"Трудный месяц май" - читать интересную книгу автора (Миксон Илья Львович)Глава восьмая КОНЕЦ ТРЕТЬИХ СУТОКВ двенадцати штабелях не оказалось ни одного ящика с взрывателями. Осталось переложить последний, у стены. Но на него надежды мало было, хотя Антон и бормотал изредка: «Не может такого быть…» Взрывателей не было. Ростику вспомнился «газик», который давно уже торчит на приколе возле кинотеатра. Машина как машина: кузов, сиденья, под капотом с жаберными щелями двигатель. И руль есть, и фары, и колеса. Недостает до полного комплекта одной-разъединственной штучки — резинового манжетика. Цена ему пятачок, а нету. И стоит-простаивает хорошая машина! А в жизни? Все, кажется, есть. Есть прекрасное Каспийское море, замечательный город Баку, дом, где ждут тебя на каникулы. Но нет одной трубочки, взрывателя, — и не видеть моря в этом году. В этом ли только? Может быть, никогда?… Опять всплыла запавшая в память прочитанная непонятная фраза: «Не смерть — небытие страшит». Что значит небытие? Когда нет тебя? Все есть, а тебя нет. Как сейчас. Там, наверху, есть город, завод, люди, а ты — в земле. Нет тебя. И не было будто. Был! Был и не стало. Что с бабушкой сделается, когда узнает! Сердце разорвется. Оно у нее такое больное, как у Марь Петровны было. Три сына бабушки, три дяди Ростика, погибли на войне. Вместо них пришли три извещения, три «похоронки». Теперь вот единственный внук, сын единственного оставшегося в живых сына, тоже уходит в небытие… Бабушка всегда предчувствовала: «Ты меня когда-нибудь в могилу сведешь, внук мой. Аллах свидетель». Ни в какого она бога не верит, нет его, а и был бы… Ростик насторожился. Кто- то зашаркал по цементному полу. Кто? Он хотел спросить, крикнуть: «Кто?» И не смог. Оперло дыхание. Алене все чудилось, что она не впервые здесь. Была. Давно. Во время войны, когда ее и на свете не было. Но здесь она уже была. Ее никто не замечал, а она все видела и запоминала. Сумрачный подвал с черными тенями вооруженных солдат, лампу из сплющенной гильзы, хмурое лицо командира саперной роты Градова. Он рассматривает немецкую карту и все время прислушивается. Вокруг фашисты. Не выбраться, не вырваться из блокадного кольца! «Не может быть, чтобы ничего не было», — твердит Градов, а выхода нет и нет. Но он — командир и должен найти выход. «Ораз, — зовет ординарца Градов, — дай ракетницу. И красную ракету». «Красных ракет нет», — отвечает Халитов О. С. «Почему? Не может быть такого. За такое под военный трибунал отдать мало!» — грозно говорит старший лейтенант. Халитов О. С. соглашается со своим командиром, но красных ракет нет. Ни одной. «Хорошо, — говорит тогда командир. — Заряди мое сердце». И начинает расстегивать полушубок на груди, чтобы вырвать сердце, как Данко из прекрасной легенды Максима Горького. Но тут появляются разведчики, которые могут пройти где угодно. Старший разведчиков отводит руки Градова от распахнутой груди. «Погоди, сапер, не спеши умирать. Умереть — не самое хитрое дело. Победить надо». И с этими словами достает из кожаного портфеля большой, как пушка, пистолет. Он такой большой, что волочится по полу, когда разведчик идет к штабелю с минами. Из- за широкой спины в полушубке Алена не видит, но слышит, как разведчик с шумом сдвигает тяжелый ящик. И сразу же гремят взрывы-выстрелы. Эхо заполняет подвал тугим громом. — Что это? Кто?! — почти разом закричали Антон, Ростик и Алена. Наверху грохотали взрывы, и все в подвале вздрагивало, как при землетрясении. Ребята сбились в кучу. Вместе не так было страшно. Вскоре все опять затихло, словно гроза пронеслась. Но солнце не выглянуло из черных туч. Казалось, стало еще темнее. И тише. — Что это? — дрожащим шепотом спросила Алена. — Это, это… — Ростик никак не мог совладать с собой. — Нас ищут. Антон думал, что он крикнул громко и радостно, на самом же деле сказал он эти слова тише Алены. Но мысль, что их ищут, пробиваются к ним на помощь, возвратила ему силы и волю. — Это нас ищут. Это к нам идут, — уверенно сказал Антон и потребовал зажечь последнюю свечу: — Огня! И — работать. За дело, ребята! И когда они опять взялись за дело, исчезли и страхи, и странные видения, и пагубное ощущение безысходности. Алена подсвечивала Антону и Ростику. Тени их и неподвижные тени от ящиков лежали на стене за штабелем. Вдруг Алена обратила внимание на то, что в одном месте тени обрывались по прямой. Не обрывались, а сливались с таким же черным прямоугольником. За последним штабелем скрывался ход в следующее помещение или выход на волю. Ребята лихорадочно снимали и откладывали в сторону ящики, пока не появилась возможность перелезть через последнюю преграду. На этот раз они ничего не взяли с собой, лишь Антон, скорее машинально, чем преднамеренно, сунул за пояс сигнальный пистолет с инициалами Ораза Халитова. Они торопились и шли вперед, не оглядываясь по сторонам. Да там ничего и не было заслуживающего внимания. Они шли по длинному ходу. Шли и — в какой раз! — опять уперлись в преграду. Антон посветил во все стороны. Неприступные железобетонные стены. Вверху и внизу — тот же серый камень. Спасение казалось таким близким, таким неоспоримым, что было вдвойне обидно и, как еще ни разу не было, страшно. — Конец… — удивленно прошептала Алена. — Теперь все, — тихим безразличным голосом приговоренного к смерти сказал Ростик, и плечи его сдвинулись. — Не хныкать! Антон оборвал их: ему еще мнилось, что не все потеряно, выход есть, еще чуточку — и спасены. Оборвал и сам опустился на пол, будто всю кровь из него сразу выпустили. Так они и сидели, молчащие, подавленные, обреченные, не способные даже на слезы. Антон не погасил свечу, от нее осталось меньше половины. Горячий воск стекал на пальцы и застывал, как на ледяных руках покойника. — Когда я вырасту, обязательно стану учительницей, — заговорила Алена доверительным голосом. И голос, и мечтания ее прозвучали настолько противоестественно, что Антон с Ростиком тревожно переглянулись: не рехнулась ли? — Как Марь Петровна и Светлана Васильевна. Только не в младших классах, а в старших. Литературу преподавать буду. Скажи она — арифметику или химию какую-нибудь, Антон утвердился бы в мысли, что девочка тронулась. Литература, русский язык — это для Алены. — А вы кем будете? Мало ли кем они собирались стать?… — Я хотел… — начал Ростик и сглотнул. — Не хотел, а хочу, — учительским голосом поправила Алена. — О будущем же говорим. «Какое будущее?!» — в сердцах чуть не крикнул Антон. Будущее. Конечно, о будущем думать надо. Мечтать, стремиться, добиваться! О прошлом нельзя забывать, но жить можно лишь будущим. А они носы повесили, разоружились, сдались без боя. Не они, Антон и Ростик, — Алена о будущем думает! И друзей своих из трясины безнадежности тащит. Как учитель, как командир. — Я строителем буду! — с вызовом сказал Антон. — А ты? Ростик давно все решил. Потомственный нефтяник, правнук, внук, сын нефтяника, Ростик тоже будет на заводе работать. К тому времени, когда он выучится на инженера, двадцатимиллионные АВТ придумают! — Ладно, — щедро пообещал Антон, — выстроим тебе двадцатимиллионку! — Только школу сперва окончить надо, — со значением произнесла Алена, — а мы тут сидим. И так это она произнесла, будто они нарочно в могиле отсиживаются. — Да, пора выбираться, — буднично сказал Антон и встал на ноги. Он поднял над головой огарок, посветил вокруг. Со всех сторон давил мрачный бетон. С потолка свешивались мертвенно-бледные лохмотья. Стены заплесневели лишь поверху. — Почему это так? — спросил Антон Ростика. Тот и сам уже обратил внимание на особое распространение грибка. — Сырости там больше, наверное… Сырость могла проникать из соседних, недавно еще залитых водой помещений, от подземных водоносных пластов, от болота, от дождей. Конечно, от дождя! Место здесь высокое, сухое. Болота, если и были, то в незапамятные времена, когда варяги еще в Грецию ходили. Значит, до поверхности земной рукой подать! Как только подать ее? — А это что? Глазастая же эта Алена! В дальнем верхнем углу чернело прямоугольное пятно. Антон шагнул ближе и сразу обнаружил скобы в стене. Первая торчала на уровне груди, последняя едва просматривалась в черном пятне. — Лестница! — исступленно закричал Антон. — Лестница! — Вверх! На небо! — подхватила Алена. Глупость, конечно: лестница в небо. Но сейчас ни Антон, ни умный Ростик, ни сама Алена не обратили внимания на дикую несуразицу — лестницу в небо. Лестница! Лестница есть! Есть выход! Лестницы же просто так не делают, в никуда. — Подсадите! — крикнул Антон и протянул Алене жалкий остаток свечи, но она прилипла к руке и так нестерпимо запекло, что Антон инстинктивно отшиб огарок. Последний, единственный источник света упал вниз, и Ростик, кинувшийся подсаживать Антона, наступил ногой… Воцарилась кромешная тьма. Так темно еще не было за все долгие часы, проведенные в подземелье. Наверное, потому, что в последние минуты своей жизни огонь был перед самыми глазами. Ребята обмерли. Ростик даже не оправдывался. Какие слова могут заменить живое пламя? — Что ты-ы наде-ы-лал? — заикала Алена. — Ладно, — мрачно остановил ее Антон. — Не вернешь. И не надо, может быть… Если бы! Сколько раз упирались в непреодолимую могильную стену. Кто знает, выведет ли железная лестница в небо. Что там наверху? Крышка люка, железобетонная плита, гора бомбового завала? Что? — Подсади. Ну! — прикрикнул Антон и ухватился за холодную липкую скобу. Первая скоба. Пальцы, ботинки скользят. Расстояние между скобами на дядей рассчитано. — Что? Третья скоба, — Что там? Пятая скоба. Антон поднимался все выше, выше. Наверняка уже выше потолка поднялся. Точно: рука не нащупала седьмую скобу, ее не было, кончилась лестница. Пальцы лихорадочно поползли по шершавой и осклизлой отвесности круглого люкового колодца. Антон поднял глаза и увидел… Не увидел — уловил, угадал слабый отблеск. — Что там?! — Свет! Небо! Не теряя ни секунды, Январев вскарабкался наверх и, пригнувшись по профессиональной привычке, побежал к наклонной плите. И тут откуда-то сверху раздался крик. Не крик — вопль, вырвавшийся, кажется, не из горла — из сердца; — Дети!!! Январев остановился так резко, что едва не упал. Он никогда не слышал таким Светланин голос, но почувствовал: это — она. И сразу посмотрел на распахнутое окно в третьем этаже. — Дети!.. — кричала Светлана Васильевна, показывая рукой куда-то в сторону. Не куда-то — в сторону штольни. Январев не видел детей, не понимал, откуда они могли там появиться, но не раздумывая бросился назад. Из укрытия вдогонку за ним кинулся Филимонов. Подались вперед солдаты оцепления. Толпа загудела и качнулась. — Назад! — на бегу выкрикнул Январев. — Все назад! Филимонов поравнялся с ним перед самой штольней, но командир оттолкнул его и тоже крикнул: — Назад!.. В последний момент Январев увидел выбравшегося наполовину из-под обломка плиты чумазого мальчишку. Он не признал, а догадался, что это Антон, сын прораба Градова. — Беги! — с яростью заорал Январев. Он схватил мальчишку за обе руки и выдернул, как травинку. — Беги! — Там!.. — ошалело закричал в ответ Антон и судорожно затыкал пальцем под ноги: — Там… еще! — Что еще?! — Они! И там… — Беги! Взорвется!!! — совсем диким голосом заорал Январев и подтолкнул в спину мальчишку, но тот извернулся и намертво вцепился в гимнастерку. — Нельзя взрывать! Там мины! Целый склад! Январев на миг оцепенел, потом с силой оттолкнул от себя Антона и прыгнул в штольню. Подскочил Филимонов и силком уволок Антона от гибельного места. Они не отбежали и двадцати шагов, как позади глухо ударил подземный взрыв. — Ложись! — выдохнул Филимонов и прикрыл собою ребенка. Он был тяжелый, этот солдат, Антон заерзал, пытаясь высвободиться. — Лежи. Сейчас еще рванет! Но взрывов больше не последовало. Прошло несколько томительных минут, и сразу, будто обвал в горах, загудело, закричало, двинулось… Толпа прорвала жидкую цепь охранения, и сами солдаты, и милиционеры хлынули к месту катастрофы. Впереди всех бежал прораб Градов, но его оттерли, обогнали. Трудно сказать, чем бы это кончилось, многие покалечились бы на бетонных обломках с ржавыми крючьями арматуры. Но вдруг прогремел выстрел. Начальник милиции держал над головой пистолет. — Сто-о-ой! Все остановились. Охрана опомнилась и потеснила людей назад. Вскоре порядок был восстановлен. Саперы лихорадочно разбирали обвалившуюся штольню. Потом к ним присоединились рабочие. По указке Антона извлекли на свет Алену и Ростика. Они так и стояли втроем, никому сейчас не нужные и, казалось, забытые. Под грудой бетона остался в штольне старший лейтенант Январев. Он не успел разрядить один фугас, последний. Но последнюю свою боевую работу Январев выполнил до конца — и ювелирно. Филимонова колотило, он не мог работать и все повторял: — Толкнул меня: «Назад!» А сам — туда. Видно, не успел. Не все, видно, успел. Если бы все ахнули, мины бы те сдетонировали. Как пить дать. А он толкнул меня: «Назад!» А сам — туда. Маму Антона не остановили ни солдаты, ни милиция. Она ничего не видела от страха и горя. — Где он? Где?! Покажите мне его, хоть убитого! — страшным голосом причитала она. — Где? Где он?! — Здесь я, мама, — деревянным голосом сказал за ее спиной Антон. Он не плакал, не трясся — омертвел от пережитого. — Антошенька!.. Мать бросилась к сыну, прижала к себе, исступленно обцеловала лицо, голову. Потом разрыдалась и отвесила такую затрещину, что Антон едва устоял на ногах. — Ирод окаянный! Отец, пробравшийся вслед за матерью, схватил ее за руки. Воспользовавшись моментом, Антон улизнул и смешался с толпой. Благополучно выбравшись из людской толчеи, хотел уже припустить подальше, но почти натолкнулся на Светлану Васильевну. Она сидела на камне, по-сиротски обхватив руками плечи, одинокая, потерянная. И такая она была сейчас несчастная, беззащитная, что Антон вспомнил свое обещание повиниться за все неприятности, которые причинил ей. — Светлана Васильевна, — хрипло сказал Антон, — извините меня… — Да, да-да, — механическим голосом отозвалась разнесчастная Светлана Васильевна, глядя как бы сквозь Антона. Неизвестно откуда появился старший лейтенант Осипов. На Антона и внимания не обратил, робко положил руку на плечо Светланы Васильевны. — Штольню сдавило. — Совсем?! Осипов протяжно вздохнул, выпятив губу; усы оттопорщились и запрыгали ежиком. — Работа не прекращается, — сказал он в утешение и ушел, так и не взглянув на Антона. Солдаты, милиционеры, гражданские работали с ожесточением. Подогнали бульдозеры и автокран, но им пока делать было нечего. И Антону тут нечего было делать. Зачем он только остался на свете! Он покосился на людей, толпившихся за линией оцепления, и подумал вдруг, что, сдетонируй подземный склад, многие из них пострадали бы. И все стекла в округе повылетели… Выходит, не зазря они все-таки рисковали? А Январев? Он не рисковал, не геройничал, выполнил служебный долг — и погиб героем. В мирное время! Антон же с друзьями… Где они? Антон спохватился, что бросил на произвол судьбы своих верных товарищей и родителей, потерявших от страха и переживания всякое самообладание. Материнской трепки испугался! Она же не со злости, мама… Ни Ростика, ни Алены уже не было. Увели. Раззвонили-раструбили телефоны новость по всему городу, от очистной до ГРЭС и завода. Куда- то и мать исчезла. Отец участвовал в работе, а мать исчезла. Антон даже наслаждение испытал бы сейчас от ее затрещин. И пусть бы все видели, пусть! Пусть!.. — Ух ты, ракетница! — услыхал вдруг Антон над самой головой. Перед ним, будто тоже из-под земли вылез, стоял Барбос. — Где взял? — И он потянулся к сигнальному пистолету. Антон и забыл о нем. — Дай-ка поглядеть. Антон мгновенно выхватил пистолет и нацелился на Барбоса: — Уйди! И столько было отчаянной решимости в его голосе, что Барбос сразу отступил, как Антон перед ним когда-то. — Чего ты? И пошутить нельзя. — Нельзя, — отрезал Антон и, спрятав пистолет за пазуху, побежал к Волхову. — Все равно отберут! — крикнул вслед Барбос. — Ладненько, Осипову доложим!.. — А кончил совсем по-взрослому: — С оружием не шутят. Не игрушки! Спустившись на береговой песок, Антон несколько минут раздумывал, потом направился к мосту, но вскоре изменил свое намерение и, стараясь быть незамеченным, юркнул в подъезд двенадцатиэтажного дома. Его уже заселяли, зайти в лифт не составляло никакого риска. Антон благополучно проник на чердак. Здесь его никто не видел, он же видел через бойницы все. В работу включились бульдозеры, мощными стальными щитами сдвигали в стороны обломки плит и колонн. Но зубастый ковш универсального трактора «Беларусь» ничего не мог поделать с бетонным крошевом завала. Сдавленную взрывом штольню раскапывали вручную, ломами и кирками. «Если он и живой остался, то все равно задохнется», — подумал Антон, и еще больнее стало за Январева. Такой человек погиб!.. «Минер ошибается только один раз». Январев не ошибся. Ну почему так не везет в жизни? Стараешься, хочешь сделать хорошее, доброе, а все оборачивается себе и другим во вред. Сколько от него Марь Петровна натерпелась… А Светлана Васильевна?… Она с Январевым пожениться собиралась, и теперь — вроде солдатская вдова. Лучше умереть, чем встречаться с ней! Никогда она не простит ему своего Январева. А он простит себе? Лучше сейчас умереть! Антон не умер, а пристроился в теплом затишке и уснул, да так крепко, что когда встал и опять заглянул в бойницу, на развалинах перед Домом Советов было пустынно и безлюдно. Избегая нежелательных встреч, Антон сбежал вниз по черной лестнице. Он в мыслях не держал идти к развалинам, но потянуло туда неудержимо. Было, наверное, уже довольно поздно или совсем рано. На улицах ни мальчишки. И взрослых — один-два. Солнце присело на синий забор дальнего леса; передохнет — и опять кверху. Чем ближе подходил Антон к штольне, тем сильнее колотилось сердце. Все здесь неузнаваемо. Будто сработал вулкан, снес хаотические вершины; вместо них образовалась плоская чаша большого кратера. Сюда свободно могли въехать грузовики. На застывшем, словно лава, бетонном дне виднелись глубокие царапины гусеничных траков и отпечатки протекторов автомобильных скатов. Вход в шахту кратера был закрыт обломанной плитой. Антон обошел ее вокруг: ни щели, ни лазейки. Специально закрыли. Плита лежала как крышка люка, как надгробие. Антон постоял немного, скорбно наклонив голову над могилой героя, и тихо поплелся прочь от страшного и горького места. Странно, но есть не хотелось. Даже пить не хотелось. Просто все было безразличным. Не думалось ни о жизни, ни о смерти. Антон не собирался дольше скрываться от родных и знакомых, но домой не торопился. Шел себе по главной улице мимо домов и закрытых магазинов, без цели, без мыслей. А ноги, как это не раз случалось с ним, вели туда, куда надо было прийти. На поворотном круге у монумента с танком «Т-34» он срезал угол и близко прошел мимо дома, где жили Русаков и Барбос. Но Антон и не вспомнил о них. Подумал лишь почему-то: в этом доме почти все жильцы — заводчане. В таких домах свет зажигают раньше и гасят позже, чем в других, а многие окна плотно зашторены до полудня. Всегда определишь, кто в какую вахту работает: в первую, во вторую или отдыхают после трудовой ночи. Вдруг, одно за другим, вспыхнуло желтым светом множество окон, отворилась балконная дверь, выскочил мужчина в майке и восторженно закричал на всю улицу: — Закапало! Закапало! И скрылся, так же неожиданно, как появился. Не прошло и минуты, как из дома побежали мужчины н женщины — все торопились на дежурный автобус. Антон быстро пересек улицу Мира и укрылся за склоненными каменными знаменами братской могилы героев Великой Отечественной войны. В низкой чаше горел Вечный огонь. Было светло, на плитах с бронзовыми именами павших воинов играли отблески газового пламени. Антон присел на корточки напротив плиты, где последней в длинном столбце была высечена фамилия папиного ординарца, Халитова О. С. Сигнальный пистолет нагрелся за пазухой, и тяжесть его стала теплой и приятной. Казалось, что Ораз Халитов совсем недавно, уже после того, что произошло сегодня на бывшем поле битвы, после смерти Январева, вручил свое оружие Антону. Антон не заслужил такой высокой и почетной награды. Вот старшего лейтенанта Январева давно надо отметить орденом или оружием именным. Но он тоже погиб, старший лейтенант Январев. Со славой, как Халитов и его боевые товарищи. И ему почет и вечная память. Полагалось дать салют, но зарядить ракетницу было нечем. И хотя Антон знал, что в карманах нет даже бумажного пистончика, зашарил в брюках и куртке. Пальцы нащупали предмет, похожий на пулю. Антон вытащил кусочек мелка, посмотрел на него, вздохнул и, встав на колени перед наклонной плитой, дописал внизу еще одно имя: Он силился вспомнить его имя и отчество, но так и не вспомнил. Все называли старшего лейтенанта только по званию или фамилии. Наверное, и Светлана Васильевна называла его: «Январев». А может быть, коротко и ласково: «Январь, мой Январь…» Антон увидел Осипова, когда тот остановился в полушаге от него. Антон вздрогнул от неожиданности, хотел вскочить, бежать, но обреченно остался на месте. Осипов молча присел рядом. Боковым зрением Антон видел, что тот заметил приписку на священной плите. Первой мыслью было — стереть немедленно рукавом. Но все внутри восстало против этого. «Не сотру. Не сотру. И никому стереть не дам. Я потом краской напишу, зубилом вырублю!» — Дай мел, — сказал Осипов, и Антон, удивленный, повиновался. Осипов послюнил палец, убрал последние три буквы и опять дописал, но только две, без мягкого знака: «Январев». — Неважно у тебя с языком, — вздохнул Осипов и тихо попросил: — А теперь сотри! Антон замотал головой. — Сотри! Нижняя губа Осипова выпятилась. Лицо от этого приобрело выражение детской просительности. — Нет, — выдавил сквозь внезапные слезы Антон. — Он — герой. — Герой, — просто согласился Осипов. — Но зачем же, дорогой, хоронить героя, если он живой? Глаза сразу высохли, и пересохло горло. — Как… живой? — прохрипел Антон. — Контужен, но живой. — Так, так… штольню же сдавило! Люди не тотчас верят черным известиям — Антон не мог принять счастливую новость. Она была невероятной и такой сверхсчастливой, что сразу поверить в нее было трудно. — Сдавило. А он живой остался. — Но ему же дышать там нечем было! — все упрямился Антон. — Там — не было. Пролом образовался, и Январев в подвал спустился, где вы сидели раньше… Кстати, зайдите в отделение, вещи заберите. Антон все стоял на коленях, но уже не оспаривал инспектора милиции, смотрел на него обалдевшими глазами. — Так что жив и здоров наш герой Январев! — продекламировал Осипов. От радости, наверное, стихами заговорил. Антона прямо-таки подбросило. Осипов успел схватить его за куртку: — Куда? — К Светлане Васильевне!.. — Знает уже, — успокоил Осипов и напомнил: — Вытирай. Но и теперь жалко было… — Почему им памятники только после смерти строят? — подумал Антон вслух. — Необязательно. Дважды Героям Советского Союза при жизни устанавливают. — Дважды… — протянул Антон. — А если он после второго раза не выживет? Осипов склонил набок голову и пристально заглянул Антону в глаза: — Опять что-нибудь?… — Нет! Нет! — горячо и честно запротестовал Антон. В это мгновение он искренне думал, что уже никогда, никогда-никогда никому в жизни не причинит неприятностей и горя! — Надеюсь, — сказал Осипов, подавая руку. И еще раз со значением повторил: — Надеюсь! Но вдруг отнял руку и прижал к щеке. Черные глаза сощурились от боли. — Зуб? — сочувственно спросил Антон. Инспектор милиции плавно закивал. — К доктору надо. Аленина мама знаете какой мастер? Высший класс! А бормашина у нее — двести тысяч оборотов в минуту. Турбинка! Ни капельки не больно! — Да? — с мучительным сомнением переспросил старший лейтенант. — Точно! |
||
|