"2012 Хроники смутного времени" - читать интересную книгу автора (Зубарев Евгений)

Глава восьмая

К тому времени мы лично не дежурили ни на одном из объектов фирмы — Палыч выплачивал нам с Васильевым зарплату в полторы тысячи евро каждому за контроль над штатом в сотню студентов и охотников. Среди моих объектов числился и дом на Очаковской, который я «закрывал» шестью студентами Политеха — по одиночке они работать наотрез отказались, но даже зарплата в десять долларов за сутки оказалась уместной для вечно тощих студенческих кошельков.

— Поехали на Очаковскую, — сказал я друзьям, ожидающим моих предложений. — Там сегодня Семен с Коляном дежурят, с машиностроительного факультета. Они меня звали — у них на вечер назначен просмотр ужасного ужастика. Приглашены сокурсницы, числом штук десять. Без кавалеров. Короче, будет из чего выбрать, и вообще — развеемся!

— Просмотр ужастика? На Очаковской? — удивился Палыч, усаживаясь за руль «форда».

— Ну да! Там же страшно. Ночь, туман, голоса и все такое… — напомнил я антураж бывшей поликлиники, но Палыч сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. А может, и вправду забыл, как всего пару месяцев назад истерично стрелял в меня из пистолета, обалдев от ужаса в сиреневом тумане первого этажа тихого медицинского учреждения.

Мы поехали обратно по Пулковскому шоссе, машины на котором теперь уже совершенно успокоились и двигались неспешно и предупредительно. Большинство водителей прижимали трубки телефонов и о чем-то договаривались с невидимыми собеседниками или, что точнее, собеседницами. Впрочем, конечно, они еще могли в этот субботний вечер размещать заказы на рекламу стеклопакетов или даже шарикоподшипников, но в последний вариант, глядя на эти сладкие улыбочки, мне верилось с трудом.

Это была удивительная автоколонна мужиков, проводивших в аэропорту своих женщин и теперь откровенно направляющихся к любовницам или, на худой конец, к блядям. Завораживающее зрелище — я любовался им минут десять, пока меня не вернул к реальности Палыч, подсказавший, что в гости к бедным студенткам без жратвы и выпивки ездить не положено.

Мы въехали в город, и я долго и безуспешно таращился по сторонам, разыскивая среди мелькающих вывесок витрину ночного продуктового магазина. Но таковых не было, и, когда мы уже пересекли центр города, я огласил салон микроавтобуса возмущенными претензиями к магазинам вообще и к Петербургу в целом.

Васильев, устало почесывая отсиженную задницу, объяснил мне, дураку:

— С первого августа все ночные магазины закрыты распоряжением губернатора. Во избежание проблем с погромами.

Палыч тут же закашлялся за рулем, удивленно комментируя эту новость:

— Какие же у нас тупые чиновники! Вместо того чтобы обеспечить безопасность ночных магазинов, они закрывают сами ночные магазины! Пять баллов! Кретины!

Пришлось ехать в сетевой супермаркет, сделав крюк километров в пять.

Супермаркет охраняли человек двадцать сотрудников ОМОН, все, как один, с короткоствольными автоматами в руках, и я подумал; что этих ребят, наверное, сняли с охраны банков или, что вернее, какого-нибудь государственного объекта.

Всех троих в магазин не пустили. Строгий майор даже не стал обсуждать эту возможность, просто указав кивком квадратной челюсти на колесную тележку:

— В магазин войдет один. Купит, чего надо, и выйдет. Остальные ждут здесь и помалкивают. Или получат в табло вот этими прикладами.

Майор показал нам на облупленные приклады автоматов своих архаровцев, и Палыч с Валерой послушно остались на пороге магазина, наказав мне не скупиться. Денег при этом, что интересно, не дали, так что всю выпивку и жратву на общую вечеринку я закупал сугубо на свои.

Тележку я заполнил быстро. Молчаливая очередь тоже двигалась без задержек. Добравшись до касс, я увидел там за стойками не привычных девушек в мини-юбках, а суровых мужиков в черной форме, с наручниками и газовыми баллончиками на поясе.

Расплатившись, я выкатил тележку на пандус из-за спины окаменевшего от долгого стояния майора и начал махать своим друзьям, похоже, уснувшим в микроавтобусе.

— Да забирай ты свою жратву вместе с телегой, не парься, — посоветовал очнувшийся от спячки майор.

— Чего так? — не поверил я.

— Нас утром снимают с объекта, — объяснил майор. — Так что один хрен, через восемь часов тут все разнесут, вместе с тележками.

Я сунул ему банку пива. Он равнодушно ее открыл и так же равнодушно опустошил за пару-тройку глотков прямо на боевом посту.

Я подкатил телегу к микроавтобусу и сердито стукнул бронированный борт:

— Открывай!..

Боковая дверь тут же отъехала в сторону, и я увидел заспанную физиономию Валеры.

— Приперся наконец, — пробормотал он, почесывая уже не только свою отсиженную задницу, но и голову.

Интересно, как он умудрился отсидеть голову?..

Мы не стали возиться с перекладыванием банок, бутылок и пакетов из корзины в салон.

— Корзину подарили, так что берись спереди, — бросил я, и Валера, одобрительно хмыкнув, помог втащить мою добычу в машину.

Потом минут пять мы молча сидели в салоне, тупо ожидая, когда Палыч соизволит двинуться с места, пока Валера не привстал и не разглядел закрытые глаза нашего водителя.

Васильев быстренько изучил ассортимент продуктов в тележке и шепотом спросил:

— Кетчупом мажем или майонезом? О, да тут и горчица есть!..

Я не успел ответить, потому что к нашему «форду» подошел омоновец, но не со «стечкиным», как у всех местных, а с «калашом» наперевес, и рявкнул так, что не только я, но и Палыч подпрыгнул спросонок:

— Эй, вы, там, в автобусе! Здесь не стоять! Завтра днем шакалить будете! А сегодня у нас есть приказ стрелять на поражение!

Омоновец еще что-то говорил, все более выразительно размахивая автоматом, но Игорь уже завел двигатель и тут же, без разогрева, тронулся с места, аккуратно объезжая нервного мента.

Только отъехав от супермаркета метров на триста, Палыч наконец высказал все, что думает о своем гонителе:

— Вот ведь мудило! Чего так орать? Водку им там бесплатно выдают, что ли?

— Кстати, очень даже может быть… — бросил завистливый взгляд назад Валера.

Мы ехали по вечернему городу, погруженному в кромешную тьму — не работали даже светофоры и уличные фонари (что уж говорить про рекламные щиты!). За окном я не видел ничего, кроме темно-серых клякс, невнятных теней или явных черных дыр. При этом на перекрестках, под арками кварталов старого города или прямо на широких тротуарах спальных районов тревожно мелькали огоньки сигарет и карманных фонариков.

Жители «культурной столицы Европы» готовились к очередной ночной вахте, где одним предстояло защищать, а другим — отнимать.

Отсутствие света в городе компенсировалось множеством удивительных звуков. Там, в темноте, кричали, пели, плакали и даже выли, и от этой дикой музыки у меня в башке заворочался знакомый страшный зверь…

Я чувствовал себя дичью — заведомо обреченной, давно обложенной опытными охотниками. Вот сейчас на дорогу выскочит толпа темных, злобных людишек, они бросятся под колеса и, хотя нескольких «форд» задавит, но потом непременно увязнет, остановится, и уцелевшие яростно обрушат на машину свои арматурины и дубинки, потом умело раскачают ее и, уронив боком на асфальт, начнут свой бешеный танец неандертальцев, заваливших мамонта…

Меня снова качнуло, и я, не открывая глаз, нащупал спинку сиденья, вцепившись в нее мертвой хваткой.

— Тошка, да вставай же ты, задолбал тут спать! — услышал я возмущенный голос Васильева и почувствовал очередной толчок в плечо.

Я открыл глаза и с минуту спокойно наблюдал за Валерой, который, устав меня будить, самостоятельно вытащил тележку с продуктами из салона и теперь ждал меня в знакомом сиреневом полумраке сквера на Очаковской, небрежно пожевывая папиросу.

Тогда я встал и, кряхтя и постанывая от жалости к себе, выбрался из машины. Мне очень хотелось спать, но было ясно, что этого мне сейчас сделать не позволят.

— Машину как следует заприте, мужики! — послышался голос Палыча. Оказывается, он успел уже пройти в дом и командовал в регистратуре, в распахнутом окне которой мелькали призывные силуэты и слышался звонкий девичий смех.

Я захлопнул дверцу «форда» и проверил двери с другой стороны. Все было надежно заперто, и я пошел к дому нетвердой походкой только что проснувшегося человека.

Бывшая поликлиника поразила меня своей неожиданной обустроенностью и каким-то даже не домашним, а киношным уютом — так декорируют студийные павильоны для съемок о тяжелом житье-бытье среднего класса.

В вестибюле было не просто чисто — вдоль стен стояли пальмы в кадках, а почти весь пол был застелен явно новым ковролином. Еще одна дорожка вела в регистратуру, где я, к своему изумлению, увидел роскошный сексодром — огромный диван, занимавший половину этой, к слову совсем немаленькой, комнаты.

Семен и Николай, два крепких студента, лично отобранных мною в общаге машиностроительного факультета Политеха, приветствовали меня, соблюдая корпоративную субординацию:

— Здравия желаем, Антон Львович! Рады вас видеть на нашей вечеринке!

Я солидно кивнул, как и полагается начальнику, прошел на середину комнаты и с любопытством огляделся.

Чтобы понять, во что превратилась бывшая регистратура бывшей поликлиники, достаточно было увидеть розовые плюшевые обои. Но это была лишь одна деталь из множества, превративших суровое присутственное место в бордель, салун и гостиную имени Ксюши Собчак одновременно.

Розовые пуфики, занавесочки с рюшечками, огромные постеры с мускулистыми качками и голыми девицами, плюшевые собачки, разбросанные по полу, и даже зеркало размером с четверть стены — в такой комнате невольно начинаешь искать стойку кассы с хозяйкой борделя во главе, но стойки я так и не увидел.

Зато увидел сидящих на широком подоконнике трех симпатичных молоденьких девушек, с любопытством разглядывающих меня.

Рядом с девицами стоял ужасно важный Палыч. Указывая на меня широкой ладонью, он сказал:

— Знакомьтесь — Антон! Мой молодой, но перспективный сотрудник. Рекомендую!

Девушки мило улыбнулись и прощебетали:;

— Инна.

— Мила.

— Яна.

Я тут же забыл, кто из них кто, и, повернувшись к своим студентам, спросил, указывая на обстановку вокруг:

— Откуда дровишки?

Оказалось, добро натаскали из разграбленного и наполовину сожженного две недели назад мебельного магазина в квартале отсюда. Увидев мое резко поскучневшее лицо, ребята тут же принялись оправдываться:

— Мы сами внутрь не заходили. Подобрали только то, что мародеры бросили на улице.

Палыч обошел вокруг дивана и спросил, задумчиво попинав его со всех сторон:

— А это чудо вы как сюда втащили?

Ребята, отчего-то дружно покраснев, указали на окно.

— Раму сняли и внесли. Потом обратно все поставили, как было, — осторожно подбирая слова, объяснил Семен.

Тут подал голос Васильев, доселе скромно сидевший на розовом пуфике в углу, закрытый продуктовой тележкой с головой:

— А где же ваши остальные… м-м… гости?

— Девчонки-то? Сейчас придут. Они пошли по дому гулять, — отозвался Семен.

— И не страшно им? — Я вспомнил свои приключения здесь.

Семен и Коля с недоумением уставились на меня::

— А кого тут бояться? Бомжей и гопников еще вы в свое время отвадили, а всякую одиночную шушеру мы тут гасим в один удар. — Семен показал глазами на стойку возле двери, на которой, помимо моей исторической монтировки и бейсбольной биты, лежали еще металлические нунчаки и милицейская дубинка.

— Ну, и еще кое-что у нас имеется… — впервые за этот вечер подал голос Николай, поднимая подол своей рубахи. Я увидел револьвер, небрежно воткнутый за брючный ремень.

— Боевой? — насторожился я.

— Газовый, но такой, э-э… как бы усиленный… В общем, дробью шмаляет так, что двери пробивает, — с гордостью пояснил Николай.

— Нас тут в районе уважают, — похвастал Семен. — Если где рядом заварушка, к нам за помощью бегут.

— Ну а вы? — с интересом спросил я.

— А мы — помогаем! — бодро ответили оба студента, расправляя широкие плечи под восхищенными взглядами своих подруг.

— Короче, тимуровцы, мля, — бросил вполголоса Валера, то ли с укоризной, то ли с гордостью за родной Политех.

Тут в коридоре послышался отчаянный визг, а потом дружный взрыв здорового девичьего смеха.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела смешная рыжая девчонка в каких-то совершенно минимизированных джинсовых шортах и отважно распахнутой белой блузке. Девчонка сначала с размаху захлопнула дверь, а потом прислонилась к ней спиной и, обреченно закатывая глаза, сказала в пространство:

— Как же они меня напутали, эти противные мерзкие сучки! Я в этом долбаном коридоре на втором этаже чуть не описалась от страха!

Тут девушка заметила в комнате посторонних и сразу посерьезнела, вопросительно поглядывая то на меня, то на Семена с Николаем:

— Это ваше начальство, да? — и, уже глядя только на меня, торопливо добавила, — Мы не хулиганим, не волнуйтесь! Мы сейчас уйдем!

— Лично, я тоже не прочь похулиганить, — отозвался из-за тележки Васильев, и девица с вежливым вниманием на лице посмотрела в его сторону.

Я с восторгом разглядывал незнакомку, и в моей, вдруг посвежевшей и совершенно проснувшейся, голове крутилась только одна и, разумеется, пошлая мысль — неужели они делают это на одном, пусть и большом диване?.. Я вот так не умею и не хочу — мне понадобится, как минимум, изолированное помещение. Но найдется ли в доме подходящая мебель?

— А что, у вас тут только одно жилое помещение? — вдруг деловито спросил у Семена Палыч, и я повернул голову, чтобы посмотреть на приятеля. Так и есть, Игорь с откровенным, прямо-таки животным вожделением таращился на рыжую.

Ну уж нет! Перебьется! Что же это делается, граждане! Впервые за три месяца усталый работяга видит симпатичную барышню в подходящей обстановке, и вот те раз — эту девочку тут же пытаются увести…

— Насчет похулиганить — это надо ко мне обращаться, — веско начал я, поворачиваясь к рыжей самым своим выигрышным ракурсом, то есть в профиль. — Вот как-то гуляю я по Лазурному берегу, чуть правее Ниццы, а тут навстречу Абрамович с женой несется. Ну, конечно, замечает меня и останавливается в изумлении. И говорит…

— А говорит он вот что: отчего ты, Тошка, до сих пор водку не открыл!.. Она же стынет! — перебил меня Васильев, смело выдвигая из-за тележки свое сутулое туловище навстречу судьбе. Тоже, значит, заметил красавицу, Пинкертон самоходный.

Рыжая скользнула по Валере равнодушным взглядом и повернулась ко мне, доверчиво хлопая мохнатыми ресницами:

— Да? И что там Абрамович? На пиво-то удалось перехватить?

Я с удовольствием смерил ее восхищенным взглядом и отрицательно покачал головой:

— Я ему одолжил только сотню. Он ведь мне, зараза, еще с прошлого года штуку никак отдать не может.

Рыжую звали Ленкой, и вообще это было какое-то наваждение — мало того что она была похожа на мою Ленку, так она еще оказалась студенткой ЛГУ, причем тоже с филфака. Везет же мне на образованных барышень!

Впрочем, в отличие от моей Ленки рыжая Ленка к Питеру никакого отношения не имела, а прибыла к нам на учебу из некоего города Каратау, что находится в Республике Казахстан.

Когда мы расселись со стаканами на гостеприимном диване, а Васильев налил нам всем водки, Лена в двух словах рассказала мне историю своей жизни:

— Я из семьи немецких переселенцев. Поэтому моя фамилия Клят. В переводе с немецкого — «замечательная».

— Ну, это ты преувеличиваешь, — заявил я, хмурясь изо всех сил. — Вот, помню, гуляю я по Лазурному берегу, а навстречу мне замечательная Наоми Кэмпбелл ковыляет. Туфли за штуку евро ногу ей натерли, вот она в них и ковыляет уныло. Ну, а я ей и говорю…

— Жаба ты противная! — опять встрял Васильев, сидя на розовом пуфике напротив и ревниво глядя на нас с Ленкой. — Сколько можно парить мозги бедной девушке! Говори уже правду — третий брак, четверо детей, алименты задолбали…

Я с возмущением поднял глаза на Васильева и показал кулак.

— Я ему не верю, — обнадежила меня Лена, чокаясь со мной своей водкой. — На самом деле алименты тебя не вовсе задолбали, верно?

— Верно, — осторожно кивнул я, ожидая продолжения.

— Ты совсем не похож на человека, который платит алименты, — продолжила Лена. — Ты, скорее всего, сматываешься молча, не прощаясь.

Я печально вздохнул и потупился:

— Всё намного хуже. Вампиры мы! Я ведь на прощание выпиваю из жертвы всю кровушку.

Лена подняла на меня ясные зеленые глаза и ухмыльнулась:

— Как это кстати! У меня нынче этой крови — просто завались!

Васильев тут же зашелся в радостном кашле, едва ли не повизгивая от восторга, а я разочарованно протянул: да ты что? Именно сегодня? Значит, никакой надежды?

— Увы, — признала она, допивая свою водку. — Но ты не переживай. Смотри! — Она показала на дверь, и тут, как по волшебству, дверь отворилась, и в регистратуру вошел целый выводок девиц разной степени одетости, все ужасно возбужденные прогулкой по бывшей поликлинике, все очень веселые, разговорчивые — это был такой контраст по сравнению с тем, что я видел последнее время в городе, что я невольно улыбнулся им, улыбнулся тепло и радостно, несмотря на то что находился под прицелом пары внимательных зеленых глаз.

— Ну и как? — спросили меня эти внимательные глаза.

— Ты — лучшая! — ответил я совершенно искренне.

Лена понимающе усмехнулась, но что-то живое все-таки шевельнулось в ее посуровевшем безжалостном лице, и она отдала мне свой пустой стакан:

— Твоя тележка — ты и наливай. Кстати, есть мне тоже хочется…

До тележки я пробирался с боями, как на бесплатном фуршете для ветеранов войны, устроенном в районной администрации, — меня толкнули и ущипнули раз десять, пока я шел туда и обратно.

Вернувшись с добычей на свой уголок дивана, я передал Лене стакан и пластиковую тарелку с закуской. Она благодарно кивнула и принялась есть, аккуратно цепляя пластмассовой вилкой разнообразные деликатесы, щедро наваленные мною в ее тарелку. Я деликатно отвернулся от голодной студентки в сторону, наблюдая процесс подключения огромной плазменной панели к DVD-проигрывателю. Панель извлекли из-под дивана и просто прислонили к стене.

— Панель тоже на улице подобрали? — насупился Палыч, но Семен протестующе вскинул руки:

— Игорь Палыч, мы не мародерствовали! Панель нам одолжил мужик из дома напротив. Сам-то он в Штаты смылся, а квартиру пустой оставил. Самая ценная вещь у него в квартире — это панель. Вот и отдал на сохранение. Приедет — вернем. Я же говорю: нам здесь, в районе, народ доверяет.

Игорь задумчиво покачал головой:

— Ну ладно. Тогда молодцы.

— А то! — гордо подытожил Семен, подключив наконец к панели шнур от проигрывателя.

Весь выводок девиц расселся на диване, растолкав нас от центра к краю своими упругими бедрами.

С трудом оторвав взгляд от разнокалиберных, но одинаково заманчивых девичьих поп, я обернулся к Лене и в упор столкнулся с ней глазами.

— Красиво, да? — спросила она, подцепляя на вилку маслину с уже пустой тарелки.

— Очень! — честно признался я, на всякий случай виновато пожав плечами.

Васильев перебрался со своего пуфика напротив нас с Леной в самый центр дивана и возлежал там, как персидский шах среди наложниц, деловито подливая водку в ближайшие стаканы, так что нам с Ленкой никто не мешал строить друг другу глазки.

По панели прошла волна цифровой ряби, а потом зловещая музыка и тревожный видеоряд с какими-то осенними пейзажами быстро погрузили всех нас в атмосферу ужасного ужастика. Семен метнулся к двери, вырубая общий свет, а потом все затихли, не отрывая глаз от панели.

Я косился на экран и думал о том, в каком парадоксальном мире я живу — на улицах Питера сейчас творится такой ужас, что никакому Голливуду не приснится. Но этого, реального, жизненного, настоящего ужаса нашим девушкам мало — им подавай еще ужас киношный, красиво сделанный и грамотно поданный. Да еще в соответствующей обстановке… Если бы Семен с Николаем дежурили в морге или крематории, не сомневаюсь, что все эти девицы приперлись бы на просмотр ужастиков даже туда — в погоне за острыми ощущениями и приключениями на свои упругие попы.

Тут я почувствовал движение рядом и сказал Ленке осторожным шепотом, вспомнив известный анекдот:

— А хочешь, пойдем посмотрим на звезды?..

— На звезды без презерватива смотреть не пойду! — процитировала окончание анекдота Ленка, но послушно поставила на пол стакан и тихонько встала, направляясь к двери.

Все ж таки чему-то учат их там, на филфаке, подумал я, выбираясь вслед за Ленкой в темный коридор.

— На звезды — это на крыше? — спросила меня Ленка, упершись руками мне в грудь и мечтательно закатив глаза.

— Точно! — сказал я с воодушевлением, схватил за руку и повел на крышу, осторожно пробираясь среди так и не убранного медицинского хлама.

Уже на третьем этаже ко мне вернулось привычное теперь уже чувство опасности, а на четвертом пришла и одышка. На пятом мы дышали одинаково тяжело, пока я вскрывал своим швейцарским ножиком хлипкий замок чердака, но, выбравшись на крышу, перестали слышать друг друга, потому что звуки большого города захлестнули нас неожиданно будоражащей волной.

— Смотри вон туда, опять чего-то громят!.. — Ленка показала на мельтешащие пятна света и тени где-то в районе центра, и я послушно уставился на эти тени, пытаясь увидеть больше, чем полагается видеть тому, кто, ничем не рискуя, наблюдает за страшной трагедией с безопасного расстояния.

Там, в центре, горело что-то многоэтажное, а вокруг шевелилась и кричала злая толпа. Потом вдруг эта темная масса поймала ритм своих злобных криков и отчетливо запела «Интернационал».

Тогда Ленка обхватила меня своими нежными, теплыми руками, и я тоже обнял ее, бережно опуская на крышу.

— Нет, я хочу всё видеть, — прошептала она, и тогда я просто повернул ее к себе спиной, уложив на бортик крыши, и двумя простыми движениями обнажил ее стройное, белое тело.

Она смотрела на стонущий в безудержном страхе и гневе Петербург и стонала на весь город в такой же безудержной страсти, а я смотрел теперь уже только на нее, сходя с ума от счастья обладания таким юным, щедрым и чувственным телом.

Сейчас мне было плевать на весь город, но вот звезды действительно завораживали, и я, на минутку взглянув на них, уже не мог оторвать от них своего изумленного взора.

Звезды кружились и даже приплясывали с нами в такт в призрачных бликах случайных фонарей, а потом одна из звезд стала расти, а спустя минуту даже отчетливо гудеть, приближаясь к земле.

Когда светлое пятно выросло до размеров Луны, я увидел, что это не звезда.

— Самолет! На город падает самолет! — закричал я, но остановиться было уже не в моих силах, и я продолжал делать с рыжей то, что делал, иногда даже кусая ее в припадке какого-то страстного, неудержимого безумия.

Ленка подняла голову и тоже заорала на весь город нечто нечленораздельное, но очень животное, и потому абсолютно понятное мне сейчас. И я заорал то же самое, извергаясь в нее, но не сводя взгляда с медленно падающего на город самолета.

…Она кончила вместе со мной, когда в паре километров от нас раздался взрыв такой силы, что до наших обнаженных тел долетел жуткий, как дыхание смерти, запах жженого пластика.

Тогда я обнял ее и опустил на крышу, закрыв собой от всех опасностей сразу.

— Еще, — сказала она, нервно кусая губы, и я жадно обнял ее, теперь уже так, что ее губы упирались в мои. Она закрыла глаза, совсем размякнув в моих руках, ее лицо поплыло в неверных отсветах разгоравшегося неподалеку пожара, но она, мягко улыбаясь, едва слышно выдыхала одно и то же слово:

— Еще! Еще! Еще!