"Прыжок" - читать интересную книгу автора (Коул Мартина)

Глава 1

Петер Уилсон был напуган. Глядя в лицо Фрэнку Лоутону, он ощущал на себе всю силу и решительность этого пожилого человека. Петер провел языком по зубам и нащупал пустое место: там недоставало двух зубов. Он прикусил оставшимися зубами края раны на внутренней стороне щеки.

— Ну пожалуйста, мистер Лоутон! Я ничего не могу вам сказать, понимаете? Потому что ничего не знаю.

Фрэнк Лоутон тяжело вздохнул и посмотрел на часы, висевшие на стене в комнате для допросов.

— Вам когда-нибудь кто-нибудь говорил, как собаки понимают, что вы боитесь их? Они слышат запах вашего страха… Вот как сейчас я слышу твою вонь. — Он глубоко затянулся сигаретой и бросил ее на пол, а потом раздавил окурок тяжелым башмаком.

— Видишь ли, Петер, я хочу знать то, что ты… То есть я хочу, чтобы вы мне рассказали то, что я хочу услышать. Это ведь уже не в первый раз, а? Мы ведь с вами уже прошли долгий путь, не так ли? Помните, такое недавно показывали по телеку: дескать, я позволю вам выйти из игры, потому что вы мне помогли… Мне нравятся люди, которые помогают. Я могу быть добрым с отзывчивыми людьми. Но люди, похожие на вас такого, как сейчас, раздражают меня. Хочется ударить их и запереть в клетку. Мне очень нравится запирать людей. Это моя работа, и как раз за это меня похлопывают по спине, ясно? Ну, теперь-то я еще в хорошем настроении, но уже чувствую, как доброе настроение постепенно уходит. И для вас это не очень хорошая новость. Она означает, что я вскоре решу ударить вас… Ты понял, к чему я клоню, мешок с дерьмом?

Тихий певучий голос Лоутона напугал Петера Уилсона больше, чем любое из того, что мог бы сделать полицейский. Петер вырос, переходя из детского дома в детский дом, из приютов в приют, и каждый последующий был хуже предыдущего. Он привык к худшему. Отец и другие люди в течение более чем пятнадцати лет ужасно обращались с ним. И сам Петер был неважным сыном, стал плохим мужем и паршивым отцом. Он едва умел читать и писать и в основном пользовался словами, в которых было один-два слога. В общем, слюнтяй, ничтожество, и не более того. Он заводил шапочные знакомства с людьми, которые затем использовали его как шестерку: Петер выполнял для них мелкие поручения, дела, которыми те просто не желали утруждать себя. Он был наркоманом, злоупотреблял алкоголем, а также, что уж совсем нелепо, имел три судимости за то, что растлевал собственных детей, равно как и детей ближайших соседей.

Уилсона можно было бы назвать первостатейным неудачником, и в глубине души он сам понимал это. Впервые эта истина дошла до него еще в подростковом возрасте, а потом подобные мысли часто посещали его уже во взрослом состоянии. Сейчас он слушал Лоутона и все яснее осознавал, что лучше сделать то, что приказывают: «В конечном счете так надо…»

— Ну а я, мистер Лоутон? Что будет со мной?

Лоутон рассмеялся.

— А что с тобой обычно происходит, Петер? Конечно, ты напустишь в штаны как всегда.

— А тут замешаны деньги?

Фрэнк улыбнулся. На самом деле он ненавидел Уилсона даже больше, чем Бруноса и прочих, кого упрятывал. По крайней мере, Брунос сел в камеру из-за больших денег.

— Возможно.

Почуяв, что здесь можно быстро разжиться несколькими фунтами, Петер хитро улыбнулся.

— Вообще-то у меня не слишком хорошая память. Это дело трудное — то, о чем я хочу сказать…

Фрэнк Лоутон провел рукой по лицу и тяжело вздохнул. Затем еще раз взглянул на большие электронные часы и сообразил, что сейчас четверть четвертого утра и он ничего не ел более восьми часов. Лоутон вдруг ощутил на языке вкус всех выкуренных за ночь сигарет и танина и, почувствовав прилив раздражения, ударил парня кулаком по лицу. Тот с невероятной скоростью отлетел к стене, опрокидывая по пути пластиковые стулья. Склонившись над дрожащим телом Уилсона, Лоутон тихо произнес:

— Не раздражай меня сегодня, Петер. У меня уже был трудный клиент, и ты должен помочь мне убрать его. Как я тебе уже говорил. Ты понял? — Он выпрямился, отряхнул пиджак и пригладил волосы.

Петер Уилсон неотрывно следил за ним, не вставая с пола. Когда Лоутон дошел до двери, Петер робко пролепетал:

— А кто этот тип, мистер Лоутон? Скажите мне хотя бы имя. Лоутон усмехнулся, поняв, что парень теперь в его руках.

Впрочем, так было всегда. Он обернулся и сказал:

— Твой старый дружок, Петер, Джорджио Брунос. — И Фрэнк Лоутон, продолжая улыбаться, вышел из комнаты.

Петер остался лежать на полу, машинально сжимая пальцами обручальное кольцо, словно он пытался найти в кольце защиту. Чуть позже две крупные слезы скатились по его щекам…

Он мог считать себя покойником. Это было ему абсолютно ясно.

— Что, мать твою, ты имеешь в виду? Что вообще происходит? Ты думаешь, я пришел сюда попить пивка? Или как?! — Голос Джорджио гневно дрожал.

Донна даже зажмурилась, прежде чем решилась ответить ему:

— Не ругайся на меня, Джорджио. Я тебе не враг.

Он протер большой ладонью себе по лицу и вздохнул:

— Это черт знает, какой расклад, Донна. Что я был бы за ублюдок, если б впутался в эти дела? Особенно в дела, связанные с оружием и с кучей шалав, которые занимаются своим обычным ремеслом…

Прежде чем заговорить, Донна глубоко вздохнула, чтобы успокоить бешено колотившееся сердце.

— Послушай, Джорджио, все, что я знаю, это то, что они перевернули весь дом…

Он подскочил к ней, крепко схватил ее за хрупкие плечи и резко встряхнул:

— Они что-нибудь взяли? Что-нибудь сказали?

— Джорджио, ради бога, успокойся. Ты делаешь мне больно.

Он сверху вниз посмотрел на красивое, хотя и напряженное лицо жены, вдруг с силой потом прижал ее к себе, едва не раздавив в объятиях. Зарывшись лицом в волосы Донны, он жадно вдыхал их аромат…

— Меня преследует Лоутон, Донна. Он хочет увидеть мою физиономию за решеткой, и я не знаю, черт побери, что мне делать.

Донна тоже обняла мужа. И в первый раз почувствовала неловкость и неуверенность рядом со своим законным супругом.

— Но почему этот Лоутон желает тебе зла? Чем ты вообще ему не угодил, Джорджио, что он жаждет с тобой так жестоко поступить? — Она осторожно высвободилась из объятий мужа и заглянула тому в глаза. — Иначе в этом просто нет никакого смысла.

Джорджио грубо оттолкнул ее от себя и прорычал:

— Что ты хочешь этим сказать?! Значит, ты думаешь, что я просто испытываю легкую щекотку? Мать мою за ногу, теперь и моя жена думает, что я трепло?! Разве это мне было нужно в конце-то концов?! А где была ты? Пряталась за моей мамашей? Держу пари, ей это нравится, не так ли? Боже мой! Поверить не могу, черт побери, что ты такое сказала…

Он вихрем носился из угла в угол маленькой комнаты для свиданий. Лицо его превратилось в маску ярости, ищущей выхода, плечи напряглись.

— Ну, успокойся, наконец, Джорджио, пожалуйста. Я ведь и не пытаюсь высказывать конкретных предложений. Просто хочу выяснить, понять, какого черта здесь происходит и почему тебя в чем-то обвиняют. Вот и все!

Джорджио прикусил нижнюю губу. Зрачки его при резком освещении в комнате сузились до размеров булавочной головки. «Я слишком возбужден, — подумал он. — И Донна, похоже, понимает, что я по-настоящему влип. Серьезно влип…».

— Дай мне отдохнуть, любимая. Позволь хоть немного отдышаться. Позвони раздолбаю Симпсону, к этому времени он, наверное, уже заработал себе на кусок хлеба. Потом поезжай к Дэви и другим, расскажи им, что происходит. Скажи Дэви, что я буду держать с ним связь, что бы ни случилось. Хорошо?

Донна кивнула и поняла, что он ее отпускает. Или выпроваживает? «Он хочет, чтобы я ушла!» — Она выпрямилась и перебросила ремень сумки через плечо.

— Что ж, тогда я пойду. Оставляю тебя на время, чтобы ты все обдумал, так? Хотя… Сейчас половина восьмого утра, а я не спала всю ночь. Мой дом обыскали. Все на законных основаниях перевернули вверх дном. А у тебя хватает наглости вот так выпроваживать меня?

Джорджио в ужасе посмотрел на нее.

— Брось, Донна. У меня и без того полон рот забот. Не хватало еще, чтобы ты тут плакала и кричала. Лоутон ведет меня сегодня в суд, чтобы мне дали срок. И судя по тому, как разворачиваются дела, мне не удастся освободиться даже под залог. Так что меньше всего сейчас я думаю о твоих настроениях. Мне очень жаль, если все это сильно огорчает тебя, любимая… Но это чистая правда. — Он посмотрел в лицо жене и снова тяжело вздохнул. — Мне грозят десять лет. Ты что, не понимаешь этого, женщина?!

Донна кивнула.

— Понимаю, Джорджио. Спасибо за разъяснение. Только я ведь раньше не думала, что человек может запросто получить десять лет без всяких на то оснований. Ну что ж, каждый день узнаешь что-то новенькое, не так ли? А теперь мне надо уйти и дать тебе очередную передышку, да? Я и так дала тебе ее прошлой ночью! Напоминаю на тот случай, если ты этого не заметил!

Джорджио опять пронесся через комнату и схватил жену за руку. Развернул ее лицом к себе и прошипел:

— Это реальный мир, Донна. Я строитель, торговец подержанными машинами, я из Эссекса, будь он проклят, дорогая. Мне даже не обязательно что-либо особенное делать — достаточно просто чем-то заниматься. Да, я не ангел и никогда не прикидывался таковым, но и все это выше моих сил, любимая. Просто выше крыши. Пусть я не лучше маленькой грошовой конфетки, но этот Лоутон хочет именно меня. Да, Донна, вернись к реальной жизни, спустись на землю. Подумай о тюрьмах «Гилфорд-четыре» и «Бирмингем-шесть». Подумай об уголовной тюрьме в Вест-Мидландс. Как ты думаешь, откуда у меня синяк под глазом? А грязь на одежде? Он скажет своим людям, что я пытался бежать или напал на него. Это все — часть игры, дорогая. Эта мразь не впервые подставляет людей. И вот почему мне так страшно: потому что, по большому счету, они всегда достигают своей цели.

Донна подавила в себе страх, который охватил ее, когда она поняла, что все сказанное им правда. И тихо произнесла в ответ:

— Но тех людей отпустили…

Джорджио привлек ее к себе и громко, но невесело рассмеялся.

— Спустя какое-то время, девочка моя? Подумай об этом. Сколько времени они провели в вонючей дыре, пока их не выпустили на волю, а? Вот что пугает, любимая… Именно это меня больше всего и пугает.

Глядя в напряженное лицо мужа, Донна чувствовала свою слабость: желание бороться почти покинуло ее. В его положении она, наверное, тоже была бы расстроена, исполнена горечи и раздражения.

— О, Джорджио!.. — И у нее внезапно полились из глаз слезы, горячие, обжигающие. В то же время она наслаждалась крепкими объятиями мужа и словами любви, которые он шептал в замкнутом пространстве комнаты свиданий, в которой пахло сигаретами и мочой.

Джорджио погладил по шелковистым волосам и негромко сказал:

— Ты не понимаешь, что это за мир, Донна. И никогда не понимала. Вот почему я выбрал тебя. Ты совсем не была классной, почти ничего не понимала. Но теперь ты должна действительно стать моей девочкой, моей умненькой девочкой, потому что будешь мне нужна больше, чем когда-либо раньше. — Он поглядел ей в лицо, зажав его между своими большими ладонями. — Я отныне завишу от тебя, Донна…

Он заглядывал в бездонно глубину глаз жены, видел совершенный изгиб ее губ и изумительные в своей красоте дуги бровей. Он упивался ее прелестью, мысленно спрашивая себя, сколько же времени он по-настоящему не смотрел на нее? И вдруг увидел Донну глазами другого мужчины, отчего грудь его пронзила невыносимая боль.

— Я люблю тебя, девочка! Я всегда любил тебя. А вместе мы разобьем этого ублюдка, победим Лоутона в его же собственной игре.

Донна едва заметно кивнула, губы у нее дрожали. Она не была уверена, что сможет произнести именно те слова, которые он хотел бы от нее услышать.

— Ты слушаешь, дорогая? Это все, что я хотел сказать. И что мне нужно было тебе объяснить. Мы с тобой против всего этого мира, да?

Донна снова кивнула, слизнув соленые капли с губ.

— Если ты будешь рядом со мной, я вырвусь отсюда. И тогда Лоутон никогда ко мне не приблизится, не сможет наехать на меня.

Донна положила голову мужу на грудь. Слезы полились сильнее. Она осознала, насколько ей важно ощущать прикосновение его рук на своей тонкой талии. «Он мой, он принадлежит мне… — Донна усилием воли прогнала сомнения, одолевавшие ее. — В первый раз за время супружества Джорджио так сильно нуждается во мне. Значит, дело не терпит отлагательства.

Площадка для подержанных автомобилей была пуста, словно все уже прослышали о том, что случилось, и старались держаться подальше. Донна заперла свой „Мерседес“ и осторожной походкой зашагала по переднему двору. Дэви Джексон из окна офиса проследил, как она приближается, и тихо выругался. Он обвел взглядом небольшое помещение офиса, отметив царивший повсюду беспорядок. И поспешил прервать разговор по телефону.

— …Ну, да, хорошо, Пэдди. Мне надо идти, госпожа только что подъехала. Я тебе перезвоню.

Донна вошла в офис в тот самый момент, как он положил трубку.

— Привет, Донна! У тебя все в порядке, дорогая?

Она кивнула, слегка улыбаясь, и Дэви удивился про себя: как мог Джорджио заловить такую привлекательную женщин, да еще удерживать ее при себе все эти годы.

— Полагаю, ты уже слышал?

Он зажег сигарету и глубоко затянулся.

— Таковы мусора. Особенно Лоутон. Он гордится, что похож на собачьи яйца, и все знают, что он просто готов рвать задницу ради награды. Несколько лет назад он приходил за мной. Он славится тем, что вот так привязывается к людям.

Донна присела на краешек стола.

— Долли говорит то же самое. И все говорят… Но почему Джорджио?

Дэви с беззаботным видом пожал плечами.

— Джорджио личность, Донна. Может, он кое в чем и замешан, но это — так, ерунда, ничего серьезного. Это ставка в игре, и мы даже не развлекаем этим клиентов. Он неплохо зарабатывает. Во всяком случае, у Джорджио такой вид, будто все у него путем. Этого вполне достаточно для сутенера Лоутона. Джорджио знал, что это лишь вопрос времени. Когда-нибудь кто-либо что-то обязательно разнюхал бы. Только мы думали, это будут большие парни, например, из таможни. Вот так-то, дорогая. И какова цена?

— Они были в суде и добились продления срока задержания еще на сорок восемь часов. А потом ему либо предъявят обвинение, либо отпустят на все четыре стороны.

— Он будет дома раньше, чем ты об этом услышишь, дорогая. Кэрол только сегодня утром говорила: мол, когда он вернется, мы устроим пирушку. Идет? Только мы вчетвером, а?

Донна кивнула. Она хотела бы иметь такую же уверенность в благополучном исходе, какая была у Кэрол и Дэви Джексона.

— Как это восприняла его мать?

— Я ей еще не говорила, — призналась Донна. — Я и не знаю, что сказать. Как только они услышат, тут же забросают меня вопросами. А я ни о чем понятия не имею — ни об именах, ни о чем. Подожду, пока он вернется домой, и уж тогда побеспокою их. В конце концов, какая разница? Если он вернется домой, все и так будет нормально.

Дэви печально улыбнулся своим мыслям: „Эта женщина, что сидит передо мной, не готова к подобным вещам… Как это несправедливо!“

— Он будет дома, дорогая. Лоутон — просто задница. Многие уже пострадали от него — сейчас или раньше. Это лишь ставка в игре.

Донна вымученно улыбнулась. (Дэви почувствовал, как от ее улыбки сердце у него в груди тает.)

— Так мне многие говорят. Джорджио просил передать тебе, чтобы ты воспринимал происходящее как обычное дело.

Дэви простер к ней руки ладонями вверх в жесте доброй воли:

— Именно так я и поступаю, моя милая!

— Могу ли я здесь чем-нибудь помочь?

И тогда Дэви нарочито расхохотался каким-то утробным смехом.

— Иди домой и приготовься встреча торжествующего героя. Это все, что тебе нужно сделать, дорогая Донна.

Донна не улыбнулась ему в ответ. Вместо этого она соскользнула с края стола и медленно кивнула.

— Ну, конечно, так я и сделаю. Почему я сама об этом не подумала?

Она неожиданно резко повернулась и быстро вышла из крошечного офиса, громко хлопнув дверью. Дэви проводил ее взглядом, пока она, расправив плечи, шла к машине, и задумчиво постучал себя по передним зубам шариковой ручкой. В Донне Брунос проявилось нечто неизвестное ему, что-то такое, чего он раньше за ней не замечал. „Ну почему никогда раньше я этого не видел?..“

Он с тем же задумчивым выражением на лице поднял трубку и начал набирать номер.

Маэв Брунос читала газету „Сан“ и пила из большой кружки крепкий черный кофе. Это был ежедневный ритуал, который она обожала. Муж в это самое время работал в ресторане внизу, готовил вечерние блюда, а дети обычно разбегались кто куда. Если растишь шестерых детей в маленькой квартирке, то начинаешь ценить свое время. А это был ее законный час, который она проводила наедине с собой. „Половина четвертого Маэв“, — так она называла этот заветный час. И она любила каждую его секунду.

Она прочитала передовицу и нетерпеливо сморщилась. На первой странице сегодняшней газеты была помещена живописная фотография молодого охранника, который днем раньше погиб во время вооруженного ограбления. Фотография явно была снята прямо на свадебной церемонии, видимо, в день его бракосочетания, а в заголовке прямо говорилось: „Надо найти убийц!“

Маэв потягивала крепкий кофе и курила легкую сигарету „Бенсон и Хеджс“. Затянувшись ароматным дымом, она приступила к чтению статьи, время от времени поглядывая на фотографию молодого человека с его прелестной пухленькой женой. „Любая трагедия всегда делает газету более продаваемой“, — подумала Маэв. И положила газетный лист себе на колени, сильно разволновавшись от чтения среди уюта и безопасности собственного жилища. Когда прозвенел дверной звонок, она вздохнула и тяжело поднялась с кружкой со стула, а потом стала грузно спускаться вниз по крутой лестнице. Маэв сразу узнала силуэт невестки за окошком в двери и заранее нежно улыбнулась. Ее грубоватое лицо засветилось от приятной перспективы встречи с Донной. Маэв неуклюже, слишком резко растворила дверь, и та с громким стуком ударилась о стену.

— Заходи, дорогая. Давай-ка я на тебя посмотрю. Господи, да ты ужасно выглядишь! Что стряслось?

Донна молча пошла за свекровью вверх по лестнице, по пути вслушиваясь в ее болтовню.

— Этот шельмец опять что-то натворил, да? Он ведь уже взрослый мужчина, но хорошенько отшлепать по заднице его не помешало бы…

И потом последовал еще один привычный обряд: Маэв притворно уверяла, будто сын ее — сплошное безобразие, с которым надо покончить. Хотя все знали, что она боготворит Джорджио, как и всех своих детей.

— Маэв… Садитесь. Мне надо поговорить с вами.

Однако Маэв со звоном поставила кружку на маленький, исцарапанный откидной столик и продолжала свою речь, словно Донна даже не раскрывала рта.

— Ты видела газету? Про это ограбление? Какой жуткий стыд! Его жена выступала в „Темз Ньюс“ прошлым вечером. Она так плакала и рыдала из-за убийства мужа, эта прелестная девчушка. К чему катится мир, спрашиваю я себя? Молодой человек застрелен в расцвете лет. Из-за чего, а? Может, деньги? Вечно эти деньги! А что, эти люди никогда не слышали, что надо работать, чтобы было на что жить? Господи Иисусе, я надеюсь, они подвесят этих ублюдков за яйца, очень надеюсь. Крошечные детишки остались без отца…

Донна прикрыла веками глаза. А Маэв все продолжала изливать свое негодование. Донна в глубине души понимала, что подобные разговоры сейчас идут по всей стране. Эта смерть потрясла нацию, как в свое время смерть полицейского Блейклока из Масвелл-хилла, который был убит во время беспорядков в одном из спальных районов Лондона. Газеты тогда громогласно вещали об этом. И тот случай наверняка припомнят теперь, когда произошло нечто подобное. Это дело политическое… Закон и порядок! Смерть и разрушение! Людей толкают на то, чтобы ввести опять смертную казнь через повешение, возродить наказание розгами — в общем, все, что еще можно в этом роде придумать. Таково мнение всего общества. Включая и мать человека, который, возможно, будет вскоре обвинен в убийстве…

— Маэв! Выслушайте меня, пожалуйста!

Громкий, взволнованный голос Донны заставил Маэв остановиться на половине фразы.

— В чем дело, детка? Что случилось?

Донна опустила голову, будучи не в силах взглянуть в выцветшие голубые глаза сидевшей перед ней женщины.

— Речь пойдет о Джорджио, Маэв. Он арестован. Маэв как можно шире раскрыла глаза.

— А что он натворил на этот раз? — Она произнесла это бесстрастным тоном.

Донна испытала мгновенный приступ гнева, который, однако, тут же почти прошел. Маэв всем сердцем любила своих детей, но никогда не питала относительно них никаких иллюзий.

— Он ничего не сделал, Маэв.

Миссис Брунос отбросила пряди тонких седых волос от лица с видом побежденного, но не покоренного бойца.

— Тогда почему его арестовали?

Донна нашла в себе силы посмотреть в лицо пожилой женщине. Показала на лежавшую на столе газету и прошептала:

— Его обвиняют в том, что он стоит за всем этим.

Маэв несколько раз оторопело мигнула, потом глубоко вздохнула и тихо проговорила:

— Думаю, я пока не ухватила сути того, что ты говоришь, детка. За всем чем?

— За ограблением в Эссексе. За тем, вчерашним ограблением, во время которого убили охранника.

Маэв погрузилась глубже в кресло. Лицо побледнело разом и как бы наглухо закрылось, как молитвенник монашки.

— Он… Что?! — Рот Маэв раскрылся. Тонкая нить слюны свисала с верхней губы.

И тут в уши Донны ударил оглушительный, пронзительный вопль, который с каждой секундой становился все больше похож на вой. Донна обняла рукой плечи свекрови и прижала ее голову к своей груди. Она испытывала в душе некое подобие удовлетворения от того, что теплое тело Маэв сейчас прильнуло к ней, — рада, была что может хоть что-то делать. Вместо того чтобы просто ждать и ждать, понимая, что ничего не способна изменить в этой ситуации.

Донна услышала тяжелые шаги папаши Бруноса, поднимавшегося по лестнице, и спустя минуту передала бившуюся в истерике женщину с рук на руки ее мужу. Затем, прислонившись спиной к краю стола, Донна некоторое время неподвижно сидела и сухими глазами следила за стариками. Она больше не могла плакать. Потому что перенесенное потрясение совершенно измотало ее. Она вернулась к тому, что Джорджио называл „реальной жизнью“.

Джорджио стоял на месте подсудимого в зале суда и слушал выдвигаемые против него поочередно обвинения. Их как раз теперь оглашали. Его синяк под глазом был хорошо заметен, равно как и сломанный палец и перепачканная одежда. Однако никто не удосужился обратить на это внимание. Похоже, этого даже не заметили. Он мрачно улыбнулся жене и молча помотал головой, отрицая этим жестом свою вину…

Его обвиняли в том, что он обеспечил преступников машинами, оружием и составил для них план. Обвиняли в участии в заговоре, явно вводя этим в заблуждение правосудие.

Адвокат Джорджио Генри Уоткинс встал и громко прокашлялся.

— Ваша честь, этот человек никогда раньше не нарушал закона. Он не повинен ни в каком преступлении, и я бы хотел предложить отпустить его под залог и собственное поручительство… Судья Блэтли перебил его:

— Надеюсь, вы припомните, мистер Уоткинс, что молодой человек погиб. Вашего клиента обвиняют в заговоре с целью убийства на том основании, что он якобы сказал преступникам, чтобы те стреляли на поражение. Я полагаю, вы читали эти заявления?

Генри Уоткинс кивнул и раскрыл было снова рот, чтобы что-то ответить, но его опять перебили.

— Значит, вы понимаете, что я не могу взять на себя ответственность и позволить этому человеку выйти отсюда под его собственное поручительство. Равно как и под чье-либо еще, если до этого дойдет дело. Я полагаю, вы читали о заговоре и знакомы с материалами по обвинению его в убийстве? — Блэтли какое-то время наблюдал, как лицо адвоката медленно заливается краской. А затем хладнокровно сказал: — Задержанного отвезут в тюрьму Челмсфорд. В освобождении под залог ему отказано.

— Что вы сказали?! — Джорджио вскочил со стула. Уоткинс попытался удержать его.

— Я ничего не делал! — закричал Джорджио. — Вы меня слышите?! Ничего! Это все подстроено, черт бы вас побрал! Я слышал истории получше в „Джекнори“!

Блэтли сверлил Джорджио взглядом поверх пенсне, пока двое полицейских офицеров усаживали того на место.

— Мистер Брунос, а вы не подумали, что вам и без того уже хватает проблем? Без того, чтобы обвинить вас в оскорблении суда?

Лицо Джорджио исказилось от гнева. Глядя на мужа, Донна почувствовала, как сердце ее будто бы падает вниз, к ногам.

— Да черт с вами — и с Лоутоном, и со всеми остальными! Я докажу, что я чист, вы увидите! Называете это британским правосудием, да? Трое людей видели меня на стоянке машин — три человека! Вы просто хотите взять меня под колпак. Я бизнесмен, я плачу налоги, и я дождусь, когда придет мой день! И со всеми вами разберусь! А когда вы будете платить мне компенсацию, то пожалеете, что когда-то услышали о Джорджио Бруносе…

Судья Блэтли молча прошелся по залу суда. После чего выдавил из своего перекошенного рта:

— У вас все, мистер Брунос?

Джорджио цепким взглядом обвел стоявших вокруг него людей, словно пытаясь запомнить их лица — запечатлеть, выжечь их образы у себя в мозгу…

— Да, я закончил.

Несколько мгновений судья всматривался в Джорджио, как будто он не верил собственным своим глазам, а затем безапелляционным тоном обронил:

— Уведите его.

Джимми Кросли отличался хорошим сложением и приятным, открытым лицом. Он производил именно то впечатление, которое точно соответствовало действительности; Джимми умело играл свою роль — роль мелкого злоумышленника, который мечтает о хороших деньках.

Выйдя из паба „Бык“ в Хорнчерче, он вытащил из кармана ключи от своего „Рено“. Шесть пинт пива, проглоченные им, тяжело давили на желудок. Джимми громко рыгнул, аккуратно прикрыв большой ладонью рот, словно был брезгливым воспитанным человеком, хотя на самом деле он таковым вовсе не являлся. Грузновато шагая к своей машине, он вдруг отметил боковым зрением смутно знакомую фигуру человека, выбиравшегося из темно-синего „Даймлера“.

Кросли громко вздохнул, остановился и терпеливо подождал, пока человек подойдет к нему. А потом сказал:

— Здравствуйте, мистер Лоутон! Чем могу быть вам полезен?

— Как ты живешь в эти дни, Джимми? Все еще отрываешь свою мощную задницу от стула ради больших парней, а? — Лоутон усмехнулся, заметив растерянное выражение, появившееся на лице Джимми. — Ты сам знаешь, почему никогда не будешь играть по-крупному, не правда ли? Слишком ты открыт, слишком доверчив. Мог бы, к примеру, припарковать машину не так далеко от входа в паб. У большого негодяя и машина была бы приличнее, чем этот французский драндулет, и оставил бы он ее там, где смог бы за ней приглядывать. Понимаешь, что я имею в виду, а? В тебе нет должного шика, Джимми. А теперь убери в карман ключи от машины и давай-ка с тобой немного поговорим.

Джимми нахмурился.

— Я никуда с вами не пойду, мистер Лоутон. У вас есть ордер на мой арест?

Лоутон покачал головой.

— Разумеется, нет. Это же я, Лоутон, а не твой долбаный Поль Кондон, знакомый, как собственная задница. Так что когда мне понадобится Ордер или еще что-то в этом роде, ты мне скажешь, так ведь?

Джимми отступил на шаг назад — и попал прямо в руки двух одетых в форму офицеров полиции.

— Черт побери, Лоутон! Я не собираюсь иметь с тобой дела…

Лоутон громко отхаркался и сплюнул прямо на шоссе.

— Усадите его в машину, парни… Никак не кончается эта распроклятая ночь!

Джимми сидел, зажатый с обеих сторон полицейскими офицерами, на заднем сиденье темно-синего „Даймлера“ без номера, а Лоутон удобно расположился на переднем сиденье. Вольготно откинулся на спинку кресла, повернул голову и улыбнулся, заглянув в перепуганное лицо Джимми:

— Мне нужно досье на Джорджио Бруноса. И пока ты не открыл рот, Джимми, скажу: если мне вдруг захочется сунуть тебе, то уж я дам по морде как следует, не думая о крови, СПИДе, хрящах или костях. Ты понял мое настроение?

Джимми грустно покачал головой.

— Я не знаю Бруноса. Я хочу сказать, что я слышал о нем, но не знаком с ним лично. Все что мне известно: он — самовлюбленный тип. Но больше я ничего о нем не знаю. А в чем, как полагают, он замешан?

Лоутон зажег очередную сигарету и несколько секунд молча смотрел на площадку для парковки, словно размышлял, что сказать в ответ.

— А тебя вовсе не касается, что известно нам. Я хочу, чтобы ты сказал мне о том, что он сделал. Именно ты, Джеймс Кросли, Травка Года и Почетная Задница. И теперь быстро выкладывай все, что знаешь, потому что я начинаю раздражаться. Я уже взял за шиворот Уилсона, и, судя по его словам, ты тоже немного замаран. Так что открывай-ка скорее свою долбаную пасть, и тогда все мы успеем домой, чтобы вовремя попасть в кровать.

Джимми не сводил глаз с приборной доски, не смея смотреть в глаза Лоутону. От запаха сигаретного дыма его мутило. К тому же один из людей в форме явно наелся чеснока. И вся эта смесь запахов заставляла пиво в желудке Кросли подкатываться к самому горлу. Он нервно сглотнул.

— Послушайте, мистер Лоутон. Если бы я что-то знал…

Лоутон вздохнул:

— Врежь ему под дых, Стэнли. А то скоро настанет ночь.

Полицейский, сидевший слева от Джимми, нанес тому резкий апперкот. Кросли услышал, как костяшки мужчины звучно ударились о его, Джимми, зубы, почувствовал во рту вкус крови и понял: губа у него разбита и, вероятно, сейчас сильно распухнет. Он инстинктивно поднес руку ко рту и забормотал:

— Черт побери, оставьте меня… Говорю вам: я ничего не знаю!

Теперь удары посыпались на него с двух сторон. Джимми, оказавшийся, как в западне, между двумя полицейскими, не мог ничего сделать, а офицеры продолжали молотить его по лицу и по голове.

Спустя некоторое время Лоутон снова вольно откинулся на спинку сиденья, и двое его подчиненных тоже плавно вернулись в прежнее положение, причем ни один из них даже не запыхался после затраченных усилий.

— Не подогревай меня, Джимми. Я на грани того, чтобы потерять терпение, поверь мне…

Джимми Кросли едва не плакал. Лоутон с интересом наблюдал, как меняется выражение лица избитого мужчины, и в глубине души это его веселило. Он ненавидел этого негодяя и всех его соучастников.

— Сейчас зад Бруноса завяз в деле об ограблении. Об ограблении настолько громком и большом, что оно даже произвело впечатление на правительство. Так что можешь представить себе, как сильно я хочу, узнать побольше о нашем Джорджио, прежде чем доставлю его в суд, куда и ты пожалуешь, Джимми. Скажи мне то, что я хочу услышать, понял? Даже ты можешь это устроить, верно?

Джимми поглядел в спокойное лицо пожилого человека.

— Наверное, вы сошли с ума, мистер Лоутон.

Лоутон громко расхохотался.

— Сошел с ума? О, да, я сошел с ума, совсем спятил, сынок, и ты об этом не забывай. А теперь говори.

В глазах Джимми загорелись злобные огоньки:

— С большим удовольствием. Из уважения к вам, мистер Лоутон, скажу. Итак, если рожа Бруноса окажется за решеткой из-за этого ограбления, тогда вы довольно быстро сможете вытрясти из меня все дерьмо, и мне останется лишь смириться с этим. Потому что сейчас я больше боюсь Бруноса, чем вас. Вы понимаете, к чему я клоню? Я давно никого не закладывал. Никоим образом, черт побери! И особенно это касается Джорджио Бруноса.

Лоутон удовлетворенно улыбнулся леденящей улыбкой:

— А ты готов сказать об этом в суде? Что, дескать, ты слишком напуган, чтобы сообщать какую-либо информацию о Джорджио Бруносе?

Джимми прикрыл веками глаза.

— Это нечестно, мистер Лоутон. Ведь я ничего не знаю, и вам прекрасно известно, что это так. Вероятнее всего, здесь вообще нечего знать. И поэтому вы здесь.

Лоутон зажег еще одну сигарету и усмехнулся.

— Мне просто нужно твое заявление, в котором говорилось бы, что ты отказываешься дать какие бы то ни было свидетельские показания против Бруноса. Вот и все.

Джимми с обреченным видом помотал головой:

— Вы просто ослиная задница, мистер Лоутон.

— Мне это уже говорили, Джимми. Много раз. И люди гораздо лучше, чем ты. А теперь поедем в участок. Не возражаешь?