7

— Что нового? — поинтересовался Ивэйн Хоуэлл, разглядывая брата. По лицу Рональда заметно было, что он недосыпает, но и только.

— Всё то же, — пожал тот плечами и довольно улыбнулся. — Отряд идет с хорошей скоростью, пока никого не потеряли, только один мул захромал, но это ерунда. Еще пара недель, и они будут на месте.

— Сигнал перехватить не могли? — осведомился глава корпорации.

— Не могли, ибо его не было, — усмехнулся Рональд.

— Поясни, — потребовал тот.

— Старинные разработки подчас куда надежнее новинок, — ответил его близнец. — Я не даром кормлю стольких тоувов. Один мой затворник нашел очаровательную старинную штучку: послание превращают в птицу, которая дается в руки только адресату, а в ином случае рассыпается прахом. Недурно, а?

— Весьма недурно, — согласился Ивэйн. — Что ж… а что "Дракон"?

— Шевелится, — пожал плечами Рональд. — Отмечена повышенная активность их агентов во всех населенных пунктах, прилегающих к Территориям в тех местах, где наиболее вероятно появление наших людей. С прискорбием должен отметить, что двоих подставных лиц "ящерки" уже взяли.

— Надеюсь, не слишком легко? — нахмурился старший Хоуэлл.

— Конечно, нет. Одного — раненым, он успел пристрелить четверых. Второго гоняли по прерии трое суток, но все же изловили, — сообщил тот довольно. — Неплохие были наемники, жаль, только и умели, что хорошо стрелять да драться. "Ящерки" ухлопают прорву времени, пытаясь узнать от них хоть что-то!

— Ты уверен, что никто в Холлиброке не мог доложить об отбытии нашей экспедиции? — перебил его брат.

— Наши люди уничтожили все передатчики в Холлиброке, — спокойно ответил Рональд. — Никого не впускают и не выпускают оттуда которую неделю. В Холлиброке, видишь ли, эпидемия…

— Надеюсь, это поможет, — пробормотал Ивэйн. Да, на изобретательность брата можно было положиться. А если понадобится, он попросту сожжет этот несчастный городишко вместе со всеми жителями. — А что твой рейнджер?

— Абсолютно ничего, — покачал головой младший Хоуэлл, мигом посмурнев.

— Как так?

— Вот так. На связь с момента последнего сеанса не выходил. Более того, засечь его местонахождение возможным не представляется.

— Территории… — протянул Ивэйн.

— Он вырос на Территориях, — отрезал Рональд.

— Дикари рождаются и растут там, но гибнут не реже нас, — парировал тот. — Территории непредсказуемы, а он не один, а с… обузой.

— Что ж, это было бы идеальным вариантом, — скривился младший Хоуэлл.

— Думаешь, их могли перехватить "ящерки"?

— Тогда бы они уже начали действовать, — покачал головой Рональд. — Много ли им нужно времени, чтобы раздавить обычного рейнджера и девчонку?

— Ты сам говорил, что он — не обычный рейнджер. А она — принцесса, — напомнил Ивэйн.

— Ты полагаешь, принцессам часто ломают пальцы или вырывают ногти? — парировал тот. — Любая девица сдастся сразу, если она не из "ящерок", конечно. Рейнджер продержится подольше, но его либо соблазнят, либо запугают. У него ведь семья есть, к слову говоря, и это не так уж сложно вызнать.

— Признаю, твои доводы существенны, — кивнул старший Хоуэлл. — Значит, пока никаких сведений. Вряд ли бы "Дракон" молчал столько времени, заполучив этакие козыри… Что ж! Спишем на Территории… Но говорить о выигрыше пока рано, Рон. Твой следующий план задействован?

— Конечно, Ив, — кивнул тот. — В прериях уже… жарковато.

Близнецы переглянулись и взяли по бокалу лимонада со льдом. Сейчас следовало сохранять трезвый разум…

…Мария-Антония сняла шляпу и утерла пот со лба. Одежду уже можно было выжимать, и она невольно позавидовала Генри: тот скинул и куртку, и рубашку, подставив плечи солнцу. Кто другой вмиг сжег бы кожу на такой жаре, но рейнджеру всё было нипочем: судя по всему, он давно продубил шкуру на здешнем солнце.

Девушка посматривала на него краем глаза: худой, это верно, но силы ему не занимать. На левом плече какой-то замысловатый рисунок, кое-кто из воинов ее мужа, побывавших на далеком юге, тоже носил на теле целые картины, наколотые на коже цветными красками. У Генри этот знак был всего лишь двуцветным, черно-зеленым, а разобрать, что он изображает, принцесса никак не могла, для этого надо было подъехать поближе и, желательно, развернуть Генри к себе лицом.

Впрочем, и так было, на что посмотреть. Интересно было гадать, откуда у рейнджера шрамы: Мария-Антония могла опознать отметину от меча или кинжала, от стрелы, отличала ожоги и следы звериных зубов… Да, повыше локтя у Монтроза явно след укуса, причем зверь был размером с хорошего волка. По ребрам будто здоровенными когтями провезли, очень уж похоже, но лапа не волчья, не рысья и не медвежья даже. Впрочем, теперь в этих местах водятся, наверно, совсем другие звери… А вот от чего довольно глубокая вмятина на предплечье, девушка определить затруднилась. Вроде бы похоже на шрам от стрелы, но выглядит немного иначе…

— Это ты местных не видела, — произнес вдруг Монтроз, перехватив, видимо, ее взгляд. — У меня так, царапины. А у нынешнего вождя сиаманчей, к примеру, на всём теле живого места нет. Ему уж за пятьдесят, он на Территориях вырос и до самых Ледяных гор доходил, а там намного опаснее, чем здесь даже в "сезон бурь"!

— Что за бури? — заинтересовалась Мария-Антония. — Грозы?

— Нет… — Генри тоже снял шляпу, мотнул головой, пригладил совершенно мокрые волосы. — Так просто говорят. Обычно на Территориях достаточно спокойно. Ну разве на зверюгу какую нарвешься или вот угодишь, как мы с тобой сегодня едва не вляпались. Но это всё ерунда, если клювом не щелкать, то пройдешь, как по главной городской улице… тут еще и почище будет. — Он попытался воспользоваться шляпой, как опахалом, но не преуспел в этом и снова нахлобучил ее на голову. — А раз в год, как раз летом, в самую жару, начинаются "бури". Территории как с ума сходят, где вчера можно было преспокойно ходить, туда лучше не соваться. Дороги сами собой меняются, животные разбегаются… И так месяц-другой. Зверье с места снимается, уходит, в это время здесь даже кузнчика не поймаешь! Местные об этом знают, следят: чуть птицы да стада двинулись на север, так откочевывают вслед за ними.

— Почему же они все время там не живут? — задала резонный вопрос Мария-Антония.

— Потому что там своих хватает, — хмыкнул Генри. — Так-то у них мирный уговор, что на время кочевья никто никого не трогает, но насовсем чужаков к себе вряд ли кто пустит. У всех же свои угодья охотничьи, сама понимаешь…

— Ясно… — девушка припомнила кое-что. — Ты говорил, можно перезимовать с сиаманчами, верно? А сколько еще времени до начала кочевья?

— Да пока еще прилично, — подумав, ответил Генри. — Еще месяца два так уж точно, считай, лето толком не началось, всё спокойно… Удачно, кстати, еще бы немного, я бы ни за какие деньги вглубь Территорий не сунулся! В "сезон бурь" туда только самоубийца пойдет…

— Может, удачно, может, не слишком, — усмехнулась Мария-Антония. — Отказался бы от задания, не получил бы таких неприятностей на свою голову!

— Моя голова и не такое выдержит, — осклабился в ответ Генри и зачем-то придержал коня. — Эге, смотри-ка! Повезло нам!

— Что там? — приподнялась в стременах девушка. На горизонте, в жарком зыбком мареве, что-то маячило. Ей доводилось слышать о миражах, какие бывают в пустыне… может ли и здесь оказаться что-то подобное?

— Деревья, — ответил Монтроз и подогнал своего мерина. — Может, ручеек какой найдется. Я в этих краях нечасто бываю, но, кажется, именно тут ему и место!

Он угадал: в скудной тени нескольких приземистых, корявых деревьев едва виднелся маленький родник. Пришлось долго расчищать русло, чтобы можно было набрать воды и напоить лошадей.

— Пожалуй, обождем тут до вечера, — решил Генри. — Что-то сегодня жарковато, обычно солнце так палит ближе к середине июля, а еще только конец мая… А вечером по прохладце двинемся дальше. Луна полная, видно всё хорошо, а места вроде как спокойные…

— А если снова какая-то ловушка вроде сегодняшней? — Мария-Антония набрала грязноватой воды в ладони и с наслаждением умылась. — Ты ее разглядишь в лунном свете?

— Мне доводилось и вовсе безлунными ночами ездить, — усмехнулся он. — Ничего, жив, как видишь… Сколько сможем, столько проедем, а по такому пеклу тащиться — только лошадей мучить. Ну и самим тоже… невесело, — добавил он справедливости ради, хотя жара его, казалось, вовсе не пугала. — Ты ложись, вздремни. Самое милое дело, всё равно больше заняться нечем…

Сам Монтроз последовал собстенному совету: устроился, привалившись спиной к корявому стволу, надвинул шляпу на нос и мгновенно уснул. Псы, вывалившие от жары языки, выбрали местечки потенистее, но спать не спали, бдительно посматривали по сторонам. Лошади стояли, повесив головы, будто тоже дремали, даже пастись не желали, хотя здесь, у ручья, трава росла получше, чем в выжженой солнцем прерии.

Девушке спать не хотелось, что еще за придумка — сон среди бела дня? Заняться и вправду было нечем, разве что вглядываться в раскаленную равнину: ни один ветерок не колыхал высокие травы, оглушительно заливались кузнечики, трещали какие-то иные насекомые, выводили басовитые песни толстые мохначи вроде шмелей, но непривычной расцветки — густо-малиновые, будто капли крови. Кто-то шнырял в траве, высоко в небе парила крупная птица, описывала широкие круги, выискивая добычу…

Марию-Антонию разбудил грохот. Рывком сев, она подхватила свалившуюся с головы шляпу и огляделась. Солнце скрылось, потемнело… это что же, они действительно проспали до самого вечера? Нет, не похоже, слишком уж жарко, хуже, чем днем, душно, в воздухе по-прежнему ни ветерка.

— Гроза идет, — сказал у нее за спиной Генри. Он спешно натягивал одежду, рубашка липла к мокрой от пота спине. — Повезло, что мы не в чистом поле, хоть немного прикроет! А я думал, что ж шпарит так? Ясное дело, сейчас как даст!..

— Гроза?

— Туда смотри, — махнул он рукой в сторону и устремился к лошадям. Отвел их в середину крохотной рощицы, привязал как следует. Снял с вороной вьюк, задумался о чем-то.

Мария-Антония выглянула из-под деревьев, посмотрела туда, куда указывал Генри, и невольно прикусила губу в волнении.

Над прерией не было больше пронзительной синевы, вернее, она осталась в другой стороне, но ее стремительно закрывала накатывающаяся с востока громадная туча. Девушке никогда прежде не приходилось видеть подобного: грозовые облака, казалось, касаются травы, до них можно было дотронуться рукой, вот только не тянуло — слишком уж тяжелыми и неласковыми выглядели тучи.

Гроза катилась подобно обвалу, тучи-валуны загромоздили небо, угрожающий рокот слышался совсем рядом, в чернильной синеве просверкивали молнии.

Неожиданный порыв ветра пригнул траву, заставил тревожно зашелестеть деревья, принес нездешние запахи: гроза шла откуда-то издалека, и несли ее чужие ветра…

— С Ледяных Гор идет, — сообщил Монтроз, подойдя сзади. — Вообще поздновато, хотя… май еще не кончился. Ты оденься лучше, — посоветовал он девушке. — Дождь может холодным оказаться, да ветер еще… Я там полотнище натянул, но вряд ли спасет, так, слегка прикроет. Если его не унесет вместе с деревьями, конечно, — добавил он справедливости ради. — А то тут еще и ураганы бывают. Так вот закрутит воронкой — и прости-прощай!

— Удивительное зрелище, — обронила Мария-Антония — в грозовом фронте полыхнула ослепительная разлапистая молния, ударила в землю где-то совсем неподалеку, — и едва не присела от громового раската…

…Принцесса или нет, ойкнула от испуга она в точности, как любая другая девчонка. Правда, прятаться не побежала, смотрела, запрокинув голову, как надвигаются черные тучи. Даже рот от восторга приоткрыла, кажется.

Генри с сомнением оглядел импровизированное убежище. Деревья, конечно, полотнище это… Однако ветер поднялся, всё равно придется вымокнуть насквозь! Ему-то что, а вот принцесса — создание нежное, как бы не простыла… Нежное, хмыкнул он, неожиданно придя в хорошее настроение. Этот цветочек которую ночь преспокойно спит на голой земле, ну ладно, на тонком одеяле, и хоть бы чихнул разок. И не жалуется даже, будто ей это вовсе не впервой. Хотя кто ее разберет, с такой-то жизненной историей, может, она в походы с мужем ходила…

Еще один раскат грома, как пушечный выстрел, заставил лошадей заплясать на месте. Собаки поддержали грозу согласным лаем. Не положено, конечно, но в таком грохоте все равно никто ничего не услышит, и Генри не стал на них гневаться.

А тут и ливануло, как из ведра, сплошной стеной!

— Эй! Тони! — Генри высунулся из-под импровизированного тента, по которому лупил дождь, чахлые деревья от него не прикрывали. — Вымокнешь! Иди сюда!

— Не подходи сюда! — раздалось в ответ. — Я сейчас…

"Да что на нее нашло? — нахмурился Генри и выбрался из укрытия. — Сдурела от жары, что ли?"

— Тони!

Девушка не отозвалась, и Монтроз очень быстро понял, почему — просто не услышала за непрерывным грохотом и шумом дождя.

Рубашка ее моталась на ветке, прочее было не так уж скверно укрыто от дождя под раскидистым кустом, и Генри поспешил посмотреть в другую сторону, прикидывая, насколько еще простирается грозовой фронт, и не придется ли им ночевать под проливным дождем. Выходило, что не придется…

А дождь был теплый. Генри вздохнул и скинул куртку. Не так уж принцесса и неправа, до реки еще ехать и ехать, а от них уже теперь несет так, что куда там зверю, человек, и тот учует за милю!

Он управился быстрее девушки, и когда та сунулась под навес — с мокрых волос капало, рубашка плотно облепила тело, а посмотреть у принцессы было, на что, отнюдь не доска, но… Генри припомнил то, что успел увидеть краем глаза, и поспешил отвести взгляд.

— Держи сухую рубаху, — сунул он ей в руки смятый комок и отвернулся. — И вытрись, простынешь же!

— Не думаю, — отмахнулась она, но взяла тряпку, бывшую когда-то ее нижней юбкой. — Мне доводилось купаться в горной реке по осени, там вода была холоднее… Можешь повернуться.

Эта рубашка висела на принцессе мешком. Генри присмотрелся к мокрой — стежки видны, аккуратные… это, выходит, она сама ушивала, что ли? Ясно, она, больше-то некому! На все руки мастерица, хмыкнул он невольно, и стряпать умеет, и шить… Поди, тоже скажет, что бальное платье не сошьет, но дырку заштопать или там по себе одежку подогнать сумеет! Положительно, воспитание настоящих принцесс заметно отличалось от того, о котором говорилось в сказках.

— Гроза скоро пройдет, — сказал Генри, чтобы избавиться от неловкости. Казалось бы: что такого, увидел-то он девушку, считай, со спины, ну, чуть боком, не разглядывал долго, а чувство все равно такое, словно за голыми девками в бане подглядывал! — Видишь, ветер какой… Потом опять солнце выйдет, обсушимся.

— Часто тут так? — спросила она, выжимая волосы. Толку от этого было немного: навес уже промок, сверху капало.

— В мае что ни день льёт, — ответил Генри. — Сейчас, видишь, прерия еще цветет, это после дождей. К июлю уже совсем сухо станет, и уж до осени. А так… даже зимой грозы бывают, только сухие. Ветер страшенный, а воды ни капли. Знаешь, что, — сообразил он и сунул руку во вьюк, заблаговременно припрятанный от дождя, — глотни-ка! Тогда точно не простынешь, только…

Предупредить, чтобы была осторожнее, он не успел: принцесса взяла у него из рук флягу и хлебнула от души. Чуть поморщилась, но не задохнулась и глаза не выпучила, сделала второй глоток и отдала фляжку Генри.

— Хорошее пойло, — сказала она. — Мы почти таким грелись во время осады.

Монтроз в очередной раз потерял дар речи. Какой еще осады?..

— Муж был далеко, а к нашим стенам подступили… тогда еще не церковники, — она словно услышала его вопрос. — Людей в замке оставалось мало, но хватало, чтобы оборониться. Вот с припасами было совсем плохо. Ранняя весна стояла, как сейчас помню, очень холодная. Выйдешь на стену — через несколько минут уже пальцев не чувствуешь, там и здоровому-то было несладко, а если впроголодь… никакой маг не поможет, а у Филиппа их было совсем мало, к тому же.

— А от крепенькой в глазах-то у воинов не двоилось? — не выдержал Генри.

— Может, и двоилось, — спокойно ответила принцесса. — Тогда добавляли, чтобы троилось: в таком случае можно не выбирать, цель в того, кто посредине, он настоящий. Не знал такого способа?

— Не слыхал, — усмехнулся он и тоже приложился к фляжке. Самогон обжег глотку, аж слезы выступили… А из крепкого матерьялу делали принцесс — только поморщилась ведь, даже закуски не попросила! — Значит, и тебе доводилось…

— Да, — сказала она. — Я была на стенах, как и все, кто мог держать оружие, старики, женщины и дети. Кто вовсе ничего не умел, был на подхвате.

— А ты? — Генри мотнул головой, отгоняя бредовое видение, в котором Мария-Антония сноровисто заряжала пушку. Интересно, были ли у них пушки в те времена? — Ну, в смысле, умела что-то?

— Совсем немного, — усмехнулась девушка. — Но не требуется большого умения, чтобы оттолкнуть осадную лестницу или сбросить вниз камень. — Она помолчала. — Нам повезло тогда, Филипп успел вовремя…

…Снова эти воспоминания невовремя! Хотя когда им теперь настанет время? Это прежде можно было мечтать скрыться в каком-нибудь полузаброшенном замке, в обители из тех, что еще не отдались полностью вере в единого и непогрешимого, которые не выдали бы беглую принцессу… Да, укрыться там и год за годом перебирать в памяти крупицы воспоминаний. Вот только воспоминания эти от слишком частых прикосновений тускнеют точно так же, как тускнеет и истирается от касаний пальцев драгоценный металл в пальцах сквалыги. И уже не скажешь наверняка, настоящее это воспоминание или твоя фантазия, навеянная тишиной, скукой и одиночеством!

Это всё Генри, усмехнулась Мария-Антония. Это он невольно наталкивает ее на мысли о прошлом. Что же поделать, если он так походит на людей из отряда Филиппа, от юнцов до убеленных сединами ветеранов? Филипп не любил придворных хлыщей, в его порубежной крепости не бывало пышных приемов и празднеств, жили просто и строго, бедно даже: деньги предпочитали тратить на укрепление замка, на припасы и обучение воинов, нежели на пустые увеселения. Её это вполне устраивало: дома было всё то же, слегка лишь замаскированное блеском драгоценностей — положение обязывало…

— Вот и всё, — сказал вдруг Генри. Перехватил ее недоуменный взгляд и пояснил: — Гроза прошла.

И впрямь, тяжелые тучи, недовольно погромыхивая, уходили на запад, в воздухе остро и свежо пахло мокрой травой, еще чем-то, чем всегда пахнет после грозы, а в отмытом от жаркой пыли темно-синем небе раскинулась огромная радуга — Мария-Антония никогда не видела таких ослепительно-ярких небесных мостов, как называли их кое-где.

— Ого, — произнес Монтроз и тронул ее за плечо, показывая вверх.

Она подняла голову и распахнула глаза в полном изумлении: ей доводилось видеть двойные и даже тройные радуги, но такого переплетения Мария-Антония даже представить не могла. Далеко-далеко вглубь прерии уходила будто бы бесконечная анфилада залов, обозначенных гигантскими радугами от края до края равнины, а выше них, в рассеивающихся облачных замках, трепетали и менялись местами радуги поменьше, не такие яркие, почти прозрачные…

— Изумительно… — прошептала девушка.

— Ага, — неопределенно ответил Генри и почему-то нахмурился. — Не к добру это.

— Что же дурного в радугах? — удивилась Мария-Антония. — Правда, такое странное явление…

— Да оно тут обычное, — отмахнулся Монтроз. — Такие "коридоры" я всякую весну вижу, но именно что весну, а уже почти лето. Правда, и грозе такой сейчас идти не полагалось, а прошла же… Может, и обойдется.

— А что, такие радуги предвещают что-то скверное? — спросила она.

— Да не то чтобы… — ответил мужчина, почесав в затылке. — Просто, понимаешь, это же Территории. Тут странного много, но всякой странности своё место и время, а когда она в неположенный срок появляется или не там, где должна, волей-неволей задумаешься, к чему бы это!

— И к чему же, по твоему мнению? — принцесса намерена была узнать как можно больше.

— А пёс его знает, — пожал плечами Генри. — Весна в этом году ранняя была, лето тоже вот уже, считай, наступило… Может, так и должно быть. Доберемся до моих, спрошу, они лучше знают. А теперь поехали-ка, пока прохладно! До вечера еще сколько наверстаем!

И в самом деле, после грозы прерия преобразилась, будто отмытая дочиста, воздух сделался прозрачным, и каждая травинка в каплях дождя видна была, словно под сильнейшим зрительным стеклом. Взялись откуда-то бабочки, которых Мария-Антония здесь еще не видела, над самой травой скользили неизвестные птицы, небольшие, острокрылые, — охотились, должно быть, на насекомую мелочь. От запахов кружилась голова (или не от запахов, а от содержимого фляжки Генри, хотя много ли она выпила?), чистый ветер овевал лицо, а ехать нужно было по коридору из радуг… Они держались очень долго, не как обычные радуги, и оборачиваясь, Мария-Антония еще могла какое-то время видеть их позади. Но и они постепенно таяли одна за одной, и к сумеркам ни одной не осталось. Взошла зато луна, молочно-серебристая на этот раз, тоже словно бы умытая, и все ее призрачные сестры сегодня не баловали разноцветьем, сияли сдержанной белизной, а звезды не сверкали остро и безжалостно, смотрели сверху вниз мягко и будто бы устало…

— Очень здорово, — сказал Генри поутру, осматривая место стоянки. — Ну просто-таки замечательно. Скажи, Тони, ты готова каждое утро прорубаться на свободу? Я тебе и топорик дам, замечательный такой топорик… родственнички прибили бы, узнай, как я его использую, он боевой вообще-то, но куда деваться?!

— Вот это да… — только и сказала девушка, разглядывая изрядную груду щепок, оставшихся от верных ее стражей, черных шипастых побегов.

— Нет, ты не думай, я не против утренней разминки, — заверил Генри, пробуя лезвие топорика ногтем. — Только эти ветки твердые, как камень, всё лезвие иззубрил! Или это они после дождя так в рост попёрли, как думаешь?

— Или рядом какая-то опасность? — предположила Мария-Антония, оглядываясь. Нет, конечно, ей не заметить чего-то подозрительного, для этого нужно вырасти в прериях, как Генри, и то еще…

— Да вот не чую я ничего, — ответил он удрученно и потрепал подвернувшегося под руку Грома — девушка уже выучилась их различать, у этого пса было висячее ухо, — по холке. — И собачки не чуют. А раз так, то либо ничего нет, либо всё совсем плохо. Гроза еще эта, радуги… Тьфу!

Он с размаху вогнал топорик в землю, подрезав толстенный черный побег. Должно быть, метнув так оружие, он мог бы и руку противнику отсечь, пришло в голову Марии-Антонии. В ее времена кое-кто мог похвалиться умением биться на топорах, может, теперь тоже есть любители?

— Ладно, посмотрим, — сказал он, выдернув топорик. — А вот костер теперь есть, чем разжечь. Но это вечерком. Поедем, пока не жарко…

…Генри очень не нравилось происходящее. Вернее, частично не происходящее, а с лезущими из земли черными побегами он уже как-то смирился. Тем более, принцесса оказалась права: людей эти побеги не трогали до поры до времени. А вот то, что Территории проявляли какую-то вовсе уж небывалую кротость нрава, его совсем не устраивало. Одна-единственная ловушка, которую он легко распознал, за несколько дней — это что, дело? Понятно, до "сезона бурь" еще неблизко, но и вне этого периода Территории — не ухоженный лужок во дворе у богатея! Можно пройти, и легко — если умеючи. Случайный человек хорошо, если дневной переход одолеет! А тут — правда, как по главной улице города идут, и ничего, и никого… Одно это уже настораживало.

"Может, принцессино заклятие всякую пакость отпугивает?" — задался вопросом Генри. А отчего бы и нет? Штука мощная, вон как эти ветки за нею тянутся, вдруг местные твари этого побаиваются? Если так, то хорошо. Если же нет, тогда непонятно, что и думать…

Прерия не была плоской и ровной, будто стол. Местами поднимались пологие холмы, поросшие, правда, все той же травой, а кое-где в земле зияли глубокие раны, оставленные невесть когда невесть чем.

— Это что? — спросила Мария-Антония, заметив с верхушки холма одну такую расселину. — Неужели овраг?

— Нет, — качнул головой Генри. — Тут, говорят, в незапамятные времена земля дрожала, а потом раскололась. Вот, осталась такая дырища. Сиаманчи помнят, она была еще глубже, а теперь и правда на овраг похожа. Смотри, какая огромная…

— Да, тут, наверно, целый город поместится, — вздохнула принцесса. Покосилась на него, добавила: — Я всё не устаю поражаться, насколько же велик мир. Я ведь видела лишь малую его часть: моё королевство да земли соседей, моего мужа, — это не так уж много. Я смотрю на эту бескрайнюю равнину и думаю о том, какими крохотными мы должны казаться по сравнению с нею!

— Лучше об этом не думать, — заверил Генри. Ему как-то довелось звездной ночью, будучи в изрядном подпитии, сопоставить свои размеры с просторами Территорий. Ощущения оказались не из приятных, стало неуютно до крайности… будто он крохотная песчинка в бесконечном мире. Насколько он знал, всем городским поначалу скверно в прерии, где нет оград и стен, только трава да небо, солнце и… — Бизоны.

— Что? — вскинула голову девушка.

— Стоим здесь, — предостерег он, спешиваясь. На верх холма стадо вряд ли ломанется, им прямая дорога в ущелье, как раз под уклон местность идет… — И не шуми.

— Что это? — нахмурилась принцесса, покидая седло. — Снова гроза?

— Да какая гроза, небо же чистое! — ухмыльнулся Генри. — Стадо идет. Не бойся, главное, на пути им не попасться!

— Что за…

…Тяжелый гул накатывался откуда-то из-за горизонта, снова повисла пыльная дымка, будто от сильной жары, а потом там же, на горизонте, возникла темная полоса, будто морской прибой, и стала расти, расти, и вот уже эта темная масса хлынула на равнину, растекаясь бурной волной, надвигаясь, надвигаясь…

Мария-Антония смотрела во все глаза. Ей доводилось видеть большие стада, но таких… о нет, такого она не могла даже представить! От края до края равнина полна была бегущими животными, и что это были за звери!

— Бизоны! — снова прокричал ей почти в ухо Генри, иначе его было не расслышать. — Ну, дикие быки! Их тут мириады, местные за их счет только и живут! Ну и белые приезжают поохотиться иногда, только опасно это, сама же видишь!..

Девушка только кивнула: страшно было даже представить, каково оказаться на пути этого гигантского стада. Невозможно сосчитать, сколько в нем голов, несколько тысяч, это уж точно, а то и сотен тысяч! Она снова почувствала себя несказанно маленькой по сравнению с этой прерией, способной прокормить столько животных… Эта безумная живая мощь была слишком явной, слишком резко контрастировала с ее маленьким миром, в котором, конечно, кипели войны, но… они, должно быть, показались бы игрушечными этой великой равнине!

— Они от кого-то убегают? — спросила Мария-Антония негромко. Боже, да что же это за хищники должны быть, которые могут обратить в бегство этакое стадо?

Она смотрела сверху на бурые лохматые спины, крутые рога, нескончаемую реку живых существ… Лошади волновались, им не нравилось такое соседство, и девушка их понимала.

— Да не обязательно, — ответил Генри. — Они дурные. Бывает, шуганулся один от степного волка, например, а остальные и подхватились. Потом уже не остановить, сама погляди, как прут… А может, почуяли что-то, вот и отходят. Правда, если бы что серьезное случилось на Территориях, они бы не так неслись. Это они, считай, спокойно идут, а если рванут со всех ног…

Мария-Антония только головой покачала, отчаявшись представить такое грандиозное и страшное зрелище. Должно быть, эта живая лавина способна смести с лица земли целый поселок, если тому не повезет оказаться под копытами!

— А попробовать можно, — сказал вдруг Генри.

— О чем ты? — повернулась она к нему. Мужчина уже взвешивал в руке то самое оружие, которое она уже видела однажды. — Что это?

— В твое время огнестрельное оружие было уже? — спросил он, дождался утвердительного кивка и продолжил: — Обращаться умеешь?

— Нет, — усмехнулась девушка. — Слишком тяжелое, да и мало его у нас было. Ненадежное, то порох не вспыхнет, то ствол разорвет. Маги не хотели с этим возиться, им не нравилось… Пушки разве только, но…

— Магам правильно не нравилось, — серьезно сказал Генри. — Эринитовой пулей из хорошего ствола можно любого кудесника завалить, если умеючи. Но именно из хорошего, вряд ли бы ваши пукалки сгодились. Опять же, попасть надо… Его, оружие, то есть, быстро совершенствовали, когда поняли, что к чему. Тоувы, опять же, помогли… они магов тоже не сильно любят. — Он умолк, протянул ей оружие. — Держи. Это ружье, обычное, охотничье. Бьет хорошо. Если зарядить чем посерьезнее, то можно и повоевать…

Мария-Антония осторожно взялась за ствол. Не такая уж тяжелая штуковина.

— Целиться умеешь?

— Доводилось арбалет в руках держать, — ответила она чистую правду. — Из лука я когда-то хорошо стреляла, но то больше была забава…

— Значит, совладаешь, — хмыкнул Генри. — Держи так… Ага, именно. Смотри сюда. Давай сперва по камням. Вон тот валун видишь? В него попадешь?

— Да в него ребенок из рогатки попадет! — фыркнула принцесса. Ружье оттягивало руки, но держать его было приятно. Хорошая вещь, ухоженная, она умела это чувствовать. Видимо, оружие Генри уважал и любил, да и немудрено: от него наверняка частенько зависела его жизнь.

— Тогда нажимай вот сюда, — показал Монтроз. — Задержи дыхание и плавно-плавно…

Грохнуло. Мария-Антония от неожиданности чуть не выронила ружье, увидела только, как от светло-серого валуна полетела крошка.

— Ну надо же, попала, — хмыкнул Генри довольно, будто не сам помогал целиться. — Давай попробуем подстрелить кого на обед, а?

— А это не опасно? — нахмурилась девушка. — Если стадо заметит…

— Не заметит. Они когда таким потоком идут, ничего вокруг не соображают. Упал кто и упал, остальным-то что? Давай! — загорелся мужчина.

— А разве не нужно перезарядить… — начала было она, но он перебил нетерпеливо:

— Ничего не нужно, говорю, не ваши пукалки, порох не гаснет, патроны не кончаются… — И пояснил довольно: — Дорогая штуковина, но я таки разорился. Тоувы делали: тут зарядов пять сотен, сама понимаешь, насколько этого хватит! Ну, потом, конечно, приплатить придется, чтобы заново зарядили, но зато думать не надо, как бы боеприпасы не отсырели… Ну, что стоишь?

Девушка вздохнула и снова вскинула тяжелое ружье к плечу. Мужчины все одинаковы: только дай в руки игрушку, ни о чем ином думать не смогут!

— Вон, видишь, на отшибе идет, — шептал ей на ухо Генри и придерживал ее локоть, направляя. — Сможешь?

— Попробую, — ответила она. Отсюда дикий бык казался немногим больше того валуна. — А достанет ли?..

— Должно, — уверенно сказал мужчина. — Еще и дальше бил, бывало… Только не в голову, там такая кость, что не пробьешь.

— Я знаю…

— Откуда бы?

— Я ведь говорила: доводилось охотиться, — ответила Мария-Антония сквозь зубы. — На оленей, правда, но велика ли разница?

— И правда что…

Снова грохнуло. Бизон внизу споткнулся, но снова выровнял ход, устремился за остальными…

…-Промазала! — Генри выхватил у принцессы ружье — додумался, девице доверить такое дело! — вскинул к плечу, но девущка вдруг положила руку на ствол, вынуждая его опустить оружие. — Ты что?

— Зачем, Генри? — спросила она спокойно. — Разве мы умираем с голоду? И что мы будем делать с такой огромной тушей? Того хвороста, что у нас собой, хватит, чтобы зажарить малую толику, и то вряд ли. Псы твои съедят сколько-то… а остальное бросим стервятникам? С собой ведь не увезем, по такой жаре мясо быстро испортится…

— Ну да… — Генри неохотно признал ее правоту, потом невольно усмехнулся: — Ты говоришь совсем, как дети равнин!

— Кто?

— Ну, местные жители, — пояснил он. — Они себя сами так называют. И тоже говорят: зачем убивать больше, чем можешь съесть? У них, конечно, вся жизнь от этих зверюг зависит, сама понимаешь: и еда, и одежда, и черт знает, что еще! Когда нужно, устраивают большую охоту, но больше, чем необходимо, стараются не убивать… За это они городских наших очень не любят. — Генри вздохнул, покачал ружье в руке.

— За что именно?

— А те охотиться приезжают иногда, кто побогаче, — пояснил он. — Как увидят такое вот стадо, так давай палить, жадность глаза застит, даже не соображают, к чему им столько, ведь даже не вывезут отсюда всего!

— Глупо как, — пожала плечами девушка. — Разве это можно назвать охотой? Вернее, — поправилась она, — одно дело, если… дети равнин так добывают себе пропитание, но стрелять зверей десятками ради забавы?.. Для меня это странно.

— Вот-вот, для местных тоже странно, — сказал мужчина. — А ты…

— А я, должно быть, просто слишком хорошо помню, что такое голод, — отрезала она и замолчала.

— А вы как охотились? — полюбопытствовал Генри, чтобы переменить тему.

— По-разному, — ответила принцесса. — Выезжали обычно на несколько дней, брали собак, егеря загоняли подходящую дичь… а иногда обходились и без егерей. Охотник, взявший зверя, потом делил добычу и имел право взять себе самый лакомый кусок… либо же отдать его господину или другу. Так чаще всего и делали.

Она замолчала. Генри невольно подумал, что, наверно, самым удачливым охотником всегда оказывался ее муж, и он делил с Марией-Антонией лучший кусок…

— Ладно, — сказал он грубовато. — Сегодня обойдемся без королевского пира. Это я так, иносказательно…

— Да отчего же иносказательно, — усмехнулась принцесса. — Пировали и на охоте, было дело. А долго ли ждать, пока пройдет стадо?

— Сама смотри, — показал он. — Конца-края не видать! Еще с полчаса, думаю, не меньше.

— Какое огромное…

— Это разве огромное? — удивился Генри. — Я слышал, встречались такие, что приходилось по нескольку часов ждать, пока пройдет, но то дальше к востоку. Здесь разве вот такие, а это так, мелочь!

Принцесса только головой покачала. Да, ухмыльнулся Генри, видя ее удивление, в прерии явно свои понятия о размерах и расстояниях. Придется привыкать, твоё величество, иначе не выжить…