"Хроники ветров. Книга желаний" - читать интересную книгу автора (Лесина Екатерина)

Глава 6

Коннован.

— Ну и тварь! — Брат Димитриус осенил себя крестным знамением и, пожалуй, впервые за все время нашего знакомства посмотрел в мою сторону с симпатией. Не могу не согласиться с толстяком. Существо походило на человека ровно столько, чтобы в темноте сойти за человека. Прошу прощения за каламбур, но так оно и есть. Две руки. Две ноги. Голова. На этом сходство и заканчивалось: узкие губы, едва прикрывающие верхние клыки, крутые надбровные дуги и оттопыренные уши характерной каплевидной формы. В свете факелов кожа пленника отливала синевой, словно у мертвеца. И сосуды. Я могла видеть каждую вену, артерию, артериолу, вплоть до капилляров, этакая сеть из тончайших нитей багряно-черного цвета. Кажется, еще чуть-чуть, и я воочию увижу, как медленно, лениво перетекает холодная кровь, наполняя камеры сердца.

Он такой же, как я.

Почти такой же.

Он не пытался вырваться. Странно, я в первое время металась по камере, как бешеная, даже тварь на шее не способна была унять безумие, кипящее в крови. А этот спокоен, более того, уверен в себе. Поймал мой взгляд и улыбнулся, во всяком случае, это выглядело именно, как улыбка, а не демонстрация клыков.

— Ишь, лыбится, — подивился князь. У Володара вообще предстоящий допрос вызывал исключительно положительные эмоции. — Звать-то тебя как, зверюга?

Пленник вопрос проигнорировал. Зря. Вопросы его сиятельство крайне не рекомендуется игнорировать.

— Ратомир!

Хромой палач встрепенулся, заслышав свое имя.

— Спроси-ка у этого красавчика, как его зовут.

Карлик радостно замурлыкал, а меня с головой накрыла волна первобытного ужаса. Слишком все знакомо. Это мурлыканье и довольное бормотание, факелы и кривобокие тени на стене. Металлический "инструмент" и любимая жаровня Ратомира, полная ярко-алого, крупного угля. Воздух и тот дрожал, будто предвкушая грядущий крик.

И крик был. Безумный, раздирающий душу вопль слышали, наверное, даже стрелки на дозорной башне. В нос ударила вонь паленого мяса, и князь недовольно поморщился.

Я не знаю, как долго это продолжалось, я стояла, я смотрела, я слушала и вместе с тем ничего не видела и не слышала. И очнулась только когда существо заговорило. Быстро, глотая звуки и целые слова, захлебываясь собственной слюной и срывая голос.

Я начала понимать его раньше, чем сообразила, что пленник говорит на чужом языке.

— Чего он болбочет?

— Он… — говорить или нет? Вряд ли князю понравится услышанное, но, с другой стороны, Володар достаточно разумен, чтобы не срывать ярость на переводчике.

— Ругается? — предположил хозяин замка. — Давай, остроухая, переводи! Знать хочу, чего это он с таким чувством высказывается. Грозит, небось?

— Да… Он говорит, что к следующему закату белого солнца… Луны… То есть, к следующему рассвету, замок падет, а его тармир… Это что-то вроде старшего, ну, примерно, как отец у вас, или хозяин…

— Понял я, дальше давай!

— Короче, его тармир сожрет ваш мозг сырым, и будет это медленно, так, чтобы вы не сразу умерли.

— А так можно? — поразился князь.

— Можно. Но тренироваться надо много, — я не стала добавлять, что подобными забавами не занимаюсь: жестоко, и глупо. И вообще, если уж мясо есть, то лучше жареное.

— Потом покажешь! — распорядился Володар. И карлик радостно закивал, вот это я понимаю, тяга к новизне, повышению профессионального уровня. — Это все?

— Нет. Еще говорит, что печень вашу скормит свиньям, а кишками ваших сыновей удавит.

— Затейник. А как зовут его, не сказал?

— Нет.

— Ратомир, плохо спрашиваешь.

Палач обиженно насупился. Дальше я старалась не смотреть, но каждый вопль пленника вызывал новый виток воспоминаний.

Оскорбленному карлику понадобилось еще два часа, чтобы окончательно развязать несговорчивому гостю язык.

После допроса князь приказал накрыть стол, пожрать, значит, захотелось. Крепкий он, однако, непробиваемый, мне Ратомиркина работа начисто отбила аппетит, Вальрик тот вообще не выдержал: минут через пятнадцать после начала "обработки", княжич блевал в уголке. Володару, кстати, поведение сына не понравилось, а по мне — нормальная человеческая реакция. Честно говоря, даже порадовалась за мальчика, не совсем, значит, потерян, авось поглядит на папочкины забавы, да и призадумается, кто из нас двоих тварь. Я, например, никого не мучила.

— Вы двое — князь махнул в сторону Вальрика с Ильясом. — Свободны. А ты, остроухая, со мной пойдешь.

— Так день на дворе! — я не горела желанием получить ожог только из-за того, что князю захотелось побеседовать со мною во внеурочный час.

— Сам знаю, что день, вВнизу трапезничать будем.

Ну, внизу, так внизу.

— Ваша светлость! — Антипка, местный уродец, выполнявший функции кастеляна, осмелился привлечь внимание князя. А согнулся-то как, такое чувство, будто позвоночник у него резиновый.

— Ваша светлость, не извольте гневаться, ваша светлость… Вы велели доложить, когда святые братья объявятся. — С каждым словом Антипка нагибался все ниже, оттопыривая толстый зад, и у меня возникло желание отвесить подхалиму хорошего пинка.

— Ну?

— Оне приехали!

— Давно?

— Только-только. Велели передать, что с вашей светлости говорить хотят.

Ох, чую, закончились мои каникулы. Володар оглянулся на меня, вздохнул, и жестом отослал старика. У дверей Антипка вновь согнулся:

— Так что передать прикажете?

— Пускай в нижний зал идут, там и поговорим.

Кастелян выскользнул из помещения, а я вдруг подумала про толстую старую крысу, хитрую и живучую. Князь же, разом растеряв хорошее настроение, пробурчал:

— Ну, что, остроухая, видать, пришло время прощаться.

Карл

Приближение рассвета Карл чувствовал кожей, еще час-полтора и все. Пора позаботиться о подходящем убежище. Подойдет пещера, или дупло, или, на худой конец, яма в земле, как раньше.

Раньше… сколько времени прошло, а люди не изменились: воевали, воюют и, насколько Карл сумел разобраться в характере этого племени, будут воевать дальше. И снова выходило, что отголоски их войн тревожат покой да-ори.

Рано или поздно люди и без вмешательства третьей расы развязали бы войну, пусть и не такую глобальную, как грядет. Войны, войны, войны… как же они все-таки надоели. Или за прошедшие тысячелетия он просто успел привыкнуть к спокойному размеренному существованию Хранителя? Ведь прежде даже нравилось, азарт, игра, в очередной раз уйти от погони, и устроившись на дневку, гадать: найдут или нет… найдут или нет.

Айша называла это "чертовой рулеткой". И если выпадало идти вместе, держалась рядом. И на дневку устраивались вместе, не из страха — глупо боятся того, чего не изменишь — просто нравилось. Лежать, молча, рядом, рука к руке, ощущая робкое тепло ее тела, ее запах, ее присутствие.

"Полевая романтика", — так она говорила. И добавляла, что только такой сентиментальный ублюдок, как Карл, способен принимать в серьез эти игры.

А он принимал. И выходит, что до сих пор принимает.

Ладно, воспоминания воспоминаниями, но лежку устраивать придется. Пусть солнце и не взошло пока, но кожу неприятно покалывало.

Правы, выходит, врачи, предупреждавшие, что с течением времени чувствительность возрастет. Но настолько же! Шкура чешется, зудит, как у блохастой собаки. Правильно, сам виноват, дольше в замке прятаться надо было. В последние годы он если и выходил за пределы Орлиного гнезда, то возвращался задолго до рассвета. Черт, похоже, яму придется копать глубокую.

И Карл, вытащив саперную лопатку, решительно воткнул ее в землю: жирная, мягкая, и корни белыми ниточками, рвутся легко, без усилий. Ну что ж, хоть здесь повезло: как-то группе довелось работать в средней полосе России, память давным-давно избавилась от незначительных деталей, вроде названия несуществующего уже города, но промерзшую землю, которую приходилось откалывать по кусочку, медленно, слишком медленно, чтобы успеть до рассвета, Карл не забудет до конца жизни. Из пятерых выжил лишь он, и то потому, что соображал быстрее других — если нет ямы, нужно найти другую защиту. Например, плащ, а еще лучше пять плащей.

Ничего личного. Выживает сильнейший.

Или умнейший. Какая-нибудь хитрая скотина, вроде Марека, вот кто всегда возвращался с победой… всегда… даже оттуда, откуда в принципе нельзя было вернуться.

Смутное воспоминание царапнуло и исчезло, оставив легкое ощущение близкой разгадки. Разгадки чего? Или чудится уже? Марек, конечно, еще тот сукин сын, но не настолько же он псих, чтобы затеять интригу в такой момент?

Карл снова прокрутил в голове мысли, пытаясь не упустить ничего, но чертова деталь, мелкая, затерявшаяся где-то в памяти, не объявилась. Зато вдруг появилось ощущение грядущей неудачи.

Земля отчего-то пахла свежим хлебом и немного кровью.

Заснуть не получилось, уж больно тонкая грань отделяла его от солнечных лучей. Смешно, из всех человеческих сказок о вампирах именно эта получила право на жизнь. Ну, еще серебро, вызывающие ожоги и мелкую неприятную сыпь. Сыпь — не такая высокая плата за все остальное.

Лес оживал и наполнялся звуками. Хлопанье крыльев, чье-то утробное рычанье, радостная птичья трель… интересно было бы посмотреть на здешних обитателей. Когда-то люди очень боялись ядерной войны, зеленые кричали о вреде радиации для биосферы, требовали запретить испытания атомного оружия. И война была, в том числе и ядерная, и оружие использовалось по назначению, и огромные пространства оказались заражены сначала радиоактивными изотопами, потом чуждой энергией Молота, а биосфера ничего, выжила и не похоже, чтобы ей сильно радиация помешала. Людям — да, людям здесь не место. Карл и сам бы ни за что не сунулся, если бы не Молот Тора.

Снаружи обиженно закричала сойка. Так, похоже, в лесу чужаки. Редкостное невезение. Просто таки фантастическое… может, показалось? Но нет, сойка не ошиблась.

— Третий, третий, я второй! — По голосу Карл определил местонахождение говорившего — метров пять к северу от лежки. Близко. Чересчур близко. Еще немного и могут заметить. Хорошо по старой привычке замаскировал яму кучей прелых листьев, но все равно — ненадежно.

— У нас чисто. Да. Я понял. Выдвигать к берегу реки.

— Шон, а что мы вообще ищем?

— Да, черт его знает. Пятый пост не вышел на связь, а, когда наши сунулись, на стоянке нашли одни трупы.

Карл не сдержал улыбки, кто-кто, а он мог бы рассказать много интересного по поводу случившегося.

— Думаешь, это эти… С другого берега?

— Да ничего я не знаю, Кай. — теперь Шон стоял совсем близко. Пожалуй, захоти Карл коснуться этого человека, ему достаточно было бы вытянуть руку. Дурацкая идея. Пускай они уходят поскорее.

— Может, и люди, конечно, только я до сих пор не видел, чтобы люди кровь пили. Мне Дерек сказал, будто малыша до последней капли высосали, а командир вообще исчез неизвестно куда. И следов не осталось. Вот мы и ловим неизвестно кого. Ночью атака будет…

— Откуда ты знаешь? — судя по голосу, человек очень сильно нервничал.

— От верблюда. Командира нету? Нету. Ни следов, ни тела, значит в плен взяли. И о нас знают, смысла ждать больше нет. Поэтому, как только солнце закатится, нас вперед кинут.

Карл одобрительно хмыкнул, можно было не опасаться, что его услышат: люди отошли на приличное расстояние, да и со слухом у них всегда были проблемы. Значит, сегодня вечером… вряд ли этот Шон ошибался.

Ну, что ж, еще один стимул, чтобы с закатом убраться подальше вглубь Пятна, пускай воюют, у него своя задача.

Фома

"Крепость сия есть последний оплот рода людского на границе южной, и мужества превеликого люди здесь обретаются. Стены Вашингтона подобны нерушимым скалам, а пушки стальные — аки клыки в пасти льва дикого…"

Книгописание, пускай даже мысленное, успокаивало. На самом же деле замок Фоме не слишком понравился: так, средненький, побольше, конечно, деревень на Тракте, но с Храмом ни в какое сравнение не идет. А вот пушки, пушки действительно впечатляли, этакие стальные монстры, надежно укрытые за толстыми стенами крепости. Фома и не заметил бы, но Морли, въезжая на мост, махнул рукой в сторону черных бойниц и объяснил, и про пушки, и про снаряды и про то, скольких человек один такой снаряд уничтожить способен.

Умели же раньше оружие делать! Столько лет прошло, а работает! Фома слышал, будто бы на древних складах, которые раскапывали по благословению Святого отца, находили оружие и вовсе фантастическое. Но одно дело слышать, и другое — самолично узреть.

Копыта коня звонко цокали по мосту, и послушник чувствовал, как с каждым метром, приближающим его к крепости, растет усталость. Даже не верилось, что путешествие, наконец, завершилось. Ну, пускай только наполовину, но все-таки… тем более, брат Рубеус сказал, будто в обратный путь отряд двинется не раньше, чем через неделю — и лошадям отдохнуть нужно, да и люди не железные. Фома не возражал, дорога настолько вымотала его, что сама мысль о седле вызывала отвращение. Хотелось поспать в нормальной постели, помыться, поесть еды горячей. Да и труд его требует совсем иных условий, нежели свет костра и неровная доска на коленях.

— Фома, — по обыкновению брат Анджей широко улыбался, но внимательный взгляд серо-голубых глаз свидетельствовал — радость воителя не настолько искренна, чтобы расстаться с автоматом. — Ты держись нас, и тогда все будет хорошо.

Послушник хотел было спросить, что здесь, в конечной точке их маршрута, может быть плохо, но передумал. Все равно не ответят, а он в очередной раз выставит себя наивным мальчишкой, для которого весь мир ограничен стенами Храма.

Встречали посланцев Святого престола не слишком дружелюбно: хмурые лица, настороженные взгляды и страх, витающий в воздухе. А чего бояться-то? Не понятно. Однако же жизнь, кипевшая во внутреннем дворе замка, замерла, точно едино вид плащей, украшенных белым крестом, парализовал дворню.

— Известите князя о нашем приезде, — брат Рубеус обращался ко всем и ни к кому конкретно. Толпа встревожено зашевелилась и выплюнула тщедушного человечка в серой одежде.

— Его светлость заняты дюже! Но про вас казали! Казали, ото как же, Акимка все помнит, не извольте беспокоиться! — Человек беспрестанно кланялся и шмыгал мясистым носом, то ли со страху, то ли от простуды. На вид ему было около шестидесяти, а может и больше, седой, скособоченный и меж тем удивительно подвижный. Рубеус некоторое время с интересом рассматривал человека, потом задал весьма логичный вопрос:

— А ты кто?

Старик задрожал осиновым листом, и огромная связка ключей, висевшая на поясе, противно задребезжала.

— Я? Я ваш… я, Ваш преподобие, Акимка, кастелян тутошний! Вы спешивайтеся, спешивайтеся… Васька, Нерко, Марушка! — голос Акимки обрел нежданную силу. — Сюды! Коней у господ примите! И глядите, у меня, не запалите скотину!

Акимка согнулся в очередном поклоне. А Фома заметил, что распоряжения старого кастеляна выполняются мгновенно. Видимо, Акимку в замке уважали, или боялись. Неприятный он, скользкий, точно лодка щучьим жиром обмазанная, и хорошо, вроде бы, а дотронуться противно.

— Жополиз, — пробурчал Морли, и старик поспешно, трусовато закивал, соглашаясь. Ох и странные тут порядки!

— Фома, не отставай. Анджей, присмотри за мальчишкой, — распорядился Рубеус. На мальчишку Фома не обиделся, тот факт, что рыжий и спокойный Анджей, надежный, как весь этот замок вместе со стенами, пушками и воинской дружиной, будет присматривать за ним, успокаивал.

— Так где же князь? — повторил вопрос командир.

— В пытошной, ваш преподобие, в пытошной они. Допрашивать изволют. Беспокоить не велели, дюже они не любят, когда от допросу отвлекают. Ну, а, когда Ратомирка закончит, снедать будут. Его сиятельство завсегда после пытошной снедают. Так я про вас и доложу…

Ждать пришлось недолго, Фома даже сумку разобрать не успел, только-только вытащил чернильницу да драгоценный листы с дорожными записями, как в комнатушку, отведенную им с Анджеем, заглянул Антипка. Князь, видите ли, закончил дела в пытошной и приглашает святых братьев разделить с ним трапезу.

— А идти-то куда? — поинтересовался Анджей.

— Вниз, ваше преподобие, вниз. Не извольте беспокоиться, я, как столы накроют, мальчишку пришлю, он вас и проводит.

— А чего это князь внизу трапезничает?

— Так, — лицо старого кастеляна удивленно вытянулось, а глазки довольно заблестели, — тварюка эта, что при князе, света солнечного не переносит, вот и прячутся.

— Интересно, — пробурчал Анджей, когда Антипка ушел. — Князь обедает с нелюдью и приглашает к столу посланцев Святого престола… либо с разума сблаг, либо я чего-то недопонимаю. А что думаешь?

Фома пожал плечами.

— И правильно, — Анджей поправил кобуру. — На месте разберемся. Только вот, опасаюсь, Рубеусу новость не слишком понравится.

Рубеусу не понравилось. Рубеус побелел от ярости, а налившийся кровью шрам сделался похожим на клеймо, отчего вид у командира стал и вовсе ужасный. И Фома испугался, что брат Рубеус сейчас передернет затвор и просто-напросто пристрелит сначала князя, а потом и вампира.

Но нет, командир сумел справиться со своей яростью. В зал он вошел без оружия — видимо все-таки не слишком доверял самому себе — и с гордо поднятой головой.

— Их преподобия, посланцы Святого престола! — объявил Акимка, и Фома, унимая дрожь в коленях, шагнул вслед за Анджеем.

Вот сейчас он увидит существо, которое изменит судьбу всего человечества.

Вальрик

Отоспаться не получилось, только-только удалось задремать, как робкий и оттого втройне раздражающий стук в дверь прогнал сон. Вальрик хотел было сказать все, что думает о тех, мешает отдыхать уставшим людям, но мальчишка-посыльный выглядел перепуганным насмерть и гнев куда-то испарился.

— В-в-вас… к-князь… к-к-кличут, — посыльный замолчал, переводя дух, то ли он заикался со страху, то ли уродился таким, но и последнее слово выпалил на одном дыхании. — В оружейной зале.

Мальчишка ждал, не сводя с Вальрика круглых глаз, в которых плескался такой откровенный ужас, что княжичу стало неловко, хотя уж он-то не имел к этому страху ровным счетом никакого отношения.

Наверное, по замку слухи поползли про то существо, которое допрашивали в пыточной. И про то, что князь самолично принимал участие в забаве. Или про то, что новую тварь станут людьми кормить.

Вальрик поспешно обулся — отец не любил ждать. Хотя, конечно, странно, недавно ж сам велел на отдых идти, а теперь вот назад зовет, и не в трапезный зал, а почему-то в оружейный зал…

И только ступив на порог большого зала, который в замке использовали для тренировок и называли оружейным, Вальрик понял, отчего так трясся и заикался мальчишка-посланец. Отца тут не было. Зато были братья, все четверо.

Айвор сжимает в руках дубинку. Грег вертит ремень из бычьей кожи с металлическими заклепками. У Сержа деревянный меч. А вот Тилли без оружия, но кулаки у него такие, что и оружия не надо, так зашибет.

— Ну что, сучонок, допрыгался? — усмехнулся старший. Вальрик непроизвольно сделал шаг назад.

— Боится, засранец!

— Да ладно тебе, Айвор, — упрекнул Серж, — не пугай ребенка раньше времени. А ты, Вальрик, не пугайся, мы не желаем тебе зла, просто поговорим и все. Как вчера, хорошо ведь сидели, верно? И говорили хорошо… а она пришла и помешала. Но я не гордый, я подождать готов, и извинить, и даже продолжить прерванную беседу.

— О чем? — Умом Вальрик понимал, что никакого разговора не будет, а то, что будет внушало даже не страх — лютый ужас. Надо бы не вопросы спрашивать, а бежать или на помощь кликнуть, да только ни руки, ни ноги не подчинялись. И в горле странно пересохло, а спина наоборот взопрела.

— О том, что каждый должен знать свое место. Ты его забыл, Вальрик. Более того, ты решил, будто тебе позволено равняться на Айвора… — Серж наступал, а Вальрик отступал, не в силах отвести взгляд от деревянного меча. Тварь говорила, будто таким мечом кости ломаются даже лучше, чем настоящим, железным…

А спасительная дверь с каждым шагом отдалялась.

— Сейчас ты попросишь у Айвора прощения да так, чтобы он тебя простил.

Айвор ухмыльнулся, Айвор выразительно похлопал дубинкой по ладони и…

Бояться нельзя. Страх — удел беспомощных, а он, Вальрик, сын Володара, не хочет и дальше оставаться беспомощным. Он — не трус… он — сын князя.

От мыслей легче не стало.

— Подумай, Вальрик. Извинишься и уйдешь.

Наверное, к словам Сержа стоило прислушаться… никто не осудит его за то, что он не стал драться. Их четверо, а он один, но…

Но тварь одолела четверых.

Тварь — воин, а он…

Он тоже воин или когда-нибудь станет им. А настоящий воин не отступает. И Вальрик не отступит. Он сможет. Выдержит. Он докажет, что ничем не хуже других.

— Ну, Вальрик, мы ждем, а с твоей стороны нехорошо заставлять ждать занятых людей. Итак?

— Нет.

— Что значит "нет"? — Серж удивился. Или сделал вид, будто удивился, а Вальрик пояснил.

— Нет — значит нет. Ни уходить, ни извиняться я не стану. Понятно?

— Не понятно, — прогудел Грег. — Не понятно, че ты дергаться начал? Забыл, где твое место? Че молчишь?

А что ответить? Вальрик выдержал взгляд мутных — совсем как у медведя, которого зимой цыгане приводили — глаз Грега. А ведь он и вправду на того медведя похож, здоровый, лохматый, неопрятный какой-то и при всем этом опасный.

Нужно думать не об опасности. Нужно думать о том, как выжить, а мысли, как назло, путаются, колени дрожат, и ладони вспотели. Коннован говорила, что страх — это тоже оружие, нужно лишь уметь им пользоваться. Страх обостряет чувства, страх наполняет кровь энергией, а мышцы силой, страх заставляет думать. Главное — не поддаваться ему. Использовать, но не поддаваться.

Серж тихо — но услышали все — заметил:

— А ты, однако, осмелел. Думаешь, тварь заступится?

Вальрик ощутил, как закипает кровь. Это его право называть Коннован тварью.

— Так он и сам уже… того… клыки отрастит, кусаться будет… небось, оприходовала уже! — Айвор довольно заржал.

— Точно-точно, — поддержал шутку Серж, — я-то гляжу, днем он отсыпается… устает, значит… и с чего это он устает-то? Может, он уже… нежить? Лечить нужно братика, пока поздно не стало.

— А как? — спросил Тилли. И ведь от чистого сердца спрашивал. Тилли дурак, но Вальрику от этого не легче. — Как лечить?

— Подручными средствами, — Айвор усмехнулся и шагнул вперед.