"Неофит" - читать интересную книгу автора (Смит Гай Ньюман)

Глава 7

Ночью, как Джоби и ожидал, опять раздались шорохи и голоса, но он был готов к ним, перебирая струны гитары напевая слова, которые невольно приходили ему на ум, народную балладу, которая звучала все громче и громче, а когда он замолк, наступила тишина. Полная тишина, только крыса грызла что-то на чердаке.

Джоби охватил восторг: он победил их, кто бы они ни были. Они боялись его. Он почти решил остаться здесь и выгнать их, но тогда его жизнь превратилась бы в постоянное сражение, которое пришлось бы вести каждую ночь. Когда он уйдет отсюда, все изменится, ведь не последуют же они за ним, потому что этот дом — их обиталище.

Позже ночью пришла Салли Энн, он знал, что она придет; она стояла в ногах его постели, в серебристом свете луны он видел ее гладкое тело, плоский живот до самого темного пушистого треугольника волос, заслонявшего то, что он так хотел увидеть. Он напряженно вглядывался в темноту, один раз ему показалось, будто он видит влажную розовую плоть под лобком, но внезапно лунный луч померк, как будто нарочно, чтобы помешать ему. Пожалуйста, о, пожалуйста, я хочу это увидеть.

— Всему свое время, Джоби, — она тихо засмеялась, уставилась на него пронизывающими зелеными глазами; он чувствовал, как она читает его мысли, выискивая самые затаенные из них. — Ты ведь не собираешься бежать от меня, Джоби, нет?

— Не от тебя, от них. От тех, что живут здесь, от зла, которое породили и взрастили мои мать и отец.

— Но вместе мы сильнее их, Джоби.

Она говорила снисходительным тоном, ее мягкие губы подбадривающе улыбались.

— Не стоит бежать, распакуй завтра эти сумки. Обещаешь?

Он уже собирался было кивнуть, словно марионетка на ниточке, губы его сложились, чтобы сказать «да», но что-то удержало его. Даже на вершине своей фантазии он не собирался уступать ей. Он увидел, как изменилось выражение ее лица, стало жестким; глаза горели, он чувствовал их силу.

— Делай так, как я велю, Джоби.

— Нет. Мой отец всегда так поступал и посмотри, что с ним случилось.

Он ощутил, как эрекция начинает ослабевать, постепенно его всего охватило чувство поражения, пальцы замедлили движение. Салли Энн начала сливаться с темнотой, глаза ее светились уже не так ярко, как фонарик, у которого медленно садилась батарейка. Потом она исчезла, остался лишь луч лунного света.

Наверху крысы снова принялись точить зубы о стропила. По крайней мере, он был почти уверен, что это крысы.

Джоби был решительно настроен уйти сегодня. Если он будет еще ждать, то может передумать. Его охватила какая-то грусть, когда он оделся и спустился вниз, смешанная с облегчением, что скоро все закончится. Это был его дом, независимо от того, что он стал ненавидеть его, его укрытие от миссис Клэтт; он никогда не забудет того огромного чувства облегчения, которое испытал, вернувшись сюда. Сырой, вонючий, холодный, но это был его дом. По крайней мере, тогда он так думал. Теперь же он должен избавиться от него. Но ты никогда не простишь себе, если не заглянешь на чердак. Там ничего нет на самом деле, старая сломанная мебель, всякий хлам. И крысы. Это крыс ты слышал все время, испугался их, словно шестилетний ребенок. Докажи это и посмейся над своими страхами. А потом иди. Ты ведь можешь всегда вернуться, и тогда все вдруг изменится. Он отрезал себе ломоть хлеба; хлеб был черствый, крошился, но это было лучше, чем идти в лавку и снова встречаться с миссис Беттеридж. Пусть они не увидят, как ты уходишь, покинь Хоуп задворками, иди через поля, и они еще долго не заметят твоего отсутствия.

Взгляд его остановился на старом голубом вещевом мешке, на грязной спортивной сумке рядом с ним. В основном одежда, больше ничего стоящего нет, чтобы брать с собой. Если только он не отыщет чего-нибудь на чердаке. Не отыщешь, зря время потеряешь. Он заберет с собой гитару — это, фактически, его единственное имущество, да еще несколько фунтов, которые он ухитрился сэкономить из пособия по безработице.

Я не уйду, не попрощавшись, Элли. Я обещаю. От нахлынувшего чувства вины он чуть не поперхнулся черствым хлебом.

Он снова увидел лицо Элли Гуда, искаженное мукой, в глазах слезы. Пожалуйста, Джоби, не уходи.

Элли сейчас в школе, он не вернется до половины пятого. И потом может не зайти к нему. Он не приходил вчера. Выбери выход попроще, напиши записку и оставь на столе. «Извини, Элли, но мне пришлось уйти раньше, чем я думал. Я напишу тебе». Нет, это была ложь, он не станет писать, потому что он не хочет, чтобы кто-то в Хоупе знал, где он находится.

Распакуй эти сумки, Джоби!

Нет, Салли Энн, не распакую. Я ухожу туда, где даже ты не сможешь найти меня.

Но ты не можешь уйти, пока не заглянешь на чердак. И в чулан.

Джоби вздрогнул, оглянулся. Тот старый стул все еще крепко поддерживал засов на двери чулана. Там ничего нет, только крысы. Крысы устраивали весь этот шум, а шепот — это шелест разорванных газет, когда Они жевали их. Ты бежишь от крыс. Избавься от них, и твой дом станет самым обычным, похожим на любой другой в деревне Хоуп.

Он встал, пошел к лестнице. Старая приставная лестница все еще стоит у стены, ее ступеньки покрыты толстым слоем пыли. Отодвинуть и установить ее — дело нескольких секунд, затем забраться по ней к квадратному люку в потолке, поднять дверцу и… Там, наверху, ничего нет, только крысы. Иди же, убедись в этом сам.

Он хотел этого, чтобы покончить со всем. Но он этого не сделал, потому что там могли быть не только крысы. Он должен поступить так: подхватить сумки, гитару и выйти вон. Идти, не оглядываясь, что бы ни случилось.

Но Джоби Тэррэт этого не сделал, потому что услышал вдруг звук шагов по садовой дорожке, шлепанье по грязи в том самом месте, где он убил и обезглавил кота миссис Клэтт. Кто-то замедлил шаг, остановился.

Он задержал дыхание, ожидая услышать, как щелкнет замок, как отворится дверь, скрежеща по полу. Привет, Элли, почему ты не в школе? Привет, Салли Энн, зачем ты пришла? Я как раз собирался уходить, мне некогда разговаривать.

Но вместо этого в дверь постучали, легкое постукивание костяшками пальцев, нерешительно, как будто тот, кто стоял за дверью, втайне надеялся, что его нет дома. Может быть, если он не отзовется, они уйдут; но тогда он никогда не узнает, кто это был и что им было нужно, точно так же, как он до конца жизни будет думать, что же там такое на чердаке.

Джоби показалось, что все внутренности у него сжались в комок, когда он шел к двери. Он внезапно заторопился, открыл дверь рывком, выглянул одновременно с любопытством и враждебностью, которые сменились неописуемым удивлением.

— Здравствуй, Джоби.

Он тупо кивнул, глядя на женщину на пороге. Коренастая фигура, похожа на грушу, в бесформенном вязанном свитере голубого цвета и в плотно облегающих брюках. Короткие темные волосы, недавно завитые, лицо круглое, с легким намеком на двойной подбородок. Ничего особенного, так себе, подумал он, отметив толстый слой косметики, скрывающий отдельные недостатки. Харриэт Блейк, конечно, не была чужой в деревне Хоуп, даже если она и являлась таковой в доме Джоби. Он продолжал смотреть на нее, чуть было не спросил: — Зачем ты пришла, Харриэт?

— Разве ты не собираешься пригласить меня в дом? — Она улыбнулась, показав ровные белые зубы; улыбка многое компенсировала во внешности Харриэт, она одна составляла ее обаяние.

— Конечно… — Он отошел в сторону, почувствовав запах дешевого мускуса, когда она протискивалась мимо него, посмотрел на нее сзади. Да, у нее определенно грушевидная фигура, брюки не могли скрыть ее большой зад, как ни старались; она ходила вперевалочку, а Салли Энн легко покачивала бедрами. Харриэт было за тридцать; точный ее возраст определить было трудно, но она, безусловно, не моложе тридцати; потрепанная, но изо всех сил старается это скрыть.

Джоби знал Харриэт всю свою жизнь, не столько лично, сколько со слов мальчишек в школе — как здесь, в Хоупе, так и в городской. Все знали Харриэт. Она подростком осталась сиротой, но продолжала жить в родительском доме в деревне, устроившись продавщицей в городе, чтобы заработать на жизнь, хотя люди поговаривали, что она гораздо больше зарабатывала, оставаясь вечерами в городе пару раз в неделю, чем работая в магазине. Хотя все это были лишь предположения и слухи. Конечно, она вела свободный образ жизни, на что в деревне смотрели косо, осуждая ее шепотом за закрытыми дверьми. У всех на памяти был тот вечер, когда констебль Уизерс предупредил Харриэт. Произошло это пять лет назад. В деревне устроили танцы, чтобы собрать деньги на ремонт церковной крыши; был также организован бар. Все шло прекрасно, пока Харриэт не напилась и не влезла на стулья, стоящие у стены зала. Она задрала юбку повыше и одарила собравшихся видом на свои новые кружевные трусики. Крики возмущения заглушили одобрительные возгласы любителей эротики, и даже если бы она выступила на бис, ей бы это могло сойти с рук. Но Харриэт винила три двойных джина и не намеревалась ограничиваться одним гвоздем программы.

Она вышла на середину танцевального зала; ее большие груди подпрыгивали, словно спелые плоды на сильном ветру; всем было ясно, что на ней не надет лифчик, верхняя пуговица блузки расстегнута, а если расстегнутся две другие…

Харриэт прямиком направилась к Джону Уоткинсу-Эвансу, богатому помещику, живущему неподалеку от деревни, который, по слухам, сделал щедрый взнос на ремонт церковной крыши. Она протиснулась между этим достойным джентльменом и его женой с поразительной проворностью, схватила его за руку и притянула к себе.

Некоторые в зале танцевали куик-степ, другие — джайв. Харриэт левой рукой прижала к себе партнера, а правой стала шарить по нижней части его тела. Несмотря на опьянение, она нашла застежку на его брюках, расстегнула ее, прежде чем он успел схватить ее за пальцы, запустила руку в открывшееся отверстие. Все в зале видели, что она вытащила, и это был второй гвоздь программы. Миссис Уоткинс-Эванс истерически завизжала, призывая на помощь полицию.

Харриэт отделалась предупреждением — в основном благодаря сочувствующим из деревни и полицейскому, которому не захотелось заниматься бумажной волокитой, необходимой для официального отчета. Он слишком хорошо помнил, как предыдущим летом Гэри Джоунз, сын местного фермера, продемонстрировал двум девушкам, путешествовавшим автостопом, свой инструмент в полной боевой готовности. Заявление следовало за заявлением, а Джоунз в конце концов отделался штрафом в 25 фунтов. И этот парень может опять устроить подобное, тогда как Харриэт может и остановиться. Тем не менее, всем запомнился тот знаменательный вечер, когда она ощупала Уоткинса-Эванса.

— Какая неожиданность. — Джоби испытывал неловкость, но не совсем такую, как когда Салли Энн впервые навестила его. Глядя на Харриэт, трудно было поверить этим сплетням. «Она согласна за фунт», — заявил как-то Джек Эдкинс, сын мясника (Джоби так никогда и не узнал, был это собственный опыт Джека или слухи). — А если по-быстрому, так и за 25 пенсов.

— Мне бы надо было раньше прийти. — Она посмотрела на упакованные сумки, но ничего не сказала. — Я подумала, что может быть, смогу тебе чем-то помочь. Ты слишком долго живешь один в деревне, Джоби.

— Я ухожу, — выпалил он, пожалев, что задержался, размышляя о том, идти ему или нет на чердак. — Для меня в Хоупе ничего не осталось. Да и не было никогда.

— Мы с тобой похожи, — она засмеялась, и это прозвучало искренне. — Эти глупые ублюдки должны кого-то травить, Джоби. Если бы тебя не было, то стали бы травить меня. Но я свое и так получила, скажу я тебе. Они жуткие трусы. От страха перед миссис Клэтт готовы в штаны наложить, точно так же, как они боялись твоей матери, а вот травить молодого парня — это можно. Дочка Моррисов к тебе ходит, да? — Вопрос был в лоб, и она следила за его реакцией.

— Заходила пару раз, — ответил он. — Но в этом ничего особенного нет, что касается меня. Она и есть одна из причин, почему я ухожу.

Он подумал, что Харриэт может спросить о других причинах, но она этого не сделала, а вытащила пачку сигарет, взяла одну, старательно зажгла, опять уста вилась на него.

— Они хотят доконать тебя, Джоби, — теперь она уже не улыбалась. — И я должна была предупредить тебя. Остальные в деревне просто враждебно к тебе настроены, но эти Тэрнеры — они опасны. Алан и Бэрри открыто заявляют, что собираются тебя прикончить, потому что их младший брат Эйдриэн был приятелем Тимми Купера. Если бы это говорил кто-то другой, то можно было бы принять все за бахвальство, но этих-то бандитов я знаю. Это они убили козу Мартинов, потому что Брайан Мартин пожаловался старикану Уизерсу, что они гоняют по ночам на мотоциклах. Вот они и перерезали его козе горло, это как пить дать. Все знают, что это они сделали, даже если Уизерс и уверяет, что не может доказать. Теперь они за тобой охотятся.

— Что ж, им не повезет, потому что я ухожу, — Джоби попытался засмеяться, но смех получился грустный.

— Я бы не хотела, чтобы ты уходил, — сказала она, и он знал, что Харриэт говорит правду.

— Надо тебе было раньше зайти.

— Я бы зашла, но я думала…

— Что у меня любовь с Салли Энн, — он усмехнулся. — Нет между нами ничего. — Каждую ночь, когда ее здесь нет.

— Тебе действительно необходимо уходить?

— Ты сама пришла предупредить меня о намерениях Тэрнеров, а когда я собираюсь смыться и оставить их с носом, ты пытаешься уговорить меня остаться. Ничего не понимаю!

— Меня из моего дома выгнали. — Внезапно голос ее стал хриплым, задрожал. — Из церкви пришла бумага.

— Они не имеют права, — резко возразил он. — По новым законам они не имеют права ничего такого делать. Чтобы выселить тебя, им потребуются годы, если это им вообще удастся.

— Только не в Хоупе, — с горечью ответила она. — Конечно, я могла бы бороться, но кто хочет жить в этой забытой Богом дыре? За всем этим стоят здешние жители, они писали епископу, сообщили ему, что в его владениях живет шлюха. Опять они охотятся на ведьм, а как только я уйду, они за тебя возьмутся. Они словно людоеды, поедают своих, пока никого не останется. Я бегу, ты бежишь. Следующий в их списке, кто бы он ни был, тоже побежит. А если они не смогут найти кого-то еще, тогда их злые языки начнут распускать сплетни о каком-нибудь несчастном ублюдке. Хоуп — деревня зла, Джоби.

— Я знаю это. — Он снова взглянул на свои сумки и понял, что не уйдет сегодня никуда. Его охватило чувство безнадежности, словно внезапный сквозняк из дверной щели. По телу побежали мурашки. — Думаю, мы с тобой в одной лодке, Харриэт. Разожгу-ка я огонь, сварю кофе, мы поговорим.

Это было безумие. Он не должен оставаться здесь ни минуты дольше, и по закону Харриэт Блейк могла возвратиться в свой дом. Никаких проблем не было, если подумать; беда в том, что никто не руководствовался законами логики. Все равно как оказаться в каком-то кошмаре; никуда не можешь уйти, ты просто должен остаться. Ноги не идут.

Прошел уже час, как стемнело. Джоби и Харриэт проговорили большую часть дня, и он рассказал ей все о себе, о Салли Энн и об Элли Гуде. Он боялся, как бы не пришел кто-то из них, а то и оба, но этого не произошло.

— Эта девушка — коварная штучка. — Харриэт зажгла еще одну сигарету, ловко швырнула сгоревшую спичку в огонь. — Нетрудно догадаться, чего она добивается, вся в мать.

— Это все сплетни, — возразил Джоби. — Эми Моррис — самая обычная жена фермера.

— Я знаю только некоторых парней в округе, которые ее поимели. — Харриэт засмеялась резким смехом. — И я не сомневаюсь, что есть еще много тех, кого я не знаю.

— Если Салли Энн к этому стремится, то она явно не торопится.

— Я уже сказала, что она хитрая. Не думаю, чтобы Элли Гуд был чем-то опасен. Он, возможно, просто собирает истории, чтобы рассказать школьным приятелям. «Парни, я хожу к этому колдуну, знаете, что он мне вчера вечером рассказал!»

— А ты? — В голосе Джоби послышался гнев, и он снова посмотрел на упакованные сумки, пожалев, что остался тогда позавтракать, Он бы уже был теперь в городе, устроился бы где-нибудь на временный ночлег, там ему не пришлось бы прислушиваться к шороху и неразборчивому шепоту.

— Я чувствую себя одинокой. — Ее щеки слегка покраснели под румянами, и он знал, что она говорит правду. — Господи, да иногда прямо с ума сходишь.

— И потому ты придумала эту басню о братьях Тэрнерах и о том, будто тебя выселяют?

— Не совсем так. Тэрнеры что-то затевают недоброе, и недавно они болтали о том, что они собираются сделать с колдуном, как они тебя называют. И я на самом деле напугана письмом, которое получила из Церковной комиссии. Они хотят, чтобы я нашла себе другое жилье. Я могла бы вернуться домой… если бы захотела.

— Но ты бы лучше осталась здесь.

Она кивнула, смущенная тем, что созналась в полуправде.

— Хорошо. — Джоби опять начал испытывать это чувство, начало эрекции, но оно как-то отличалось от того, как это бывало из-за Салли Энн; это было более физическое чувство. Он хотел женского тела, но не самой Харриэт. Все, в чем Салли Энн отказывала ему в его фантазиях, сегодня ночью могло стать реальностью, давно запоздавшим опытом, а не блуждающим огоньком, который он никак не мог поймать. — Но здесь только одна кровать; кровать моих родителей давно сломалась. — Он сказал это, словно хотел оправдать то, что они будут спать вместе, перед теми, кто мог слышать его.

Джоби не мог оторвать глаз от раздевающейся Харриэт, стараясь не сравнивать ее с тем чувственным силуэтом, который всегда был окутан сумраком.

На ее ягодицах были складки жира, на том месте, где ее трусики пытались удержать ее мощный зад, остался след от резинки; ее живот был в морщинах, словно зимнее яблоко. Груди слишком большие, бедра слишком толстые. Но это не имело значения сегодня ночью.

Он лег, почему-то не решаясь снять джинсы, чувствуя эрекцию. Он задрожал, когда она подошла к нему и стала расстегивать пуговицы на рубашке. Если бы она дотронулась до этого выступа, у него бы наступил оргазм, он уже еле терпел, но Харриэт была слишком опытной, чтобы испортить ему удовольствие.

Они лежали нагие, глядя в потолок. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не мог найти нужных слов.

— Ты никогда раньше не был с женщиной, правда? — проговорила она неуверенно, боясь обидеть или смутить его.

— Нет, — выпалил он; ему было невыносимо признаться в том, что он девственник. — Я только один раз поцеловал девушку. Это была Салли Энн.

— У меня опыт большой. — Может быть, она решила, что ей следует все ему рассказать, не оставив никаких иллюзий. — Я лишилась девственности в пятнадцать, а в девятнадцать сделала аборт. Занималась проституцией, три раза привлекалась за приставание к мужчинам. Но вот уже больше года у меня никого не было.

Она нежно и многозначительно прикоснулась к нему, лаская всего, кроме этой пульсирующей розовой плоти, которая бы взорвалась, если бы она задержала на ней пальцы. Она целовала его нежно, медленно. Наконец она оказалась над ним, стоя на коленях, расставив бедра, позволяя смотреть на ту часть тела, которую Салли Энн никогда не показывала ему. Она опускалась на него, чтобы овладеть им, симулируя оргазм одновременно с его собственным, преждевременным.

А потом все начиналось снова, только медленнее; наставница не торопилась с обучением своего старательного ученика.

Джоби проснулся поздно. Яркое солнце, осеннее солнце заполнило комнату, ослепило его, когда он попытался открыть глаза, заставило его мгновенно все вспомнить. Чувство восторга переполняло его, он откинул простыни и, не веря глазам, уставился на мягкую, сжавшуюся плоть, которая не была больше девственной; он невольно дотронулся до нее, пытаясь вновь вызвать те чудесные, сводящие с ума ощущения. И только тогда он вспомнил, что Харриэт всю ночь была с ним в постели, а сейчас…

Ее не было.

Может быть, все это ему приснилось, еще одна фантазия; во всем виноваты эти причудливые тени в спальне, заставляющие его заниматься самоудовлетворением. Нет, все произошло на самом деле. Он опустил ноги на пол, схватил одежду, натянул ее дрожащими пальцами. Она, наверно, внизу, занимается обычным делом, готовит еду, как будто хочет этим вознаградить его, дать подольше поспать.

Он бросился к лестнице, споткнулся, чуть не упал; спустился в кухню, увидел открытую дверь чулана; стул, который подпирал засов, валялся на боку. Чудовище, раскрывшее свою пасть, источающее зловонное, ледяное дыхание.

Джоби отпрянул, чуть не закричал, попытался отвернуться, он не хотел видеть, что было там внутри.

— Харриэт… Харриэт… — Он шептал ее имя, озираясь по сторонам, но ее нигде не было. Его обдало холодным сквозняком, показавшимся ему дивным ароматом по сравнению с затхлым запахом из чулана. Джоби посмотрел на входную дверь, увидел, что она приоткрыта. Харриэт, должно быть, вышла, может, она и сейчас в саду, пошла за углем или за дровами под навес.

Он собрался с силами, пнул дверь чулана ногой, с грохотом закрыл ее. Дверь отскочила, снова начала было отворяться, но натолкнулась на его плечо, которое вернуло ее на место, а свободной рукой Джоби опустил засов. Только когда стул снова стоял на месте, плотно прищемив засов, он вздохнул свободно. Он весь взмок и дрожал. Ему нужно было найти Харриэт.

Ее не было в саду, и Джоби понял, что она не ходила к навесу — пустое ведро для угля висело на гвозде, как обычно. О, Господи, да где же она тогда?

Он заставил себя думать логически: она, вероятно, побежала к себе. Ведь она ничего не взяла с собой из вещей, только то, что на ней было. Ей же должно что-то понадобиться; через минуту-две она вернется.

Он подошел к полуразрушенной калитке, постоял там, украдкой поглядывая на улицу. Никого не было видно, как, впрочем, всегда в последнее время. Над высокими соснами слева виднелась крыша дома миссис Клэтт; из единственной его трубы не вился дым. Его это совершенно не касается — идет дым или нет, сказал он себе. Ему на это плевать.

В другой стороне, скрытой от его глаз, стоял дом Харриэт Блейк. Дом был довольно приличный, потому что его содержание оплачивалось церковью. Она, конечно, вот-вот появится, нагруженная чемоданами и большими сумками. Он побежит ей навстречу, чтобы помочь. Ты меня напугала, Харриэт, никогда больше не открывай дверцу чулана под лестницей. Никогда, ни в коем случае. Ты нужна мне, я без тебя не могу. Но ты не должна открывать эту дверь. Но Харриэт не появилась.

Прошло пять минут, но Джоби они показались часом. Он занервничал, облизнул сухие губы. Он пойдет и отыщет ее. Может быть, она разочаровалась в нем после прошлой ночи, просто бросила его. Нет, Харриэт, нет! Не оставляй меня одного с ними.

Он пошел быстрым шагом, побежал не обращая внимания на то, как отдергиваются шторы на окнах домов, как наблюдают за ним глаза, как они увидели, что он распахнул кованую железную калитку сада Харриэт Блейк, замедлил шаг на узкой садовой тропинке. Он знал, что она здесь, чувствовал это, ему приходилось сдерживать себя, чтобы не броситься в дом.

Входная дверь оказалась закрыта, и он постучал по ней костяшками пальцев, услышав, как его стук эхом отозвался внутри, пустой звук, от которого ему стало не по себе. Он прислушался, попытался представить дробь быстрых шагов по полу прихожей, попытался внушить себе это. Но за дверью стояла тишина. Может быть, она и не возвращалась сюда, а пошла в лавку или на почту. Он сейчас же отправится туда, и если ее там не будет… Больше она нигде не может находиться, только в лесу или в поле, на дороге, ведущей в город.

Джоби повернулся было уходить, но что-то удерживало его; это дурное предчувствие, которому он с недавних пор стал доверять, голосок внутри него прошептал: «Не уходи, она здесь». Если это так, то почему она не отзывается на стук? Или она рассердилась на него, может быть, он так оскорбил ее, что она убежала, бросила его? Не приближайся ко мне, Джоби, после прошлой ночи. Я не хочу тебя.

Он протянул руку, поднял щеколду, дверь мягко поддалась, открылась вовнутрь. Он снова почувствовал, что она там, и его тревога переросла в страх.

— Харриэт! — В этом хриплом шепоте он едва узнал свой собственный голос. — Харриэт, это я… Джоби.

Ответа не последовало.

Он зашел, инстинктивно оставил дверь открытой, на случай, если придется бежать. От чего? Он не мог представить ничего пугающего в этом аккуратном домике, где только что был сделан ремонт.

Маленькая прихожая, скорее гардеробная, с крючками для одежды и резной дубовой стойкой для зонтов; еще одна дверь вела в гостиную и в кухню. Она была приоткрыта, петли тихо скрипнули, когда он толкнул ее. Дверь легко отворилась.

И тогда он увидел Харриэт. Она сидела на высоком стуле у погасшего камина в напряженной и неестественной позе. Спина вдавлена в спинку стула, как будто Харриэт отпрянула в ужасе от какого-то страшного видения; ее толстые ноги были расставлены неприлично широко. Но ее лицо заставило Джоби издать нечленораздельный вопль ужаса. На лице Харриэт застыло выражение безумного страха; глаза широко раскрыты, выпучены, ноздри расширены, рот открыт, как будто она собиралась крикнуть, но не успела, потому что сердце ее остановилось раньше. Побелевшая, она и после смерти продолжала видеть то, что привело ее к гибели. Тело Харриэт уже начало коченеть.

Отпрянув, Джоби успел ощутить все тот же холодный, затхлый запах зла, все ту же жуткую вонь, которая исходила из его чулана под лестницей, когда была открыта дверь; этот холод вцепился в Джоби ледяными пальцами, он повернулся и бросился бежать, прежде чем силы зла успели овладеть и им.

Спотыкаясь, пошатываясь, чуть не падая, он шел прочь от дома. Он чувствовал, что что-то преследует его, пытается схватить, шипя от ненависти, когда он возился с садовой калиткой. Наконец ему удалось открыть ее, и он, неуверенно шагая, вышел на дорогу. Джоби зарыдал, увидев приближающийся мини-фургон с темно-красной надписью на борту — ПОЛИЦИЯ. Он узнал пухлое лицо констебля Уизерса, когда автомобиль замедлил ход.

— Пожалуйста… помогите. — Джоби рухнул на капот, пытаясь что-то сказать, забормотал неразборчиво: — Харриэт… мертва… это они… из чулана… Они… поймали ее… притащили… сюда… убили ее… они… все еще там…

Полицейский неуклюже вылез из фургона, поддержал Джоби, помог ему сесть в машину.

— Ты посиди тут, парень, а я пойду взгляну.

Констебль Эван Уизерс, которому много раз приходилось чувствовать и видеть смерть, инстинктивно задержал дыхание, когда его ноздри почуяли тухлый запах. Он увидел Харриэт Блейк, прикованную к стулу у камина. Констебль сморщился; выражение на лице убитой могло бы до потери сознания напугать любого, кто никогда в жизни не видел трупа с признаками внезапного удара. Неприятно, но дело обычное; попозже он постарается допросить парня. Сначала, однако, ему надо вызвать доктора Овингтона и похоронщиков.