"Коммунизм и фашизм: братья или враги?" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич)

Дмитрий Жуков ЕВРОПЕЙСКИЙ ФАШИЗМ У ВЛАСТИ

Проблема типологии фашизма является для историка своеобразным «камнем преткновения». В самом деле, как можно привести к единому знаменателю весь тот хаос идей, мнений, практических решений, под которые подводится термин «фашизм» и, шире, тоталитаризм?

Тем не менее, такие попытки неоднократно предпринимались. Увы, желание втиснуть проблему в прокрустово ложе той или иной концепции неизбежно приводит к примитивизации, упрощению феномена фашизма. На деле,' мировой фашизм уместно сравнить с калейдоскопом, в котором каждый раз даже при строго определенном наборе составных частей комбинации будут не похожи друг на друга. Действительно, при якобы очевидном сродстве, скажем, итальянского фашизма, германского национал-социализма, румынского гвардизма, бельгийского рексизма и т.д., все эти разновидности и ответвления от мирового фашистского древа были зачастую настолько самобытны, что при любой попытке построения некой общей схемы, та или иная составляющая последней выпадает, приводя исследователя почти в отчаяние.

Попытаемся весьма кратко обрисовать самые основные точки зрения на сущность этого явления.

Одной из наиболее распространенных трактовок фашизма заключается в попытке объяснить его появление болезненным общественным сознанием. Эта гипотеза особенно характерна для английских и американских исследователей либерального направления. Впрочем, у ее истоков находились и левые авторы. Так, венгерский марксист Д.Лукач еще в 1930-е годы объявил фашизм результатом длительного процесса идеологического «отравления» немецкого народа, коему способствовала специфическая атмосфера, нивелирующая позитивизм и моральные ценности.

Однако надо помнить, что элементы такой «духовной атмосферы» можно без труда найти не только в истории Германии или, скажем, Италии, но и в истории других, в том числе, англо-саксонских стран. Кроме того, то, что теперь почти всеми однозначно трактуется как «болезнь» и «проявление дурного тона», еще в первой половине прошлого столетия опять таки почти всеми воспринималось как вполне нормальные, или терпимые явления (нелишне упомянуть, что такие, казалось бы, «родовые пятна» фашизма, как расовая сегрегация, евгеника и стерилизация были впервые опробованы и довольно широко практиковались в США).

Либеральным исследователям присуща и еще одна типичная ошибка, о которой надо упомянуть. Они склонны олицетворять фашизм с тоталитаризмом и, очень часто, объединять фашизм и коммунизм под общим понятием тоталитаризма. Но этот путь весьма уязвим. То, что подразумевается в современной политологической науке под термином «тоталитаризм», возможно, имеет отношение к коммунизму и его ответвлениям (сталинизм, маоизм, левацкие режимы черной Африки, полпотовская Кампучия и т.д.), однако мало применимо к европейским режимам первой половины XX века, относимым к «фашистским». Действительно, ни фашизму, ни национал-социализму так и не удалось ликвидировать идеологическое инакомыслие даже в рядах правящих партий (не говоря уже о государственных институтах и обществе в целом), а ведь это является главным признаком тоталитаризма. Никакого «тотального контроля» над личностью в этих государствах фактически не существовало. Показательным является тот факт, что в гитлеровском государстве армия была отделена от партии (военнослужащим запрещалось вступать в НСДАП), что было совершенно немыслимо, скажем, в Советском Союзе. При этом, разумеется, нельзя отрицать, что фашистские идеологи всегда противопоставляли фашизм демократически-парламентским институтам. Однако то же самое делали и вовсе не связанные с фашизмом режимы, как то: традиционные монархии, некоторые военные диктатуры и т.д.

Марксисты и их последователи традиционно рассматривают фашизм как выражение интересов конкретных (имущих) социальных групп. В классическом виде формула подобной трактовки была изложена на VII Конгрессе Коминтерна в 1935 г. Согласно ей, фашизм реализует интересы и устремления наиболее агрессивных фракций монополистического капитала. Существовали и иные гипотезы, относящиеся к левой традиции. В целом, марксисты использовали сам термин «фашизм» как ругательство и крайне упрощенно обобщали под ним все антидемократические и антикоммунистические явления (Ленин, к примеру, сопоставлял итальянских фашистов с черносотенцами). В 1930 гг. это привело к курьезу: к фашистскому лагерю были отнесены даже социал-демократы.

Уязвимость марксистов заключается в том факте, что фашизм поддерживали отнюдь не только крупные финансовые и промышленные круги (к слову, в ряде стран подобные связи либо вовсе не наблюдались, либо были столь незначительны, что не сыграли решающей роли). В фашистских организациях с массовой базой (в Германии, Италии, Испании и ряде других стран) были широко представлены средние слои. В этих организациях активно действовали и представители всех других слоев общества: рабочие и служащие, чиновники и лица свободных профессий, офицеры, дворяне. И их было иногда значительно больше, чем «лавочников».

Более объективна гипотеза, отрицающая родовое понятие фашизма и рассматривающая его частные проявления как отдельные явления, не связанные друг с другом. Фашистские партии и установленные ими режимы обладали большим национальным своеобразием. Германский национал-социализм отличался от итальянского фашизма. Оба они не были похожи на испанский фалангизм, на фашистские и профашистские партии и движения в межвоенной Восточной Европе, в Скандинавии, в Латинской Америке. Таким образом, фашизм как общий феномен представляет собой всего лишь жупел и пропагандистский фантом. В действительности же, согласно этой гипотезе, в разных странах в определенное время возникали партии, движения и режимы, имевшие мало общего между собой, но объединенные враждебным отношением к большевизму, «чужеродным» этническим группам, ценностям, провозглашенным Великой Французской революцией и т.д. Все они политически сблизились лишь вследствие конъюнктурного совпадения интересов.

Строго говоря, противникам этой точки зрения, при всем желании, никак не удается ее развенчать.

Существует, помимо прочего, и огромное число других (назовем их частными) трактовок фашизма. Для примера сошлемся на идею немецкого социолога Армина Молера. Последний всегда выступал противником коммунистической тезы о несовместимости фашизма и революции. Для Молера (как некогда – для представителей движения «консервативной революции») фашизм – всегда революционен. Критерием этой революционности служит стиль, жест, поведение. Исследователь указывает на то, что слово «фашизм» в Третьем Рейхе было ругательством, адресованным «отступникам», таким как Отто Штрассер (лидер оппозиционного Гитлеру национал-большевистского «Черного фронта»), Готфрид Бенн (поэт-экспрессионист, исключенный из Имперской палаты писателей) и Эрнст Юнгер (консервативно-революционный писатель и мыслитель, ушедший «во внутреннюю эмиграцию»). Но дело, конечно, вовсе не в том, что эти фигуры отошли от ортодоксального национал-социализма, а в том, что они были «фашистами» по своему мироощущению и стилю. По мнению Молера, «фашисты легко смиряются с теоретическими несоответствиями, ибо восприятия они добиваются за счет самого стиля». Этот специфический стиль всегда предшествует и теории, и практике фашизма. Более того, он становится некой самоцелью и самоценностью (Готфрид Бенн провозглашал: «Стиль выше истины!»).

В целом, методику Молера можно вполне назвать оправданной. Стиль – единственное, что роднит столь разные по теории и практике «фашистские» режимы Европы.

Однако, для того, чтобы прийти к собственным выводам, в любом случае придется взять на себя труд проанализировать историю фашистских движений и режимов. Ниже мы попытаемся всего лишь в общем приближении рассказать о ряде из них, хронологически не выходя за послевоенный период, а географически – за границы Европы.

В первую очередь следует рассмотреть опыт Италии и Германии, на который так или иначе ориентировались лидеры и идеологи всех прочих европейских фашистских движений. Во-вторых, мы расскажем о тех странах Европы, в которых местным фашистам удалось прийти к власти (самостоятельно или при внешней помощи). Речь идет об Испании (диктатура Франко до конца войны), Франции (режим Виши), Норвегии (диктатура Квислинга), Венгрии (после прихода к власти Салаши и до конца войны), Словакии (диктатура Тисо), Хорватии (усташеский режим). Во всех упомянутых государствах, по нашему убеждению на определенном этапе существовали национальные режимы, которые по совокупности характеристик можно без особой натяжки назвать «фашистскими».

Некоторые другие европейские страны причисляются к «фашистским» лишь по недоразумению. В их числе, например, Болгария, которая была на деле самой обычной традиционной монархией, Румыния Антонеску, Польша Пилсудского и Венгрия регента Хорти («классические» военные диктатуры), Финляндия, Эстония, Литва и Латвия (демократические республики). Разумеется, во всех этих государствах можно найти элементы фашизма (в основном речь шла об эстетических мотивах, или о «стиле»), но они выступали здесь лишь как конъюнктурные элементы и, так сказать, «знаки эпохи».

Нелишне сказать и о том, что коллаборационистские режимы не всегда были «фашистскими»: немецкая или итальянская оккупация не везде означала приход местных фашистов к властным рычагам. Зачастую политическая ситуация в том или ином государстве просто не позволяла подражателям дуче и фюрера одолеть властный Олимп. Пример Дании (где оккупанты не стали менять существовавшее социал-демократическое правительство) свидетельствует о том, что даже в условиях военной оккупации нацисты могли отказаться от идеи привести во власть своих последователей. Практически то же самое можно сказать и о Голландии, где особенности немецкой оккупации практически лишали власти местного фашистского лидера Муссерта (который, впрочем, был провозглашен «вождем голландского народа»). Поэтому, в данной работе мы не будем касаться истории фашистских движений в этих государствах.

Само понятие фашизм происходит от итальянского слова «fascio». В Древнем Риме этим термином обозначалась связка прутьев с топором посередине – так называемая фасция – носимая ликторами (представителями исполнительной власти) как символ Государственной власти. Этот римский символ (как и многие другие) стал символом и эмблемой фашизма, а словом «fascio» Бенито Муссолини назвал Итальянские боевые дружины: «Я назвал эту организацию «фашио». В этом жестком, металлическом слове заключена вся программа фашизма, как я его представлял, как я его хотел, как я его создал».

Доктринальную сущность фашизма определить нелегко. Сам Муссолини отмечал: «Фашизм не был во власти заранее выработанной за столом доктрины; он родился из потребности действия и был действием». Тем не менее, он же заявил: «Теперь Итальянский фашизм под страхом смертной казни или, хуже того, под страхом самоубийства, должен создать основу доктринальных положений… указать основные направления для повседневной политической и личной деятельности».

Главной «заслугой» фашизма, пожалуй, было выдвижение на первый план воинского стиля и фигуры воина. Последний – не просто человек, участвующий в войне, но особое состояние духа. Можно быть воином и в мирное время. Его поведение диктуется, прежде всего, ощущением реальности смерти, постоянной готовностью умереть в нужный момент. Благодаря этому возникает и особое восприятие мира. Подобный тип человека безусловно не является гуманистом; человек не может оставаться высшей ценностью, когда стоишь лицом к лицу со смертью. Превыше всего для него стоят честь, дисциплина, умение приказывать и подчиняться. Он способен признать авторитет, распознать в другом существе (под условным названием человек) высший тип и свободно (понимая свободу как внутреннее, а не внешнее понятие) и добровольно подчиниться ему. Не случайно, что ряды фашистской партии в Италии (как и аналогичные движения в других странах) пополняли именно фронтовики, ветераны Первой Мировой Войны.

Следует отметить, что фашизм противопоставлял себя как либерально-демократическим, так и коммунистическим движениям. Это было движение принципиально нового типа. Муссолини провозглашал: «Мы представляем в мире новое начало; чистую, категорическую, окончательную антитезу всему миру демократии, плутократии, масонства». По сути своей как западная демократия, так и восточный коммунизм воспринимались фашистами как различные проявления одного и того же зла, той же болезни, поразившей существовавшие ранее традиционные общества. Зарождение этих идеологий произошло на основе идей Великой Французской Революции, на принципах Свободы, Равенства и Братства.

Основу фашистской идеологии составляла концепция Государства. Именно этим она принципиально отличалась от немецкого национал-социализма, в основе которого лежало понятие нации и расы. Фашистское Государство было основано на иерархическом принципе. То есть оно открыто признавало и утверждало принцип неравенства. Муссолини говорил о Государстве как о «системе иерархий», высшим воплощением, вершиной которых является элита. Он же писал: «Фашизм утверждает, что неравенство неизбежно, благотворно и благодеятельно для людей». Государство имело приоритет перед нацией или народом. Лишь при условии существования Государства народ способен обрести истинное сознание, единую форму и волю. «Без Государства нет нации… Не нация создает Государство, наоборот нация создается Государством».

Что же касается конкретного политического устройства, то в фашизме существовало два периода: монархический и республиканский. Безусловно, с точки зрения принципе первый является более естественным для фашизма. Сам Муссолини говорил о монархии как о «высшем синтезе национальных ценностей» и «основополагающем элементе национального единства». В реальной практике фашистского режима существовала так называемая диархия, т.е. сосуществование монархии и диктатуры. Подобная система имела аналоги в древнем мире и в частности в Древнем Риме, который, как известно, был для фашистов идеалом Государства. Муссолини называли «дуче», по латыни dux. Это звание давалось человеку, обладающему особыми качествами, которому в неспокойные для Государства времена для решения специальных задач доверялись чрезвычайные полномочия, так как самому монарху, символизирующему чистый сакральный принцип авторитета и господства, подобная роль была не свойственна по самому характеру высшей инстанции.

Итак, 23 марта 1919 года в Милане редактор газеты «Пополо д'Италия» («Народ Италии») Муссолини (в годы войны – капрал берсальеров) провел учредительное собрание новой организации «Фашио ди комбаттименто» («Союз борьбы»). Соратниками Муссолини стали в частности мятежные солдаты – выходцы из элитных частей итальянской армии – «ардити» («отважные», аналог «коммандос»), знамя которых украшал череп с костями. Была создана боевая группа, призванная сражаться на улицах с радикальными противниками Муссолини.

Тактика фашистов была, на первый взгляд, абсолютно противоречива. Чернорубашечники умело использовали социальную риторику и апеллировали к традиционным ценностям, им удалось завоевать симпатии либеральных экономистов и анархо-синдикалистов, рабочих, крестьян и высших сословий. К началу 1920-х годов политическими врагами фашистов являлись интернационально настроенные социалисты и коммунисты (при этом фашистская Италия была первым государством, которое признало СССР), клерикальные партии (при этом при Муссолини были подписаны Латеранские соглашения, в результате которых Ватикан получил статус независимого государства), профсоюзы (при этом дуче значительно поднял уровень жизни рабочих).

Визитной карточкой фашистских «сквадристов» (от итальянского слова «сквадра» – отделение, отряд) стала черная рубашка. Черный цвет Муссолини позаимствовал у анархистов, довольно популярных в Италии. Кроме того, он явно хотел, чтобы его чернорубашечники ассоциировались с краснорубашечными партизанами Джузеппе Гарибальди, воевавшими в середине XIX века против австрийских оккупантов. Вместе с этим возрождался и «древнеримский дух»: целый ряд внешних церемоний и ритуалов шел в русле «имперского стиля» (салютование поднятием вверх правой руки, римский боевой клич «эйя-алала», дикторский топор-фасция). Провозглашалось, что «фашизм – есть гений возрожденной расы, латинская традиция, неизменно действенная в нашей тысячелетней истории, возвращение к романской и одновременно христианской идее государства, синтез великого прошлого с лучезарным будущим».

Первая громкая акция сквадристов состоялась спустя всего лишь месяц после основания «Союза борьбы». Около 200 чернорубашечников, вооруженных дубинками и пистолетами, атаковали колонну социалистов на улице Деи Мерканти. Рассеяв толпу своих врагов, фашисты устремились к редакции социалистической газеты «Аванти» («Вперед») и подожгли ее. Так было продемонстрировано, что новая организация не намерена останавливаться в своей борьбе ни перед чем. Полиция неоднократно проводила в помещениях фашистов обыски и постоянно изымала оружие, в том числе гранаты. Наряду с вооруженными нападениями на митинги своих противников, фашисты использовали и такой оригинальный «способ борьбы», как вливание в рот недругу касторового масла.

Уже к октябрю 1919 года «Фашио ди комбаттименто» насчитывали 17 тысяч человек, сгруппированных по 56 боевым отрядам. Копируя армейский организм, «Союз борьбы» имел свой главный боевой штаб, боевую и резервную армии, мобилизационный план, а Италия была разделена на двенадцать зон (наподобие военных округов). Каждому фашисту внушалась идея орденского служения, строжайшей дисциплины и сплоченности. Одним из элементов партийной программы стало требование создания в стране милиции для противодействия «красной угрозе».

Экономический кризис и постоянные забастовки левых укрепили ряды фашистов. Они часто выступали в роли «штрейкбрехеров», параллельно с этим громя митинги и штаб-квартиры социалистов по всей Италии. В 1921 году Муссолини изменил свои прежние антиклерикальные убеждения и из популистских соображений заявил о том, что чернорубашечники отныне будут защищать церковь (во многих городах страны левые оскорбляли, избивали и даже убивали священников, поджигали храмы). В сентябре 1921 года фашистские отряды под командованием Итало Бальбо и Дино Гранди организовали марш на Равенну. Оккупировав город, Бальбо потребовал от муниципальных властей предоставить в распоряжение его отрядов грузовики и бензин. После этого сквадристы разгромили рабочие клубы и дома профсоюзов.

В декабре на съезде чернорубашечников в Риме «Союз борьбы» был преобразован в Национальную Фашистскую Партию. К весне 1922 года в ней насчитывалось 320 тысяч человек, летом – 470 тысяч, а осенью число фашистов достигло миллиона. В Уставе организации значилось: «Фашистская партия, как таковая, является милицией. Фашистский воин имеет свою собственную мораль. Законы общепринятой морали в области семьи, политики, общественных отношений – ему чужды». О том, что представляла собой эта «собственная мораль», дает представление следующий случай. В апреле 1922 года командир одного из чернорубашечных отрядов Сандро Кароси вместе со своими вооруженными соратниками явился в рабочее кафе, где собирались левые. Кароси вынул пистолет и, желая продемонстрировать свое искусство стрельбы, заставил одного из присутствующих встать с чашкой кофе на голове возле стены. Однако пуля попала в голову, и социалистический активист был убит. Местная газета сообщила об этом событии под заголовком «Злополучный Вильгельм Телль», а полиция решила «не связываться» и Кароси не понес никакого наказания.

Муссолини сделал ставку на вооруженный захват власти. В мае-июле 40 тысяч сквадристов Итало Бальбо заняли Феррару. Затем были захвачены Ровиго, Болонья, Андрия, Витербо, Кремона, Алатри, Маджента, Павия и Бьелле. Во всех этих городах фашисты разгромили очаги сопротивления левых, буквально наводнив рабочие кварталы. Впоследствии пропагандисты режима так характеризовали эти месяцы: «Только фашистам должна быть приписана честь избавления страны от монгольского кнута».

25 сентября 1922 года Муссолини констатировал: «Фашизм всюду одерживает верх. Наши противники не в состоянии бороться. Карабинеры нам сочувствуют, а армия будет сохранять доброжелательный нейтралитет. У депутатов парламента только одно на уме – быть с нами в хороших отношениях». Выступая против либерального государства, дуче, однако, не спешил объявлять войну королю, зная о популярности монархических идей в народной среде (сам он всегда оставался республиканцем).

24 октября в Неаполе открылся съезд Фашистской партии, на который со всей страны прибыли десятки тысяч чернорубашечников. Речь Муссолини была фактически ультиматумом правительству: он призвал распустить парламент, реформировать избирательную систему и провести новые выборы, потребовал включить в состав правительства нескольких фашистов. В случае невыполнения этих условий Муссолини пригрозил направить свои отряды на Рим.

Не дожидаясь ответа, уже на следующий день дуче произвел мобилизацию фашистских формирований и приказал начать марш на столицу. 26-тысячную армию возглавил квадриумвират (лидер сквадристов Итало Бальбо, генерал Эмилио де Боно, Чезаре Мариа де Веки и генеральный секретарь партии Микеле Бьянки). Штаб восстания расположился в Перудже, в отеле «Бруфани», напротив префектуры. Были сформированы три колонны, наступавшие на Рим с севера. К 27 октября «вечный город» был окружен черной армией Муссолини. Фашистское военное командование выпустило требование об отставке правительства. Премьер Луиджи Факта ввел в стране чрезвычайное положение и направился к королю с проектом ареста лидеров фашизма и начала боевых действий против сквадристов силами римского гарнизона (28 тысяч человек). Однако король отказался подписать проект, отправил Факту в отставку и 29 октября направил Муссолини телеграмму с приглашением сформировать новое правительство. На следующий день дуче с триумфом прибыл из Милана в Рим, а затем явился на аудиенцию к Виктору Эммануилу III.

В течение следующих нескольких дней чернорубашечники праздновали свою оглушительную и почти неожиданную победу. Они маршировали по Риму, распевая свои боевые гимны и скандируя: «Да здравствует Италия! Да здравствует дуче!». 28 октября 1922 года Муссолини стал главой правительства, но его положение казалось крайне шатким. Из 535 депутатов парламента лишь 35 принадлежали к Национальной фашистской партии, к которой, впрочем, с начала 1923 года присоединилась Националистическая партия. Муссолини пришлось пойти на коалицию, в которую вошли, кроме уже упомянутых националистов, также либералы и демократы. Впрочем, стараясь сплотить эту весьма неоднородную коалицию, он мог не только сталкивать ее членов между собой, но в любой момент угрожать им применением своей внепарламентской силы. Силу эту составляла его партийная армия, не распущенная, а преобразованная в милицию, формально подчиненную военному командованию, но в действительности, в отличие от государственной армии, присягнувшую не королю, а фашистскому дуче.

Выборы 5 апреля 1924 года привели к тому, что фашисты вместе с либералами, выступавшими общим списком с ними, получили почти две трети всех мест и теперь бесспорно господствовали в парламенте. Так Муссолини добился своей цели. Он был избранным и легитимным главой правительства, и сверх того ему, по-видимому, удалось укротить тех низших фашистских лидеров, которые недвусмысленно призывали к так называемой «второй революции».

Дуче не раз демонстрировал свою способность натравливать друг на друга противников и в конечном счете выводить их из строя. Он предостерегал короля, церковь и промышленные круги, что поражение его фашистского правительства может привести к новому подъему социалистического движения. В то же время он уволил некоторых фашистских политиков, особенно известных своим радикализмом, и заставил свою милицию присягнуть королю. К своим внутрипартийным критикам и конкурентам Муссолини применил подобную же двойную стратегию, состоявшую из уступок и угроз.

Выполняя требования, выдвинутые радикальными фашистскими лидерами, он преобразовал всю государственную и общественную жизнь в фашистском направлении, все более ограничивая при этом влияние непримиримых представителей провинциального фашизма. Эта политика принесла ему успех. Он вернул себе поддержку монархии, армии и промышленности, устранил своих внутрипартийных конкурентов и разбил антифашистскую оппозицию.

Парламентская система была заменена диктатурой постепенно. 2 октября 1925 года были учреждены фашистские корпорации, соединявшие работодателей и работников. В начале ноября 1925 года последовали законы, расширившие власть главы правительства за счет парламента, который был отныне полностью подчинен исполнительной власти. Дальнейшими законами были распущены городские собрания депутатов, отменена свобода собраний и объединений, свобода печати и были уволены политически неблагонадежные служащие. После покушения на Муссолини 9 ноября 1926 года был издан «закон о защите государства», по которому были распущены все партии, кроме фашистской, запрещены все оппозиционные газеты и учреждены специальные суды для политических противников режима. В начале 1928 года был установлен новый избирательный закон, по которому «большой фашистский совет» составлял перед выборами единый список кандидатов, а избиратели могли только принять или отвергнуть его в целом.

Власть Муссолини основывалась, с одной стороны, на порученной ему королем должности главы правительства, а с другой – на подчиненной ему как дуче фашистской партии с ее милицией и многочисленными зависящими от нее организациями. Муссолини был весьма озабочен тем, чтобы сохранить это свое двойное положение главы государства и партии. Партия не была включена в государство и подчинена ему, как этого требовали консервативные партнеры Муссолини, но и государство не было подчинено руководству и управлению партии, как этого хотели радикальные фашисты. Равновесие между параллельными аппаратами государства и партии было установлено Муссолини сознательно. В значительной степени сохранились власть и влияние монархии, армии и церкви (они вообще не были отождествлены с фашизмом, хотя и были его союзниками). Католическая церковь получила по Латеранскому договору, заключенному в феврале 1929 года, гораздо больше власти и влияния, чем прежде. Наряду со значительными государственными дотациями она выговорила себе далеко идущие права вмешательства и контроля в области воспитания и семейной жизни.

В первой фазе фашистского режима, длившейся примерно до 1930 года, наблюдался значительный экономический подъем. Это определялось не только благоприятной мировой конъюнктурой. Фашистская экономическая политика в этот период характеризовалась соединением либеральных и интервенционистских факторов. Сюда относятся, с одной стороны, переход к политике свободной торговли, реприватизация некоторых государственных служб и учреждений и либерализация акционерного права, а с другой стороны, установленное и контролируемое государством замораживание заработной платы, поддержка дефицитных предприятий, а также государственное стимулирование некоторых отраслей промышленности и программ внутренней колонизации.

Интервенционистская экономическая политика государства усилилась, когда с 1929 года на Италии начали сказываться воздействия мирового экономического кризиса. Число безработных, превысившее в 1934 году миллион человек, пытались снизить введением укороченного рабочего дня. некоторым снижением заработной платы, и другими мерами по поддержке занятости и созданию рабочих мест. Так как все это не принесло быстрого успеха и национальный доход вернулся к уровню 1929 года лишь в 1939 году, государственные меры по поддержке промышленности были еще усилены. Впрочем, с момента начала в октябре 1935 года абиссинской войны, на которую Лига Наций ответила экономическими санкциями, экономическая политика приняла вытекавший из военных соображений автаркический характер. С другой стороны, с нападения на Абиссинию началась политика внешней экспансии, оправдываемая идеологической целью восстановления Римской империи.

Во внутренней политике националистические эмоции, подогретые военными успехами в Эфиопии, Испании и Албании, привели к сплочению широких кругов населения. Сверх того, чтобы привлечь их к режиму, были введены пособия для детей и оплачиваемые отпуска. Армию, не отождествлявшую себя с режимом, можно было теснее привязать к нему военными действиями, по крайней мере пока они были успешны. Вследствие перехода к политике автаркии и к военной экономике вмешательство государства в экономику настолько усилилось, что влияние промышленников заметно ослабело.

Однако усилению и большей самостоятельности фашистского режима во внутриполитической области препятствовал тот факт, что фашистская Италия все больше впадала во внешнеполитическую и военную зависимость от своего усиливавшегося союзника – национал-социалистической Германии. Подъем национал-социализма и его приход к власти вызывал у Муссолини смешанные чувства. С одной стороны, он гордился тем, что в Германии подражают его образцу. Но, с другой стороны, Муссолини энергично выступил против стремления национал-социалистов аннексировать Австрию. Когда австрийские наци устроили в 1934 году путч, жертвой которого пал канцлер Дольфус, Муссолини демонстративно подвел войска к пограничному Бреннерскому перевалу.

Но после нападения на Эфиопию западные державы своими экономическими санкциями сами подтолкнули Италию на союз с Рейхом, который обеспечивал своего южного соседа необходимым сырьем (в особенности углем) и промышленными товарами. Сотрудничество обеих фашистских держав укрепилось в 1936 году в результате их общего вмешательства в гражданскую войну в Испании. Затем в ноябре того же года была провозглашена «Ось Берлин-Рим».

В сентябре 1938 года на Мюнхенской конференции Муссолини удавалось еще играть роль «честного посредника» между Гитлером и главами правительств Франции и Англии, но это не могло уже воспрепятствовать тому, что Гитлер, одерживавший в своей внешней политике одну победу за другой, определял ход европейских политических событий. Тем более Муссолини старался в 1939 году предотвратить немецко-польскую войну и сохранить свой нейтралитет. Это не помешало ему воспользоваться возникшей ситуацией, чтобы захватить в том же году Албанию, а годом позже напасть на уже разбитую немецкими войсками Францию, чтобы получить свою долю добычи. Таким образом, Италия окончательно была втянута в войну, которую затем должна была вести как неравноправный союзник Германии. Когда итальянские солдаты все еще воевали в России, выполняя функции вспомогательных войск, армии американцев и англичан, высадившиеся в Сицилии 10 июля 1943 года, встретили незначительное сопротивление, подойдя к самой столице страны. Их продвижение прямо и косвенно привело к развалу фашистского режима.

25 июля 1943 года король Италии уволил Муссолини в отставку, и он сразу же был арестован. Устранение Муссолини было делом рук короля, некоторых офицеров и различных деятелей фашистской партии. Естественно, этот путч, которым руководил маршал Бадольо, мог удаться лишь благодаря присутствию в Италии американских и английских войск. Косвенной предпосылкой успеха переворота была специфическая структура фашистского режима. Поскольку армия, церковь и король после установления фашистской диктатуры в значительной мере сохранили свои позиции, они даже в 1943 году располагали достаточными механизмами власти, чтобы свергнуть Муссолини.

В фашистской Италии не было интенсивного террора, направленного против политических оппонентов. Муссолини легко смог почти полностью одолеть антифашистскую оппозицию. Тем антифашистам, которые не бежали и не были арестованы, вначале было очень трудно скрываться от тайной полиции и находить поддержку населения. Как известно, благодаря своей широко рекламируемой социальной экономической политике режиму удалось приобрести неожиданно большую популярность, в том числе и среди рабочих.

Последней стадией итальянского фашизма стала так называемая «республика Сало», учрежденная в условиях немецкого военного присутствия, фактически – оккупации.

После того как Бадольо провозгласил 8 сентября 1943 года подписанное за пять дней до этого перемирие с союзниками, немецкие войска вступили на еще не занятые союзниками области Северной и Средней Италии.

С бывшими союзниками обращались теперь как с побежденным врагом. Южный Тироль и Венеция были аннексированы, захваченные территории были прочесаны гестапо в поисках евреев и политических противников. В этих условиях Муссолини, освобожденный из-под ареста 12 сентября 1943 года немецкими парашютистами, провозгласил через одиннадцать дней Итальянскую социальную республику.

Устроив свою резиденцию в Сало, на озере Гарда, дуче провозгласил оттуда обширные социальные реформы, взывая к патриотизму своих соотечественников и призывая их бороться бок о бок с немецкими оккупационными войсками против врагов отчизны и реакционных сил, отнявших у него власть. Эти призывы имели мало успеха, хотя «республика Сало» была все же не только марионеточным правительством: многие фашисты считали, что должны сохранить верность Муссолини до конца. Но инициатива все больше переходила к союзным войскам и партизанам. На территории все более слабой фашистской «республики Сало» начались забастовки, нападения на фашистов и на немецких оккупантов, другие всевозможные насильственные действия. Все это, а также последовавшая оккупация страны союзными войсками вскоре привели к краху фашизма.

Национал-социалистическая рабочая партия Германии (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei, НСДАП) возникла в условиях экономического и общественного кризиса послевоенных лет. Впрочем, она выросла в массовую партию лишь в годы мирового экономического кризиса. Гитлер смог захватить власть лишь через 13 лет, но затем, пользуясь этой властью, сумел в течение шести месяцев устранить все враждебные ему или соперничавшие с ним силы. Таким образом, история роста НСДАП существенно отличается от развития фашистской партии в Италии. Несомненно, это объясняется разными условиями, в которых находились эти партии.

Германия была гораздо более развитой индустриальной страной, чем Италия. У нее не было аграрной проблемы; сравнимой с итальянской. Большая часть немецкого рабочего движения осталась под руководством социал-демократической партии (СДПГ) на реформистских позициях и активно участвовала в подавлении революционных инициатив левых социалистов и коммунистов. Позже демократическим правительствам удалось преодолеть экономический кризис, вызванный переходом от военного производства к мирному и выплатой репараций. В первое время удалось даже сдержать националистический реваншизм после проигранной войны, еще более сильный в Германии, чем в Италии. За послевоенным кризисом с его экономическими, социальными и политическими проблемами наступило видимое, но весьма обманчивое успокоение. Кризисные явления, с самого начала присущие Веймарской республике в экономической, социальной и политической областях, оживились и усилились, когда разразился мировой экономический кризис. И все же, с учетом различных временных факторов, в предпосылках германского и итальянского фашизма обнаруживаются общие структурные черты.

История, структуры, программы и политическая практика НСДАП, наряду с идеологией, также в известной мере напоминают ее итальянский прообраз. Не случайно, а с достаточным основанием уже в 1922 году национал-социализм получил название «фашизм», и с ним боролись, обозначая его этим словом. Немецкая рабочая партия (Deutsche Arbeiterpartei), с 24 февраля 1920 года именовавшая себя Национал-социалистической рабочей партией Германии, в первой фазе своего развития, до 1923 года, рекрутировала своих членов главным образом из бывших участников войны и средних слоев городского и сельского населения. Рабочие определенно составляли в ней меньшинство по сравнению с офицерами, ремесленниками, служащими, чиновниками и крестьянами. Но эта мнимая рабочая партия всячески старалась привлечь к себе также и пролетарские слои. Этой цели служили различные социальные требования, такие, как национализация трестов, конфискация военных доходов, земельная реформа и, по выражению программы из 25 пунктов, принятой 24 февраля 1920 года. «уничтожение процентной кабалы». Эти антикапиталистические цели дополнялись другими пунктами программы, однозначно антисоциалистического и националистического содержания. Но в центре программы стоял антисемитизм, составлявший в некотором роде общую рамку националистических, антикапиталистических и антисоциалистических требований. В разных разделах программы евреи рассматривались и обличались не просто как национальное меньшинство – требовалось не только выселить проникших в Германию «восточных евреев», но и перевести немецких ассимилированных евреев, живших в Германии в течение столетий, в положение «иностранцев». Более того, все евреи вообще демонизировались и объявлялись подлинными виновниками поражения Германии, ответственными также за опасность марксизма и отрицательные стороны капитализма. Этот антисемитизм, мотивируемый прежде всего, но не исключительно, расистской идеологией, с самого начала отличает национал-социалистов от итальянских фашистов.

Сходство между фашизмом и национал-социализмом вил но не только в социальной и идеологической области, но также во внешнем облике и в политической практике. НСДАП была также организована и построена по военному образцу, также опиралась на одетые в мундиры и частично вооруженные подразделения. Организация штурмовиков (CA, Sturmabteilungen), основанная 3 августа 1921 года, в ноябре 1923 года насчитывала уже 15 000 человек. «Штурмовые отряды», состоявшие преимущественно из мелкобуржуазных элементов, рекрутируемые из молодежи и имевшие подчеркнуто мужской характер, не отличались в этих отношениях от фашистских «сквадристов». Но хотя CA также подражала в своей организации и поведении военным образцам, она отличалась от созданной Муссолини армии гражданской войны двумя существенными чертами. Национал-социалистические штурмовики искали и провоцировали насильственные столкновения со своими политическими противниками, но их схватки в залах собраний и уличные сражения никоим образом не достигали масштабов итальянского террора. Другое различие состояло в том, что, в отличие от «сквадристов» итальянского аграрного фашизма, поддерживаемых и организуемых в кадровом и материальном отношении аграриями, штурмовики никогда – даже в ранний период – не могли рассматриваться как орудие крупных землевладельцев и предпринимателей.

Денежные пожертвования, которые Гитлер получал от некоторых мелких и средних предпринимателей, были относительно незначительны. В то время как в Италии фашистское движение вначале напоминало армию гражданской войны, которую содержали аграрии и промышленники, хотя она никогда полностью от них не зависела, НСДАП с самого начала пыталась расширить и укрепить ряды своих членов и сторонников главным образом путем активной пропаганды – речей, собраний, шествий и т.п. На первых порах эта постоянная пропагандистская деятельность имела успех. НСДАП удалось, начав с Мюнхена и Баварии, найти точки опоры и в других немецких землях и организовать там местные группы. Но еще в конце 1923 года центр тяжести партии, безусловно, находился в Баварии. Там НСДАП превратилась в политическую силу, с которой приходилось считаться ведущим политикам и в Мюнхене, и в Берлине. Сознавая относительную и региональную ограниченность своего влияния, Гитлер все же почувствовал себя достаточно сильным, чтобы предпринять 8 ноября 1923 года, по образцу Муссолини, «поход на Берлин».

Нельзя сказать, что этот авантюристический план был заранее обречен на неудачу, как можно было подумать после его полного поражения. В октябре 1923 года возник конфликт между центральным правительством и генеральным комиссаром Баварии фон Каром, которого поддерживала баварская группа рейхсвера во главе с командующим военным округом фон Лоссовом. Это столкновение привело к тому, что баварское и центральное правительства перестали признавать друг друга. Гитлер попытался использовать это неустойчивое положение в своих целях. В ночь на 9 ноября 1923 года он захватил в свои руки фон Кара и фон Лоссова, побуждая их поддержать его путч против центрального правительства. Но вскоре фон Кар и фон Лоссов отмежевались Гитлера и отдали полиции приказ разогнать демонстрацию национал-социалистов, назначенную на 9 ноября. Мобилизованное для этой цели баварское подразделение полиции повиновалось. Полицейские открыли огонь по национал-социалистическим путчистам во главе с Гитлером и Людендорфом, убив шестнадцать человек. Колонна рассеялась, Людендорф был арестован сразу же, а Гитлер – через два дня. Таким образом, задуманный путч провалился.

НСДАП была запрещена во всей Германии. Но, несмотря на это полное поражение, Гитлеру удалось снова подняться. Сам путч и процесс, завершившийся 1 апреля 1924 года оправданием Людендорфа и осуждением Гитлера на смехотворно легкое наказание – недолгое заключение в крепости, которому придали вдобавок почетный характер, – привели к тому, что Гитлер стал известен во всей Германии и открыто восхвалялся своими сторонниками и поклонниками. НСДАП окончательно превратилась в «гитлеровское движение», как ее часто и называли публично. После освобождения из заключения, где он написал свою программную книгу «Моя борьба», Гитлер сумел провести во вновь созданной 27 февраля 1925 года НСДАП свой «фюрерпринцип» – «принцип вождизма».

Это вовсе не получилось само собой, поскольку те национал-социалистические фюреры низшего ранга, которые не были арестованы, примкнули тем временем к Германской народной партии свободы (Deutschvolkische Freiheitspartei), получившей целых 32 места в рейхстаге на выборах 4 мая 1924 года, из коих, впрочем, на следующих выборах, 7 декабря 1924 года, она уже потеряла 18. Эта партия, образовавшаяся в конце 1922 года из правого крыла расколовшейся Германской национальной народной партии (Deutsche Nationale Volkspartei), не была простой калькой НСДАП. У нее были опорные пункты главным образом в Северной Германии, где НСДАП до гитлеровского путча была очень слабо представлена, и она вовсе не так радикально отвергала парламентскую систему, как это делала НСДАП. Между национал-социалистическими и «народно» настроенными членами этой партии происходили резкие столкновения, которые привели к ее расколу и к образованию различных новых «народных» и национал-социалистических группировок.

Гитлер, как авторитетный для всех арбитр в этих спорах, сумел перетянуть большинство своих конкурентов во вновь учрежденную НСДАП. Остальные «народные» группировки, ослабев, потеряли всякое значение. Но это никоим образом не было концом разногласий по поводу политической тактики и идеологических установок.

Разногласия возникли в особенности по двум тесно связанным вопросам: должна ли НСДАП придерживаться своей прежней путчистской тактики и следует ли ей, для привлечения рабочих, выдвинуть революционно действующие цели. Гитлер, прежде всего опасавшийся помешать легализации НСДАП, после освобождения из заключения решил отказаться от путчистской тактики фашистского образца и придать своему образу действий хотя бы видимость парламентской политики. Он намерен был разрушить демократию лишь с помощью власти, достигнутой парламентским путем, – после чего, как он открыто предупреждал, «полетят головы». Однако это временное притязание на легальность не исключало насильственных действий по отношению к политическим противникам; впрочем, происходившая в Берлине и других больших городах борьба за «присутствие» на улицах, в местах общественных собраний и в рабочих кварталах была не самоцелью, а средством для достижения других целей. С одной стороны, эта пропаганда действия, осуществляемая также насильственным путем, привлекала к партии молодежь и в особенности составляла притягательную силу CA; с другой стороны, беспорядки, обличаемые и в значительной мере создаваемые самой НСДАП, давали повод утверждать, что лишь сильный человек, фюрер, способен положить конец этому хаосу и водворить порядок.

Преодолеть все виды сопротивления было нелегко, но Гитлеру удалось убедить своих оппонентов, особенно гауляйтеров северной и западной Германии, в правильности этой тактики, медленно, но верно ведущей к власти. Далее, критики этого легального курса, объединившиеся под руководством братьев Штрассеров в «Сообщество северных и северо-западных округов НСДАП», придерживались мнения, что, несмотря на все неудачи, НСДАП должна прежде всего добиваться поддержки рабочего класса. Поэтому они делали ставку на антикапиталистические пункты партийной программы, в то время как Гитлер, напротив, стремился ослабить их, подчеркивая националистические, антисоциалистические и прежде всего антисемитские цели. Столкновения по поводу этих тесно связанных проблем привели к тому, что в конце концов в 1930 году Отто Штрассер вышел из партии. В конце 1930 и в начале 1931 года вновь произошел внутрипартийный кризис, вследствие которого все организации CA Восточно-Эльбской области под руководством Вальтера Стеннеса взбунтовались и отказались повиноваться берлинскому гауляйтеру Геббельсу.

Этот кризис удалось преодолеть лишь с трудом, при личном вмешательстве Гитлера. Еще опаснее были в глазах национал-социалистских руководителей переговоры Грегора Штрассера с генералом фон Шлейхером, но они не привели ни к какому результату, так что угрозы партийного раскола удалось избежать.

Эти внутрипартийные столкновения не достигали таких масштабов, как в Италии, где лидеры провинциальных фашистов занимали весьма независимое положение, несравнимое с положением немецких гауляйтеров. Но они указывали на тот основной факт, что национал-социалистская партия фюрера вовсе не была столь единой и сплоченной, как она старалась представить себя внешнему окружению. Эти внутрипартийные разногласия были преодолены активизмом постоянных предвыборных боев – в буквальном смысле этого слова – и вскоре последовавшими успехами.

На выборах в рейхстаг 20 мая 1928 года НСДАП получила лишь 2,6% голосов и 12 мест. Это было все еще на два места меньше, чем получила «народная» партия за четыре года до того, на декабрьских выборах. Но возраставшее число членов НСДАП указывало уже на ее подъем. Рабочие по-прежнему были в ней мало представлены, но, наряду с ремесленниками, мелкими предпринимателями, служащими и студентами, в нее удавалось привлечь все больше представителей академических профессий, чиновников и главным образом крестьян. Это был результат пропаганды, особенно усилившейся в сельских местностях, а также в малых и средних городах. В 1929 году на выборах в различные муниципальные органы и ландтаги НСДАП получила значительно больше 10% мест. Еще более впечатляющих успехов добился Национал-социалистический союз немецких студентов на выборах в Общие студенческие комитеты университетов и высших школ. Уже в 1929 году он получил в среднем более 30% поданных голосов. О несомненном подъеме НСДАП свидетельствовал и тот факт, что в 1930 году она насчитывала уже 240 000 членов – почти исключительно мужчин. И все же значительная часть общественности была поражена огромным успехом НСДАП на выборах в рейхстаг 14 сентября 1930 года, получившей 18,3% голосов и 107 мест и сразу превратившейся во вторую по силе партию после Социал-демократической партии Германии (СДПГ). Двумя годами позже, на выборах в рейхстаг 31 июля 1932 года, НСДАП удвоила число своих депутатов, доведя его до 230.

Этот скачкообразный рост был, прежде всего, прямым, но также и косвенным следствием мирового экономического кризиса. При этом за НСДАП голосовали преимущественно представители средних слоев, которым приходилось мириться со снижением доходов и которые с большим или меньшим основанием опасались обнищания; между тем промышленные рабочие большею частью продолжали сопротивляться, хотя все же, по новым подсчетам, рабочие доставили национал-социалистам почти 20% полученных ими голосов. Однако успех НСДАП на выборах объяснялся не только экономическими проявлениями кризиса, влияние которых было к тому же не столь прямолинейным. Это подчеркивается уже тем обстоятельством, что безработные, в конечном счете, сильнее всего затронутые последствиями экономического кризиса, в подавляющем большинстве голосовали за Коммунистическую партию Германии (КПГ). Кроме того, успехи НСДАП не везде были одинаково велики. Они были крайне малы в сельских местностях с католическим населением, между тем как в сельских областях протестантского севера и северо-востока они были особенно велики. Различное поведение избирателей в областях со сходной социально-экономической структурой следует объяснить, прежде всего, позицией обеих церквей по отношению к национал-социализму. Католическая церковь, по крайней мере, до 1933 года, резко критиковала НСДАП по поводу религиозных представлений, высказанных некоторыми ее представителями, особенно Альфредом Розенбергом, не без успеха побуждая верующих голосовать за Партию центра. Между тем представители евангелической церкви, расколотой на 28 церквей отдельных земель, хотя и отвергали неоязыческие взгляды людей вроде Розенберга, в то же время более или менее открыто сочувствовали националистическим, антисоциалистическим, антикапиталистическим, а также антисемитским целям национал-социализма.

Наконец, тот факт, что успехи НСДАП были особенно велики в пограничных восточных областях, прежде всего объясняется особенно ядовитым в этих местах национализмом, усиленным к тому же экономическими и религиозными факторами.

В целом можно прийти к выводу, что члены НСДАП и ее электорат состояли преимущественно, но вовсе не исключительно, из представителей среднего класса, то есть мелкой буржуазии.

И все же по разным основаниям НСДАП нельзя рассматривать как мелкобуржуазную партию. НСДАП никогда не считала себя преимущественно, и тем более, исключительно, партией мелкобуржуазной ориентации; более того, она: никогда не отказывалась от притязаний привлечь к себе и представлять все слои населения, в том числе рабочих, вначале мало податливых на ее пропаганду. Избирательными успехами она была обязана не только социальным требованиям и намеренно туманным экономическим целям своей программы. Столь же привлекательными оказались националистические и антисемитские пункты этой программы, а также стиль ее политики, отвечавший эмоциям людей из всех социальных слоев. Многих привлекала к НСДАП не ее программа, а внешний образ этой партии, отождествляемый с силой, сплоченностью и специфической мужественностью. В особенности это касается молодежи мужского пола. В самом деле, часто упускают из виду, что НСДАП, подобно НФ П (Национальной фашистской партии Италии) и другим фашистским движениям, была в своем активном ядре чисто мужским союзом, представлявшим привлекательные в то время добродетели – товарищество, юность и подчеркнуто солдатское, агрессивное поведение.

Столь же односторонним и столь же неверным, как тезис мелкобуржуазности, был другой взгляд, распространенный в то время и даже в наши дни, согласно которому НСДАП представляла собой не что иное, как орудие, оплачиваемое и направляемое ведущими промышленниками. В этом утверждении, высказанном некоторыми марксистскими теоретиками фашизма, есть и доля правды, поскольку НСДАП, как и другие партии, получала от отдельных промышленников пожертвования, отчасти покрывавшие весьма значительную стоимость ее пропагандистских и избирательных кампаний. Но о размерах этих пожертвований до сих пор нет надежных и достаточно полных данных. Впрочем, многое говорит за то, что «самофинансирование» НСДАП, т.е. поступления от членских взносов и входных билетов на различные национал-социалистические мероприятия, было значительнее, чем пожертвования. Напротив, твердо установлено, что вклады промышленности были скорее следствием, чем причиной избирательных успехов национал-социалистов.

Для подъема национал-социализма решающее значение имели не кризисные явления в экономике и в общественной жизни, не восприимчивость значительной части мелкой буржуазии и не готовность отдельных ведущих промышленников оказывать НСДАП материальную поддержку – гораздо важнее были ошибки нефашистских и антифашистских общественных сил и партий Германии.

Коммунистическая партия Германии (КПГ) и Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) оказались неспособны извлечь уроки из ошибок братских итальянских партий, безуспешно пытавшихся помешать подъему и приходу к власти фашизма. И хотя они могли и должны были знать по итальянскому опыту, что ждет их в случае победы фашизма, обе немецкие рабочие партии, глубоко враждебные друг другу, не сумели преодолеть разделявшие их программные различия и построить единый оборонительный фронт против фашизма.

Исходя из чисто функционального определения фашизма, лидеры КПГ считали «фашистскими» не только все буржуазные партии и правительства, но даже СДПГ и боролись против них под этим лозунгом. Они оправдывали такую линию авантюристическим, хотя и формально логичным доводом, будто буржуазные и социал-демократические политики, защищая парламентско-демократическую систему, по меньшей мере, косвенно поддерживают капитализм. «Социал-фашизм» СДПГ отличается от «национал-фашизма» НСДАП, говорили они, лишь применяемыми методами. Если «национал-фашизм» выступает как прямая агентура капитала, то «социал-фашисты» своей приверженностью к парламентской демократии поддерживают капитализм косвенным образом, поскольку демократия – всего лишь замаскированная по необходимости форма капиталистического господства.

Несмотря на некоторые призывы к единому фронту, адресованные почти исключительно не к руководству, а к рядовым членам СДПГ и Всеобщего объединения германских профсоюзов (ВОГП) и имевшие целью, в конечном счете, лишь побудить их перейти в КПГ и подчиненные ей организации, КПГ не могла решиться ни на защиту демократии, ни на совместные действия с СДПГ. КПГ чувствовала себя достаточно сильной, чтобы бороться и с СДПГ, и с НСДАП. При этом она колебалась между чисто насильственной тактикой под лозунгом «Бей фашиста, когда его увидишь!» и стремлением, переняв националистические требования, побудить сторонников НСДАП к переходу в КПГ. Эта тактика, названная по имени перешедшего из НСДАП в КПГ лейтенанта рейхсвера «курсом Шерингера», увенчалась провозглашенной в 1930 году коммунистической «Программой национального и социального освобождения германского народа». Эта националистическая «стратегия объятий» и тезис «социал-фашизма» привели даже к тому, что КПГ заключала некоторые частичные и кратковременные соглашения с НСДАП. Так обстояло дело в случае референдума, совместно организованного обеими партиями летом 1931 года, который привел к роспуску прусского ландтага и к падению социал-демократического правительства земли Пруссия; и точно так же – при забастовке рабочих Берлинского транспортного общества осенью 1932 года.

Социал-демократы видели в таких явлениях дополнительное оправдание своих сомнений, следует ли начинать серьезные переговоры о союзе с коммунистами, поскольку и национал-социалисты, и коммунисты одинаково стремились разрушить созданную и защищаемую ими демократию. Они полагались в своей защите на убедительность своих аргументов, которые они пытались – без особого успеха – противопоставить национал-социалистской пропаганде, а также на завоеванные и укрепленные ими политические позиции. К их числу относился, прежде всего, руководимый социал-демократами союз «Имперское черно-красно-золотое знамя» («Reichsbanner Schwarz-Rot-Gold»), насчитывавший 2 миллиона членов и составлявший противовес CA. Если бы национал-социалисты попытались насильственно захватить власть, по примеру итальянских фашистов, этот союз должен был прийти на помощь полиции, которая – по крайней мере, в Пруссии – находилась под влиянием СДПГ. Но когда рейхсканцлер фон Папен 20 июля 1932 года, явно нарушив закон, сместил руководимое социал-демократами правительство земли Пруссия, не встретив при этом сопротивления, антифашистская концепция СДПГ потеряла свою опору. «Союз государственного флага» ни разу – ни 20 июля 1932 года, ни 30 января 1933 года – не был приведен в действие. Это отступление без борьбы указывает на фундаментальную ошибку в антифашистской стратегии СДПГ. При защите демократии она применяла только демократические методы и ошибочно рассчитывала, что и противники демократии в правых партиях, в чиновничестве, в экономике и в армии, несмотря на свою открытую враждебность республике, будут придерживаться демократических правил игры. Она слишком поздно и слишком слабо реагировала на тот факт, что и другие демократические партии Веймарской республики шаг за шагом разоружались и покидали демократию. Чтобы «избежать худшего», то есть захвата власти фашистами, который они боязливо представляли себе лишь в насильственной форме путча по итальянскому образцу, социал-демократические лидеры допустили в конечной фазе Веймарской республики посягательства на социальные завоевания 1918 года и даже терпели выхолащивание основных демократических прав и свобод. Так и возник тот «вакуум власти», который национал-социалисты смогли использовать для своего захвата власти».

Но, конечно, эта критика антифашистской стратегии КПГ и СДПГ никоим образом не оправдывает поведение лидеров буржуазных партий, а также представителей армии, промышленности и сельского хозяйства. Эти силы были ответственны не только за строго дефляционную экономическую политику, увеличивавшую безработицу с ее опустошительными социальными и политическими последствиями, но также и за политический курс кабинетов Брюнинга, фон Палена и фон Шлейхера, которые, не располагая парламентским большинством, подрывали конституцию и постепенно разрушали и без того непрочную демократическую систему. И хотя на выбоpax в рейхстаг 6 ноября 1932 года НСДАП потеряла 34 места и оказалась в кризисе, который мог бы привести к ее упадку, по инициативе руководящих деятелей германской крупной промышленности и сельского хозяйства и при поддержке некоторых политиков из окружения президента фон Гинденбурга был свергнут рейхсканцлер фон Шлейхер и было образовано коалиционное правительство во главе с Адольфом Гитлером. В кабинет, законным образом сформированный 30 января 1933 года, кроме самого Гитлера, входило всего два других национал-социалиста: Вильгельм Фрик стал министром внутренних дел, а Герман Геринг был назначен министром без портфеля, но одновременно в качестве министра внутренних дел Пруссии распоряжался полицией этой крупнейшей из германских земель. Сверх того национал-социалисты, со своей миллионной партией и организованными по военному образцу, отчасти вооруженными подразделениями CA и СС, располагали такими средствами власти, с которыми и до 30 января 1933 года едва могли справиться демократические правительства и местные власти. Поэтому были более чем близоруки, а в свете итальянского опыта просто несерьезны намерения консервативных партнеров Гитлера интегрировать и контролировать массовое движение НСДАП, передав национал-социалистическим фюрерам вместе с руководством полиции значительную часть государственной власти. В действительности национал-социалисты воспользовались переданной им 30 января 1933 года властью, чтобы с помощью своих партийных организаций подавить политических противников и вытеснить консервативных партнеров. Так называемый «захват власти» национал-социалистами был не единичным актом, а процессом, впрочем, в основном завершившимся в течение каких-нибудь шести месяцев. Итальянским фашистам для этого понадобилось более шести лет.

Сразу же после назначения Гитлера рейхсканцлером был распущен рейхстаг и объявлены новые выборы. В последовавшей за этим избирательной борьбе национал-социалисты могли не только использовать пожертвования промышленников – излившиеся теперь мощным потоком – но и без стеснения эффективно использовать свою позицию силы. Для этого они располагали средствами – государственной властью и партийной армией, к тому же наполовину принявшей государственный характер. В Пруссии двумя приказами (11 и 22 февраля) 40 000 штурмовиков и эсэсовцев были включены во вспомогательную полицию. 17 февраля Геринг потребовал от них безжалостно преследовать политических противников, применяя огнестрельное оружие. В ночь поджога рейхстага (27 февраля 1933 года), в котором обвинили коммунистов, были арестованы тысячи коммунистических активистов по заранее составленным спискам. Днем позже эта беспримерная волна арестов была задним числом легализована так называемым «Распоряжением рейхспрезидента о защите народа и государства», вследствие чего потеряли силу важнейшие права, гарантированные Веймарской конституцией. Тем самым члены КПГ были фактически поставлены вне закона, хотя их партия могла еще принять участие в выборах в рейхстаг 5 марта. Она получила 81 место, но 13 марта ее мандаты были аннулированы.

На этих выборах в рейхстаг, которые вследствие преследований коммунистов и социалистов уже нельзя было считать свободными, НСДАП получила 43,9% поданных голосов. Таким образом, национал-социалисты не добились абсолютного большинства, к которому стремились. Поэтому для них было большим пропагандистским и политическим успехом, когда «Черно-бело-красный боевой фронт», возникший из объединения Германской национальной народной партии и «Стального шлема» и получивший 8% голосов, согласился поддержать Гитлера. Террор против коммунистов и социалистов продолжался, штурмовики и эсэсовцы отправляли их в «дикие» концентрационные лагеря, где их избивали и нередко пытали до смерти – при невмешательстве государственных учреждений, полиции, правосудия и рейхсвера; и одновременно с этим продолжалось систематическое подчинение и устранение политических противников и союзников НСДАП. Немедленно после выборов в рейхстаг 5 марта все правительства земель, не возглавляемые национал-социалистами, были смещены и на их место поставлены так называемые рейхскомиссары. 31 марта был издан закон «о равноправии земель и рейха», по которому парламенты земель были сконструированы по результатам выборов в рейхстаг 5 марта без всяких местных выборов. За восемь дней до этого, 23 марта, «закон о прекращении народного и государственного бедствия» фактически устранил рейхстаг, поскольку национал-социалистическому правительству предоставлялось право издавать законы без согласия и даже без участия рейхстага и государственного совета. Этот «закон о полномочиях» был принят квалифицированным большинством в две трети, так как его отвергли только еще не арестованные и не бежавшие депутаты социал-демократической партии. После унификации и очистки парламента законом о «восстановлении корпуса гражданских служащих» от 7 апреля были изгнаны из всех учреждений политические противники и те евреи, которые не пользовались защищавшим их некоторое время статусом членов «Фронта». 2 мая были распущены профсоюзы, их здания захвачены, а их имущество было, в конце концов, передано национал-социалистскому «Германскому рабочему фронту». 22 июня была также запрещена СДПГ и арестованы ее деятели, которые не сидели еще в «диких» концентрационных лагерях или не эмигрировали. После того как в июне и июле все еще остававшиеся буржуазные партии самораспустились, закон от 14 июля 1933 года объявил НСДАП единственной партией Германии. Этими методами, применяемыми сверху и снизу, более или менее завершился процесс захвата власти.

С этого времени кроме НСДАП только армия и церковь обладали еще, по крайней мере потенциально, политической и моральной властью. Хотя оба эти учреждения никогда не были полностью унифицированы, они были в значительной мере лишены влияния. Армия уже разделила вину и объективно стала сообщницей насильственной власти национал-социалистов, хотя бы своим благожелательным нейтралитетом во время их террористического похода против политических противников и своим пассивным поведением во время так называемого «путча Рема» 30 июня 1934 года. Жертвами этой расправы пали, наряду с разными руководителями CA, также некоторые консервативные политики, в том числе бывший рейхсканцлер генерал фон Шлейхер. Даже когда в 1938 году военный министр фон Бломберг и верховный командующий армией фон Фрич были смещены со своих постов. Большинство офицеров с большим или меньшим энтузиазмом участвовало в перевооружении Германии, а потом в победоносных походах начала войны; более того, они считали себя связанными принесенной Гитлеру присягой даже тогда, когда стали очевидны и приближавшееся катастрофическое поражение, и беспредельные преступления национал-социалистического режима. Однако сопротивление некоторых военных кругов указывает на уже упомянутый факт, что национал-социалистам не удалось полностью унифицировать и подчинить себе армию.

Еще сложнее было положение в Третьем Рейхе обеих церквей. Поспешному приспособлению многих церковных деятелей противостояло здесь сопротивление некоторых, правда, относительно немногочисленных, групп и отдельных лиц. И приспособление, и сопротивление обосновывались при этом как религиозными, так и политическими мотивами, которые в этих христианских исповеданиях не были тождественны. Руководство католической церкви, до 1933 года резко отрицательно относившееся к национал-социализму, затем очень быстро сменило эту позицию на благожелательную симпатию. Это определялось конкордатом между курией и Третьим рейхом, предложенным Гитлером сразу же после вступления в должность и заключенным уже 20 июля 1933 года. Этот договор был весьма выгоден для католической церкви, так как он не только признавал, но и ставил под защиту закона конфессиональные школы, так же как существование многих католических объединений – светских, профессиональных, женских и юношеских. Впрочем, католическая церковь дорого заплатила за это, пожертвовав Партией центра, одобрившей «закон о полномочиях» и вскоре после этого распущенной. Католическая церковь приняла на себя не только это, но и выразила в связи с конкордатом чрезвычайно важное в политическом и пропагандистском отношении признание и уважительное отношение к Третьему рейху, надеясь избежать таким образом унификации своих обществ и союзов. На первых порах эти надежды, казалось, оправдывались: национал-социалисты терпимо относились к росту католических обществ в 1933 и 1934 годах и даже содействовали возрастанию числа верующих и открытию католических церковных школ. Что касается евангелической церкви, то, если не считать относительно малочисленных групп либеральных теологов и верующих социалистов, подавляющая часть ее одобрительно, а порой даже с энтузиазмом отнеслась к разрушению демократии и установлению национал-социалистического режима. Это объяснялось не только традиционной в евангелической церкви политически и религиозно аргументируемой покорностью начальству, но также ее религиозно окрашенным превозношением немецкой нации и презрением к социализму и демократии. Однако попытки организационной унификации 28 евангелических церквей отдельных земель, предпринятые некоторыми национал-социалистами в начале 1933 года, не достигли цели. «Государственный комиссар по делам земельных евангелических церквей» Август Егер, назначенный на эту должность уже 24 июня 1933 года, был отозван с нее, когда некоторые священники, объединившиеся в «движение молодых реформаторов», и прежние руководящие учреждения церкви заявили протест против такой тотальной формы унификации, вызвавшей даже критику президента фон Гинденбурга.

Впрочем, этот конфликт завершился весьма выгодным для национал-социалистов компромиссом, поскольку была достигнута договоренность, что вопрос о форме и устройстве евангелической церкви в Третьем рейхе должны решать сами общины.

На церковных выборах, срочно организованных 23 июля и поддержанных всем аппаратом пропаганды НСДАП, «Немецкие христиане» получили значительно больше 60% поданных голосов. Казалось, таким образом внутри евангелической церкви завершился захват власти «снизу», поскольку основанное лишь в 1932 году национал-социалистское движение «Немецких христиан» (которые часто сами себя называли «штурмовиками Иисуса Христа») имело теперь большинство голосов в церковном руководстве почти всех немецких общин. Это движение последовательно использовало свое большинство, чтобы унифицировать отдельные евангелические церкви не только в организационном, но и в идеологическом отношении. В церквях различных земель – например, 5 сентября в Старопрусском союзе – был принят «арийский параграф», предусматривавший исключение «неарийских» священников и церковных служащих. 27 сентября Людвиг Мюллер, доверенное лицо Гитлера, был выбран «имперским епископом», то есть верховным главой всех евангелических церквей. Но когда 13 ноября 1933 года «Немецкие христиане», собравшиеся в берлинском Дворце спорта, потребовали, чтобы с этого момента более не почитались Ветхий Завет и послания апостола Павла, как продукты еврейского духа, то даже консервативные и «национально мыслящие» протестанты не согласны были принять после политической унификации еще и эту «теологическую аризацию». Возникло движение протеста, мотивируемое сначала чисто теологически, которое было выражено основанным уже 11 сентября 1933 года «Чрезвычайным союзом священников» и, наконец, воспринято и организовано «Церковью исповедания». Отсюда возникло церковное Сопротивление, принявшее у некоторых представителей «Церкви исповедания» сознательно политический характер, – что у других произошло скорее против их воли.

Если отвлечься от сопротивления немногочисленных церковных и военных кругов, а также отдельных лиц, то можно прийти к выводу, что церкви и вермахт хотя и не были полностью унифицированы, все же были настолько приспособлены к режиму или сами к нему приспособились, что, по существу, не представляли никакой опасности для внутреннего состояния Третьего рейха. Они были скорее союзники, чем конкуренты, а тем более противники национал-социализма. Поэтому многое говорит в пользу тезиса, выдвинутого отнюдь не только национал-социалистическими пропагандистами, по которому в Третьем рейхе была монолитно сплоченная диктатура фюрера, способная исключить или унифицировать все враждебные и конкурирующие силы. «Государство Гитлера» было также гораздо более жестким, чем фашистская Италия, но и оно имело черты многовластия.

Между отдельными группами и лицами в партии, промышленности, вермахте и бюрократии постоянно происходили конфликты по поводу компетенции. Даже на региональном и местном уровне члены партии боролись за власть и влияние друг с другом и с государственными чиновниками. Хотя важно учитывать эти постоянные конфликты, которые здесь не могут быть описаны подробно, однако следует предостеречь от переоценки этих поликратических черт Третьего рейха. Упомянем лишь, что авторитарная власть Гитлера и его компетенция принимать решения не ограничивалась, а только усиливалась этими пререканиями по поводу компетенции, поскольку Гитлер с самого начала умел противопоставлять друг другу, в духе политики «разделяй и властвуй», эти враждующие группы и личности внутри национал-социалистического синдиката власти. Прибавим – и это обстоятельство надо непременно учитывать, – что масштабы и характер национал-социалистического террора никоим образом не ограничивались и не смягчались этими бесспорно поликратическими чертами. Споры о компетенции не мешали установлению и эффективности национал-социалистической системы террора и не задерживали ее развития, поскольку у групп и отдельных лиц, боровшихся за власть и влияние, не было никаких принципиальных расхождений в отношении преследования политических противников и меньшинств. Чтобы понять это обстоятельство, надо хотя бы вкратце рассмотреть развитие и функционирование национал-социалистической системы террора. В течение 1933 года уже описанный «дикий» террор CA и СС, большей частью «оправдываемый» ссылкой на «распоряжение по поводу поджога рейхстага» от 28 февраля 1933 года, постепенно сдерживался, так как руководящие национал-социалисты опасались, что не смогут удержать его под контролем. Его заменил бюрократически контролируемый и санкционированный государством террор гестапо, возникшего из подразделения 1А Берлинского полицейского управления. 30 ноября 1933 года служащие этого учреждения, еще называвшегося тогда «Прусским ведомством тайной государственной полиции», получили далеко идущие полномочия. Их мероприятия нельзя было ни обжаловать, ни преследовать в судебном порядке. При этом гестапо, возглавляемое Герингом, столкнулось с сильным конкурентом внутри партии. Это был Генрих Гиммлер, к весне 1934 года соединивший под своей властью политическую полицию всех земель, кроме Пруссии. Хотя Геринг вовсе не симпатизировал возвышению Гиммлера с его СС, он больше всего опасался CA под командой Рема. Поэтому 20 апреля 1934 года он заключил с Гиммлером нечто вроде соглашения, по которому тот в качестве заместителя прусского премьер-министра (то есть Геринга) становился инспектором прусского гестапо, которое объединялось с политической полицией остальных земель и расширялось, превратившись в общегерманское гестапо.

Двумя месяцами позже гестапо и СС нанесли удар по CA, устранив этого нежелательного конкурента, а заодно и других подлинных или только потенциальных врагов режима. Гиммлер был щедро вознагражден за свои услуги при подавлении мнимого «путча Рема». Части СС, которыми он командовал как «рейхсфюрер», были выделены из состава CA и прямо подчинены Гитлеру. Им были поручены вместо CA руководство и охрана концентрационных лагерей, которые теперь были «признаны государством» и широко развернуты по образцу концентрационного лагеря Дахау. Они служили не только для преследования и запугивания политических противников режима, но сверх того стали ядром и исходным пунктом экономической империи СС, которая с 1938 года принялась эксплуатировать также рабочую силу людей, заключенных в лагеря по политическим и расовым мотивам. Впоследствии «рейхсфюреру СС» Генриху Гиммлеру удалось подчинить своему контролю и все другие репрессивные органы национал-социалистического режима, объединив их в Главное имперское управление безопасности.

В это управление, созданное 27 сентября 1939 года, вошли, с одной стороны, уголовная и политическая полиция, уже с 1936 года соединенные с гестапо, а с другой стороны – так называемая Служба безопасности (СД, Sicherheitsdienst). СД представляла собой основанный еще в 1931 году орган тайной полиции НСДАП, развернутый с 1933 года параллельно гестапо под руководством Гиммлера и его заместителя Гейдриха. В то время как отделения и учреждения гестапо занимались арестами и ежемесячно направляли в Берлин обзоры состояния всего рейха, где они подвергались оценке, задача СД состояла в выработке общих принципов надзора и преследования политических противников и расовых жертв режима. Прежде всего, это касалось депортации, а затем «окончательного решения еврейского вопроса».

Впрочем, организация СС, составлявшая ядро Третьего рейха, не контролировала отправление правосудия, которое уже в 1933 году было в значительной степени очищено от судей и прокуроров, нежелательных в политическом или расовом отношении. Национал-социалистам этого было недостаточно. К этим мерам прибавилось значительное ужесточение наказаний за «политические преступления». Сюда относилось, например, чрезвычайное постановление «против предательства немецкого народа и происков государственной измены» от 28 февраля 1933 года, изменившее некоторые положения уголовного кодекса, чтобы облегчить процедуру наказаний. Сюда же относилось, далее, изданное 21 марта постановление о «защите от вероломных нападок на правительство национального возрождения», позволявшее наказывать всех, кто решался хотя бы критиковать национал-социалистическое правительство. К этим и другим существенным изменениям уголовного и процессуального права, применявшимся с грубой последовательностью множеством угодливых судей, прибавилось учреждение 24 апреля 1934 года «Народного суда», означавшее также организационное изменение и расширение немецкой юстиции.

«Народный суд», начавший свою деятельность уже 14 июля 1934 года, был ответом национал-социалистов на исход процесса о поджоге рейхстага, завершившегося в высшей степе

ни сомнительным в правовом отношении смертным приговором предполагаемому поджигателю ван дер Люббе и оправданием обвиненных вместе с ним, коммунистов. Задача «Народного суда» состояла в быстром и безжалостном наказании политических противников режима. С этой целью были изменены в ущерб обвиняемому и его защитнику различные процессуальные нормы, а также затруднены возможности возражения против судебного приказа и обжалования приговора. Судьи и заседатели «Народного суда», большей частью выбранные из фюреров CA и СС, оправдали надежды национал-социалистов. Они действовали с крайней быстротой – если в 1935 году было вынесено «лишь» 210 приговоров, то в 1944 году их было уже свыше 2 000, – а сверх того, их приговоры носили драконовский характер и не выдерживали ни какой критики в правовом отношении. Всего с 1934 по 1944 год было вынесено почти 13 000 смертных приговоров, большинство из которых было исполнено.

Наряду с политическими противниками системы, сопротивление которых никогда не было полностью сломлено, мероприятия национал-социалистических карательных органов были прежде всего направлены против меньшинств. В первую очередь это касалось, конечно, евреев, которые стали жертвами клеветы, бесправия, были исключены из «национального сообщества», ограблены, подвергнуты преследованиям и в конце концов уничтожены. Преследование евреев национал-социалистами, которое здесь не может быть рассмотрено в подробностях, проводилось разными учреждениями, разными методами и оправдывалось разными мотивами.

Самые заметные, хотя и не обязательно самые важные действия предпринимались при этом вполне открыто активистами партии и подчиненных ей учреждений; они претендовали на выражение «воли народа», не имея для этого оснований, так как большинство населения было пассивно. Сюда относится бойкот еврейских торговцев, врачей и адвокатов, объявленный 1 апреля 1933 года, сожжение в Берлине и в других университетских городах «антинемецких сочинений» 10 мая 1933 года и особенно погром 9 нoября 1938 года. Дело не ограничилось тем, что были разбиты стекла и разграблены еврейские магазины, а также разрушены почти все синагоги, – сверх того 26 000 евреев было отправлено в концентрационные лагеря и был убит 91 человек еврейского происхождения.

Еще важнее этих и многих других безобразий, не только терпимых, но провоцируемых и проводимых национал-социалистами, были сотни антисемитских законов, постановлений и дополнений, опять-таки часто мотивируемых «волей народа», которую представляли сами национал-социалисты. В этой связи следует упомянуть увольнение служащих еврейского происхождения по закону «о восстановлении гражданской службы» от 7 апреля 1933 года, коснувшемуся с сентября 1935 года также тех служащих, которые пользовались вначале весьма ненадежной защитой параграфа о членах «Фронта борьбы». Далее, был введен профессиональный запрет, распространенный с 1938 года на всех евреев-врачей, адвокатов, ремесленников и работников физического труда. Были приняты и другие чрезвычайные законы, по которым евреям запрещалось посещение общественных школ, университетов, кино, театров, концертов, выставок и купален и, наконец, покупка и содержание автомобилей, телефонов, газет, определенных предметов одежды и ценных вещей, даже домашних животных. Все это обосновывалось ссылкой на нюрнбергские законы от 15 сентября 1935 года, лишавшие евреев гражданских прав и запрещавшие им вступать в брак или в половые сношения с «арийцами». Эти формы клеветы и преследования со стороны партии и государства дополнялись разграблением имущества немецких евреев, которое под названием «аризации» проводилось не только государственными учреждениями, но также отдельными фирмами и частными лицами.

Значительная часть мелкой буржуазии тоже прямо или косвенно выиграла от национал-социалистической экономической политики, хотя национал-социалисты и не выполнили обещаний 1933 года, а, напротив, стимулировали концентрацию и модернизацию экономики. И все же улучшилось положение не только служащих и чиновников, но также мелких ремесленников и крестьян. Это объясняется и общим оживлением конъюнктуры, и другими мероприятиями режима. Сюда относится, например, устранение евреев из профессиональной жизни и ограбление их имущества, что также прямо или косвенно привело к повышению доходов многих нееврейских врачей, адвокатов и ремесленников. Что касается крестьян, то они не только превозносились национал-социалистической пропагандой, но также получили по «государственному закону о наследственном крестьянском дворе» от 29 сентября 1933 года весомые материальные преимущества. Согласно этому закону, крестьянские дворы величиной не менее 7,5 гектара не могли быть проданы или принудительно отчуждены за долги. Впрочем, это не означало общего снятия долгов.

Наконец, и не в последнюю очередь, национал-социалистическая экономическая политика была полезна предпринимателям; они не должны были больше сражаться с притязаниями и требованиями чуждых им профсоюзов, и доходы их, вследствие конъюнктуры вооружения, чрезвычайно быстро росли. Далее, они в значительной степени выигрывали от грабительских и агрессивных войн, от ограбления немецкими войсками побежденных и оккупированных стран, а также от беспощадной эксплуатации «иностранных рабочих» и лагерных рабов. Однако это не значит, что они были ответственны за начало и ход войны, которая перешла в тотальную хищническую и расовую войну и неизбежно должна была завершиться полным поражением.

За исключением отдельных вмешательств, обусловленных автаркией и войной, национал-социалистическое государство отказалось от далеко идущих изменений капиталистической собственности; но все же в этом национал-социалистическом государстве предприниматели были, как правило, не в состоянии превратить оставшуюся у них экономическую власть в политическую. Предприниматели могли еще участвовать в планировании и проведении войн, но им не было дозволено сколько-нибудь существенно влиять на расовую войну. Освенцим невозможно объяснить и не следует объяснять вульгарно-марксистским тезисом об экономической выгодности. Так же обстояло дело и с тотальным способом ведения войны, примененным национал-социалистами и приведшим к полному поражению, к потере и разрушению также и большой части (24%) частных производственных мощностей.

Уже в 1933 году многие антифашисты в Германии и за рубежом заявляли: «Гитлер идет к войне!» Но государственные деятели Западной и Восточной Европы повторили в области внешней политики ошибку тех консервативных политиков Германии, которые полагали, будто можно сдержать развитие национал-социализма политикой умиротворения и упорядочения. Они не только более или менее пассивно наблюдали за разрушением демократии в Германии и преследованием политических противников и евреев, но также терпели и принимали такие акты Гитлера, как вступление в демилитаризированную Рейнскую область и так называемый аншлюс Австрии, шаг за шагом уничтожавшие постановления Версальского договора. Высшей, но еще не конечной точкой этой политики «умиротворения» была аннексия Судетской области, явно одобренная Англией и Францией на Мюнхенской конференции 29 сентября 1938 года. Лишь после того, как Гитлер разгромил также «остаточную Чехию» в марте 1939 года и оккупировал принадлежавшую Литве Мемельскую область, британское и французское правительства нашли в себе силу гарантировать 31 марта 1939 года независимость Польши, которая была очевидным ближайшим объектом национал-социалистической агрессивной политики.

Тем самым завершился период западной политики умиротворения. На смену ей пришла политика, проводимая Советским Союзом, который заключил 23 августа 1939 года пакт о ненападении с Германией и создал, таким образом, важную предпосылку для немецкого нападения на Польшу. И в самом деле, 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись без объявления войны в Польшу, продвинувшись только до линии, предусмотренной секретным дополнительным протоколом к пакту Гитлера – Сталина. Советские войска оккупировали, кроме восточной части Польши, также часть Румынии и суверенные балтийские государства Эстонию, Латвию и Литву.

Несмотря на этот странный союз между фашистской Германией и коммунистической Россией, длившийся до нападения на Советский Союз 22 июня 1941 года, Вторая мировая война была также с самого начала войной мировоззрений: она была вызвана, прежде всего, идеологическими представлениями Гитлера, а затем уже – политическим и экономическим расчетом. Это не значит, что отдельные фазы и стадии войны протекали по «расписанию», изложенному Гитлером в книге «Моя борьба» и в других его программных высказываниях. Так, например, временный союз с Советским Союзом был, конечно, столь же мало предусмотрен им, как и война с Англией, которой Гитлер «на самом деле» хотел бы избежать. Нападение на Данию и Норвегию не объяснялось ни расистской, ни антикоммунистической идеологией, а только военно-стратегическими и экономическими требованиями флота и промышленности. Так же обстояло дело с походами в Грецию, Югославию и Северную Африку, тоже не запланированными, а возникшими вследствие непредвиденных военных и политических событий – слабости итальянских войск, провала пронацисткого путча в Югославии и т.п.

Но уже действия «айнцатцкоманд» в Польше, следовавших непосредственно за сражающимися войсками, чтобы наряду с подлинными или потенциальными политическими противниками захватить и уничтожить также евреев и представителей польского правящего класса, показали, что национал-социалисты с самого начала имели в виду нечто большее, чем империалистическую завоевательную войну.

Хотя немецкий и итальянский фашизм сравнимы между собой в их идеологии (за исключением расистски мотивируемой идеологии антисемитизма), в их внешнем облике и

социальном составе, между ними были количественные различия – в масштабах, в унификации и в совершенстве террористического аппарата. Это проявилось в преследовании меньшинств, не говоря уже об уничтожении евреев. Эти количественные различия в унификации и гораздо более эффективная в Германии система террора, в конечном счете, привели к тому, что немецкое Сопротивление не смогло добиться таких успехов, как итальянское.

В 1920-е годы в Испании, раздираемой внутриполитическими конфликтами между правыми и левыми, возникло сразу несколько фашистских партий. К ним относилось, например, движение, называвшее себя «Союзами национально-синдикалистского наступления», основанное в феврале 1931 года в Мадриде студентом философии Рамиро Ледесмой Рамосом. В нее входили, наряду со студентами, офицерами и служащими, также и некоторые рабочие, вышедшие из анарxo-синдикалистского движения. Рамос в самом деле пытался соединить националистические идеи с синдикалистскими. Кроме того, у испанских анархистов был перенят метод борьбы, называемый «прямым действием», то есть индивидуальный террор. Эта форма политического конфликта вскоре привела к первым жертвам.

Вторая фашистская партия, скорее католическо-традиционалистской окраски, была создана в Вальядолиде в июне 1931 года юристом Онесимо Редондо Ортегой и называлась «Кастильскими союзами испанского действия». В октябре 1931 года партия Ортеги объединилась с партией Ледесмы Рамоса. Объединенная таким образом партия продолжала борьбу против анархистов, социалистов и сепаратистов, вызывавшую жертвы с обеих сторон. Но ей не удалось изменить свое призрачное существование политически незначительной сектантской группы.

То же относилось и к третьей фашистской группировке, «Испанской фаланге», основанной 29 октября Хосе Антонио Примо де Ривера. Она привлекла большее внимание общественности по той причине, что ее лидер приобрел некоторую известность как депутат парламента от одной из монархических партий, опубликовавший несколько политико-философских статей. 13 февраля 1934 года Хосе Антонио Примо де Ривера удалось объединить три сектантских фашистских группы в «Испанскую фалангу союзов национально-синдикалистского наступления». Фаланга, как ее стали называть, организовала обмундированную и отчасти вооруженную партийную милицию; в идеологическом отношении она также ориентировалась на фашистскую Италию. Сюда относились ее националистические цели, касавшиеся главным образом внутренней политики – борьбы с сепаратистскими тенденциями басков и каталонцев; сюда же относились и «левые» пункты ее программы, куда входило ограничение экономического влияния иностранцев, учреждение «хозяйственных синдикатов» и отчуждение крупных предприятий, а также неиспользуемых или недостаточно используемых земель крупных помещиков. Последнее требование было, однако, недостаточно радикально для Рамоса, настаивавшего на отчуждении всей крупной земельной собственности; он вышел из партии. Первоначальные синдикалистские требования были ослаблены, а входившие в программу СНСН антиклерикальные пункты были почти полностью устранены; но, несмотря на это, в фалангу по-прежнему входили, наряду с интеллигенцией, студентами, офицерами и служащими, также и некоторые рабочие. В целом же фаланга сохраняла свой сектантский характер.

По этой причине она не была принята в избирательный союз правых, добившийся На выборах 19 ноября 1933 года большого успеха – 217 мест в парламенте, тогда как левые получили всего 93, а центр – 163 места. Фаланга не получила ни одного места, но она воспользовалась поляризацией политической жизни Испании. Снова и снова вспыхивали забастовки и восстания, такие, как восстание 1934 года в Астурии, которое гражданская гвардия и армия смогли подавить лишь после длительных и кровавых боев. После того как правое правительство распалось вследствие внутренних конфликтов, Народный фронт, объединивший левые партии и либералов, одержал на выборах 16 февраля 1936 года решительную победу. Правые получили всего 132 места, центр – 32, а Народный фронт – 277 мест. Сильнейшей партией были социалисты – 90 депутатов, – к которым принадлежал также ставший премьер-министром Асанья. Коммунисты провели в парламент 16 депутатов.

Победе на выборах Народного фронта больше всего содействовало решение анархистов отказаться от прежнего бойкота выборов, чтобы поддержать Народный фронт в его борьбе против «фашизма». Но единственной группировкой, которую в самом деле можно было назвать «фашистской», была фаланга, не получившая в парламенте ни одного места. Столь же неоправданным был доходивший до паники страх правых перед будто бы приближавшейся большевистской революцией. В действительности и Асанья, избранный в конечном счете президентом Испанской республики, и премьер-министр Касарес Кирога, и министр по социальным вопросам Ларго Кабальеро – как его часто называли, «испанский Ленин» – были заинтересованы не в революции, а в общественных реформах. Это – взаимное недоверие все больше разжигало конфликт, имевший, как и прежде, главным образом внутриполитический характер, поскольку влияние мирового экономического кризиса в Испании было относительно невелико. Кризисную ситуацию больше всего использовали фалангисты, которым всевозможные забастовки и насильственные действия сторонников Народного фронта давали повод бороться с правительством и его представителями методами индивидуального террора. После ряда покушений фашистов на республиканских политиков и служащих полиции 13 июля 1936 года полицейские убили лидера монархистов Кальво Сотело. Это дало повод нескольким генералам во главе с Франсиско Франко начать давно уже задуманный и тщательно подготовленный военный путч.

Этот военный путч, начавшийся 18 июля 1936 года, был не везде успешен. Республиканское правительство сумело сохранить или вернуть себе контроль над большей частью страны, причем его поддержали также некоторые верные республике офицеры, в особенности из военно-воздушных сил. Для восставших военных большая трудность состояла в том, что Франко был переведен правительством Народного фронта на Канарские острова. Правда, он сумел добраться оттуда до Испанского Марокко и подчинить своему командованию размещенные там марокканские войска и испанский Иностранный легион. Но он не мог переправить эти войска на континент, потому что не имел достаточного количества самолетов и судов. В этой ситуации он обратился к правительствам фашистской Италии и национал-социалистической Германии с просьбой доставить ему самолеты и другое военное снаряжение. Гитлер и Муссолини готовы были ему помочь и послали вначале самолеты и оружие, а в дальнейшем, поскольку военное положение мятежников все еще оставалось тяжелым, также и войска. Таким образом, военный путч Франко превратился в гражданскую войну, которую враждующие стороны вели под знаком фашизма и, соответственно, антифашизма.

Антифашисты едва ли не из всех европейских стран и из Соединенных Штатов устремились в Испанию, чтобы защитить от фашизма республиканское правительство. Тезис, по которому испанская гражданская война была глобальным конфликтом между «фашизмом» и «антифашизмом», был и остается весьма проблематичным. Главная цель, с которой Гитлер и Муссолини послали в Испанию сухопутные и воздушные силы, состояла вовсе не в том, чтобы «фашизировать» эту страну извне. Гораздо важнее идеологических мотивов были военные – испытание германской военной авиации, экономические – овладение испанскими источниками сырья и рынками сбыта и политические – ослабление демократических государств, Англии и Франции. Прежде всего это относится к политике Третьего рейха. Не случайно немецкий посол Фаупель, пришедший из партийного аппарата НСДАП и пытавшийся, без особого успеха, усилить фалангу в политическом и организационном отношении, вызвал энергичное сопротивление Франко, возражавшего против такого вмешательства во внутреннюю политику и идеологию, после чего Фаупель был заменен «нормальным» профессиональным дипломатом. Таким образом, нет оснований утверждать, будто Италия и Германия вмешались в испанскую гражданскую войну, чтобы экспортировать в Испанию фашизм.

Тезис, по которому испанская гражданская война была глобальным конфликтом между фашизмом и антифашизмом, вызывает сомнение еще и по другой причине. В начале военного путча фаланга все еще была относительно слабой сектантской партией. Все ее руководство, в том числе Хосе Антонио Примо де Ривера, было арестовано республиканскими властями и вскоре расстреляно. Но по сравнению со всеми другими правыми партиями фаланга имела одно преимущество: у нее была партийная милиция, сразу же присоединившаяся к восставшим войскам генерала Франко. Правда, она насчитывала только 4 000 человек, но это побудило Франко к дальнейшему призыву добровольцев, поскольку выяснилось, что восстание, задуманное как простой военный путч, превратилось в гражданскую войну, заставившую привлечь и военные, и политические средства. Фаланга использовала этот неожиданный шанс, чтобы увеличить число своих членов и сторонников. В несколько месяцев она превратилась в важную политическую и военную силу. Хотя мы не располагаем конкретными количественными данными, можно не сомневаться, что после начала гражданской; войны фаланга сумела приобрести массовую базу. За исключением карлистов в Наварре, также доставивших Франко свою партийную милицию, все остальные консервативные и монархические партии потеряли свое значение, между тем как фаланга стала политической силой, и перед лицом провозглашенной республиканским правительством народной войны Франко вынужден был сотрудничать с этой силой. Поэтому 19 апреля 1937 года Франко объявил фалангу единственной государственной партией. Полное название этой партии было теперь «Испанская фаланга традиционалистов и союзов национально-синдикалистского наступления». Ее партийной эмблемой было ярмо с пучком стрел, заимствованное из герба католических королей Испании, и эта эмблема стала теперь новым государственным гербом. Руководство новой государственной партией, в которую добровольно вошло также много чиновников и военных, принял на себя командующий восставшими войсками Франко. Это вызвало ожесточенную критику со стороны старых фалангистов. Выразителем этого протеста «старых борцов» фаланги стал преемник Примо де Ривера – Эдилья. Франко распорядился сместить его и приговорить к смертной казни. Но вследствие вмешательства уже упомянутого германского посла Фаупеля приговор не был приведен в исполнение. Отсюда можно видеть, что при поддержке армии и церкви, уже и раньше резко отвергавших антиклерикальные требования фаланги, Франко сумел в значительной степени подчинить себе эту партию.

В этом отношении события в Испании развивались вовсе не так, как в Германии, где Гитлер и НСДАП, напротив, в значительной степени подчинили себе церковь и военных. Но антифашисты в Испании и других странах не заметили этих структурных различий. Беспощадный террор фаланги и армии Франко во время военных действий и после их окончания, направленный против коммунистической, социалистической и демократических партий, а также партий национальных меньшинств – басков и каталонцев, – по-видимому, укрепил их убеждение в том, что режим Франко был фашистской диктатурой. И в самом деле, в гражданской войне погибло 500 000 человек из общего населения Испании, составлявшего около 25 миллионов, и многие из них были жертвами контрреволюционного террора фалангистов. Но при этом нельзя упускать из виду, что и революционный террор вызвал немалые жертвы. Впрочем, характеристика франкистской Испании как фашистского государства опирается не только на описания применения террора, но и на внутреннюю структуру этого режима.

Фаланга осталась официальной государственной партией, в то время как все другие партии были запрещены; ее руководителем был Франко, который назывался теперь «каудильо», что равносильно немецкому званию «фюрер». Сверх того, он остался в должности «генералиссимуса», то есть верховного главнокомандующего испанских вооруженных сил. В качестве главы государства он не только ввел по фашистскому образцу «корпоративную систему», но 17 июня 1942 года установил, что «депутаты» испанского парламента (кортесов) больше не будут выбираться, а будут назначаться им самим, а также отдельными синдикатами, общинами, торговыми палатами и научными учреждениями. Одновременно с полным устранением парламента были отменены гражданские права и введена цензура печати – в первое время очень строгая. Режим с непреклонной суровостью подавлял социалистические и демократические силы, а также сепаратистские стремления национальных меньшинств Бискайи и Каталонии. Первоначальные антикапиталистические пункты программы фаланги все более ограничивались, несмотря на критику старых фалангистов; но антисемитские установки отсутствовали. Впрочем, после изгнания евреев инквизицией лишь незначительное число их вновь поселилось в Испании. Франко не выполнил и без того достаточно сдержанных националистических и реваншистских требований фаланги, хотя после германской победы над Францией вполне мог это сделать. В апреле 1939 года Испания вступила в Антикоминтерновский пакт; но в 1940 году на встрече с Гитлером в Андэ Франко отверг его ультимативные требования вступить во Вторую мировую войну на стороне Германии. Отправка на фронт одной дивизии имела лишь символический характер. Для германской военной экономики очень важны были, впрочем, поставки разных видов сырья. Немецкое самолетостроение нуждалось в испанском вольфраме. Столь же важен был экспорт в Германию нефти, которую сама Испания импортировала из США.

Хотя франкистская Испания избежала военной оккупации союзников, после 1945 года она однозначно характеризовалась и Востоком, и Западом как фашистское государство и подвергалась систематическому бойкоту.

Еще в XIX веке Франция породила почти все идеи, из которых позднее вышел фашизм, в том числе национализм (Моррас и Баррес), расизм (Гобино), расовый антисемитизм (Дрюмон). Несмотря на это, собственно фашизм не сумел одержать победу в этой стране с помощью собственных сил. Лишь режим маршала Анри Петэна (1940-44 гг.) можно условно назвать фашистским. Однако это довольно краткое пребывание консервативных националистов и антиреспубликанцев у власти стало возможным лишь в результате военного поражения Франции.

Наиболее известным протофашистским движением было «Аксьон Франсез» («Французское действие»), зародившееся в конце XIX века в разгар дела Дрейфуса, которое раскололо страну на два лагеря. Офицера еврейского происхождения Дрейфуса обвинили в шпионаже в пользу Германии, его осудил военный трибунал республики. На помощь Дрейфусу попытались прийти влиятельные еврейские круги. Сбор материалов, показывающих невиновность Дрейфуса, сопровождался сомнительными денежными махинациями, подкупом журналистов и влиятельных лиц. С этого момента дело приобрело политический характер. Либерально настроенная часть общества настаивала на полном оправдании Дрейфуса, националисты требовали подтверждения приговора. Массовыми стали антисемитские настроения. Хотя новый военный суд подтвердил виновность офицера, Дрейфус был помилован новым президентом республики Э.Лубэ. Победа сторонник) Дрейфуса имела следствием приход к власти радикалов, которые начали проводить откровенно антикатолическую политику. Радикализировался и националистический лагерь.

Еще в ходе процесса несколько молодых интеллектуалов основали «Аксьон Франсез». Интеллектуальное влияние этой организации со временем вышло далеко за пределы страны. Идеология «Аксьон Франсез» представляла собой т.н. «интегральный национализм», выступающий за децентрализованную традиционную монархию и корпоративный общественный строй, а также отстаивающий антисемитизм и германофобию. Идеологи «Аксьон Франсез» подвергали радикальной критике либеральную систему и полностью отвергали марксизм.

По окончании Первой мировой войны, во Франции стали возникать различные лиги ультраправого толка, направленные на противодействие коммунизму. В 1917 г. была основана Гражданская лига, в 1919-м – Лига офицеров запаса, в 1924-м – Национально-республиканская лига. Ни одна из этих групп не была фашистской, хотя они во многом подражали фашистам.

В 1925 г. во Франции возникла специфически фашистская группа, стремящаяся привлечь ветеранов войны – «Фэсо де комбаттан э де продюктёр» («Союз фронтовиков и производителей», калька с названия движения Муссолини), которая выделилась из «Аксьон Франсез». Ее главным руководителем стал Жорж Валуа, бывший анархо-синдикалист, который долго сотрудничал с Моррасом. Эстетически группа подражала итальянскому образцу (название, введение униформы и римского салюта).

С 1927 г. группа Валуа эволюционировала в сторону социализма, что привело к уходу вождя правого крыла партии Марселя Бюкара, а также к расколу (образованию Революционной фашистской партии Филиппа Ламура). Валуа начал критиковать итальянский режим как реакционный и в 1928 г. распустил свое движение. Впоследствии Валуа окончательно отошел от фашизма и окончил свои дни как военнопленный в немецком концлагере.

Большого успеха в мобилизации бывших фронтовиков достигла организация под названием «Огненные кресты» («Круа де Фё»), насчитывавшая в своих рядах несколько сот тысяч последователей. Основанная в 1927 г., эта лига отличалась своим элитаризмом: чтобы вступить в нее, надо было иметь какую-нибудь воинскую награду. Политической деятельностью она стала заниматься с 1929 г., когда во главе ее встал полковник де ла Рок. Была расширена база организации, созданы молодежные и женские секции. Организация имела сугубо военную структуру, проводила массовые митинги, агитировала за организацию «похода на Париж».

Отстранение правых от власти в 1933 г. неизбежно вызвало активизацию антимарксистских организаций. Одной из них стала «Солидарите Франсез» («Французская солидарность»), которая во внешних своих чертах сознательно подражала фашистам и проповедовала ярый антисемитизм. Большее значение приобрела и организация Бюкара, одного из бывших руководителей «Фэсо». Практически все эти группы финансировались крупным фабрикантом парфюмерной промышленности Франсуа Коти.

Значительный интерес к фашизму проявляли французские интеллектуалы. Вокруг редакции газеты «Же сюи парту» образовалось фашистское течение учеников Морраса, главными выразителями которого были Бразильяк и Ребате. Фашистские идеи высказывали писатели Дрие ла Рошель и Селин.

На судьбу французского фашизма значительно повлияли события вокруг т.н. «Дела Ставиского». Финансист еврейского происхождения Ставиский организовал множество крупных афер, пользуясь при этом полной безнаказанностью благодаря поддержке парламентариев и руководителей радикально-социалистической партии, находившейся тогда у власти. После того, как махинации Ставиского вскрылись, фашисты назначили на 6 февраля 1934 г. демонстрацию протеста. Демонстрация быстро переросла в мятеж, прозвучали призывы к штурму парламента. Полиция отреагировала жестко: были десятки убитых, сотни раненых и арестованных. Левые обвинили организаторов в «фашистском заговоре» против республики, в подготовке «похода на Париж». Для французского фашизма эти события стали символом рождения во Франции социального и революционного национализма как массового движения.

В ответ на «фашистский заговор» левые назначили на 9 февраля большую демонстрацию, в ходе которой фактически родился Народный фронт, победивший на парламентских выборах в середине 1936 г. До этого триумфа левых во Франции произошла значительная фашизация французского, крестьянского движения. В 1935 г. был создан «Крестьянский фронт» во главе с братьями Доржер. Это была первая французская фашистская группа, которая имела широкую социальную опору среди трудящихся. У нее была милиция в зеленых рубашках и молодежные организации. Но через полтора года это движение утратило почти все свое значение.

Одной из первых мер, принятых Народным фронтом после прихода к власти, был роспуск фашистских организаций: Лиги Французского действия, «Патриотической молодежи», «Французской солидарности», «Огненных крестов» и Франсистской партии. Некоторые из них быстро реорганизовались под новыми названиями: движение де ла Рока было преобразовано во Французскую социальную партию, «Патриотическая молодежь» Теттенже – в Социально-национальную республиканскую партию, «франсисты» – в Единую французскую партию национал-социалистического действия. Ни одна из этих политических сил не достигла таких успехов, как до победы Народного фронта.

Летом 1936 г. началось бурное развитие Французской народной партии (ППФ), основателем и вождем которой был бывший коммунист и деятель Коминтерна Жак Дорио. ППФ была партией чисто фашистского стиля, попыткой преодолеть старые схемы правых и левых. Впервые французский фашизм получил неоспоримую народную поддержку. ППФ была значительной массовой организацией, которая в зените своего влияния насчитывала почти 150 тыс. членов.

Накануне всеобщих выборов 1937 г. ППФ предложила создать «Фронт свободы против коммунизма», к которому примкнули «Аксьон Франсез», «Крестьянский фронт», «Республиканская федерация» и некоторые другие организации. Партия де ла Рока осталась в стороне от этого блока, который не достиг на выборах своих целей. В 1938 году движение Дорио поддержало политику умиротворения, которая привела к Мюнхенскому соглашению.

В том же году, что и ППФ, была создана подпольная группа «Тайный комитет революционного действия», известная также под названием «Кагуль» («капюшон»), под руководством Эжена Делонкля. В нее вошли бывшие члены «Аксьон Франсез» и «Огненных крестов», считавшие, что их руководители вели себя слишком трусливо по отношению к коммунизму и Народному фронту. «Кагуль» был реакцией самозащиты, так как после победы Народного фронта коммунистическая угроза стала осязаемой и реальной. «Кагуль» вербовал, прежде всего, военных и имел милитаризованную структуру. «Кагулярам» приписывали ряд покушений, совершенных в 1937 г. (в списке «приговоренных» наряду с левыми политиками фигурировали Теттенже, де ла Рок и Дорио), после чего полиция изъяла большое количество оружия. Руководство «кагуляров» было большей частью арестовано и освобождено лишь когда началась война с Германией.

В отличие от других стран Западной Европы, фашистские движения после начала войны во Франции запрещены не были, за исключением Французской унитарной партии («франсистов»). Однако их политическая сила, и без того ослабленная, стала еще меньше в результате массового призыва в армию их руководителей, редакторов и активистов.

Правительство Третьей республики, неспособное организовать отпор немецким войскам, поручило руководство страной маршалу Петэну, герою обороны Вердена. Он обратился к немцам с просьбой прекратить военные действия и подписать перемирие. Немецкие войска оккупировали север Франции и побережье в силу необходимости продолжать войну против Англии. Остальная часть страны, где не было оккупационных войск, осталась под властью правительства Петэна, резиденцией которого стал небольшой городок Виши. Петэн и его соратники хотели сделать Францию способной вписаться в «новый порядок», навязанный Германией и Италией. Речь шла о модернизации французских учреждений, об их «фашизации», но это делалось в основном из политического оппортунизма. В силу этого, фашистские силы, которые не могли официально действовать в свободной зоне, в связи с запретом политических партий, сосредоточились в оккупированном Париже и стали критиковать «псевдофашизм Виши».

Режим Петэна создал многочисленную милицию, которая стала его опорой – «Легион ветеранов и добровольцев национальной революции». Были введены антисемитские законы, провозглашено создание «корпоративного государства».

Полную моральную поддержку новому «Французскому государству» оказал Моррас, который надеялся на реализацию своих политических идей. Эту поддержку он, в отличие от фашистов, оказывал до самого последнего момента, поддерживая также скрытую антинемецкую политику Виши.

Политика Виши не во всем вдохновлялась фашистской идеологией, «сотрудничество» определялось фактом немецкой военной оккупации; двойственную позицию Петэна и его режима лучше всего назвать «выжидательной»: официально говорилось о сотрудничестве с Германией и странами Оси, внутренняя самоорганизация проводилась в псевдофашистской и фашистской форме, а фактически оказывалась помощь союзникам путем саботажа любыми средствами немецких военных усилий.

После подписания перемирия с Германией начали возрождаться французские фашистские партии, почти прекратившие существование, так как война разбросала их кадры. Дорио занялся воссозданием своей партии в оккупированной зоне. В свободной зоне Виши его организация была замаскирована под «Друзей «Эмансипасьон» (официальный орган ППФ). Немцы относились к нему неблагожелательно из-за его прежних воинственных выступлений против Германии, а в Виши с большим подозрением смотрели на бывшего коммуниста.

В Париже было основано множество мелких организаций, которые идеологически колебались между Виши и фашизмом: «Национал-коллективистская французская партия», «Молодой фронт», «Французская гвардия», «Французская национал-социалистическая партия», «Свободный фронт». Сравнительно важную политическую роль играло «Социал-революционное движение» старого лидера «кагуляров» Эжена Делонкля.

Конкурентом Дорио был «неосоциалист» Деа. Бывший депутат-социалист, бывший член «Комитета бдительности интеллектуалов-антифашистов» после поражения Франции эволюционировал в сторону фашизма. Деа создал «Народное национальное объединение», которое стало едва ли не главной коллаборационистской силой свободной зоны и на какое-то время поглотило партию Делонкля. «Франсистская партия», реорганизованная под своим первоначальным названием в оккупированной зоне, так и осталась партией меньшинства. Бюкар заявлял о себе как о твердом стороннике «сотрудничества» и признавал «превосходство европейского социализма над французским национализмом». Одновременно возникли другие мелкие группы того же направления: «Группа сотрудничества», «Молодежь Новой Европы», «Молодежь Маршала», «Антибольшевистский комитет», «Французская партия», «Французский союз», «Французская лига»… Среди национальных меньшинств также возникли группы, которые пытались использовать ситуацию в своих политических целях. Так, бретонские националисты создали нечто вроде фашистской партии и делали ставку на немцев в надежде, что они в будущем дадут им независимость.

Фашистские и филофашистские журналисты и писатели отстаивали идею «Нового европейского порядка» в больших парижских печатных органах: Жорж Суарес в «Ожурдюи», Бразильяк и Ребате в «Же сюи парту», П.А. Кусто в «Пари Суар», Анри Лебр в «Ле кри дю пёпль», Жан Люшер в «Ле Нуво Тан», Альфонс де Шатобриан в «Ла Жерб», Стефан Лозанн в «Ле Матэн».

Начало войны против СССР было единственной причиной, которая объединила, хотя и ненадолго, партии и группы «парижского фашизма». Представители всех перечисленных политических партий создали комитет, который организовал «Легион французских добровольцев против большевизма», сражавшийся на протяжении всей кампании в России вместе с немцами на Восточном фронте. Из политических вождей в России воевал только Дорио.

Благодаря растущему престижу Дорио, ППФ стала подумывать о взятии власти. Чтобы воспрепятствовать этому, Деа объединил все коллаборационистские силы оккупированной зоны в «Национально-революционный фронт», который пользовался поддержкой различных мелких групп" и печатных органов, а также «франсистов» и «Социал-революционного движения» Делонкля.

В свободной зоне наиболее радикальные элементы и сторонники национальной революции объединились в «Легион ветеранов и добровольцев», т.н. «Службу легионерского порядка» во главе с Дарнаном. С января 1943 года они стали именоваться Французской милицией, а позже распространились на бывшую оккупированную зону (к тому времени уже вся Франция была оккупирована немцами), фактически поглотив различные милиции коллаборационистских партий. В том же году, когда была создана Французская милиция, начала формироваться бригада французских добровольцев войск СС, позже усиленная элементами из «Легиона добровольцев» и французскими добровольцами, служивших в разных видах немецких войск, от НСКК (Национал-социалистический мотомеханизированный корпус) до военно-морского флота. Так образовалась «Дивизия Карл Великий» («Шарлемань»), которая приняла участие в битве за Берлин и в защите бункера Гитлера.

Лишь в 1944 году ультра-коллаборационисты вошли в состав кабинета Петэна: Деа как министр труда, Дарнан как ответственный за внутреннюю безопасность. Вскоре после этого Петэн перестал считаться главой государства и превратился в пленника немцев, в то время как англо-американские войска после высадки в Нормандии и в Провансе оккупировали Францию. В Германии, в Зигмарингене, было создано правительство в изгнании.

Освобождение Франции сопровождалось массовым избиением фашистов и коллаборационистов. Число убитых без суда и следствия оценивается в 100 тысяч. К этому следует добавить официальные репрессии: заключенных было столько, что концлагерей, созданных еще немцами, не хватило и пришлось создавать новые. Стали действовать особые трибуналы, отличавшиеся своей жестокостью. Расстрелы коллаборационистов продолжались до 1954 года.

В Норвегии долгое время не было фашистских организаций. Газета «Тиденс Тек» весьма благожелательно относилась к Муссолини, но Италия была слишком далеко, чтобы оказывать влияние в Норвегии. Немецкие национал-социалисты пытались распространять свою идеологию через личные контакты. Эти попытки были более удачными ввиду тесных связей между Германией и Норвегией. Самым значительным было основанное в 1925 году антимарксистское националистическое движение «Федреландслаг» («Отечественная Лига»), которое достигало численности в 100 тысяч человек. К концу 30-х годов это движение частично потеряло свое значение. Профашистские элементы присутствовали также в Крестьянской партии и в «Хейре» (партия «правых»).

В марте 1931 г. министр обороны Норвегии Видкунд Квислинг создал движение под названием «Пробуждение нордического народа», которое в мае 1933 г. было преобразовано в партию «Нашунал Самлинг» («Национальное единение»). На идеологию Квислинга значительно повлияла победа Гитлера. Партия прославляла нордическую расу, проповедовала корпоративизм и яростный антикоммунизм. В программе движения упоминалось о принципе вождизма, требовались ликвидация партий и парламента, установление «настоящего социализма» и объявление марксизма вне закона. Организация обладала собственными штурмовыми отрядами, известными под названием «Хирт».

Квислинг попытался разжечь в рядах своих сторонников антисемитские настроения, что было не очень просто, поскольку в Норвегии проживало очень мало евреев. В области международной политики Квислинг выступал за блок европейских государств под эгидой нацистской Германии, где было бы отведено почетное место норвежцам, как представителям нордической расы.

Кроме «Национального единения» существовала еще малочисленная «Национал-социалистическая партия трудящихся Норвегии».

На парламентских выборах «Национальному единению» ни разу не удалось достичь сколько-нибудь внушительных результатов, что объяснялось созданием широкого фронта оппозиции, возникшего в результате спланированной акции, в которой приняли участие все, от коммунистов до правых.

Тем не менее, в 1939 г. Партия Квислинга насчитывала 15 тыс. зарегистрированных членов, а число ее приверженцев достигало 200 тыс., что составляло те 10%, которые выступали за сотрудничество с Германией.

После начала Второй мировой войны, когда Норвегия еще оставалась нейтральной (до ввода немецких войск) Квислинг заявлял, что необходимо оказать сопротивление попыткам союзников оккупировать страну, причем единственный выход он видел в оккупации Норвегии вермахтом.

В условиях вакуума власти и беспорядка (после того, как правительство и король бежали из страны) Квислинг 9 апреля 1940 г. захватил власть. Немецкие оккупационные органы сначала смирились с этим, как со свершившимся фактом, но, увидев, что узкая социальная база «Национального единения» компрометирует их цели и может быть помехой для оккупации, уже 14 апреля попросили Квислинга уйти.

На следующий день был образован Административный совет, выполнявший функции правительства. В совет вошли: председатель верховного суда П.Берг, директор норвежского банка Торкилдсен, полицмейстер Осло К.Велхавен, председатель городской коммуны Осло Нильсен, бургомистр Осло П.Хартман. Во главе департаментов Административного совета были поставлены: Г.Яан (департамент финансов и труда), Бахе-Вииг (департамент торговли и снабжения), Д.Сейп (департамент по делам церкви и просвещения), О.Харбек (департамент юстиции), Морк (департамент по делам земледелия), А.Диесен (департамент по социальным вопросам). Во главе Административного департамента был поставлен фюлькесман (губернатор) Осло И.Кристенсен. Первое же обращение Административного совета к норвежскому народу, зачитанное Крисенсеном по радио, раскрывало стремление Совета активно сотрудничать с немцами и способствовать прекращению сопротивления.

В числе мер, предпринятых в период правления Административного совета, можно назвать ведение особого социального обеспечения рабочих и служащих, занятых на строительстве немецких военных объектов. Были и мероприятия по экономической помощи Германии и укреплению позиций немцев в Норвегии. Даже Квислинг заявил Кристенсену, что «сейчас вы возглавили правительство Норвегии на немецких условиях… Вы превратились в послушного слугу

вермахта. Вас принудят грабить свой народ, и когда это будет сделано, то ваши новые хозяева выбросят вас. Именно этого вы и заслуживаете».

Одной из самых основных задач Административного совета являлось любыми методами препятствовать и бороться против актов саботажа. В принципе, с этой задачей коллаборационисты успешно справились. В период существования Административного совета норвежцы проявляли относительное спокойствие, а в экономике страны не возникло хаоса. В этом была и заслуга немецких оккупационных властей, которые формально оставили в силе норвежские законы, конституцию, позволили легально действовать всем партиям и издаваться всем газетам (Коммунистическая партия была запрещена лишь 16 августа 1940 г.). Не была даже введена цензура. Разрешалось, как и в довоенное время, открыто проводить профсоюзные и партийные съезды, конференции и другие собрания. При этом гитлеровцы пытались выставить себя роли спасителей норвежского народа от «неминуемой агрессии» со стороны Англии и Советского Союза. Пропагандистский аппарат оккупантов совместно с квислинговцами развернул среди населения широкую кампанию о родстве немцев и норвежцев как представителей нордической расы. Солдатам и офицерам вермахта строго предписывалось быть с норвежцами вежливыми и любезными.

25 сентября 1940 г. германский рейхскомиссар Йозеф Тербовен выступил по радио с изложением новой политики немцев в Норвегии. Он объявил о запрещении всех партий, за исключением «Нашунал Самлинг», и призвал всех норвежцев вступать в движение Квислинга (в докладных записках Тербовен называл «Национальное единение» «прорастающим семенем национал-социализма в Норвегии»). Король был объявлен лишенным престола, стортинг (парламент) распущен. Административный совет заменялся 13 комиссарами, которые подчинялись непосредственно Тербовену. 9 комиссаров были членами «Национального единения». Вскоре были распущены или реорганизованы городские и муниципальные управления, а их функции перешли к членам партии Квислинга. Последний, хотя и не получил официального поста, но был провозглашен «руководителем норвежского народа».

Лишь с этого момента был дан старт установлению «нового порядка» в Норвегии. Фашизацию общества нацисты и квислинговцы решили начать со школ и молодежных спортивных союзов. В ноябре 1940 г. школьным инспектором был назначен Ерген Баке. В своем программном заявлении он сказал: «Учителя школы должны с самого начала воздействовать на молодежь таким образом, чтобы она стала достойным членом национал-социалистического общества в Норвегии… Необходимо поставить под политический контроль школу». Губернатор провинции Румерике предъявил всем учителям ультиматум: или они немедленно вступят в «Национальное единение» или сразу же будут уволены с работы. В обязанности учителей вменялось пресекать и доносить о каждом враждебном отношении или попытке к саботажу против «нового порядка» со стороны учеников и коллег по работе. 5 февраля 1941 г. было объявлено об обязательном участии мальчиков и девочек в возрасте от 10 до 18 лет в фашистских «молодежных дружинах» и об организации Союза учителей Норвегии.

Попытки преподавателей саботировать все эти мероприятия властей носили иногда довольно драматические формы, однако к моменту начала войны Германии с СССР фактически сошли на нет. Аналогичная ситуация складывалась и в области спорта. Должность комиссара по вопросам спорта и труда занял квислинговец Аксель Странг. 22 ноября 1940 г. Странг объявил о роспуске всех прежних спортивных организаций (насчитывавших к этому времени 350 тыс. человек) и образовании Норвежского спортивного союза. Вместо выборных руководителей спортивных ассоциаций назначались «фюреры» того или иного вида спорта, которые должны были нести полную ответственность за лояльность и политическую благонадежность своих подчиненных, а также вести нацистскую пропаганду среди спортсменов.

Определенных успехов оккупантам и квислинговцам удалось достичь в деле фашизации крестьянского движения. 12 октября 1940 г. к «Нашунал Самлинг» присоединился влиятельный «Союз норвежских крестьян», после чего было объявлено о создании единого «Союза крестьян Норвегии», одной из целей которого стала фашизация сельских районов страны.

Большое значение при осуществлении своих планов нацисты уделяли культуре. 25 сентября 1940 г. департамент культуры возглавил квислинговец Гулбранд Лунде. Государственные библиотеки, радио, издательства сразу же были поставлены под полный контроль оккупационной администрации и сторонников «Нашунал Самлинг». Радио и кино стали рупором пропаганды фашистской идеологии. На должности директоров национальных театров были назначены лояльные властям люди. Самым выдающимся достижением нацистов на поприще фашизации культурной жизни стало привлечение к активному сотрудничеству нобелевского лауреата Кнута Гамсуна, вступившего в «Национальное единение» и не устававшего пропагандировать «новый порядок».

Начало войны Германии с Советским Союзом было с энтузиазмом воспринято сторонниками Квислинга. Была объявлена мобилизация в норвежский легион для боевых действий на Восточном фронте. В крупных норвежских городах были открыты вербовочные пункты и к концу июля 1941 г. первые триста норвежских добровольцев отправились в Германию. После прибытия в Киль, они были отправлены в учебный район Фаллинбостел. Здесь первого августа 1941 г. был официально создан добровольческий легион «Норвегия». 3 октября г. в присутствии Квислинга первый батальон легиона принял присягу. В знак преемственности этот батальон получил название «Викен» – то же что имел 1-й полк «Хирта». 16 марта 1942 г. легион прибыл на Ленинградский участок фронта. В нескольких километрах от Ленинграда норвежцы были введены в состав 2-й пехотной бригады СС. В сентябре 1942 г. на фронт прибыла полицейская рота норвежского легиона, созданная из норвежских полицейских. Ее командиром был СС-штурмбаннфюрер и руководитель норвежской полиции Ионас Ли. Легион понес большие потери в оборонительных боях у Красного Села, Константиновки, Уретска и Красного Бора. В феврале 1943 г. 800 оставшихся легионеров были соединены с запасными ротами, а в конце марта легион был выведен с фронта и отправлен в Норвегию.

Шестого апреля 1943 г., в Осло состоялся парад легионеров. После недолгого отпуска легион вернулся в Германию в мае этого же года, норвежцы были собраны на полигоне Графенвер, где 20 мая 1943 г. легион был расформирован. Однако большая часть норвежцев откликнулась на призыв В. Квислинга и продолжила службу в рядах добровольческой дивизии войск СС «Нордланд». Норвежцы служили и в других частях германских вооруженных сил.

В феврале 1942 г. Квислинг вновь возглавил Совет министров (при этом, немцы не отозвали своего рейхскомиссара). К этому времени репрессивно-карательный аппарат режима начал приобретать оформленные формы. Еще в сентябре 1941 г. Норвегию посетили руководители СС и полиции Германии (Гиммлер, Гейдрих, Вольф и др.). Они провели совещание совместно с норвежскими коллегами, в частности с главой квислинговской полиции И.Ли, и составили план борьбы с движением Сопротивления.

В марте 1942 г. норвежская полиция провела в стране массовые аресты учителей школ. Проводились неоднократные акции возмездия за саботаж и диверсии (в местечке Телавог в апреле 1942 г. за убийство двух гестаповцев была сожжено 300 домов; в сентябре того же года за диверсионную деятельность были расстреляны 50 человек в Серланде). В стране было открыто несколько концентрационных лагерей. Наиболее крупные находились в Сундланде, Гевлемуене, около Кристиансанда, в Ойстаде, около Осло (три лагеря).

Тяжелые испытания выпали на долю евреев (к моменту оккупации здесь проживало 1500 норвежских евреев и около 200 евреев из других стран). Немцы и квислинговцы периодически устраивали погромы и облавы, особенно после начала войны Германии с СССР. 23 июня 1941 г. в концлагере Грини гитлеровцы уничтожили 60 евреев – выходцев из России. В октябре 1942 г. погромы распространились по всей стране. 734 еврея были арестованы и направлены в лагеря Германии и Генерал-губернаторства. Из них в живых к концу войны осталось лишь 12 человек.

16 августа 1943 г. Норвегия официально объявила войну СССР. Была объявлена трудовая мобилизация, развернута новая мощная кампания с призывом к норвежцам «внести вклад в борьбу с большевизмом». В сентябре 1943 г. было опубликовано обращение Гитлера к норвежскому народу. Фюрер заявлял, что он рассматривает Норвегию как своего союзника и требует, чтобы норвежский народ принял участие в войне против СССР. Взамен этого Гитлер обещал предоставить стране «почетное место в рамках нового порядка в Европе».

Поражение Германии означало конец карьеры Квислинга. В самом конце войны он обосновался вместе с членами своего правительства в местечке Гимле около столицы и окружил себя наиболее преданными отрядами «Хирта». 9 мая 1945 г. все они добровольно сдались новым властям. Немецкие войска в Норвегии и подавляющее большинство квислинговских отрядов сопротивления не оказали и разоружились. Затем последовали жестокие репрессии. Из трех миллионов жителей Норвегии не менее 90 тыс. (около 4% взрослого населения страны) были обвинены в коллаборационизме. Были созданы 15 концлагерей и восстановлена смертная казнь. 30 человек было расстреляно, 80 – приговорено к пожизненному заключению. Самым скандальным был случай с лауреатом Нобелевской премии по литературе Кнутом Гамсуном, который призывал добровольцев вступать в СС и произнес по радио хвалебную речь о Гитлере, узнав о его смерти. Несмотря на его возраст и престиж он был посажен в сумасшедший дом.

Вплоть до 1944 года Венгрия, вопреки заявлениям левых исследователей, не была «фашистской» страной, а всего лишь антикоммунистической диктатурой регента Миклоша Хорти. Здесь был весьма распространен антисемитизм и шовинизм, обусловленные тем, что немцы и евреи, которые в условиях преимущественно аграрной Венгрии в ходе медленной индустриализации и модернизации этой страны превратились в некий суррогат буржуазии. Но хотя и немцы, и в особенности евреи в значительной мере ассимилировались, они с самого начала оказались в неполноправном положении. Уже первое послевоенное венгерское правительство полностью изгнало евреев из органов государственного управления и ввело для еврейских студентов процентную норму, по которой доля евреев среди студентов не должна была превышать их долю в общем населении (6%). В дальнейшем антисемитское законодательство еще более ужесточилось. Этим способом венгерские правительства реагировали на требования еще очень слабой венгерской буржуазии, стремившейся ограничить экономическое преобладание евреев: евреями были 80% адвокатов, 50% врачей и 37% промышленников, между тем как в офицерском корпусе они составляли лишь 1,6%, а среди промышленных рабочих – 0,4%. Антисемитизм, проявившийся в венгерском обществе еще до 1914 года, тем более усилился и ожесточился оттого, что многие лидеры венгерской советской республики были еврейского происхождения.

Фашистских организаций в Венгрии было множество, но наиболее успешной стало в конечном итоге движение, которое возглавлял Ференц Салаши. Профессиональный военный, участник мировой войны, он был твердым противником коммунизма и боролся с ним в первый период режима Хорти. Потом он отошел от политики, чтобы сосредоточиться на военных и научных исследованиях. Став офицером Генерального штаба, он получил известность благодаря своим работам по социальным проблемам, при подготовке которых он узнал, в каком ужасном положении находятся венгерские рабочие и крестьяне. Он опубликовал ряд книг, имевших успех. В 1930 году он написал книгу «Генеральный штаб» и еще одну, «Рационализация», посвященную проблемам администрации. Затем в 1931 году последовали «Принципиальные основы разоружения» и позже – «Психологические основы мобилизации», книги на военную тему, имевшие отклик и в зарубежных генеральных штабах. В 1935 году он выпустил «План перестройки Венгерского государства». Высказанные в ней идеи вызвали много нареканий.

К тому времени Салаши понял, что его призвание – политика и он должен себя ей посвятить. Он ушел из армии, чтобы создать «Партию народной воли», конкретную программу для которой он разработал в своей новой книге «Цели и пределы». Новая партия, несмотря на неудачу на выборах, быстро набирала силу. Она охватила не только беднейшие слои крестьянства, но и городской пролетариат. Салаши открыто критиковал парламентскую систему и консерватизм режима и требовал эффективной аграрной реформы. Партия говорила о «хунгаризме», объединяя в этом понятии национальные чаяния венгров и социальные чаяния народа. В апреле 1937 г. Салаши в первый раз попал в тюрьму, а его партия была распущена, но вскоре снова возникла как Национал-социалистическая партия и усилила свою пропаганду. Летом 1937 г. она уже насчитывала 20000 членов. Осенью все национал-социалистические группы несколько недель действовали совместно, провели массовые митинги, и правительство ясно увидело опасность, которую надо пресечь.

Более 50% активных участников движения Салаши были рабочими; 8% составляли крестьяне и 12% служащие. Велико было количество профессиональных военных – 17%. Их твердая вера в социальную справедливость не вызывала сомнений.

Успехи салашистов бросали в дрожь венгерские правящие круги, поэтому они начали систематические репрессии против них, сочетая полицейские меры с присваиванием себе ряда фашистских требований, чтобы «забежать вперед».

До немецкой оккупации в марте 1944 года сторонники Салаши подвергались практически непрерывным преследованиям: их газеты и митинги запрещали, руководителей сажали в тюрьмы, а сотни рядовых членов – в концлагеря. Был арестован и приговорен к трем годам каторжных работ и сам Салаши, обвиненный в подрывной деятельности. Фигура заключенного фашистского лидера превратилась в миф и в мощное пропагандистское оружие.

После успехов на выборах 1938 года, когда мандаты получили два депутата от партии Салаши и к ним в парламенте еще добавились диссиденты из Партии национального единства и Партии мелких собственников, правительство попыталось сделать так, чтобы на выборах 1939 года, первых после 1922 года, проводившихся при тайном голосовании, фашизм не смог укрепить свои позиции. Было распущено Хунгаристское движение, которое объединяло тогда сторонников Салаши. Его глава, Калман Хубаи, быстро сориентировался и воссоздал движение как «Партию окрещенных стрел».

Давление правительства на тех, кто хотел голосовать за «Скрещенные стрелы», было чрезвычайно сильным. Жандармерия, всевластная организация в Венгрии Хорти, арестовала накануне выборов тысячи салашистов – «зеленорубашечников», чтобы помешать им голосовать. Крестьянам угрожали, что их прогонят с арендуемых ими земель, если они будут голосовать за «Скрещенные стрелы». Несмотря на это, успех был большим. От «стрел» было выбрано 29 депутатов; к ним присоединились позже единственный депутат от партии «Народная воля», правого крыла, отколовшегося от «стрел», и два депутата от группы «Защитники расы». Эту парламентскую группу из 32 депутатов дополняли представители «правых» национал-социалистических сил. «Национальный фронт» Палфи и Фештетича получил всего 9 мандатов, хотя в него входили многие организации: Христианский фронт, Национальная группировка, Национал-социалистическое христианское движение, Национал-социалистическое народное движение, Национал-социалистическая расовая группировка, Организация защиты христиан нашей расы и Объединенная национал-социалистическая партия, возглавляемая двумя графами, единственная во всем «фронте», имевшая хоть какое-то значение. Группа Мешко «Национал-социалистический христианский фронт» получила 3 мандата, а группа, образованная венгерским меньшинством в Чехословакии на территории, присоединенной к Венгрии по Мюнхенскому соглашению, Национал-социалистический единый фронт Яроша – 5 мандатов. 32 депутата от «стрел» и 27 от «правых» национал-социалистов составляли сильную национал-социалистическую оппозицию. Несмотря на репрессии и на махинации на выборах успех «Скрещенных стрел» был очевидным. Левая оппозиция и партии центра смотрелись на этом фронте бледно.

Партия Скрещенных стрел в своей первой избирательной кампании, которая велась в трудных условиях, достигла громкого успеха. Ее поддерживали более 25% населения Венгрии. Что предлагала венграм эта партия? Впечатление производила, прежде всего, личная честность ее вождя. Второе место занимала защита обездоленных классов, поскольку левые оказались бессильными и заключили союз с самыми реакционными элементами венгерского общества. Отличительной чертой венгерских национал-социалистических движений было не только то, что они предлагали программу социальных реформ вплоть до революции левой ориентации в порядке конкуренции с сильными левыми партиями, но и то, что за отсутствием чего-либо подобного на левом фланге, они превратились фактически в главных защитников такой программы.

Однако речь шла не просто о радикальной программе. Салаши хотел создать военно-мистический Орден, а не классическую политическую партию. Двумя ключевыми элементами идеологии «Скрещенных стрел» были социализм и национализм. Салаши писал на эти темы большие теоретические работы и дал движению оригинальную идеологию. Что касается социализма, то особенно примечателен следующий отрывок: «В то время как крестьянский социализм эгоцентричен и наибольшее удовлетворение ему может дать социализация земли, рабочий социализм охватывает все, интересы всего народа, благо всей нации. Рабочий социализм это национал-социализм… В борьбе хунгаристского движения во имя Родины и Нации рабочий занимает свое истинное место в обществе… главная сила национал-социалистического хунгаристского движения заключается в том, что оно считает равными всех, кто работает ради нации руками или мозгами… Мы отвергаем узкий "классовый" социализм и распространяем его на все слои населения, на всю Нацию». Что же касается национализма, то Салаши не ограничивался типично фашистским требованием создания «Великой Венгрии», а выступал за солидарность национал-социалистических стран, которые должны образовать федерацию. В то время как реакционные элементы вели кампанию за «восстановление территориальной целостности» Венгрии с помощью военных авантюр, Салаши предлагал создать большую Карпато-Дунайскую федерацию как единственный способ положить конец затянувшемуся спору о границах. В стране, где царила ненависть к румынским соседям, которых обвиняли в захвате Трансильвании, антишовинизм «Скрещенных стрел» доходил до такой степени, что газеты Салаши печатали благожелательные статьи о Кодряну и румынской «Железной гвардии», к ярости фанатиков из числа венгерских правых.

Фундаментальное сходство с «Железной гвардией» выражалось в религиозной деятельности партии. Салаши был верующим католиком, и католическая мистика оказывала на него большое влияние. С другой стороны, Салаши выступал за полное отделение церкви от государства, против клерикальной монополии в области образования и против вмешательства церковных иерархов в политику. Убедительная позиция партии по этим вопросам позволяла ей рассчитывать на поддержку католиков.

Партия «Скрещенных стрел» имела пирамидальную организационную структуру. Салаши сохранял за собой верховное, так сказать «духовное» руководство, тогда как Калман Хубаи занимался организационными и политическими вопросами. Было несколько центральных отделов: Совет реконструкции страны, орготдел партии, отдел приема, отдел приема рабочих, отдел пропаганды, отдел социальных проблем и идеологии. Разные социальные группы были представлены Большими советами: Большим рабочим советом и Большим крестьянским советом. Через эти организации партия расширяла сферу своей деятельности. Например, с Советом реконструкции страны, кроме членов партии были связаны 2000 офицеров, инженеров и адвокатов, готовых сотрудничать с партией, если она придет к власти. Поскольку государственным чиновникам и военным было запрещено входить в партию, существовали тайные организации, т.н. «кланы», в которых представители дипломатического корпуса, администрации и армии числились не под своими именами, а под кодовыми номерами. По данным Деака, в этих тайных ответвлениях в 1944 году, когда Салаши пришел к власти, насчитывалось 50 000 членов.

Организованной милиции не было, так как правительство запретило «частные армии». Зато стали бурно развиваться национал-социалистические профсоюзы.

После шумного успеха «стрел» на выборах национал-социалистические силы образовали парламентскую фракцию «Фронт скрещенных стрел», и Хубаи, вождь правого крыла, взял курс на слияние всех венгерских национал-социалистических элементов, чему противились левое крыло и профсоюзы. Салаши не мог их поддержать, так как находился в тюрьме. Хотя партия достигла высшей точки своего влияния, ее раздирали внутренние противоречия, которые грозили вылиться наружу.

Правительство, с другой стороны, снова стало обретать стабильность, преодолев экономический кризис. Его ориентация на германскую внешнюю политику принесла ему большие успехи. После расчленения Чехословакии Венгрия вернула себе большие территории. Благодаря немецкому арбитражу румыны возвратили Венгрии большую часть Трансильвании. Когда позже немцы в результате «блицкрига» в 1940 году разбили западные демократии, почти все балканские страны присоединились к Тройственному пакту. Венгрия тоже, и в итоге югославской кампании аннексировала новые территории. Сторонниками этой прогерманской политики были не «салашисты», которые видели в гегемонистских притязаниях Германии противоречие венгерским интересам, а элементы правого крыла правительственной партии и прогерманские элементы в армии, а также группы «правых фашистов». Союз с державами Оси не означал, однако, что Венгрия стала фашистской страной. Несмотря на сохранение или усиление ряда «фашистских» черт внешнего порядка и более строгие антисемитские меры, Венгрия твердо пресекала развитие фашизма. Когда вскоре после выборов 1939 года был раскрыт заговор с целью свергнуть Хорти и освободить Салаши, 23 его участника были быстро осуждены.

1940 год стал решающим в истории венгерского фашизма. Правительство во главе с либералами Телеки и Каллаи, стремясь любой ценой воспрепятствовать возвышению национал-социализма, создавало даже внешне фашистские, но чисто антинемецкие и антисалашистские организации, такие как «Орден смельчаков» и «Ассоциация туранских стрелков». Правительство непосредственно контролировало, вооружало и финансировало эти организации. Однако все они никогда не были эффективными и держались только благодаря финансовой помощи правительства, которое надеялось, что эти подражательно «фашистские» группы отнимут силы у Салаши.

Осенью 1940 года родилось «Хунгаристское национал-социалистическое движение Скрещенных стрел», имевшее 40 депутатов и четверть миллиона членов. Но левое крыло «стрел» оказалось недовольно «поправением» организации и решило доказать свою верность революционной линии, организовав большую забастовку. Она была вызвана тем, что тысячи активистов «Скрещенных стрел» находились в тюрьмах, а сотни рабочих были уволены. Произошли кровавые столкновения. Удар, нанесенный забастовкой, был столь силен – бастовали и почтовые служащие, и профсоюзы трамвайщиков и железнодорожников, созданные «Скрещенными стрелами», и сельскохозяйственные рабочие, и рабочие частных предприятий, – что Телеки, убоявшись революции, был вынужден уступить.

Салаши вышел из тюрьмы и порвал с «правыми фашистами». Осенью 1941 года «Хунгаристское национал-социалистическое движение Скрещенных стрел» перестало существовать. Народная масса и 19 депутатов остались с Салаши. Однако более половины членов партии ушли из активной политики.

Когда военная удача отвернулась от Германии и ее союзников, немцы оккупировали Венгрию, чтобы предупредить ее возможный выход из Оси. Они заставили Хорти сформировать кабинет, намеренный продолжать борьбу. Стаяи, бывший посол в нацистской Германии, получил мандат на формирование правительства, в которое вошли представители правого крыла правительственной партии. Ни один портфель не достался партии Скрещенных стрел, к чему Салаши отнесся неодобрительно.

Хорти, когда трудности достигли предела, вознамерился перейти на сторону победителей. Советские войска были уже у границ Венгрии. Но измены удалось избежать. 15 октября 1944 г., когда кризис режима стал очевидным, у «левых фашистов» появилась, наконец, возможность прийти к власти. Чтобы задержать приказы о капитуляции, данные Хорти венгерским войскам, немецкие эсэсовцы взяли штурмом резиденцию Регента, а столицу заняли две венгерские дивизии СС, сформированные при правительстве Стаяи, в которых преобладали члены «Скрещенных стрел». Стратегические пункты в Будапеште и провинциях заняла поспешно сформированная милиция «Нилаш» («Скрещенные стрелы»). Правительство вынуждено было публично отменить свои приказы о капитуляции, и армия, многие офицеры которой были сторонниками Салаши, подчинилась. Левые группы попытались помочь реакционной диктатуре Хорти, но эти попытки были быстро подавлены. Салаши, придя к власти, распустил антифашистские партии, а идеологически близким приказал слиться со своей. Он провозгласил себя «вождем нации» и сформировал правительство из членов «Скрещенных стрел» и представителей других национальных сил, включая венгерских военных и венгерских офицеров СС. Чтобы усилить армию для защиты страны от наступающей Красной армии, которая уже вступила на венгерскую землю, он объявил о создании новых венгерских частей СС и мобилизовал активистов партии в партийную милицию. Салаши хотел осуществить до конца социальную программу партии, несмотря на неблагоприятные условия, что автоматически повлекло за собой начало аграрной реформы. Идеалы союза националистов были воплощены в жизнь в виде договора с хорватским фашистским правительством Анте Павелича и правительством в изгнании румынской Железной гвардии, окопавшимся в Вене. Целью этих договоров было навсегда положить конец территориальным спорам в Дунайском регионе. До самого конца Хунгаристского государства продолжал собираться парламент.

Реальные возможности что-то сделать в Венгрии были малы, так как непрерывное наступление Красной армии все больше ограничивало территорию, на которую простиралась власть правительства Салаши, и в итоге ему пришлось уехать в Германию. В Будапеште немецко-венгерский гарнизон, усиленный милицией «нилашистов», оказывал упорное сопротивление, хотя город был окружен. Это была одна из самых жестоких битв Второй мировой войны.

За поражением последовали жесточайшие репрессии. Для салашистов они не были чем-то новым, поскольку их долгие годы притеснял режим Хорти, только на этот раз суровые приговоры быстро приводились в исполнение. Несколько месяцев длились жестокие репрессии и в апреле 1946 года все фашистские вожди, в том числе Салаши, были повешены на берегу Дуная.

Из-за своего революционного характера венгерский фашизм был жертвой постоянных полицейских преследований, организованных правительством, реакционным и в социальном, и в политическом плане. Правительство преследовало движение Салаши гораздо более жестоко, чем это делали в аналогичных обстоятельствах либеральные правительства в других странах Европы.

Среди словаков фашизм приобрел значительное влияние еще в период, когда Чехословакия была единым государством. В отличие от чехов, народа промышленного и «свободомыслящего», словаки были народом крестьянским и религиозным, находившимся под влиянием священников.

Чтобы освободить словаков от чехов, бывших, к тому же, в части своей протестантами, католические священники создали Словацкую народную партию, которая стала рупором националистических требований.

Словацкий национализм не сводился целиком к клерикализму, и вскоре в нем проявилось влияние фашизма. Один из вождей национализма, Тука, установил в 1923 году контакты с немецкими национал-социалистами. Профессор Тука был генеральным секретарем Словацкой народной партии и главным редактором в газете «Словак». Во время своего пребывания в Вене, которое продлилось до 1926 года, он издавал газету «Словацкая переписка», в которой писал: «Италия указала нам путь. Ее пример зовет нас к действию. Мы, словаки, тоже будем твердыми… Словацкие фашисты горят энтузиазмом, их вдохновляет непримиримость, решительность и смелость фашизма». У него нашлись толковые сотрудники, продолжатели его политической линии: Сано Мах, Фердинанд Дурчанский и Кароль Мургаш, которые продолжали представлять фашистскую тенденцию после того, как Тука в 1929 году был посажен в тюрьму чешским правительством по обвинению в «государственной измене». За два года до этого была запрещена и распущена милиция «Родобрана», которая носила черные рубашки и дала клятву верности своему вождю, профессору Туке.

В 1938 году Судеты вошли в состав Рейха, а конституция была пересмотрена в федеративном направлении, с признанием автономии Чехии-Моравии, Словакии и Рутении (украинская область). Вскоре словацкие националисты нанесли по чехословацкому государству еще один удар. Словакия провозгласила свою автономию 6 октября, и Тука был выпущен на свободу. Под напором экстремистов он взял курс на полную независимость. Он надеялся на поддержку немцев; его прежнее восхищение итальянским фашизмом сменилось таким же чувством по отношению к режиму Гитлера. Тука и его заместитель Мах поехали в Рейх за поддержкой, одновременно усиливая национал-социалистическую агитацию в Словакии через недавно созданную «Гвардию Глинки» (Глинка уже умер и его сменил Тисо). Реакцией правительства в Праге было насилие: автономные правительства Словакии и Рутении были распущены, а эти области была введена армия, а Гвардия Глинки взялась за оружие и призвала к сопротивлению. К Рейху были обращены отчаянные мольбы о помощи. Тисо съездил в Берлин и 15 марта 1939 г. провозгласил независимость. Чешские руководители Гаха и Хвалковский тоже поехали в Берлин, но правительство Рейха не было расположено позволить использовать силу против словаков, которым они покровительствовали. Не было другой возможности вернуть стране политическую стабильность, кроме превращения Чехии и Моравии в протекторат Рейха. Чехословацкое государство перестало существовать. Новой страной, Словакией, стал руководить монсиньор Тисо. Но важные посты заняли словацкие фашисты. Тука стал вице-премьером, а Мах – министром пропаганды. «Гвардия Глинки» попала под контроль фашистов, и эта официальная полувоенная организация воспитывала словацкую молодежь в духе идей Туки. «Родобрана» была преобразована в элитный корпус в составе этой Гвардии. С 1940 года позиции фашистов усилились. Тука стал премьер-министром, а Мах – министром внутренних дел и командующим Гвардией. Однако Тисо оставался главой государства. Словакия Тисо до конца оставалась верной Рейху, как и Хорватия, которая тоже получила независимость, тогда как европейские союзники Оси меняли или намеревались поменять фронт. Но социальные реформы, антисемитские меры и участие в войне на стороне Германии было делом Туки, а не Тисо. Если Тисо не был отстранен от власти, то благодаря тому, что он, как и Глинка, пользовался поддержкой церкви и имел высокий престиж в массах, которые, когда его казнили в 1947 году, возмутились, и произошли серьезные беспорядки.

Особенностью хорватского национализма в XX веке было то, что он не имел длительных традиций и практически не носил панславистской направленности. Причиной тому является во-первых то, что хорваты, в отличие от сербов, не испытали на себе турецкой экспансии. Во-вторых, они исповедуют католицизм, а, следовательно, более четко ориентированы на европейскую цивилизацию. Хорваты были весьма лояльными гражданами Австро-Венгрии (в отличие, например, от чехов). Видимо поэтому, вопрос о создании собственного государства они не поднимали вплоть до поражения Центральных держав в Первой мировой войне.

Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, создание которого было провозглашено 1 декабря 1918 года, воспринималось хорватами как навязанная иностранными державами диктатура, созданная исключительно ради блага сербов (союзников по «Антанте»). В этом была своя доля истины. Сербы действительно подавляли родственные им народы, диктуя свои условия и не считаясь с национальными чаяниями бывших подданных австрийской короны. Аббревиатуру королевства – СХС – хорваты расшифровывали следующим образом: «Сербы хотят всего» («Srbe Носе Sve»).

У истоков хорватского национализма стоял преуспевающий юрист доктор Йосип Франк. Еще в годы войны он создал первую хорватскую национальную партию – Партию государственного права хорватов. Из рядов этой организации и вышли многие будущие «усташи», в том числе и лидер Независимого Государства Хорватия поглавник (вождь) Анте Павелич (1889-1959). Последний некоторое время работал у Франка секретарем. Идеи хорватских националистов были в общем схожими с идеями всех других аналогичных югославянских движений. Они тщательно работали над созданием собственного литературного языка, увлекались этнографией, фольклором, проводили исторические изыскания. На оформление хорватского национализма значительно повлиял итальянский опыт. Чрезвычайно большой резонанс получил «марш на Рим» (27-30 октября 1922 года), когда бывшие фронтовики, организованные Бенито Муссолини в чернорубашечные сквадры, по сути, сумели проделать «легальный переворот». Этот «сценарий» произвел такое большое впечатление на сторонников Франка, что они также решили идти по этому пути: сначала создать военизированные отряды, а затем устроить массовое выступление и предъявить ненавистному королю ультиматум. Наиболее радикальной группой стала «Молодая Хорватия» (здесь видную роль также играл А.Павелич), провозгласившая бескомпромиссную борьбу за независимость Хорватии с присоединением к ней Боснии и Далмации.

Не надо и говорить, что подобная активность враждебных католиков была воспринята королевским правительством в штыки. Последовавшая волна репрессий, обысков и арестов заставила многих сторонников хорватского национализма либо уйти в подполье, либо эмигрировать (всего с 1918 по 1941 гг. из страны выехало свыше 130 тысяч хорватов). Часть хорватских политиков продолжили борьбу легальными способами.

Рождение «Усташи» напрямую связано с событиями 1928 года, когда один из сторонников «Великой Сербии» разрядил свой револьвер в депутата и лидера Хорватской крестьянской партии Степана Радича и еще в трех его соратников. Вслед за этим в Загребе и других хорватских городах начались массовые демонстрации протеста, которые были кроваво подавлены властями. Анте Павелич заявил тогда, что король «развязал нам руки», и провозгласил начало вооруженной борьбы против «сербской тирании». Вместе с несколькими десятками своих соратников он отправился в изгнание, где и сформировал военизированную группу «Хорватский домобран», переименованную 7 января 1929 года в «Повстанческую хорватскую революционную организацию», сокращенно названную «Усташа» (Ustas'ha).

Надо отметить, что подавляющее большинство радикально настроенных хорватов нашли прибежище в Италии. Фашистское правительство, уже давно предъявлявшее территориальные претензии Сербскому королевству, решило поддержать Павелича и помогло тому организовать учебные лагеря для будущих повстанцев на севере Италии. Павелич пытался заручиться контактами и с другими политическими силами. В конце 1920-х годов он курсировал между Веной (где наладил сотрудничество с местными фашистами) и Софией (где обрел союзников из Внутренней македонской революционной организации). Несколько лагерей «усташей» было организовано и на территории Венгрии. Власти королевства обвинили Павелича в государственной измене и заочно приговорили к смертной казни.

«Усташа» строилась по иерархическому принципу. Поглавнику (А.Павеличу) подчинялось Верховное Командование, которое, в свою очередь, руководило «Усташеским станом». Рядовой и командный состав «усташей» входил в войска «Усташи» и был распределен по подразделениям, построенным по образцу штурмовых отрядов. Форма «усташей» напоминала обмундирование итальянской фашистской милиции с национальными и партийными эмблемами: красно-белой «шашечницей» и литерой «U». В самом королевстве «усташи» были рассредоточены по многочисленным строго законспирированным ячейкам, опиравшимся в основном на студенчество и католическое духовенство. При вступлении в ряды организации новые соратники возлагали руку на Библию, кинжал и пистолет и клялись в верности усташеской идее до смерти.

Первая попытка вооруженного мятежа была предпринята Павеличем в августе 1932 года. Несколько хорошо экипированных и вооруженных отрядов «усташей» пересекли границу королевства и попытались призвать к национальному восстанию жителей ряда небольших хорватских городков и деревень. Однако крестьяне, занятые сбором урожая, оказались пассивны и не поддержали революционеров. Власти направили в район сосредоточения повстанцев крупные силы армии и полиции, которые оцепили местность и устроили облаву. Несмотря на ряд успешных боевых эпизодов, акция закончилась не в пользу «усташей»: часть из них была пленена под городом Госпич, некоторым удалось отступить на территорию Италии.

Следующим шагом стало начало диверсионных действийсилами подпольных ячеек. Дерзкие покушения на представителей королевской администрации, взрывы железнодорожных путей и линий электропередач совмещались с пропагандистскими кампаниями. Но наиболее известным эпизодом террористической деятельности «Усташи» стало убийство югославского короля Александра Карагеоргиевича в Марселе 9 октября 1934 года (план покушения разработал лично Павелич). Поскольку это событие приобрело широкий резонанс во всем мире, Италия была вынуждена арестовать «поглавника», а лагеря «усташей» распустить. Покровительство фашистов полностью окончилось, когда в марте 1937 года Италия подписала с Королевством Сербов, Хорватов и Словенцев договор о ненападении. Радикальные хорватские националисты были высланы по приказу Муссолини.

В надежде обрести могущественного союзника Павелич попытался договориться с руководством Германии. Поглавник направил видному идеологу геополитики Карлу Хаусхоферу меморандум, чтобы тот передал документ своему ученику и второму человеку в нацистской партии Рудольфу Гессу. Павелич настойчиво подчеркивал «традиционную дружбу» между Хорватией и Германией, отмечал, что «хорваты были первыми, маршировавшими вместе с немцами против несправедливых мирных договоров», утверждал что «хорваты вообще не славянского, а готского происхождения».

Однако в тот момент предпосылки для подобного союза отсутствовали. Гитлера вполне устраивало нейтрально настроенное новое руководство Югославии в лице принца-регента Павла (25 марта 1941 года королевство и вовсе присоединилось к Антикоминтерновскому пакту, став союзником стран Оси). «Усташи» практически потеряли и поддержку собственного народа: 26 августа 1939 года правительство королевства подписало указ о предоставлении Хорватии широкой автономии.

Несколько лет «усташи» прозябали в бездействии, фактически потеряв надежду на коренное изменение ситуации (в партийной пропаганде эти годы были позднее названы «временем великого молчания»). Луч надежды блеснул в 1940 году, когда Муссолини решил вновь воспользоваться услугами «усташей». В свои грандиозные планы по возрождению Римской Империи дуче включил оккупацию Греции и расчленение Югославии. Интересно, что Германия вовсе не стремилась поддержать фашистов в этой авантюре. Но тут приключилось событие, заставившее фюрера пересмотреть свое отношение к «югославской проблеме». 27 марта 1941 года в Белграде произошел государственный переворот во главе с генералом Д.Симовичем, поддержанный Советским Союзом. Чтобы не допустить вовлечение крупнейшей балканской страны в орбиту Москвы, немцы были вынуждены начать оккупацию Югославии. На радость Муссолини и, разумеется, Павелича.

Уже 28 марта дуче известил Гитлера, что поддерживает идею о разделе Югославии и о создании независимой Хорватии. После этого итальянский диктатор пригласил Павелича для «консультаций». Спустя несколько дней проживающие в Италии «усташи» были вооружены, чтобы в случае необходимости их можно было направить в Югославию. По распоряжению Муссолини «усташам» была предоставлена флорентийская радиостанция, которая с вечера 28 марта начала вещание от имени главного штаба «Усташи». 10 апреля Павелич устроил смотр «усташей» в Пистойе.

Одновременно с этим, в Загребе с усташеским подпольем связались представители германского консульства: резидент службы безопасности (СД) Р.Коб, военный атташе Г.Пребст, полицейский атташе Р.Блум, а также особоуполномоченный германского МИДа штандартенфюрер СС д-р Э.Веезенмайер. Они заверили руководителя «Усташи» в Хорватии полковника Славко Кватерника в своей полной поддержке и «выдали карт-бланш» на провозглашение независимости. Согласно полученным инструкциям, Кватерник должен был «пригласить» германский вермахт для «защиты хорватского населения».

6 апреля 1941 года войска 12-й армии генерал-фельдмаршала В.Листа вступили в южные районы Югославии с территории Болгарии. 10 апреля с севера в страну вторглись итальянские и венгерские войска. 17 апреля представители югославского командования в Белграде подписали акт о безоговорочной капитуляции.

В самый разгар боевых действий, 10 апреля, С.Кватерник зачитал по радио текст декларации о провозглашении Независимого Государства Хорватия. На следующий день он направил Гитлеру телеграмму с благодарностью «за защиту» и заверениями, что Хорватия будет на стороне Германии. Действительно, «усташи» оказали наступающим германским частям всестороннюю поддержку, парализовав попытки югославского командования организовать сопротивление на территории Хорватии. Загребская газета «Хрватски лист» писала: «Провидение Господне в согласии с решительными действиями наших союзников способствовали тому, что сегодня, накануне светлого Воскресения Христова, воскресло и наше Независимое Государство Хорватия… Все, что верно и справедливо в христианстве, стоит на стороне немцев». А в передовице газеты «Неделя» отмечалось: «Господь, который вершит судьбы народов и держит в своих руках сердца королей, подарил нам Анте Павелича и призвал Адольфа Гитлера, вождя дружественного и союзного нам народа, дабы использовать свою победоносную армию для разгрома наших угнетателей и помощи нам в создании Независимого Государства Хорватия. Да приумножится слава Господня, вечная благодарность Адольфу Гитлеру и беспредельная верность нашему поглавнику Анте Павеличу!»

15 апреля в страну из Флоренции прибыл Анте Павелич, который был объявлен поглавником нового государства и, одновременно, председателем совета министров и министром иностранных дел. Формально Хорватия становилась королевством, однако монарх – итальянский граф Сполето (гордо поименованный королем Томиславом II) так ни разу и не появился на территории «своего» государства.

В 1941 году здесь проживало более 6 миллионов жителей: 3,2 миллиона хорватов, 1,8 миллиона сербов, 700 тысяч мусульман-боснийцев (названных «кара-хорватами»), 100 тысяч немцев и 300 тысяч чехов, словаков, евреев и цыган. Специфической особенностью нового государства стало то, что католики и мусульмане объявлялись этнически родственными и получали равные права. «Доглавник» («заместитель вождя») Хорватии Миле Будак подчеркивал: «Мы, хорваты, должны быть счастливы, что у нас есть наша вера, и в то же время нам необходимо помнить, что наши братья-мусульмане – те же самые чистокровные хорваты, как уже заявил наш почитаемый вождь Анте Павелич». В отношении же других групп населения исповедовалась такая политика: «Для цыган и евреев у нас найдется три миллиона пуль».

Ожидания Гитлера вполне оправдались. «Усташи» начали ориентироваться уже не на Италию, а на нацистов. Об этом свидетельствует то, что практически все законы Хорватии были почти скопированы с соответствующих актов Германии. Законы о гражданстве, о расовой принадлежности и о защите арийской крови, принятые 30 апреля 1941 года, объявляли всех «неарийцев» вне закона и запрещали межэтнические браки. Закон о защите национальной арийской культуры хорватской нации (4 июня 1941 года) запрещал «неарийцам какое-либо участие в работе общественных, молодежных, спортивных и культурных организаций и учреждений хорватской нации, а также в литературной и журналистской деятельности, в сфере живописи, музыки, архитектуры, театра и кино». 15 июня Хорватия присоединилась к антикоминтерновскому пакту, а 14 декабря – объявила войну Великобритании и США.

Тем не менее, Хорватию нельзя назвать «послушной марионеткой» Германии. В отличие от фашистской Италии, усташеский режим был гораздо более независимым, амбициозным и жестким. Идеология хорватского национализма, в отличие от его «старших братьев» – фашизма и национал-социализма – была довольно туманной. У «усташей» отсутствовал антикапиталистический элемент, а антикоммунистический компонент программы был выражен слабо. Это вполне объяснимо, ведь возникновение, социальный состав и функционирование «Усташи» определялись исключительно борьбой национальностей. Попытки скопировать корпоративную систему у итальянцев в условиях войны оказались довольно неудачными.

Напротив, значительных успехов соратникам Павелича удалось добиться на поприще создания вооруженных сил.

Хорваты воевали не только у себя на родине (главным образом против коммунистических партизан Тито), но и на Восточном Фронте в составе собственных легионов германских и итальянских войск, в частности под Сталинградом. Немцы считали хорватов наиболее стойкими своими союзниками. Известна и попытка создания из хорватских мусульман-боснийцев двух дивизий Войск СС («Кама» и «Хандшар»). Однако этот опыт оказался менее продуктивным.

Конец Независимого Государства Хорватия и, следовательно, усташеского режима был предопределен поражением держав Оси. К началу мая 1945 года остатки армейских и усташеских частей сосредоточились в районе Загреба. 5 мая Павелич отдал приказ начать эвакуацию в зону ответственности англо-американских войск. Более 200 тысяч хорватов (в основном «усташи» и члены их семей) совершили марш через Словению в Австрию. 7 мая поглавник подписал акт о безоговорочной капитуляции перед представителями британского командования. Вскоре подавляющее большинство сдавшихся в плен хорватов было выдано на расправу «титовцам». За несколько дней самым жестоким образом было убито более 100 тысяч хорватов. Самому Павеличу и большинству членов его правительства повезло: за них заступился Папский престол, и они избежали печальной участи многих своих соратников.

Значительное число «усташей» осталось в Хорватии, чтобы продолжать борьбу. Однако к зиме 1945-1946 гг. все партизанские отряды были уничтожены. Подпольная деятельность и террористические акты продолжались вплоть до начала 1960-х годов. Так же как и в предвоенные годы, «Усташа» смогла выжить в изгнании. Вплоть до восстановления независимости Хорватии, в эмиграции продолжал действовать усташеский стан и партийные ячейки. Организация продолжает легально существовать на своей родине и сегодня.