ГЛАВА 6. ЗДЕСЬ СКАЗ О ЦАРЕ ИБРЕИМЕ

Давным-давно отправил меня повелитель-батюшка мой по одному делу в страну Лей[65]. Успешно справившись с делом, услышал я, как хвалят здесь царя Ибреима, владыку этой страны. Знавал я ранее и других царей этой страны, но такой великой хвалы не слыхал о них и особых добродетелей за ними не знал. Поэтому такая слава нового царя весьма удивила меня. Собрал я достойные дары и отправился в путь.

Вельможи этой страны меня знали. Вышли они мне навстречу, обласкали, осыпали меня почестями и отвели к царю. Принял царь дары и узнал от вельмож, кто я, чей сын, каковы заслуги моего отца перед его страной, каких милостей и почестей мы ждем от него.

Выслушал царь все это, приветил, одарил меня щедро и три месяца держал при себе. И видел я, что он справедлив и милостив, как подобает царям. И добродетели его превзошли всё, слышанное мною. И подумал я, что живой человек всегда лучше, чем слава о нем. Вельмож и придворных имел он без счету, щедрость его была неиссякаема, в пирах не знал он отдыха; если все перечислять, то язык устанет, разум изумится и слушатели обомлеют. Каждый день велел он мне являться к нему, и, когда я приходил, он сажал меня рядом и, взирая с почтением, расспрашивал о разных странах, одаривал многим и только после этого отпускал.

Однажды в городе появился некий богатый купец с большим караваном. Он преподнес царю богатые дары, больше и лучше которых не видывало око человеческое. В благодарность за это царь отвел ему лучшие караван-сараи вблизи своего дворца.

Прошло некоторое время. Явился один пастух и поднес царю прекрасных ягнят. Царь щедро одарил его в ответ. Но, на горе пастуху и на счастье царю, вместе с пастухом явились двое отроков неописуемой красы. Загляделся царь на них и спросил пастуха: «Твои эти отроки или чужие?» Тот отвечал: «Нет, государь, не мои они, но с малых лет я их усыновил и вырастил». Напомнили кого-то царю эти отроки, и запала, оказывается, ему в душу тайная мысль, но не сказал он ничего. Среди множества вельмож присутствовал там богатый купец, был и я как чужеземный гость. Велел царь и пастуху остаться на пиршестве. Купцу тоже приглянулись эти отроки. Когда царь кончил трапезу, все разошлись.

Возвратился к себе и купец, тот пастух жил неподалеку от него. Оба отрока играли возле дома. Сказал купец: «Не быть тому, чтобы я их не купил». Велел он привести пастуха и сказал ему: «Не продашь ли ты мне, братец, этих отроков?» И ответил ему пастух: «Я вырвал их из волчьих зубов и всю свою жизнь положил на них. Кто даст за них мне столько, чтобы оплатить мои труды? Даже царю, я думаю, трудно будет заплатить такую цену».

Услышав такой ответ, купец понял, что пастух не прочь их продать, и сказал так: «Они не годятся в пастухи, и долго ты их у себя не удержишь. Продай их, деньги тебе больше пригодятся. Ты не запросишь столько, чтобы я заплатить не смог!» Пастух ответил так: «Я не могу назвать им цену, сколько душе твоей и богу угодно, столько и заплати».

Услышав такие слова, заплатил купец пастуху тысячу туманов и забрал отроков к себе.

Наутро мы снова собрались на царском дворе. Купец опять поднес царю богатые дары и сказал ему: «Сюда привела меня ваша счастливая судьба, и мне удалось здесь купить двух молодых слуг». Ничего не ответил царь, но по всему было видно, что это опечалило его. Он велел закончить трапезу раньше, и мы все покинули дворец.

Наутро никто не пригласил нас к царю. Ворота были заперты для всех, и было велено впустить во дворец только купца и пастуха. Тогда мы решили: «Наверное, купец показывает царю утаенные прежде товары, не желая, чтоб их видели другие. Но что делает там пастух? Ведь он не ювелир, чтобы разбираться в драгоценностях, и не так мудр и сведущ, чтобы распознать заморские камни. Что же ему там нужно?» Так мы гадали, пока обоих не вывели из дворца связанными: купца потом повесили, а пастуху отрубили голову.

Поднялись в городе ропот и тревога: «Что за беда разразилась над нами?! Радовались мы тому, что на престол взошел добрый и справедливый царь, а он безжалостно губит ни в чем не повинных людей, ни с кем не советуясь и никого не спрашивая. Не ждать нам дальше от него ничего хорошего!» На четвертый день царь вышел и приказал всех созвать. И попросили меня: «Ты, чужестранец, люб царю, он все простит тебе, ступай и спроси его: достойно ли царя то, что он сделал?»

Явились мы к царю. Встретил он нас, как всегда, приветливо, каждому указал свое место, а мне приказал сесть поближе к нему. И сказал я: «Не доверяю я тебе больше, царь!» — «Почему же?» — спросил он. «Несправедливо обходишься ты с чужеземными гостями. Клянусь тобой, по сей день я видел от тебя только справедливость и милость, каких не видывал от других царей. Твои вельможи говорят мне, что я не знаю и десятой части твоих добрых дел. Но, свершив столь много добра, как ты мог вопреки всему допустить злодеяние и почтенного мужа, который подносил тебе столько бесценных даров и каждый день осыпал тебя драгоценными камнями, схватить и повесить? Если ты захотел присвоить его сокровища, тебе не следовало его убивать; сладкими речами ты мог вынудить его ежедневно приносить тебе знатные дары, и я уверен, что обогатилась бы твоя казна. А из смерти его никакой пользы ты не извлек, кроме того, что пошла о тебе дурная слава и ни один чужестранец не станет тебе доверять. А пастух? У него ведь не было ничего. Несчастный, двух ягнят, с трудом добытых, и тех тебе преподнес, а ты схватил его и отрубил ему голову. Пусть бог не даст мне впредь быть свидетелем подобного и не оставит меня больше в этой стране! Не смилостивился ты над человеком, одарившим тебя драгоценностями, и нашел причину расправиться с ним. Не пощадишь ты и меня, если замыслишь против меня дурное».

Усмехнулся царь и сказал так: «Ты сожалеешь о них, ничего обо мне не зная. Не хотел я своими устами поверять о бедах своих, но, так как меня обвиняют в жестокости и жадности, выслушайте меня. И если я не прав, свершите надо мной то, что я свершил над ними.

Я родом не из этой страны и не родня [здешним] царям. Я родом из страны Шам[66]. Хоть и не звался я царем, но бог наделил меня всем. Звали меня Исмаил Чалаб. И был я настолько знатен [и богат], что люди, знавшие меня, говорили так: «Чем же царь превосходит его?!» Прожил я беспечально шестьдесят лет. И явилось мне какое-то дьявольское искушение, и господь бог отвел от меня свою милостивую длань. О том, что он желал для меня лучшего и потому послал мне испытание, я не знал — он лишь сам ведал о том. Мое состояние начало убывать. Если купцы ехали морем, их суда терпели крушение и товары гибли, а на суше на них нападали разбойники и грабили их.

Итак, нигде не имели успеха ни мои посланцы, ни мои товары. Обеднел я вконец. Затем случилось еще худшее. Остался я без вассалов, без слуг и без служанок: кто умер, кто разбежался. И подумал я: «Ведь все знали, где и как я жил, вдруг придет кто-то из знавших меня и увидит, каково мое положение, что он скажет?!»

Все я потерял, всего лишился. Остались у меня только жена и двое малых сыновей. Начал я странствовать из одного города в другой и не мог поселиться там, где меня знали. Был я вынужден оставить свою родину и перебраться в чужую страну, названия которой я даже не знал. Отыскал я на краю города заброшенное жилище, оставил в нем жену с малыми детьми, а сам ушел, раздобыл простое серебряное кольцо, снес его на базар, купил веревку и немного хлеба. Хлеб я отнес детям, а сам пошел в лес, срубил дерево, принес на базар и продал. На вырученные деньги купил я кое-что для нашего скудного ужина; поужинав, легли мы спать. Прожили мы так две недели. Утром я уходил в лес, рубил дерево, относил его на базар, продавал и так кормил свою семью.

Однажды, когда я притащил дерево на базар, почуял я сердцем беду, бросил дерево с веревкой там же и поспешил домой. Увидел я, что дети в одиночестве плачут, а матери не видно. Я спросил о ней, и они мне ответили: явился какой-то человек с большой свитой, с караваном груженых верблюдов и мулов, забрал он нашу матушку, а нас бросил здесь.

Заплакал я и стал бить себя по голове. «Как мне быть? — думал я. — Бросить здесь детей, чтобы отправиться на поиски жены?» Этого я сделать не мог. Одного сына взял на руки, другого усадил на спину и пустился по следам каравана. Шел я, но кого догонит пеший с двумя детьми?! Шел и шел я днем и ночью, пока сердце не подступило к горлу, обессилел я, ибо шел пятнадцать дней и ночей.

След привел меня к берегу реки. Через реку был переброшен узкий мостик. Был я утомлен и не решился перенести обоих детей. Оставил одного, другого взял на руки, перенес на тот берег и там усадил. Вернулся я за вторым, смотрю: его волк тащит. Не было у меня оружия, чтобы выстрелить, а догнать его я не мог. Стал я плакать и бить себя по голове. Так, плача и крича, я не заметил, как и второго сына волк утащил. Только услышал крик, оглянулся — мальчика нигде не было, унес его волк. Погнался за ним с плачем и криком, бежал из последних сил, но тщетно, ибо я был безоружен, и сказал я: «Да будет твоя воля, господи, худшей беды мне все равно не видать!» Утомился я от слез и стенаний, свалился и уснул. И увидел во сне, что нахожусь я на границе страны Лей и указано мне идти, пока не доберусь до царских чертогов, где суждено пасть оковам моих страданий.

Встал я, возблагодарил бога, что мне было делать?! И я побрел, не зная дороги, но провидение божье указывало мне путь. Шел я много дней и добрался до этого города. Спросил, где царский дворец. Горожане с насмешкой сказали мне: «Ступай, сегодня как раз царь оделяет нищих». Поверил я и пошел за ними. Когда показался дворец, мне сказали: «Вот он, мы дальше не пойдем, на это наложен запрет: кроме нищих, не пускают никого». Пошел я дальше. Царь сидел в шатре. Вся площадь утопала в грязи, много людей стояло в этой грязи и месило ее ногами. Схватили они меня, затащили в грязь и велели: «Меси!» Начали надо мной потешаться: «Для того ли ты торопился сюда?» Печаль овладела мною. Утомленный долгой ходьбой, я задыхался от усталости и досады. Выбившись из сил, осмеянный окружающими, проговорил я громко: «Бог всемогущ, он может вытащить человека из грязи и усадить его на царский престол». Царь сверху следил за нами. Услышав мои слова, он сошел вниз и обратился ко мне сердито: «Ты что, на трон мой заришься?» Схватили меня, повели и, закованного, посадили в выдолбленную колоду. Не желал я чужого престола, пришел только за милостыней, но меня никто ни о чем не спрашивал. Пребывая в таких мучениях, я продолжал славить господа. Всякий день приходил ко мне царь и говорил так: «Если можно тебя из грязи вытащить и на трон посадить, почему же тебя сейчас не вызволят?» Что мне было ответить ему; я уповал на бога, который может и унизить и возвеличить человека. Только от него я ждал спасения, больше мне не на кого было надеяться.

Пробыл я в заточении целый год. И не знал, что царь умер, до тех пор, пока не пришли горожане и не освободили меня. Видно, думали они, что судьбу царя решило мое предсказание. Столько прибыло людей, что я испугался, уж не замышляют ли они против меня дурного, иначе кто я для них, что толпятся они вокруг. Кто мне руки стал целовать, кто — ноги, а кто колени обнимать.

С великими почестями повели меня в баню, обрили голову, обмыли, нарядили в царские одежды, нарекли царем Ибреимом, увенчали короной и усадили на трон. Поздравили меня государи всех стран. Изо всех сил старались мне угодить, подданные мои любили и почитали меня, я отвечал им тем же. Я старался делать все то, что видел, слышал и знал о царях. И по сей день я не причинил зла ни богатым, ни нищим, можете спросить у них.

Когда явился ко мне купец, я почуял в нем кровного врага. Сердце мое вспыхнуло пламенем. При виде его я начинал весь дрожать. Говорил я себе: «Человек этот не причинил мне зла, так почему я так несправедлив к нему?!» Как ты сам видел, принял я его с почетом.

Потом, когда пришел пастух и с ним двое отроков, мне показалось, как это было и на самом деле, что это мои дети. Но не решился я перед своей свитой сказать об этом, а сердце мое трепетало и стремилось узнать правду. Однако не мог я прервать пиршество в ту ночь, вино помешало мне [разобраться во всем].

Когда наутро купец явился ко мне, я хотел броситься на него. Он сказал мне, что купил тех отроков, и я не мог ни есть, ни пить, но приказал себе молчать, пока не узнаю правды.

Так мучился я до наступления темноты, метался, как безумный, не находя себе места. Как стемнело, я переоделся в одежду раба и в сопровождении одного из слуг направился к стоянке купца. Этот слуга был свидетелем всего, и, если не веришь мне, можешь его допросить отдельно. Придя к купцу, я обошел все вокруг. В одной комнате вместе с другими отроками находились и эти двое. В другой, красиво убранной и устланной коврами, сидела женщина краше солнца. Узнал я ее, похитившую мое сердце. Вернулся я и еще раз посмотрел на отроков. Да, они были моими [сыновьями], но все же я подумал: «Многие мужчины похожи друг на друга и многие женщины, надо хорошенько обо всем разузнать». И стал я прислушиваться.

Женщине подали ужин. Юноши тоже попросили ужинать, но им грубо отказали. «Не куражьтесь! — говорили им остальные, — если вы всю свою жизнь, не евши и не пивши, будете служить хозяину, и тогда не окупится та тысяча туманов, которая за вас уплачена». Один из слуг побил мальчиков, они заплакали и сказали так: «Если ты купил нас у пастуха, так думаешь, что и избивать нас можно? Отец наш имел тысячу псарей, подобных твоему господину!»

Услыхала женщина голоса юношей, узнала их, вскочила, закуталась в чадру и вошла к ним. Увидела, что то были ее сыновья, спросила: «Кто вас привел сюда и что с вами случилось?»

Они рассказали ей обо всем: как волки их утащили и как пастухи вырвали их у волков. Женщина спросила их: «А вы помните, как купец похитил меня из дому?»

Узнали все друг друга, обнялись и расцеловались. Неудивительно, что я словно окаменел, оставил их там и ушел в мрачном раздумье. Если б враг увидел меня тогда, даже он посочувствовал бы мне. В ту ночь я, как помешанный, бродил по городу. За мной следовал только удивленный слуга, который в лицо мне ничего сказать не смел, а что было в его душе, того не ведаю.

Когда бог сжалился надо мной и наступил рассвет, вначале я велел привести пастуха и спросил его о мальчиках: «Откуда ты взял их?» Пастух рассказал, и я вспомнил, что как раз там, где я потерял детей, он пас своих овец. «Смотрю, — говорит, — волк бежит и в пасти держит бездыханное дитя. Я закричал и напустил на волка собак. Собаки задрали волка, а ребенку вреда не причинили. Взял я мальчика на руки, принес на стоянку, привел в чувство, приложил целебное снадобье к следам от клыков. Когда я погнал овец, повстречал табунщиков — они шли с того берега реки. Я держал ребенка на руках, он был испуган, я ласкал и успокаивал его. Табунщик спросил меня: что это у тебя? Я рассказал все, как было. Он мне сказал, что тоже вырвал из волчьей пасти одного мальчонку, но готов отдать его мне, ибо не знает, что с ним делать. Обрадовался я и сказал ему: отдай его мне, а я вам взамен дам овец. Он отвечал: жилец он на белом свете или нет, еще неизвестно, так за что же с тебя овец брать? Я сказал им: что вам до того, умрет он или нет, — это уж моя печаль, берите пяток овец, а мне его отдайте. Взяли табунщики пять овец, а мне отдали дитя. Вдвоем мальчики быстрее оправились. Находились они все время при мне.

Когда я пас овец, они мастерили из дерева лук и стрелы и убивали в моем стаде то овцу, то ягненка, так проводили они дни в играх и забавах. Если не вводили они меня в гнев, то и не радовали ничем. И сказал я себе: ни к чему они мне, поведу их к царскому двору, быть может, купит их кто-нибудь. Так и получилось: их захотел тот купец, и я продал отроков ему».

Потом велел я привести купца и спросил его: «Кем тебе приходится женщина, которая находится у тебя?» Он ответил: «Сестра она мне». Я сказал ему: «Как сестра? Что вы, от одних родителей или ты нашел ее как сестру?» Купец ответил: «Я не хотел брать ее в сестры, нашел я ее в одном заброшенном доме и, увидев, сказал: если расстанусь с ней, непременно умру. Снял я с верблюда сундук, переложил из него товары, подошел к женщине и схватил ее: решил я увезти ее и погасить страсть своего сердца. Но она сказала: «Брат, что ты со мной будешь делать? Разве достойна я тебя? Ищи себе пару, я же несчастная, бедная и простая женщина, как ты мог позариться на меня? Если ты намереваешься продать меня, то много ли за меня дадут? И знай, что ты мне — брат, а я — твоя сестра».

Услышав такие слова, я ей сказал: «Раз ты лишила меня, опаленного страстью, всяких надежд, то я отомщу тебе — увезу отсюда, и не видать тебе твоих малых детей». В сердцах оттолкнул я детей, посадил ее в сундук и увез. И так по сей день вожу ее с собой. Продать ее я не смог, так как поклялась она быть мне сестрой, пользы же от нее нет никакой. Она нигде не хочет оставаться, никого не видит. В пути сидит в сундуке, я сам поднимаю его и спускаю. Взгляну на нее иногда — и свету в очах моих прибывает».

Спросил я тогда пастуха, почему он не продал мне этих отроков. Он ответил: «Что поделаешь, ты ведь царь, с тобой я не мог торговаться, а он дал мне тысячу туманов».

Все это купец и пастух рассказали мне своими устами, об этом можете спросить моих слуг, они перед вами.

Теперь вершите надо мной суд, если обошелся я несправедливо с купцом. Его я не знал и в долгу перед ним не был. Так зачем же он отнял у меня жену, зачем отнял мать у малых детей?

Пастух, конечно, много труда положил на моих детей. Он вырвал их из звериной пасти и вырастил их, но, когда я, страдалец, спросил его, кто и откуда эти отроки, он не сказал мне правды. Если не хотел отдавать даром, то почему же не продал мне их? Проявив алчность, он моих детей продал моему врагу. Вот почему я убил его, а за то, что он потрудился ради моих детей, я стократно отплачу добром его жене и детям.

Великое горе я испытал, большего вынести не мог и, найдя потерянных сыновей и жену, не мог оставить их в чужих руках.

Скажите мне теперь: в чем моя вина? Спросите вельмож и визирей: почему они посадили меня на трон?»

Встали все, изумленные, и сказали: «Пусть нескончаемо будет твое царствование! Не только смерти, но и сожжения они достойны. А теперь доложим, почему посадили тебя на престол. Был у нашего царя брат, равного которому еще не видело око человеческое. Красотой он был подобен солнцу, а ловкостью — тигру. Трудно найти слова для его хвалы, столь безущербен был он нравом и доблестью. Царь наш любил его, и мы любили его, как возлюбленного царского брата, юного, милостивого, исполненного добродетели. Звали его Ибреимом. За него готовы мы были сложить головы. Всегда мы были при нем и пировали с ним. Видно, разгневало все это царя: мол, недавно я сел на трон, а вся моя свита не меня, а его окружает, подданные мои пируют и утешаются с ним, какой же я тогда царь! В одну ночь выкрал он его, и мы до сих пор не ведаем, что с ним сталось. Так странно исчез прославленный царевич. Царь исчезновение брата объяснил так: «Томимый тщеславием, сбежал он куда-то. Оставьте его в покое, пусть поступает как хочет». Что же мы могли поделать, скрывали мы горечь своих переживаний и боль своего сердца. Тайком продолжали поиски и расспросы, но ничего не достигли. После того как он тебя заковал, запрятал в колоду и стал ежедневно навещать, мы решили, что ты и есть царевич Ибреим.

Преставился царь, и не оставалось у него ни сына, ни брата, опечалились мы и решили так: не стал бы наш царь каждое утро и вечер навещать простого пленника, видно, пленил он доблестного и славного своего брата, но не вынес разлуки с ним и потому приходил к нему. Вот почему мы освободили тебя и посадили на царский трон. Надо сказать правду: если бы мы не приняли тебя за царского брата, то бедного узника не посмели бы провозгласить царем. Видно, судьбой предопределено тебе быть государем, и потому послала она тебе множество испытаний. Но не роптал ты и не богохульничал, потому вновь обрел потерянную было семью, а за все твои страдания и терпение получил трон и славу в награду».

Повелел тогда царь Ибреим привести своих сыновей, облаченных в царские одежды. Пораженные их красотой, все мы глаз от них не могли отвести. Не видал я никого краше среди потомков Адама. И молвил Ибреим: «Дети и братья мои! Как сказал я раньше, пришел я сюда и сел на престол не по своей воле. Если бы не нужда, не стал бы я своими устами рассказывать о себе. А теперь, когда все узнали обо мне, не гожусь я больше быть царем и находиться у людей на виду. Если на то будет ваша воля, посадите на престол моего старшего сына, а я удалюсь в пустынное место, дабы не видеть людей, не знать мирских забот и неустанно возносить молитвы господу».

Встали все визири и вельможи и сказали ему так: «Ежели велишь не сына, а раба захудалого на трон посадить, и то мы противиться не станем, но отчего же ты такую большую страну оставляешь, доверив венец и престол малолетнему отроку? Не сможет он удержать в руках такое царство и править им. Если в чем мы перед тобой провинились, то взыщи с нас, а за провинность нашу трона не покидай. Нет у тебя причины на судьбу роптать, ибо за страдания свои ты щедро вознагражден. Если же смущает тебя, что рядом с царицей находился купец, то не смущайся. Для нее это было малым испытанием, ибо не причинил он ей ничего дурного. Господь не допустил бы к ней того, кто злое умышлял. Если же заботит тебя то, что дети твои с пастухами жили, то ведь и великий царь Придон[67] тоже среди пастухов вырос, а весь мир покорил. Какая же у тебя причина покидать царство и удаляться от мира?» Не отступались от него приближенные и не позволяли ему уйти.

Тогда сказал я [царю]: «Бог из стольких бед вызволил тебя, что даст тебе дожить до тех пор, пока вырастишь и воспитаешь своих сыновей. Оставайся, пока сыновья твои не обучатся царскому закону и порядку, обучи их твоим нравам и обычаям и, когда настанет время и ты уверишься, что сыновья твои смогут управлять царством, тогда посади одного из них на престол, а сам удались от мира, как задумал».

Одобрили царь и народ мой совет, вняли ему. Оставался я при дворе еще два дня. Стали обучать царевичей нравам и обычаям царским, охоте и игре в мяч. Попрощался я и собрался отбыть восвояси. Огорчились царь и все вельможи, что не смогли, как ни старались, удержать меня. Одарил меня царь богатством бессчетным. И проводили меня с таким имуществом, которого царю хватило бы с избытком. Возвратился я домой, никто меня не расспрашивал о моих похождениях, да и я никому о них не рассказывал.

Теперь поведал я все это тебе, сестра, и рассуди сама, если царь Ибреим выдержал неслыханные испытания, не ропща и не отчаиваясь, то почему же ты не можешь выстоять перед бедой и изводишь себя и убиваешь родителей и своих братьев? Отчего забыла ты бога и не благодаришь его денно и нощно и отдалась на волю дьявола? Напал на тебя недуг дьявольский, иначе не уступила бы ты испытаниям. Если человек от испытаний становится недужным, отчего не занедужил Исмаил Чалаб, перенесший много испытаний? Без сна и отдыха, голый и босый, голодный и холодный, прося милостыню, пять лет скитался он, пока не достиг престола в царстве Лей. Повредила ли ему милость божья? Когда он был богатым и знатным в стране Шам, звали его Исмаил Чалаб, а когда он стал бедным и горемычным, нарекли его царем Ибреимом. Это и есть милость божья к тем, кто любит бога. Того, что с ним произошло, и тебе следует ждать. Если же нет, то все равно, забыв бога, ни ты не обретешь ничего, ни другие.

И сказал тогда седьмой брат, которого звали Годердзи: «Своими глазами я не видел человека, попавшего в беду, и рассказом других удовлетвориться не могу, но знаю одну короткую историю. Все то, что в ней произошло, я видел своими глазами, это я и поведаю вам».