"В военном воздухе суровом" - читать интересную книгу автора (Емельяненко Василий Борисович)

"Охота"

Двадцать шестого января сорок третьего года над Ставрополем ветер гнал низкие облака. За ночь грязь припорошило мокрым снегом. Аэродром, который вчера был черным, к утру будто накрыли белой скатертью.

Из-за плохой погоды полетов не предвиделось. Телефонный аппарат молчал. Летчики с легкой руки майора Галущенко нашли себе развлечение: лепили тугие снежки и швыряли их, стараясь попасть в ствол сосны.

Вдруг к командиру полка вызвали двоих: лейтенанта Сергея Смирнова и младшего лейтенанта Слепова — его тезку и постоянного напарника в полетах. Смирнов — в длиннополом кожаном реглане, в меховых унтах с галошами; Сережа Слепов — повыше своего ведущего, посветлее волосами, у переносицы веснушки. Несмотря на оттепель, одет был по-полярному: в меховой комбинезон, на голове шапка-ушанка.

Провожая их взглядами, мы недоумевали: "Неужели боевая задача в такую погоду? И почему тогда именно им? Ведь в полку есть более опытные летчики?"

Смирнов и Слепов долго не возвращались. Мы направились на КП посмотреть, что там происходит. Оказалось, сидят за одним столом с командиром полка. Он называет какие-то пункты, а Смирнов со Слеповым отмечают их у себя на картах.

Орудуя масштабными линейками и транспортирами, они проложили маршрут от Ставрополя до Тихорецка, затем влево на 90 градусов в сторону Краснодара и обратно на свой аэродром. Летчикам предстояло выполнить полуторачасовой полет по треугольному маршруту. Задача — разведка железнодорожных эшелонов на перегонах и станциях.

— Боеприпасы израсходовать по одному из обнаруженных составов, — сказал им командир. Конкретную цель он назвать не мог, ведь неизвестно, где там сейчас катят по рельсам железнодорожные составы, на каких станциях они стоят.

Трудный полет предстоял Смирнову и Слепову. И не только из-за непогоды. Было известно, что "мессершмитты" базировались близко от железной дороги, вдоль которой должны лететь два штурмовика — в Белой Глине и в самом Тихорецке — поворотном пункте на Краснодар. К тому же о наших самолетах, летящих вдоль железной дороги, могут сообщить по селектору с любого полустанка, откуда их заметят, а все станции прикрываются сильным зенитным огнем. Своих истребителей для сопровождения штурмовиков из-за плохой погоды не назначали.

Подготовка к полету подходила к концу, когда пропищал зуммер телефона звонили из штаба дивизии. Командир схватил трубку и кому-то односложно отвечал: "Да… Да… Понятно".

— Для прикрытия выделяют два ЛАГГ-3, — положив трубку, сказал летчикам вмиг повеселевший командир полка. Смирнов и Слепов тоже просияли, да и у всех будто гора свалилась с плеч. Это был сюрприз. Не часто случается, чтобы двум штурмовикам выделяли прикрытие, да еще в такую погоду: ведь для воздушного боя нужна высота, а ее сегодня нет. Значит, этому полету командование дивизии, а может быть, даже и воздушной армии, придает большое значение.

Смирнов и Слепов заспешили к самолетам, мы тоже выбрались из прокуренного блиндажа на свежий воздух.

— Как по-твоему, — сказал кто-то, — по такой грязище "ястребки" взлетят?

Высказанное сомнение не было беспричинным. Штурмовик ИЛ-2 зарекомендовал себя как самый "проходимый" самолет. В любую грязь да еще с бомбовой нагрузкой штурмовик взлетал: и за это его качество мы низко кланялись его создателям. Истребителям же при раскисшем грунте взлететь было очень трудно: колеса увязали, а при даче полного газа легкий хвост поднимался, самолет низко "кланялся" и лопастями винта рубил землю.

Вот и теперь наша пара штурмовиков пошла на взлет, а истребителей техники все еще раскачивали за крылья и придерживали за стабилизатор, чтобы хвост не отделился от земли. Наконец и "ястребки" покатились с высоко задранными носами и, ко всеобщей радости, оторвались от вязкого грунта. Но сразу же после взлета у одного из ЛАГГов за хвостом потянулась полоса дыма — что-то случилось с мотором. Он пошел на посадку. "Ничего не получится с прикрытием, сейчас и второй пойдет следом за ним" — подумал каждый из нас. Ведь у истребителей особая тактика — "меча и щита": ведущий атакует самолет противника, а задний защищает его с хвоста. У них один в поле не воин.

Но сверх ожидания один "ястребок" увязался за штурмовиками и вскоре скрылся за макушками сосен. Смелый парень!

Смирнов со Слеповым летели низко, курсом на северо-запад, обходя станцию Кавказскую справа. Здесь проходила линия фронта. Потом Смирнов повернул левее, приблизился к железной дороге и до предела снизил высоту — так противнику труднее обнаружить штурмовиков, укрывающихся за лесозащитной полосой.

На перегоне между станциями Рогачевская и Мирская Смирнов заметил стелющийся над землею дым: паровоз тяжело одолевал подъем, тащил товарный состав в сторону Тихорецка.

"Атаковать!" — мелькнула мысль, но рассудок подсказал, что еще рано. Оно бы, конечно, хорошо сразу освободиться от бомбового груза и лететь дальше налегке, но полет ведь только начался, не стоит раньше времени обнаруживать себя бомбежкой этого эшелона. Да и цель не очень заманчивая. Вот если бы нефтеналивной состав попался!..

Смирнов пометил этот эшелон на карте крестиком и записал время наблюдения. Вскоре нанес на карту еще один эшелон, двигавшийся тоже от фронта в тыл. Потом на берегу реки Челбас увидел скопившиеся в лесочке грузовики. "Фрицы без горючего загорают", — решил он и на всякий случай запомнил и это место.

Через несколько минут впереди показались крыши домов. Смирнов сориентировался: это, должно быть, Малороссийская, там и железнодорожная станция. Да, вот она. Чуть довернул к ней, заметил несколько эшелонов, а один из них сплошь составлен из цистерн. Вот это цель!! Если поджечь, начнутся взрывы, соседние составы тоже разбросает…

— Будем бить! — предупредил он Слепова.

У Смирнова мгновенно созрел план удара: пролететь еще немного на малой высоте в сторону Тихорецка — пусть немцы думают, что у штурмовиков другие дела, — потом развернуться обратно и внезапно проштурмовать.

Минуты две летели вдоль дороги, начали разворот. Видимость была плохая, и ведущий старался точнее подобрать курс, чтобы на станцию выйти не параллельно путям, а под небольшим углом: если серию бомб положить по эшелонам чуть наискосок, то их больше попадет в цель.

Вышли на боевой курс. Истребитель оживился: увеличил скорость, начал носиться сзади "змейкой", будто подгоняя своих подопечных. В расчетное время штурмовики взмыли, насколько позволяла облачность, и Смирнов увидел станцию: рядом с длинной цепочкой цистерн — еще три товарных состава, а на крайний с погрузочной площадки вползают танки…

Перед штурмовиками появились разрывы зениток, замельтешили трассы. Пологое снижение — выпустили залпом "эрэсы", ударили из пушек и пулеметов. Вспыхнула цистерна, полетели щепы с крыши товарного вагона, оттуда вырвался клуб дыма. Высота потеряна. Штурмовики пронеслись над самыми крышами составов и сбросили стокилограммовые бомбы.

На большой скорости вышли из зоны обстрела и снова взяли курс на Тихорецк. Смирнов оглянулся на Малороссийскую — там что-то густо дымило. "Так и должно быть, — подумал он, — ведь почти весь боезапас туда выложили. Выйдет время, еще бомбы начнут рваться".

При подлете к Тихорецку по штурмовикам вдруг ударили среднекалиберными: разрывы легли кучно, будто черный букет, и так близко, что самолет Смирнова тряхнуло, а истребитель мотнулся в сторону — самолет-то без брони… Ведущий снизился к самой земле, на Тихорецк решил не идти. Штурмовиков здесь, очевидно, ждали. Чего доброго, еще взлетят "мессеры", одному истребителю от них не отбиться. Тогда останется только прятаться в облака, еще потеряешь друг друга и задания до конца не выполнишь…

Полетели вдоль железнодорожной ветки на Краснодар. Обнаружили еще два эшелона и от Новодонецкой повернули на Ставрополь — домой!

Спокойно летели над безлюдной кубанской степью. Ни зениток тебе, ни войск противника. И задание теперь выполнено полностью. Немало ценных разведывательных данных успел нанести Смирнов на карту — будет работа для других!

Но вскоре хорошее настроение Смирнова стало портиться: сплошная пелена низких облаков начала угрожающе темнеть, с каждой минутой полета видимость ухудшалась. С чего бы это? Ведь облака не грозовые, да и час-то ранний…

Опасаясь потерять ориентировку, ведущий повернул влево — ближе к железной дороге, чтобы по ней наверняка выйти на Ставрополь. А облака все темнели. Вскоре на горизонте стал различим черный, как тушь, столб дыма. Он, словно гигантский смерч, подпирал пелену облаков и растекался под ними, будто нефть на воде. И там, откуда вздымался этот столб дыма, были видны отблески вспышек, как в сильную грозу.

Пожары на войне не диковина, но такого видеть еще не приходилось. "Что же это горит?" — подумал Смирнов. Взглянул на часы, на карту, и сердце у него екнуло: выходит, что пожар в Малороссийской! Подвернул поближе, чтобы получше рассмотреть и поточнее определиться. Так и есть! Горела станция Малороссийская, да как еще горела! Из-за густого дыма ничего нельзя было рассмотреть. Смирнов включил передатчик, крикнул: "Наша работа!" Самолет Слепова, шедший справа, ответил на это кренами, а истребитель выскочил вперед и крутнул "бочку". Лихой парень, ничего не скажешь!..

В то время, когда Смирнов наблюдал пожар в Малороссийской, в Ставрополь прилетел полковник Гетьман. Прошел почти год, как его перевели с 7-го гвардейского в дивизию, но к своему полку его тянуло. При удобном случае он старался заглянуть к нам, чтобы по душам побеседовать с летчиками и техниками. Беседы эти были на самые отвлеченные темы, во время которых отдыхаешь от войны. Комдив сам был некурящим — в жизни во рту папиросы не держал, — а тут вдруг завел разговор… о курении. И не для того, чтобы отговорить нас от этой пагубной привычки.

— Смотрю я на вас, — сказал он, — и думаю: почти все вы курильщики, но курить-то никто не умеет!

Мы сразу даже не нашлись, что на это возразить. Первым высказался Миша Талыков:

— Как же это, товарищ полковник, не умеем? — спросил он, а в его взгляде было и недоумение и обида. — Ведь все подряд курим, что дают: папиросы — так папиросы, а если махорку — так и махорку…

Галущенко поддержал Талыкова:

— А Дремлюк, так тот даже порох с дробью может, — дал он "прицельную очередь" по нашему главному оружейнику, самому заядлому курильщику в полку. Все засмеялись. Ведь знали, что Дремлюку было мало не только нормы, но и того, что ему всегда отдавали два некурящих — подполковник Кожуховский и Михаил Ворожбиев. А когда случались перебои с выдачей табачного довольствия, то инженер ходил по аэродрому со стальными глазами и смолил листья подсолнуха или картофельной ботвы.

Когда смех поутих, командир дивизии начал развивать свою мысль:

— Я разве о том, что курить? Вы курить не умеете. Посмотрите на ваши желтые пальцы. Неужели вам не стыдно перед девушками-оружейницами?

— Товарищ полковник, — недоумевает кто-то, — а как же без этого обойдешься? Курильщик без пожелтевших пальцев что телега без колес.

— Надо мундштучками обзавестись.

— Где же их взять?

— У многих вижу финские ножи с наборными рукоятками из плексигласа. Ведь делали их в ваших мастерских?

— Так это же ножи…

— Из того же плексигласа вам могут сделать мундштуки. Я думаю, что командир полка может дать указание начальнику мастерских? — Гетьман покосился на командира.

— Будет выполнено… — ответил тот.

— А табак прямо из карманов щепотью достаете с крошками и мусором, продолжал командир дивизии. — Портсигарчики тоже можно сделать, жестяные коробочки приспособить или кисетами обзавестись… А как вы кромсаете газеты на козьи ножки? Почему заранее не порезать аккуратненько, чтобы стопочкой в портсигар или в кисет сложить?

В блиндаже все еще шел разговор о курении, тем временем Смирнов со Слеповым и сопровождавшим их истребителем приземлились.

Летчики почти бежали в своих огромных унтах, теряя в грязи калоши. Смирнов, поспешая впереди, думал: "Доложу командиру полка все по порядку, от начала до конца полета, а о Малороссийской — в заключение, на закусочку". Но когда в блиндаже он неожиданно увидел самого командира дивизии, то мысли начали путаться, многое из приготовленного для доклада улетучилось. Решил на ходу перестроиться, сразу взять быка за рога:

— Товарищ полковник, задание выполнено… На станции Малороссийской уничтожили четыре эшелона! Там пожар…

Смотрит Смирнов на Гетьмана и замечает, что тот сказанному ничуть не удивился, спокойно спросил:

— А почему вы полагаете, что уничтожили четыре эшелона?

Такого вопроса Смирнов не ожидал и, недолго думая, выпалил:

— Так вся же станция горит, куда им, этим эшелонам, деваться? — И осекся, зарделся, как девушка. Ведь начальству вопросов задавать не положено, нужно только отвечать. "Всегда так получается, — подумал Смирнов, — когда приходится разговаривать с большим начальством. Он тебя спрашивает о самом что ни на есть простом, а тебе кажется — мину подкладывает, вот и ляпнешь что-нибудь невпопад…"

Командир дивизии оставил Смирнова в покое и обратился к истребителю, стоявшему позади:

— А вы что скажете?

Летчик сделал шаг вперед. Он был в шлеме с завернутыми под резинку очков меховыми наушниками. По его рябоватым щекам катились струйки пота. Смирнов покосился на него и подумал: "Это, должно быть, от быстрой ходьбы да духоты, а не от робости". Истребитель было замешкался, но потом бойко доложил:

— Над Малороссийской, товарищ полковник, черно и дым коромыслом!

Гетьман улыбнулся:

— Все ясно…

"Эх, что же он об этих четырех эшелонах не сказал, — подумал Смирнов. Может, так крутился, что и посчитать не успел? Лихо, парень, слетал, а толково доложить тоже не можешь. Иные так распишут — как картину…"

Отпуская летчиков, комдив сказал:

— Станцию Малороссийскую проверим, пошлем разведку. Смирнов вышел из блиндажа. Настроение у него испортилось. "Если до проверки дошло — значит, сомневается", — подумал он. Ушел подальше от КП, присел на пенек. Слепов тоже приплелся за своим ведущим, попыхивая самокруткой без мундштука.

Тем временем расчехляли штурмовики: к полетам готовились другие пары для ударов по обнаруженным Смирновым эшелонам. Раньше штурмовиков взлетели два истребителя, взяли курс на Малороссийскую. Смирнов догадался: разведчики-контролеры.

"Не ошиблись бы, вдруг примут за Малороссийскую другую, соседнюю станцию?"

Истребители вернулись как-то очень уж быстро. А может, Смирнову так показалось. Летчики доложили: на станции Малороссийской творится что-то невероятное — дым, огонь, взрывы. Близко подойти и что-нибудь рассмотреть не удалось.

Смирнов заметно повеселел: теперь уж проверять нечего, все ясно. К вечеру, однако, дошли слухи, что с другого аэродрома снова послали разведчика, на этот раз многоместный самолет с фотоаппаратами.

Смирнов опять ушел на свой пенек, ругая себя в душе. "Заварил кашу, вот теперь и проверяют без конца. Доложить бы мне только о пожаре, так нет же, дернуло за язык брякнуть о четырех эшелонах. А что, если какой из них успели с горящей станции вытащить?"

Стемнело. Смирнов все сидел в одиночестве. Вдруг кто-то подошел сзади, легонько тронул за плечо.

— Идем-ка в столовую… — Он узнал голос подполковника Кожуховского. Сегодня на ужин свининка жареная… Жирная, жирная… — и потянул за рукав.

Смирнову совсем не хотелось жирной свинины, но он пошел с Эн-Ша.

— Сердце чует, что не дадут мне сегодня поспать… Оформлять наградные потребуют… — говорил Кожуховский. — А ты имей… имей в виду, что слово это воробей… Вылетело — и нет его. А фотоснимок — документ. Поэтому и летали фотографировать.

После этих слов у Смирнова на душе полегчало, но за ужином он свои сто граммов все же "отказал" Сереже Слепову. Тот крепко потер ладони, расплылся в широкой улыбке:

— Ну что ж, еще один денек стерли… Воспримем с благодарностью! — Хорошо было Слепову, он даже попросил у официантки добавки.

После ужина Смирнов сразу пошел спать. Только уснул — кто-то начал тормошить. Открыл глаза — над ним склонился посыльный штаба:

— Вам со Слеповым срочно в штаб!

"Что за чертовщина? Зачем понадобились? — соображал Смирнов. — Может, наградной составляют, сведения какие нужны…" — вспомнил он разговор с Кожуховским.

В штабе Кожуховского не оказалось: после жирной свинины, наверное, почивал. Но был его заместитель, майор Гудименко, работавший как заведенная машина — без сна и отдыха. При появлении летчиков он поднялся со скамьи, без особой надобности одернул гимнастерку, пальцами провел под ремнем.

— Из штаба воздушной армии получена шифровка, — сказал Гудименко. — Срочно требуют подробное описание боевого полета со схемой удара по станции Малороссийской. Вот вам бумага: рисуйте, пишите.

Услышав это, Смирнов подумал: "Вот уже куда докатилось: до самой воздушной армии! И там решили проверять…"

Он положил перед собой лист бумаги, шепнул Слепову:

— Ну, пошла писать губерния…

Слепов после сытного ужина шутки не понял, ответил:

— Нет уж, пиши сам, ты ведущий. А я по таким делам не мастак. Буду только добавлять что помню.

Почти до утра писали они отчет о боевом вылете и чертили схему. Гудименко тем временем отстукивал на машинке двумя пальцами препроводительную. Потом прочитал отчет, заставил обоих расписаться и сказал:

— Теперь — отдыхать. В боевой расчет на двадцать седьмое командир приказал вас не включать. Смирнову снился черный дым…

…Шли дни. Разговоры о Малороссийской понемногу улеглись. Другие события отодвинули на второй план полет этой пары, закончившийся редким по эффективности результатом. Мы продолжали бить эшелоны, штурмовали засевшие в кубанском черноземе немецкие автоколонны, на дорогах оставались вереницы обгоревших автомашин.

Чтобы не отстать от наступающих войск, со Ставрополя мы перебазировались в Гетьмановскую, потом в Усть-Лабинскую — почти под Краснодар. Летать с этого сильно раскисшего летного поля пришлось очень много, а погода нас по-прежнему не баловала.

Как-то под вечер, когда летчики собрались на командном пункте и ожидали отправки на ужин ("еще один денек стерли"), скрипнула дверь, и мы увидели затянутого в кожаный реглан плотного человека с маузером на боку. С нар посыпались как горох. Вскочили и командир полка с начальником штаба. Никто не ждал, что так внезапно нагрянет командующий 4-й воздушной армией генерал-лейтенант Науменко.

— Кто летал на Малороссийскую? — спросил он строго. Смирнов выступил вперед.

— Лейтенант Смирнов… с ведомым Слеповым. — А сам подумал: "Опять волынка с этой Малороссийской…"

— Кто Слепов? — командующий обвел взглядом летчиков, но никто не тронулся с места. Ответил командир полка:

— Не вернулся с боевого задания.

— Когда?

— Вчера.

Командующий присел на скамейку, разрешил сесть остальным.

— Станция Малороссийская занята нашими войсками, — сказал он. — Я высылал туда комиссию для определения эффективности удара. Сегодня сам летал смотреть. На станции сгорело четыре эшелона: один с горючим, два с боеприпасами, четвертый с танками. Путевое хозяйство настолько разрушено, что за четверо суток, вплоть до подхода туда наших войск, ни один эшелон не мог проследовать в сторону Тихорецка. Войскам достались богатые трофеи. Много эшелонов так и застряло на перегонах…

Смирнов сидел и смотрел в одну точку. Мысленно представлял атаку станции, самолет Сережи Слепова, качнувший с крыла на крыло… Вспомнились слова Сережи за ужином: "Воспримем с благодарностью". Смирнов не замечал теплых взглядов боевых друзей, сидевших рядом. Не увидел он, как Кожуховский, что-то быстро строчивший вслед за командующим, ободряюще кивнул в его сторону: "Знай, мол, наших!"

Генерал Науменко продолжал:

— Так вот, оказывается, что могут сделать два штурмовика при удачном выборе цели и снайперском ударе. Ведь им попадался не один эшелон, но летчики не стали размениваться на мелочи. Ведущий Смирнов терпеливо искал наилучшую цель и нашел ее…

Заключил командующий такими словами:

— Действия Смирнова и Слепова ставлю всем в пример. Лейтенант Смирнов представлен к правительственной награде. — Науменко пожал руку Смирнову, распрощался с остальными и улетел на своем У-2.

К какой награде представлялся Смирнов — никто из нас не знал.

А через два дня не вернулся и Смирнов. При штурмовке колонны противника у станицы Троицкой в мотор его самолета угодил снаряд. Штурмовик, рубя винтом и сбивая крыльями макушки деревьев, рухнул в лес по ту сторону линии фронта.

Под шелест гвардейского знамени, пламеневшего на весеннем кубанском ветру, перед выстроившимся полком читали приказ народного комиссара обороны И.В. Сталина. В нем ставились в пример всему летному составу Военно-Воздушных Сил действия двух летчиков нашего полка — Смирнова и Слепова. Всем авиационным частям предлагалось широко использовать в борьбе с железнодорожными и автомобильными перевозками в тылу противника примененный ими способ боевых действии. В приказе он был узаконен и назван "охотой". Смысл "охоты" — сам ищи и бей!

Приказ радостный, но суровыми оставались лица летчиков и техников: с нами в строю не было тех, кто прославил часть. В журнале боевых действий было записано: "Лейтенант Смирнов Сергей Иванович, рожд. 1913 г., член ВКП(б) с 1942 г., заместитель командира эскадрильи, 13.2.43 г. сбит зенитной артиллерией в районе Троицкая Краснодарского края на 46-м боевом вылете".

На стенде боевой славы полка появилась фотография Смирнова в черной рамке. Она висела рядом с фотографиями Мосьпанова, Руденко, Артемова, Шамшурина…

Смирнов сбит зенитной артиллерией… Он пришел в сознание, увидел: на полянке в одном месте валяется мотор, в другом — кабина, в третьем — хвостовая часть фюзеляжа. Поплелся подальше от этого места с распухшей ногой, опираясь на палку. Днем лежал в густых зарослях, наблюдал за свободно расхаживавшими по тропам фашистами. Пробирался три ночи… Полз через линию фронта, замирая при каждом хлопке осветительных ракет. Опасность — позади. Переходил вброд в унтах горный ручей, скрылся в кустах — удар по затылку, и что-то тяжелое навалилось на него сверху. Потом под конвоем — в Крым, Запорожье, Лодзь, Мосбург, Нердлинген — это уже недалеко от Мюнхена. Лагеря военнопленных. Строжайшая охрана, тяжелые работы, голод, болезни, смерти.

До плена Смирнов часто слышал слова "свобода" и "Родина". Слово "Родина" он почему-то связывал с пригорком, на котором стоит церквушка без креста, столпившиеся вокруг нее домики. Там, в костромских лесах, прошло его детство. А "свобода"? Это просто красивое слово, об истинном смысле которого даже задумываться не приходилось: ведь неволи он никогда не знал.

Теперь, в плену. Родиной казалось все, что пришлось изъездить и облетать, все люди, которых знал и просто видел, седьмой гвардейский… Свобода стала великим словом. "Бежать!" — решил Смирнов.

Не один Смирнов хотел бежать. Совершали побеги и другие. Многих ловили, расстреливали перед строем военнопленных.

Смирнов уже знал, что одному побега не совершить: один отдыхает, другой на страже. Долго присматривались друг к другу двое и вдруг открылись: пехотинец-политрук Петр Мамаев и летчик Сергей Смирнов. Бежали с работы в туманное весеннее утро. Целый месяц ночами держали путь на юг, а потом месяц на восток.

Чехословакия. Поиски партизан. Наконец встретились с человеком, который сказал:

— Здравствуйте, товарищи!

Партизанский отряд в лесу. Первый наземный бой для Смирнова. Он лежал в засаде у дороги. В руках автомат с самодельной ложей. Подарил его Смирнову командир русского партизанского отряда Репта. Было тихо, Смирнов слышал тиканье карманных часов "Омега". Тоже подарок Репты. Вспомнил первую встречу с командиром отряда.

— Так штурмовик, значит?

— Был штурмовиком.

— Ничего, еще будешь. Пока назначаю тебя комендантом аэродрома.

— Какого аэродрома?

— Нашего, что в лесу. Будешь со своей командой грузы с воздуха принимать. А с винтовкой коменданту таскаться негоже. Возьми этот автомат: не смотри, что ложа самодельная, главное — бой! — И всадил в земляной пол длинную очередь. Смирнов от неожиданности подпрыгнул, а Репта не моргнул глазом:

— Нравится?

— Нравится…

— Этого автомата не меняй, в хороших руках был, живучий, только ложу миной разнесло. Ему сносу не будет до самой победы… А часы у тебя есть?

— Нет…

— Без часов коменданту никак нельзя. Самолеты придется встречать по времени. Возьми "Омегу", хорошо идут. Привяжи бечевкой, чтобы не потерялись…

И стал Смирнов комендантом. Аэродром — поляна в лесу, куда сбрасывают на парашютах грузы. А теперь он лежит у дороги в засаде.

Из-за пригорка показались машины с карателями. Смирнов вместе с другими бросал гранаты, строчил по фашистам. Вел в лагерь пленных, нес добытое в этом бою оружие.

Потом Смирнов ходил на подрыв железнодорожного моста через реку Ваг. За эту операцию Репта угощал сливовицей, а вскоре учинил коменданту разнос.

Боеприпасы были на исходе, медикаменты кончились, сели аккумуляторные батареи у рации… Гитлеровцы стягивали крупные силы, окружали со всех сторон. Из-за непогоды самолетов не было несколько дней. Репта зачастил на аэродром.

— Как, комендант, думаешь: долго еще такая мура будет?

— Без карты-кольцовки предсказать трудно. Сюда бы Петра Семеновича Глущенко, — лучше любого метеоролога угадывает.

— А где этот Петро Семенович? Пошли за ним.

— Так это у нас в штурмовом полку техник такой есть…

— Далёконько, далёконько он отсюда… Ну а как же он там у вас погоду угадывает?

— Когда ложится спать, то натягивает на себя все: шинель, куртку, самолетный чехол — тепло создает. Если больные ноги и в тепле крутит, будет погода нелетная, а если, согревшись, успокоятся — значит ненастью конец. По ночам ему покоя не давали — со всех эскадрилий в его землянку звонки: "Что там Петро Семенович предсказывает на завтра?"

— Хорош гусь ваш Петро Семенович, если только в тепле может погоду угадывать…

Лишь на четвертые сутки в облаках начали появляться разрывы. Вечером на аэродроме появился Рента.

— Ну как, комендант, сегодня самолеты будут?

— Могут прилететь.

— Костры подготовили?

— Подготовили и бензином запаслись, чтобы лучше горели.

— Ну смотри не прозевай, а я в вашей землянке чуток вздремну.

Смирнов с заряженной ракетницей стоял в темени и напряженно прислушивался: не гудит ли? Нет, кроме свиста ветра в голых ветвях, ничего не слышно.

Был второй час ночи, истек назначенный срок прибытия самолета. Вдруг послышался знакомый гул.

— Зажигай! — скомандовал Смирнов и сам нажал спусковой крючок ракетницы. Красным шарик с шипением понесся ввысь. Из землянки выскочил Репта. Ему показалось, что костры плохо горят.

— Лей бензин! — кричит он.

По условному коду нужно было выпустить серию красных ракет, а не одну. Смирнов не может зарядить пистолет — ракета не входит. Пробует вторую, третью — то же самое. Догадался: картонные патроны от сырости разбухли. Гул мотора начал стихать.

— Расстреляю! — кричит Репта.

Смирнов выхватил нож, полоснул по патрону, зубами отодрал верхний слой картона — выстрел! Теперь уже Смирнов кричал на Репту:

— Обдирай ракеты, да зубами же!..

В небе гул, хлопки раскрывшихся парашютов…

…Отряд прорвался. Поход к Банской Быстрице — центру партизанского движения. Влились в бригаду подполковника Егорова.

Через 25 лет после войны у меня дома сидел живой, невредимый и внешне мало изменившийся Сергей Иванович Смирнов. Он в штатском. Главный инженер завода в Уфе. Заслуженный изобретатель РСФСР. За плечами — два института. Представляя его своей семье, я сказал:

— Это и есть тот самый знаменитый Смирнов, который вошел в историю.

— А может, лучше сказать "влип в историю"? — отшутился Сергей Иванович и зарделся, как когда-то в Ставрополе при докладе о четырех эшелонах.

— Да я имею в виду не твои приключения, а известный приказ Сталина о тебе со Слеповым.

Смирнов озадаченно уставился на меня: об этом он услышал впервые. Я вручил ему на память копию документа, с которого за давностью уже снят гриф "Секретно".

Тогда, при первой встрече, непривычно было смотреть на Смирнова, одетого в светло-серый, спортивного покроя костюм. Все казалось, будто он только что снял гимнастерку, ту самую, хлопчатобумажную, с привинченными к ней орденами. Снял на выходной, чтобы завтра снова надеть.

Совсем недавно Сергей Иванович ездил в Чехословакию на конференцию с докладом. В том городе — река Ваг. Долго стоял на берегу, вспомнил рухнувший мост и сливовицу, которой угощал Репта.

— У меня есть одно изобретение, — говорил мне Сергей Иванович, мягко окая. — По техническим показателям этот пресс высокого давления превосходит лучшие зарубежные образцы.

— Поздравляю!

— Рановато. Занимаюсь поисками завода для размещения заказа.

— Так это же легче, чем найти нефтеналивной эшелон на перегоне…

— Представь себе — труднее. Министерство приходится штурмовать, улыбнулся Смирнов. — Но гвардейцы на полпути не останавливаются!

Знаменитый "охотник" и теперь в постоянном поиске. …А боевой награды за тот боевой вылет Смирнов так и не получил…