ППС – прежде всего Славек, Морачевский и Пристор). Именно на примере легионов можно говорить о социалистическом характере «пилсудчины» как формации – на глубинном уровне менталитета и мироощущения.

Изначально ориентированные на участие в войне блока центральных держав против Российской империи, польские легионы вступили в боевые действия 6 августа 1914 г. Одновременно в Королевстве Польском были развернуты диверсионно-террористические акции Польской военной организации (ПОВ, конспиративный филиал легионов). Было выпущено обращенное к польскому народу воззвание, призывавшее от имени национального правительства к борьбе за независимость и к поддержке австро-германского блока.

Но если военные действия польские войска вели с переменным успехом, то политически их постигла явная неудача. Глубоко укоренившаяся в польском национальном сознании враждебность к Германии, сильное влияние эндеции создавали труднопреодолимый барьер перед легионерами-пилсудчиками. Созданные в 1915 г. после вытеснения русских войск из Королевства Польского национальные органы самоуправления так и не обрели широкой политической базы. В польском обществе все шире распространялись симпатии к Антанте; англо- и франкофильские настроения демонстрировала эндеция, исподволь отмежевывавшаяся от романовской монархии.

Динамику политических настроений четко уловил и Пилсудский. Понимая проигрышность прогерманской позиции, он шел на жесткий конфликт с германским командованием, укрепляя тем самым свою популярность и делая замаскированные жесты в сторону Антанты. Февральская революция в России, приход к власти сил, идеологически родственных пилсудчикам и явно готовых признать независимость Польши, вообще поставили вопрос едва ли не о «повороте фронта». Летом 1917 г. Пилсудский был арестован и интернирован в Магдебургской крепости – что немедленно вызвало протесты бойцов-легионеров. Близящийся крах всех трех империй, разделивших Польшу, ставил новые задачи перед всеми польскими политическими силами.

Первое правительство Польской Республики было создано в ночь на 7 ноября 1918 г. во главе с социалистом И.Дашиньским. В него вошли представители ППС, радикально-демократической партии ПСЛ-«Вызволене» и левоориентированные беспартийные деятели. Изданный правительством «Люблинский манифест» провозглашал основы демократической парламентской республики, декларировал аграрную реформу и социальные права трудящихся – 8-часовой рабочий день, широкие права профсоюзов, участие рабочих в управлении промышленностью. 10 ноября в Варшаву прибыл освобожденный немецким командованием Пилсудский. сразу наделенный диктаторскими полномочиями Начальника государства до избрания сейма. 18 ноября им было утверждено рабоче-крестьянское правительство легионерского

капитана социалиста Е.Морачевского, также опиравшееся на коалицию ППС и ПСЛ-«Вызволене». С помощью разветвленных структур ППС и легионов правительство сумело установить управляемость на территориях бывшего Королевства Польского и Галиции. Пробольшевистское движение Советов, инспирированное Коммунистической рабочей партией (КРПП создалась в декабре 1918 г. объединением СДКПиЛ и ППС-левицы) было быстро разгромлено правительственными силами, поддержанными независимыми социалистическими Советами – антикоммунистическими структурами, созданными ППС.

В январе 1919 г. в бывшем Королевстве Польском и в Галиции состоялись выборы в сейм (на территориях, присоединенных впоследствии, проводились довыборы). Незначительный перевес получили правые и правоцентристские силы – признавшая новые реалии эндеция, консервативно-центристская партия ПСЛ-«Пяст» и проэндецкий Национальный рабочий союз. ППС и ПСЛ-«Вызволене» смогли, однако, настоять на своих вариантах основных политических решений. 10 февраля был закреплен статус Пилсудского как Начальника государства. Отклонив его заявление о сложении полномочий, сейм принял переходный акт «Малой конституции», поручивший Пилсудскому дальнейшее исполнение функций Начальника государства. Формально Начальник определялся как высший представитель государства и глава подконтрольной сейму исполнительной власти. Реально же расплывчатые формулировки «Малой конституции» предоставляли Начальнику широкие возможности для проведения собственной политики – особенно внешней и военной.

Именно внешнеполитическая и военная проблематика была в 1919-20 гг. жизненно важна для Польши. Основные политические силы, боровшиеся за власть, выдвигали собственное видение новой польской государственности. Лидер эндеции, идеолог правых сил Р.Дмовский выступал за унитарное национальное государство, форсированную полонизацию восточных земель, ассимиляцию украинского и белорусского нацменьшинств. Основной внешнеполитической задачей эндеки считали возвращение северных и западных польских земель «прусского захвата».

Внешнеполитическая концепция Пилсудского требовала продвижения на восток с охватом прежних земель Ягеллонской Польши – при готовности уступить Германии северные и западные земли. При этом предлагалось создание обширной восточноевропейской федерации, связывающей Польшу с Украиной, Белоруссией, Литвой и возводящей барьер на западных рубежах России. Федерализм предполагал и расширение прав национальных меньшинств в Польше – особенно в сравнении с этнократическими планами Дмовского.

Весь 1919 и первую половину 1920 гг. продолжались вялотекущие польско-советские столкновения. Убежденного антикоммуниста Пилсудского вообще-то мало интересовали внутренние дела России. К тому же он опасался имперских амбиций Белого движения и недальновидно считал разрушительную победу большевиков более выгодной для Польши. Косвенно его правительство даже оказало помощь Красной Армии, приостановив боевые действия в решающий момент деникинского наступления – что позволило советскому командованию перебросить войска на юг. Это непонимание мощных державно-империалистических потенций большевизма дорого обошлось Польше.

Польско-советская война 1920 г. была не элементом «комбинированного похода Антанты», а следствием федералистской концепции Пилсудского, его экспансии на восток. Идеологический характер придала этой войне советская сторона. Умозрительная конструкция польско-украинской федерации едва не обернулась уничтожением Польского государства – в обозе советских войск ехало коммунистическое правительство Мархлевского-Дзержинского. Но польское общенациональное единение разгромило большевистскую интервенцию и позволило организовать контрнаступление. (Важную роль в этой борьбе играла ППС, организовавшая «Рабочий комитет защиты независимости» и Рабочий полк обороны Варшавы, развернувшая агитработу с западноевропейскими профсоюзами). Однако федералистская концепция была похоронена – возобновление войны на Украине и в Белоруссии решительно отвергалось большей частью польского общества. Пережитая смертельная угроза подорвала доверие к Начальнику государства и поддерживавшим его левым силам, заметно усилила влияние эндеции, лидеры которой обвиняли Пилсудского в авантюризме.

К весне 1921 г. в целом сформировалась II Речь Посполита. К ней относились территории бывшего Королевства Польского, Галиции, Познаньский регион, часть Верхней Силезии, восточные «кресы», закрепленные за Польшей после войны 1920 г., Виленский регион Литвы, захваченный в том же 1920 г. При искусственном смещении на восток, Польша была лишена значительных территорий на севере и западе, сохраненных за Германией. Не был передан Польше и стратегически важный порт Гданьск.

Политическая система Польской Республики определялась Мартовской конституцией 1921 г. – одной из самых демократических в тогдашней Европе. В ней провозглашались широкие гражданско-политические свободы и социально-экономические права (в явной интерпретации ППС и социалистических профсоюзов – вплоть до хозяйственного самоуправления). Вся законодательная власть принадлежала сейму, полномочия президента ограничивались правительство было полностью подконтрольно и подотчетно депутатскому корпусу (единственной уступкой консерватором стало учреждение сената, тоже, впрочем, ограниченного в правах).

Несомненный демократизм конституционного строя имел, однако, и оборотную сторону. Партии, особенно правые, явно перестраховывались, опасаясь авторитарных устремлений Пилсудского. Наделение сейма законодательной и финансово-бюджетной монополией, полное подчинение ему исполнительной власти в тогдашних конкретных условиях не оправдало себя. Властные механизмы «сеймократии» были оседланы олигархией, в эгоистических интересах парализовавшей польскую государственность.

Межвоенная Польша была аграрной страной (около двух третей населения жило в деревне). Несколько компактных промышленных районов – Центр, Верхняя Силезия, Лодзь – сильно различались по социально-экономической структуре и политической ориентации. Реакционную роль играло крупное помещичье землевладение – пережиток средневековой фольварочной системы. 0,6% сельских хозяйств, в т.ч. старые аристократические роды, владели 44% земельных угодий, в то время как почти две трети крестьянских дворов – всего 14%. 3 млн. крестьян оставались безземельными. Экономическая сила помещиков, организованных в Союз землевладельцев (33), укрепляла политические структуры консервативных сил.

Основу правого лагеря составляла эндеция (переименованная в 1919 г. в Народно-национальный союз – ЗЛН, а в 1928 г. в Национальную партию – СН). Прежняя процаристская и русофильская идеология была перетолкована тем же р.дмовским в духе великопольского империализма («Польша от моря до моря»), этнократизма, католического клерикализма, жесткого антисемитизма. Эндеки добивались монополии польской нации на государственно-административные должности, пропагандировали агрессивную полонизацию украинских и белорусских земель. В экономической программе эндеция выступала за государственное стимулирование промышленного развития, против социальных программ, предлагала «улучшение структуры землевладения» в интересах мелкопоместного и крупнофермерского секторов. Молодежная организация эндеков («Национально-радикальный лагерь», ОПР) стояла на пронацистских позициях.

В союзе с эндецией выступала хадеция – «христианская демократия» (ХД). Несмотря на заметную антикапиталистическую тенденцию в духе христианского социализма – апология мелкого самостоятельного производителя, поддержка кооперации, требование участия рабочих в прибылях – хадеки блокировались с эндеками на платформе клерикализма. Хадеция играла важную роль в социальном развертывании правого лагеря – через политизированное католическое духовенство и христианские профсоюзы, насчитывавшие до 75 тыс. членов (особенно сильна эта ветвь профдвижения была в Познани и Верхней Силезии, где рабочее движение с конца XIX в. консолидировалось на платформе антигерманского национализма и антисоциализма). К хадеции примыкали также союзы ремесленников, торговцев, студентов, культурно-просветительская сеть.

Исторически тесно была связана с эндецией Национальная рабочая партия (НПР), учрежденная на основе Национального рабочего союза в 1920г. НПР признавала классовую борьбу, но ограничивала ее рамками соответствия общегосударственным интересам. Основным влиянием НПР пользовалась в Познани – на той же основе, что ХД. Национал-солидаристская идеология партии привела к тому, что после 1926 г. выделилась НПР-левица, интегрировавшаяся в пилсудчину. Однако в первой половине 1920-х гг. НПР по инерции выступала в правом блоке.

Блок НД-ХД носил название «Христианско-национального единства» («Хьена»). Политически он представлял монополистическую буржуазию, организованную в Центральный союз польской промышленности, торговли, финансов и горного дела (т.н. «Левиафан») и еще более консервативных аграриев из 33. Социально-политическая доктрина «Хьены», формируемая эндеками, основывалась на авторитарном элитаризме, явно враждебном демократическим принципам Мартовской конституции. В недрах «Хьены» формулировалась и концепция т.н. «польского фашизма», Дмовский был страстным почитателем и пропагандистом Муссолини. Однако этот «фашизм» в действительности был скорее консервативным экстремизмом – в нем отсутствовала фашистская революционность, популизм, коллективизм. В настоящем фашизме эндеков привлекали лишь националистические и авторитарные черты (фашистский же солидаризм был скорее характерен как раз для пилсудчины). Внешнеполитическая доктрина «Хьены» строилась в антигерманских и профранцузских тонах, при лояльном отношении к СССР.

В союзе с «Хьеной» выступала правоцентристская партия ПСЛ-«Пяст», представлявшая верхушку сельской буржуазии, связанную с помещиками и духовенством. Эту социальную группу устраивала аграрная программа эндеции, предусматривавшая парцелляцию части государственных и даже помещичьих земель в пользу крупных фермеров, наряду с жесткой политикой экономического – а отчасти и внеэкономического – принуждения пролетариата, включая сельский.

Лагерь левых сил Польши, возглавляемый маршалом Пилсудским, именовался «Бельведерским» – по названию резиденции Начальника государства. К нему принадлежали ППС, «классовые» социалистические профсоюзы, особенно многочисленные в промышленном Центре страны, партия мелкотоварных сельскохозяйственных производителей ПСЛ-«Вызволене», Блок национальных меньшинств.{украинские, белорусские, еврейские национальные организации). Клерикально-шовинистическому авторитаризму «Хьены» левые противопоставляли радикальный демократизм, популистскую апологию «простого поляка», «человека труда», национальное равноправие, антиклерикализм. Социально-экономическая программа ППС выдвигала план социалистических реформ – национализация лесных и водных ресурсов, производств, имеющих общенародное значение; преобразование экономических отношений на самоуправленческих началах, закрепление за профсоюзами права -хозяйственных решений; сдача в аренду крестьянам национализированной помещичьей земли, бесплатное наделение участками безземельных крестьян. Внешнеполитические установки левых сочетали сближение с Германией и жесткий антисоветизм.

«Бельведерский лагерь» решительно отстаивал социальные и гражданско-правовые положения Мартовской конституции – глухо высказываясь по таким вопросам, как соотношение полномочий сейма и президента, ответственность правительства и т.п. (сам Пилсудский выступал резко против «сверхпарламентского» государственного устройства).

Цементирующим ферментом левого лагеря выступали пилсудчики, организованные в военизированные структуры Союза легионеров, Польской военной организации (ПОВ), молодежного Стрелецкого союза, контролировавшие целую сеть общественных объединений, влиятельные в ППС и профсоюзах. Элементы мафиозности, особенно сильные в ПОВ (корпоративная спайка, идейно-энергетическая заряженность, общая «легенда», жесткая оргструктура, крепкая дисциплина, верность вождю), делали пилсудчину мобильной и эффективной силой. Пилсудский совмещал роли реального лидера и символа движения.

Коммунистическая рабочая партия Польши (с 1925 г. – КПП) фактически находилась вне польской политической системы, воспринимаясь обществом как московская агентура – особенно жесткий антикоммунизм характеризовал социалистов. Но умелые попытки работы через легальный Союз пролетариата города и деревни подчас давали результаты.

8 ноябре 1922 г., в обстановке социально-экономических трудностей, массовой апатии и ожесточенного противоборства «Хьена» вновь добилась успеха на выборах в сейм. Пилсудский отказался от предложения ППС баллотироваться на президентский пост, мотивировав это несогласием с конституционными положениями, ограничивавшими права главы государства. Пользуясь попустительством консервативного правительства, боевики эндецких военизированных структур провоцировали уличные столкновения под националистическими, профашистскими, антисемитскими лозунгами. Легионеры и боевики ППС были готовы к силовому отпору. Несколько раз ситуация приближалась к грани уличных боев.

9 декабря первым президентом Польской Республики был избран известный своими демократическими взглядами инженер Г.Нарутович – кандидат ПСЛ-«Вызволене», поддержанный при голосовании ППС и Блоком национальных меньшинств (его соперником был крупный земельный магнат граф М.Замойский). Это вызвало всплеск уличной истерии правых. 11 декабря президент Нарутович вступил в должность – и немедленно подвергся обструкции со стороны правоконсервативного правительства, намеренно пренебрегавшего всеми мерами безопасности. 16 декабря Нарутович был убит на художественной выставке националистом Э.Невядомским.

На суде Невядомский признался в намерении убить Пилсудского – «безбожного социалиста, отдавшего Польшу в руки батраков и пастухов». После казни убийцы в тысячах костелов было проведено заупокойное богослужение. Состоялись манифестации в память «польского мученика». Прокатилась новая волна провокационных правонационалистических акций. Предложения Пилсудского по жёсткому наведению порядка были отклонены правительством. Судя по всему, эти события создали у Пилсудского комплекс идиосинкразии к парламентаризму и партийности как таковым.

Временным главой государства стал маршал сейма М.Ратай, один из лидеров ПСЛ-«Пяст». Через несколько дней президентом был избран кандидат ПСЛ-«Пяст», бывший видный пэпээсовец С.Войцеховский. Во главе правительства стал генерал В.Сикорский – противник Пилсудского, но убежденный национал-патриот, прямо не связанный с «Хьеной».

Правительство В.Сикорского поначалу старалось выдерживать «среднюю линию», находить компромиссные политические решения. Однако этот процесс был прерван укрепившимися правыми силами (в мае 1923 г. был заключен договор о сотрудничестве между «Хьеной» и ПСЛ-«Пяст» – Эндеки согласились на ежегодную парцелляцию части землевладений в пользу сельской буржуазии, пястовцы гарантировали политическую поддержку).

В мае 1923 г. правительство в очередной раз возглавил правый лидер ПСЛ-«Пяст» В.Витос. Немедленно был нанесен удар по «нервному узлу» пилсудчины – министерство обороны возглавили ярые противники Пилсудского: генерал А.Осиньский, затем генерал С.Шептицкий. В июле 1923 г. Пилсудский подал в отставку с последнего, скорее номинального, военного поста. На собрании своих сторонников маршал заявил о решительном разрыве с людьми, несущими моральную ответственность за убийство Нарутовича и сделал ряд жестких заявлений в их адрес. Одновременно прозвучало осуждение парламентской-государственной системы. После этого демарша Пилсудский отбыл в свое имение в Сулеювеке.

В условиях тяжелейшего финансово-экономического кризиса правое правительство проводило вызывающе антисоциальную, антипрофсоюзную политику. Замахи на конституционные социальные права становились все более откровенными. Политический режим приобрел черты авторитарно-бюрократического «сеймовладства» – словно специально подтверждающего правоту антипарламентаристских высказываний Пилсудского. Парламентское руководство сконцентрировалась в руках узкой олигархической группировки правоконсервативных политиков и лоббистов, насадивших систему бесконтрольного директивного правления, хищной эксплуатации бюджета, произвольного распределения льгот и субсидий. Структурам гражданского общества не удавалось обуздать «сеймовладскую» клику, ловко использовавшей широкие конституционные права представительной власти.

Выход из социального кризиса правительство усматривало в ужесточении режима (например, ответом на забастовку железнодорожников стала милитаризация железных дорог). 6 ноября 1923 г. расстрел рабочей демонстрации в Кракове, спровоцировал городское восстание – была сметена власть местной администрации, разгромлена полиция, разоружен военный гарнизон; политическое руководство оказалось в руках социалистов-пилсудчиков. Правительство Витоса вынуждено было пойти на уступки, но это не спасло его от отставки в декабре.

Новое, технократическое, правительство возглавил видный экономист В.Грабский. Оно смягчило политическую конфронтацию, уступив министерство обороны пилсудчикам (его ненадолго возглавил легионер К.Соснковский). Был в целом преодолен экономический кризис, в начале 1924 г. достигнута финансовая стабилизация. Однако уже в следующем году обозначилось ухудшение конъюнктуры и падение промышленного производства. Вновь наметился правый крен в политической сфере – заключенный с Ватиканом конкордат усилил клерикальные тенденции в общественной жизни, интенсифицировалась насильственное полонизация украинских территорий (военное давление правительства и террористические акции ОУН создавали замкнутый круг насилия).

Стабилизировать положение попыталось сформированное в конце 1925 г. правительство национального единства А.Скшиньского – авторитетного политиком консервативного лагеря, связанного добрыми отношениями и с Пилсудским. В новый кабинет наряду с деятелями «Хьены»-«Пяста» вошли представители ППС. Примирительным жестом было назначение министром обороны видного пилсудчика генерала Л.Желиговского. Но нежелание правых считаться с социальными требованиями ППС парализовало кабинет. В мае 1926 г. В.Витое вновь сформировал правительство клерикально-националистических кругов.

На протяжении этих лет имение Пилсудского являлось политическим центром и оперативным штабом «военно-социалистической» оппозиции. На проводимых здесь конфиденциальных совещаниях вырабатывалась общая линия и проекты конкретных решений, демонстративные армейские манифестации с выражением верности Первому Маршалу Польши приобретали большой общественный резонанс. Оппозиционные декларации провозглашались от имени Пилсудского – символизировавшего национальную победу, растрачиваемую «спекулянтско-фашистской» кликой, захватившей сейм. Лозунг социалиста Т.Голувко «Девицу к власти!» читался как «Пилсудского к власти!».

С начала 1926 г. Пилсудский стал часто бывать в Варшаве, выступал с публичными заявлениями, В первых числах мая он резко осудил в интервью с резким новое правительство Витоса. Стихийные офицерские собрания высказали ему поддержку, официальное заявление такого же рода сделало руководство ППС.

12 мая верные Пилсудскому войска двинулись на Варшаву. Министр обороны Л.Желиговский предварительно расставил верных людей во главе военных округов, одновременно позаботившись о блокировании заведомо проправительственных военных сосредоточений. Однако консервативный генералитет во главе с В.Андерсом все же организовал вооруженное сопротивление. 13 мая в Варшаве развернулись ожесточенные уличные бои, в которых погибли сотни людей. Положение пилсудчиков осложнилось тем, что президент С.Войцеховский вопреки ожиданиям отказался передать власть Пилсудскому с соблюдением законной процедуры.

Решающую роль в майском перевороте сыграла общественная поддержка, на которую смогли опереться военные заговорщики. «Целевая» забастовка железнодорожников, организованная социалистическим профсоюзом, сорвала прибытие в Варшаву дополнительных контингентов правительственных войск. В вооруженных столкновениях активно участвовали военизированные организации пилсудчиков, боевые дружины ППС, добровольческие рабочие отряды. Эта массовая поддержка вынудила правительства Витоса 14 мая подать в отставку во избежание гражданской войны.

Интересно, что майский переворот был поддержан компартией, расценившей его как выступление мелкобуржуазной демократии против крайне правого правительства. В данном случае – что бывает чрезвычайно редко – коммунистическая оценка верно передает социальный смысл происшедшего. Цели и задачи пилсудчиков состояли в преодолении прикрытой «сеймовладством» политической диктатуры консервативных кругов финансового капитала и крупного землевладения, в защите конституционных прав граждан – политических, экономических, социально-трудовых. Мощная поддержка пилсудчины рабочим движением и левыми силами объяснялось ее в целом просоциалистическим характером.

Левые партии, обеспечившие успех пилсудчиков, считали майский переворот собственной победой и относились к новой власти с соответствующими ожиданиями. Сам Пилсудский, однако, принципиально отвергая «партийство», считал себя не социалистическим, а общенациональным лидером. «Я не намерен быть пленником левых», – подчеркивал маршал. В публичных заявлениях он решительно отмежевывался от «социальных экспериментов», противопоставляя им «социальное равновесие» капиталистического Запада. Характерно, что жесткое выступление Пилсудского 29 мая, воспроизводившее аналогичную речь Муссолини («Я мог бы издеваться над всеми вами, но хочу проверить, возможно ли еще в Польше править без кнута»), было обращено к депутатам, представлявшим в сейме преимущественно левые партии, поддержавшие переворот.

31 мая Национальное собрание избрало Пилсудского президентом Польши. Расценив это как выражение поддержки и легитимизацию переворота, он однако, отказался занять президентский пост, зарезервировав за собой военное министерство, гарантировавшее реальную власть (впоследствии он становился и во главе правительства). По прямому указанию Пилсудского президентом был избран профессор И.Мосьцицкий (поначалу политически слабая фигура, но постепенно ставший сильным государственным деятелем). Пост премьер-министра получил лидер небольшой левоцентристской Партии труда (СП) К.Бартель. Началось формирование политического режима пресловутой «санации», стержнем которого была авторитарная исполнительная власть.

2 августа 1926 г. была принята «конституционная новелла», фактически изменившая государственный строй республики – президент получил право издавать декреты, имеющие силу законов и произвольно распускать парламент; у сейма были изъяты исключительные полномочия утверждения бюджета и ограничено право выносить недоверие исполнительной власти. И при этом новое правительство, контролируемое Пилсудским, вопреки настояниям левых сил, отказалось распустить сейм. Дискредитированный и напуганный депутатский корпус выглядел для авторитарной группировки пилсудчиков более предпочтительным «партнером», нежели новый, авторитетный парламент, большинство в котором наверняка имели бы социалисты и их союзники. Отказ от досрочных выборов спровоцировал первый конфликт Пилсудского с ППС, принявший вскоре необратимый характер.

Навязчивое стремление Пилсудского доказать свою независимость от партийной девицы привело к демонстративным жестам в сторону «Левиафана» и даже консервативных кругов титулованной аристократии (нашумевшая встреча в Несвижском замке князя Я.Радзивилла осенью 1926 г.). И, хотя практическая социальная политика Пилсудского – в частности, налоговая и трудовая – зачастую четко совпадала с установками ППС, уже в ноябре 1926 г. соцпартия официально перешла в оппозицию правительству своего исторического лидера.

Зато примирение с «классовым оппонентом» было достигнуто достаточно быстро. Уже на первом году «санации» лидер «Левиафана» А.Вежбицкий сделал заявления, констатировавшие признание нового режима и согласие с его политикой (было принято решение более не поддерживать на выборах эндецию). И хотя эту позицию заняла лишь часть польского крупного капитала – как правило, связанная с промышленным производством; коммерсанты же, наряду с землевладельцами и клерикальными кругами по большей части оставались верны эндеции, – происходящее выглядело как смена социальной ориентации и размывало социально-политическую базу пилсудчины.

Но в то же время важные социальные установки «санации» совпадали с позициями левых. Так, с конца 1926 г. социалисты активно включились в работу совещательных «анкетных комиссий», призванных разработать план экономических преобразований. В «комиссии труда» ППС усматривала прообраз корпоративно-социалистического органа управления народным хозяйством (через пять-десять лет этот принцип стал общим местом западноевропейских правосоциалистических программ, составив основу «Плана труда» Анри де Мана). Но попытки властей превратить комиссию в инструмент подчинения социалистических профсоюзов государству привели к провалу ее работы – на этом примере быстро проявилась концептуальная несовместимость самоуправленческой и этатистской моделей социализма. Наметившееся социальное партнерство сменялось обостряющейся конфронтацией недавних друзей и союзников.

В 1929 г. Центральная комиссия профсоюзов – крупнейшее профобъединение Польши, тесно связанное с ППС – потребовало создания Государственного хозяйственного совета и аналогичных отраслевых органов с широким представительством рабочего класса; гарантированного участия рабочих в управлении предприятиями через полномочные производственные советы; общественного контроля над капиталистическими трестами. Эти требования были отклонены правительством, выдвинувшим проект огосударствленных «палат труда», сходных с фашистскими корпорациями. Эта конфронтация на фоне тяжелейших реалий мирового экономического кризиса 1929-33 гг. резко радикализировала профсоюзно-социалистическую оппозицию. В 1932 г. ППС выдвинула требование перехода к «плановому социалистическому хозяйству», а вслед за тем съезд конгресс партии принял установку на насильственное свержение власти имущих классов.

Строго говоря, Пилсудский не был политическим мыслителем. Обретенная, наконец, возможность воплотить в жизнь свое видение Польши означала для него в первую очередь систему практических мер, соответствующих определенным ценностным установкам. Но четкость – если не сказать, догматичность – этих установок позволяет говорить об определенной идеологии, доктрине и программе.

Прежде всего, перед новым режимом встала задача создания своей политической структуры – при всей неприязни к «партийству» обойтись без нее оказалось невозможно. Расчет на лояльность ППС не оправдался. Руководство И.Дашиньского было готово сотрудничать, но на определенных условиях и на равноправной основе (последнее было в принципе неприемлемо для Пилсудского с его самооценкой национального вождя). Не оставляя попыток прочно «пристегнуть» ППС, пилсудчики вынуждены были заняться формированием непосредственно собственной партии (хотя и с «беспартийным» названием). Естественная социально-идеологическая ориентация, как ни пытались они от нее дистанцироваться, заставила искать опору в левой, профсоюзно-социалистической среде.

В ППС существовала влиятельная группа многолетних соратников Пилсудского, прошедших легионы (их лидер капитан Е. Морачевский вошел в состав первого правительства К.Бартеля). Решительно поддерживал «санацию» Варшавский комитет ППС во главе со старым пилсудчиком Р.Яворовским. Столичная организация соцпартии вообще во многом воспроизводила легионерскую структуру – солидаристская идеология, корпоративная ментальность, непререкаемый авторитет лидера – Яворовского, сильное военизированное подразделение – рабочая милиция, прославившаяся «красными самосудами», жесткими силовыми акциями против правых и коммунистов (даже в майские дни 1926 г. социалистические боевики наносили превентивные удары по КПП). Политическая линия этой «варшавской клики» характеризовалась непримиримым антикоммунизмом и яростным антикапитализмом: «варшавяне» резко критиковали руководство ППС и за «прокоммунистическую пропаганду», и за «правооппортунистические уступки капиталу». Социалистический солидаризм понимался не как классовое сотрудничество рабочего с работодателем, а как переустройство экономики на началах рабочего самоуправления – соответственно, важное место занимала здесь классовая борьба.

В октябре 1928 г. на базе Варшавской организации ППС учредилась новая партия – ППС-прежняя революционная фракция (в 1930-х гг. – социалисты «Беспартийного блока», ББС). Хотя идейно-политические установки партии Яворовского существенно расходились с официальным курсом «санации», она заняла важное место в политической системе пилсудчины, составив ее леворадикальное крыло (близость же к главе режима подчеркивалось в самом названии). В следующем году под руководством Яворовского было создано Центральное объединение классовых профсоюзов (около 50 тыс. членов) – радикально-социалистическое в программе, проправительственное на практике. Однако ни новая соцпартия, ни новое профобъединение не смогли составить серьезной конкуренции прочно укоренившимся в рабочем движении структурам ППС и социалистических профсоюзов. Не большего успеха достигли и другие первоначальные формы «просанационных» профсоюзов – национал-синдикалистская Генеральная федерация труда и «аполитичная» Конфедерация профсоюзов вместе насчитывали не более 35 тыс. членов.

Интенсивное профстроительство было развернуто пилсудчиками с 1930 г., когда Е.Морачевский, возглавлявший «рабочую группу» правящего «Беспартийного блока», объединил Генеральную федерацию, Конфедерацию, часть «классовых профсоюзов» Яворовского и национал-солидаристских профсоюзов, прежде ориентированных на НПР, в Союз профессиональных союзов (333). Хотя новый Союз уступал По численности просоциалистической Центральной комиссии профсоюзов (140 тыс. членов против 220 тыс.), он довольно эффективно справлялся с привлечением рабочего класса к «санационному» режиму. Программные установки 333 требовали сокращения рабочей недели, общественного контроля за капиталистическими прибылями, развития самоуправленческой системы «рабочих делегаций». Но, решительно поддерживая правительство Пилсудского, 333 делал упор не на забастовочную борьбу, а на коллективные переговоры с работодателями – чем и отличался от политически оппозиционной Центральной комиссии.

Правящей партией пилсудчины стал «Беспартийный блок сотрудничества с правительством маршала Пилсудского» (ББ), созданный к выборам 1928 г. ББ изначально формировался как широкая коалиция самых разнородных сил – от Национальной правицы, Христианско-аграрного объединения, Объединения среднего сословия до Национальной организации труда (бывшая НПР-левица), Партии труда, Объединения труда города и деревни, социалистической организации ББС и др. Помимо госаппарата и 333, ББ опирался на густую сеть «просанационных» общественных организаций – Объединения трудящейся молодежи, деревенской молодежи, Крестьянскую организацию (ХСР) и т.д. Но основными «просанационными» структурами гражданского общества оставались ПОВ, Союз легионеров и Стрелецкий союз, организовывавший культурно-просветительскую и военно-патриотическую работу в молодежной среде. Именно ПОВ, активно применявшая мафиозные технологии оргконтроля, выполняла функции структурного центра ББ.

Несмотря на декларированный принцип «единства во имя общего блага», ББ не мог быть политически монолитной силой. В нем можно выделить несколько основных группировок – проводников разнонаправленных, порой взаимоисключавших влияний:

– наиболее близкая к Пилсудскому «группа полковников» (лидер В.Славек), несмотря на социалистическое прошлое своих деятелей, постепенно эволюционировала в консервативно-националистическом направлении;

– «генеральская клика» (лидер Э.Рыдз-Смиглы) стояла на правоэкстремистских позициях, стремясь превратить Польшу в тоталитарно-милитаристское государство гитлеровского типа;

– «президентская» или «замковая» группа (лидер И.Мосьцицкий) выступала за более либеральную политику, отстаивала правовые демократические принципы;

– «левая» или «рабочая» группа (лидер Е.Морачевский) ориентировалась на профсоюзно-социалистические истоки пилсудчины;

– влиятельным представительством располагали в ББ «Ливиафан» и 333.

Харизматическим лидером ББ являлся Пилсудский. Первые годы «санации» в ББ доминировали «полковники» – лично преданные Пилсудскому легионеры типа В.Славека, А.Пристора, Ю.Бека, Б.Медзиньского и др., – установившие тесное сотрудничество с рядом видных бизнесменов, политиков и юристов. Именно «полковникам» принадлежала главная роль в конституционной реформе, неузнаваемо перекроившей политический строй Польши. 1926-28 гг. были временем бурного подъема польской экономики, особенно отраслей тяжелой промышленности. На здоровой основе роста производства была стабилизирована финансовая система. Быстро рассасывалась безработица. Обеспечивалось «наполнение» социальных программ, эффективно регулировались трудовые отношения (нормативные акты об инспекции труда, порядке профтехобучения и т.д.). Эти факторы укрепляли «санационный» режим, стимулировали его популярность в массах.

Но кризис 1929-33 гг. вынудил «санацию» ужесточить социально-экономическую политику и поставил под вопрос достижения предшествовавшего периода. Был сделан жесткий упор на обеспечение конкурентоспособности польской экономики – удлинилась рабочая неделя, резко снизились социальные выплаты и т.д. Но просоциалистическая природа пилсудчины и в этих трудных условиях давала себя знать. В духе социального солидаризма был введен жесткий налог на имущество, урезаны оклады чиновников, запрещены локауты и произвольное понижения зарплаты на предприятиях. Возросли пенсионные страховые отчисления, был сформирован государственный «фонд труда», финансировавший систему массовых общественных работ.

В то же время разнонаправленные влияния на политику правящей группы приводили и к серьезным коллизиям. Особое место заняла среди них предпринятая в 1933 г. попытка заменить систему коллективных трудовых договоров более выгодными для работодателей индивидуальными контрактами. Жесткий отпор рабочего движения и профсоюзно-социалистического крыла ББ привел к противоположному результату – установился обязательный порядок заключения колдоговоров.

В первое пятилетие «санации» осуществилась крупномасштабная парцелляция помещичьих земель. Были ликвидированы сервитуты – родовые помещичьи участки, пожалованные «за службу» в прошлые века. Приоритетно стимулируя крупнотоварные хуторские хозяйства, «санационные» правительства наделяли землей также малоземельных и безземельных крестьян, внедряли земельные программы для горожан – рабочих и безработных.

Перед выборами 1928 г. проправительственная пропаганда всячески рекламировала социально-экономические успехи «санации», призывала голосовать за «честных и ответственных людей труда, окружающих Маршала Пилсудского». Но выборы принесли ББ лишь относительный успех – его депутатский клуб стал самым многочисленным в сейме, но не получил большинства. Случилось именно то, чего опасались пилсудчики весной 1926 г. – в парламенте сформировался сильный оппозиционный блок Центролев, доминировали в котором ППС и ПСЛ-«Вызволене» (входили также ПСЛ-«Пяст», ХД и НПР). В большинстве случаев Центролев был в состоянии проводить свои решения, опираясь на конституционные полномочия парламента.

Вопреки требованию Пилсудского, маршалом сейма был избран не К.Бартель, а лидер ППС И.Дашиньский. Несмотря на готовность к конструктивному сотрудничеству, Центролев не мог переходить жестко установленных пределов. Совершенно неприемлемы были для левоцентристского сейма проекты конституционной реформы (в целом поддержанные зато консервативной эндецией). И пакет «поправок» к конституции 1921 г., и новый конституционный проект, протаскивавшие авторитарную президентскую власть, либо отклонялись Центролевом, либо подвергались обструкции. Политическая обстановка накалялась, борьба грозила выхлестнуться на улицы. Расчеты «санации» заместить и подчинить польскую левицу очевидно провалились.

Политический кризис был разрешен авторитарным ударом. В начале сентября 1930 г. был распущен парламент. Лидеры Центролева и были незаконно арестованы и заключены в военную тюрьму Брестской крепости, где подверглись угрозам и избиениям. Одновременно была проведена серия полицейских рейдов, запрещены мероприятия оппозиционных сил, разгромлены многие организации национальных меньшинств. В обстановке грубого давления были проведены досрочные парламентские выборы, принесшие большинство ББ.

Это событие стало третьим – после декабря 1922 г. и мая 1926 г. – и окончательным психологическим надломом Пилсудского. Согласно некоторым свидетельствам, впоследствии он сожалел о совершенном (во всяком случае, в частных беседах с его стороны звучали оправдания). Характерно, что именно после «Брестского кризиса» он постепенно отошел от руководства внутренней политикой «санации», сосредоточившись на военных и международных вопросах. Но, помимо депрессивного воздействия на лидера страны, эти события сыграли чрезвычайно негативную роль в общеполитической жизни. Центр власти окончательно переместился во внеконституционные, по сути нелегитимные структуры – создаваемые легионерским окружением Пилсудского (до 1935 г. – «полковничью», в 1935-39 гг. – «генеральскую»), Процесс принятия политических решений принял негласный, закулисный характер, важные вопросы стали решаться на основе случайных личных предпочтений, в ходе интриг и беспринципных комбинаций. Стал необратимым разрыв пилсудчины с естественными союзниками из левого лагеря.

Главным политическим процессом «санационного» периода стала растянувшаяся почти на десятилетие конституционная реформа. Изначально в ней прослеживались две противонаправленные тенденции. Первая – антидемократическая: конституирование государственного авторитаризма, максимальное усиление исполнительной власти; ликвидация парламентской системы. Вторая – демократическая: конституирование корпоративных институтов, прямое участие в государственной власти коллективных «трудовых союзов».

То и другое формально проистекало из единого идеологического источника – солидаризма. Государство понималось как абсолютная инстанция солидарного общества Речи Посполитой (интересно, что его триединой задачей Славек называл хозяйственное самоуправление, просвещение и военную подготовку граждан). Корпоративизм гарантировал права человека труда и эффективность новой демократии. Декларированное продвижение «от политической демократии – к демократии общественный» не было пустым лозунгом: концепция солидарного общества действительно предполагала органическое участие каждого гражданина в делах государства через посредство корпоративного коллектива. Руководитель конституционной комиссии видный юрист В.Маковский говорил о целенаправленном переносе центра политической жизни в неформальные общественные структуры, о преобразовании всего политического устройства республики на корпоративно-синдикалистских основах. Активно пропагандировалась идея преобразования сената в законодательную «палату профессий», формируемую прямым делегированием от корпораций. Последовательный синдикалист из «рабочей группы» ББ К.3акшевский считал включение профсоюзов в государственную систему оптимальной формой демократии (любопытно, однако, что в пример он приводил «корпоративное государство» Б.Муссолини – где к тому времени еще не было создано ни одной корпорации). В том же русле шло формирование палат корпоративного представительства – промышленности, сельского хозяйства и труда, – наделенных координационными, а отчасти и распорядительными функциями (палаты труда не получили, правда, развития из-за сопротивления традиционных профсоюзов, обоснованно видевших в них замещающие структуры). Принцип реформы кратко формулировался как «переход от государства индивидов к государству ассоциаций» – но не тоталитарному государству бюрократии, как случилось у восточных и западных соседей Польши.

В сентябре 1927 г. на совещании консервативных групп Славек изложил основные параметры конституционной реформы. Идеологический примат государства и соединение всей полноты власти в руках президента встретили горячую поддержку консерваторов. Однако Славек отклонил – хотя и в весьма корректной форме – монархические и клерикальные претензии консерваторов, заявив о сохранении республиканского строя и светского характера государства. Было сказано и о сохранении многопартийного сейма, призванного согласовывать многообразные политические интересы, и о развитии корпоративно-синдикалистских начал – через придание важных политических функций «союзам отдельных видов труда».

Однако все большее значение в «санационной» доктрине приобретал принцип элитаризма, идеологически заряжавший авторитарно-этатистскую тенденцию. Стремление рекрутировать элитную правящую касту доходило у авторов конституционной реформы до внесения в один из проектов положения об особом «Легионе заслуженных», стоящем над представительным органом. (Видимо, в этом экстремальном элитаризме большую роль играли личные психологические проблемы Пилсудского, смертельно обиженного на «неблагодарный» народ, «не умеющий ценить никаких очевидных заслуг»), Этот фактор постоянно усиливал антидемократический элемент конституционной реформы, с каждым годом все дальше оттесняя идею «общественной демократии». Разумеется, по мере усиления элитаризма правящая группировка все более отдалялась от своей естественной профсоюзно-социалистической базы, сближаясь с правыми силами – которые все равно в целом так и не признали пилсудчиков за своих.

О том, сколь далеко зашла эволюция «санации» вправо, свидетельствовало совещание «полковников», проведенное под руководством того же Славека в июне 1932 г. Корпоративистская проблематика к тому времени отошла на задний план (идея корпоративного сената вообще была отвергнута). Доминировали же мотивы авторитарного элитаризма, апология государственного принуждения; уже не проэндецкие консерваторы, а пилсудчики высказывали откровенные монархические симпатии – тот же Славек говорил о монархии как интегрирующей стиле, способной укрепить польский контроль над украинскими, белорусскими и литовскими землями. Фактически вопрос о монархии рассматривался уже как открытый. Все это предвещало надвигающееся политическое господство «славных генералов» Рыдз-Смиглого (устранившего, кстати, своего политического соперника Славека).

В апреле 1935 г. была принята «санационная» конституция, характер которой вызывает споры историков («фашизм или авторитарный консерватизм?»). Был отброшен демократический принцип разделения властей – единым источником государственной власти становился президент, ответственный лишь «перед Богом и историей». За сеймом сохранялись декоративно-представительские функции. Высокий возрастной ценз и система окружных собраний ограничивали избирательное право при выборах сейма. Сенат становился совещательным органом элиты – одна треть сенаторов назначалась президентом, две трети избирались узким контингентом «заслуженных граждан» (кавалерами орденов, офицерами, администраторами, авторитетными хозяйственными и профсоюзными руководителями). Верховный же глава государства избирался плебисцитом из двух заранее утвержденных кандидатов, одного из которых предлагал уходящий президент. Гражданские демократические свободы – слова, печати, собраний, союзов – конституцией сохранялись, но ограничивались принципом «общего блага». Достаточно скромным образом конституировались институты корпоративизма – новый акт был не слишком продвинут в сравнении с хозяйственно-самоуправленческими положениями конституции 1921 г. Новая конституция 1935 г. знаменовала несомненный реакционный откат, отражала усиление правоконсервативных сил, политическую деградацию пилсудчины, поражение ее левого крыла.

Через месяц, 12 мая 1935 г. умер Ю.Пилсудский. Те, кто общался с ним в последние месяцы, отмечали глубокую депрессию маршала, которая вряд ли была вызвана одной лишь тяжелой болезнью. Можно предположить, что Пилсудский, для которого сохраняли значение идеалы его пэпээсовской молодости, сознавал явное вырождение своей формации, отход от принципов его многолетней борьбы. Видя разрушение конструкции солидарного общества, он, вероятно, предугадывал трагическую судьбу II Речи Посполитой, зажатой между двумя тоталитарными державами.

Вскоре после смерти Пилсудского был распущен раздираемый внутренней борьбой «Беспартийный блок». Популярность «санации» катастрофически падала – в явной прямой связи с усилением позиций ультраконсервативных генералов Рыдз-Смиглого, занявшего пост генерального инспектора армии и как бы «по наследству» перенявшего функции и имидж вождя. Парламентские выборы 1935 г. бойкотировало более половины избирателей. Оппозиция консолидировалось в новую коалицию, более мощную, чем прежний Центролев. ППС, Народная партия (СП – объединение ПСЛ-«Вызволене», ПСЛ-«Пяст» и Крестьянской партии – СХ), Партия труда (СП) выступали с общими программными требованиями восстановления парламентско-демократического строя. Со своей стороны, эндеция (Национальная партия, СН) была не прочь свести исторические счеты с потерявшими лидера пилсудчиками.

Клика «славных генералов» планировала пронацистскую перестройку режима – тотальную милитаризацию, введение государственного культа нового вождя и т.п. Однако польское гражданское общество оказалось достаточно зрелым, чтобы блокировать этот процесс. Надо отметить здесь и важную позитивную роль либеральной «замковой» группы во главе с президентом И.Мосьцицким, авторитетным военным руководителем генералом Л.Желиговским и компетентным организатором экономики Э.Квятковским. Вступив в союз с левыми пилсудчиками, они эффективно противостояли генералам. Декларация созданного в феврале 1937 г. правительственного «Лагеря национального объединения» (ОЗН) была выдержана в примирительных к оппозиции тонах и ориентировала сограждан на общенациональную консолидацию перед лицом внешней опасности. На передний план вышла конструктивная работа правительства по развитию Центрального промышленного района. Но эта тенденция не успела получить должного развития. Надвигалась сентябрьская катастрофа 1939 г., когда польский народ, сплотившись, как в 1920 г. против общего врага, принял неравный бой с двумя тоталитарными агрессорами.

Анализируя явление пилсудчины, важно определить соотношение узкоспецифических и более глобальных факторов. К первым очевидно относятся:

– патриотические приоритеты национально-освободительной борьбы и независимости;

– постоянная ориентация и практическая сверка со «шляхетскими» традициями Речи Посполитой;

– своеобразный «патриархально-старосветский» характер политической жизни, в котором очень большую роль играют индивидуальные впечатления, связи, принцип личной преданности, дружбы либо вражды;

– индивидуально-психологические комплексы Ю.Пилсудского, стремившегося превратить современное ему польское общество в подобие Первой бригады (при том, что сами по себе идеи, быт и нравы легионеров могут вызывать разное, в т.ч. и сколь угодно позитивное отношение).

Но пилсудчина была частью более широкого идейно-политического течения – неосоциализма. Эта доктрина, возникшая в ходе эволюции части европейской социал-демократии от классического марксизма к идеологии солидаризма особого типа, формулировала следующие фундаментальные принципы:

– духовные приоритеты, идентичность социально-экономических интересов людей труда с идеалами гуманизма, свободы, справедливости, братства и сотрудничества;

– органическое общество как система солидарных корпораций-общин, построенных по принципу Gemeinschaft;

– сильное корпоративно-социалистическое государство, регулирующее общественные, прежде всего экономические, отношения в интересах трудящихся;

– новый тип социалистической экономики: национализация крупной промышленности и финансовой системы, всемерное развитие производственной кооперации, сохранение мелких и средних производств в частных руках, индикативное национальное планирование;

– корпоративное хозяйственное управление через представительный орган, формируемый «трудовыми союзами»;

– соединение демократизма с патриотизмом.

В 1930-е гг. неосоциализм интенсивно распространялся в таких, например, несхожих странах, как Италия (левосиндикалистское крыло «Фашо ди Комбаттименто»), Испания (национал-синдикализм, левый фалангизм), Франция («Союз Жана Жореса», Народная партия), Германия («Рабочее содружество»), Великобритания (Новая партия, «Британский союз»), Болгария (Народное социальное движение), Бельгия (Рабочая партия, рексисты)… Большая часть этих структур оказалась скомпрометирована трагическим выбором, сделанным во Второй мировой войне в пользу одного из тоталитарных режимов. Но несомненное общегуманистическое значение ряда неосоциалистических принципов требует внимательного изучения – что относится и к рассмотренному выше явлению польской истории.

Багинский Э.С. Политические концепции санации и польская конституция 1935 года // Советское славяноведение. 1978. №1.

Багинский Э.С. Санация и конституционный вопрос в Польше (1926-1929)//Советское славяноведение. 1977. №3.

Болдов А.В. Подготовка «санации» к созданию своей политической организации (май 1935 – февраль 1937 гг.) // Советское славяноведение. 1981. №3.

Ким И.К. Лагерь «санации» и парламентские выборы 1938 г. в Польше // Советское славяноведение. 1986. №6.

Краткая история Польши с древнейших времен до наших дней. М„ 1993.

Манусевич А.Я. У истоков «санации // Новая и новейшая история. 1974. №2-3.

Межецкий В. К вопросу о политической позиции рабочего класса Польши в межвоенный период // Социальная структура и политические движения в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. Межвоенный период. М., 1986.

Михутина И.В. Режим «санации» в Польше и рабочий класс // Кризис политической системы капитализма в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. М., 1982.

Наленч Д., Наленч Т. Юзеф Пилсудский. Легенды и факты. М., 1990.

Политические партии в Польше, Западной Белоруссии и Западной Украине. Минск, 1935.