Леднев Вадим Волк в собачьей стае — 2

Первая глава

— Северный флот, — военком, лениво перелистывал личное дело. — Шестьдесят первая отдельная гвардейская Киркенесская бригада морской пехоты… старший матрос…

— Разведчик, — сказал Иван.

— Вижу… слушай, — оживился подполковник, — ты же с парашютом прыгал. Может в десантуру, а? В Ульяновскую тридцать первую бригаду пойдешь? Вот у меня разнарядка лежит… На кой черт тебе этот Спутник?

Иван пожал плечами, что вкупе с выражением лица означало несогласие.

— Не пойму, чем тебе Ульяновск не нравится? В общем, других вакансий по твоей специальности у нас сейчас нет. Ладно, — он задумался на несколько секунд, — пошлю запрос в твой Спутник, — подполковник закрыл личное дело и отодвинул в сторону, что означало конец разговора. Иван встал. Военком поднял на него прозрачные глаза и посмотрел как-то странно.

— Сирота, говоришь? Что с родителями-то случилось?

— Умерли, — буркнул Иван. Тема была ему явно неприятна.

— Ну, не хочешь говорить, не надо, — не стал настаивать военком, — Сколько тебе, двадцать два? А чего сразу-то после срочной на контракт не остался?

— Попробовать хотел… на гражданке…

— Попробовал? Работаешь?

— Уволился… неделю назад.

— Не сложилась, значит, гражданская жизнь? — военком усмехнулся. — Ладно, возьми вон анкету, перечень документов… Собирай все и приходи на следующей неделе. Будем тебя оформлять.

Когда дверь за парнем закрылась, подполковник снял телефонную трубку…

Уже на подходе к дому, Ивану прицепился нищий. Увязался за ним, как только он выскочил из автобуса. Отвратительный такой бомжара, плелся за Иваном, что-то невнятно мыча, только что за одежду не хватал. Оборванный и грязный, как положено, нищий был явно не из местных. Местные, несмотря на свои синие рожи вели себя прилично — ни к кому не приставали, ничего не просили, копошились себе тихонько возле мусорных баков, добывая нелегкий кусок. Иван, никогда нищим не подавал, не считал нужным. Руки ноги есть — иди работай. Тем более таким настырным, которые заглядывают в глаза, клянчат или того хуже — начинают преследовать. Такого хотелось удавить, надев предварительно резиновые перчатки, чтоб не испачкаться. Ну ладно, не удавить, просто взять за шкирку, развернуть и наладить сурового пенделя, чтобы усрался и не приставал более к добрым людям.

До дома оставалось всего ничего, а нищий и не думал отвязываться. В любую минуту мог встретиться кто-нибудь из соседей, что они подумают о таком спутнике, еще решат, что Иван его знает. Пора было что-то предпринимать. Иван развернулся, намереваясь, как следует послать приставалу-бомжа, и оторопел — на него смотрели совершенно безумные глаза. Стало не по себе — от обладателя такого взгляда можно ожидать чего угодно. Лучше, пожалуй, дать ему мелочи, ну не бить же его, в самом деле, к такому и прикасаться-то западло. Иван сунул руку в карман плаща, нагреб там сколько было медяков и высыпал звенящую пригоршню в подставленные лодочкой ладони старика. Тот ощерился, что видимо должно было означать благодарную улыбку, но больше напоминало волчий оскал. Иван поразился во второй раз — зубы у бомжа были белые и ровные, каковые бомжу иметь вовсе не полагалось.

— Все иди, иди! — сказал Иван и даже помахал рукой, словно указывая направление. Тот снова осклабился и стал отступать, не отводя от Ивана своих безумных птичьих глаз. Отойдя метров на пять, он вдруг скрипуче рассмеялся и швырнул деньги вверх. Несколько секунд спустя, они со звоном рассыпались по асфальту, а Иван, чувствуя себя полным идиотом, торопливо пошел прочь.

Настроение было испорчено.

На улице совсем уже стемнело, когда он набрал код и, открыв железную дверь, наконец, вошел в темный, пахнущий кошками подъезд.

Первым Ивана встретил кот Жирик. Едва открылась входная дверь, как он возник откуда-то из темноты коридора, мурлыча, потерся о ногу и проследовал дальше в подъезд — с целью полизать цементный пол. Иван поймал его поперек живота, затянул в коридор и захлопнул дверь. На кухне играла музыка, лилась вода из крана, одновременно что-то бурчал телевизор в зале. Иван включил свет и неуклюже заворочался в узком коридорчике «хрущовки» пытаясь пристроить свою куртку — все крючки на вешалке, конечно же, оказались заняты.

Иван заглянул на кухню. Баба Вера стояла у плиты и переворачивала пирожки на шкворчащей сковородке. По обоим краям стола расселись соседки — старые перечницы. Все посмотрели на него.

— Привет, бабуль! — сказал Иван. — Здрасти Марья Семеновна, здрасти Маргарита Пална.

— Ой, Ванюшка пришел! — обрадовалась баба Вера. — Раздевайся, сейчас кушать будем. Я тут пирожков настряпала…

После ужина Ивану стало маятно. Некоторое время он валялся на диване в своей комнате. Читать было нечего, телик смотреть не хотелось, а спать вроде еще рано.

Баба Вера несколько раз под надуманными предлогами заглядывала в его комнату, смотрела с тревогой, спрашивала: не заболел ли внучек? Он вяло отвечал, мол, не заболел, просто устал.

— Чего устал-то? — удивлялась бабка, — неделю ведь уже не работаешь. И чего бросил? Такая хорошая работа была!.. Ищешь хоть?

Наконец, Ивану надоело выслушивать ее бесконечное трынденье и он решил прогуляться.

— До спортзала, — буркнул он в ответ, на бабкин вопрос. — Так сказать, отметить ударной тренировкой грядущие изменения в жизни.

Какие изменения имел в виду внук, для бабы Веры так и осталось загадкой.

На самом деле ни в какой спортзал он не собирался. А собирался просто посидеть на лавочке во дворе Таниного дома и посмотреть на ее окна. А что еще оставалось делать? — телефон она не брала и никаким другим образом общаться не желала.

Троллейбуса ждать Иван не стал, решив, что пешком, пожалуй, будет скорее.

Он быстро шел по улице, пряча лицо от хлопьев мокрого снега, когда его окликнули. Сперва подумал, что показалось, и даже не замедлил шаг, но нет…

— Ванька! Да стой ты, черт! Куда разогнался-то?

Иван удивленно обернулся и попятился. На него набегала громоздкая фигура.

Верзила остановился перед ним, радостно пялясь.

Господи! — узнал, наконец, Иван — да это же Пашка Колмогоров — школьный приятель. До седьмого класса, они были не разлей вода. А потом его семья переехала в другой город, сейчас Иван уже и не помнил в какой. То ли Казань, то ли, наоборот, Рязань. В общем, разошлись пути дорожки, как это часто бывает с детской дружбой.

— Пашка, ты что ли?

— Я! Кто ж еще-то?

— Откуда ты тут взялся?

— Откуда… в командировку приехал. Вторую неделю тут.

— А как ты меня нашел? — озадачился Иван.

— Да, никак я тебя не искал! Иду просто, глядь ты навстречу чешешь… я еще думаю, ты или не ты

— Вот уж меньше всего ожидал тебя здесь встретить… а тебе есть, где остановиться? А то может у меня?

— Хватился, — хохотнул Пашка, — я завтра уезжаю. Слушай, может, зайдем куда-нибудь, накатим по поводу нашей случайной встречи? Посидим, вспомним детство золотое!

Иван замялся. Как-то странно щемило сердце и в кабак, надо сказать, совершенно не хотелось.

— Что, жена заругает? — усмехнулся Павел.

— Да нет никакой жены… — смутился Иван, — просто тут одно дельце было… но ничего, подождет. Пойдем, — деньги у него с расчета еще оставались.

— Вот и лады! — словно бы обрадовался Пашка, — Я тут приглядел одну славную забегаловку.

Проснулся он внезапно, словно вынырнул из черной пустоты. Некоторое время лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к ощущениям. Ощущения были, прямо скажем, так себе. Во рту сухой мерзостный вкус, нос заложен, где-то на уровне желудка жжет словно огнем. «Как я до дому-то добрался?» — спросил сам себя Иван и открыл глаза.

Это был не дом.

Он обнаружил себя лежащим в позе эмбриона на какой-то жесткой поверхности. Где он? В глазах все плыло, взгляд не желал фокусироваться. Впереди маячило какое-то светлое пятно. Энергично моргнув несколько раз, Иван добился, что зрение стало четче, и светлый овал обрел форму, превратившись в широкий дверной проем, забранный решеткой. Правда, движение век вызвало в голове такой взрыв боли, что Иван против воли дернулся и сразу же обнаружил, что руки у него за спиной и что-то их там удерживает. Что за притча? — подумал Иван, и попробовал пошевелиться еще раз. С тем же успехом. За спиной что-то металлически брякнуло. Наручники что ли? Вот те раз!

— Эй, начальник! — раздался откуда-то с боку визгливый женский голос, — парнишка, кажись, очухался. Ты просил сказать…

Иван скосил глаза и различил в паре метров от себя фигуру. Кажется женскую, в светлом, то ли пальто, то ли плаще.

— Проснулся родной? — участливо спросила «кажется женщина» и крикнула в сторону решетки. — Наручники с него снимите ироды, без рук ведь парень останется!

Иван неуклюже заворочался и сел на лавке. Рук пониже локтей, он и впрямь не чувствовал.

— Ты говорят, буянил очень, — обратилась к нему добрая женская особь, — Я аж испугалась, когда тебя в камеру бросили… совсем невменяемый, думаю: загрызет еще… а ты уснул тут же…

Ее рассказ прервали шаркающие шаги, и по ту сторону решетки появился человек. В камере стало темнее. Человек был, что называется, поперек себя шире.

Иван напряг глаза, морщась от головной боли. Человек был в милицейской форме. Круглая голова с седоватым ежиком волос. Плечи, наверное, метровой ширины. На них погоны, кажется, старшины. Загремели ключи, и решетчатая дверь отворилась с неприятным скрежетом. Старшина некоторое время громоздился над Иваном этаким «Каменным гостем», разглядывая его словно некую диковинную зверушку, затем скомандовал:

— Подъем!

Иван с трудом выполнил команду. На теле, кажется, живого места не было — болело каждой своей клеточкой.

— Сними с него браслеты, дуболом! — пискнула из своего угла женщина.

— Заткнись, шалава! — не оборачиваясь, буркнул милиционер. Несмотря на нарочито грубый тон, голос у него был не злой. — Ну-ка, поворотись-ка сынку.

Щелкнуло, и Иван почувствовал, что руки свободны. С трудом вытащил их из-за спины и принялся растирать онемевшие запястья и кисти.

— Видать шибко на тебя ребята злые были, — тон у «человека-горы» был примирительный, — крепко ты их приложил… Ваську Калягина в больницу пришлось отправлять… Оправиться не желаешь?

Иван молча кивнул, чувствуя, что если откроет рот хотя бы для единого слова, его тут же вырвет прямо на доброго старшину.

— Дверь в сортир направо, — напутствовал его милиционер, — и смотри, не выкинь чего! Со мной не забалуешь, не посмотрю, что ты морпех… а к сроку твоему добавка выйдет.

«К какому еще сроку?» — хотел спросить Иван, но не спросил — приступ тошноты скрутил особо свирепо, заставив поспешать к унитазу.

Его чуть не вывернуло наизнанку, а легче не становилось. Попил холодной воды из-под крана, набирая ее в ладони. Поплескал на лицо и, наконец, посмотрел в маленькое треснутое зеркало над умывальником. Лучше бы он в него не смотрел. В существе, глядящем на него из зеркала, прежний Иван, довольно таки симпатичный парень, узнавался с большим трудом. Опухшее потерявшее форму лицо; фингалы под обоими глазами, засохшая кровь под носом; вместо губ оладьи. Зубы? Кажется, все целы, что удивительно. Интересное ощущение — словно выпил не воды, а водки. Как говорится, заколбасило по старым дрожжам. В голове, и без того неясной, все поплыло. Захотелось упасть обратно на лавку и отключиться. Но вопрос, который он так и не задал старшине, свербел в мозгу раскаленным гвоздем.

— К какому сроку? — спросил он, едва извлекшись из туалета.

— Что? — удивился, было, милиционер, — а-а… ты не помнишь, что ли ничего? Да начудил ты парень изрядно. Я тут почитал твой протокол… лет на пять, минимум… тут тебе и злостное хулиганство, и нанесение тяжких телесных… и оказание сопротивления сотрудникам органов правопорядка, с избиением оных. Не говоря уже про материальный ущерб ночному клубу «Стоп-сигнал».

Что, блин, за «Стоп-сигнал»?

— Правду говорят, — продолжал старшина, — пьяная матросня хуже динамита!

— Откуда вы знаете? — понуро спросил Иван.

— Про матросню? Так билет же военный при тебе нашли.

«Верно, — подумал Иван, — военник забыл вытащить из куртки.

Старшина запер за ним дверь камеры, но уходить не спешил. Все стоял, загораживая свет могучей спиной.

— У меня сын такой, как ты, — пояснил он, наконец, причину своего сочувствия. — Э-эх… сломал ты себе жизнь парень… зачем было так нажираться?

— Да, я вообще не пью, — хмуро буркнул Иван, — пиво только иногда…

— Не пьет он… — удивился милиционер, — да от тебя до сих пор разит, хоть закусывай. Я понимаю — все бухают, — продолжил он свою мысль, — но не все же после этого людей убивают. Моли бога, чтобы тот охранник, которому ты чердак проломил, живым остался, — еще раз вздохнув, он удалился на свой пост.

Улегшись на лавку лицом к стене и положив голову на сгиб локтя, Иван стал мучительно вспоминать вчерашний вечер. Именно мучительно — другого слова и не подобрать. Мысли вращались тяжело, словно каменные жернова. Снова пришел старшина и, отперев дверь, забрал Иванову сокамерницу. По их вялому диалогу, парень понял, что за нее кто-то заплатил (какой-то Кот или кот) и теперь она может валить на все четыре стороны. Проститутка, наверное, — подумал Иван, и тут же забыл про нее.

А где же Пашка? — вдруг полыхнуло в голове, — они ведь все время были вместе. Куда он делся-то? Судя по разглагольствованиям старшины — протокол был составлен на одного Ивана. Никого другого он не упоминал. Так… как же было-то? Сначала они пили пиво в пивбаре „Харакири“. И потом уже поперлись в этот „Стоп-сигнал“. Во, блин, названия — одно другого хлеще. Кто такие только придумывает?

Что же там было?

Сперва все было чинно-благородно — это Иван помнил хорошо — они сидели с Пашкой пили пиво, вспоминали школьные годы золотые. Потом появились две девицы… и как-то все пошло вразнос. Откуда они взялись? Этого Иван, сколько не вспоминал, вспомнить не мог. Просто Пашка пошел за добавкой пива и вернулся уже с ними. Симпотные такие, фигуристые. Пиво как-то сразу полилось рекой. К нему добавились какие-то коктейли. Девки оказались весьма компанейские, и полчаса не прошло, как одна из них, кажется, ее звали Марина, уже сидела у Ивана на коленях. Он хорошо помнил ее тонкие пальчики с длинными блестящими ногтями и зажатой между ними сигаретой, постоянно мелькавшие перед его носом — Марина курила одну за одной. Потом они целовались, а Пашка со второй девицей обнимались со своего краю стола. То ли он ее щекотал, то ли просто дура набитая, но она беспрерывно хихикала. Затем возникла идея идти в этот „Стоп-сигнал“. Кто предложил, Иван не мог вспомнить, хоть убей. Не он точно — он про такой клуб даже не слыхал. Кажется, кто-то из девчонок. Или Пашка? С другой стороны, откуда Пашка мог прознать про всякие ночные клубы в чужом городе. Странная у него какая-то командировка.

Со „Стоп-сигнала“ все и началось.

К тому времени Иван был уже крепко пьян. При этом опьянение его было каким-то странным — голова уже ничего не соображала, а координация движений, как показали дальнейшие события, почему-то не утратилась.

Итак: фейс-контроль они прошли, но радость оказалась недолгой. Хватило на пару коктейлей. Потом пошли танцевать. Как началась заварушка, Иван не помнил. Кто-то кого-то толкнул, начались разговоры на повышенных тонах, хватание за лацканы и высокий секьюрити в черном костюме при галстуке, вежливо попросил прогуляться. Девки принялись громко возмущаться, а Пашка их поддержал. С этого момента, пробелы в памяти Ивана стали длиннее собственно воспоминаний. Он помнил, как охранник, взявши визжащих девиц под белы рученьки, тащил их по направлению к выходу, а еще двое влекли туда же Пашку, который громко блажил и вырывался. Ивана это очень удивило и обеспокоило, и, хотя до этого он вел себя вполне мирно, никого не пихал и не хватал за одежды, тут уж не выдержал и вступился за прекрасный пол, а заодно и за школьного друга. Сперва на словах. Впрочем, разгоряченные охранники не стали разбираться и быстро взяли его в оборот. Тут уже он рассвирепел не на шутку — его боевого разведчика и участника, прессуют какие-то жлобы и штафирки сухопутные. Не ожидавшие такой прыти охранники разлетелись как кегли. Их место тут же заняли другие и понеслось. Разгневанный бывший морпех, в бою с превосходящими силами противника, не растерявшись, как и положено разведчику, применил подручные средства, такие как стулья, посуду на столах и сами столы. Подоспевших ментов он молотил уже стойкой от микрофона.

В конце концов, его свалили и долго, методично буцали ногами и дубасили резиновыми палками, словно пыль выбивали. Потом сковали наручниками и бросили в ледяное нутро милицейской буханки.

Когда вся эта картина, пусть и с многочисленными лакунами, развернулась перед мысленным взором, Иван еле удержался, чтоб не взвыть от отчаянья и горя. Как там в песне Высоцкого: если правда оно, ну хотя бы на треть — остается одно, только лечь помереть…

Ему был так плохо морально и физически, а душа наполнилась таким отвращением к себе, что мозг милостиво отключился, позволив Ивану провалиться в спасительный омут тяжкого похмельного сна.

Ощущение было, словно чья-то ласковая рука проникла под свод черепа и гладила поверхность мозга, забирая боль, страдание и раздражение. Еще! Еще! Как хорошо. Хотелось бесконечно испытывать эти ощущения. Непонятно откуда родилась уверенность, что все вчерашние события — просто сон, ночной кошмар. Стоит лишь открыть глаза и сразу станет понятно, что все приключившиеся с тобой неприятности просто приснились и забудутся через пять минут после пробуждения.

— Ванья! Просньись, Ванья!

Иван открыл глаза и почувствовал себя жестоко обманутым. Ничего, оказывается, не приснилось — все те же серые стены вокруг и твердая поверхность лавки под избитым телом. А значит, и все остальное произошедшее с ним вчера — тоже явь.

Нет, что-то все же изменилось. Иван некоторое время прислушивался к себе и, наконец, понял: перестала болеть голова, а мысли четкие и текут плавно, словно его неделю не били по морде и не было похмелья. Должно быть, призрачная рука все же покопалась в мозгах.

— Ванья, вставай, надо идти!

Иван вздрогнул и рывком сел. Онемевшее избитое тело отозвалось такой болью, что он не смог сдержать стон. На все тело доброй руки явно не хватило.

— Ванья…

Да кто же это? Кругом гробовая тишина, а призрачный голос нудит где-то под сводом черепа.

— Вставай, Ванья, иди!

Подчиняясь настойчивому голосу, Иван встал и шагнул к решетчатой двери. Постоял несколько секунд, глядя на обшарпанную стену напротив, потом, следуя неведомому наитию, взялся за прутья решетки и толкнул дверь от себя.

Металлический скрежет, оглушительный в мертвой тишине коридора, заставил Ивана присесть от страха — сейчас набежит охрана и ввалит ему люлей, раз в прошлый раз мало было. А дверь продолжала открываться и ничего не происходило. Никто не пришел и не спросил: что это он тут делает?

— Иди, Ванья! — продолжал командовать призрачный голос.

Собравшись с духом, Иван вышел из камеры и осмотрелся. Шагах в десяти по коридору пост дежурного по ИВС. Сам старшина сидел возле стола, уронив локти и голову прямо на газету, которую должно быть читал перед тем как его сморил неудержимый сон.

Прихрамывая на обе ноги, Иван прошел мимо ряда камер, в которых мирно спали арестанты.

Вот и вторая дверь, очевидно, наружу. Ее он толкнул гораздо более уверенно, чем прежде и она тоже поддалась, открывая путь к свободе.

Миновав два лестничных пролета, он оказался в коридоре дежурной части.

Никого.

Подошел к прозрачной перегородке, на которой красовалась надпись: „дежурный РОВД“. Вот и сам дежурный. На своем месте — дрыхнет, откинувшись на стуле, как еще не свалился? Слюна течет из уголка рта.

— Ванья, — снова напомнил о себе голос, — иди!

— Куда идти-то? — спросил Иван непонятно кого. — Ведь у ментов все мои документы — найдут.

— Иди! — сказал голос, и у Ивана не хватило силы с ним спорить. Он пошел, словно лишенная воли и эмоций сомнамбула. Состояние было странное и даже страшное — но страх какой-то ненастоящий, будто все происходит не на яву.

— Сюда, Ванья! — за стеклянными дверьми тамбура, кто-то пошевелился, и Иван сразу узнал стоящего. Елки-метелки — это был давешний бомж. Все такой же грязный и оборванный он смотрел на Ивана своими безумными глазами и радостно щерился. Помахал рукой, приглашая за собой, и пошел прочь, постоянно оглядываясь, словно проверяя, идет ли следом Иван.

Иван шел. Улица встретила его метелью и холодом. По пустому, освещенному желтым светом фонарей двору перед зданием милиции, ветер гонял снежные вихри. Иван поежился, куртка осталась где-то в недрах подвала. Куда теперь?

Одинокая светлая „газель“ притулилась возле въезда на территорию РОВД. Бомж уверенно шагал прямо к ней. Фырчал мотор, ветерок донес до Ивана запах выхлопа. Машине явно не терпелось уехать. „Бомж“ приглашающе похлопал по противоположному от водителя стеклу, а сам без лишних слов юркнул в приоткрытую дверь салона. Обходя кабину, Иван вглядывался в лобовое стекло, пытаясь разобрать, кто там внутри. Тщетно. Мешала тонировка.

Щелкнул замок, из открытой дверки, дохнуло теплом и запахом нагретой пластмассы.

— Чего мнешься? — пробасил водитель. — Садись быстрей, пока менты не прочухались!

Газель плыла по улицам ночного города, то и дело сворачивая на перекрестках, словно путая следы. Именно плыла. Мягкая подвеска, тихо мурлыкающий двигатель, качественная облицовка кабины, отсутствие привычного скрипа и дребезжания, недвусмысленно намекали, что данный автомобиль, кроме внешней безликости, мало чего имеет общего с привычными изделиями отечественного автопрома тысячами шныряющих по городу в образе маршруток и малотоннажных грузовичков.

Водитель в очередной раз повернул к Ивану гладко выбритую физиономию и усмехнулся.

— Не ссы парень, прорвемся. Добудем мы тебе бабу с тремя сиськами.

Это заявление не требовало ответа, и Иван не отвечал, угрюмо пялясь на заснеженный ночной пейзаж. Он пребывал в полной прострации — куда он едет, зачем? Что теперь с ним будет? Водитель чудной какой-то… дались ему эти сиськи. А самое странное — шофер был в форме. Не в ментовской, конечно, в армейской, с погонами прапорщика. В эмблемах сухопутных родов войск Иван разбирался плохо, поэтому не мог с ходу определить, что означает подзорная труба со стрелкой компаса и к чьей епархии относится загадочная „газель“. Но сам факт, что в его побеге (а как еще это можно назвать?) принимает участия некая армейская структура, причем особо даже не шифруясь, навевал знаете ли… В общем, неясно, что он навевал. Вообще ничего было неясно.

Пока Иван терзался сомнениями, улицы вокруг закончились. Все более редкие дома по обеим сторонам дороги некоторое время еще мелькали, но затем исчезли и они. „Газель“ теперь мчалась в чистом поле, по прямому как стрела шоссе. Такая дорога в городе была только одна — в аэропорт. Неужели же лететь придется? — подумал Иван, но „газель“ внезапно сбросила скорость и свернула на неприметный боковой съезд. Спустя несколько минут они уже ехали по лесу. Пара поворотов и дорога неожиданно закончилась перед большими зелеными воротами. Затормозив, водитель нетерпеливо посигналил, и створка ворот поползла в сторону.

— Ну, здравствуйте, Иван Николаевич! — майор был само радушие. — Как ваше самочувствие? Понимаю, понимаю, отмутузили вас от души. Но ничего, доктор сказал, что переломов и серьезных повреждений у вас нет, а синяки и шишки, они до свадьбы заживут. Дело-то молодое, верно, Иван Николаевич?

Это „Иван Николаевич“, Ивану решительно не нравилось. Если вышестоящий чин так к тебе обращается — непременно жди каких-нибудь гадостей…

По прибытию на базу (так Иван окрестил для себя расположившийся посреди леса комплекс зданий) его немедленно отправили в душ, после которого он попал на осмотр к врачу. Сухая и деловитая капитан медслужбы велела снять выданный после душа халат, под которым к величайшему смущению Ивана, ничего не было. Затем тщательно осмотрела сконфуженного юношу, заглянув буквально везде. Долго цокала языком и качала головой, разглядывая синюшные ушибы и багровые кровоподтеки. Затем выдала какую-то остро пахнущую мазь и приказала намазаться с ног до головы. Пока Иван выполнял приказание, капитан, усевшись за стол, записывала что-то в толстой тетради, точь-в-точь, как участковый терапевт на приеме в поликлинике. Мельком глянув через стол, Иван увидел там свою фамилию. Ишь ты, уже и историю болезни завели.

От странной мази кожа приобрела какое-то мерцающее сияние, к чему уставший удивляться Иван отнесся довольно равнодушно. Закончив писать, докторша разрешила ему одеться. Покопавшись в холодильнике со стеклянной дверкой, выдала горсть разноцветных таблеток, заставив их тут же съесть, чуть ли в рот при этом не заглядывая. Далее последовал черед какой-то темной маслянистой жидкости, оказавшейся удивительно горькой на вкус, коей Ивану пришлось употребить целую мензурку. Причем запить горечь докторша не дала, сказав, что придется потерпеть.

Ивану терпеть было не привыкать и через двадцать минут, он, уже переодетый в новую полевую форму без знаков различия, предстал перед майором, или кто он на самом деле. Табличка на двери кабинета гласила, что майор В. П. Сидорчук является зам. нач. снаб… чего-то там. Прекрасная блондинка секретарша ослепительно улыбнулась Ивану.

— Валентин Петрович ждет вас.

Иван с трудом отвел от нее взгляд. Майорам такие секретарши явно не по чину.

— У меня Иван Николаевич для вас две новости, обе хорошие, — майор выдержал паузу, словно ожидая реакции на свои слова. Реакции не последовало, и он продолжил. — Так вот, собственно, новости. Первая: охранник клуба, которому вы давеча пробили череп, выжил. Есть шансы, что обойдется без последствий.

Иван при этих словах поморщился, словно его заставили выпить еще одну мензурку маслянистой жидкости. „Бедолага охранник, — подумал он, искренне сожалея о содеянном, — ну, был немножко грубоват — пьяные и обдолбанные посетители кого угодно достанут, но это еще не повод проламывать ему башку. Что на меня нашло?“

— Вижу, вы полны раскаянья? — констатировал майор все это время наблюдавший за мимикой Ивана, — это подтверждает наши выводы о том, что вы порядочный человек и ответственный гражданин. Оступились, с кем не бывает. Поступок ваш достоин сожаления, но и только. Поэтому, вот вам вторая новость: я уполномочен сделать вам предложение… Вы ведь Иван Николаевич, кажется, хотели вернуться на военную службу? Зачем вам этот контракт с армией? К чему вам отдаленный гарнизон в тундре, нищенская зарплата в пятнадцать тысяч рублей? Вы ведь свой долг Родине уже отдали, а у нас есть для вас интересная работа.

— А вы что, не армия? — хмуро поинтересовался Иван. Интересная работа, хм… не объяснять же этому Сидорчуку, что два года службы Иван не в тундре просидел, а почти что весь шарик обошел. А возле восточного берега Африки и вовсе задержаться пришлось. Да он и сам, наверное, знает.

— Мы по сути, что-то вроде иностранного легиона, — серьезно ответил майор, — Военная служба за пределами Российской Федерации. Оплата будет более чем достойной — для начала, могу предложить десять тысяч долларов в месяц.

Иван почувствовал, что брови у него неудержимо стремятся вверх, глаза лезут из орбит, а лицо, из-за прилившей к нему крови, пылает, словно его макнули в таз с кипятком. Десять тысяч долларов… сколько это будет в рублях? Триста тысяч… бля-я…

— В месяц?

— Вы не ослышались — усмехнулся майор. — Разумеется, в месяц. Не скрою, служба будет трудная и опасная. Существует реальный риск лишиться здоровья или даже жизни. Но вы ведь человек военный, участник боевых действий, так что к опасности привычны. Так?

— Ну, допустим. Вопрос можно?

— Валяйте, — милостиво кивнул Сидорчук.

— Если я соглашаюсь, что будет с моим э-э…

— Уголовным делом? Оно будет закрыто. Не сразу, конечно… вы ведь у нас в побеге числитесь, — майор усмехнулся, как показалось Ивану, довольно глумливо, — но ко времени окончания вашего контракта, все спустится на тормозах, это я вам могу гарантировать. Кроме того, отслужив первый срок, вы, по вашему желанию, можете получить новые документы и начать жизнь, так сказать, с чистого листа.

— А если, значит, откажусь?..

Майор развел руками.

— В этом случае, вероятней всего, делу будет дан ход. Но помилуйте, Иван Николаевич, какой смысл вам отказываться?

Иван кивнул головой. При таком раскладе отказываться действительно не имело смысла. Отказ, кроме всего прочего, означал верный срок — реальных лет пять топтать зону. А если как следует раскрутить, то и поболее выйдет. Неужели все, что произошло с ним прошлым вечером: ночной клуб, девки, школьный друг Пашка, драка наконец, все это спланированная подстава имеющая целью склонить его к работе на некую таинственную организацию? Но зачем? За те деньги, что предлагает этот липовый майор, любой побежит в указанном им направлении, радостно при этом похрюкивая. И он, Иван Николаевич Прохоров, не исключение. Хотя если предложат, скажем, пить кровь христианских младенцев…

Сидорчук словно уловил ход его мыслей.

— Не беспокойтесь Иван Николаевич, ничего такого, о чем вы сейчас подумали, делать вас не заставят. В случае согласия вас ждет служба солдата-наемника, то чего вы собственно и хотели. Правда, в несколько необычном антураже.

Не найдя, что возразить, Иван сказал единственное, что пришло на ум:

— А можно еще вопрос? Где придется работать? В Чечне, Афганистане, Сомали? Где платят такие деньги простым парням вроде меня?

— Дальше! — сказал майор. — И одновременно ближе… как бы вам это объяснить… То, что вы сейчас перечислили — это, скажем так, банально. У нас совершенно другой размах. Это вам не вшивый французский иностранный легион с их замшелой колониальностью. От нашей деятельности, не побоюсь этого слова, будут зависеть судьбы мира! А насчет подробностей… — майор внезапно сменил тон и его голос из восторженного, стал сухим и уставным, — подробности будут после того, как подпишем контракт. Итак: вы согласны?

Иван чувствуя, что вляпывается во что-то невообразимое и совершает нечто непоправимое, тем не менее, ответил без раздумий:

— Согласен! Последний вопрос… почему я?

Майор пожал плечами.

— Вашу кандидатуру из предложенного списка отобрал один наш общий знакомый, а его мнению мы склонны доверять, — он пробежался пальцами по клавиатуре и повернул монитор, так что стало видно Ивану. С экрана смотрел… Ну, конечно, „бомж“, кто же еще. Вот только выглядел он теперь этаким вельможей и одет был в нечто невообразимо парадное… мундир не мундир… доспехи не доспехи. Весь раззолоченный, в шлеме с огромным пером. И при мече.