"Трудный месяц май" - читать интересную книгу автора (Миксон Илья Львович)Глава вторая ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАДНезадолго до славного праздника Дня Победы у нового двенадцатиэтажного дома стояли двое: Градов Антон и Ростик Арсланов. Оба ученики 5-го «Б», оба худощавые и рослые, оба в легких нейлоновых курточках на «молнии». Ростик — в красной, Антон — в голубой, и «молния» поднимается уже только до груди: выше зубчики раздерганы и не все на месте. Ростик был в берете под цвет курточки, и придавленная черно-коричневая челка аккуратно прикрывала смуглый лоб почти до бровей, таких же черно-коричневых, густых, нависших над голубыми, как Антошина куртка, глазами. Васильковые глаза, пожалуй, больше подошли бы к льняным, слегка волнистым волосам Антона, но на его белом с ранними, уже нынешнего года веснушками лице, на котором розово лупился вечно обскребанный ногтем нос, глаза были карие и беспокойные. Оба, задрав головы, смотрели на пожарную лестницу. Антону пришла на ум замечательная идея: забраться на самый верх единственного в Иришах «небоскреба». Девятиэтажные «свечки» здесь не в диковину, а двенадцать этажей и вправду выглядят небоскребом. — С такой вышины видно на тысячу километров! — сказал Антон. Взглянуть с космической высоты на город заманчиво, но Ростик колебался. Отец строго-настрого предупредил его после родительского собрания, где Ростика очень хвалили за способности и успехи в учебе, но не очень за поведение: «Еще одна история, и на лето к морю не поедешь». Спокойно сказал, негромко. Он вообще никогда не кричит, но слово его железно. — Байпасишь! — презрительно разгадал колебания друга Антон. [Байпасить — на профессиональном языке нефтепереработчиков означает: еловчить, схитрить, увильнуть, пойти окольным путем, как нефть по отводной трубе — байпасу] — Ничего не байпашу… Давай, когда лифт пустят. — Пустили уже! Вчера еще. По делам строительства с Антоном не поспорить: отец — прораб и мать на кране работает. — Закрыли уже, наверное, — опять сбайпасил Ростик. — Закрыли! Сдадут дом комиссии, тогда закроют. Ни в какую не попадем. Разве что по пожарной лестнице?… Оба, как по команде, задрали головы. Пожарная лестница шла зигзагом от балкона к балкону, прикрытая узорчатыми решетками. Где-то у двенадцатого этажа лестница заканчивалась. — Дальше по веревке придется, — прикинул Антон. — Или скобы вбивать. Но лучше альпинистские костыли! Таких костылей и в магазине «Спорттовары» нет, скобы — пожалуйста, на любой строительной площадке… — Ладно, — сдался Ростик. — Пошли… Только если лифт работает! — Само собой, — немедленно согласился Антон. По пятилетней дружбе он знал: Ростика уговорить трудно, а там — не отступит, до конца пойдет за тобой и с тобой. Парадный вход отвергался сразу. Во-первых, еще полно строителей: сантехников, электриков, отделочников. Во-вторых, какой интерес входить в новый дом, как пенсионер какой-нибудь, через двери! Антон заранее присмотрел стремянку, выставленную малярами через окно. И рамы не закрыты, проветривают. Забраться в квартиру оказалось делом простым, никто и не заметил. — Снимай ботинки… — громко зашептал Антон. — Не услышат, мы на цыпочках, — также шепотом ответил Ростик. Задерживаться было опасно. В углу стояло ведро с клейстером и несколько рулонов обоев. В любую минуту за ними могли прийти люди. — Цыпочки! — передразнил Антон. — Зачем же полы грязнить? Их же опять мыть заставят. «Их» — означало строителей. А строители для Антона не чужие-посторонние. Ростик покорно расшнуровал ботинки. Так даже таинственнее: ни грязи, ни следов. Антон осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Никого, тихо. На всякий случай обуваться не стали. Кнопка лифта тотчас вспыхнула красным огнем, и через несколько секунд мальчики с облегчением отгородились пластиковым щитом от посторонних глаз. — Давай я, — сказал Ростик и нажал кнопку с цифрой «12». Лифт устремился вверх. — Что я тебе говорил! — уже не таясь кричал Антон. Ростику пришлось еще раз сознаться в правоте друга. Кабина мягко остановилась, двери с шипением раздвинулись. Перед ними стоял парень в разноцветном комбинезоне. — С приездом, новоселы! У Ростика похолодело под ложечкой, но Антон не растерялся, кивнул маляру в ответ и сразу же нажал на кнопку. Лифт провалился вниз. — Влипли… — дрогнувшим голосом прошептал Ростик и сунул ноги в ботинки. Кабина встала. — Живо! — заторопил Антон и потащил Ростика за руку. Они удачно прошмыгнули на лестницу и помчались наверх. Ноги елозили в ботинках, путались шнурки, но Ростик не отставал ни на ступеньку. К счастью, Антон удачно нажал кнопку: лифт опустился лишь до восьмого этажа, а четыре этажа, да еще два лестничных марша — пустяки. Чердак был высоким, головой не заденешь перекрытия. Обернутые алюминием трубы отопления на ножках-кронштейнах, будто серебристые чешуйчатые драконы, расползлись по всему чердаку. В наружных стенах зияли бойницами вентиляционные оконца без стекол… Ребята прильнули к ним. — Ух ты! — восторженно воскликнул Антон. — Краео-тища какая! Ростику тоже понравилось. Выше и подниматься незачем. Еще увидит кто… — Пошли! — опять заторопил Антон. Отсюда на крышу — два шага. Не два — пять, пять ступенек по железному трапу. Крыша оказалась плоской, огороженной низеньким кирпичным бортиком, словно палуба на верхнем капитанском мостике. А видимость — на тысячу километров! Как из космического корабля, наверное. — Ну?! — победно спросил Антон. — Здорово, — заулыбался Ростик. Смуглое лицо его прямо-таки светилось. Все опасения и страхи забылись. Не отпустят к морю, и здесь с Антоном лето прекрасно пройдет. С Антоном не соскучишься! — Завтра уже поздно было бы, — сказал Антон. — Государственная комиссия принимать будет. Не сунешься. А тот… — Он показал вниз, на такой же дом, который только начали строить. — А тот когда еще до крыши доведут! Второй двенадцатиэтажный поднимался пока до первых оконных проемов. Кран над будущим домом нависал стрелой, будто цапля над лягушонком. Антон приложил к белесым бровям руку козырьком и пристально вгляделся в остекленную кабину строительного крана: не мама ли там работает? Оттуда, из «стрекозиного глаза», тоже все прекрасно видно. Не единожды попадался… — Тут смотреть нечего, — произнес Антон, понизив голос. — Город как город. Он увлек Ростика на другую, безопасную сторону. И отсюда был виден город, прибрежная часть его. Крытые рубероидом, промазанные полосами битума крыши панельных и кирпичных домов, щедро выстекленные дома-«свечки», и, казалось, насквозь прозрачное управление стройтреста, и темная стремительная махина танка «Т-34» на гранитном постаменте, а правее за ним, через дорогу, за временным щитовым забором, звездным кругом наклонные стелы-знамена. За горбатым путепроводом и рыжим с робкой прозеленью лесом виднелись ГРЭС и завод. — А знаешь, какой вышины новая труба? — Сто восемьдесят, — небрежно кинул в ответ Антон. Высота внушительная, но мама каждый день почти на сорокаметровую высоту забирается. Антон покосился на «стрекозиную» кабину… — Пошли, оттуда еще поглядим. С южной стороны все так же величественно текла река и желто светились песчаные пляжи левобережья. За мрачными развалинами, Домом Советов и Дворцом культуры опять топорщился лесной массив. — Во-он там, где две березы срослись, Дом пионеров и школьников будет. Говорят. — Где-где? — выпучил карие глазищи Антон. — Видишь ель сохлую? Макушка вроде телевизионной антенны, пригнулась даже… Дальше чуть две березы в обнимку… — Ерунда! — отрезал Антон. — Дворец для нас выстроят там, где развалины. И не спорь! Кто лучше знает: самый первый прораб в Иришах или оператор, хоть и старший, отец твой? Спорить, конечно, не имело смысла. С Волхова задул ветерок. Посвежело. Антон внимательно осмотрел небо. — Опять тучи натянет. К вечеру наверняка дождь хлынет. — Похоже, — согласно кивнул Ростик. — У нас тут солнце шестьдесят пять дней в году. — В среднем, — уточнил Ростик. — А в Баку не меньше чем триста. Ростик сказал это просто так, но Антона задело. — Ну и сидел бы в своем Баку! И смотрел бы каждый день на свое солнце. Это даже неинтересно, когда каждый день с утра до вечера солнце печет. И грибы не растут. Им влага нужна, грибные дожди. — В Баку грибов нет. И леса нет… — То-то! А здесь на любой вкус: солнце, дождь, лес, грибы! — Там море… Против моря, конечно, ничего не скажешь. Море — это море. Антон никогда в жизни не бывал на море. А море… — А Волхов там есть? — Волхова нет. — И Волхова нет! — победоносно воскликнул Антон: сквитался за море. Тем более, море в Баку Каспийское, а оно, как всем известно, мелеет год от года. Скоро совсем, наверное, высохнет. Волхов — река вечная! По Волхову еще варяги в Грецию плавали. И древние славяне на веслах и под парусом ходили… Вот эпоха была! Никто в школах не просиживал. Кто в греки, кто куда ходил… Антон хлопнул Ростика по плечу и зябко передернулся от ветра: — Айда вниз, насмотрелись. Ростику тоже стало холодно. Только отошли от кирпичного фальшборта, сошли на три ступеньки, как где-то гулко прогремел взрыв. Ребята бросились назад, на крышу. За неразлучными березами, словно по волшебству, выросло высокое мохнатое темно-сизое дерево. Не дерево — громадный куст. Вырос и упал, будто подрубили его сразу. Лишь сизое облачко поплыло по небу, но и его подхватил волховский ветер, смял и развеял. Антон и Ростик молча переглянулись и сломя голову бросились к лестнице. Скорее вниз и — туда, к месту происшествия! Сверху до берез, казалось, рукой подать, а бежать пришлось километра полтора. Сразу согрелись, жарко даже стало. Примчались, а там и следов никаких. И людей нет. Но воронку отыскали. Неглубокая такая, а вода коричневая выступила. Вокруг свежие комья разбросаны веером. Рваные края воронки сизым дымятся, и взрывчаткой прогорклой пахнет. — Старшего лейтенанта Январева работа. — Антон сразу догадался, что саперы подорвали снаряд или мину. От бомбы такие ямы вырывает — ого-го! — Интересно, — сказал Ростик, — где они снаряд выкопали? — Этого добра тут полно, — небрежно ответил Антон. И опять съязвил: — В Баку неразорвавшиеся боеприпасы и днем с огнем не сыщешь! — В Баку не было фронта. — И фронта там не было! Нет, Ириши ни с каким другим городом не сравнить! Трофеи здесь не только по одиночке — целыми залежами попадаются. — Вот бы нам склад обнаружить! — размечтался вдруг Ростик. Антон глянул на него искоса и мрачно напомнил: — Находил кое-кто. Трое уже погибли, а Миша калекой на всю жизнь сделался. — Так я же не для себя. Найти, покачать солдатам, а они уничтожат их одним махом! — Это стояще, — солидно одобрил Антон, и в глазах его вспыхнул азартный огонь. Но тут же и погас. — Ну, найдешь один склад. Польза, конечно. Так сколько их тут, скопом и по отдельности, в земле спрятано! Все надо обезвредить. А то… Он остановился на полуслове и как-то странно посмотрел на Ростика. — Что? — удивился тот и оглядел себя. Ботинки и штаны в грязи и известке, а на куртке свежее пятно салатного цвета. Такой краской в новом доме панели на лестнице выкрашены. Ростик стал тереть пятно рукавом. — Бензином надо, — посоветовал Антон, а сам думал в эту минуту совсем о другом. Позавчера старший лейтенант Январев опять весь вечер с отцом говорил. Что-то они на карте смотрели, чертили. Отец здесь в войну саперной ротой командовал, каждый метр земли исползал и перещупал. Где траншеи копал, где минные поля ставил, где чужие разминировал. «Да, уцелела бы та схема…» — вздохнул отец. «Ну, — подхватил Январев, — тогда, Павел Кириллович, в два счета ликвидировали бы главные очаги, а мелочь и так выудили бы! Да, ту бы схему!..» О какой они схеме говорили, Антон не понял. Надо у отца выпытать. Только осторожно! — Что? — переспросил Ростик. Антон по- прежнему смотрел на него невидящими глазами, машинально поскребывая кончик носа. — Пока ничего, — будто очнувшись, сказал Антон. — Разведать надо. — Что разведать? — Что-что! Так тебе и выложи сразу все тайны! Но еще до того, как вышли на асфальт, Антон рассказал другу все, что знал и о чем подумал. — Только никому! — Антон пригрозил кулаком. — Не маленький, — заверил Ростик и, как человек обстоятельный во всех серьезных начинаниях, предложил: — Давай вообще зашифруем это дело. У них уже была практика. Все секретные операции имели кодовое название. Новую окрестили — «Ракета». Почему «Ракета», и сами не знали. Но какое это имеет значение? Главное — внушительно, звучно, таинственно и — еще главнее — совершенно секретно! Марь Петровна хворала, опять на уроки не пришла. Вместо нее — Светлана Васильевна. Ничего, но из новеньких: без году неделя в Иришах и сапоги резиновые еще не приобрела. Антон своими глазами видел, как старший лейтенант Январев на руках переносил ее через лужу. В новом микрорайоне, где для молодых специалистов красивое общежитие открыли. Изо всех окон глазели молодые инженерши и учительницы, чуть вниз не попадали! Люська Шибалова и близко не была, но рассказывала, что Светлану Васильевну за это на педсовете прорабатывали. Правильно сделали! Какой нормальный человек приедет жить в Ириши без резиновых сапог? Светлана Васильевна ведет русский язык и литературу, не самое любимое для Антона, хотя учительница — самая любимая! Не Светлана Васильевна, конечно, а Мария Петровна, или Марь Петровна, как зовут ее ребята. До четвертого класса, кроме нее, вообще никого не было. Очень это удобно! Одна учительница не вызывает к доске человека весь день. А когда их несколько, учителей? И для каждого нет ничего важнее своей науки, а ты — один на все, как Ломоносов! Или Леонардо да Винчи, которого недавно по телевизору показывали. Первое полугодие языку и литературе учила Марь Петровна. Потом приехала новенькая, но класс ни за что не захотел расставаться с Марь Петровной, даже к завучу и к директору ходили. Ну, и родители еще заступились. Только с весны стала Марь Петровна часто болеть и однажды сама привела в класс Светлану Васильевну, как наследницу. Грустный сначала урок был, потом ничего, даже весело стало. Домашние сочинения разбирали. На тему «Мой любимый герой». Светлана Васильевна сидела за столом, а Марь Петровна у окна, на стуле. Скромно так, тихо, изредка только вмешивалась. У Антона сочинение не очень вышло. Как его напишешь, если одновременно нравятся Чапаев, Матросов, Гагарин и тот артист, который советского разведчика играл в телевизионной многосерийке? В лицо Антон его очень даже хорошо знал, а имя забыл. Настоящее. Фашистское и сейчас помнит. — Что ж ты, — мягко упрекнула от окна Марь Петровна, — и фамилии героя своего не знаешь… Замечание, конечно, справедливое, только разве дело в имени? Главное, сам человек и что он сделал в жизни! Так Антон и сказал. Не про справедливость — про главное. — Верно, — подтвердила Марь Петровна и украдкой улыбнулась молодой наследнице. Пришлось и той согласие выразить. Сочиненно Ростика оказалось самым коротким, но не самым интересным. Зато Люська Шибалова накатала больше всех. Люська прямо-таки захлебывалась восторгом от своей героини, никак остановиться не могла. Вернее, не Люська, а тот, кто напечатал статью в «Советском экране». Оттуда, из журнала, Люська и перекатала все. В общем, конфуз получился, и Люська разревелась. У нее всегда глаза на мокром месте! И язык длинный… Марь Петровна опять на помощь пришла. Как сестра милосердия. (Это раньше так медицинских сестер называли. Давно, когда еще Севастополь обороняли от иностранных захватчиков в прошлом веке. История — это Антон любит!) Как всегда, лучшим сочинением оказалось Аленино. Но спорным. Новая учительница так и сказала: «Спорное». А почему спорное? На вкус и цвет товарищей нет: кому — что, кому — кто. — Светлана Васильевна, — тихо посоветовала Марь Петровна, — быть может, мы прочтем работу Алены вслух? Сама она, Марь Петровна, почти всегда так поступала. Во-первых, Алена сочиняет лучше всех в классе, во-вторых, каждый высказаться сможет. — Да-да-да, — поспешно согласилась новенькая. Ее только спросили, а она сразу: «Так точно!» Будто она солдат, а Марь Петровна — старший лейтенант Январев. И началось интересное и веселое. — «В повести «Тарас Бульба» я хотела бы быть похожей на Остапа»… — по-особенному прочла учительница и посмотрела на всех с таким выражением, что Люська Шибалова — глаза у нее уже высохли — так и прыснула. Антон мгновенно обернулся и пронзил ее испепеляющим взглядом. Но Люська — хотя бы задымилась! — «…Не внешне, — продолжила Светлана Васильевна, — а обладать душой и волевыми качествами Остапа. «Он был суров к другим побуждениям, кроме войны и разгульной пирушки: по крайней мере, никогда о другом не думал». Тут опять наступила короткая и выразительная пауза. Уму непостижимо, о чем мечтает ученица пятого «Б» класса, пионерка! — Это цитата, слова Гоголя, — мимоходом заметила Марь Петровна. И Светлана Васильевна стала дальше читать. — «Мне трудно выбирать качества, которые подходили бы для меня. Но настойчивость, прямодушие, мужество, верность дружбе хотелось бы иметь каждому. В «сборище безженных рыцарей» Остап имел доброту в таком виде, в каком он мог иметь ее в то суровое время. Ведь он был сыном своего века…» «Сын века», — повторил про себя Антон. Умная эта Алена, здорово сказала! И вообще девчонка — многим мальчишкам сто очков вперед даст. Не зря Антон называет ее по-мужскому — «Ален». И дружит, время от времени, когда с Ростиком в очередной ссоре. — «Умереть Остап сумел по-настоящему. Ведь и умереть надо уметь. Умереть как герой — совершить еще один подвиг». В классе сделалось тихо-тихо. Слышно, как Люська носом шмыгает. — Подвиг — это совсем не обязательно, когда кто-нибудь гибнет. Но герой тот, кто выполняет свой долг до конца. В военное, в мирное ли время, — ясно произнесла Марь Петровна. Bсе задумались. — Да, — подхватила Светлана Васильевна и даже вспомнила Максима Горького: — «В жизни всегда есть место подвигу». Антон чуть по лбу себя не стукнул: «Вот кого надо включить в операцию «Ракета»! Алена! Такой… Такая, если и умереть придется, умрет по-настоящему, героем!» Он быстро черканул записку для Ростика, но тут же изорвал бумажку на мелкие клочки. Никакой разведчик не пользуется бумагой, все в голове держит: приказы, планы, цифровые шифровки по десять страниц. До перемены осталось совсем ничего, можно дотерпеть. Дотерпеть… Знал бы тогда Антон, что в последний раз видит и слышит Марь Петровну… Не пришла Марь Петровна в школу и в этот день, а так надо бы! Опять сочинения разбирали… Антон отвернулся к окну. Через дорогу закладывали новый дом. Вернее, не закладывали еще, участок под него планировали. Бульдозер строгал землю. Работал он с перерывами. Сперва солдат с миноискателем обшарит весь участок, потом бульдозер срежет пласт, затем опять солдат землю выслушивает. Раздобыть бы такую вещь! Нацепил толстые наушники с проводами, взял в руки длинный шест с зеленой микрофонной коробочкой в обруче — и пошел! С миноискателем в Иришах можно стать знаменитым человеком! Стройный и приятный ход мыслей оборвался: Антон увидел за окном Барбоса, или, по школьному журналу, Крахмалова Валерия. Барбос объявился! Значит, сейчас там чего-нибудь найдут! У Барбоса нюх на трофеи. Отец рассказывал, что на фронте были овчарки, надрессированные на взрывчатку. Любую мину, фугас, шашку разнюхивали. Заиметь бы такую собаку! Или с Барбосом сговориться. Ну нет, от него лучше подальше! Барбос не только тебе не даст, но и у тебя отнимет. А зачем ему? Сам что хочешь откопает. Однажды пулемет «максим» нашел, из какого сам Чапаев белых строчил. Та-та-та-та-та! Тат!.. — Антон! Градов! «Надо же, навечно запомнила!» — расстроился Антон. — Чего? — Не «чего», а «что». — Что? — Не стучи. Татакал Антон мысленно, но пальцами по-настоящему застучал по парте, сам не заметил как. Барбос, засунув руки в карманы, кружил вокруг участка. Прямо-таки по-собачьи. А вообще-то кличку «Барбос» ему за шапку дали — детский «летчицкий» шлем. Барбос его круглый год носит; завязки, наверное, еще в магазине оборвал, и наушники болтаются, как у лохматого пса. Примечательна у Барбоса и обувь. Носит он, опять же летом и зимой, кеды. Летом — на босу ногу, зимой — на шерстяной носок. Так что одно время прозвище двойное было — Кеда Барбос. Как имя и фамилия. Но «Кеда» не привилось. Когда- то Антон очень завидовал Барбосу. Шлем и на самом деле «настоящий летчицкий», как хвастается Барбос. Правда, без очков, без толстых наушников, без микрофончиков-ларингофонов, без всяких ремешков с пряжками, без еще чего-то, но как настоящий! Барбос в шестой класс ходит… — Градов! «Плохо быть известным человеком, задергают!» — Прочти домашнее задание. Антон с отчаянной завистью в последний раз глянул через окно на вольного Барбоса и опустил глаза. Задания он, конечно, не выполнил. Было бы оно человеческим: упражнение, задачки. Это списать у Ростика можно. Или у Алены. А тут — Сказка о Предложном падеже. — Не сделал, Градов? — Не сочинилось… Учительница легким неслышном шагом прошла по рядам. — А у тебя «сочинилось»? Она остановилась подле Алены. Тоже заметилась! Алена молча отдала тетрадку. Светлана Васильевна быстро пробежала глазами, потом вышла на середину класса и стала читать вслух: — «В некотором царстве, в Русском государстве жили-были шесть братьев Падежей. Они вместе правили языком. Правили дружно, строго и справедливо. И — без лишних слов. Только шестой брат, Предложный, вечно совался со своими предложениями. Надоел он старшим братьям, рассердились они на него и прогнали в один прекрасный день из Русского языка…» «Жили же люди с пятью падежами! — про себя позавидовал Антон. — Все-таки на один меньше зубрить…» — «Долго странствовал Предложный по разным странам, многому научился, поумневшим домой воротился. Сжалились над ним братья Падежи, опять приняли. Только условие поставили: придумать для себя определенные окончания во всех склонениях и больше не предлагать чего не следует…» «Вот это правильно», — мысленно отметил Антон и, обернувшись, подмигнул Алене: молодчина, мол. Та и не заметила — волновалась. Всему классу ведь сочинение ее читали. — «И придумал Предложный падеж окончания. Да не простые. В первом склонении окончание Е; но если слово оканчивается на ИЯ, то — И. Во втором склонении гоже Е, но опять же, если слово оканчивается на ИЕ или на ИЙ, то писать не Е, а И. Зато в третьем склонении всегда окончание И. Опять намудрил младший брат, но старшие промолчали». «А мы с тех пор и мучаемся, — вздохнул Антон. — Зубрим, когда Е, когда И писать». Он попробовал вспомнить правила и вдруг, к собственному удивлению, обнаружил, что сейчас, выслушав сказку, сразу запомнил их. Написал бы кто-нибудь всю грамматику, как сказку! Алену попросить надо… Но тут радостно прозвенел звонок, и Антон, мгновенно забыв о добрых и похвальных намерениях, первым выскочил из класса. Только и успел крикнуть: — Ростик, за мной! Ростик тоже наблюдал за бульдозером, солдатом и Барбосом; задерживаться не стал, выбежал следом. Барбос, на правах первооткрывателя, отгонял малышню: — Близко не подходить! Минировано. Разве такими словами отпугнешь? Еще сильнее захотелось ближе подойти. Можно бы в обход двинуть, да времени в обрез — перемена короткая. — Чего ты, — миролюбиво сказал Антон, — посмотреть нельзя! — А вот и нельзя! Барбос резко качнул головой, и желтые облезлые наушники смешно мотнулись из стороны в сторону. Антон не выдержал… — Посмейся мне еще! — пригрозил Барбос. — В два счета в милицию отведу! Сказал тоже — в милицию! Самого через день-два водят к старшему лейтенанту Осипову, дяде Армену. Замечательный, дядька! Только оружие и боеприпасы отбирает. И откуда он дознается, у кого что есть? Уж как Антон надежно схоронил противотанковую мину, ни одна живая душа не знала, а старший лейтенант выведал. Пришел в школу, отозвал в сторонку и тихо так, по-свойски попросил: «Пошли, Антоша, мину твою саперам передадим». Откажешь? Передали… Старшему лейтенанту Январеву. Из рук в руки. Благодарности не было, но отцу Январев обещал не говорить. И на том спасибо. — Сам не попадись! — дерзко ответил Антон. Барбос с сожалением посмотрел на окна учительской и еще глубже засунул руки в карманы. — Ладненько, — процедил он, — попадешься еще. В другом месте. Солдат размеренно водил миноискателем. Окажется под землей металл — сразу сигнал в ушах. Только слишком много всякого металла в иришской земле. Вот и сейчас: копнули осторожно лопаткой, а там не мина, не бомба, а ржавая банка из-под оружейного масла… И опять замер солдат… Что на этот раз обнаружил миноискатель, узнать не довелось, затрезвонил школьный звонок. В коридорах тихо, все за партами, а учительницы все еще не было. Мальчишки, которые сидели у окон, глядели, что делается на улице. Там ничего не делалось. Солдат-сапер воткнул в землю длинный стальной штырь с красной угрожающей табличкой «МИНЫ», и работа остановилась. — Опять что-то нашли! — возбужденно сказал Ростик. Антон ничего не ответил. Во-первых, и так ясно, во-вторых, этого следовало ожидать: Барбос — верная примета! Теперь уже весь класс прилип к окнам. Девчонки — пора бы и привыкнуть к таким вещам! — деланно повизгивали: «Ах, что теперь будет!» А ничего, закончится школьный день, опустеет двор, подъедет военный грузовик с флажками по бортам, и увезут мины за город, подрывать. Пока же бульдозерист запустил двигатель, поднял блестящий ножище и затарахтел куда-то на другой, уже обезвреженный участок. На минном поле работать нельзя, а без дола стоять тоже никакого резона. Так вот и начинается в Иришах каждый дом. Не земля, а пирог с толовой начинкой! Антон вплотную придвинулся к Ростику и шепнул в ухо: «Ракета». Затем подал условный сигнал Алене. Друзья отошли от окна и уселись рядышком. — Видели? Ростик пожал плечами: разумеется! — Надо действовать, — хмуро произнес Антон и почесал кончик носа. — А как? — спросила Алена. — Вчера… — начал Антон и смолк. Вошла Светлана Васильевна. Глаза красные, влажные. Плакала, что ли? Ребята с шумом и грохотом разбежались по местам, но учительница даже замечания никому не сделала, подождала, когда все усядутся, промокнула нос платочком и сказала дрожащим голосом: — Сегодня… сейчас… не стало Марии Петровны. Никто сразу и не понял ее. Как это не стало? Уехала куда-нибудь? Вдруг за спиной Антона кто-то громко всхлипнул. Антон оглянулся: Алена. Плачет, уткнулась в раскрытую книгу и плачет. В классе поднялся рев. Учительница пыталась успокоить ребят, но у нее у самой слезы по щекам текли. И может быть, и поэтому Антон возненавидел Светлану Васильевну. Чего она-то рыдает? Ей-то что их Марь Петровна! С первого класса, с первого звонка учила она Антона. И Ростика, и Алену — всех. Учила, радовалась, горевала… Да, доставалось ей кое от кого. Наверное, горести эти и надорвали здоровье… И Антон тоже в этом виноват. Как она переживала, когда у него противотанковую мину нашли! Просто-таки говорить не могла: «А если бы!.. А если бы…» И дальше не может, только за сердце рукой держится. Если и плакать кому, так Антону, но слез не было, только пересохло в горле. Марь Петровна… Самая хорошая, самая добрая, самая умная на свете. Скольких людей она выучила! Директор нынешний и тот когда-то учился у Марь Петровны. И в войну делала она свое дело. Вокруг война шла, а она ребятишек учила в партизанской лесной землянке. Такое пережила, а теперь вдруг умерла… Где же справедливость на белом свете?! С этой, Светланой Васильевной, ничего ведь не случилось. Так чего же она-то слезы проливает? Антон из всей силы хлопнул ладонью по парте и выкрикнул диким голосом: — Замолчите вы! Это было так неожиданно, что стало тихо, даже у учительницы слезы остановились. — Да, да-да, — торопливо вытираясь платочком, заговорила она. — Ты прав, Антон. Прав. Ты прав, Антон. Успокойтесь, ребята, успокойтесь, дети. — Резревелись! — опять выкрикнул Антон, и сразу так сдавило горло, что голос сорвался и на глаза навернулись слезы. Антон не сразу и сообразил, что отвернуться надо. — А сам, сам! — шморгая, пропищала Люська Шибалова, и Антон выскочил из класса. Учительница что-то прокричала вдогонку, но он не остановился, выбежал на улицу и помчался не зная куда. Ноги сами привели к дому на Пионерской. Там, на втором этаже, жила Марь Петровна. Не жила уже, умерла… У подъезда скорбно переговаривались женщины и двое мужчин. Антон приостановился и тихо прошел дальше. Ничего не хотелось, ни о чем не думалось. Очнулся он далеко за городом, на берегу Волхова. Опустился на бревно. По осени, наверное, выбросило, да так и осталось на суше, даже весенний паводок не смыл. А Волхов и не заметил утраты. Катит, волна за волной, на север, к легендарному Ладожскому озеру, переливается в Неву, течет через весь Ленинград и долгожданно впадает в Балтийское море, а там — в океан, в Вечность. А бревно, четвертованное тело могучего дерева, сгниет, рассыплется прахом, смоется дождями, исчезнет. А человек? Нет, человек не исчезает бесследно. Разве забудешь Марь Петровну? Кем ты ни станешь — рабочим, инженером, ученым, хоть академиком, — а писать будешь так, как научила тебя первая учительница. Алена, когда вырастет, непременно будет писательницей или учительницей. Скорее всего, учительницей. И сочинит для всех школьников грамматику, красивую и интересную, как сказка. Ребята будут ее читать и запоминать без всяких домашних заданий, сами. Потом тоже вырастут, и кто-то из них уже станет учить других. И так — бесконечно. Только зачем все-таки умирают люди? Жили бы вечно. Ах, Марь Петровна, Марь Петровна, зачем ты умерла! Твои ученики теперь как шелковые будут, образцово-показательные. И Антон — честное-пречестное! — ничем, никогда, ни за что не разволнует тебя, Марь Петровна… Опять сдавило горло и зависли на выгоревших ресницах тяжелые капли. Разбухли, скатились по щекам. И потекли, потекли… Антон уткнулся в колени, обхватил голову руками и расплакался, как девчонка, навзрыд. Потом он успокоился, но еще долго всхлипывал без слез. На востоке, за островом Люкки, сгущались темные тучи. Высвеченный солнцем лес просматривался на чернильном небосклоне до веточки. В войну небо над Волховом, наверное, всегда было фиолетовым и черно-синим, сплошь в огненных трещинах и разноцветных трассах. И небо и земля дрожали от страшного грохота. Сейчас далекие молнии проскакивали бесшумно, как стрелы варягов. Какие тогда сражения были! Ни пороха, ни тола, ни боевой техники. Мечи, копья, рукопашная… Антон сжал пальцы. С таким кулачком не повоюешь, разве что с мальчишками-сверстниками подраться… Он разжал пальцы. На ладонь упала тяжелая капля. Грозовая туча тяжелой наковальней нависла над самым Волховом. Все вокруг мгновенно потемнело, остров растворился в тумане, и черная вода сплошь забурлила кипятком. Антон вскочил на ноги и поискал глазами укрытие. Бежать бессмысленно — до косточек вымокнешь. За песчаным пляжем, в подмытом и обваленном береговом карьере, виднелись выемки и расщелины. Антон выбрал нишу пошире и поглубже на вид и через несколько прыжков забился в нее, как в нору. Дождь полил сплошным потоком, ветер захлестывал холодную воду в нишу, и Антон, скорчившись, плотнее и плотнее жался спиной к задней стене. Вдруг он почувствовал, что она подается. Он уперся ногами и еще поднажал… Стена провалилась. Антон упал навзничь, сверху на грудь и лицо обрушилась сухая тяжелая земля, и при свете молнии, едва прочистив глаза, он увидел над собой старый-престарый каменный свод. Все это произошло так быстро, что Антон не успел испугаться, а затем даже обрадовался. Тут уж никакой дождь не достанет! Да что дождь — бомба не пробьет! Это наверняка тайный ход в дот или сам дот, долговременная огневая точка. Амбразура выходила на реку, и ни один фашист не смел через Волхов сунуться. А может быть, это немецкий дот был. Наши разгромили его из пушек. Как дали бронебойными по железобетонному лбу с амбразурой! Потом дыру завалило землей, наросла трава, и даже Барбос не разнюхал. Эх, нет фонарика! И ни спички. «Ладно, запомним место, подмаскируем, с Аленой и Ростиком вернемся». Приняв такое решение, Антон пересел поближе к выходу. Неприятно одному в черном сыром подземелье сидеть. Кто знает, может, там, за спиной, не только трофеи, но и другие останки войны лежат. Находили уже всякое… Гроза неслась над землей с авиационной скоростью. Опять высветлился лес на острове, откипела вода в реке, лишь мутные пенистые водяные потоки спешили к Волхову. На темном мокром песке все шире оседал полосами намытый ливнем мусор, залепленный клочьями взмыленной пены. Антон вылез из своего укрытия, забросал вход ветками, снял ботинки и босиком припустил домой. В створе развалин комбината и Дома Советов Антон замедлил бег и остановился. Странно шумело. Не то под землей, не то в Волхове. Антон, вслушиваясь и напряженно вытянув шею, осторожно приблизился к обрыву. Метрах в десяти от береговой кромки со дна бил подводный гейзер. Река над ним вздувалась, лопалась, шумела. «Извержение! — мелькнула радостная мысль. — Но откуда здесь вулканы? В Иришах даже землетрясений не бывает». Донный фонтанище не иссякал. Будто выбили дырку в исполинской цистерне или подземном резервуаре. Антон завороженно глядел на невиданное явление, пока не продрог до косточек. И гейзер начал постепенно слабеть и гаснуть. Поверхность реки разгладилась, словно ничего такого и не было. Дома никто не отругал. Отец и мать еще не пришли с работы, а старшая сестра в командировку на месяц уехала. На практику. Она институт заканчивает. Вскоре пришел Ростик, портфель принес, сказал, что Светлана Васильевна и не рассердилась. Поняла, значит, состояние Антона. Но его почему-то это еще больше обозлило. О водяном извержении Ростик тоже понятия не имел, а таинственный ход заинтересовал его сразу. Договорились завтра же купить новые батарейки для фонариков и сходить после уроков. К тому времени и земля подсохнет, сейчас — раскисшую землю месить, а идти — не ближний свет. Пора белых ночей еще не наступила, но долгота дня стремительно увеличивалась и сутки казались длиннее. Всего две-три недели назад родители загоняли домой уже в восемь часов. Теперь и в девять вечера гуляй в свое удовольствие, никто не кричит на весь микрорайон: «Анто-он!», «Ростик, пора!», «Алена, совесть у тебя есть?» Кричат по-разному, а смысл один: «Марш домой! Спать!» Чудной народ взрослые! Поднимают с постели по будильнику, а укладывают по солнцу. Скорее бы учебный год кончился, тогда и вставать можно когда вздумается! Впрочем, наступили такие дни, что не залежишься. Город готовится торжественно отмечать Праздник Победы над фашистской Германией. На бывшей линии обороны устанавливают краном серые пирамиды надолб. Между виадуком-путепроводом и железнодорожной станцией заканчивают памятник с Вечным огнем. А зажгут его от пламени Пискаревского кладбища. Всемирно известное Пискаревское мемориальное кладбище — в Ленинграде. До него километров сто пятьдесят или того больше. — Как же довезут огонь? — засомневалась Алена. Они сидели втроем — Ростик, Антон и Алена — на косой насыпи путепровода и смотрели, как вмуровывают доски с высеченными именами павших героев Великой Отечественной войны. — Довезут, факелом, — успокоил Антон, — На военном бронетранспортере. Отец сказал. В этом деле Павел Кириллович Градов авторитет. На День Победы в Ириши съедутся со всех краев страны защитники Волхова, однополчане. — Вообще они не из одного полка, — уточнил Антон, — из целой дивизии. — «Однодивизиане» — ведь нет такого слова, — заметила Алена. И повторила нараспев: — Одно-о-дивизиане, дивизиане… Не земное слово, правда? Как «марсиане», — Какое же оно не земное? — возразил Ростик. — Его же на Земле придумали, а не на Марсе. — Ладно, — прервал спор Антон, — мы что, грамматикой заниматься пришли сюда? Члены секретной группы «Ракета» примолкли. Сколько ни совещайся, а миноискатель не раздобудешь: в магазине не продаются, на свалке не валяются, в металлоломе не встретишь. — Если бы старший лейтенант Январев… — качал Ростик и сам же безнадежно махнул рукой: кто тебе военное имущество даст, боевую технику! — С Январевым не выйдет, подкатывался уже… — На чем? Вечно Алена в нутро каждого слова лезет! — На самосвале. На чем! Я ему идейку высказал: организовать дружину юных саперов. Есть же юные пожарники, дядя Армен с юными друзьями милиции возится, ЮДМ, а почему ЮДС нельзя? — И что Январев? Антон посмотрел на Ростика, вздохнул и отвернулся: — Посмеялся. Мне, говорит, и без дружины таких «друзей» хватает, только поспевай взрывчатку отбирать. А некоторые юные друзья, говорит, даже противотанковые мины домой тащат. И смотрит на меня выразительно. Счастье, что отец в тот момент в другой комнате был, не слышал. — А зачем к вам Январев приходил? — поинтересовалась Алена. — Первый раз, что ли! Отец же воевал тут, сапером причем. Да я уж рассказывал. Но вчера я знаете что выведал? — Антон пристально огляделся, кивком потребовал приблизиться и провозгласил: — Отыскался Ерофеев. Он сделал паузу. Но Ростик и Алена молчали, они и понятия не имели о Ерофееве. — Ерофеев! Санитарный инструктор. Тот самый, что вытащил отца из-под завала, спас ему жизнь! И знаете, где живет Ерофеев? — В Москве! — В Баку? — В Сосновке, — победоносно сказал Антон. — Под самым носом! Конечно, замечательно, что нашелся: санинструктор Ерофеев и что живет он совсем рядышком, но какое это имеет значение для операции «Ракета»? — До чего ж до тебя все туго доходит! — с искренней досадой произнес Антон. — Тут же, как ты выражаешься… — Ж-же-жа, — прожужжала Алена. — Следи за своей речью. И таким это учительским голосом, что Антон взбеленился: — Еще ты меня учить будешь! С тобой только в разведку ходить! Операция отменяется! Без вас обойдусь! — Ты прямо как девочка, — упрекнула Алена. Ростик молча потянул Антона за штанину и вынудил сесть. — Рассказывай. Антон повздыхал, посопел, поскоблил кончик носа и рассказал друзьям-соратникам все, что узнал про войну в Иришах, про секретную немецкую схему, про то, как ранили отца, а Ерофеев спас его. И про то, как умирал в блокадном Ленинграде его брат Алеша, от которого и фотокарточки не осталось. — Как же все это страшно было! — с болью сказала Алена. — А ты думала! — сказал Антон. Она ничего не такого не думала о войне. Но сейчас, словно сама пережив смерть Антонова братика, которого она никогда не видела, тяжелое ранение Павла Кирилловича Градова, гибель его боевых соратников, Алена была прямо не в себе. — И что сообщил Ерофеев? — нетерпеливо спросил сухими губами Ростик. — Ничего еще не сообщил, отец к нему в субботу собирается. Алена сидела скорчившись, как на морозе. Ее и в самом деле тряс озноб. — Замерзла? — участливо спросил Антон и потянул «молнию». — Не надо, — слабо повела рукой Алена, но Антон рыцарски набросил ей на плечи свою теплую голубую куртку. — Может быть, тот ход и ведет в тот блиндаж? — как бы самого себя спросил вслух Ростик. Они уже бегали к подземному тоннелю, обнаруженному в грозу Антоном. Метра через три от входа тоннель был забит слежавшейся землей и кирпичным крошевом. Попытались пробиться глубже, да куда там, голыми руками не возьмешь. — Толовую бы шашку добыть, — сказал Антон и зачесал кончик носа. — Рвануть — и проход сразу откроется! — Или обвалится окончательно, — Алена, видимо, немного уже отошла, но все еще пребывала в далеко прошедшем времени. — И то верно, — нехотя согласился Антон. — На шум милиция примчится и Январев… — Нас прогонят, а сами и найдут нашу схему, — печально добавил Ростик. — Вот что: надо немедленно ехать к Ерофееву! — Сейчас? — Ростик спросил серьезно: от Антона что угодно жди. — Сейчас поздно, неудобно человека будить. Завтра. — А школа? — напомнила Алена. — Без нас один день обойдутся! — бесшабашно ответил Антон. Его и решили командировать, одного. Не впервые прогуливает, в классе привыкли, пройдет незамеченно. А не явятся сразу трое или двое, хватятся наверняка. Рисковать же тайной операцией «Ракета» прямо-таки преступление. «За такие дела в войну под трибунал отдавали». Это Ростик сказал. (Сбайпасил, наверное!) Грозное рокочущее слово «трибунал» произвело впечатление. Потом еще порассуждали о странном подводном извержении в Волхове. Так и не выяснили, что это все значило, а к взрослым обращаться — опять риск. Что да где, да как ты там очутился, да что еще видел… Спустившись с насыпи, ребята приблизились к братской могиле. Рабочие уже ушли, и можно было пробраться за дощатый временный забор. Алена да и Ростик не выказали особого желания, но Антон… Разве его удержишь? — Осторожно только, — предупредил Антон, — цемент еще не схватился. Они медленно прошли под склоненными серо-каменными знаменами, не отрывая глаз от длинных, звездно мерцавших списков золотом по мрамору. Фамилий было так много, что и за час, наверное, не прочесть. — Глядите! — громко и возбужденно воскликнул Антон, и Ростик с Аленой даже вздрогнули от неожиданности. — Глядите… На одной из досок, в самом низу, сверкали буквы: ХАЛИТОВ О. С. — Он… — Алене опять страшно стало, но она не убежала, стояла в скорбном молчании рядом с друзьями. Прощаясь, Ростик посоветовал Антону: — Блокнотик возьми, записывай, чтоб не забыть ничего. — Само собой! Антон взял блокнот, шариковую ручку, учебники, тетради. Только безмозглый дурачок, срываясь с уроков, оставляет дома школьный портфель! …Повезло с первых шагов: Антон прибежал на остановку, когда автобус уже отправлялся, поэтому не пришлось торчать ни минуты на виду у всех, а в автобусе не оказалось ни одного знакомого. На всякий случай Антон стал на задней площадке и отвернулся к стеклу. Так он и доехал, не замеченный ни… |
||
|