"Неофит" - читать интересную книгу автора (Смит Гай Ньюман)

Глава 16

Джоби дождался рассвета. Не стоило бросать вызов этим силам в темноте — он мог бы оказаться в невыгодном для себя положении. На этот раз он должен победить, он не мог даже думать о поражении.

Он вышел и принес топор. Он ощутил его тяжесть, его мощь, как будто топор был продолжением его собственной ярости против врагов. Одним ударом Джоби разбил старый сосновый стол, разрубил его, превратив в груду кусков дерева, и это вселило в него чувство непобедимости.

Наступила очередь качалки: она запрыгала, перевернулась, он снова ударил по ней топором, разрубил спинку. Он словно бы рубил хворост на растопку, каждый удар имел цель; топор задел за висячую лампу, разбил стекло. Его звон прозвучал для него симфонией.

Он почувствовал, как по щеке потекла тоненькая струйка крови — туда угодил отлетевший осколок — но не обратил на это внимания. Это, несомненно, был лучший миг в его жизни. Он чувствовал, как они струсили, сгрудившись в темноте в немом ужасе. Это вам за все то, что вы со мной сделали. Теперь настал мой черед.

Он окинул взглядом комнату, остановился на старой табуретке, на которой столько часов просидел в раннем детстве.

Вся расшатанная, когда-то покрашенная в черный цвет, но теперь краска потрескалась и отлетела, открыв местами дерево. Черно-коричневая, пестрая. Ему вдруг показалось, что табуретка изменила форму, превратилась в омерзительное существо, покрытое грязной шерстью, выгнувшее спину дугой, злобно уставившееся на него. Джоби тихо рассмеялся, поднял топор, он не торопился, потому что хотел посмаковать воспоминания. Существо струсило — казалось, оно поняло.

Он с силой опустил топор, разрубил старую табуретку на две равные части, громко вскрикнул от боли, когда сталь топора врезалась в каменный пол, задрожала, и сила удара отдалась ему в плечо.

Разрубленное дерево отлетело, отскочило, только одна ножка жалобно держалась за сидение. Он снова поднял топор, примерился, нацелился на эту тощую шею, аккуратно обезглавил существо и вскрикнул, когда вибрация металла отдалась в его руке. Так ему, подонку, и надо; он почувствовал вкус крови во рту, ему стало приятно.

На комоде стояли сломанные часы. Ему показалось, что их циферблат с разбитым стеклом хитро улыбается. Твоя мама будет очень сердита на тебя, Джоби. Ты разрушаешь ее дом, а ведь она все еще живет здесь. Часы раскололись, высыпав все свои сложные внутренности, изрыгнув их на пол. Потом он занялся комодом; эта мебель была из твердого дуба, и здесь Джоби противостояло вековое мастерство. Открылся ящик, и Джоби пришлось дважды ударить по нему, пока тот не разлетелся; прочное дерево сопротивлялось, причиняло ему боль, но он не остановился.

Он почувствовал, как комод начал трещать, опять ударил, появилась вертикальная трещина. Пот лил по лицу Джоби, жег глаза, мешал ему смотреть. Вот отлетела резная ножка, и комод накренился, грозя перевернуться. Джоби подошел сбоку, ударил снизу, увидел, как комод зашатался, начал падать. Раздался оглушительный грохот, и комод упал, выбросив ящики, разбивая посуду.

Теперь, когда комод лежал на полу, его было куда легче крушить. Легко поддалась тонкая фанера сзади, разбилась и распалась. Его тело напоминало превосходно отлаженный механизм, сохраняющий ровный ритм. Он готовился, методично прицеливался, врубался в дубовое дерево, разрушал его.

Лестница: ему не надо будет подниматься наверх. Стоя на третьей ступеньке, он решил, что сможет дотянуться до верха топором. Обрушилась верхняя ступенька, и Джоби пришлось выдернуть лезвие топора, перейти к следующей; одновременно он сбивал перила, как будто сжигал за собой мосты. От этой мысли он громко рассмеялся; только истинные победители отваживались на подобное.

То, что осталось от лестницы, неуклюже пыталось уцепиться за стену, грозя обвалиться в любую секунду. Может быть, ему следует отрубить последние балки от стены, покончить с этим…

Внезапно он неуверенно зашатался, вытянул руку, стараясь отыскать опору, но не нашел ничего. Комната как будто закачалась, словно кораблик, подхваченный нежданно налетевшим шквалом: сначала в одну сторону, затем в другую. Пол вздымался у него под ногами, от этого его замутило. Он плохо видел, потому что пот заливал ему глаза. Он протер их рукой, услышал, как упал топор, звякнув о пол. Он слабо потянулся за ним, но не смог достать. Голова у него закружилась, перед глазами в темноте мелькали красные полосы. Его вырвало. Вокруг была темнота, из углов поднимались тени, он вновь ощутил затхлый запах, который скрывался за… Нет!

Твоя мама сердита на тебя, Джоби. Ты разрушил ее дом, и она знает, что ты еще собираешься сделать. Ты не в силах уничтожить нас, но мы можем уничтожить тебя!

Шепот, издевательский смех. Джоби поднял руки, чтобы отогнать их, но было слишком поздно. Что-то холодное коснулось его лица, ледяные пальцы вцепились в него. И в этот миг он потерял сознание, тяжело рухнув на груду обломков.

Джоби долго не приходил в себя. Он был в глубокой черной яме, там было так холодно; он боролся изо всех сил, хотя голова у него болела, как будто зубья всех вил воткнули ему в глаза, пронзили зрачки. Он чувствовал вкус рвоты и крови, его чуть было снова не вырвало от этой кислой, зловещей вони. Он слышал, как кровь пульсирует у него в голове; это шум в ушах мог быть отдаленным, неразборчивым шепотом. Твоя мама сердита на тебя, Джоби. Она знает, что ты задумал.

Салли Энн, если бы только Салли Энн была здесь.

Она не принесет тебе добра, Джоби. Тебе надо было убить ее в тот день, когда ты убил Тимми Купера. Он тоже ненавидит тебя за то, что ты с ним сделал, как я ненавижу тебя за то, что ты убил моего кота. Мы все сейчас здесь.

Джоби с усилием открыл глаза, он знал, что ему нельзя их закрывать; так он мог видеть только то, что его окружало, не те видения, которые возникали у него в сознании. Боже, почти стемнело!

На стене появились слабые тени от решетчатых переплетов окна, которые исчезнут через несколько минут. Через окно он увидел, как на небе загорелась первая звезда — оно очистилось от густых ноябрьских облаков. У тебя нет света, Джоби, ты же разбил лампу. Этот запах, проникающий в его ноздри…

Он заставил себя сесть, всеми силами сопротивляясь головокружительному вихрю, пытающемуся швырнуть его наземь. Времени нет; если он потеряет сознание, то пролежит здесь весь день, проспит часы, в течение которых он мог бы завершить начатое и уйти. Но если поторопиться, то можно успеть.

Он поднялся, держась за острые выступы разбитого комода, мозг его снова начал работать. На каминной полке должны быть спички. На плите лежит кипа газет. Под его ногами захрустело стекло, затрещали куски дерева. Он нашел коробок со спичками, потряс им, чтобы убедиться, что он не пустой. Газеты — он схватил их целую кучу, начал рвать, сминать, кидать на пол, где они снова разворачивались, шурша… шепча.

Твоя мама сердита на тебя, Джоби. Мы можем уничтожить тебя.

И я чертовски сердит на вас, я и могу уничтожить вас! Он скомкал еще несколько газет, разорвал некоторые из них. Этого хватит. Должно хватить. Ногами он сгреб комки газет в кучу, накидал туда и обрывки. Костер, погребальный костер… Это их похороны. Больше они не смеялись, потому что знали и не могли остановить его… пока.

Этого достаточно. Он взял коробок, с ожесточением зачиркал спичкой. Головка отвалилась. Боже всемогущий! Следующая спичка вспыхнула, и он постарался не смотреть на извивающиеся тени, видел лишь белизну скрученных, скомканных газет среди кучи обломков мебели, заслоняя пламя, пока оно не разгорелось.

Яркое желтовато-оранжевое пламя, от которого он чуть было не закрыл глаза. Приступ головокружения. Нет, держись, еще несколько секунд. Бумага вспыхнула, огонь охватил щепки, они затрещали, осветили разгромленную комнату, разогнали тени. Джоби слышал их испуганные крики, понял, что теперь они не смогут его остановить. Слишком поздно, я победил вас!

Едкий дым начал наполнять комнату, заставил его закашляться, из глаз потекли слезы. Уходи скорее, немедленно, или ты умрешь здесь вместе с ними. Шатаясь, он пошел к двери, остановился на секунду, заметив спортивную сумку, вещевой мешок, гитару. Джоби схватил все это, с трудом открыл дверь. Он закрыл ее за собой, протащив по полу, прокричав напоследок: "Я все же победил вас, подонки! Тебе не удалось меня остановить, мама! Теперь ни у тебя, ни у меня нет дома! Теперь мне придется уйти из Хоупа!"

Он медленно пошел по садовой тропинке, чувствуя, как ноги утопают в мягкой грязи, все еще темной от кошачьей крови. Чувство восторга прошло, к нему подкралась грусть, нахлынули воспоминания о детстве. При жизни родителей здесь было не так уж плохо, точно также, как дома у других детей, а теперь вот он взял и сжег этот дом. Он почувствовал, что заплачет, но сдержался. Нет, его дом не был похож на дома других мальчишек, это была зловещая, вонючая лачуга. И все то, что создала, вызвала к жизни его мать, продолжало жить и после ее смерти. Теперь же ничего не оставалось, и только так я смогу начать все сначала.

Прощай, Хоуп. Прощай, Салли Энн.