Пол Рассел 100 КРАТКИХ ЖИЗНЕОПИСАНИЙ ГЕЕВ И ЛЕСБИЯНОК

ВВЕДЕНИЕ

В 1593 году драматург Кристофер Мэрлоу, будучи привлечён к суду, помимо прочих нападок в свой адрес, отвечал по поводу обнаруженного у него при обыске списка лиц гомосексуальной ориентации. В этом смысле он не был ни первым, ни последним. Лично я убежден, что все геи составляют подобные списки — секретные метрики хода мировой истории, игнорируемые официальными историками, иногда становящиеся частью официальной хроники, но чаще всего хранимые за семью печатями.

Лично я считаю, что мы, люди, скажем так, неформальной сексуальной ориентации, сохранили свою сущность в течение многих веков только благодаря тому, что мы всегда умели распознавать друг друга. Именно в этом был стимул нашего выживания: мы знали — вокруг нас есть люди, подобные нам. Наш дух укреплялся незримыми флюидами, витавшими среди нас.

То, что сегодня определяется таким аморфным явлением, как гей-культура, зиждется на традиции многих веков, когда имена некоторых выдающихся личностей с гомосексуальными наклонностями иногда произносили с проклятиями, иногда с благоговейным трепетом, но всегда они были в центре внимания благодаря своим исключительным способностям в том или ином виде человеческой деятельности.

В этой книге я попытался представить некую галерею из сотни оказавших наибольшее влияние на ход мировой истории и развитие мировой культуры людей: мужчин и женщин гомосексуальной ориентации, живших в прошлом и наших современников.

Однажды мой друг рассказал мне случай из жизни. Он был в Париже и там в кафе познакомился с одним молодым человеком. Когда этот юноша узнал о том, что мой друг имеет кандидатскую степень по философии, он настоял на том, чтобы они вместе отправились на кладбище, где рядом находятся могилы всемирно известного философа-бунтаря Жана-Поля Сартра и «широко известной в узких кругах» деятельницы феминистского движения Симоны де Бовуа. Две простые, ничем не выделяющиеся среди прочих могилы с одним лишь отличием — могила де Бовуа вся усыпана цветами, письмами, уставлена свечами и прочими предметами поклонения, принесенными сюда людьми, иногда преодолевшими полмира, чтобы отдать дань памяти своему кумиру, а могила Сартра пустынна, заброшена и не ухожена.

Одним словом, я хочу сказать, что в явной или неявной форме влияние каждой выдающейся личности сказывается на материальной и духовной жизни всех людей, и именно это «влияние» я и имею в виду. Это влияние, или, если хотите, значимость, заключается в цепи непрерывных перемен, в примере противостояния жизненным коллизиям и в том, что можно охарактеризовать как «ответ на брошенный вызов». В своей попытке как-то дифференцировать это влияние я волей-неволей пришел к необходимости ответа на следующий двойной вопрос: можно ли считать, что каждый из рассматриваемых мною людей внес большой вклад не только в мировую историю (либо культуру), но и в гей-культуру?

Все это может быть наилучшим образом проиллюстрировано на примере жизни Александра Македонского. Какова бы ни была оценка его деяний, несомненным является одно — своей жизнью он изменил ход мировой истории. Благодаря ему произошло смешение двух культур: греческой и персидской. Ни один полководец не может сравниться с ним по силе воинского таланта. Все это является общепризнанным фактом, и без всякой поправки на его сексуальную ориентацию. Мой взгляд на роль Александра Великого в мировой истории учитывает не только его общепризнанные заслуги, но также и то, как его гомосексуальная ориентация влияет на представление о сути данного явления в течение 2300 лет после его смерти

Вообще в истории человечества, особенно в истории войн, куда ни кинешь взгляд, всюду натыкаешься на мужчин, испытывавших любовь к лицам своего пола: тут Юлий Цезарь и Ричард Львиное Сердце, прусский король Фридрих Великий и легендарный полковник Лоуренс или герой второй мировой войны Бернард Монтгомери. Тем не менее во все века именно Александр Македонский был олицетворением того факта, что гомосексуалист — это вовсе не обязательно, что-то хрупко-женственное, безвольное и пассивное. Я включил в свой список этого выдающегося человека не просто потому, что это своего рода казус: великий полководец и (надо же!) при всем при том — гей. Причина в другом: все его жизнеописания неразрывны с его гомосексуальностью — это исторический факт, и отмахнуться от него никак нельзя. Александр, таким образом, един в двух лицах — как гениальный военачальник и как мужчина, испытывавший влечение к мужчинам.

Конечно же, я не берусь судить о том, были ли завоевательные походы Александра Македонского благим делом с точки зрения современного представления о добре и зле. Я всего лишь констатирую факт — он своими делами в значительной степени изменил ход мировой истории.

Рассматривая множество выбранных мною для этой книги личностей, я должен был каким-то образом сравнивать их значимость. Согласно моей классификации, их можно разделить на две группы. В первую группу входят люди, чья гомосексуальность всегда была общеизвестной, и тем самым их жизнь способствовала разрушению предрассудка о какой-то моральной ущербности сексуальных меньшинств. К таким людям относятся многие писатели, художники, музыканты — по той простой причине, что именно в этих областях искусств наиболее ярко выражалась и передавалась от поколения к поколению гей-культура. Воображаемые миры, которые эти люди развернули перед нами, давали нам новое толкование нашей сущности, наших желаний и наших надежд. К группе людей, оказавших влияние другого рода, относятся личности, пусть не столь широко известные, как, например, Магнус Хиршфельд, Карл Хайнрих Ульрих и Эдвард Карпентер, но тем не менее внесшие большой вклад, в борьбу сексуальных меньшинств за свои права. Некоторые из этих фигур как бы второго плана на самом деле оказали наибольшее влияние на представление о гомосексуальности, и я в описании их судеб старался восстановить справедливость и отдать им должное.

Деятели науки, особенно из области так называемых естественных наук, здесь практически не представлены, и мне кажется это логичным — вклад в развитие математики или, скажем, ядерной физики не мог каким-либо образом соотноситься с гомосексуальной сущностью данного человека (хотя один мой друг убежден, что такие романтично звучащие названия микрочастиц, как «электрон» и «протон», мог придумать только гей). К примеру, великий математик Алан Тюринг присутствует в данной книге не столько благодаря яркости своего научного таланта, сколько в качестве примера мучительной раздвоенности своей жизни: с одной стороны, гей, с другой — ученый, занимающийся сверхсекретными исследованиями по заданию отрицающего права сексуальных меньшинств правительства.

К сожалению, недостаточный объем этой книги ограничил число тех, кого я хотел бы здесь представить: основное внимание я сосредоточил на людях, внесших вклад в гей-культуру Америки и Европы с конца прошлого века до наших дней. Многие и многие люди не вошли в избранную мною сотню — это великий поэт-суфист Джелал-ад-Дин Руми, китайский император династии Хань Аиди, отрезавший рукав своего халата, чтобы, вставая, не потревожить сон заснувшего на этом рукаве своего возлюбленного Донг Сианя — этот поступок дал название понятию dianxiu (отрезать рукав), обозначающему в китайском языке мужскую гомосексуальную любовь. Эти и многие другие великие люди не оказали большого влияния на современное олицетворение состояния гомосексуальности в Европе и в Америке.

Если мы говорим о некоем влиянии, которое оказали известные люди, то, само собой разумеется, должен существовать и сам объект этого влияния. В рамках моей книги под этим объектом я подразумеваю совокупность мужчин и женщин гомосексуальной ориентации, живущих в наше время преимущественно в Северной Америке и в Западной Европе. Сообщество этих людей крайне неоднородно — велики этнические, классовые, религиозные и многие другие различия, что, собственно, вообще ставит под сомнение употребление в отношении этих людей термина «сообщество». Фактически можно говорить о множестве сообществ — от престижных клубов, объединяющих преуспевающих белых гoспод, до колоний экономически бесправных лесбиянок латиноамериканского происхождения («чиканос») на юге Калифорнии. Границы этих сообществ размыты: происходит постоянный взаимный обмен элементами культуры; моральные принципы, течения моды и прочие понятия постоянно эволюционируют.

Наверное, единственными людьми, которые убеждены в существовании единой, монолитной, внутренне цельной гей-лесийской культуры (или, как еще принято говорить, «образа жизни»), являются заклятые враги этой культуры — будем в дальнейшем называть их гомофобами — в частности, некоторые из религиозных фанатиков, в воспаленном воображении которых существование этой огромной, хорошо организованной системы является «гей-угрозой». Но ведь любой человек, хотя бы однажды посетивший какой-нибудь митинг сексуальных меньшинств, может четко засвидетельствовать — среди геев и лесбиянок существует масса разногласий по многим вопросам. Не случайно активистами движения за права сексуальных меньшинств в качестве эмблемы своего движения выбрана радуга, многоцветие которой символизирует весь диапазон и богатство проявлений гей-культуры.

Но, несмотря на все различия, есть нечто, что может служить для всех этих людей и объединяющим признаком. Этим признаком является отношение к нам представителей традиционной культуры, то есть так называемой культуры «мэйнстрим». Это отношение настолько огульное, что не учитывает обстоятельств и нюансов и характеризует гей-культуру в качестве чего-то извращенного, болезненного и греховного. Все мы представляемся им какими-то изгоями, гонимым меньшинством, постоянными аутсайдерами и мятежниками против здравого смысла; нам приписывается то, что очень часто мы используем свой статус аутсайдеров для того, чтобы подвергнуть сомнению, извратить или исказить культуру «мэйнстрим»; нас обвиняют в том, что мы, любя друг друга, нарушаем все мыслимые запреты, моральные установки и табу, принятые обществом; нас ненавидят за эту любовь. Все это, как мне кажется, дает нам повод говорить об имеющемся у нас общем опыте отношения к себе подобным.

Люди, жизнеописания которых представлены на страницах этой книги, являются живой иллюстрацией разных способов того, как мы реагировали на упрямую вражду общества к нам, многих путей нашего переосмысления своей сущности и своих жизней, многих каналов реализации всего огромного потенциала скрытых в нас желаний, «любви, не смеющей назвать свое имя». Жизнь каждого из этой сотни людей — геев и лесбиянок — позволила всем нам, либо путем личного примера, либо благодаря активной деятельности по защите наших прав ощутить себя полноценной частью окружающего мира.

История — это не костюмированная драма. Люди античности не были точной копией современных людей с тем лишь отличием, что они носили тоги, а не костюмы-тройки. На самом деле, как часто говорится, прошлое — это как бы другая страна с другими жителями. Это относится к обычаям, привычкам, представлениям и предрассудкам. Соответственно, исключением не может быть ни культура, ни сексуальность. По мере изменения параметров культуры меняются сексуальные воззрения, сексуальная практика и даже такое понятие, как сексуальная сущность. В то же время возникают широкие потоки мировосприятия, эта первооснова желаний, потребностей и вкусов, формирующихся разными путями в рамках различных эпох и различных культур. Одним из этих потоков, существующих повсеместно, хотя и в разных проявлениях, является любовь к людям своего пола. Такая любовь существовала во все времена во всех культурах параллельно со своим эквивалентом: взаимной любовью людей противоположного пола. И та и другая разновидность любви в течение времени претерпевали значительные изменения.

На протяжении большей части мировой истории наше современное представление о разнице между «гетеросексуальной» и «гомосексуальной» любовью не имело столь конкретного смысла. Сам термин гомосексуальность даже не фигурировал нигде до 1869 года, а термин гетеросексуальность появился еще позднее. Если нечто не имеет имени, то существует ли оно вообще? Французский философ Мишель Фуко доказал, что мы даем вещам названия тогда, когда нам надо их как-то идентифицировать. Таким образом, изобретение нашего современного представления об отличиях между гомосексуальностью и гетеросексуальностью относится к некой новой конфигурации человеческой сексуальности, возникшей где-то в продолжение последних двухсот лет истории человечества. В предшествующее этому время сексуальность имела другие формы, характеризовалась другими способами мышления и словесного описания.gt;

Все эти размышления я привел лишь для того, чтобы читателю было понятно — при составлении списка, включающего людей, живших в период с VI века до н. э. и вплоть до наших дней, я старался свести в единое целое широчайший набор различных типов сексуальности, имеющих общее лишь в одном: однополая любовь. В качестве пояснения приведу один пример: в общественном сознании в античной Греции мужская сексуальность представляла собой крайне причудливую картину с точки зрения современного человека. В частности, свободные граждане мужского пола вполне могли рассматриваться как «женщины», то есть как пассивные сексуальные партнеры по отношению к активным «мужчинам», которыми, в свою очередь, могли считаться женщины, мальчики, рабы или чужестранцы. В пределах этого диапазона возможных объектов желания некоторые мужчины предпочитали главным образом женщин, другие — преимущественно мальчиков, в то время как третьим казались равноценно притягательными все существующие в рамках тогдашней культуры варианты.

Но в то же время жившим тогда афинянам была совершенно чуждой идея о том, что секс может «менять знак с плюса на минус», то есть что активные партнеры могут на какое-то время становиться пассивными и наоборот. Секс был действием, совершаемым активным партнером над пассивным, как интимное проявление существующей общественной иерархии. Взаимности в сексе было не намного больше, чем взаимности в отношениях между грабителем и его жертвой. К тому же мысль о том, что человек может в течение всей своей жизни испытывать влечение лишь к лицам одного пола — или своего, или противоположного, — была странной для сознания древних афинян. В контексте такой культуры говорить о гомосексуальности и гетеросексуальности в современном понимании будет некорректным. Тем не менее в афинском обществе были люди наподобие Сократа, у которых главным эротическим влечением было влечение к несовершеннолетним мальчикам. Этих людей в полном смысле нельзя отнести к геям или гомосексуалистам (хотя, наверное, можно употребить термин педерастия), однако, я думаю, не будет такой уж большой ошибкой отнести и их к «гей-континууму».

Если сверяться с современными, весьма жесткими, сексуальными категориями, многие люди из моего списка могут считаться скорее бисексуалами, чем строго гомосексуалами. Многие из этих людей женились и имели детей, при этом у них были любовные романы с людьми обоих полов. Важно учитывать сильно разнящиеся культурные предположения, ожидания и возможности, доступные различным людям, вошедшим в мой список.

Я хочу, помимо прочего, еще и еще раз подчеркнуть чрезвычайно важное для всех нас явление — повторяемость и, если хотите, живучесть однополой любви в течение всей истории человечества. Так как ее описание почти полностью монополизировано гетеросексуалами, существует тенденция считать, что все ключевые фигуры прошлого были стопроцентно гетеросексуалами. Все известные исторические факты, указывающие на то, что в продолжение обозримого исторического периода существует любовь людей одного пола, постоянно умалчиваются. В этом смысле я хочу вновь напомнить всем геям и лесбиянкам о существовании богатых исторических традиций гомосексуальной любви. В то же время следует исправить искажения, внесенные в официальную историю предпосылками о гетеросексуальности той или иной значимой для нас личности.

В ходе моих биографических исследований я все больше И больше чувствовал острую необходимость выхода в свет подобной книги: раз за разом я обнаруживал то, как тема Гомосексуальности замалчивается в биографиях известных мужчин и женщин. Попробуйте изучить биографии геев и лесбиянок, упоминаемых в моей книге, в официальных энциклопедиях — там о гомосексуальных влечениях этих людей вы не найдете ни слова. Вопрос сексуальности этих людей либо вообще опускается, либо, что еще хуже, о нем говорится с лицемерным эвфемизмом. Мэрлоу становится «человеком с оригинальными наклонностями», Джейн Адаме «никогда не выходила замуж», Рэмбо и Верлен были «очень близкими друзьями». Крайне важным является то, чтобы люди, особенно молодые люди, которым и в наши дни приходится бороться с чувством изолированности и одиночества, были осведомлены о присутствии геев и лесбиянок во всей мировой истории.

Хотя появление в моей книге некоторых имен может стать сюрпризом для вас, не стоит сомневаться: ни в одном случае я не пытался «притягивать факты за уши»; о них свидетельствуют исторические документы, хотя иногда надо изрядно потрудиться, чтобы их откопать. Тем не менее считаю отрадным то обстоятельство, что при сборе фактического материала для этой книги мне не пришлось пользоваться какими-либо спецхранилищами в крупных библиотечных фондах: практически все необходимое нашлось в весьма ординарной библиотеке университета штата Нью-Йорк в Нью-Пальтце. Вся приведенная мною информация не имеет столь уж широкого распространения, однако она вполне доступна каждому. Биографии, на многие из которых я ссылаюсь в библиографии в конце книги, были для меня наиболее ценным подспорьем для разрушения заговора молчания, царившего столь долго. Там, где это было возможно, я старался называть вещи своими именами, иногда при рассмотрении данной персоны я гораздо большее внимание уделял вопросам его или ее интимной жизни и лишь кратко описывал таланты и заслуги, упоминание о которых при желании можно найти в официальных энциклопедиях и в справочной литературе. Я же в первую очередь старался представить сексуальность выбранных мною геев и лесбиянок такой же цельной и неотъемлемой частью их жизни, как и сексуальность большинства людей, независимо оттого, написаны их биографии или нет.

Хотя кому-то количественное соотношение геев и лесбиянок в книге может показаться дискриминационным — на шестьдесят биографий мужчин приходится тридцать восемь биографий женщин, а две статьи посвящены одновременно мужчинам и женщинам, — я считаю, что дал картину, довольно объективно отражающую своего рода дискриминацию в исторических документах. Можно с прискорбием констатировать, что в исторических документах вплоть до XX века не содержится сведений о лесбиянках, чье влияние может сравниться с влиянием, скажем, Александра Македонского, Микеланджело или Шекспира. При всем при том я честно старался приоткрыть, где это было возможно, правду о лесбийской любви в прошлые века. Поначалу это казалось практически невыполнимой задачей.

Когда я начал работу над этим проектом, меня сильно тревожило то, что я не смогу набрать достаточного числа персонажей-лесбиянок, живших задолго до нашего века. Между Сафо, поэтессой VI века до нашей эры, и Гертрудой Штайн, нашей современницей, казалось, был период великого молчания в отношении лесбийской любви — по крайней мере, если говорить об этой любви в современной ее трактовке. Но по мере того, как работа моя продвигалась, я начал понимать, что подхожу не с теми мерками к лесбийской любви прошлого. Я оцениваю лесбиянок с современной точки зрения. Если бы я продолжал использовать этот же подход, я бы, наверное, так и не нашел ни одной интересующей меня женщины, и это было бы закономерно. Лесбийская любовь XX века — это продукт XX, и только XX века. Лесбиянки XVIII и XIX столетий совершенно не похожи на современных, поскольку культура тогда была другая. Это все равно как если бы я рылся в исторических документах, пытаясь найти женщин, чья судьба и жизненная сущность напоминали бы типичных домохозяек — представительниц среднего класса, живущих в наши дни где-нибудь в пригороде крупного центра гетеросексуальной жизнью. Мне вряд ли удалось бы решить такую задачу. Конечно, никому не придет в голову просеивать исторические факты в попытке отыскать таких женщин, да, собственно, нет и причин расстраиваться по поводу их отсутствия. Живущая в зажиточном пригороде гетеросексуальная домохозяйка XX века никак не может быть в этом смысле скомпрометирована просто потому, что мы не можем найти эквивалент, к примеру, XIV столетия. Можно только говорить об их предшественницах: женщинах, чье замужество было, например, обусловлено необходимостью экономического альянса между семьями, а не продуктом свободного выбора, так называемой «романтической» любовью между мужчиной и женщиной.

Это открытие окрылило меня. Я все полнее начал осознавать революционную важность высказанной Адрианой Рич концепции лесбийского континуума. Согласно Рич, лесбийский континуум — это «сфера распространения специфического женского опыта в жизни каждой женщины и во всей мировой истории; это ни в коем случае нельзя понимать просто как то, что какая-либо женщина вступала или осознанно желала вступить в физическую близость с другой женщиной. Если мы расширим наше толкование этого понятия до многих форм, имеющих гораздо более существенное значение, в частности родства душ и богатства внутренних миров, солидарности в борьбе против тирании мужчин, взаимной житейской, а иногда политической поддержки; если мы также будем способны услышать в этом ассоциации с нежеланием выходить замуж не по любви… мы начнем чувствовать область распространения женской истории и психологии — всего того, что никак не могло вписаться в прокрустово ложе ограниченного, почти клинического, определения „лесбиянство“».

Я начал видеть, что, будучи зажатой общественными рамками общества XIX и XX столетий, такая же, как и в наше время, взаимная женская привязанность волей-неволей имела другие формы проявления. По причине воспитания, психологии и жизненной практики сексуальные контакты между женщинами в то время были, вероятно, нечастым явлением. Только на рубеже веков сексологи и психологи дали современное понятие секса — как в гетеро, так и в гомоварианте. В наше сознание внедрилась потребность желать удовлетворения плотских желаний в качестве вершины проявления романтической любви — и гетеросексуальной, и гомосексуальной. Но ведь раньше это было вовсе не обязательно. Тогдашние страстные романтические привязанности женщин друг к другу не имели «сексуального» продолжения в его современном смысле. Не собираясь вступать в спор по поводу того, была ли это всего лишь дружба между гетеросексуалами, которая (по какой-то загадочной причине — возможно, из-за страха перед новым термином нашего века — «лесбиянство») вдруг исчезла как явление. Я всего лишь хочу высказать предположение, что такие варианты дружбы как раз и были единственной приемлемой в те годы формой лесбиянского сексуального влечения. Если просто проигнорировать лесбиянский аспект этих страстных дружеских отношений, это будет равносильно замалчиванию истории существования лесбийской любви вообще.

Вряд ли я первый, кто включает упоминаемых в этой книге женщин в историю лесбийской любви. Поначалу я вообще сомневался, стоит ли делать это, ведь надо иметь какие-то «доказательства» того, что эти женщины были лесбиянками. Это, кстати, свидетельствует о том, насколько извращено наше понимание лесбийской любви в прошлом под воздействием проповедей современных гомофобов. Мы не можем даже допустить возможность существования богатства и разнообразия проявлений любви между женщинами в любую эпоху, кроме нашей. Завершив работу над этой книгой, я понял, что мои тревоги по поводу отсутствия доказательств были напрасны. Могу смело утверждать, что, например, по отношению к Мэри Уоллстоункрафт, Эмили Дикинсон, Джейн Адаме или Флоренс Найтингейл имеются совершенно убедительные доказательства того, что они были лесбиянками, но только ни в коем случае не в современном понимании этого слова. Кроме того, каждая из этих женщин оказала такое неоспоримое влияние на прогресс человеческого сознания — ив социально-политическом смысле, и в области искусства, — что это не могло не способствовать появлению в XX веке тех женщин, которые в нашем сегодняшнем понимании считаются лесбиянками.

Безусловно, моя книга является спорной, но она — ответ на интеллектуальный вызов, который всегда стоит перед исследователем. Я приглашаю вас тоже ответить на этот вызов. Я предлагаю вам поспорить со мной, дать свою трактовку жизни того или иного человека, попытаться осмыслить саму сущность гомосексуальной любви и движущие ею силы; осознать то, что определяет ее настрой и формы проявления; разобраться в том, как мы воспринимаем себя сами, в том, как мы сегодня живем.

Каждый волен составить свой рейтинговый список, и он, безусловно, будет отличаться от моего. Ваш список, вне всяких сомнений, для вас будет важнее, чем мой. Считайте мой перечень просто стимулом для осмысления вами этой темы и формирования своей точки зрения.