"За живой и мертвой водой" - читать интересную книгу автора (Далекий Николай Александрович)



Вот тебе конь; поезжай на этом, а своего оставь у меня. А вот и дорога, что ведет в государство, в котором есть живая и мертвая вода… Туда нельзя проехать иначе, как ночным временем. Там увидишь ты высокую стену, перескочи ее и поезжай прямо к садовым воротам; в саду найдешь яблонь и два колодца — с живой и мертвой водой. Да как поедешь назад, берегись, чтобы конь твой не зацепил ни за одну струну из тех, что проведены к стене. Если зацепит, — быть беде: поднимется во всем городе колокольный звон, барабанный бой, пушечная пальба… Из народной сказки

1. Ночь. Двое

Они стояли лицом к лицу, крепко сжимая сомкнутые руки, точно боялись, что кто-то силой разъединит их, разбросает по темной земле в разные стороны далеко-далеко, и они уже никогда не смогут найти друг друга.

На лицо девушки, слегка приподнятое, падал скупой свет звездного неба. Оно белело расплывчатым овальным пятном; смутно вырисовывались брови, глаза, рот, угадывались мягкие очертания щек, подбородка. Чубатая голова хлопца полностью сливалась с темнотой — он был черен, смугл, и только в двух местах, словно в маленьких криничках, вспыхивали крохотные светящиеся точки. То яркие звезды играли в цыганских глазах Юрка.

Так стояли они долго. Молчали. Они слышали дыхание друг друга, ощущали в ночной свежести тепло, исходившее от их разгоряченных лиц, чувствовали, как где-то в жилках под тесно переплетенными пальцами пульсирует дорогая родная кровь. Разве того было мало, разве это не было счастьем?

Девушка прошептала едва слышно:

— Ты меня любишь, Юрцю?

Вместо ответа хлопец осторожно прикоснулся губами к ее щеке и нежно, одними губами провел по шелковистому пушку. Он знал, что у нее возле висков, там, где кончают расти длинные светлые волосы, струится по щекам золотистый пушок. Почему-то именно этот пушок особенно умилял Юрка. Каждый раз, когда он смотрел на Стефу, ему хотелось прикоснуться губами к забавно бегущим вниз крохотным светлым волоскам, погладить их. Сейчас впервые Юрко решился на такой робкий поцелуй.

— А я не верю… — с грустным кокетством сказала Стефа.

Хлопец привлек к себе девушку, неловко обнял одной рукой.

Так можно было стоять до утра. Слава богу, место для свидания они выбрали безопасное — на краю села, между покинутой усадьбой ксендза и кладбищем, там, где вдоль рва росли столетние липы. Тут Юрку и Стефе ничто не угрожало. Мертвые не могли накликать беду на головы двух влюбленных. Опустевший дом ксендза с выбитыми окнами и сорванными дверьми тоже не пугал их. Привидения? Кто теперь верил в эти сказки? Не привидений, а обыкновенных живых людей им следовало остерегаться. Только люди могли навредить.

Но, казалось, все живое спало. Ночная тишина окутала прячущееся в балочке село. До утра было далеко.

— Неужели любишь? — снова спросила Стефа и притаилась, ожидая ответа. Темнота скрывала ее неуверенную счастливую и грустную улыбку.

Он только крепче прижал ее к груди.

— И не боишься? Они убьют нас… И тебя, и меня.

Грудь хлопца высоко поднялась, будто он собирался пырнуть в холодную воду. На несколько секунд Юрко задержал дыхание. Однако сердце его билось ровно: страха перед будущим он не испытывал.

— Ой, не верю, Юрко… Не будет счастья у нас. Не будет…

Голос ее звучал печально и рассудительно, как у пожилой женщины, уже испытавшей немало горя на своем веку.

— Ты всего на год старше меня, а мне нет и шестнадцати. Мы — дети, Юрко, играемся в любовь. А время не такое… Ой, не такое нынче время.

Видимо, Стефа высказывала не свои мысли, а повторяла то, что ей говорила бабушка или покойная мать перед смертью. Но ведь это не меняло положения. Что Юрко мог возразить ей? Он мог, пожалуй, только прибавить к ее словам еще более горькие и безнадежные. Ведь он-то знал гораздо больше… Но хлопец был самолюбив, упрям, уверен в себе. Молодая, нетронутая, расцветающая сила переполняла его. Ему казалось нелепым, смешным само предположение, что кто-то сумеет помешать его любви, станет на дороге к счастью. Нет уж, дудки! Если пойдет на то, он обманет всех, увернется от опасности, пробьется силой, но не даст себя и Стефу в обиду. Не на такого напали. И не лезьте не в свое дело!

Даже смерть не пугала его Он-то уже ученый в этих делах…

— Вспомни, Юрко, как вуйко Орест любил свою… Ведь не было в наших Подгайчиках ни одной бабы, какая бы ей не позавидовала. А чем кончилось? Своей рукой и ее, и… Красивую, как ангелочек…

Юрко не дал ей договорить, закрыл рот рукой. Он мог слушать все, что угодно, только не эту историю про Ореста Вайчишина. Он бы и не поверил, что Вайчишин мог сделать такое, если б собственными глазами не видел два гроба из свежеоструганных досок — большой и маленький. Пан бухгалтер шел за возом с гробами жены и дочки в том же «элегантном» (Орест любил это словечко) костюме, в каком он всего три года назад венчался в церкви с красивой молоденькой полькой Иреной. Люди, что делается с вами? Ведь вы свою кровь губите. Опомнитесь!

Хлопец вытер тыльной стороной ладони пот, выступивший на лбу, тихо, убежденно сказал девушке:

— Слушай, Стефа, разве ты не понимаешь, что пан бухгалтер — это варьят[1]. Ну, скажи, мог ли человек в здравом уме…

Стефа негодующе прервала его:

— Сейчас все варьяты. Погубить жену, деточку малую…

Она заплакала. Чтобы утешить любимую, Юрко начал гладить ее плечо.

— Ну чего ты? Сразу слезы… Не суши себе голову чужой бедой. Не вечно будут такие порядки.

— Пока толстый похудеет — худой помрет…

— Нужно потерпеть, подождать.

— Будем ждать, а тебя в Германию на работу угонят.

— Меня угоняли…

— Бандеровцы к себе заберут. Еще хуже…

— Там мне нечего делать.

— О, они найдут тебе работу…

— Вот ты какая! — возмутился Юрко и даже повысил голос: — Говорю тебе — я все обдумал. Главное, как-то продержаться, пока придут Советы. Тогда бояться нечего. Советы не берут во внимание, какой человек национальности или, скажем, религии. Им на это плевать, у них все нации одним миром мазаны, и нет в том никакого различия.

— Безбожники. В костел не ходят, не венчаются.

— Э-х, Стефа, слушай своего ксендза, он тебе наговорит. Ясное дело, при Советах ксендзам не будет таких роскошей, как прежде. Советы вообще религию не очень сильно уважают, это правда, но все-таки и при Советах, кто хотел, тот и венчался, и детей крестил, и службу божью в костеле слушал. Не запрещали.

Стефа уже не всхлипывала. Доводы Юрка, видимо, казались ей убедительными, но они не могли полностью успокоить ее.

— А где те Советы? Сколько их ждать? Может, и не дойдут сюда.

— Дойдут! — уверенно заявил хлопец. — Они уже возле Киева. Месяц — два — и тут будут. Они сейчас быстро идут. Герман уже не тот. С каждым днем слабее.

Добрую минуту длилось молчание. Юрко и Стефа думали об одном и том же — о своем будущем, но мысли их шли различными тропками.

— Ну, хорошо, придут твои Советы… — вздохнула девушка. — Думаешь, украинцы перестанут мордовать поляков?

— А почему ты говоришь только об украинцах? Твои поляки что, ни в чем не виноваты? Кто хутор Дубки сжег? Святой Николай?

— Дубки, Дубки… — покачала головой Стефа. — А кто первый начал? Ведь до Дубков украинцы сожгли два польских хутора, а в Кривичах восемь фамилий [2] поляков замордовали за одну ночь. Что полякам было делать? Ждать, пока к ним снова ваши гайдамаки придут?

— Ты лучше молчи со своими поляками. — Юрко начал сердиться. — Слушать не хочу. Поляки хорошо залили сала за шкуру украинцам. Прочитай историю… А гонор какой! Скажешь — не правда? Каждый самый зачуханный полячишко смотрит на тебя так, точно ты еще до его пупа не дорос. Поэтому-то украинцы их так ненавидят.

Юрко увлекся и не заметил, что переступил ту границу, к какой ему не следовало бы и приближаться. Стефа вдруг отстранилась от него и, пытаясь освободиться из объятий, уперлась кулачками в его грудь. От нее веяло холодом.

— Если ты поляков так ненавидишь, зачем тогда… Зачем? Пусти, я пойду. Пусти…

Несколько неосторожных слов, и все испорчено. Если Стефа обиделась — это надолго. Когда теперь они сумеют снова увидеться и поговорить без свидетелей? А ведь им надо так много обсудить. Нет, она должна понять.

— Не будь же ты маленьким ребенком, Стефа, — осуждающе зашептал хлопец. — Разве я хотел обидеть тебя… Да и какая ты полька, подумай?

— Полька.

— Отец у тебя кто? Это все ксендзы придумали… Никак между собой людей не поделят.

— Я — полька, римо-католичка, — стояла на своем девушка. Острые кулачки ее все еще упирались в грудь Юрка.

— Хорошо. Мне к этому дела нет… Не защищай поляков, когда они виноваты, а я украинцев не буду защищать. Вот и все.

— А почему ты ксендзов так не любишь? Может быть, ты безбожник?

Такого вопроса Юрко меньше всего ожидал. Он весело рассмеялся. Видимо, засмеялась и Стефа. Мускулы ее рук ослабли. Хлопец без труда прижал ее к себе, и она снова прильнула щекой к его груди.

— Нет, я серьезно спрашиваю… Может, ты и в бога не веришь?

Юрко только поцеловал ее в макушку. Стефа — маленькая девочка. Станет он распространяться сейчас о своем мнении по поводу ксендзов, религии, бога! Еще будет время для таких бесед. У Стефы бабка по матери — ревностная католичка. Это она Стефу настраивает. О, то бабка. Бедная, как церковная мышь, а гонору, гонору… Она будто бы родом из обедневшей шляхты. Ну, это все поляки так… Обязательно напустят тумана насчет своего шляхетского происхождения. Старший брат Юрка — Петро — тот умеет посмеяться над поляками. Говорит: поляку лучше сказать, что его дед был байстрюком[3], прижитым за пять злотых прабабкой от графа Потоцкого, нежели признаться, что весь его род от деда-прадеда честно копался в навозе, пахал землю и сеял хлеб. Петро не любит поляков. Немцев, русских и далее евреев он еще кое-как терпит, а поляков совершенно не выносит. Это уже болезнь какая-то… При одном слове «поляк» его начинают корчить судороги. О, Петро ни за что не простит ему, Юрку, если узнает про Стефу.

Правду говорят, что те, кто любит, легко отгадывают мысли друг друга. Стефа угадала.

— Ну, допустим, немцы уйдут, придут Советы. А твои братья останутся. Они что тебе скажут?

— А что сказали твоему отцу, когда он женился на польке? — огрызнулся Юрко.

— Что ты равняешь? Разве у него такая родня была? Один ваш Петро… Готов живьем есть поляков.

Странная вещь, когда Юрко сам думает о старшем брате, то готов обвинить его во многом. Но как только кто-то другой нападает на Петра, ему, Юрку, всегда хочется встать на защиту.

— Стефа, почему ты не хочешь понять… Петру досталось от поляков… Они его всю жизнь преследовали.

— Так он же, гайдамака, почту ограбил.

— Ну вот… Разве он простой грабитель? Для себя он денег не взял. Ни гроша! Это на суде доказано. Знаешь, Стефа, Петро совсем не такой, как ты думаешь.

Ему ничего не надо — веришь? — ни богатства, ни земли своей, ни хаты, ни жены, ни детей, а только дай ему самостийну Украину.

— А тебе? — вкрадчиво и тревожно спросила Стефа. — Может, и тебе ничего не нужно? Ни семьи, ни детей… Может, и ты такой?

Поняв, о чем тревожится Стефа, Юрко тихо рассмеялся.

— Я сам не знаю, кто я такой, — сказал он, глубоко вздохнув. — Наш Петро говорит, что меня школа при Советах сильно испортила, что я денационализованный элемент. Это неправда. Я Украину, народ свой люблю, только не так, как наш Петро — до бесчувствия. Мне Украина глаза на все другое не закрывает…

Хлопец задумался на несколько секунд и сказал решительно:

— Значит, так, Стефа. Нужно еще потерпеть немного, подождать. Как придет сюда Красная Армия, мы сразу же уедем отсюда.

— Куда? — испугалась девушка.

— Там видно будет.

— Ну как же мы поедем? Невенчанные? А бабушка, а братик мой… Ты глупости говоришь, Юрко, не подумав.

— Нет, я подумал хорошо. Мы возьмем бабушку и вашего Славку с собой.

— Бабушка не поедет. Что ты!

— Надо уговорить. Вдвоем мы уговорим. Слушай, Стефа, нам лучше будет отсюда удрать на год-два, пока Советы наведут порядок. Я знаю, что тут будет… Ты говоришь — куда? А хотя бы во Львов или в другой какой большой город.

Стефа пыталась что-то сказать, но Юрко не дал ей открыть рта.

— Погоди, погоди. Ты что думаешь, я дурачок. Во Львове не найдем себе места, тогда завербуемся куда-нибудь на работу. Помнишь, как Советы пришли первый раз, то сразу стали вербовать людей на работу. Наши ездили в Донбасс, на Урал и куда-то в леса к Белому морю. Билет им давали на всю семью, деньги на дорогу и еще там аванс, кажется. Вот мы и поедем. Мы с тобой будем работать, бабушку на кухню куда-нибудь пристроим.

«Боже мой, неужели Юрко говорит все это серьезно? — со страхом подумала Стефа. — Да ведь он пустой выдумщик — и только. У него в голове еще ветер гуляет. Правду бабушка говорит».

Но Юрко не дает Стефе времени на сомнения.

— Как только мы устроимся на работу, сразу же начнем учиться. Ну, на всяких там курсах. Понимаешь, Советы сильно любят людей учить. Слово чести! Даже наш Петро не отрицает и говорит, что ни в каком другом государстве такой льготы нет. У них курсы, школы и всякие подготовки на каждом шагу.

Сделав небольшую паузу, Юрко продолжал:

— Значит, мы работаем и учимся. Ведь мы молодые, нам самое время учиться. Я пойду на курсы трактористов или шоферов, а ты… Там видно будет. Главное — нам специальность в руки получить. Я ведь уже могу немного авто управлять. Слово чести! Мотор я хорошо не знаю, а залить бензин, воду, завести машину смогу. Я даже и поеду на малой скорости.

Нет, Юрко не хвастался, не выдумывал, не обещал золотых гор. Он рассуждал смело, но трезво. Видимо, он не раз обдумывал своп планы, прежде чем посвятить в них подругу. Но все же что-то беспокоило его, чего-то он не договаривал. Стефа чувствовала это. И вдруг она поняла, чего боится ее любимый, так как сама в глубине души боялась того же. Планы Юрка строились с момента появления советского войска. Однако ждать прихода Советов придется по крайней мере несколько месяцев. Что будет с ними за это время, если сейчас каждый день отмечен кровью и смертью?

Мысли хлопца и девушки снова сбежались на одну тропу.

Когда Юрко заговорил, голос его звучал недовольно, глухо, видимо, ему нелегко было говорить об этом.

— Теперь слушай меня, Стефа. Боже упаси, чтобы кто-нибудь нас вдвоем увидел. Тогда все пропало. Поэтому встречаться будем редко…

Последние слова поразили девушку. Возможно, Стефа заподозрила в них какой-то второй, роковой для их любви смысл. Она порывисто обняла шею Юрка тонкими руками и прижалась к нему с такой неожиданной для ее худенького тела силой, что хлопец даже испугался.

— Что ты? — торопливо и обеспокоенно зашептал он. — Ну что ты? Не надо так… Глупенькая моя. Потерпим. Иначе нельзя.

— Не верю, — безнадежно призналась Стефа. — Ни во что не верю. Ты забудешь. Все пройдет, как в песне поется…

— Слушай, Стефа…

— Когда ты рядом… Я верю, мне не страшно тогда, и я такая смелая, хоть на край света. А как только…

— Стефа, я не хочу слушать глупости. Я тебе правду скажу: если у тебя нет силы характера, тогда мы в самом деле — дети и в куклы играемся… Думаешь, мне легко будет неделями тебя не видеть? Что с того? Нельзя!

О, он умел разговаривать твердо. Он чувствовал свою ответственность. Ответственность старшего и мужчины. На него можно было положиться.

— К тетке в Подгайчики не ходи. Не мозоль нашим лишний раз глаза, Пиши только важное. И — осторожно. Самым святым заклинаю тебя, Стефа, берегись и наших, и своих. До поры до времени только мы будем знать. Ты меня слышишь?

— Так.

— Согласна?

— Так. Все сделаю, любый, все для тебя вытерплю.

— Разве для меня? Для нас обоих.

— Так, для нас обоих, — послушно и счастливо повторила девушка.

В эту минуту Стефа доверяла своему любимому безгранично.

Черкнула звезда по небу. Юрко вспомнил отца Стефы.

— Кончится война, и все утихнет, рыбонька. Люди успокоятся. Может быть, объявится вуйко Семен.

— Иой-ой-ой… — заломила руки Стефа. — Что ты говоришь, милый. Нет уже в живых нашего татуся. Давно нет.

— Не говори так, Стефа. Это — война. На войне всяко бывает. Каждую войну многих людей хоронили, а они живые, невредимые домой приходили. Старики рассказывают…

— Да разве я не хотела бы, Юрцю? Ой я бы такого счастья не пережила.

Слезы девушки закапали на вышитую сорочку хлопца, и он почувствовал, как ширится на груди влажное пятно. Он нежно обнял любимую, поцеловал в висок.

— Все может быть, Стефа. Мы должны думать как лучше…

Все оставалось неясным, зыбким, кроме одного — они любят друг друга, и их любовь не обещает быть счастливой. Но все же даже для самых бесталанных влюбленных есть минуты, когда в мире нет никого, кроме них двоих. Эти минуты наступали для Юрка н Стефы.

«Как лучше…» А и в самом деле! Неужели их, молодых, начинающих жить, никому не сделавших зла, должны ожидать только опасности и несчастья? Глупости! Не надо даже думать… Они вдвоем. Кто отнимет эту ночь, эти звезды и тишину? Два сердца, они стучат, как одно, — удар в удар.

И уже нет войны, нет злых людей, нет никого, кроме них, на всей земле. Только они двое с одним слившимся сердцем. Юрко и Стефа.

И до утра еще далеко…

Что-то странное произошло в темном воздухе. Будто огромная прозрачная голубая птица пронеслась над темной стеной могучих лип, бесшумно скользнула к верхушкам, озарив их сиянием своих крыльев, и погасла.

— Что это? — едва слышно спросила Стефа, не отрывая головы от груди хлопца.

— Зарница. Или звезда упала.

— Над нашим Бялопольем. Кто-то умер…

— А может быть, родился.

Юрку не хотелось ни думать, ни говорить о смерти. Но счастливое оцепенение уже было нарушено. Стефа зашевелилась, сняла с плеча руку.

И тут донеслись к ним ослабленные расстоянием, едва различимые звуки далеких выстрелов, отчаянного собачьего лая. Тотчас же совсем недалеко от усадьбы ксендза неуверенно тявкнула чья-то собака, затем другая, несколько сразу, и их сигнал тревоги лениво подхватил весь собачий гарнизон Подгайчиков.

— Это у нас в Бялополье, — каким-то чужим, отрешенным голосом произнесла Стефа. Она отстранилась от Юрка, прислушиваясь. Ее рука, зажатая в руке хлопца, дрожала.

— Ну что ты, — пытался успокоить ее Юрко. Но сам-то он уже знал, что там, за холмами в долине, где лежит маленькое село Бялополье, случилось непоправимое — по сигналу пущенной в небо ракеты украинские хлопцы напали на поляков. Что делать? Как же он не догадался об этом раньше? Ведь он слышал разговор Петра с гостем, да и само внезапное появление Петра говорило о какой-то новой акции. Петро без дела не приезжает… Сейчас поздно. Там, в Бялополье, бабушка и братик Стефы… То, чего он, Юрко, так страшился, случилось. Теперь он может спасти только Стефу. Но Стефа, она… Что делать? Что ей сказать?

Пока Юрко лихорадочно и безуспешно подыскивал в уме нужные слова утешения, оправдания, застывшее лицо девушки точно выплывало из темноты. Уже не мерцание звезд, а какой-то другой слабый свет падал на него. По-детски открыв рот, она с ужасом смотрела куда-то вверх через плечо Юрка. Хлопец оглянулся, и то, что он увидел, показалось ему в первое мгновение низкой розоватой тучкой. Это были вершины столетних кладбищенских лип, слегка порозовевшие от далекого зарева. Там за холмами, в Бялополье, уже горели хаты.

Удар пришелся в плечо и сбил Юрка с ног. Очевидно, Стефа оттолкнула его обеими руками изо всех сил. Юрко не удержался, полетел в траву. Он услышал тонкий отчаянный вскрик девушки и сейчас же вскочил на ноги. Стефы возле него не было, она умчалась, но он заметил мелькнувшую в темноте белую кофточку и ринулся вдогонку.

Он догнал бы ее сразу и удержал, если бы помнил о проволоке в проломе изгороди и уклонился бы чуточку правей. Но он забыл… Колючая проволока схватила его за штанину, и он со всего разбегу шлепнулся на землю. На этот раз удар был сильным. Юрко застонал от боли и досады. Торопливо, царапая ржавыми шипами ногу, он «с мясом» оторвал проволоку от штанины, вскочил на ноги и снова помчался по едва приметной тропинке. Стефа была где-то впереди. Прошло всего несколько секунд, и она не могла убежать далеко. А побежала она, конечно, в Бялополье. Нужно ее поймать, остановить, спасти.

Мягкая пыль дороги, деревянный крест, за ним полевая тропка, вьющаяся между холмов. Сюда! Он знал эту тропку. Минута — две, и он увидит белую кофточку впереди. Юрко мчался, легко отталкиваясь от земли своими сильными ногами, жадно всматриваясь в темноту, не думая даже, что где-нибудь на его пути может появиться яма или канава. Поле овса, стена ржи, сложенные крестиками снопы пшеницы, снова полоска ярового хлеба и крестики пшеницы. Сейчас, сейчас… Она где-то здесь, недалеко… Его волновало только одно— желание поскорей различить в темноте Стефу. Куда же она делась? Как бы ни были быстры ее босые ноги, он, Юрко, уже должен был догнать ее. Еще минута, две… Казалось, он не бежал, а летел над землей, как большая бесшумная ночная птица. Но белой кофточки впереди не было видно.

Стефа исчезла. Ночь словно поглотила ее. Быть может, навсегда, как черная могила… А он только что стоял с нею рядом, его руки, казалось, еще хранили тепло ее рук. Навсегда… Впервые отчаяние охватило хлопца.

— Стефа!! — крик рвал его грудь, едкий пот заливал глаза. — Стефа!

Ни отзвука. Юрко по-прежнему бежал изо всех сил. Он уже давно заметил розоватое свечение впереди, но не понимал, почему свет этот все время сдвигается вправо от того места, куда вела тропинка, и где, по его предположению, находилось Бялополье.

Он понял это, когда выбежал на какую-то, показавшуюся незнакомой, дорогу, пересекавшую тропинку. Здесь должен был стоять каменный побеленный крест, под камнем которого они со Стефой оставляли друг другу свои письма.

Креста не было.

Только тут он догадался, что, очевидно, где-то еще у Подгайчиков на развилке он ошибся тропинкой. Не раздумывая над тем, как это могло случиться, и не замедляя бега, Юрко бросился по дороге вправо, прямо на зарево. Теперь все зависело от того, насколько велик был сделанный им крюк. Времени он не чувствовал. Только расстояние могло подсказать ему, сумеет ли он догнать Стефу. Но и расстояние трудно было определить. Сколько осталось за его плечами? Километр, два, десять… Ему казалось, что он бежит уже целую вечность.

Дорога словно вынесла его на холм, и он увидел мелькнувший далеко впереди рыжий лисий хвост дымного пламени и услышал автоматную очередь. Тут же из темноты вынырнул быстро приближающийся к нему белый крест. Да, это был тот самый крест. На этот раз он не ошибся. Может быть, Стефа еще не добежала сюда? Подождать, перевести дух? Нет. Он не может рисковать ни одной минутой.

Снова узкая тропинка, снова полоски хлебов. Все светлее и светлее, тревожный свет разливается над землей. Уже не верится, что это происходит не во сне, а наяву. Вот… Он снова увидел пламя и мелькнувший на фоне зарева силуэт Стефы. Она, она.

Юрко не кричал, не считал секунд. Он бежал. Бежал до тех пор, пека не сравнялся со Стефой и не схватил ее за руку.

Они оба упали на землю. Стефа пыталась вырваться, но хлопец крепко держал ее за руки, прижимал к земле. Он задыхался. Поднимая голову, он смотрел на огни. Потное лицо его заливал багряный свет. Горели три хаты. Совсем близко. Правее занималась еще одна. Слышны были выстрелы и крики.

— Туда нельзя, Стефа, — произнес наконец Юрко, тяжело дыша. — Не пущу! Туда нельзя… Там — смерть!