"Три круга Достоевского" - читать интересную книгу автора (Кудрявцев Юрий Григорьевич)

2. Сибирское

Второй период жизни Достоевского — неволя, Сибирь. Время вынужденного молчания, но большой внутренней работы. Время накопления материала.

В этот период были написаны три стихотворения и две повести. Кроме того, заполнялась так называемая «Сибирская тетрадь», включающая в себя заготовки для будущих произведений. Позднее эти записи использовались в «Записках из Мертвого дома» и в «Селе Степанчикове…». «Сибирская тетрадь» показывает, с каким вниманием Достоевский относился к народному языку.

В повести «Дядюшкин сон» Достоевский отразил быт и нравы провинциального города Мордасова. О шуте, подчинившем себе хозяев, повествует «Село Степанчиково и его обитатели».

Одно из сибирских стихотворений написано по поводу объявления Англией и Францией войны России. Второе посвящено дню рождения императрицы. Третье — коронации Александра II и окончанию Крымской войны.

Существует мнение, что сибирские произведения Достоевского не имеют большой цены. Они якобы написаны с чисто утилитарной целью — получить право печатания. Но мнение это верно лишь отчасти. Применительно к стихотворениям. Эти стихотворения — верноподданнические. Идеи, в них отраженные, не получили ни ранее, ни позднее какого-либо звучания в прозе писателя. Стихи вымучены, холодны, чувствуются их искусственность, сделанность. Жанр этот Достоевскому не был свойствен. При жизни автора стихи не были напечатаны.

Можно осуждать автора за эти стихотворения. И справедливо. Но хотелось бы лишь заметить, что право на осуждение имеет тот, кто жил в аналогичных условиях и удержался от соблазна написать подобное. Мне эти стихи не нравятся. Я против такой поэзии. Но вынести резкие суждения по адресу автора я не могу, ибо не знаю, как бы повел себя в подобных условиях. Но в любом случае придавать этим стихотворениям серьезное значение нельзя. Их утилитарность, служебность резко бросаются, в глаза. Но это стихи, написанные Достоевским.

Что касается сибирских повестей, то они далеко не утилитарны и не служебны. Это очень серьезные произведения.

Особенностью сибирских повестей является то, что в них почти нет «бедных людей». Здесь нет переписчиков, мелких чиновников, населяющих произведения досибирского периода жизни писателя. Здесь вообще нет зависимости героев друг от друга по службе.

Тех чиновников могут в какой-то мере напоминать лишь учитель Вася и Ежевикин. Ежевикин играет роль шута. Его роль — нечто подобное роли Ползункова. Выразителен портрет героя. «В комнату вошла, или, лучше сказать, как-то протеснилась (хотя двери были очень широкие), фигурка, которая еще в дверях, сгибалась, кланялась и скалила зубы, с чрезвычайным любопытством оглядывая всех присутствующих. Это был маленький старичок, рябой, с быстрыми и вороватыми главками, с плешью и с лысиной и с какой-то неопределенной, тонкой усмешкой на довольно толстых губах. Он был во фраке, очень изношенном и, кажется, с чужого плеча. Одна пуговица висела на ниточке; двух или трех совсем не было. Дырявые сапоги, засаленная фуражка гармонировали с его жалкой одеждой. В руках его был бумажный клетчатый платок, весь засморканный, которым он обтирал пот со лба и висков» [3, 50].

Многое в герое раскрывает этот портрет. Бедность видна из того, в чем он вошел, униженность проявилась в том, как он вошел. Все очень похоже на прежних чиновников Достоевского. Но есть здесь один очень важный штрих — это «какая-то неопределенная тонкая улыбка». Этим выражено то, что Ежевикин знает истинную цену и себе, и своему окружению. Ежевикин, как и Ползунков, унижается перед другими, но не ждет ни от кого деликатности. Да и «ползает» перед другими он несколько меньше. Это уже отражено и в его фамилии, которая напоминает о колючках (как у ежа) и о твердой косточке (как у ежевики). Этот человек прекрасно понимает окружающих, пожалуй, глубже, чем кто-либо другой. Его приниженность — внешнее. Жизнь, видимо, научила его так себя вести. На вопрос, почему он входя оглядывается, герой отвечает: «Зачем оглядываюсь? А все мне кажется, батюшка, что меня сзади кто-нибудь хочет ладошкой прихлопнуть, как муху, оттого и оглядываюсь» [3, 52].

Похож Ежевикин на прежних чиновников лишь своей материальной бедностью. Бедный, он все же думает о своем достоинстве. Окружающие его богатые люди (не все, конечно) думают больше о кошельке.

В «Дядюшкином сне» охотятся за богатством и титулом дядюшки-князя. Сам он отжил свое. Как человек, он уже к нулю стремится или даже достиг нуля. «Полупокойник», «полукомпозиция». Но цена его кармана иная. Это и привлекает главную героиню повести Москалеву, стремящуюся выдать за князя свою дочь. Москалева имеет ту отличительную особенность, что «лжет с утра до вечера». И небескорыстно. А все ради выгоды. Это она, как и многие из мордасовцев, возвышает «дядюшку», имея свои цели. Она же потом назовет его тем, кем он был на самом деле — идиотом. Но это не от любви к истине, а лишь тогда, когда цель не осуществилась. Чуть лучше Москалевой другой охотник за материальными благами — Мозгляков. Лучше он лишь тем, что менее склонен маскировать свои действия.

В «Селе Степанчикове…» не очень разборчив в средствах для достижения своих целей Мизинчиков, фамилия которого символизирует как бы равнодушие ее носителя («моя хата с краю»). Но герой равнодушен лишь по отношению к другим. Свои дела он устраивать умеет. Он искренне не понимает, почему другой герой не хочет участвовать в деле, хотя и мерзком, но пользу приносящем.

Есть здесь и еще один охотник за деньгами — Обноскин.

Все эти герои крайне активны. Все они хищники. Но наиболее хищен главный герой «Села Степанчикова…» Фома Опискин. Это предельно самолюбивый человек при своем предельном ничтожестве. Завистливый, неблагодарный, капризный. И, по сути дела, глупый. Но не в устройстве своих дел. Он способен на клевету, демагогию, умеет использовать слабости людей. Это человек с амбицией Голядкина. Но с тою разницей, что если Голядкин хотел оградить себя от других, то Фома желает подчинить себе этих других. Голядкин желал просто выжить, «втихомолочку», никому не мешая. Фома желает первенствовать, повелевать. И это ему удается. Из шута он превращается в повелителя.

Фома разглагольствует, что ему в обществе предназначена главенствующая роль. Он обещает создать «глубокомысленнейшее сочинение», от которого «затрещит вся Россия». Он сделает Дело, а платы не возьмет, лавров пожинать не будет. На что ему лавры? Он уйдет в монастырь. Это на словах. В реальности Фома только то и делает, что требует лавры. Причем до дела, авансом. Ибо сам-то он знает, что никакого дела не будет вообще.

Интересен портрет Фомы. «Фома был мал ростом, белобрысый и с проседью, с горбатым носом и с мелкими морщинками по всему лицу. На подбородке его была большая бородавка. Лет ему было под пятьдесят. Он вошел тихо, мерными шагами, опустив глаза вниз. Но самая нахальная самоуверенность изображалась в его лице и во всей его педантской фигурке» [3, 65]. Это внешность Фомы. В начале повести был раскрыт его внутренний мир: «Представьте себе человечка, самого ничтожного, самого малодушного, выкидыша из общества, никому не нужного совершенно бесполезного, совершенно гаденького, но необъятна самолюбивого и вдобавок не одаренного решительно ничем, чем бы мог он хоть сколько-нибудь оправдать свое болезненно раздраженное самолюбие» [3, 11].

Итак, нет ни внешности, ни мира внутреннего, хоть на сколько-нибудь выделяющего Фому из толпы. Есть лишь (возможно, как раз от этого отсутствия) «болезненно раздраженное самолюбие». Вот оно-то и позволяет видеть себя совсем в ином, свете. И Фома возвышается над другими. Даже свою неказистость он возводит в высшую ценность, заявляя, что у людей из народа «всегда отвратительно свеж цвет лица, грубо и глупо свеж» [3, 66]. Духовно Фома тоже выше других. «Подхожу сегодня к зеркалу и смотрюсь в него, — продолжал Фома, торжественно пропуская местоимение я. — Далеко не считаю себя красавцем, но поневоле пришел к заключению, что есть же что-нибудь в этом сером глазе, что отличает меня от какого-нибудь Фалалея. Это мысль, это жизнь, это ум в этом глазе! Не хвалюсь именно собой. Говорю вообще о нашем сословии» [3, 66].

О сословии Фома шутит — из холопов он. Да и дела ему нет до сословия. В центре раздумий — лишь он сам. Себя-то он и берет за точку отсчета. И производит переоценку ценностей. Белое — черным, черное — белым. Симулянт и демагог, он любит размышлять об искренности и благородстве.

Фома поработил всех, ему поют гимны, а после смерти ставят памятник из белого мрамора.

Аморализм и жажда власти — вот основные черты, объединяющие двух главных героев сибирских повестей — Москалеву и Фому.

Очень удобно такие люди чувствуют себя в среде деликатных и благородных. Для Москалевой такой среды не нашлось. Фома попал как раз в такую. Он имеет дело с добрым, деликатнейшим, до предела великодушным помещиком Ростаневым.

Ростанев постоянно преувеличивает добро в других и зло в себе. Даже Фому он пытается представить как благороднейшего человека. Считает, что плохое в Фоме от среды, и «надо кротостью уврачевать его раны, восстановить его, примирить его с человечеством» [3, 15]. Он считает, что должен быть деликатным с Фомой еще и потому, что Фома живет на его хлебах, а обидеть человека одолженного никак нельзя. Ростанев ждет от Фомы высшего благородства, когда тот «засияет как перл».

Не дождался. Попал под полную власть Фомы. Не исправил Фому. Того исправила могила. Безмерная доброта Ростанева привела к злу — позволила Фоме поработить село Степанчиково.

В «Дядюшкином сне» благородным человеком показан учитель Вася. Добр, незлобив, руководствуется в жизни не столько разумом, сколько сердцем. От несчастной любви он уходит из жизни, «привив» себе чахотку. От любви к дочери Москалевой — Зине.

Зина «хороша до невозможности». Внешне. Но и внутренний мир ее богаче, чем у многих обитателей Мордасова. Она горда, чужда погоне за богатством. Но гордость ее своеобразна — смиренная гордость. Зина любила учителя, но и не смогла ослушаться запретов матери. Зина раскрыла мордасовской толпе всю неприглядную картину ловли «дядюшки». Но она же, назло, соглашается выйти за «дядюшку». То есть делает то, чему противилась и чего ее мать добивалась.

Красота Зины здесь — предмет купли-продажи. Но, в отличие от Вари, Зину продают не чужие люди, а мать. На этот раз не вышло. Но в конце повести Зина — жена генерал-губернатора. Видимо, в другом случае ее мать сделала все как надо. А может быть, и Зина изменилась, переняла некоторые черты матери. Но в «Дядюшкином сне» образ Зины есть лучший женский образ. Конечно, не так уж трудно быть лучшей на фоне других женщин Мордасова.

В «Селе Степанчикове…» есть разные женские образы. Но наиболее симпатичны образы Насти Ежевикиной и Татьяны Ивановны. Доброта и непосредственность Татьяны Ивановны не имеют предела.

Тема «случайного семейства» в сибирских повестях не раскрыта. Есть лишь попытка создать такое семейство. Детей в этих повестях почти нет.

Здесь снова встречаются неотъемлемые от произведений Достоевского припадки и обмороки. Но здесь в обмороки падают не жертвы, а хищники — когда срывается их дело.

В «Селе Степанчикове…» изображается первый «идиот» Достоевского. Это уже упоминавшаяся Татьяна Ивановна. Она, однако, по сути своей здоровее неидиотов. В мире погони за материальными благами она равнодушна к этим благам. Явления жизни она воспринимает во всей их первозданности.

В «Селе Степанчикове…» появляется первый в творчестве Достоевского «космополит». Слуга Видоплясов. Это он утверждает, что русские имена не эстетичны, в противовес западным. Он уверяет, что Аграфена — имя неприличное, а вот Аделаида — вполне приличное. К тому же Видоплясов — доносчик.

В сибирских повестях встречается слово «жид», что вызывает мысль о непочтительном отношении к евреям. Один из героев «Села Степанчикова…» ругает французский язык.

В этих повестях есть размышления об искусстве. На разных уровнях. В том числе и на ругательском. Так, Москалева нередко ругает «дурака» Шекспира. О деятелях искусства размышляет и дядюшка-князь, в голове которого все перемешалось: «Лорда Байрона помню. Мы были на дружеской ноге. Восхитительно танцевал краковяк на венском конгрессе» [2, 313]. Позднее оказалось, что это был не Байрон, а какой-то поляк, где-то, но совсем не на Венском конгрессе, сломавший ногу.

Много размышляет о литературе Фома. Но знаком с нею понаслышке. Так, Гоголь для него — писатель легкомысленный. К Гоголю можно относиться по-разному. Но назвать его легкомысленным можно лишь при полном незнании его творчества.

Судьба героев сибирских повестей разная. Охотница за кошельком князя, Москалева, терпит как будто поражение. Ничего не достигла. Да к тому же осмеяна толпой. Как будто бы первый крах, хищника у Достоевского. Тем более, что автор говорит: «Повесть моя заключает в себе полную и замечательную историю возвышения, славы и торжественного падения Марьи Александровны и всего ее дома в Мордасове» [2, 299]. В Мордасове, верно, — крах. Но не вообще крах. Хищные крах терпят редко. А Достоевский не хотел искажать действительность. Свое Марья Александровна взяла. В другом городе.

Фома умер. Но в славе. А смертны все. Так что и здесь все в порядке.

Трагичны жизнь учителя и его смерть.

Героев в произведениях мало.

Заметны водевильность и неправдоподобие в «Дядюшкином сне». Не совсем правдоподобно и возвышение шута над помещиком в «Селе Степанчикове…».

Язык героев здесь нормальный, в основном без уменьшительных «словечек».

Описание природы носит подчиненный характер. Так, гроза в природе происходит в тот момент, когда разразилась гроза в душе Ростанева.

Вот то основное, что можно увидеть в сибирских повестях Достоевского, прочитав их по первому кругу.